Книга: Трилогия Крысы
Назад: 40
Дальше: 42 (Сон о Кики)

41

Через три дня после того, как Готанда утопил в море свой “мазерати”, я позвонил Юки. Если честно, я не хотел ни с кем разговаривать. Но с Юки не поговорить было нельзя. Она одна, у нее мало сил. Она ребенок. Ее больше некому прикрывать, кроме меня. Но самое главное — она жива. И я должен делать всё, чтоб она оставалась живой и дальше. По крайней мере, я так чувствовал.
Я позвонил в Хаконэ, но у матери ее не оказалось. Как сообщила Амэ, позавчера Юки съехала в квартиру на Акасака. Похоже, я разбудил Амэ: голос у нее был сонный, и болтать ей особо не хотелось — что мне, в принципе, было только на руку. Я позвонил на Акасака. Юки сняла трубку почти мгновенно — словно только и ждала моего звонка.
— Значит, в Хаконэ за тобой уже ездить не нужно? — спросил я.
— Еще не знаю. Просто захотелось какое-то время пожить одной. Все-таки мама — взрослый человек, правда? Может и без меня со всем справиться. А я сейчас хочу о себе немного подумать. Что я буду делать, ну и так далее. Я подумала, что в ближайшее время надо что-то с собой решать.
— Похоже на то, — согласился я.
— Я тут в газете прочитала… Про твоего друга. Он умер, да?
— Да. Проклятие Мазерати. Всё как ты предсказала…
Юки замолчала. Ее молчание, как вода, вливалось мне в голову. Я отнял трубку от правого уха и прижал к левому.
— Поехали съедим чего-нибудь, — предложил я. — Небось, опять забиваешь себе желудок всяким мусором? Вот и давай пообедаем по-человечески. На самом деле, я тут сам уже несколько дней почти ничего не ел. Когда живешь один, аппетит словно в спячку впадает…
— У меня в два часа деловая встреча. Если до двух успеем, то можно.
Я взглянул на часы. Десять с хвостиком.
— Давай! Минут через тридцать я за тобой заеду, — сказал я.
Я переоделся, выпил стакан апельсинового сока из холодильника, сунул в карман бумажник и ключи. “Итак!..” — бодро подумал я. Однако не покидало чувство, будто я что-то забыл. Ах, да. Я же небрит. Я пошел в ванную и тщательно побрился. Потом глянул в зеркало и задумался: дашь ли мне на вид, например, двадцать семь? Я бы, пожалуй, дал. Но сколько бы лет я сам себе ни давал, кому из окружающих придет в голову об этом задумываться? Всем будет просто до лампочки, подумал я. И еще раз почистил зубы.
Погода за окном стояла великолепная. Лето разгоралось. Пожалуй, самое приятное время лета, если бы не дожди. Я натянул рубашку с коротким рукавом и тонкие хлопчатые брюки, нацепил темные очки, вышел из дому, сел в “субару” и поехал забирать Юки. Всю дорогу что-то насвистывая себе под нос.
“Ку-ку!” — думал я про себя.
Лето…
Крутя баранку, я вспоминал свое детство и летнюю школу Ринкан. В три часа пополудни в школе Ринкан наступал сонный час. Я же, хоть убей, не мог заставить себя спать днем. И всегда удивлялся — неужели эти взрослые и вправду верят, что если детям приказать “засыпайте!”, те сразу начнут клевать носами? Хотя большинство детей каким-то невероятным образом все же засыпали — я весь этот час лежал и разглядывал потолок. Если долго разглядывать потолок, он начинает представляться каким-то совершенно отдельным миром. И кажется, если переселиться туда — тамвсе будет совсем не так, как здесь. Это будет мир, в котором верх и низ поменялись местами. Как в “Алисе в Стране Чудес”. Всю смену я лежал и думал об этом. И теперь, вспоминая летнюю школу Ринкан, я только и вижу, что белый потолок перед глазами. Ку-ку…
Позади меня трижды просигналил какой-то “седрик”. На светофоре горел зеленый. Успокойся, приятель, мысленно сказал я ему. Куда бы ты ни спешил — все равно это не самое лучшее место в твоей жизни, правда? И я мягко тронул машину с места.
Все-таки — лето…
Я позвонил из подъезда, и Юки тут же спустилась вниз. В стильном, благородного вида платье с короткими рукавами, ноги в сандалиях, на плече — элегантная дамская сумочка из темно-синей кожи.
— Шикарно одеваешься! — сказал я.
— Я же сказала, в два часа у меня деловая встреча, — невозмутимо ответила она.
— Это платье тебе очень идет. Просто класс, — одобрил я. — И выглядишь совсем как взрослая.
Она улыбнулась, но ничего не сказала.
* * *
В ресторане неподалеку мы заказали по ланчу: суп, спагетти с лососевым соусом, жареный судак и салат. За несколько минут до двенадцати за столиками вокруг было пусто, а еда еще сохраняла приличный вкус. В начале первого, когда общепит всей страны оккупировали голодные клерки, мы вышли из ресторана и сели в машину.
— Поедем куда-нибудь? — спросил я.
— Никуда не поедем. Покатаемся по кругу и обратно вернемся, — сказала Юки.
— Антиобщественное поведение. Загрязнение городской атмосферы, — начал было я. Никакой реакции. Просто сделала вид, что не слышит. Ладно, вздохнул я. Этому городу уже все равно ничего не поможет. Стань его воздух еще чуть грязнее, а заторы на дорогах еще чуть кошмарнее — никто и внимания не обратит. Всем вокруг будет просто до лампочки.
Юки нажала кнопку магнитофона. Зазвучали “Токин Хэдз”. Кажется, “Fear of Music”. Странно. Когда это я заряжал кассету с “Токин Хэдз”? Сплошные провалы в памяти…
— Я решила нанять репетитора, — объявила Юки. — Сегодня мы с ней встречаемся. Ее мне папа нашел. Я сказала ему, что захотела учиться, он поискал и нашел. Она очень хорошая. Ты только не удивляйся… Это я когда кино посмотрела, поняла, что учиться хочу.
— Какое кино? — Я не верил своим ушам. — “Безответную любовь”?
— Ну да, его, — кивнула Юки и слегка покраснела. — Я сама знаю, что кино придурочное. А когда посмотрела, почему-то сразу учиться захотелось. Наверно, это из-за твоего друга, который учителя играл. Сначала думала, он тоже придурочный. Но потом поняла, что в каких-то вещах он очень даже убедительный. Наверно, у него все-таки был талант, да?
— О да. Талант у него был. Это уж точно.
— Угу…
— Но только в игре, в выдуманных сюжетах. Реальность — дело другое. Ты меня понимаешь?
— Да, я это знаю.
— Например, у него и стоматолог хорошо получался. Классный стоматолог, просто мастер своего дела. Но — только для экрана. Мастерство на публику, и не более. Сценический образ. Попробуй он в реальности вырвать кому-то зуб — разворотил бы всю челюсть! Слишком много лишних движений. А вот то, что у тебя желание появилось — это здорово. Без этого ничего хорошего в жизни, как правило, не получается. Я думаю, если бы Готанда тебя сейчас слышал, он бы очень обрадовался.
— Так вы с ним встретились?
— Встретились, — кивнул я. — Встретились и обо всем поговорили. Очень долгий разговор получился. И очень искренний. А потом он умер. Поговорил со мной, вышел и сиганул в море на своем “мазерати”.
— И всё из-за меня, да?
Я медленно покачал головой.
— Нет. Ты ни в чем не виновата. Никто не виноват. У каждого человека своя причина для смерти. Она выглядит просто, а на самом деле — гораздо сложней. Примерно как пень от дерева. Торчит себе из земли, такой маленький, простой и понятный. А попробуешь вытащить — и потянутся длинные, запутанные корневища… Как корни нашего сознания. Живут глубоко в темноте. Очень длинные и запутанные. Слишком многое там уже никому не распутать, потому что этого не поймет никто, кроме нас самих. А возможно, никогда не поймем даже мы сами.
Он давно держал пальцы на ручке двери, подумал я. И просто ждал подходящего случая. Никто не виноват…
— Но ты же будешь меня ненавидеть, — сказала Юки.
— Не буду, — возразил я.
— Сейчас не будешь, а потом обязательно будешь, я знаю.
— И потом не буду. Терпеть не могу ненавидеть людей за подобные вещи.
— Даже если ты не будешь меня ненавидеть, между нами что-то исчезнет, — уже почти прошептала она. — Вот увидишь…
Я на секунду оторвал взгляд от дороги и посмотрел на нее.
— Как странно… Ты говоришь то же, что говорил Готанда. Просто один к одному…
— Серьезно?
— Серьезно. Он тоже все время боялся, что между нами что-то исчезнет. Только чего тут бояться — не понимаю. Всё на свете когда-нибудь, да исчезает. Мы живем в постоянном движении. И большинство вещей вокруг нас исчезает, пока мы движемся, раньше или позже, но остается у нас за спиной. И этого никак не изменишь. Приходит время — и то, чему суждено исчезнуть, исчезает. А пока это время не пришло, остается с нами. Взять, например, тебя. Ты растешь. Пройдет каких-то два года — и в это шикарное платье ты просто не влезешь. От музыки “Токин Хэдз” будет за километр пахнуть плесенью. А тебе даже в страшном сне не захочется кататься со мной по хайвэю, и ничего тут не поделаешь. Так что давай просто плыть по течению. Сколько об этом ни рассуждай — все будет так, как должно быть, и никак не иначе.
— Но… Я думаю, ты мне всегда будешь нравиться. И ко времени это отношения не имеет.
— Я очень рад это слышать. И я хотел бы думать так же о тебе, — сказал я. — Но если говорить объективно — ты пока не очень хорошо понимаешь, что такое время. На свете есть вещи, которые не стоит решать от головы. Иначе со временем они протухнут, как кусок мяса. Есть вещи, которые не зависят от наших мыслей, и меняются они тоже независимо от наших мыслей. И никто не знает, что с ними будет дальше.
Юки надолго умолкла. Кассета кончилась и после щелчка заиграла в другую сторону.
Лето… Весь город оделся в лето. Полисмены, школьники, водители автобусов — все в рубашках с короткими рукавами. А девчонки ходят по улицам и вовсе без рукавов. Эй, постойте, подумал я. Еще совсем недавно с неба на землю падал снег. И, глядя на этот снег, мы пели с ней вдвоем “Help Me, Ronda”. Всего два с половиной месяца назад…
— Так ты правда не будешь меня ненавидеть?
— Конечно, не буду, — пообещал я. — Такого просто не может быть. В нашем безответственном мире это — единственное, за что я могу отвечать.
— То есть — совсем-совсем?
— На две тыщи пятьсот процентов, — ответил я, не задумываясь.
Она улыбнулась.
— Вот это я и хотела услышать.
Я кивнул.
— Ты ведь любил своего Готанду, правда? — спросила она.
— Любил, — сказал я. Слова вдруг застряли у меня в горле. На глаза навернулись слезы — но я сдержал их. И лишь глубоко вздохнул. — Чем больше мы встречались, тем больше он мне нравился. Такое, вообще-то, редко бывает. Особенно когда доживаешь до моих лет…
— А он правда ее убил?
Я помолчал, разглядывая лето сквозь темные стекла очков.
— Этого никто не знает. Как бы ни было — наверное, всё к лучшему…
Он просто ждал удобного случая…
Выставив локоть в окно и подперев щеку ладонью, Юки смотрела куда-то вдаль и слушала “Токин Хэдз”. Мне вдруг показалось, что с нашей первой встречи она здорово подросла. А может, мне только так показалось. В конце концов, прошло всего два с половиной месяца…
— Что ты собираешься делать дальше? — спросила Юки.
— Дальше? — задумался я. — Да пока не решил… Что бы такого сделать дальше? Как бы там ни было, слетаю еще раз в Саппоро. Завтра или послезавтра. В Саппоро у меня остались дела, которые нужно закончить…
Я должен увидеться с Юмиёси-сан. И с Человеком-Овцой. Там — мое место. Место, которому я принадлежу. Там кто-то плачет по мне. Я должен еще раз вернуться туда и замкнуть разорванный круг.
Устанции “Ёёги-Хатиман” она захотела выйти.
— Поеду по Ода-кю, — сказала она.
— Да уж давай, довезу тебя куда нужно, — предложил я. — У меня сегодня весь день свободный.
Она улыбнулась.
— Спасибо. Но правда не стоит. И далеко, и на метро быстрее получится.
— Не верю своим ушам, — сказал я, снимая темные очки. — Ты сказала “спасибо”?
— Ну, сказала. А что, нельзя?
— Конечно, можно…
Секунд пятнадцать она молча смотрела на меня. На лице ее не было ничего, что я бы назвал “выражением”. Фантастически бесстрастное лицо. Только блеск в глазах да дрожь в уголках чуть поджатых губ напоминали о каких-то чувствах. Я смотрел в эти пронзительные, полные жизни глаза и думал о солнце. О лучах яркого летнего солнца, преломленных в морской воде.
— Но знала бы ты, как я этим тронут, — добавил я, улыбаясь.
— Псих ненормальный!
Она вышла из машины, с треском захлопнула дверцу и зашагала по тротуару, не оглядываясь. Я долго следил глазами за ее стройной фигуркой в толпе. А когда она исчезла, почувствовал себя до ужаса одиноко. Так одиноко, будто мне только что разбили сердце.
Насвистывая “Summer in the City” из “Лавин Спунфул”, я вырулил с Омотэсандо на Аояма с мыслью прикупить в “Кинокуния” каких-нибудь овощей. Но, заезжая на стоянку, вдруг вспомнил, что завтра-послезавтра улетаю в Саппоро. Не нужно ничего готовить — а значит, и покупки не нужны. Я даже растерялся от свалившегося безделья. В ближайшее время мне было абсолютно нечем себя занять.
Без всякой цели я сделал большой круг по городу и вернулся домой. Жилище встретило меня такой пустотой, что захотелось выть. Черт бы меня побрал, подумал я. И, свалившись бревном на кровать, уставился в потолок. У этого чувства существует название, сказал я себе. И произнес его вслух:
— Потеря.
Не самое приятное слово, что говорить.
— Ку-ку! — позвала меня Мэй. И громкое эхо прокатилось по стенам пустой квартиры.
Назад: 40
Дальше: 42 (Сон о Кики)