– Ну, вот и все, – сказал Профессор Овца. – Все закончилось, правда?

– Да, – сказал я. – Все закончилось.

– Не знаю, как тебя и благодарить...

– Я и сам очень многое потерял.

– Нет! – покачал головой Профессор Овца. – Ты только начал жить... Разве нет?

– Да, наверное... – вздохнул я.

Когда я выходил из комнаты, Профессор Овца сидел за столом, уронив голову на руки, и беззвучно рыдал. Я уходил – и уносил с собой последний смысл его жизни. Правильно ли я поступал – этого я так до конца и не понял.

– Она куда-то уехала, – огорченно сообщил мне управляющий отелем «Дельфин». – А куда – не сказала... Что с вами, вам нездоровится?

– Пустяки, – ответил я.

Я получил свои вещи и поселился в тот же номер, что и в прошлый раз. Из окна просматривалась все та же непонятная фирма в небоскребе напротив. Грудастой сотрудницы я в офисе не заметил. Два молоденьких клерка, дымя сигаретами, работали за столами. Один изучал бумажки с цифирью, а другой, вооружившись линейкой, вычерчивал на большом куске ватмана какой-то график. Из-за отсутствия грудастой казалось, будто передо мной – совсем не та фирма, за которой я наблюдал в прошлый раз. Единственное сходство заключалось в том, что и теперь было совершенно невозможно понять, чем там занимаются. Ровно в шесть сотрудники поднялись из-за столов, оставили комнату – и здание, погасив огни, погрузилось в сумерки.

Я включил телевизор и посмотрел последние новости. Ни о каком взрыве в горах не сообщали ни слова. Ах, да, – осенило меня. Взрывы-то были вчера!.. Где же я прошатался целые сутки? Чем занимался?

Я попробовал вспомнить – но все попытки увенчались только головной болью.

Ладно. Как бы там ни было – один день уже миновал. Вот так, день за днем, мне предстояло теперь всю жизнь отворачиваться от собственной памяти. До тех самых пор, пока однажды не позовет меня снова тот далекий голос в кромешной тьме...

Я выключил телевизор и, не снимая обуви, упал на кровать. Лежа один на двуспальной кровати, я разглядывал потолок – весь в разводах и пятнах. Эти разводы и пятна напомнили мне людей, что родились, жили и умерли тысячи лет назад – слишком давно, чтобы кто-то помнил о них сегодня. Отблески неоновой рекламы плясали на стенах номера, переливаясь и меняя цвета.

У самого уха тикали часы на руке. Я расстегнул ремешок, снял их и бросил на пол. Вздохи автомобильных клаксонов переплетались и наслаивались друг на друга в сумерках за окном. Хотелось спать – но заснуть не получалось, хоть тресни. Странное, непередаваемое ощущение засело в душе и прогоняло сонливость ко всем чертям.

Я надел свитер, вышел на улицу, забрел в первую попавшуюся дискотеку и под вопящий нон-стопом пульсирующий «соул» выпил три двойных виски со льдом. И только тогда почувствовал себя более или менее в порядке. Что ни говори, а приводить себя в порядок следовало как можно скорее. Слишком много людей вокруг, похоже, теперь рассчитывали на мой порядок и зависели от него. Когда я вернулся в отель, трехпалый управляющий сидел на диване в приемной и смотрел по телевизору программу ночных новостей.

– Утром я уезжаю, – сообщил я ему.

– Сразу в Токио?

– Да нет, – ответил я. – Сперва заеду кое-куда. Разбудите меня в восемь утра, если не сложно.

– Да, конечно...

– Спасибо за все...

– Ну, что вы! – сказал управляющий и глубоко вздохнул. – А отец ничего есть не хочет. Если так будет дальше – помрет, чего доброго...

– Он очень многое пережил.

– Я знаю, – печально проговорил управляющий. – Да только мне он так ничего и не рассказывает!

– Ну, теперь-то у вас все будет очень хорошо, – уверенно сказал я. – Подождите немного – увидите сами.

Утром я завтракал в небе. Самолет приземлился в Ханэда – и через полчаса уже снова был в воздухе. В иллюминаторе слева до самого горизонта сверкало бликами море.

Старина Джей стоял, как всегда, по ту сторону стойки и чистил картошку. Девчонка, приходившая помочь по утрам, меняла воду в цветочных вазах и протирала столы. Из хокайдосских снегов я вернулся обратно в осень: сопки в окне «Джей'з Бара» алели роскошной кленовой листвой. Я сидел за стойкой еще не открывшегося заведения и потягивал пиво. Скорлупа арахиса с приятным треском раскалывалась, чуть только я сжимал ее в пальцах.

– Между прочим, цени: найти арахис, который приятно чистить, – большое искусство! – заметил Джей.

– Хм-м! – промычал я, жуя арахис.

– А ты, что – все еще в отпуске?

– Я уволился.

– Как – уволился?!

– Долгая история...

Джей дочистил картошку, промыл картофелины в большом бамбуковом сите под холодной водой и завинтил кран.

– Ну, и что теперь делать будешь?

– Еще не знаю. Получу выходное пособие, продам права на управление фирмой...

Больших денег, конечно, не получу но все-таки. Ну, и еще вот это... Я достал их нагрудного кармана банковский чек и, не глядя на сумму, передал Джею. Тот посмотрел на чек и покачал головой:

– Деньги, конечно, солидные, только... не очень чистые, верно?

– Угадал.

– Только это – очень долгая история, да?

Я рассмеялся:

– Я желаю, чтобы эта бумажка хранилась где-нибудь у тебя.. Положи ее в самый солидный сейф этого почтенного заведения!

– Да где ты здесь видишь хоть один сейф?!

– Ну, тогда сгодится и кассовый аппарат!

– Я, конечно, могу положить этот чек в абонентский сейф какого-нибудь банка... – озабоченно сказал Джей. – Только что ты, вообще, собираешься с ним делать дальше?

– Послушай, Джей. Тебе, небось, немало стоило переехать в новое здание?

– Да уж, стоило...

– Долгов понаделал, небось?

– А куда же без них, без долгов-то?

– Ну, а этого чека хватило бы, чтобы погасить все долги?

– Да еще и сдача осталась бы, но...

– Ну вот! А за это ты бы, скажем, занес нас с Крысой в почетные члены правления своего бара. А? Никаких процентов с выручки, никакого раздела прибыли. Просто – чтобы значились имена. Ну как, идет?

– Да нехорошо это как-то...

– Что ж нехорошего? Случись что, не дай Господь, со мной или Крысой – ты нас тут же и приютил бы под своим крылышком...

– Но ведь... Вы и так, по-моему, всегда могли на это рассчитывать.

Стиснув в ладони ледяной стакан с пивом, я посмотрел ему прямо в лицо.

– Знаю, – сказал я. – И все-таки – я так хочу.

Джей рассмеялся и спрятал чек в карман фартука.

– А я до сих пор помню, как ты надрался первый раз в жизни... Сколько же лет назад это было?

– Тринадцать, – ответил я.

– Ничего себе!

И Джей – старый, неразговорчивый Джей! – целых полчаса проболтал со мной о добрых старых временах. И лишь когда в баре стали появляться один за другим посетители, я приподнялся со стула.

– Куда собрался? Ты же только пришел! – удивился Джей.

– Приличная девица пораньше спать ложится, – сказал я.

– Ну, а с Крысой-то повстречался?

Я уперся ладонями в стойку и глубоко-глубоко вздохнул.

– Повстречался...

– И что? Тоже «долгая история»?

– Долгая. Такой долгой истории ты, пожалуй, отродясь не слыхал...

– А если вкратце?

– А если вкратце, то весь смысл пропадет.

– Сам-то он как? В порядке?

– В порядке. Очень с тобой повидаться хотел...

– Интересно, свидимся ли мы еще когда-нибудь?

– Свидитесь! Члены правления, как-никак... Вот и деньги эти мы с Крысой вдвоем заработали.

– Тронули старика... Спасибо вам.

Я поднялся-таки со стула и вдохнул всей грудью ностальгический запах заведения.

– Как член правления, желаю, чтобы здесь были бильярд и музыкальный автомат!

– Хорошо. Установлю к твоему следующему приходу, – пообещал Джей.

Двинувшись вдоль реки, я добрался до самого устья, вышел к остаткам морского берега в полсотни метров длиной, сел у самой воды – и проплакал два часа кряду. С самого рождения мне, наверно, еще никогда не доводилось плакать так долго. Лишь через два часа я, наконец, нашел в себе силы подняться на ноги. Совершенно не представляя, куда идти, я все-таки встал и отряхнул налипший на джинсы песок. Когда солнце совсем зашло, я сделал свой первый шаг – и услышал, как за спиной еле слышно плеснулись волны.