Людей ‹…› больше раздражает несправедливость, якобы им причиненная, нежели самое жестокое насилие: в этом они усматривают пренебрежение со стороны равных себе, в другом – необходимость подчиняться насилию более могущественного.

Начиная войну, люди сразу же приступают к действиям, с которыми следовало бы повременить, и уж после неудач обращаются к рассуждениям.

Успех в войне зависит не от оружия, а от денежных средств, при которых оружие только и приносит пользу.

Не следует строить расчеты на ожидаемых ошибках противника.

Никто ‹…› не бывает равно предусмотрительным, задумывая план и приводя его в исполнение. В рассуждениях мы тверды, а в действиях уступаем страху.

Очень редко войну ведут по заранее определенному плану, но чаще война сама выбирает пути и средства в зависимости от обстоятельств.

Благородно мстить лишь равному себе и в равном положении.

Люди с большим воодушевлением принимают решение воевать, чем на деле ведут войну, и меняют свое настроение с переменой военного счастья.

Любое требование – малое или большое, – выставляемое против равных себе до решения суда, притязает на порабощение.

Вещи существуют для людей, а не люди для них.

Рассудительность и полная казна важнее всего для военного успеха.

Люди верят в истинность похвал, воздаваемых другим, лишь до такой степени, в какой они считают себя способными совершить подобные подвиги. А все, что свыше их возможностей, тотчас же вызывает зависть и недоверие.

* Признание в бедности – не позор, но позорно не стремиться избавиться от нее трудом.

Невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет – нерешительность.

Оказавший услугу другому – более надежный друг, так как он старается заслуженную благодарность поддержать и дальнейшими услугами. Напротив, человек облагодетельствованный менее ревностен: ведь он понимает, что совершает добрый поступок не из приязни, а по обязанности.

[Афины] – школа всей Эллады.

Гробница доблестных – вся земля.

Считайте за счастье свободу, а за свободу – мужество.

При жизни доблестные люди возбуждают зависть, мертвым же (они ведь не являются уже соперниками) воздают почет без зависти.

Та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу.

Процветание города в целом принесет больше пользы отдельным гражданам, чем благополучие немногих лиц при всеобщем упадке.

* Добиваться тирании несправедливо, отказаться от нее – опасно.

Страх отнимает память.

Только взаимный страх делает союз надежным.

Все люди склонны совершать недозволенные проступки как в частной, так и в общественной жизни, и никакой закон не удержит их от этого. Государства испробовали всевозможные карательные меры, все время усиливая их. ‹…› Со временем почти все наказания были заменены смертной казнью. ‹…› Однако и от этой меры преступления не уменьшились. Итак, следовало бы либо придумать еще более страшные кары, либо признать, что вообще никаким наказанием преступника не устрашить.

Следует на насилие ‹…› отвечать насилием.

…Война, учитель насилия.

Большинство людей предпочитает слыть ловкими плутами, нежели честными глупцами.

* Стрелы ценились бы гораздо дороже, если бы умели отличать людей доблестных. (Ответ пленного афинянина на насмешливый вопрос победителя, были ли павшие в бою людьми доблестными.)

Я упрекаю не тех, кто стремится к господству, а тех, кто слишком поспешно готов этому подчиниться. Ведь человек по своей натуре всегда желает властвовать над теми, кто ему покоряется.

Будущее ‹…› исполнено неопределенности, но ‹…› эта обманчивость будущего ‹…› является величайшим благом.

В человеческих взаимоотношениях право имеет смысл только тогда, когда при равенстве сил обе стороны признают общую для той и другой стороны необходимость. В противном случае более сильный требует возможного, а слабый вынужден подчиниться.

Надежда по природе расточительна.

Для тирана и для могущественного города, господствующего над другими городами, все, что выгодно, то и разумно.

Если как враг я причинил вам столько бед, то я могу быть полезным другом. (Алкивиад – спартанцам.)

Город – это люди, а не стены.