Глава 25
За шаг до преисподни
Весь следующий день Лыков просидел в конспиративной квартире на Самотёке. Написал и зашифровал очередной рапорт для Павла Афанасьевича. Вычистил и смазал «бульдог» — подарок покойного Буффало. Выспался, отъелся. О предстоящем ему путешествии в Даниловские каменоломни сыщик старался не думать. Ясно, что это станет самой опасной его командировкой за всю службу в полиции. Если головорезы что-то заподозрят, Алексей Лыков просто бесследно исчезнет… Никто никогда не обнаружит его тела. Интересно, сколь быстро забудет лихого титулярного советника Варенька Нефедьева? Маменьку жалко с сестрицей, да и Благово сильно будет переживать…
С трудом Лыков отогнал от себя нехорошие мысли. Когда заехал на минутку Эффенбах, рассказал ему об отце Николае Быкове, благочинном и одновременно даниловском «иване». Тот был поражён.
— Вот это новость! Никогда у меня не поступало на него никаких сведений. А твой Горсткин не врёт? Может, там просто распря между старообрядцами и официальной верой?
— Мы это проверим. Если Быков проведёт меня в каменоломни, значит, сведения Степана верны.
— Ну не может этого быть!
— Эх, Толя! Бог дал попа, а чёрт скомороха. Интересно, кто дал нам отца Николая?
— Но поп-бандит — это, согласись, что-то новенькое.
— Я в этом деле, как ты догадываешься, показаний дать не смогу. Если благополучно вернусь…
— Протестую! Не «если», а «когда».
— …Когда я благополучно вернусь, мы сядем втроём со Степаном и придумаем, как нам засадить этого галмана.
Эффенбах вдруг улыбнулся, словно вспомнил нечто весёлое:
— Слушай! Мой начальник стола приключений подал мне рапорт. Отмечено появление в городе какого-то крупного уголовного. Начались шевеления, стычки между группировками… В Шереметьевскую больницу попали за эти дни три налётчика с одинаковым диагнозом — сотрясение мозга. Это не про тебя рапорт?
— Похоже. А ты объяви меня в розыск! Пригодится для усиления легенды. Без фамилии, но с приметами. И обеспечь утечку через осведов..
— Сварганим. Ещё чего?
— Открой следствие об убийстве Крестовникова. Я обещался Морозову.
— Уже открыл.
— Перешли Павлу Афанасьевичу мой очередной рапорт.
— Сегодня ночью отвезут. Что ещё?
— Завтра я должен встретиться с Быковым. Надеюсь, мы договоримся, и тогда я спущусь в каменоломни.
— Это если Рупейто с Мишкой окажутся там.
— Я почему-то убеждён, что они там. Который день их преследую; пора уже и встретиться. По-настоящему, а не так, как вышло в Хапиловке.
Эффенбах только молча покачал головой.
— Так вот, — продолжил Алексей, — если я прав и придётся идти вниз, я пришлю тебе записку. Ждёшь моего возвращения три дня, начиная с даты, указанной в записке. Если я так и не появлюсь — телеграфируй Благово. Выжгите тогда тут всё, что можно…
Эффенбах молча кивнул, повернулся и пошёл к двери.
— Погоди! Про генерала с Божедомки не забудь.
Начальник отделения остановился, хотел что-то ответить, но только махнул рукой и вышел вон.
С Самотёки Алексей поехал на Хитровку. Смеркалось, и извозчик дальше Петровского бульвара везти отказался. По Малому Трёхсвятительскому переулку Лыков пешком двинулся в сторону «Каторги». Всегда заполненная сизыми испарениями, яма Хитровки дымилась перед ним. Какие-то тёмные фигуры возникали из тумана, всматривались — и быстро отходили. У входа на площадь трое угрюмого вида оборванцев обступили Алексея и грубо потребовали закурить.
— Здоровье беречь надо, — назидательно ответил им титулярный советник. — Одно ведь, другого не будет!
Оборванцы озадаченно замолчали, потом один, самый угрюмый, нашёлся:
— А деньги есть?
— Денег-то много, да не во что класть.
Парень насупился:
— Эй! На Юр-базаре так не шутют! Щас как осерчаем, будешь знать!
— Ты, сосунок, кашляй помалу, чтобы на год хватило. А то спроси у Сиплого, что я с такими делаю.
Оборванец среагировал мгновенно:
— Робя! Лататы!
И троица бросилась со всех ног в ближайшую подворотню.
Больше до самой «Каторги» к сыщику никто не приставал. Войдя в трактир, он сразу прошёл к стойке. Посмотрел на Ваньку Кулакова, как солдат на вошь, и скомандовал:
— Проведи!
Тот послушно затрусил впереди него в задние комнаты. Афанасьев сидел в третьей из них и что-то высчитывал на бумажке. Увидев гостя, тут же поднялся:
— Алексей Николаевич? Проходите. Ванька — водки!
— Не надо; я на минутку.
Буфетчик ушёл. Хозяин заведения лукаво улыбнулся:
— Говорят, вы Осмачкина отщекатурили на обе корки?
— Правду говорят.
— И Котяшкиной деревне задали феферу?
— Тоже верно.
Афанасьев одобрительно хмыкнул:
— Пришёл, увидел, победил. Чему обязан сегодняшним визитом?
— Я собираюсь днями навестить Даниловские каменоломни.
Притонодержатель нахмурился:
— Вот куда бы я без нужды не стал соваться. И вам ничем помочь не сумею.
— Этого не требуется. Я уже договорился: за меня замолвят слово перед отцом Николаем.
Афанасьев внимательно посмотрел на Лыкова:
— И об этом уже осведомлены? Ловкий вы человек, Алексей Николаевич!
— Спасибо, Марк Иванович. Я к вам с небольшой просьбой. Одному в каменоломни даже мне идти неуютно…
— Понимаю!
— Я решил взять с собой в качестве свиты Федю-Заломая — это крепкий такой хлопец…
— Знаю.
— … и ещё Тоську-Шарапа. Под землю им спускаться не придётся, они будут ждать меня наверху. На всякий случай.
— Разумно. Желаете, чтобы я прислал к вам Антона?
— Да. Я буду ждать его в Поляковом трактире.
Простившись с хозяином, Алексей отправился знакомым уже путём на Солянку. Как и ожидал, он застал в трактире и Верлиоку, и Федю-Заломая. Фёдор особенно ему обрадовался:
— Здравствуйте, господин Лыков. Ой! Кто это вас?
— Ребята из Хапиловки на сапоги позарились.
— Вот я их! — Федя поднял похожий на кувалду кулак. — Токмо скажите, которые!
— Они сейчас в больничке. Пошли по шерсть, а воротились стриженые…
— А! — довольно осклабился детина. — Будут знать, как налетать на господина Лыкова!
— Ты, Фёдор, завтра можешь мне понадобиться. Я собираюсь в Даниловские пещеры. Вниз-то я пойду один, но наверху должен кто-то остаться. Мало ли что… Как, не испугаешься?
Заломай выслушал сыщика серьёзно и даже взволнованно:
— А што, тама угрожают? Вы тама в опасности будете?
— Всё возможно.
— Господин Лыков! Тогда я тоже в пещеры эти пойду. Вот. Куда вы, туда и я. Любому за вас голову свинчу!
— Спасибо, Фёдор, но это лишнее. С тобою ещё будет кулачный боец, Тоська-Шарап. Просто постоите там, пока я не вернусь.
— А ежели… эта…
— Если я не вернусь?
— Угу.
— Ждёте меня до темноты, потом уходите. Возвращайся тогда обратно к Ногтёву.
— А вы что же? — нахмурил простодушное лицо Федя-Заломай.
— Это как повезёт.
— Я пойду тогда вас разыскивать!
— Нет. Ты должен меня слушаться. Это приказ — уходить, как стемнеет!
Хлопец насупился и отошёл, не смея возразить. Лыков легко договорился с Верлиокой, что тот командирует завтра парня на весь день в его распоряжение, и ушёл играть на бильярде. В половине двенадцатого появился Тоська-Шарап. Алексей объяснил бойцу, для чего он его позвал.
— Как, сможешь?
— Просто постоять?
— Просто постоять. Если я выйду и попрошу в чём-то помочь, то и помочь.
— Не нравится мне, Лексей Николаич. Секреты какие-то… Финти-фанты, немецкие куранты… Ты сказал бы толком. Это ж Даниловка; там, ежли что не так, и лобешник снимут.
— Подземных жителей моё дело не касается и их попросят не мешаться.
— Это кто? Для тиих парней начальников нету.
— Отец Николай Быков там всем заправляет; он и попросит.
— Батюшка? Ну, и дела…
— В каменоломнях прячутся Рупейто-Дубяго и твой знакомец Мишка. С ними и будет разговор. Я тебе не всё тогда в кабаке рассказал. Я этих харламов действительно ищу, но с целью поквитаться. Они в Питере взяли у меня и моего товарища, «ивана» Большого Сохатого, фальшивых банкнотов на сто восемьдесят тысяч рублей. Обещали обернуть, а сами скрылись.
— Смошенничали, значит?
— Смошенничали. А мы в «пекарню» свои деньги отдали, в треть номинала. Представляешь, какие это суммы? Мы с Сохатым теперь без штанов, а эти красноплюи жируют. Тут ещё моего напарника в циркулярный розыск объявили. Он ушёл в лаванду, и приходится мне гоняться за ворами одному. Вдруг меня там ранят?
Тоська-Шарап задумался.
— Плачу пятьдесят рублей, — поторопился сказать Лыков. — Больше, извини, нет.
— Ладно. Постою до темноты. Но если ты не выйдешь — я ухожу.
— Конечно!
— Деньги потом отдашь, когда всё выгорит.
— Спасибо. Ты встанешь там не один. Вон того верзилу видишь? Федя-Заломай. Он с тобою будет, в напарниках.
— Вдвоём веселее, — одобрил Шарап. — Особливо в Даниловке. Когда выступать?
— Завтра я это узнаю.
— Сообщи. Я проживаю в доме Кантакузена на углу Якиманки и Второго Хвостова переулка.
— Жди «красную шапку»!
Кое-как проведя в «Шиповской крепости» ночь, в восемь утра Лыков был уже у Горсткина.
— Всё в порядке, — сразу сказал тот. — Личное письмо Арсения Ивановича подействовало. Быков ждёт тебя в любое время. Обещал помочь.
— Вот спасибо! — обрадовался сыщик. — Я тогда прямо после обедни и подъеду. А то уж надоело ждать.
Степан понимающе кивнул:
— Вестимо! Уж ежели надо залезть ко льву в пасть, так хочется сделать это побыстрее. Тебе, может, того… помочь?
Алексей знал, что Горсткин храбрый человек и не побоится спуститься с ним в каменоломни. Но один раз он уже попросил друга о помощи…
— Нет, хватит с меня Буффало. Всю жизнь себе этого не прощу. А ты жди хороших вестей. Нам ещё с тобой на коронации вкалывать!
И уехал в Нижние Котлы.
Отец Николай оказался рослым осанистым мужчиной представительной наружности, лет пятидесяти пяти, с благолепным лицом и длинными, с сильной проседью, бородой и волосами. Он принял Алексея в своём доме, смахивающем на богатую господскую усадьбу.
— Проходите, сын мой. Рекомендация самого Арсения Ивановича Морозова — это лучшая рекомендация.
И выставил уже ладонь. Но Лыков под благословение не подошёл и даже не счёл нужным перекреститься на висевшие повсюду иконы.
— Что это? — нахмурился благочинный. — В доме пастыря так себя не ведут!
— Да будет вам, отец Николай, — отмахнулся гость. — Некогда мне спектакли разыгрывать. Кто к вечерне, а мы к харчевне! Давайте лучше об деле говорить.
— А как же с верою Христовой?
— Одну молитву я знаю.
— Какую же?
— «Господи прости, в чужую клеть пусти да подсоби вынести!».
Пастырь рассмеялся:
— Хорошая молитва! Ну, ладно, давайте говорить об деле. Оно у вас в чём заключается? Арсений Иваныч дал только намёк.
— Я, изволите ли знать, приехал из столицы. Лыков Алексей Николаевич. Человек свободного рода занятий, главным образом таких, которые дают хороший доход. Я буду излагать откровенно.
Быков молча кивнул, внимательно наблюдая за гостем.
— Есть два мерзавца, коих я разыскиваю. Одного зовут Рупейто-Дубяго, он бывший офицер. Другой при нём на услугах, вроде денщика; именуется Мишкой Самотейкиным. Эти архаровцы взяли у меня с товарищем на реализацию на сто восемьдесят тысяч «красноярок». Четыре месяца пудрили мозги, ни копейки не заплатили, а потом вообще скрылись, сбежали сюда.
Быков продолжал молча смотреть на Алексея.
— Я у вас неделю, облазил всю Москву. В Хапиловке они мне было попались, но убежали. Полагаю, что мерзкая эта пара укрывается в ваших краях. Мне говорили, что в каменоломнях иногда предоставляют убежище за деньги.
— Редко, очень редко! И потом, почему именно в каменоломнях? Там холодно, неудобно.
— Это вам виднее, отец Николай. Я не настаиваю на подземелье. В Зюзино, Даниловке, Черёмушках множество постоялых дворов, где селят кого попало безо всяких прописок. Степан Горсткин говорит, что вы в этих местах можете всё. Помогите, пожалуйста! Дайте своим команду, чтобы обыскали окрестность. Виды у моих мазуриков на другие имена, но спутать не спутают. Офицера за версту видно. К тому же он рыжий и с родинкой на щеке. А Мишка — тот колбасник. Здоровый как бык! Ходят всегда вдвоём.
— Это не вы, Алексей Николаевич, к слову спросить, давеча задали чёсу в Дорогомилово?
— На волка поклёп, а кобылу зайцы съели, — ухмыльнулся Лыков.
— Понятно. Где ещё искали?
— Верлиока и Шайтан-оглы обшарили всё внутри Садового кольца, плюсом Арженовку, Тверскую и Крестовскую заставы. Я лично прошёл Котяшкину деревню и Хапиловку. Остался только ваш конец.
— Они могли вернуться в уже осмотренные места. Упомянутые вами зайцы так петляют, если вы охотник.
— Мне бы сообщили.
— Хорошо. Я распоряжусь. Сегодня всё обыскать не успеют; приезжайте завтра в это же время. Что смогу, сделаю.
— Ребята меня пограбили, так что, много я заплатить не сумею…
— Пятьдесят рублей вперёд и ещё сто, когда взыщите с них долги. Согласны?
Лыков полез за бумажником, но Казистый махнул рукой:
— Не сейчас, завтра. Если, конечно, их найдут. Если пусто, то вы мне ничего не должны, из уважения к вашему рекомендателю.
— Спасибо. Уж и катакомбы пожалуйста не забудьте.
— Не забудем. До завтра!
Лыков откланялся, вышел и уехал на поджидавшем его извозчике. Быков проследил за ним в окно, потом хлопнул в ладоши. Открылась дверь, из соседней комнаты появились двое.
— Он? — спросил благочинный.
— Он, — ответил тот, что постарше, рыжий, грузный, с прямой спиной.
— И что же, господин Рупейто-Дубяго? Гость был вполне убедителен. Почему я должен верить вам, а не ему? Сам Морозов рекомендовал…
— Но он же сыщик!
— Это слова, но где доказательства? Может, вы действительно взяли у Лыкова фальшивых банкнотов и сбежали?
Отставной кирасир топнул ногой:
— Подумайте хоть о своей безопасности! С вашими-то делами и впускать в дом сыскного агента!
— Под меня копать у них мозгов не хватит. Дурака Душкина, вон, и то засадить не могут…
— Хорошо. Назовите вашу цену.
— Восемь тысяч рублей.
— Побойтесь бога, отец Николай! — Дубяго даже обежал стол. — За титулярного советника! Чин девятого класса! Давайте сойдёмся на пяти.
— Семь, и это моё последнее слово. Лыков дышит вам в затылок. В Хапиловке просто повезло; в следующий раз он завяжет вас в узел. Не понимаю: вы хотите избавиться от погони или вам нравиться бегать по всей Москве?
Рупейто оглянулся на своего «фидельку». Мишка Самотейкин сжал огромные кулаки:
— Пусть тока попадётся, я ему… ух!
— Вот видите! Мы можем поймать его, например, завтра по дороге к вам. И придушить за бесплатно. А вы — семь тысяч!
— Ха! Вы всерьёз полагаете, что у вас получится? Мелко плавает ваш колбасник… Сиплый из Сухого оврага и Осмачкин из Арженовки так же думали, и что? Нет. Лыков очень ловкий и опасный человек. Его надо раскассировать хитростью, так, чтобы наверняка. Кроме того, господин Рупейто, мне в Даниловке совсем не нужен труп сыщика со следами насильственной смерти. Представляете, что тогда здесь начнётся? Утки в дудки, тараканы в барабаны…
— Что вы предлагаете?
— Я встречусь с Лыковым, как и обещал, завтра, и скажу, что вас нашли. Вы действительно сговорились с обитателями каменоломни, и вам разрешили поселиться в Ивановской пещере. Есть там такая… Нарисую ему карту, объясню, что пещера эта стоит особняком и имеет единственный вход. Если Лыков туда проникает, то мимо него вам уже, якобы, никак не проскочить. Он соглашается, заходит туда — и всё! Никакого трупа, никакого следствия; агент просто исчезнет.
— Каким образом?
— Ивановская пещера особенная. Она действительно имеет только один вход. Прорытая там галерея проникает в гору на восемьдесят саженей и достигает развилки. Я пошлю Лыкова в левый коридор; скажу, что он кончается подземным залом, в котором вы и поселились. На самом деле коридор-то всего один. Он описывает петлю длиной примерно в сто саженей, и возвращается обратно в галерею с правой её стороны. Там вы и встанете, только не шумите, не курите и не жгите огня. Когда Лыков доберётся до развилки, вы дадите ему как следует удалиться вглубь петли. После чего выходите из укрытия в галерею и пускаете в ход вот это.
Благочинный порылся в ящике и выложил на стол продолговатый цилиндр серо-жёлтого цвета.
— Это что, динамитный патрон? — заинтересованно спросил Рупейто-Дубяго.
— Кизельгур. Очень мощный! Собственно сам кизельгур — это такой особый сорт пористой глины. Глина связывает гремучую ртуть, которая в чистом своём виде взрывается даже от лёгкого сотрясения. Патрон же срабатывает только от огнепровода; вот вам и он. Пропустив Лыкова в левый коридор, вы кладёте кизельгур так, чтобы взрыв обрушил всю эту часть галереи, включая и развилку. Поджигаете шнур и убегаете. У вас будет две минуты.
— А Лыков останется в той петле?
— Да. Если даже его не убьёт взрывом, он окажется в ловушке. Вход и выход петли завалит обрушившимся сводом, и вашего врага ждёт самая страшная смерть — от медленного удушья. Не берусь судить, насколько ему хватит оставшегося воздуха. Который, кстати, будет ещё и отравлен газами… Но такой участи не пожелаешь никому!
— Лыков точно оттуда не выберется? Парень уж больно ловкий…
— Я же сказал: штука очень мощная. Взрыв обрушит свод галереи на большом протяжении. Вы сможете прокопать сто саженей плотного грунта, без лопаты, при условии быстрого уменьшения воздуха? И с лопатой не прокопаете. Лыков тоже не справится.
— Так значит, смерть от удушья? И тело никогда не найдут. Ловит волк роковую овцу… Да, за такое и семи тысяч не жалко!
Рупейто-Дубяго залез в портфель, вынул пачку банкнот, отсчитал нужную сумму и протянул её Казистому.
— Не фальшивые? — подозрительно спросил тот, проверяя билеты на просвет.
Отставной кирасир молча перекрестился на икону.
— Ладно. Последняя предосторожность. Главная галерея в десяти саженях от входа имеет ещё одно ответвление, по правой стороне. Когда дело будет сделано и вы приметесь уходить — сверните в него.
— Это зачем?
— А вдруг Лыков придёт не один? Вы полезаете наружу, а вас там дожидается полицейский отряд!
Рупейто с подозрением уставился на отца Николая:
— И куда же нас приведёт ваше ответвление? В стан Ваньки Чуркина? Решили хапнуть всё содержимое моей портфели?
— У Ваньки хапнешь, — усмехнулся благочинный. — Скажет, что там было пять рублей… Не бойтесь, Дубяго. Вы выберетесь наружу в полуверсте от того места, где вошли. Там не будет ни громил, ни полиции. А чтобы развеять ваши подозрения, через десять минут сюда явится один видный обитатель каменоломен. Бандит по кличке Кабысдох. Он уже третий год, как проживает под землёй и знает здесь каждую пядь. Кабысдох отведёт вас в Ивановскую пещеру, вы её всю обойдёте и изучите. С факелами в руках. И петлю, и боковой проход в безопасное место. Определите, где именно заложить патрон, сколько вы успеете пробежать за две минуты — словом, подготовитесь. Лыкова надо бить наверняка!
