Нет такого ложного учения, к которому не была бы примешана частица истины.

Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей.

Забавы взрослых называются делом, у детей они тоже дело.

Все это одинаково: в начале жизни – воспитатели, учителя, орехи, мячики, воробьи; когда же человек стал взрослым – префекты, цари, золото, поместья, рабы – в сущности, все это одно и то же, только линейку сменяют тяжелые наказания.

Найдется ли вор, который спокойно терпел бы вора?

Мне и распутничать нравилось не только из любви к распутству, но и из тщеславия. Не порок ли заслуживает порицания? А я, боясь порицания, становился порочнее, и если не было проступка, в котором мог бы я сравняться с другими негодяями, то я сочинял, что мною сделано то, чего я в действительности не делал, лишь бы меня не презирали за мою невинность.

[О краже яблок из чужого сада, совершенной Августином в юности: ] Один бы я не совершил этого воровства, в котором мне нравилось не украденное, а само воровство; одному воровать мне бы не понравилось, я бы не стал воровать. О, вражеская дружба, неуловимый разврат ума, жажда вредить на смех и забаву! Стремление к чужому убытку без погони за собственной выгодой, ‹…› а просто потому, что говорят: «пойдем, сделаем», и стыдно не быть бесстыдным.

Великая бездна сам человек, «чьи волосы сочтены» у Тебя, Господи, ‹…› и, однако, волосы его легче счесть, чем его чувства и движения его сердца.

А юношей я был очень жалок, и особенно жалок на пороге юности; я даже просил у Тебя [Господи] целомудрия и говорил: «Дай мне целомудрие и воздержание, только не сейчас».

[О своей матери, св. Монике: ] * Она подчинялась родителям скорее из послушания Богу, чем Богу из послушания родителям.

Когда присутствующей приятельнице изливалась вся кислота непереваренной злости на отсутствующую неприятельницу, то мать моя сообщала каждой только то, что содействовало примирению обеих. Я счел бы это доброе качество незначительным, если бы не знал, по горькому опыту, что бесчисленное множество людей ‹…› не только передает разгневанным врагам слова их разгневанных врагов, но еще добавляет к ним то, что и не было сказано.

[Умирающую св. Монику] спросили, неужели ей не страшно оставить свое тело так далеко от родного города. «Ничто не далеко от Бога, – ответила она, – и нечего бояться, что при конце мира Он не вспомнит, где меня воскресить».

Я сам не могу полностью вместить себя. Ум тесен, чтобы овладеть собой же.

Ясно отвечаешь Ты [Господи], но не все слышат ясно. Все спрашивают о чем хотят, но не всегда слышат то, что хотят. Наилучший служитель Твой тот, кто не думает, как бы ему услышать, что он хочет, но хочет того, что от Тебя услышит.

«Что делал Бог до сотворения неба и земли?» Я отвечу не так, как, говорят, ответил кто-то, уклоняясь шуткой от настойчивого вопроса: «Приготовлял преисподнюю для тех, кто допытывается о высоком». Одно – понять, другое – осмеять.

Время создал Ты [Господи], и не могло проходить время, пока Ты не создал времени. Если же раньше неба и земли вовсе не было времени, зачем спрашивать, что Ты делал тогда. Когда не было времени, не было и «тогда».

Что же такое время? Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю.

Прошлого уже нет, а будущего еще нет. И если бы настоящее всегда оставалось настоящим и не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность; настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое. Как же мы говорим, что оно есть, если причина его возникновения в том, что его не будет! Разве мы ошибемся, сказав, что время существует только потому, что оно стремится исчезнуть?

Длительно не будущее время – его нет; длительное будущее – это только длительное ожидание будущего. Длительно не прошлое, которого нет; длительное прошлое – это длительная память о прошлом.

Мир существует ‹…› потому, что Ты [Господи] его видишь.

– Не слишком ли дерзко с твоей стороны желать достаточно знать Бога, если ты не знаешь достаточно [даже] Алипия? – Одно из другого не следует. Что, например, может быть презреннее моего ужина по сравнению со светилами небесными? А между тем, что я буду ужинать завтра, я не знаю, тогда как ‹…› знаю, в каком созвездии будет находиться луна.

* Закон дружбы ‹…› предписывает любить друга не менее, но и не более самого себя.

Смотреть – еще не значит видеть.

Друзья мира сего настолько боятся расстаться с объятиями мира, что для них нет ничего труднее, как не трудиться.

Вера есть воля верующего.

Скорее следует верить учащим, чем повелевающим.

Бог не находится где-нибудь. ‹…› Скорее в Нем находится все, чем Он – где-либо.

Обряд похорон, пышность проводов, – все это скорее утешение живых, чем помощь умершим.

Мы по справедливости гнушаемся поступком Иуды, и по суду истины он скорее увеличил, чем искупил преступление своего злодейского предательства тем, что удавился: потому что, отчаиваясь в Божьем милосердии, он в чувстве пагубного раскаяния не оставил себе никакого места для спасительного покаяния.

Заповеди «не убивай» отнюдь не преступают те, которые ведут войны по велению Божию или, будучи в силу Его законов, т. е. в силу самого разумного и правосудного распоряжения, представителями общественной власти, наказывают злодеев смертью. И Авраам не только не укоряется в жестокости, а напротив, восхваляется за благочестие потому, что хотел убить сына своего не как злодей, а повинуясь воле Божией.

Невежество [людей необразованных] породило ‹…› расхожую пословицу: «Нет дождя, причина – христиане».

Истинной справедливости нет нигде, кроме той республики, Основатель и Правитель которой – Христос, если эту последнюю угодно будет называть республикой, так как нельзя отрицать, что она – народное дело.

Сам человек представляет собою большее чудо, чем всякое чудо, совершаемое человеком.

[Христос] – Священник, приносящий жертву, и в то же время Сам – приносимая Жертва.

Как Бог Он [Христос] – цель, к которой идут, как человек Он – путь, по которому идут.

Мир сотворен не во времени, а вместе с временем.

Зло не есть какая-либо сущность; но потеря добра получила название зла.

Как взаимное сопоставление противоположностей придает красоту речи, так из сопоставления противоположностей, из своего рода красноречия не слов, а вещей, образуется красота мира.

Бог такой же великий Художник в великом, как и не меньший в малом.

Написано в первой главе книги Соломона, называемой Екклесиаст: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас». ‹…› С правой верой несовместима мысль, будто этими словами Соломон обозначил те кругообращения, которые ‹…› повторяют те же самые времена и те же самые временные вещи так, что, например, как в известный век философ Платон учил учеников в городе Афинах в школе, называвшейся Академией, так и за несметное число веков прежде через весьма обширные, но определенные периоды, повторялись тот же Платон, тот же город, та же школа и те же ученики; и впоследствии, по прошествии бесчисленных веков, снова должны повториться. Чуждо, говорю, это нашей вере. Ибо Христос однажды умер за грехи наши; восстав же, «уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти» (Рим. 6, 9); и мы по воскресении «всегда с Господом будем» (I Фес. 6, 17).

Те, которые думают, что всякое душевное зло происходит от тела, заблуждаются. ‹…› Не плоть тленная сделала душу грешной, а грешница-душа сделала плоть тленной.

Добро может существовать и без зла ‹…›; но зло без добра существовать не может.

Не следует думать, будто бы благословение Господне: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (Быт. 1, 28) жившие в раю супруги должны были исполнять посредством ‹…› похоти, устыдившись которой они скрыли известные члены. После греха появилась эта похоть, после греха была утрачена власть над членами тела. Благословение же дано было до греха, чем было показано, что рождение детей относится к чести брака, а не к наказанию за грех.

Те же, которые утверждают, что первые люди не совокуплялись бы и не размножались, если бы не согрешили, утверждают не что иное, как то, что грех был необходим для появления святых. Выходит, что для появления множества праведников нужен был грех!

Брачный союз [прародителей], если бы он оставался достойным райского блаженства, рождал бы детей, предмет любви, и не знал бы похоти, предмета стыда. ‹…› Супруги рождали бы потомство, используя для этого детородные члены тогда, когда это было [бы] нужно, ‹…› и управляла бы ими воля, а не похоть. Ибо воля наша приводит в движение не только те члены, которые имеют суставы, мышцы и сухожилия, вроде рук и ног, но и другие, более нежные, вроде рта, глаз и т. п. ‹…› Итак, ‹…› какие у нас основания не верить, что до греха и наказания за грех члены, предназначенные для размножения потомства, могли покорно подчиняться человеческой воле безо всякой похоти? ‹…› Надлежащие члены, как и все другие, привелись бы [приводились бы] в движение требованием воли, и «супруг бы прильнул к лону супруги» без страстного волнения, при полном спокойствии души и тела и с сохранением целомудрия. Ибо, если этого не подтверждает наш жизненный опыт, то отсюда отнюдь не следует, что такого вообще не может быть.

Человек предоставлен самому себе, потому что, любуясь собою, оставил Бога; но, не повинуясь Богу, не смог он повиноваться и самому себе. Ничтожность этого его состояния наиболее очевидна в том, что он не может жить, как хочет.

Всякому видно, что не по заслугам, а по незаслуженной и милосердной благодати он [человек] избавляется от зла.

Хотя красота эта [женская] и есть дар Божий, но она дается и злым, чтоб добрые не считали ее великим благом.

Почему же, говорят, в настоящее время не бывает чудес, которые, как вы проповедуете, совершались? Я мог бы сказать на это, что прежде, чем мир уверовал, чудеса были необходимы для того, чтобы он уверовал. Кто ищет чудес еще и теперь, чтобы веровать, сам представляет собою великое чудо, не веруя, когда верует уже целый мир.

Отчизна души ‹…› есть сам сотворивший ее Бог.

Если тьмы видеть не может никто, хотя бы глаза его были открыты ‹…›, то нет ничего нелепого в том, чтобы сказать, что глупость не может быть понимаема; ведь глупость – это тьма для ока разума.

Бог лучше познается незнанием.

Не всякий, кто мыслит, верует: многие размышляют для того, чтобы не верить. Но всякий верующий мыслит, причем мыслит, веруя, и верует, размышляя.

Никто не может найти Бога, если не поверит сначала, что в конце концов он Его найдет.

Вера вопрошает, разум обнаруживает.

Сосредоточься в самом себе, ибо истина живет во внутреннем человеке; найдешь свою природу изменчивою – превзойди и себя самого.

Бог не нуждается в наших словах, которые бы ‹…› напоминали о том, чего мы желаем. ‹…› Поэтому, когда мы молимся, нет нужды в том, чтобы мы говорили.

Когда же мы обращаемся с молитвой к Богу, ‹…› слова имеют то значение, что с их помощью мы или надоумливаем самих себя, или же благодаря нам припоминают и учатся другие.

Что я разумею, тому и верю, но не все, чему я верю, то и разумею.

В природе человека нет ничего выше ума. Но не по уму ему следует жить, если он хочет быть счастливым; иначе он жил бы только по-человечески, тогда как мы должны жить по-божески, чтобы достичь счастья. Ума его ему недостаточно, и он должен подчиниться Богу.

Больше доблести в том, чтобы словами убивать войны, чем железом – людей.

Уразумей, чтобы уверовать, и уверуй, чтобы уразуметь.

Плохие времена, тяжелые времена – вот что люди не устают повторять, но давайте жить хорошо, и времена станут хорошими. Мы и есть времена. Каковы мы, таковы и времена.

Мир гибнет, мир стареет, мир кончается, мир задыхается от старческой одышки.

Бог создал нас без нашего участия, Он не пожелал спасти нас без нашего участия.

* Там, где кончается разум, начинается вера.

Я не поверил бы даже в Евангелие, если бы к этому не побуждал меня авторитет Вселенской Церкви.

Человек блаженным быть не может. ‹…› Но человек может жить блаженно.

Кто ищет – не заблуждается.

Глупость (в чем согласятся с нами даже глупцы) – несчастье.

Тот по праву считает себя первым, кто по мнению всех остальных является вторым.

Духовная сила таинства ‹…› подобна свету: ‹…› если свет проходит через нечистых, сам он при этом остается незапятнанным.

Люби – и делай что хочешь. Если молчишь, молчи из любви; если говоришь, говори из любви; если порицаешь, порицай из любви; если щадишь, щади из любви.

Нет любви без надежды, нет надежды без любви, нет и обеих без веры.

Злым может быть только доброе. ‹…› Где нет никакого добра, там не может быть и какого-либо зла.

Преступления не искупаются милостынями [добрыми делами], если не изменяется жизнь.

Грехи не прощающего не прощаются Господом.

Первая милостыня – пожалеть свою душу и жить праведно. Кто хочет давать милостыню в надлежащем порядке, тот должен начать с себя самого и прежде всего дать милостыню самому себе ‹…›, потому что мы себя самих нашли достойными сожаления. ‹…› По причине такого порядка любви сказано: «Возлюби ближнего твоего как самого себя».

Смерть нечестивых и жизнь праведников – беспрерывна.

Когда спрашивают о человеке, хороший ли он, то спрашивают не о том, во что он верит или на что надеется, но что он любит. Потому что кто истинно любит, тот, без сомнения, истинно верит и надеется; кто же не любит, тот напрасно верит, хотя бы предмет его веры и был истинным, напрасно надеется, хотя бы предмет его надежды и показывал путь к истинному блаженству.

Господь терпелив, потому что вечен.