Глава XX.
АНГЕЛ
Привлеченные любопытством, у порога дома № 17 стояли г-жа Пипле, Альфред и торговка устрицами.
На лестнице было так темно, что вошедшему с улицы трудно было что-нибудь разглядеть. Маркизе пришлось обратиться к г-же Пипле.
— Как пройти к господину Шарлю, сударыня? — спросила она тихим, прерывающимся голосом.
— К кому? — переспросила старуха, притворившись, будто не расслышала имени, чтобы муж и торговка устрицами могли разглядеть сквозь вуаль черты несчастной женщины.
— Я спрашиваю... господина Шарля... сударыня, — повторила Клеманс дрожащим голосом и потупилась, чтобы скрыть свое лицо от взглядов, рассматривавших ее с нахальным любопытством.
— А, к господину Шарлю, вот оно что... Вы говорите так тихо, что я ничего не могла понять... Так вот, дамочка, если вы идете к господину Шарлю — красивый молодой человек, ничего не скажешь, — поднимитесь прямо по лестнице и увидите перед собой его дверь.
Маркиза в полном замешательстве поднялась на первую ступеньку.
— Хе! Хе! Хе! — проговорила старуха с ухмылкой. — Видно, сегодня все будет без обмана. Да здравствует гулянка! Ух ты!
— Что ни говори, а у офицера губа не дура: его любезная премиленькая, — заметила торговка устрицами.
Если бы г-же д'Арвиль, сникшей от стыда и страха, не пришлось бы снова пройти мимо привратницкой, она тут же вернулась бы обратно. Но, взяв себя в руки, она дошла до лестничной площадки.
Каково же было ее изумление!.. Она столкнулась лицом к лицу с Родольфом, который, вложив ей в руку кошелек, поспешно сказал:
— Вашему мужу все известно, он следует за вами по пятам...
В эту минуту раздался резкий голос привратницы:
— Вам куда, сударь?
— Это он! — прошептал Родольф.
И, подтолкнув, так сказать, г-жу д'Арвиль к лестнице на третий этаж, он молвил скороговоркой:
— Поднимитесь на шестой этаж; вы пришли, чтобы оказать помощь одной несчастной семье; их фамилия Морель.
— Сударь! — воскликнула г-жа Пипле, преграждая дорогу г-ну д'Арвилю. — Если вы не скажете, к кому идете, вам придется переступить через мое тело.
— Я пришел с дамой... которая только что вошла, — ответил маркиз, задержавшийся у входа, пока его жена разговаривала с привратницей.
— Другое дело, проходите.
Услышав необычный шум в привратницкой, г-н Шарль Робер приоткрыл дверь: Родольф вбежал к офицеру и запер изнутри его дверь как раз в ту минуту, когда г-н д'Арвиль подходил к лестничной площадке. Родольф боялся, как бы друг не узнал его, несмотря на темноту, и воспользовался представившимся случаем, чтобы избежать с ним встречи.
Господин Шарль Робер в своем великолепном халате с разводами и в бархатном греческом колпаке, расшитом золотом, был поражен появлением Родольфа, которого он не заметил накануне в посольстве ***, а если бы и заметил, то вряд ли узнал в этом скромно одетом человеке.
— Что это значит, сударь?
— Т-с-с! — прошептал Родольф с таким выражением тревоги, что г-н Шарль Робер замолчал.
На лестнице раздался грохот, словно кто-то упал и покатился вниз.
— Несчастный, он убил ее! — воскликнул Родольф.
— Убил!.. Кто? Кого? Что здесь происходит? — тихо спросил г-н Шарль Робер и побледнел.
Не отвечая ему, Родольф приоткрыл дверь.
Он увидел Хромулю, который, спеша и припадая на одну ногу, сбегал с лестницы, держа в руке красный шелковый кошелек, только что врученный Родольфом г-же д'Арвиль.
Хромуля скрылся.
Слышался лишь легкий шаг г-жи д'Арвиль и более тяжелая поступь маркиза, следовавшего до пятам за женой.
У Родольфа немного отлегло от сердца, хотя появление Хромули с кошельком в руке напомнило ему много тяжких переживаний..
— Не выходите отсюда, вы чуть не наделали беды, — сказал он Шарлю Роберу.
— Да объясните же наконец, что все это значит? — спросил нетерпеливым, раздраженным тоном офицер. — Кто вы такой и по какому праву?..
— Это значит, сударь, что господину д'Арвилю все известно, что он дошел вслед за своей женой до вашей двери и идет за ней вверх по лестнице.
— Боже мой, боже мой! — воскликнул Шарль Робер, в ужасе всплеснув руками. — Но что же она будет делать там, наверху?
— Не все ли вам равно? Оставайтесь у себя и не выходите до тех пор, пока привратница не предупредит вас.
И, покинув г-на Робера, столь же напуганного, сколь и изумленного, Родольф спустился в привратницкую.
— Что вы на это скажете? — воскликнула сияющая г-жа Пипле. — Погодите, скоро небу станет жарко! Господин преследует дамочку. Это, верно, ее муж! Я мигом все смекнула и пропустила его. Он схватится с офицером, это наделает шума в квартале. Люди будут толпами ходить, чтобы взглянуть на наш дом, как они ходили к дому тридцать шесть, где было совершено убийство.
— Дорогая госпожа Пипле, хотите оказать мне большую услугу? — И Родольф вложил пять луидоров в руку привратницы. — Когда эта дама спустится... спросите ее, как поживают несчастные Морели; скажите ей, что она делает доброе дело, помогая им, как обещала, когда расспрашивала вас об этих бедолагах.
Госпожа Пипле с недоумением смотрела на деньги и на Родольфа.
— Как, сударь... все это золото... для меня?.. Значит, дамочка не у офицера?
— Господин, который идет следом за дамой, ее муж. Бедная женщина была заранее предупреждена и успела направиться к Морелям якобы для того, чтобы помочь им в беде, понимаете?
— Чего же тут не понять?.. А я должна пособить, чтобы обвести вокруг пальца ее мужа... Такое дело как раз по мне!.. Ха-ха-ха! Можно подумать, что я только этим и занималась всю жизнь... Ей-богу!
В эту минуту в полумраке привратницкой возник высокий цилиндр г-на Пипле.
— Анастази, — серьезно проговорил Альфред, — право, для тебя нет ничего святого, как и для Сезара Брадаманти; к некоторым вещам нельзя относиться легкомысленно, даже с глазу на глаз с любимьм...
— Полно, полно, старый дорогуша, не придуривайся и не таращи на меня глаза... ты же видишься пошутила. Разве ты не знаешь, что нет никого на свете, кто мог бы похвалиться... Словом, понятно... Если я хочу услужить этой молодой парочке, то делаю это ради нашего нового жильца, он так добр к нам.
Обратившись затем к Родольфу, она сказала:
— Погодите, увидите, как я обтяпаю это дельце!.. Хотите остаться здесь, в углу, за занавеской?.. Они как раз спускаются, слышите?..
Родольф поспешно спрятался.
Господин и госпожа д'Арвиль шли по лестнице, маркиз вел жену под руку.
Когда они поравнялись с привратницей, на лице г-на д'Арвиля лежало выражение глубокого счастья, смешанного с удивлением и замешательством.
Клеманс была спокойна и бледна.
— Видели вы этих несчастных Морелей, милая дамочка? — воскликнула г-жа Пипле, выходя из привратницкой. — Сердце разрывается, смотря на них! Боже мой, вы делаете хорошее, доброе дело... Я уже говорила вам, что они достойны жалости, когда вы заходили сюда, чтобы навести справки о них! Можете быть спокойны, таким славным людям не жаль помогать... правда, Альфред?
Альфред, показная добродетель и врожденная прямота которого восставали против необходимости присоединиться к этому антиматримониальному заговору, издал нечто вроде отрицательного хмыканья.
— У Альфреда опять спазмы в желудке, вот почему его не слыхать, а то он сказал бы вам, как и я, что эти несчастные люди будут от всего сердца молить бога за вас, сударыня!
Господин д'Арвиль смотрел на жену с восхищением.
— Она ангел! Сущий ангел! О клевета! — повторял он.
— Ангел? Вы правы, сударь, и вдобавок ангел, посланный господом богом!
— Друг мой, едем домой, — проговорила г-жа д'Арвиль, измученная напряжением, в котором жила с тех пор, как переступила порог этого дома; она чувствовала, что силы изменяют ей.
— Едем, — ответил маркиз.
— Клеманс, я нуждаюсь в прощении и жалости!.. — проговорил он, выходя на улицу.
— Кто из нас не нуждается в том же? — ответила молодая женщина со вздохом.
Родольф вышел, глубоко взволнованный этой трагической сценой, к которой примешалось немало грубого и смешного, этой странной развязкой таинственной драмы, породившей столько различных страстей.
— Ну как? — спросила г-жа Пипле. — Надеюсь, я неплохо обдурила этого молокососа? Теперь он будет держать жену под стеклянным колпаком... Бедняга... А как же ваша мебель, господин Родольф? Ее так и не привезли.
— Я еще займусь этим делом... Предупредите офицера, что он может спуститься...
— И то правда... Какую он промашку дал! Выходит, зазря квартиру нанял... Так ему и надо... С его паршивыми двенадцатью франками за уборку...
Родольф распростился с привратницей.
— Теперь, Альфред, настал черед офицера. Ну и посмеюсь же я!
И она поднялась к г-ну Шарлю Роберу и позвонила; он отворил дверь.
— Ваше благородие, — проговорила Анастази и отдала ему честь, приложив руку к своему парику, — я пришла, чтобы освободить вас... Муж с женой ушли под ручку перед вашим носом. Не важно, зато вы дешево отделались... благодаря господину Родольфу; вы должны поставить за него большую свечку!
— За господина Родольфа? Это тот тонкий господин с усами?
— Он самый.
— Что представляет собой этот субъект?
— Субъект! — негодующе вскричала г-жа Пипле. — Он стоит многих других! Он коммивояжер, живет в нашем доме, у него всего одна комната, и он не сквалыжничает, как иные... Он дал мне шесть франков за уборку, шесть франков с первого слова... шесть франков не торгуясь!
— Ладно... ладно... Вот ваш ключ.
— Надо ли завтра протопить у вас, ваше благородие?
— Нет!
— А послезавтра?
— Нет! Нет!
— Помните, ваше благородие? Я сразу вас предупредила, что вы не возместите своих расходов.
Уходя, господин Шарль Робер бросил презрительный взгляд на привратницу; он никак не мог понять, каким образом какой-то коммивояжер по имени Родольф узнал о его свидании с маркизой д'Арвиль.
В конце крытого прохода он встретил Хромулю, который шел, припадая на одну ногу.
— А, вот и ты, негодник, — сказала г-жа Пипле.
— Одноглазая не приходила за мной? – спросил мальчик, не ответив на обращение привратницы.
— Сычиха-то? Нет, выродок. Зачем бы она пришла за тобой?
— Как зачем? Чтобы отвезти меня в деревню! — ответил Хромуля, переступая с ноги на ногу у порога привратницкой.
— А твой хозяин?
— Отец попросил господина Брадаманти отпустить меня на сегодняшний день... Мы поедем в деревню... в деревню... в деревню... — прогнусавил сын Краснорукого и принялся что-то напевать, барабаня по застекленной двери привратницкой.
— Перестань, бездельник... не то разобьешь стекло! А вот и извозчик!
— Это Сычиха, — сказал мальчик, — какое счастье прокатиться в экипаже!
В самом деле, за стеклом кареты на фоне красной шторы выделялся носатый землистый профиль одноглазой.
Старуха знаком подозвала Хромулю, и тот подбежал к ней.
Извозчик открыл дверцу, и мальчишка влез к Сычихе.
Она была в экипаже не одна.
В дальнем углу сидел какой-то человек в старом пальто с меховым воротником, часть его лица была скрыта под черным шелковым колпаком, надвинутым до самых бровей... это был не кто иной, как Грамотей.
3а его красными веками виднелись неподвижные, без радужной оболочки, словно покрытые белилами глаза, из-за которых еще страшнее казалось лицо, стянутое лиловыми и мертвенно бледными шрамами.
— Ну же, ложись на ходули моего муженька, будешь греть его, – сказала одноглазая мальчишке, который присел, как пес, между ней и Грамотеем.
— А теперь в Букеваль, на херму! Правильно я сказал, Сычиха? — спросил извозчик. — Вот увидишь, что я умею править квымагой.
— А главное, припандорь свою шкапу, — сказал Грамотей.
— Будь спокоен, чертяка без гляделочек, он запросто ухандорит до проселицы.
— Хочешь, я дам тебе лекарство? — спросил Грамотей.
— Какое?
— Дуй шибче мимо шмырников. Тебя вполне могут узнать, ты ведь долго был бродягой.
— Буду смотреть в оба, — ответил тот, влезая на козлы.
Мы привели здесь этот отвратительный жаргон в доказательство того, что мнимый извозчик был злодеем, достойным сообщником Грамотея.
Карета с Грамотеем, Сычихой и Хромулей покинула улицу Тампль.
Два часа спустя, когда уже смеркалось, возница остановился у развилки, возле деревянного креста; отсюда букевальская дорога вела между крутыми склонами на ферму, где под покровительством г-жи Жорж нашла приют Лилия-Мария.
