Готанда позвонил в половине первого.

— Извини, старина. Ты не мог бы сейчас подъехать ко мне на своей машине? — спросил он. — Помнишь, где я живу?

— Помню, — ответил я.

— Весь день работы невпроворот, сбежать пораньше не вышло. Но мы могли бы нормально поговорить в машине. Лучше, чтобы мой водитель нас не слышал, я правильно понимаю?

— В общем, да, — согласился я. — Ладно, выезжаю. Думаю, минут за двадцать доберусь.

— Ну, увидимся, — сказал он и положил трубку.

Я вывел “субару” со стоянки у дома и поехал к нему на Адзабу. Добрался минут за пятнадцать. Нажал на кнопку звонка у таблички с иероглифами “Готанда” — его настоящей фамилией — и он сразу спустился.

— Извини, что так поздно. Не день, а просто кошмар. Зашивался как прoклятый, — сказал он. — Сейчас еще в Иокогаму ехать. Съемки с утра пораньше. А перед этим поспать бы хоть немного. Там мне уже и отель заказали…

— Ну, давай, отвезу тебя в Иокогаму, — предложил я. — По дороге и поговорим. Заодно время сэкономим.

— Ты меня просто спасаешь! — обрадовался Готанда.

Забравшись ко мне в “субару”, он с удивлением огляделся.

— А у тебя уютно! — заметил он.

— Мы с машиной душами совпадаем, — пояснил я.

— С ума сойти, — только и сказал он.

Как ни удивительно, он действительно был в плаще. И этот плащ действительно смотрелся на нем очень круто. Темных очков, правда, не было. Вместо темных он нацепил обычные, с прозрачными стеклами. Но они тоже выглядели до ужаса элегантно. Элегантно и интеллигентно…

Я погнал машину по ночной дороге к трассе Токио-Иокогама.

Он взял у меня с приборной панели кассету “Бич Бойз” и долго вертел в руках, разглядывая обложку.

— Какая ностальгия! — сказал он. — Когда-то я их часто слушал. В школе еще, в старших классах. У этих “Бич Бойз” был, как бы сказать… очень особенный звук. Такой мягкий, уютный. Будто солнце яркое, морем пахнет, девчонки красивые бок о бок с тобой загорают… Слушал их — и казалось, что такой мир есть где-то на самом деле. Мифический мир, где все вечно молоды, и всё вокруг как бы светится изнутри… Такое бесконечное adolescence. Как в сказке.

— Да, — сказал я и кивнул. — Именно так, ты прав.

Он все держал кассету на ладони, словно пытаясь определить ее вес.

— Но, конечно, все это не могло продолжаться до бесконечности. Ничто не вечно…

— Ну, разумеется, — согласился я.

— И где-то после “Good Vibrations” я их уже почти не слушал. Просто расхотелось — и все. Потянуло к чему-то потяжелее. “Крим”, “Зэ Ху”, “Лед Зеппелин”, Джимми Хендрикс… Пришло время “харда”. Какие уж там “Бич Бойз”! Но помню их до сих пор. Какую-нибудь “Surfer Girl”, например… Конечно, то была сказка. Но сказка, согласись, совсем неплохая!

— Неплохая, — согласился я. — Только после “Good Vibrations” у “Бич Бойз” тоже было много хорошего. Такого, что стоит послушать. “20/20”, к примеру. Или “Wild Honey”, или “Holland”, или “Surf’s Up” — очень неплохие альбомы. Мне нравятся. Понятно, что не такие… блистательные, как сначала. Отличные вещи с ерундой вперемешку. Но сила воли у ребят еще оставалась, это точно. Хотя у Брайана Уилсона, конечно, крыша съезжала понемногу, и для группы он уже почти ни черта не делал. Но у всех остальных было дикое желание объединиться и выжить, несмотря ни на что, — это чувствовалось хорошо. Вот только времена сменились, они опоздали. Тут ты прав… Но все равно неплохо.

— Ну, теперь послушаю, — сказал Готанда.

— Да тебе не понравится! — улыбнулся я.

Он вставил кассету в магнитофон, нажал кнопку. Заиграла “Fun, Fun, Fun”. С полминуты Готанда тихонько насвистывал мелодию.

— С ума сойти, — сказал он наконец. — Ты только представь. С тех пор, как эта музыка была популярной, прошло двадцать лет!

— А слушается, как вчера… — кивнул я.

Несколько секунд он озадаченно смотрел на меня. Потом широко улыбнулся:

— Мудреные у тебя шутки — не сразу и поймешь, — сказал он.

— А никто и не понимает, — кивнул я. — Большинство народу мои шутки зачем-то принимает всерьез. Ужасный мир! И не пошутить в свое удовольствие…

— Ну, твои-то шутки всяко лучше, чем шутки этого мира. В этом мире самая качественная шутка — подложить соседу в тарелку собачье дерьмо из пластмассы. Вот тогда все животы надорвут…

— А еще качественнее — настоящее класть. Чтобы все сразу со смеху передохли.

— И не говори…

Какое-то время мы молча слушали “Бич Бойз”. Старые невинные песенки — “California Girls”, “409”, “Catch a Wave” и прочее в том же духе. Пошел мелкий дождик. Я то и дело включал дворники, потом выключал, а чуть погодя включал снова. Такой вот был дождик — легкая весенняя морось.

— Что ты помнишь из школьных лет? — спросил Готанда.

— Непреходящее чувство бессилия и собственной убогости, — ответил я.

— А еще?

Я задумался на пару секунд.

— Как ты зажигаешь газовую горелку на уроке естествознания.

— Чего это ты опять? — удивился он.

— Да понимаешь… Уж очень элегантно это у тебя выходило. Ты даже горелку зажигал так, словно совершал некий подвиг, который войдет в анналы Истории.

— Ну, это ты загнул! — рассмеялся он. — Хотя я понимаю, на что ты намекаешь. Дескать, я… показушный был чересчур, да? Знаю, мне об этом не раз говорили. Когда-то я даже обижался на такие слова. Сам-то я ничего напоказ не делал! Просто так получалось. Само по себе. Помню, с детства все только на меня и глазели. Я притягивал к себе внимание, точно магнитом каким-то. И все, конечно, откладывалось у меня в голове. Что бы ни делал — все выглядело чуть-чуть театрально. Эта чертова театральность прилипла ко мне на всю жизнь. Все время как на сцене. И когда актером стал, как гора с плеч свалилась. Теперь я мог честно играть, ничего не стесняясь! — Он сцепил на колене пальцы, уставился на них и просидел так несколько секунд. — Но ты не думай, я не такой уж негодяй. В душе я вовсе не лицемер. Тоже искренний, тоже ранимый. И в маске с утра до вечера не хожу…

— Да конечно, упаси бог! — сказал я. — Я не к тому сказал. Я всего лишь имел в виду, что ты шикарно зажигал газовую горелку, вот и все. С удовольствием посмотрел бы еще раз.

Он рассмеялся, снял очки и элегантно протер стекла носовым платком. Полный шарман…

— Ну хорошо, устроим это как-нибудь, — сказал он. — Я найду горелку и спички.

— А я подушку притащу. На случай обморока от восторга, — добавил я.

— Отличная мысль! — хохотнул он, надевая очки. А затем протянул руку и убавил громкость. — Если ты не против, давай поговорим об этом человеке, который умер…

— Мэй, — сказал я, глядя вперед сквозь мелькающий дворник. — Ее больше нет. Убили. Задушили чулком в отеле на Акасака. Убийца не найден.

Готанда воззрился на меня пустыми, невидящими глазами. Лишь через несколько секунд до него дошло. И тогда в его лице что-то дрогнуло и надломилось. Так ломается оконная рама от толчка при сильном землетрясении. Боковым зрением я наблюдал за переменами в его лице. Похоже, он был действительно в шоке.

— Когда? — спросил он.

Я назвал ему дату. Он помолчал, собираясь с мыслями.

— Кошмар, — произнес он наконец. И покачал головой. — Слишком бессмысленно и жестоко. Она же ничего плохого не делала. Отличная девчонка была. Да и вообще… — Он запнулся и снова покачал головой.

— Да. Девчонка была что надо, — подтвердил я. — Прямо как из сказки…

Он вдруг как-то странно обмяк и глубоко-глубоко вздохнул. По лицу его, словно желчь, разлилась нечеловеческая усталость — так, словно он не мог больше ее сдерживать. Словно всю жизнь копил эту усталость внутри и лишь теперь позволил ей выплеснуться наружу. Поразительный человек, подумал я. Вот это выдержка… Смертельно усталый Готанда, казалось, слегка постарел. Но даже нечеловеческая усталость смотрелась на нем элегантно. Как изящный аксессуар жизни. Хотя думать так всерьез — конечно, несправедливо. Он тоже уставал по-настоящему. Ему тоже бывало больно. Кому это знать, как не мне. Просто что бы он ни делал, выглядело изящно. Как у того мифического царя, который обращал в золото все, к чему бы ни прикоснулся.

— Помню, мы часто болтали втроем до утра, — продолжал Готанда. — Я, Мэй, Кики… Так было здорово. Такая искренность. То, что ты называешь “как в сказке”. Только сказку руками не потрогать. Поэтому они и были мне дороги вот так, отдельно от всего мира. Но они все равно исчезали. Одна за другой…

Мы помолчали. Я глядел на дорогу впереди, он — на приборную доску. Я то включал, то выключал дворники. “Бич Бойз” негромко тянули свои старые добрые песенки. О солнце, серфинге и автогонках.

— Откуда ты узнал, что она умерла? — спросил Готанда.

— А меня в полицию вызывали, — ответил я. — У нее в кошельке нашли мою визитку. Я же дал ей тогда. Просил позвонить, если что-то о Кики узнает. Она визитку взяла и сунула в кошелек, на самое дно. И таскала с собой. Черт ее знает, зачем. И, как назло, эта визитка — единственная улика, по которой сыщики надеялись ее личность установить. Вот меня и вызвали. Стали фотографии трупа показывать, спрашивать, знаю ли я эту женщину. Их там двое, инспекторов этих, оба крутые и упертые. Ну, я и сказал — не знаю. Соврал, в общем.

— Зачем?

— Зачем? А по-твоему, надо было честно ответить: “Да мы тут с другом, Готанда его зовут, шлюшек на дом вызывали”? Только представь, что было бы, скажи я им правду! Ты в своем уме? Или у тебя воображения уже не осталось?

— Извини, — сказал он искренне. — Голова не работает, глупость спросил. Конечно, ты прав. Полная ерунда получилась бы… Ну, и что они?

— Ну, что — не поверили мне, конечно. Ни единому слову. Оба — матерые профи, нюхом чуют, когда им врешь. Трое суток меня мурыжили. Так, чтобы и закона не нарушить, и душу вывернуть, пальцем не прикасаясь — в общем, тщательно поработали. Я чуть с ума не сошел. Все-таки возраст уже не тот. То ли дело раньше… Ночевать у них было негде, пришлось в камере спать. Дверь они не запирали. Но тут уже запирай, не запирай — тюрьма есть тюрьма. Как в болото какое-то погружаешься. Очень легко превратиться в тряпку…

— Я знаю. Сам когда-то две недели просидел. Молча. Сказано было: молчи, что бы с тобой ни делали. И я молчал. Ох, жутко было… Две недели без солнца. Казалось, никогда уже оттуда не выйду. То есть, там действительно так думать начинаешь. Они же из людей котлету делают. Точно пивной бутылкой говядину отбивают. И прекрасно знают, каким способом любого человека в угол загнать, чтобы он раскололся… — Он пристально разглядывал ногти на правой руке. — А ты, получается, трое суток просидел — но ничего не выболтал?

— Нет, конечно! Что же мне, отнекиваться сперва, а потом вдруг сказать: “Ну, если честно, все немного не так”? Тогда б я по гроб жизни оттуда не выбрался! Нет уж, с этими типами выжить можно единственным способом — тянуть одну и туже волынку. И если уж притворился, что ни черта не знаешь — так и держи себя до конца.

По лицу его опять пробежала странная дрожь.

— Извини, что втравил тебя во все это. Познакомил с девчонкой — и на тебе…

— Тебе-то за что извиняться? — пожал я плечами. — Что было тогда — то было тогда. Тогда и я оттянулся будь здоров. А что сейчас — то сейчас. Ты же не виноват в ее смерти!

— Это понятно… Но тебе пришлось полиции врать. И всякую дрянь терпеть одному — только ради того, чтобы я тоже не вляпался. То есть, все-таки — из-за меня. Получилось, что я у тебя словно камень на шее…

Я притормозил машину у очередного светофора, посмотрел на него — и сказал, наверное, самое важное:

— Послушай. Давай не будем об этом. Не морочь себе голову. Не извиняйся. Не благодари. У тебя — своя ситуация и свои принципы, и я это все понимаю. Моя же проблема — в том, что я не помог им установить личность Мэй. Ведь она не просто запала мне в душу, ты понимаешь, она была как родная — и я очень хочу, чтобы тот ублюдок, который ее убил, получил по заслугам. И я очень хотел рассказать им все, что знаю. Но — не рассказал. Вот что меня мучает по-настоящему. Ты только представь: Мэй лежит сейчас где-то мертвая, и никто даже имени ее не знает. Тебе от этого не паршиво?

Долго-долго он сидел, закрыв глаза, и о чем-то думал. Мне даже показалось, что он заснул. Кассета “Бич Бойз” закончилась, я нажал кнопку и вытащил ее из магнитофона. В салоне сделалось тихо. Лишь внизу монотонно шелестели шины, разбрызгивая воду на дороге. Какая глухая ночь, подумал я.

— Я позвоню в полицию, — тихо сказал Готанда, открыв глаза. — Анонимно. Скажу им название клуба, где она работала. Они установят ее личность, и это поможет следствию.

— Отличная идея, — сказал я. — Башка у тебя варит что надо. И как я сам не додумался? Полиция накрывает этот клуб с потрохами. Узнаёт, что за несколько дней до убийства ты заказывал ее к себе на дом. Вызывает тебя на допрос. И задается пикантным вопросом: а с чего это я, собственно, трое суток подряд так усердно тебя покрывал?

Он удрученно кивнул.

— Да, ты прав… Что-то у меня с головой. Совсем крыша едет.

— Точно, едет, — подтвердил я. — В таких ситуациях лучше залечь на дно и не рыпаться. Тогда тебя не заметят и пробегут мимо. Нужно переждать. Подумаешь, задушили какую-то тетку чулком в отеле! Такое случается сплошь и рядом. Уже завтра все об этом забудут. Вины твоей здесь нет, укорять себя глупо. Втяни голову в плечи и сиди тихо. Не нужно ничего делать. Начнешь дергаться — только запутаешь всех еще больше.

Возможно, я сказал это слишком холодно. Возможно, это прозвучало слишком резко, не знаю. Но, в конце концов, я тоже имею право на эмоции. В конце концов, я тоже…

— Прости, — сказал я. — Я не хотел тебя упрекать. Просто… Мне было очень паршиво. Я ничем не смог ей помочь. Вот и все. Ты ни в чем не виноват.

— Да нет, — покачал он головой. — Виноват…

Тишина стала слишком тяжелой, и я зарядил очередную кассету. Бен Э. Кинг запел “Spanish Harlem”. До самой Иокогамы мы оба молчали. Но именно это молчание вдруг сблизило меня с Готандой как никогда прежде. Захотелось похлопать его по плечу и сказать: “расслабься, все уже кончилось”. Но я ничего не сказал. Умер человек. Умер и лежит холодный в земле. Это — куда огромней и тяжелее того, в чем я мог бы утешить.

— Но все-таки — кто убийца? — спросил он, уже много позже.

— Хороший вопрос… — вздохнул я. — На такой работе, как у нее, кого только не встретишь. Что угодно случается. Не только сказки…

— Но этот клуб подбирает клиентов только из надежных, проверенных людей! Все заказы идут через администрацию. И установить, кто с кем встречался, можно практически сразу.

— Видимо, на этот раз она работала без посредников. Очень похоже на то. Какой-нибудь частный заказ, или левая работа. Так или иначе, клиент оказался гнилой.

— Да уж… — покачал он головой.

— Эта девочка слишком верила в сказки, — сказал я. — И пыталась жить в мире придуманных образов. Но это не могло продолжаться до бесконечности. Чтобы долго так жить, нужны правила. А правила уважает и соблюдает далеко не каждый. Ошибся в партнере — и все полетело к черту…

— Как все-таки странно, — сказал Готанда. — Почему такая красивая, умная девчонка работала шлюхой? Непонятно. С такими данными она запросто могла обеспечить себе жизнь поприличнее. Работу найти нормальную, богача какого-нибудь подцепить. Или податься в фотомодели. Зачем становиться шлюхой? Ну, деньги неплохие — это понятно. Но ведь деньги ее так сильно не интересовали! Может, ты и прав. Видимо, ей просто хотелось сказки…

— Видимо, — кивнул я. — Как и тебе. Как и всем нам. Все хотят сказки, только ищет ее каждый по-своему. Поэтому люди так часто не понимают друг друга. И совершают ошибки. А иногда умирают.

Я заехал на стоянку отеля “Нью-Гранд”, остановил машину и выключил двигатель.

— Слушай, а может, заночуешь сегодня здесь? — предложил он. — Наверняка у них свободный номер найдется. Заказали бы виски в номер, поговорили. Все равно с этими мертвецами в голове уже не заснуть…

Я покачал головой.

— Мы еще непременно напьемся с тобой, но не сейчас. Все-таки я устал. Сейчас бы я с удовольствием поехал домой и завалился спать, не думая вообще ни о чем.

— Понятно… — вздохнул он. — Ну, спасибо, что довез. Похоже, я сегодня всю дорогу нес какую-то околесицу, да?

— Ты тоже устал, — сказал я. — Успеешь подумать о своих мертвецах. Они мертвы и никуда от тебя не денутся. Отдохни, приди немного в себя — тогда и думай. Понимаешь, о чем я? Она мертва. Абсолютно, безнадежно мертва. Ее труп уже вскрыли и заморозили. И никакие угрызения совести, никакие сантименты ее не вернут.

Готанда кивнул.

— Да, я понимаю, о чем ты…

— Спокойной ночи, — попрощался я.

— Считай, что я твой должник! — сказал он.

— Ну, зажги для меня газовую горелку — и мы в расчете.

Он рассмеялся и уже собрался вылезти из машины, как вдруг что-то вспомнил и посмотрел на меня.

— Странное дело… Я ни с кем в жизни не говорил так искренне, как с тобой. А ведь мы не виделись двадцать лет, и с тех пор встречаемся всего второй раз. Чудеса…

Сказав так, он вышел из машины. Поднял воротник плаща — и под мелким весенним дождиком скрылся в дверях отеля “Нью-Гранд”. Прямо кино “Касабланка”, подумал я. “Начало прекрасной дружбы”, черт меня побери…

Но вся штука в том, что я испытывал к нему похожее чувство. И понимал, что он имеет в виду. Кроме него, я бы тоже сейчас никого не назвал своим другом. И тоже думал, что это странно. А в том, что это напоминает мне “Касабланку”, он, конечно, не виноват.

Я поставил кассету “Слай энд зэ Фэмили Стоун” и, похлопывая по баранке в такт музыке, поехал обратно в Токио. Старая добрая “Everyday People”…

Дождь все накрапывал, тихо и монотонно. Мягкий, ласковый дождик, после которого на деревьях распускаются почки, а из семян пробиваются ростки. “Абсолютно, безнадежно мертва”, — сказал я вслух. Надо было остаться в отеле да напиться с Готандой как следует. Все-таки нас связывают целых четыре вещи. Опыты по естествознанию. Оба разведены. Оба спали с Кики. И оба — с Мэй. А теперь Мэй мертва. Абсолютно, безнадежно… Стоило бы выпить за упокой ее души. Я вполне мог остаться с Готандой, и мы бы неплохо посидели. Свободного времени — хоть отбавляй, на завтра я ничего не планировал. Так почему же я не остался? Наверно, потому, что это напомнило сцену из фильма, вдруг понял я. Даже как-то жаль мужика. Слишком уж обаятельный. Хотя сам, наверное, в этом не виноват… Наверное.

Дома я налил себе виски, встал у окна и сквозь жалюзи долго разглядывал огоньки машин на хайвэе. Часам к четырем почувствовал, что клюю носом, залез в постель и уснул.