Наконец-то я тебя вижу, держу тебя в своих объятиях, я тебя... — воскликнула Волчица, нежно обнимая и крепко сжимая своими сильными руками Марсиаля, и в голосе ее звучала радость и свирепая жажда обладания. Затем, поддерживая своего милого, почти неся его на руках, она помогла бедняге опуститься на скамью, стоявшую в коридоре.

Несколько минут Марсиаль чувствовал ужасную слабость, он был растерян и пытался прийти в себя после страшного потрясения, которое лишило его последних сил и привело в полное изнеможение.

Волчица спасла своего возлюбленного в ту минуту, когда он, совершенно подавленный, впавший в отчаяние, чувствовал приближение смерти: он погибал не столько от голода, сколько от недостатка воздуха, который не проникал в небольшую комнату, где не было очага, а значит, и вытяжной трубы, не было никаких щелей, ибо, движимая жестокой предусмотрительностью, Тыква заткнула старыми тряпками все

самые незаметные щели, имевшиеся на двери, так что помещение оказалось герметически закупоренным.

Трепеща от счастья и еще не улегшейся тревоги, с мокрыми от слез глазами, Волчица, опустившись на колени, напряженно ловила каждое выражение, сменявшееся на лице Марсиаля.

Он же, казалось, мало-помалу возрождался, возвращался к жизни, вдыхая всей грудью чистый и целебный для него воздух.

Несколько раз вздрогнув всем телом, он поднял отяжелевшую голову, испустил глубокий вздох и открыл глаза.

— Марсиаль, это я, твоя Волчица! Как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше, — ответил он слабым голосом.

— Господи боже! Чего тебе дать? Воды? Или, может уксуса принести?

— Нет, нет, — ответил Марсиаль, который дышал все легче и легче. — Мне нужен только воздух только воздух, один только воздух, ничего, кроме воздуха!

Волчица, рискуя порезать руки, выбила кулаками все четыре оконных стекла: она не смогла открыть окно, ей мешал сделать это стоявший там тяжелый стол.

— Вот теперь я дышу, теперь я дышу, и в голове у меня проясняется, — сказал Марсиаль, постепенно приходя в себя.

Затем, будто только сейчас сообразив, какую услугу оказала ему возлюбленная, он воскликнул с выражением несказанной благодарности:

— Без тебя я бы помер, славная моя Волчица!

— Ладно... ладно... а как ты сейчас-то себя чувствуешь?

— Все лучше и лучше.

— А есть хочешь?

— Нет, я еще для этого слишком слаб. Знаешь, больше всего я страдал от недостатка воздуха. Под конец я уже задыхался, совсем задыхался... это просто ужасно.

— Ну а теперь?

— Я вновь оживаю, точно из могилы выхожу, и выхожу из нее благодаря тебе.

— Но погляди на свои руки, на свои бедные руки! Они все изрезаны!.. Да что они с тобой сделали, господи боже!

— Николя и Тыква не решились вторично в открытую напасть на меня, вот они и замуровали меня в моей комнате, чтобы я тут околел с голоду. Я хотел помешать им забить железом ставни, и тогда моя сестрица стала бить меня по пальцам топориком!!!

— Изверги! Они пытались уверить людей, будто ты помираешь от тяжкой болезни; твоя мать уже распустила слух, что ты в безнадежном состоянии. И это сделала твоя мать, мой милый, твоя родная мать!..

— Послушай, не говори мне о ней, — с горечью попросил Марсиаль.

Потом, впервые заметив, что вся одежда на Волчице мокрая и одета она как-то странно, он воскликнул:

— Да что с тобой приключилось? С волос у тебя стекает вода, ты в одной нижней юбке... И она насквозь промокла!

— Какая разница! Главное, что я тебя спасла, спасла!

— Да объясни мне, где ты так промокла?

— Я знала, что ты в опасности... а лодки найти не могла...

— И ты добралась до острова вплавь?!

— Да. Но погляди на свои руки, позволь я их поцелую. Тебе, должно, очень больно... Вот изверги!.. И меня тут, рядом, не было!

— Ох, до чего ты у меня славная, моя Волчица! — воскликнул с чувством Марсиаль. — Ты самая храбрая и самая славная среди всех славных и храбрых женщин!

— А разве ты не говорил всегда: «Смерть подлецам и трусам!»

И Волчица показала на свою руку, где были вытатуированы эти ничем не смываемые слова.

— Да, ты у меня отважная и неустрашимая! Но тебе холодно, ты вся дрожишь.

— Дрожу, да только не от холода.

— Все равно... Войди в комнату, возьми там плащ Тыквы и закутайся в него.

— Но...

— Я так хочу.

В одно мгновение Волчица закуталась в плащ из шотландки и тут же возвратилась к Марсиалю.

— Подумать только: ради меня... ты ведь могла утонуть! — повторил Марсиаль, с восхищением глядя на нее.

— Да нет же... там чуть было не утонула молоденькая девушка, и я у самого острова спасла ее.

— Стало быть, ты еще и ее спасла? А где же она?

— Внизу, с детьми; они там ухаживают за ней. — А кто она такая, эта девушка?

— Господи боже! Если б ты только знал, какой случай, счастливый случай нас свел! Эта одна из моих товарок по тюрьме Сен-Лазар, она такая необыкновенная, знаешь...

— А чем же она необыкновенная?

— Представь себе, что я ее вместе и любила и ненавидела, потому как она сразу поселила в моей душе и счастье и гибель...

— Она?

— Да, и это с тобой связано.

— Со мной?

— Послушай, Марсиаль... — Волчица запнулась, но потом прибавила: — Знаешь, но нет, нет... я никогда не решусь.

— Да в чем дело-то?

— Я тебя вот о чем спросить хотела... Я и приехала, чтоб тебя повидать и чтоб спросить, потому что, уезжая из Парижа, я ведь не знала, что ты в опасности.

— Ну, ладно. Говори дальше.

— Да я не решаюсь...

— Не решаешься после всего того, что ты для меня сделала?!

— Вот именно потому. Выйдет так, будто я хочу получить награду...

— Хочешь получить награду! Разве я не обязан тебе многим? Разве ты не выхаживала меня в прошлом году, не сидела возле моей постели дни и ночи?

— Но ты ведь мой милый!

— Именно потому, что я твой милый и всегда им буду, ты и должна говорить со мной совершенно открыто.

— Ты всегда будешь моим милым, Марсиаль?

— Всегда! И это так же верно, как то, что меня зовут Марсиаль. Для меня в целом свете не будет другой женщины, кроме тебя, знай это, Волчица! То, что ты была такой-сякой, это никого, кроме меня, не касается... ведь я люблю тебя, а ты — меня, и я обязан тебе жизнью. Только за то время, что ты в тюрьме пробыла, я стал другим. Во мне многое переменилось!.. Я тут долго думал и решил, что ты больше не будешь такой, как была.

__ Что ты этим хочешь сказать?

— Не хочу я больше с тобой расставаться, но не хочу больше расставаться также с Франсуа и Амандиной.

— С твоим младшим братом и сестренкой?

— Да, с ними; отныне я должен быть для них, можно сказать, как отец. Понимаешь, это накладывает на меня обязанности, мне надо остепениться, потому как я должен о них заботиться. Из них хотели вырастить злодеев, законченных злодеев, и, чтобы их спасти, я их отсюда увезу.

— А куда?

— Я еще и сам толком не знаю; но скажу наверняка — далеко от Парижа.

— А что будет со мной?

— С тобой? А ты тоже поедешь с нами.

— Поеду с вами?! — воскликнула Волчица, остолбенев от радости: она не могла поверить в такое счастье. — И я больше с тобой не расстанусь?

— Нет, моя славная Волчица, никогда! Ты поможешь мне воспитать этих ребятишек... Я тебя хорошо знаю; коли я скажу тебе: «Я хочу, чтобы моя милая, бедная сестрица Амандина выросла честной девушкой, поговори-ка с ней обо всем, хорошенько объясни ей что к чему», то я уверен, что ты будешь для нее хорошей матерью.

— Ох, спасибо тебе, Марсиаль, большое спасибо!

— Мы станем жить как честные работники; будь спокойна, работа для нас найдется, и мы будем работать не покладая рук. По крайней мере, эти дети не станут негодяями, как их отец и мать, а меня больше не будут обзывать сыном и братом людей, кончивших свой век под ножом гильотины, а по тем улицам, где знали тебя, я ходить не стану... Но что с тобой? Что с тобой такое?

— Марсиаль, мне кажется, я схожу с ума...

— Сходишь с ума?

— Да, от радости.

— Почему это?

— Потому что, видишь ли, это слишком хорошо!

— Ты о чем?

— О том, что ты мне только что сказал... Ох, знаешь, все это слишком хорошо... Разве только то, что я спасла Певунью, принесло мне счастье... Да, верно, так и случилось.

— Да объясни мне наконец толком, что с тобой такое?

— Ведь то, что ты мне предложил, Марсиаль, я сама тебе предложить хотела. Понимаешь, Марсиаль?!

— Ты о чем?

— Я сама хотела тебя попросить!..

— Уехать из Парижа?..

— Да... — быстро сказала Волчица. — И уйти жить с тобою в леса... где у нас был бы небольшой чистенький домик и дети, которых я бы любила всей душой! Знаешь, как бы я их любила?! Так, как может Волчица любить детей от своего милого! А потом, если б ты только согласился, — сказала, затрепетав от волнения, Волчица, — я бы стала теперь называть тебя не своим милым... А своим мужем... потому как без этого мы не получим того места, — с живостью прибавила она.

Марсиаль в свой черед с удивлением посмотрел на Волчицу: ее последние слова были ему непонятны.

— О каком месте ты толкуешь?

— О месте лесного обходчика...

— И я его получу?

— Да...

— А кто мне даст его?

— Покровители той молодой девушки, которую я спасла.

— Да они меня и знать не знают!

— Но я — то ей все про тебя рассказала... и она похлопочет за нас перед своими покровителями.

— Ну а что ты ей про меня наговорила?

— Сам понимаешь, ничего дурного!

— Славная ты моя Волчица...

— А потом, знаешь, в тюрьме быстро начинаешь доверять друг другу; а эта девушка была такая милая, такая добрая, что я, сама того не желая, вдруг почувствовала, что меня так и тянет к ней; да я и сразу догадалась, что она не из «наших».

— А кто ж она такая?

— Этого я не знаю, ничего я в этом не пойму, но за всю свою жизнь я никогда таких, как она, не видала и речей таких не слыхала; она, точно колдунья, сразу узнает, что у тебя на сердце; когда я ей сказала, как сильно тебя люблю, она из-за одного этого проявила сочувствие к нашей судьбе... Она заставила меня устыдиться моей прошлой жизни не потому, что говорила мне резкие слова, ты ведь знаешь, на меня такие слова не действуют, просто она говорила о том, как хороша честная трудовая жизнь, жизнь нелегкая, но спокойная, такая, когда я смогу жить с тобою в глуши лесов, как тебе по душе. Но только она сказала, что, вместо того чтоб быть браконьером, ты станешь лесным обходчиком, а я перестану быть твоей любовницей... а буду тебе настоящей женой, а потом у нас появятся красивые детишки, и они будут выбегать тебе навстречу, когда ты по вечерам будешь возвращаться домой с обхода вместе с собаками и с ружьем за спиной, ну, а потом мы станем ужинать на полянке перед нашей хижиной на свежем ночном воздухе, под сенью высоких деревьев, а потом ляжем спать, довольные и счастливые... Ну что тебе еще сказать?.. Я против воли слушала ее, как слушают волшебную сказку. Если б ты только знал... она так хорошо... так хорошо говорила... что все, что она описывала, я видела как наяву... Будто и не спала, а видела чудесные сны.

— Ах да, верно! Это была бы славная и хорошая жизнь! — воскликнул Марсиаль, подавляя вздох. — Понимаешь, Франсуа еще не совсем испортился, но он, бедняга, так долго жил с Николя и Тыквой, что для него вольный лесной воздух подошел бы больше, чем городской. Амандина помогала бы тебе по хозяйству; ну, а уж я был бы таким лесным обходчиком, какого не часто встретишь: недаром же я был известным браконьером... А ты бы хозяйничала в доме, славная моя Волчица... и потом, как ты говоришь, и дети были бы с нами... чего бы нам еще не хватало?.. Знаешь, когда привыкнешь к своему лесу, чувствуешь себя там как дома. Можешь там целый век прожить, и он промелькнет, как один день... Но, послушай, что это я так размечтался? Знаешь, не стоило тебе говорить мне о такой жизни... кроме сожалений, это ни к чему не ведет.

— Я тебя не прерывала... потому как то же самое, что ты мне сейчас сказал, я говорила там Певунье...

— Как это?

— А вот так! Слушая все ее волшебные сказки, я ей отвечала: «Вот беда, что все эти воздушные замки, как вы сами говорите, в жизни не встречаются, Певунья!» И знаешь, что она мне сказала в ответ, Марсиаль? — спросила Волчица, и глаза ее вспыхнули от радости.

— Нет, не знаю.

— Она сказала: «Пусть Марсиаль на вас женится, вы оба пообещаете вести честную жизнь, и место, которого вы так жаждете, я изо всех сил постараюсь для вас получить».

— Она пообещала для меня место лесного обходчика?

— Да... именно для тебя...

— Но ты верно говоришь, это просто чудный сон. Если для того, чтобы получить это место, надо только жениться на тебе, славная ты моя Волчица, я бы на тебе завтра и женился, будь у меня только на что жить; потому как с нынешнего дня... ты уже мне жена... понимаешь, моя настоящая жена.

— Марсиаль... я и вправду тебе жена?

— Моя настоящая, моя единственная жена, и я хочу, чтобы ты звала меня своим мужем... как будто мы уже в мэрии побывали.

— О, стало быть, Певунья была права... Знаешь, как это приятно сказать: «Мой муж!» Марсиаль, ты увидишь, какова твоя Волчица в хозяйстве, какова она в работе, ты все это увидишь...

— Ну а это место... Ты действительно веришь?..

— Бедная милая Певунья, коли она ошибается... только в том, что другие захотят нам помочь... Но у нее был такой вид, будто она всем сердцем верит в то, что говорит... Кстати, только что, когда я выходила из тюрьмы на волю, надзирательница мне сказала, что покровители Певуньи, люди очень знатные, добились ее освобождения как раз сегодня; это доказывает, что ее благодетели — люди влиятельные и что она сдержит свое обещание.

— Ах! — вдруг закричал Марсиаль, вставая. — Не знаю, о чем мы только с тобой думаем!

— Что такое?

— Эта молодая девушка... она ведь там, внизу, может, она помирает... нам надо бы ей помочь, а мы тут сидим да разговариваем...

— Не тревожься, Франсуа и Амандина там, возле нее; они бы поднялись наверх, случись там что-нибудь, угрожай ей опасность. Но вообще-то ты прав, пойдем к ней; я хочу, чтобы ты сам на нее поглядел, поглядел на ту, что, может быть, принесет нам счастье.

И Марсиаль, опираясь на руку Волчицы, начал медленно спускаться на первый этаж.

Прежде чем они оба войдут на кухню, мы расскажем читателю о том, что произошло, после того как Лилия-Мария была поручена заботам детей.