Глава XIII.
СВАДЬБА
После того как Родольф сообщил Саре Мак-Грегор о гибели Лилии-Марии, она, подавленная этой новостью, которая разрушала все ее надежды, измученная поздним раскаянием, стала жертвой нервного потрясения и страшного бреда. Ее едва зарубцевавшаяся рана открылась, графиня потеряла сознание; подобное состояние продолжалось длительное время, и окружающие подумали, что наступает смерть. Однако, обладая сильной натурой, она перенесла жестокий приступ; луч жизни снова оживил ее.
Сидя в кресле, Сара, погруженная в удручающие размышления, казалось, сожалела о смерти, которая только что ей угрожала.
Внезапно в комнату графини вошел Томас Сейтон, с трудом сдерживая глубокое волнение; жестом он приказал двум служанкам Сары удалиться; она едва заметила присутствие брата.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
— Все так же... чувствую сильную слабость... и временами мучительное удушье... Почему бог не взял меня из этого мира во время последнего приступа.
— Сара, — помолчав, продолжал – Томас Сейтон, — вы теперь находитесь между жизнью и смертью... Сильное волнение могло бы вас погубить... но оно могло бы и спасти вас.
— Я не испытываю теперь никаких волнений, дорогой брат.
— Быть может...
— Я с равнодушием отнеслась бы к смерти Родольфа... призрак моей утонувшей дочери... по моей вине... здесь... постоянно здесь... предо мною... Это не волнение... а непрестанное угрызение совести. Во мне заговорило чувство матери после гибели дочери.
— Я предпочел бы видеть в вашем лице женщину, принесшую в жертву родную дочь в неистовом желании стать коронованной особой.
— Жестокие упреки принца заглушили мое намерение, во мне пробудилось материнское чувство... представив себе ужасные муки дочери.
— А если... — сказал Сейтон, взвешивая каждое слово, — если предположить, что свершится невозможное... что произойдет чудо: если б вы узнали, что ваша дочь жива, как бы вы перенесли эту весть?
— Увидев ее, я бы умерла от стыда и отчаяния.
— Оставьте эту мысль, вы были бы слишком опьянены торжеством вашего честолюбия! Потому что, будь ваша дочь жива, принц женился бы на вас, он вам говорил об этом.
— Если допустить столь безумное предположение, мне кажется, что я лишена была бы права на жизнь. Если б я стала женою принца, мой долг был бы освободить его... от недостойной жены... мою дочь — от бессердечной матери...
Томас Сейтон с каждой минутой все больше смущался. По поручению Родольфа, находившегося в соседней комнате, он должен был известить Сару о том, что Лилия-Мария жива, но не знал, как это сделать. Жизнь графини была столь зыбкой, что она могла умереть в любой момент; поэтому нельзя было медлить со свадьбой in extremis, которая должна была узаконить рождение Лилии-Марии.
Для этой печальной церемонии принц привез с собой священника и в качестве свидетелей — Мэрфа, барона Грауна; герцог де Люсене и лорд Дуглас, поспешно предупрежденные Сейтоном, должны были стать свидетелями графини, они также прибыли как раз в это время.
Минуты уходили; но угрызения совести, усиленные материнской нежностью, вытеснили из сердца Сары безжалостные помыслы, поэтому задача Сейтона еще усложнилась. Он надеялся только на то, что сестра обманывала его или обманывала себя и что гордость этой женщины проявится, как только перед ней возникнет корона, о которой она издавна мечтала.
— Сестра моя... — начал Сейтон величаво и торжественно, — я мучаюсь ужасным сомнением... одно мое слово может вернуть вас к жизни... или убить вас...
— Я уже сказала... никакие волнения мне не страшны,.
— Однако одно... быть может...
— Какое?
— Если б речь шла о вашей дочери?
— Моя дочь умерла...
— А если она жива...
— Мы только что отвергли это предположение... Довольно, брат, с меня достаточно моих терзаний.
— А если это не предположение? Если по невероятной случайности... на которую мы не могли надеяться... ваша дочь была вырвана у смерти... если она... жива?
— Вы доставляете мне мучения... не говорите со мною так.
— Ну хорошо! Да простит мне бог и да не осудит он вас... Ваша дочь жива...
— Моя дочь?
— Я предупредил ваших друзей, они будут свидетелями... Сбылось наконец ваше сокровенное желание... Предсказание сбылось... Отныне вы принцесса.
Сейтон произнес эти слова, устремив тревожный взгляд на сестру, стараясь уловить на ее лице малейший знак волнения.
К его великому удивлению, лицо Сары оставалось почти бесстрастным; она лишь прижала руки к сердцу, откинулась в кресле, подавив легкий возглас, который, казалось, был вызван внезапной и глубокой скорбью... Затем ее лицо снова стало спокойным.
— Что с вами сестра?
— Ничего... я поражена... неожиданная радость... Наконец мои желания всецело исполнены!..
«Я не ошибся! — подумал Сейтон. — Честолюбие берет верх... Она спасена...»
Затем, обращаясь к Саре:
— Вот видите, сестра! Что я вам говорил?
— Вы были правы... — заметила она с горькой улыбкой, догадываясь, на что намекал ее брат, — холодный расчет во мне опять подавляет чувства материнства...
— Вы будете жить! И любить свою дочь...
— Я в этом не сомневаюсь... Я буду жить... Вы видите, как я спокойна...
— И это спокойствие не притворно?
— Сраженная, обессиленная, могу ли я притворяться?
— Вы теперь понимаете, почему я только что так колебался?
— Нет, меня это удивляет... вы ведь знаете мое неукротимое желание... Где принц?
— Он здесь.
— Я хотела бы его увидеть... до церемонии... Затем она добавила с подчеркнутым равнодушием:
— Моя дочь, конечно, здесь?
— Нет... вы увидите ее несколько позже...
— В самом деле... есть еще время... Попросите, пожалуйста, принца...
— Сестра... я не знаю... вы как-то странно выглядите... мрачно.
— Вы хотите, чтобы я веселилась? Вы полагаете, что удовлетворенное чувство придает лицу нежное выражение?.. Попросите сюда принца!
Сейтон был невольно встревожен спокойствием Сары. На мгновение ему показалось, что она сдерживает слезы. Усомнившись, он открыл дверь и вышел.
— Теперь, — сказала Сара, — лишь бы мне повидать... и обнять мою дочь... я была бы спокойна... Этого нелегко достигнуть... Родольф, чтобы наказать меня, откажет мне в этом... О, я добьюсь своего... Да... добьюсь... Вот он...
Вошел Родольф и закрыл за собой дверь.
— Ваш брат сообщил вам? — холодно спросил принц.
— Все...
— Ваша... прихоть... удовлетворена?
— Да... удовлетворена...
— Пастор... и свидетели... здесь.
— Я это знаю...
— Они могут войти... я полагаю?
— Одно слово, монсеньор...
— Говорите...
— Я желала бы... видеть мою дочь...
— Невозможно...
— Я говорю, монсеньор, что я хочу видеть мою дочь!..
— Она понемногу выздоравливает... Утром испытала сильное потрясение... Эта встреча может оказаться для нее гибельной...
— Но, по крайней мере... она обнимет свою мать...
— Зачем? Вы ведь стали принцессой...
— Я еще не стала ею... и я буду принцессой лишь после того, как обниму свою дочь...
Родольф с глубоким удивлением посмотрел на графиню.
— Как, — воскликнул он — вы отказываетесь от честолюбивых замыслов...
— Я предпочитаю... материнские чувства. Это вас удивляет, монсеньор?
— Увы!.. Да.
— Увижу ли я дочь?
— Но...
— Будьте осторожны, монсеньор, минуты, быть может, сочтены... Этот приступ, как говорит мой брат, может ли спасти меня, или погубить... теперь я собрала все свои силы, всю энергию, но достанет ли их для того, чтобы пережить это внезапное событие... Хочу видеть мою дочь... а если нет... отказываюсь от брака... Но если я умру... ее рождение не будет узаконено...
— Лилии-Марии здесь нет... надо ее привезти... из моего дома.
— Немедленно пошлите за ней... и я согласна на все. Жить осталось мне совсем недолго, я уже говорила вам об этом. Венчание может состояться... пока Лилия-Мария едет сюда...
— Хотя ваше желание меня удивляет... но оно слишком похвально, чтобы я не пошел ему навстречу... Вы увидите Лилию-Марию... Я напишу ей.
— Здесь... на бюро, где я была ранена...
В то время как Родольф поспешно писал письмо, графиня вытерла холодный пот, струившийся у нее со лба; черты ее лица, до тех пор спокойные, изменились, выражая резкую боль; казалось, что Сара, перестав сдерживаться, отвлеклась от скрытого мучения.
Написав письмо, Родольф встал и обратился к графине:
— Я отправлю это письмо своей дочери с одним из моих адъютантов. Она будет здесь через полчаса... Могу я войти сюда с пастором и свидетелями?..
— Можете... или... пожалуйста, позвоните... не оставляйте меня одну... Поручите это Вальтеру... Он приведет свидетелей и пастора.
Родольф позвонил, появилась одна из камеристок Сары.
— Попросите моего брата прислать сюда Вальтера Мэрфа, — сказала графиня.
Камеристка удалилась.
— Этот союз будет печальным, Родольф... — с горечью сказала графиня. — Печальным для меня... Для вас он будет счастливым!
Принц отрицательно покачал головой.
— Он будет счастливым для вас, Родольф, ибо я его не переживу!
В эту минуту вошел Мэрф.
— Друг мой, — сказал ему Родольф, — отправь сейчас же с полковником это письмо моей дочери. Он привезет ее в моей карете... Попроси пастора и свидетелей прийти в соседнюю комнату.
— Боже мой, — воскликнула Сара умоляющим голосом, когда вышел эсквайр, — ниспошли мне сил, чтобы увидеть ее, продли мою жизнь до ее прихода!
— О, почему ж вы раньше не были такой трогательной матерью!
— Благодаря вам, по крайней мере, я поняла, что такое раскаяние, преданность, самопожертвование... Да, только что, когда мой брат известил меня, что наша дочь жива... позвольте мне сказать — наша дочь... мне не придется долго говорить так, я почувствовала страшное биение сердца, мне показалось, что наступает смерть. Я утаила это, но я была счастлива... Рождение нашей дочери будет узаконено, а затем я умру...
— Не говорите так!
— О, на этот раз я вас не обманываю... вы увидите!
— И никаких признаков неуемного высокомерия, которое вас погубило! Почему по воле рока ваше раскаяние возникло так поздно?
— Да, поздно, но, клянусь вам, я глубоко и искренне раскаиваюсь. В этот торжественный момент я благодарю бога, уносящего меня из этого мира, потому что жизнь моя была бы для вас страшным бременем...
— Сара! Помилуйте...
— Родольф... последняя просьба... Вашу руку...
Принц, отвернувшись, протянул руку графине, которая взяла ее в свои.
— О, какие у вас холодные руки! — в испуге воскликнул Родольф.
— Да, я чувствую, что умираю! Быть может, бог подверг меня последнему наказанию... лишив возможности обнять мою дочь!
— О нет... нет... Он будет растроган вашим раскаянием...
— А вы, мой друг, вы растроганы?.. Вы меня прощаете?.. О, смилостивьтесь, скажите «да»! Сейчас, когда наша дочь приедет сюда, если она приедет вовремя, вы не сможете меня простить при ней... Это означало бы раскрыть перед ней всю мою вину... Вы этого не пожелаете... Когда я буду мертва, вам не помешает, если она будет меня любить.
— Не тревожьтесь... она ничего не узнает!
— Родольф... простите. О, простите!.. Неужели вы не сжалитесь надо мной? Разве я теперь не глубоко несчастна?
— Да будет так! Пусть простит вас бог за зло, содеянное вами вашей дочери, как я прощаю вам зло, причиненное мне, несчастная женщина!
— Вы прощаете меня... от всего сердца?
— От всего сердца, — взволнованно сказал принц. Графиня в порыве радости и благодарности прижала руку Родольфа к своим слабеющим устам.
— Просите пастора, мой друг, и скажите ему, чтобы не уходил отсюда после бракосочетания... Я совсем ослабла!
Это была душераздирающая сцена: Родольф открыл двухстворчатые двери салона, вошел пастор в сопровождении Мэрфа, барона Грауна — свидетелей Родольфа, и герцога Люсене, лорда Дугласа — свидетелей графини; затем пришел Томас Сейтон.
Все действующие лица этой мучительной сцены были серьезны, печальны и сосредоточены, даже герцог де Люсене забыл свою обычную живость.
Брачный контракт между его королевским высочеством Густавом Родольфом V, великим герцогом Герольштейнским и Сарой Сейтон оф Холсбери, графиней Мак-Грегор (контракт, объявляющий законным рождение Лилии-Марии) был составлен бароном Грауном; он был прочтен им и подписан супругами и их свидетелями.
Несмотря на раскаяние графини, когда пастор торжественно спросил Родольфа:
— Ваше королевское высочество, согласны ли вы взять в супруги Сару Сейтон оф Холсбери, графиню Мак-Грегор, — и когда принц громко и твердо объявил: — Да! — умирающий взгляд Сары оживился; на ее мертвенно-бледном лице скользнула улыбка победного торжества; это была последняя вспышка ее честолюбия, угасшая вместе с ней.
Во время столь печальной величественной церемонии никто не обмолвился ни словом. Вслед затем свидетели Сары герцог де Люсене и лорд Дуглас почтительно поздравили принца и удалились.
По знаку Родольфа Мэрф и Граун последовали за ними.
— Брат мой, — тихо произнесла Сара, — попросите священника пойти с вами в соседнюю комнату, и пусть он будет так добр подождать там некоторое время.
— Как вы себя чувствуете, сестра? Вы очень бледны...
— Отныне я уверена, что буду жить... Разве я не великая герцогиня Герольштейнская? — с горькой улыбкой сказала она.
Оставшись наедине с Родольфом, Сара прошептала слабым голосом, в то время как черты ее лица страшно исказились:
— Силы меня покидают... Я чувствую, что умираю... Ее я не увижу!
— Нет, нет... увидите... успокойтесь, Сара... вы увидите ее.
— Я уже не надеюсь..... это напряжение... Нужна была сверхчеловеческая сила... мое зрение уже меркнет!
Быстро подойдя к графине и взяв ее руки в свои, принц прошептал:
— Сара, она сейчас придет... она не задержится...
— Бог не пожелает... ниспослать мне это последнее утешение.
— Сара, слушайте... Кажется, приближается карета... Да, это она... Вот ваша дочь!
— Родольф, вы не скажете ей... что я была плохой матерью! — медленно произнесла графиня, уже ничего не слыша.
Раздался стук кареты, едущей по мощеному двору.
Графиня ничего не замечала. Ее речь становилась все более бессвязной. Родольф со страхом склонился над ней, он увидел, что взгляд ее померк.
— Прости!.. Моя дочь... Видеть дочь! Прости... Хотя бы... после моей смерти пусть воздадут почести моему званию! — прошептала она наконец.
Это были последние внятные слова Сары. Несмотря на искреннее раскаяние, вновь проявилась навязчивая идея всей ее жизни.
Вдруг вошел Мэрф.
— Монсеньор... принцесса Мария...
— Нет, — живо воскликнул Родольф, — она не должна входить. Скажи Сейтону, чтобы он привел пастора.
Затем, показав на Сару, которая угасала в медленной агонии, принц произнес:
— Господь лишает ее высшего утешения — обнять дочь.
Полчаса спустя графиня Сара Мак-Грегор скончалась.
