Разве ты не знаешь, что настоящая жизнь есть путешествие? Разве ты – гражданин? Ты – путник. ‹…› Не говорите: у меня такой-то город, а у меня такой-то. Ни у кого нет города; город – горе́ [на небесах]; а настоящее есть путь. И мы путешествуем каждый день, пока движется природа.

Любовь не знает насыщения, но, постоянно наслаждаясь любимыми, более и более воспламеняется.

Если уж помнить грехи, то помнить до́лжно только свои.

Грех не в нашей природе; мы сподоблены воли и свободы. Ты – мытарь? Можешь сделаться евангелистом. Ты – богохульник? Можешь сделаться апостолом. Ты – разбойник? Можешь приобрести рай. ‹…› Нет такого греха, который не изглаживался бы покаянием.

Многие приходят в церковь, произносят тысячи стихов молитвы, и выходят, не зная, что говорили они; уста их движутся, а слух не слышит. Ты сам не слышишь своей молитвы: как же ты хочешь, чтобы Бог услышал твою молитву?

Где бы ты ни был, молись. Ты – храм Божий: не ищи же места; нужно только душевное расположение.

Как раны, открытые и часто подвергающиеся влиянию холодного воздуха, делаются более жестокими, так и душа согрешившая становится более бесстыдною, если пред многими обличается в том, в чем она согрешила. ‹…› Не прибавляй же раны к ранам, объявляя согрешившего, но делай увещевание без свидетелей.

Как доброе дело – помнить о своих грехах, так доброе же дело – забывать о своих добрых делах.

Не вспоминай о своих добрых делах, чтобы помнил о них Бог.

Разве Церковь – в стенах? Церковь – во множестве верующих.

Не думаю, чтоб в среде священников было много спасающихся; напротив – гораздо больше погибающих, и именно потому, что это дело требует великой души.

Если бы все стремились к архиерейству, как к обязанности заботиться о других, то никто не решился бы скоро принять его. А то мы гоняемся за ним так же точно, как за мирскими должностями. ‹…› Чтобы достигнуть почестей у людей, мы погибаем пред очами Божиими.

Народ составляют святые, а не толпа народа.

Какая это слава, если она заставляет искать чести от низших ‹…›? Честь состоит в том, чтобы пользоваться славою от высших.

Человек ‹…› может сделаться и ангелом, и зверем.

Мы обращаемся к оскорбителям как бы к каким великим людям, когда говорим: ты кто, что оскорбляешь? ‹…› А следовало бы говорить, напротив: ты оскорбляешь? – оскорбляй; ведь ты – ничто. Скорее к тем, которые не наносят оскорблений, следовало бы говорить: ты кто, что не оскорбляешь? Ты выше естества человеческого.

Завидующий не может не быть и клеветником.

Наше гражданство на небе, а не на земле.

Что такое кротость и что малодушие? Когда мы, видя других оскорбляемыми, не защищаем их, а молчим, это – малодушие; когда же, сами получая оскорбления, терпим, это – кротость. Что такое дерзновение? ‹…› Когда мы ратоборствуем за других. А что дерзость? Когда мы стараемся мстить за самих себя.

Кротость есть признак великой силы; ‹…› не погрешит тот, кто назовет такое расположение к ближним даже мужеством.

Свойство учителя – не колебаться в том, что сам он говорит.

Человек нередко бросается в бездну, чтобы только другие удивлялись ему.

Что же такое толпа? ‹…› Нечто шумное, многомятежное, большею частью глупое, без цели носящееся туда и сюда, подобно волнам моря, составляемое часто из разнообразных и противоположных мнений. Кто имеет у себя такого владыку, не будет ли тот жалок более всякого другого?

Если каждый из толпы сам по себе достоин презрения, то, когда таких много, они заслуживают еще большего презрения. Глупость каждого из них, когда они собраны вместе, становится еще большею, увеличиваясь от многочисленности. Поэтому каждого из них порознь, конечно, можно бы исправить, ‹…› но нелегко было бы исправить всех их вместе, – оттого что безумие их в таком случае увеличивается.

[Бог] не хочет, чтобы мы радовались наказанию других даже и тогда, когда Он сам их наказывает, – потому что и Сам неохотно наказывает.

Язычников не столько обращают чудеса, сколько жизнь [христиан]. ‹…› Доколе проповедь не была еще распространена, чудеса по справедливости были предметом удивления, а теперь нужно возбудить удивление жизнью.

Что за польза – обнажить одного и одеть другого? Милостыня должна происходить от сострадания, а это – бесчеловечие. И хотя бы мы отдали даже все, что похитили у других, для нас не будет никакой пользы. Это показывает Заккей, который тогда умилостивил Бога, когда обещал возвратить похищенное четверицею (Лука, 19, 8). А мы, похищая весьма много, а отдавая мало, думаем умилостивить Бога, не зная, что тем самым еще более прогневляем Его.

Мы умываем же руки, когда входим в церковь: зачем же не омываем сердца?

Удержи руки от лихоимства – и тогда простирай их на милостыню. Если же мы теми же самыми руками одних будем обнажать, а других одевать, то ‹…› милостыня будет поводом ко всякому преступлению. Лучше не оказывать милосердия, чем оказывать такое милосердие.

Стыдись грешить, но не стыдись каяться.

Ты грешишь? Не отчаивайся; ‹…› и если каждый день согрешишь, каждый день кайся. ‹…› Для божественного милосердия меры нет. ‹…› Твоя злоба, какова бы она ни была, есть злоба человеческая, а человеколюбие Божие неизреченно.

Сатана извратил естественный порядок: греху он дал дерзость, а покаянию – стыд.

Для любящего довольно и той награды, чтобы любить, кого любит.

Не вино зло, ‹…› а пьянство.

[Корыстолюбец] бережет свое, как чужое.

Ты здесь [на земле] странник и пришелец; твое Отечество на небесах.

Что же такое смерть? То же, что снятие одежды: тело, подобно одежде, облекает душу, и мы через смерть слагаем его с себя на краткое время, чтобы опять получить его в светлейшем виде. Что такое смерть? Временное путешествие, сон, который дольше обыкновенного.

Не плачь об умершем, но плачь о живущем во грехах.

Лишился ли ты чего? Не скорби – этим нисколько не пособишь. Согрешил? Скорби – это полезно.

Не говорим, будто все зло оттого, что едим и пьем: не от этого оно, а от нашей беспечности и жадности. Диавол не ел и не пил – а пал; а Павел ел и пил – и взошел на небо.

Не странно ли признавать небо гораздо лучшим земли, а переселившихся туда – оплакивать?

Время уныния не то, когда мы терпим зло, но когда делаем зло. Мы же извратили порядок и перемешали времена; делая множество зла, мы не сокрушаемся и на короткое время, а если от кого-нибудь потерпим хотя малое зло, падаем духом, безумствуем, спешим отказаться и избавиться от жизни.

Вступать или не вступать в брак – зависит от нас; а то, что последует за браком, уже не в нашей власти, но волею или неволею нужно переносить рабство.

Иное – судия, иное – податель милостыни. Милостыня потому так и называется, что мы подаем ее и недостойным.

Если можно сказать нечто странное, то ‹…› душа спящего как бы спит, а у умершего, напротив, бодрствует.

Настоящее – театр; здешние предметы – обманчивая внешность, и богатство, и бедность, и власть, и подвластность, и тому подобное; а когда окончится этот день и наступит та страшная ночь, или лучше – день: ночь для грешников, а день для праведников; когда закроется театр ‹…›, обманчивые виды будут отброшены; ‹…› и как здесь, по окончании театра, иной из сидевших вверху, увидев в театральном философе медника, говорит: э, не был ли этот в театре философом? – а теперь вижу его медником; этот не был ли там царем? – а здесь вижу в нем какого-то низкого человека; ‹…› так будет и там.

Награда тебе будет больше, когда ты станешь делать должное, не надеясь на награды.

Бог не свел с небес ангелов и не приставил их учителями к человеческому естеству, чтобы по причине превосходства своей природы и по причине неведения человеческой немощи они не делали упреков против нас очень беспощадно; но Он сделал смертных людей учителями и священниками, людей, облеченных немощию, чтобы одно и то же, виновность в том же самом и говорящего, и слушающих сделалась уздою для языка говорящего человека, не позволяющею делать обвинений сверх меры.

Мы не так скорбим, обличаемые со стороны других, как обличая других за грехи, в которых мы виновны.

Какого ты достигаешь успеха чрез то, что не исповедуешься? ‹…› Хотя бы ты не сказал, Он [Господь] знает; если же ты скажешь, Он забывает.

Военачальнику мы в особенности удивляемся тогда, когда даже в его отсутствие войско соблюдает порядок.

Никакое существо не может хорошо знать высшего существа, хотя бы между ними было и малое расстояние.

Не знают Бога не те, которые не знают Его существа, а те, которые усиливаются познать это существо.

Еще нет смиренномудрия в том, чтобы грешник считал себя грешником. Смиренномудрие состоит в том, чтобы, сознавая за собою много великого, ничего великого о себе не думать.

Не множество тел мы желаем видеть в церкви, а множество слушателей.

Как солнце восходит каждый день, и, однако, мы не говорим, что много солнц, но одно солнце, ежедневно восходящее, так и Пасха совершается всегда ‹…›. Где торжествует любовь, там и праздник.

[Человеческая] душа сто́ит, а лучше сказать – и дороже множества народов.

Тяжко не падение, а то, чтобы, упавши, лежать и уже не вставать, ‹…› помыслами отчаяния прикрывать слабость воли.

Слава Богу за все.