На следующий день, 7 мая, Сайрес Смит и Гедеон Спилет, оставив Наба дома готовить обед, поднялись на плато Кругозора, а Герберт с Пенкрофом отправились вверх по течению реки за дровами.

Сайрес Смит и журналист быстро дошли до той песчаной отмели у южного края озера, на которую волны выбросили дюгоня. На его мясистую тушу уже слетелись стаи птиц. Пришлось разогнать их камнями, так как инженер хотел сохранить жир убитого чудовища для нужд колонии. Мясо дюгоня, не только съедобное, но очень вкусное, прекрасно могло пойти в пищу, — недаром в некоторых областях Малайи его подают лишь к столу туземных царьков. Но такими делами ведал Наб. Сайрес Смит был поглощен другими мыслями. У него из головы не выходило вчерашнее приключение. Ему хотелось разгадать тайну подводной схватки и узнать, какой сородич мастодонтов или морских чудовищ нанес дюгоню такую удивительную рану.

Инженер молча стоял на берегу и пристально смотрел на озеро, но ничего не было видно в спокойных, прозрачных водах, блестевших серебром под первыми лучами солнца.

У песчаной полоски берега, где лежал труп дюгоня, было довольно мелко, но постепенно глубина увеличивалась, и на середине озера было, вероятно, очень глубоко. Котловина озера казалась большой каменной чашей, которую Красный ручей наполнил водой.

— Ну, что вы смотрите, Сайрес? — спросил журналист. — По-моему, в этом озере нет ничего подозрительного.

— Ничего подозрительного, дорогой мой, — подтвердил инженер. — Но я, право, не знаю, как объяснить то, что случилось вчера!

— Признаться, и я удивлен, — сказал журналист. — Рана у этого зверя по меньшей мере странная. А как объяснить, что Топа с такой силой вышвырнуло из воды? Ей-богу можно подумать, что его подбросила чья-то сильная рука и эта же рука, вооруженная кинжалом, нанесла дюгоню смертельную рану.

— Да, — задумчиво протянул Сайрес Смит. — Тут есть что-то непонятное. А скажите, дорогой Спилет, вы понимаете, каким образом я был спасен из пучины океана? Кто перенес меня в дюны? Не понимаете, правда? И вот я чувствую, что здесь кроется какая-то тайна. Но мы с вами, конечно, когда-нибудь ее раскроем. Будем наблюдать, внимательно наблюдать, но пока не станем говорить при товарищах об этих необыкновенных приключениях. Давайте хранить наблюдения про себя и делать свое дело.

Как читателям уже известно, Сайрес Смит все еще не мог установить, где именно вытекает из озера избыточная вода, но так как не было ни малейших признаков, что оно когда-либо выходило из берегов, то, значит, где-то с шествовал водосток. И тут вдруг Сайрес Смит с некоторым удивлением приметил, что в том месте, у которого он стоит, проходит довольно сильное течение. Он бросил в воду несколько веточек и увидел, как они поплыли к южному краю озера. Тогда он пошел берегом вниз по течению, и оно привело его к южной оконечности озера. А там уровень воды сразу понизился, как будто она внезапно уходила в какую-то трещину.

Сайрес Смит лег на берег ничком, внимательно прислушался, чуть не прильнув ухом к воде, и явственно различил шум потока, низвергавшегося куда-то под землю.

— Вот оно что! — воскликнул он, поднимаясь на ноги. — Вон куда уходит из озера вода. Она проложила себе дорогу сквозь гранитный кряж и вытекает в море, пробегая через какую-нибудь пещеру. А мы ее перехитрим и сами воспользуемся этой пещерой! Ну-ка, проверим!

Сайрес Смит срезал длинную ветку, ободрал с нее листья, погрузил в воду в том месте, где два берега озера сходились под углом, и установил, что там действительно есть широкое отверстие, на глубине всего лишь одного фута от поверхности воды. Подземный сток, который Сайрес Смит тщетно искал до сих пор, нашелся. Сила течения, устремлявшегося в него, была так велика, что ветку вырвало из рук инженера и мгновенно унесло.

— Ну, теперь уж сомневаться нечего, — сказал Сайрес Смит, — тут под водой отверстие стока. Я обнажу его.

— Каким образом? — спросил Гедеон Спилет.

— Опущу уровень воды в озере на три фута.

— А как вы это сделаете?

— Открою воде другой выход, шире этого.

— Где, Сайрес?

— Там, где озеро ближе всего подходит к краю плато Кругозора.

— Но ведь там гранитная стена, — заметил журналист.

— Так что ж, — ответил Сайрес Смит, — я взорву гранитную стену, вода ринется в пролом, уровень ее в озере спадет, и отверстие стока обнажится…

— А на берег океана будет низвергаться водопад, — добавил журналист.

— Да, водопад! — подтвердил Сайрес. — И мы воспользуемся его силой. Идемте, идемте скорей!

И инженер быстрым шагом двинулся в обратный путь, увлекая за собой своего друга. Тот так верил в Сайреса Смита, что ни на минуту не усомнился в успехе его замыслов. Однако ж намерения эти были крайне дерзкими. Как проломить гранитный вал? Как без пороха, с жалкими самодельными инструментами раздвинуть несокрушимые скалы? Не затевал ли инженер Смит непосильное дело?

Когда Сайрес Смит и журналист вернулись в Трущобы, Герберт и Пенкроф разгружали плот, на котором они привезли дрова.

— Сейчас дровосеки свое дело кончат, мистер Сайрес, — смеясь, сказал моряк, — и если вам понадобятся каменщики…

— Каменщики не понадобятся, а вот химики требуются, — ответил инженер.

— Да, да, — подхватил Гедеон Спилет. — Хотим остров взорвать…

— Взорвать остров? — изумленно воскликнул Пенкроф.

— Во всяком случае, часть острова! — внес поправку Гедеон Спилет.

— Вот слушайте, друзья мои, — начал инженер.

Он рассказал товарищам о сделанном открытии. По его мнению, внутри гранитного кряжа, на котором находится плато Кругозора, должна быть более или менее обширная пещера, и Сайрес Смит намеревался проникнуть в нее. Для этого следует, говорил он, понизить уровень воды в озере и обнажить отверстие стока, по которому выливается избыточная вода. Как же это сделать? Очень просто: дать воде другой, более широкий выход. Итак, необходимо приготовить взрывчатое вещество и, пустив его в ход, сделать озеру изрядное «кровопускание» в другом месте берега. И вот он, Сайрес Смит, попробует составить сильную взрывчатую смесь из тех материалов, какие природа предоставила в его распоряжение.

Нечего и говорить, что все, и особенно Пенкроф, с восторгом встретили этот план. Употребить героические меры, взорвать гранит, создать водопад — моряку это пришлось по душе! И раз инженеру Смиту понадобились химики, Пенкроф способен был выступить в роли химика с таким же успехом, как в роли каменщика или сапожника. Он готов был делать все что угодно, даже обратиться в учителя танцев и хороших манер, если сие понадобится, говорил он Набу.

В первую очередь Набу и Пенкрофу было поручено освежевать убитого дюгоня, срезать с туши весь жир, а мясо сохранить впрок. Посланцы немедленно направились к озеру, даже не попросив более подробных разъяснений. Их вера в Сайреса Смита не знала сомнений.

Несколько минут спустя тронулись в путь и три остальных колониста — Сайрес Смит, Герберт и Гедеон Спилет; волоча за собой большую плетенку, они шли вверх по течению реки к месторождению каменного угля, где было также очень много серного колчедана, который встречается в переходных формациях сравнительно недавнего происхождения. Сайрес Смит уже приносил образцы этого минерала.

Весь день трое геологов перетаскивали в Трущобы груды пирита, к вечеру его скопилось там несколько тонн.

В понедельник, на следующее утро, 8 мая, инженер приступил к своим опытам. Пиритоносные сланцы в основном состоят из углерода, кремнезема, окиси алюминия и сернистого соединения железа — его как раз там больше всего; нужно было выделить сернистое железо и как можно скорее превратить его в железный купорос, а получив железный купорос, добыть из него серную кислоту.

Такую задачу и поставил перед собой Сайрес Смит. Серная кислота нашла широкое применение во всем мире; ее потребление для нужд производства является показателем промышленного развития любой страны. В дальнейшем серная кислота оказалась очень полезной колонистам при изготовлении ими свечей, дублении кож и т. д. Но сейчас инженер хотел добыть ее для других целей.

Выбрав позади Трущоб площадку, колонисты тщательно ее выровняли, сложили там костер из хвороста и дров, на него положили куски железного колчедана, так, чтоб между ними проходил воздух, а сверху засыпали тонким слоем серного колчедана, раздробленного на мелкие кусочки, величиной с орех.

Сложив все это, зажгли костер; накалившиеся сланцы воспламенились, потому что содержали в себе углерод и серу. Тогда сверху положили еще несколько слоев дробленого колчедана, и всю эту огромную кучу прикрыли сверху землей и дерном, оставив лишь несколько отверстий, как это делается, когда складывают груду дров, пережигая их на уголь.

Горящую под спудом груду минералов и топлива, в которой происходили химические превращения, оставили в покое — нужно было не меньше десяти — двенадцати дней для того, чтобы колчедан превратился в сернистое железо и далее в железный купорос, а окись алюминия — в сернокислый алюминий, то есть в одинаково растворимые соединения, тогда как кремнезем и углерод, перешедшие в золу, нерастворимы.

Пока происходили эти химические процессы, колонисты под руководством Сайреса Смита занялись другой работой и делали ее не только усердно, но с каким-то неистовым рвением.

Наб и Пенкроф срезали весь жир с туши дюгоня и сложили его в большие глиняные корчаги. Из этого жира нужно было выделить одну из составных его частей — глицерин. Для этого достаточно было обработать его содой, или известью. И в том и в другом случае получилось бы мыло и выделился необходимый Сайресу Смиту глицерин. Как мы знаем, извести у колонистов имелось достаточно, но обработка жира известью дает нерастворимое и, следовательно, бесполезное мыло, тогда как при обработке содой получилось бы растворимое мыло, которое могло пригодиться колонистам в их домашнем быту… Как человек практический, Сайрес Смит решил обработав жир содой. Добыть соду оказалось не так уж трудно. Море выбрасывало на берег очень много водорослей — кремнистые, фукоиды, морской мох и другие. И вот колонисты собрали целые груды водорослей, сначала их высушили, а потом сожгли в открытых ямах. Сгорание длилось несколько дней, и температура поднялась так высоко, что зола расплавилась; в результате пережигания получилась сплошная сероватая масса, давно известная под названием натуральной соды.

Теперь Сайрес Смит имел возможность обработать жир содой, получив таким образом растворимое мыло и нейтральное вещество — глицерин.

Но этого еще было недостаточно. Для будущих работ Сайресу Смиту нужна еще была азотнокислая соль, более известная под названием селитры. Сайрес Смит мог бы получить ее, обработав азотной кислотой углекислую соль поташа, которую легко извлечь из золы растений. Но азотной кислоты у него не имелось, — как раз ее-то он и хотел получить. Словом, тут был порочный круг; казалось, выхода не найти. К счастью, сама природа предоставила инженеру Смиту селитру — пришлось только потрудиться, чтобы ее собрать. Герберт открыл целые залежи селитры в северной части острова, у подножия горы Франклина; оставалось только очистить эту азотнокислую соль.

Все эти разнообразные работы заняли с неделю; закончились они прежде, чем произошло превращение сернистого железа в железный купорос. Колонисты еще успели до тех пор изготовить глиняные огнеупорные сосуды и сложить кирпичную печь особого устройства для предстоящей перегонки железного купороса. Все было закончено 18 мая и в тот же день почти завершились происходившие химические процессы. Гедеон Спилет, Герберт, Наб и Пенкроф под руководством инженера стали превосходными рабочими. Впрочем, необходимость — лучший учитель, и ее больше всех слушаются.

Когда всю груду колчедана пережгли, в результате химических превращений получился железный купорос, сернокислый алюминий, кремнезем, остаточный уголь и зола. Все это положили в корчагу, наполненную водой, разболтали в ней, дали отстояться, и когда жидкость стала прозрачной, ее слили — она представляла собой раствор железного купороса и сернокислого алюминия, все остальные вещества остались на дне корчаги в виде нерастворимого осадка. Жидкость частично выпарили, при этом отложились кристаллы железного купороса, а невыпаренную воду, содержавшую в себе купорос алюминия, оставили без употребления.

Теперь в распоряжении Сайреса Смита было изрядное количество кристаллов железного купороса; предстояло получить из него серную кислоту.

В промышленной практике для производства серной кислоты требуется дорогостоящая установка. Тут нужны и заводы и лаборатории, специально оборудованные платиновой посудой, свинцовые камеры, в которых происходят химические реакции (свинец не поддается действию кислоты) и т. д. Конечно, у Сайреса Смита и в помине не было такого оборудования, но он знал, что в некоторых странах, например в Богемии, серную кислоту производят более простым способом и при этом даже достигают лучших результатов — получают кислоту более сильной концентрации. В частности, этим способом вырабатывается так называемая кислота Нордхаузена.

Для получения серной кислоты Сайресу Смиту оставалось произвести сухую перегонку: прокалить в закрытом сосуде кристаллы железного купороса для того, чтобы серная кислота выделилась в виде паров, а затем, конденсируясь, эти пары превратились бы в жидкую серную кислоту.

Для перегонки послужили приготовленные огнеупорные глиняные сосуды, в которые положили кристаллы железного купороса, и специально сложенная печь. Перегонку и конденсацию провели превосходно, и 20 мая, через двенадцать дней после начала всего процесса, в распоряжении Сайреса Смита был сильнейший реактив, который он рассчитывал употреблять позднее для самых разнообразных целей.

Для чего же ему нужна была серная кислота в первую очередь? Да просто для получения азотной кислоты; получить ее оказалось нетрудно: обработав серной кислотой селитру, он путем дистилляции добился выделения азотной кислоты.

Но зачем понадобилась Сайресу Смиту азотная кислота? Этого сотоварищи инженера пока еще не знали — он не посвятил их в конечную цель своих работ.

Однако инженер уже приближался к своей цели, и последние его опыты дали, наконец, то вещество, для получения которого понадобилось столько трудов.

Добыв азотную кислоту, Сайрес Смит подлил к ней глицерина, предварительно сгустив его путем выпаривания в водяной бане, и получил (даже без добавления охлаждающей смеси) несколько пинт желтоватой маслянистой жидкости.

Составление смеси Сайрес Смит произвел один и поодаль от Трущоб, так как это соединение являлось опасным и могло привести к взрыву; а когда он принес своим товарищам сосуд с полученной жидкостью, то коротко сказал:

— Вот нитроглицерин!

Действительно, он добыл это ужасное взрывчатое вещество, пожалуй, в десять раз превосходящее по силе действия порох и уже вызвавшее столько несчастных случаев. Правда, применение нитроглицерина стало более безопасным с тех пор, как химики нашли способ превращать его в динамит, смешивая с такими веществами, как сахар или глина, которые могут впитывать в себя эту опасную жидкость. Но в то время когда колонисты очутились на острове Линкольна, динамит еще не был известен.

— И вот этой самой жидкостью вы хотите взорвать здешние скалы? — недоверчиво спросил Пенкроф.

— Да, друг мой, — ответил инженер. — Нитроглицерин произведет свое действие, и тем более сильное, что гранит, как исключительно твердая горная порода, не так-то легко поддается взрыву.

— А когда мы это увидим, мистер Смит?

Завтра, как только выроем яму и заложим мину, — ответил инженер.

На следующий день, 21 мая, минеры на рассвете направились к заливчику, образованному озером Гранта, всего лишь в пятистах шагах от побережья океана. В этом месте край плато Кругозора был ниже уровня озера, и воды его сдерживала лишь гранитная круча высокого берега. Было совершенно ясно, что, если удастся пробить эту каменную ограду, вода вырвется из озера через этот выход, польется по наклонной плоскости горного плато и водопадом низвергнется на берег океана. В результате уровень озера понизится и отверстие прежнего водостока обнажится, чего и хотел добиться Сайрес Смит.

Итак, колонистам предстояло проломить гранитную ограду озера. Под руководством инженера Пенкроф, вооружившись киркой, принялся ловкими и сильными ударами выдалбливать углубление в камне. Гранит начал долбить у горизонтальной основы берега и вели выемке наискось, с таким расчетом, чтобы дно ее оказалось ниже уровня воды в озере. Сила взрыва, раздробив скалу должна была дать воде широкий выход и заметно понизить ее уровень.

Работа шла долго, так как инженер хотел произвести взрыв чудовищной силы, употребив для этого не менее десяти литров нитроглицерина. Но Пенкроф и Наб, сменяя друг друга, работали с таким рвением, что к четырем часам дня яма для закладки мины уже была готова.

Осталось разрешить вопрос, как воспламенить взрывчатую смесь. Обычно для нитроглицерина это делается при помощи запальных патронов из гремучей ртути. Для того чтобы произошел взрыв, нужен толчок, а если просто зажечь нитроглицерин, он будет спокойно гореть и не взорвется.

Для Сайреса Смита, конечно, не представляло особого труда сделать запальные патроны. Гремучей ртути у него не было, но он мог получить вещество, подобное хлопчатобумажному пороху, так как уже имел в своем распоряжении азотную кислоту. А достаточно было опустить в нитроглицерин патрон, набитый таким порохом, и поджечь его при помощи фитиля, как он, вспыхнув, вызвал бы взрыв.

Но Сайрес Смит поступил проще, зная, что нитроглицерин обладает свойством взрываться от удара. Он решил воспользоваться этим его свойством, а в случае неудачи применить иной способ.

Действительно, стоило налить несколько капель нитроглицерина на камень и ударить по камню в этом месте молотком, как произошел бы взрыв. Однако тот, кто произвел бы такой опыт, оказался бы его жертвой. И вот Сайрес Смит придумал способ избегнуть опасности. Он решил установить над ямой с нитроглицерином козлы и подвесить к ним железный брусок весом в несколько фунтов, прикрепив его веревкой, сплетенной из лиан. От середины этой веревки отходила другая, пропитанная серой, веревка, которую он протянул по земле; свободный ее конец находился в нескольких футах от ямы. Стоило поджечь эту веревку — и огонь побежал бы по ней, достиг с бы первой веревки, поддерживавшей железный брусок, она перегорела бы, и тяжелая кувалда с силой ударила бы по нитроглицерину.

Установили это приспособление, потом инженер велел товарищам отойти подальше от опасного места и, наполнив яму до краев нитроглицерином, пролил несколько капель своей взрывчатой смеси на камень как раз под железным бруском.

Сделав все это, Сайрес Смит зажег свободный конец веревки, пропитанной серой, и присоединился к своим товарищам, ожидавшим его в Трущобах.

По его расчетам, лиана должна была гореть минут двадцать пять; и действительно через двадцать пять минут раздался взрыв неописуемой силы. Казалось, дрогнул весь остров до самых своих недр. В воздух фонтаном взлетели камни, словно при извержении вулкана. От сотрясения земли и воздуха зашатались каменные глыбы, громоздившиеся друг на друга в Трущобах. Колонистов, хотя они находились в двух милях от места взрыва, швырнуло на землю.

Они вскочили, выбежали из своего убежища и, взобравшись на плато Кругозора, помчались к тому берегу озера, где произошел взрыв…

А лишь только они добежали, то от восторга трижды прокричали «ура». В гранитном береге озера зияла широкая пробоина! Бурля и пенясь, вырывался из нее на плато быстрый поток и, достигнув края плоскогорья, с высоты трехсот футов низвергался на берег моря!

Итак, замыслы Сайреса Смита осуществились, но, по своему обыкновению, он ничем не выразил своего удовлетворения, и, застыв неподвижно, крепко сжав губы, молча смотрел на необыкновенное зрелище. Наб прыгал от радости, а Пенкроф, покачивая головой, бормотал:

— Вот так штука! Здорово работает наш инженер!

В самом деле, взрыв оказал разительное действие. Выход для воды был так широк, что теперь из озера выливалось втрое больше воды, чем через старый сток. И не удивительно, что вскоре после взрыва уровень озера понизился не меньше чем на два фута.

Колонисты возвратились в Трущобы, захватили кирки, колья, окованные железом, огниво и трут, и снова направились к озеру. Топ сопровождал их. Дорогой моряк не мог не поделиться поразившей его мыслью:

— А знаете, мистер Сайрес, вы приготовили такую симпатичную настойку, что, пожалуй, можете взорвать весь остров.

— Совершенно верно, Пенкроф. И остров, и материки, и всю землю, — ответил Сайрес Смит. — Все дело только в количестве.

— А не можете вы употребить этот ваш нитроглицерин для ружейных зарядов? — спросил моряк.

— Нет, Пенкроф, нитроглицерин — взрывчатое вещество слишком большой разрушительной силы. Но нам нетрудно будет изготовить хлопчатобумажный или даже обыкновенный порох, раз у нас есть азотная кислота, селитра и уголь. Беда только, что ружей у нас нет.

— Ну, мистер Сайрес, — возразил моряк, — вы уж постарайтесь, пожалуйста.

Как видно, Пенкроф решительно вычеркнул слово «невозможно» из словаря обитателей острова Линкольна. Достигнув плато Кругозора, колонисты направились к тому краю озера, где находился старый сток, — теперь он должен был обнажиться, и, поскольку вода больше не бежала в него, вероятно, нетрудно было проникнуть туда и посмотреть, что там делается.

Несколько минут спустя колонисты уже были у южного края озера. Бросив на него взгляд, они убедились, что желанная цель достигнута.

В самом деле, в гранитном береге, теперь уже выше уровня воды, виднелось отверстие стока, который они так долго искали. Обнажившийся узкий выступ берега позволил добраться до него. Ширина отверстия была приблизительно двадцать футов, а высота — только два фута, — оно напоминало отверстие сточной трубы, чернеющее за решеткой у края тротуара. Итак, проникнуть в этот подземный канал оказалось нелегко, но Наб и Пенкроф взялись за кирки, и через какой-нибудь час туда уже можно было войти.

Инженер подошел к стоку и, всмотревшись, убедился, что вначале он идет вниз с уклоном не более чем в тридцать — тридцать пять градусов. Значит, не так уж трудно будет спуститься по нему и, если крутизна уклона не увеличивается, добраться до самого моря. Вполне вероятно, что внутри гранитного кряжа окажется большая пещера, которой удастся воспользоваться.

— Ну как, мистер Смит? Чего же мы ждем? — спросил моряк, нетерпеливо стремившийся проникнуть в темный проход. — Смотрите, Топ уже побежал туда!

— Отлично, — ответил инженер. — Надо, однако, посветить. Наб, ступай-ка нарежь сосновых веток.

Наб и Герберт побежали к ближайшей рощице и вскоре вернулись с охапкой смолистых ветвей, из которых они тут же сделали нечто вроде факелов. При помощи огнива зажгли эти ветки, и колонисты во главе с Сайресом Смитом двинулись по темному подземному проходу, по которому еще так недавно устремлялись избыточные воды озера.

Вопреки опасениям наших исследователей, проход все расширялся, и вскоре уже не нужно было нагибаться при спуске. Но гранитное русло, которое вода полировала целую вечность, стало скользким, и упасть тут было опасно. Поэтому путники связали себя друг с другом веревкой, как это делается при восхождении на вершины гор. К счастью, спуск облегчали попадавшиеся под ногами каменные выступы, похожие на ступени. Капли воды, еще сочившиеся по граниту, переливались при свете факелов всеми цветами радуги, и казалось, что с темного свода свисают бесчисленные сталактиты. Инженер внимательно оглядывал черные гладкие стены подземного прохода. Ни одного наслоения, ни одной трещины! Необыкновенно плотная, мелкозернистая гранитная твердь. Подземный ход, вероятно, существовал со времен возникновения острова. Разумеется, не вода проложила себе этот путь. Скорее всего, гранитный кряж пробила рука самого Плутона, а не Нептуна — на стенках прохода видны были следы вулканических толчков, еще не совсем сглаженные водой.

Путники продвигались очень медленно. Все молчали, ибо испытывали невольное волнение, спускаясь в недра каменного кряжа, куда, несомненно, впервые проник человек, и, вероятно, не одному из них приходила мысль, что в каком-нибудь темном закоулке этого подземного канала, сообщающегося с океаном, таится спрут или иной исполинский головоногий. Нужно было продвигаться с осторожностью.

Впрочем, впереди маленького отряда исследователей бежал Топ, и можно было положиться на его чутье и сообразительность: в случае опасности он поднял бы тревогу.

Спустившись довольно извилистым проходом футов на сто, Сайрес Смит, возглавлявший шествие, остановился. Спутники подошли к нему. В этом месте проход, расширяясь, образовывал небольшую пещеру. С каменного ее свода падали капли воды, но они попали сюда не вследствие просачивания из озера через трещины в граните — то просто были еще свежие следы потока, так долго бежавшего тут. Воздух был влажный, но в нем не чувствовалось никаких тлетворных испарений.

— Ну, дорогой Сайрес, — сказал Гедеон Спилет, — вот вам и убежище, весьма уединенное и прекрасно скрытое в горных недрах. Жаль только, что жить в нем нельзя.

— Почему нельзя? — спросил Пенкроф.

— Тесно и темно.

— А разве мы не можем его расширить и пробить стенку, чтоб впустить сюда свет и воздух? — воскликнул моряк — он теперь уж решительно ни в чем не знал сомнений.

— Пойдемте дальше, — сказал Сайрес Смит, — продолжим разведку. Когда спустимся ниже, может быть, окажется, что природа избавила нас от лишних трудов.

— Мы спустились только еще на одну треть высоты этого кряжа, — заметил Герберт.

— Да, приблизительно на треть, — подтвердил Сайрес. — Мы прошли футов сто от входа, а когда одолеем еще сто футов, то, возможно…

— Где же собака? — встревоженно воскликнул Наб, прерывая хозяина.

Обошли всю пещеру, Топа в ней не было.

— Наверно, вперед убежал, — предположил Пенкроф.

— Пойдемте-ка за ним, — сказал Сайрес Смит.

Все двинулись дальше. Инженер внимательно следил за многочисленными извилинами прохода и без особого труда определил, что, несмотря ни на что, общее его направление сохраняется: он ведет к морю.

Колонисты спустились еще на пятьдесят футов, считая по вертикали, и вдруг внимание их привлекли какие-то отдаленные звуки, доносившиеся из глубины прохода. Все остановились, прислушались. Звуки эти долетали по каменному коридору совершенно отчетливо, словно через слуховую трубку.

— Это Топ лает! — воскликнул Герберт.

— Да, — отозвался Пенкроф. — И еще как лает! Прямо рассвирепел наш славный пес!

— У нас есть оружие — окованные железом колья, — сказал Сайрес Смит. — Держитесь начеку. Вперед!

— Все интереснее делается! — прошептал Гедеон Спилет на ухо моряку, и тот утвердительно кивнул головой.

Сайрес Смит и его товарищи бросились на помощь Топу. Лай его становился все явственнее. И в этом отрывистом лае чувствовалась какая-то необыкновенная ярость. Может быть, пес схватился с каким-нибудь животным, случайно потревожив его в логове? В непреодолимом волнении путники совсем и не думали об опасности, возможно грозившей им. Они уже не просто спускались, они скатывались по скользкому дну канала и, очутившись за несколько секунд на пятьдесят футов ниже, увидели Топа.

В этом месте проход выводил в большую и очень красивую пещеру, где рыскал Топ, заливаясь злобным лаем. Пенкроф и Наб, размахивая факелами, освещали все выступы и впадины гранитных стен, а Сайрес Смит, Гедеон Спилет и Герберт, подняв окованные железом колья, приготовились встретить любого врага. Но огромная пещера оказалась пустой. Путники обследовали ее вдоль и поперек — в ней не было ни одного живого существа. А Топ лаял все так же неистово. Ни ласками, ни угрозами его не могли утихомирить.

— Вероятно, здесь есть где-нибудь выход, через который озерная вода стекала в море, — сказал инженер.

— Да уж наверняка есть, — согласился Пенкроф. — Осторожнее, друзья! Как бы нам не провалиться в яму.

— Топ, ищи, ищи! — крикнул Сайрес Смит.

Собака встрепенулась и, кинувшись в дальний конец пещеры, залаяла там еще громче.

Колонисты двинулись вслед за ней и при свете факелов увидели черный провал, разверзавшийся в граните. Несомненно, туда и стекала вода, совсем еще недавно пробегавшая внутри каменного кряжа, но этот сток уже не представлял собою коридора с наклонным скатом, а настоящий колодец, и проникнуть в него было невозможно.

Наклонили над отверстием колодца факелы, но ничего там не могли различить. Сайрес Смит взял одну из горящих веток и бросил ее в зияющую пропасть. Смолистая ветка, разгоревшись еще больше от быстрого падения, осветила колодец изнутри, и снова путники ничего не увидели. Потом пламя, затрепетав угасло — должно быть, ветка коснулась воды, значит, достигла моря.

Сосчитав, сколько секунд длилось падение ветки, Сайрес Смит определил, что глубина колодца равняется приблизительно девяноста футам.

Итак, пол гранитной пещеры находился на высоте девяноста футов над уровнем моря.

— Вот и жилище для нас, — сказал Сайрес Смит.

— Но ведь в нем, вероятно, жило какое-то животное, — заметил Гедеон Спилет, — его любопытство не было удовлетворено.

— Ну что ж, прежний хозяин — амфибия или иное существо — уступил нам место, а сам бежал через колодец, — ответил инженер.

— А все-таки хотелось бы мне оказаться тут на месте Топа четверть часа назад, — проговорил моряк. — Ведь не зря же пес так лаял!

Сайрес Смит посмотрел на свою собаку, и если б его товарищи стояли в ту минуту поближе, они услышали бы, как он сказал вполголоса:

— Да, думается мне, Топу многое известно. Куда больше, чем нам!

Оказалось, что найденная пещера удовлетворяет почти всем требованиям колонистов. Волею случая, которому пришла на помощь необыкновенная проницательность их руководителя, в распоряжении колонистов оказалась обширная пещера, размеры которой они еще не могли определить при тусклом свете факелов, но, несомненно, ее нетрудно было разделить кирпичными перегородками на несколько «комнат», и у них получился бы если не настоящий дом, то по крайней мере просторное убежище. Вода из него ушла и уж никогда не вернется. Место было свободно.

Правда, еще оставались две трудности: как осветить огромный грот, скрытый в гранитном кряже, и как сделать вход в него более доступным? Прорубить отверстие вверху нечего было и думать — слишком большая толща гранита лежала над сводом. Но что, если удастся пробить окно в передней стене, обращенной к морю? Спускаясь подземным коридором, Сайрес Смит приблизительно определил его наклон, а следовательно, и длину, и теперь полагал, что передняя стена пещеры не должна быть очень уж толстой. А если удастся прорубить в ней окна, то можно будет пробить и дверь, сделать наружную лестницу, а тогда и вход станет удобнее.

Инженер поделился своими замыслами с товарищами.

— Так что ж, мистер Сайрес, — за работу! — ответил Пенкроф. — Кирка при мне. Будьте покойны, окошко мы прорубим. Где надо бить?

— Вот здесь, — ответил инженер и указал силачу Пенкрофу на довольно глубокую впадину, благодаря которой толщина стены в этом месте, несомненно, уменьшилась.

Пенкроф принялся при свете факелов долбить киркой; вокруг него веером сыпались осколки камня, из-под кирки вылетали искры. Через полчаса его сменил Наб, а после Наба киркой вооружился Гедеон Спилет.

Работа шла уже два часа, и можно было опасаться, что киркой не продолбишь гранита, но вдруг последний удар, сделанный Гедеоном Спилетом, пробил стену, и кирка выпала наружу.

— Ура! Ура! Еще раз ура! — крикнул Пенкроф.

Толщина стены не превышала трех футов.

Сайрес Смит поглядел в отверстие, пробитое на высоте девяноста футов. Он увидел песчаную полосу берега, островок Спасения, беспредельный простор океана.

Граниту нанесли значительный урон — отверстие вышло довольно широким, в пещеру хлынули потоки света, и перед колонистами открылось величественное зрелище.

В левой стороне пещера была не больше тридцати футов высоты и такой же ширины, а длиной в сто футов; зато правая ее часть была огромна; гранитный свод изгибался там округлым куполом на высоте более чем в девяносто футов. Кое-где в прихотливом беспорядке вздымались гранитные колонны, поддерживавшие свод, словно в главном приделе собора. Этот купол опирался по бокам на массивные столбы, соединенные то каменными полукружиями, то высокими стрельчатыми арками, уходившими вдаль темными пролетами, разубран был множеством выступов, похожих на искусные лепные украшения, и поражал своеобразным и живописным сочетанием черт, характерных для византийского, романского и готического зодчества. Пещера казалась дворцом, воздвигнутым зодчим, меж тем она была творением самой природы, создавшей в недрах гранитного кряжа эту великолепную Альгамбру.

Колонисты замерли от восхищения. Там, где они думали найти тесную пещеру, перед ними возник дивный чертог, и Наб обнажил голову, словно очутился в храме!

Минута молчания сменилась шумными возгласами восторга. Под высоким сводом пронеслись крики «ура» и, отдаваясь гулким эхом, затихли где-то в темных проходах.

— О друзья мои! — воскликнул Сайрес Смит. — Мы впустим свет, много света в недра этого гранитного вала; в левой стороне устроим комнаты, склады, мастерские, а вот в этом великолепном гроте у нас будет рабочий кабинет и музей.

— Как мы назовем эту пещеру? — спросил Герберт.

— Гранитный дворец, — ответил Сайрес Смит, и все встретили это название новыми криками «ура».

Факелы уже догорали и, так как нужно было потратить еще немало времени, чтобы выбраться подземным ходом на плато Кругозора, решили отложить работы по устройству нового жилища до следующего дня.

Перед уходом Сайрес Смит еще раз нагнулся над темным колодцем, отвесно спускавшимся к самому морю. Он внимательно прислушался. Из черной глубины не доносилось ни малейшего звука, даже отдаленного шума волн, — а ведь они должны были иногда плескаться в этом провале. Опять бросили туда горящую смолистую ветку. На мгновение стенки колодца осветились, но, как и в первый раз, ничего подозрительного путники там не увидели. Если какое-нибудь морское чудовище и было застигнуто врасплох нежданным иссяканием подземного потока, оно, вероятно, бежало на дно океана, пробравшись тем самым каналом, по которому изливались в море избыточные воды из озера, пока им не открыли новый сток.

И все же Сайрес Смит долго стоял у провала и, устремив взгляд в его темное жерло, напряженно прислушивался, не произнося ни слова. Моряк подошел к нему и, тронув его за плечо, сказал:

— Мистер Смит…

— Вы что, друг мой? — спросил инженер, словно очнувшись от сна.

— Факелы наши, того и гляди, угаснут.

— В дорогу! — скомандовал Сайрес Смит.

Маленький отряд распростился с пещерой и стал подниматься по темному водостоку к берегам озера. Топ на этот раз замыкал шествие и, как это ни странно, время от времени все еще злобно рычал. Подъем был довольно трудный. Колонисты решили передохнуть и на несколько минут остановились в верхнем гроте, представлявшем собою как бы площадку на середине этой длинной лестницы с гранитными ступенями. Затем все снова принялись карабкаться вверх.

Вскоре на них пахнуло свежим ветерком. На стенках канала уже не блестели капли воды — она испарилась. Побледнел свет горевших факелов. Факел Наба последний раз вспыхнул и угас. Надо было поторапливаться, чтобы не идти в кромешной тьме.

Путники прибавили шагу, и около четырех часов дня, когда потух последний факел, который нес Пенкроф, Сайрес Смит и его товарищи уже выходили из отверстия водостока.

На следующий день, 22 мая, начались работы по благоустройству нового жилища. Колонистам не терпелось поскорее переселиться из Трущоб, пристанища очень неудобного, в просторное сухое жилище, скрытое в горном кряже, не доступное ни волнам морским, ни ливням небесным. Совсем забросить Трущобы колонисты не собирались. Сайрес Смит предполагал устроить там мастерскую.

Прежде всего Сайрес Смит постарался точно установить, в какую сторону обращен фасад Гранитного дворца. Он поспешил на берег моря, к подножию гранитного вала, и поскольку кирка, оброненная журналистом, несомненно, упала на берег, то достаточно было найти ее, чтобы определить, куда обращено отверстие, проделанное в стене пещеры.

Кирку Гедеон Спилет разыскал без труда — она вонзилась в песок как раз под окном, пробитым приблизительно на высоте в восемьдесят футов от берега. Скалистые голуби уже влетали и вылетали через это оконце, как будто колонисты для них и отыскали Гранитный дворец.

Инженер задумал разделить левую сторону пещеры на несколько комнат и прихожую, пробить для них «по фасаду» пять окон и дверь. Пять окон! Пенкроф был этим очень доволен, но дверь считал бесполезной роскошью, поскольку старый водосток представлял собой устроенную самой природой лестницу, по которой всегда легко будет проходить в Гранитный дворец.

— Друг мой, — заметил Сайрес Смит, — если нам легко будет по этой лестнице войти к себе в дом, то и другие также легко смогут туда попасть. Я, наоборот, собираюсь крепко-накрепко замуровать отверстие водостока и, если понадобится, совсем его скрыть, а для этого возвести плотину и поднять уровень воды в озере.

— А как же мы будем входить? — спросил моряк.

— По наружной лестнице, — ответил Сайрес Смит. — Сделаем веревочную лестницу. Лишь только взберемся, поднимем ее, и тогда уж никому не влезть в наше убежище.

— Да зачем такая осторожность? — удивился Пенкроф. — Звери здесь, кажется, не очень опасные. А туземцев на нашем острове не имеется.

— Вы вполне в этом уверены, Пенкроф? — спросил Сайрес Смит, глядя на него.

— Ну, как сказать… Совсем быть уверенным нельзя, пока не обследуем весь остров, — ответил моряк.

— Да, — подтвердил Сайрес Смит, — мы ведь пока знаем лишь небольшую часть острова. Но если у нас здесь и нет врагов, могут нагрянуть незваные гости из других мест — эти широты Тихого океана пользуются недоброй славой. Давайте-ка примем меры против возможных опасностей.

Доводы Сайреса Смита были резонны, и Пенкроф без лишних разговоров приготовился выполнить его распоряжения.

Итак, с одной стороны пещеры, представлявшей собою квартиру, следовало пробить по фасаду Гранитного дворца пять окон и дверь, а в великолепный грот, который решили обратить в парадный зал, свет должен был проникать в изобилии через широкий проем в передней стене и круглые оконца. Фасад, находившийся на высоте восьмидесяти футов над берегом, был обращен на восток, и первыми своими лучами солнце слало привет Гранитному дворцу. Новое жилище находилось в той части кряжа, которая тянулась от выступа возле реки Благодарения и до циклопического нагромождения каменных глыб, которое Пенкроф назвал Трущобами. Поэтому порывы лютого норд-оста задевали его лишь вскользь — защитой ему служил вышеуказанный выступ кряжа. Впрочем, в ожидании тех дней, когда будут сделаны рамы, инженер намеревался закрывать оконные проемы прочными ставнями, которые защищали бы жилище от ветра и дождя, а в случае нужды могли быть даже замаскированы.

Но в первую очередь следовало, конечно, пробить эти отверстия, — их еще не было. Долбить твердый гранит ломом было бы очень долго, а, как нам уже известно, Сайрес Смит любил действовать решительно. У него еще оставалось некоторое количество нитроглицерина, это взрывчатое вещество принесло и тут большую пользу. Инженер умело локализовал его действие, и пробоины в граните получились именно в тех местах, которые он наметил. Затем киркой и ломом придали стрельчатую форму пяти оконным проемам «квартиры», широкому окну, слуховым окнам и двери, выровняли края этих пробоин, имевших довольно прихотливые очертания, и через несколько дней благодаря усердию каменщиков Гранитный дворец с восходом солнца уже заливали потоки яркого света, проникавшего в самые темные его тайники.

По замыслу Сайреса Смита, «квартиру» следовало разделить на пять «комнат» с видом на море: налево — передняя с прорубленной дверью, к которой предполагалось добираться по веревочной лестнице, затем кухня шириной в тридцать футов, столовая сорок футов шириной, спальня таких же размеров, и, наконец (по настоянию Пенкрофа), комната для друзей, смежная парадным залом.

«Комнаты» шли в ряд, и «квартира» не занимала всей пещеры, еще оставалось место для коридора, отделявшего ее от длинного и просторного склада для инструментов, провианта и всякого рода запасов. Все, что флора и фауна острова могли дать для нужд колонистов, прекрасно сохранялось бы здесь, не портясь от сырости. Места в складе было достаточно, помещение позволяло все разложить и расставить по порядку. Кроме того, в распоряжении хозяев Гранитного дворца была и маленькая верхняя пещера, которая могла служить амбаром.

Итак, план выработали, оставалось лишь его осуществить. Минеры опять стали кирпичниками, а затем носильщиками: изготовленные ими кирпичи они перенесли на берег и сложили у подножия Гранитного дворца. Сайрес Смит и его товарищи все еще проникали в пещеру через прежний водосток. Такой способ сообщения был очень неудобен: приходилось подниматься на плато Кругозора, обойдя гранитную стену по левому берегу реки, затем спускаться подземным коридором на двести футов вниз, а на обратном пути подниматься по нему. Словом, дорога отнимала много времени и очень утомляла. Сайрес Смит решил, что медлить нечего и пора изготовить веревочную лестницу. Стоило обитателям Гранитного дворца, поднявшись по этой лестнице, убрать ее, никто уже снизу не мог бы проникнуть к ним.

Лестницу изготовили с величайшей тщательностью, ссучив веревки из волокнистых растений при помощи деревянной «вертушки»; прочностью они не уступали толстому канату… Для перекладин взяли легкие и крепкие дощечки, вырезанные из красного кедра; все было сделано умелыми руками Пенкрофа.

Ссучили из волокон растений и другие веревки и установили у двери нечто вроде лебедки. Хотя это приспособление и было сделано довольно грубо, оно очень упростило переноску строительных материалов, и тотчас начались работы внутри пещеры. Извести запасли достаточно, кирпичи лежали в штабелях, готовые к услугам. Строители без особого труда поставили деревянные, довольно топорные стойки для перегородок, и в очень короткий срок «квартира» была разделена на комнаты и склад.

Под руководством Сайреса Смита работа шла чрезвычайно быстро; он и сам орудовал то плотничьим топором, то соколком каменщика. Инженер Смит знал, кажется, любое ремесло и всегда подавал пример своим сметливым и усердным товарищам. Дело спорилось, трудились дружно и даже весело. Пенкроф, работавший и за веревочника, и за плотника, и за каменщика, всех умел посмешить, всех заражал своей бодростью. Его вера в таланты Сайреса Смита была непреложна, ничто не могло бы ее поколебать. Он считал, что инженер Смит способен провести с успехом любое начинание. Как обновить изношенную одежду и обувь (вопрос бесспорно очень важный), чем освещаться в долгие зимние вечера, как воспользоваться дарами природы в плодородной части острова и превратить дикую растительность в культурные насаждения — все теперь казалось Пенкрофу легким: Сайрес Смит поможет справиться со всяческими трудностями, и в свое время колония ни в чем не будет знать недостатка. Пенкроф мечтал о каналах, которые облегчат перевозку добытых природных богатств острова, о разработке каменоломен и шахт, о машинах для всяких промышленных изделий, о целой сети железных дорог, которая покроет весь остров.

Инженер не разочаровывал Пенкрофа, не высмеивал непомерных мечтаний этого славного человека. Он знал, как заразительна уверенность; он даже улыбался, слушая Пенкрофа, и ничего не говорил о тревоге, которую испытывал порой, думая о будущем. Ведь можно было опасаться, что в этой части Тихого океана, далекой от морских путей, ни один корабль не придет им на помощь. Они могли рассчитывать только на самих себя, ибо преодолеть огромное расстояние, отделявшее их остров даже от ближайшей земли, да еще проплыть его в самодельной убогой лодке, было бы, несомненно, попыткой дерзкой и более чем опасной.

Но, как говорил Пенкроф, колонисты острова Линкольна стоили во сто раз больше, чем все прежние Робинзоны, для которых каждая даже малая удача казалась просто-напросто чудом. Ведь у наших аэронавтов были знания, а раз у людей есть знания, они всегда выйдут победителями там, где других ждет прозябание и неминуемая гибель.

На работах по устройству жилища очень отличился Герберт. Умный и деятельный юноша быстро все схватывал и хорошо выполнял. Сайрес Смит с каждым днем все больше к нему привязывался. Герберт любил инженера глубокой и почтительной любовью. Пенкроф видел, как возрастает эта дружба, но не ревновал своего питомца. Наб оставался все таким же, как прежде, и каким вероятно, ему предстояло быть всегда — воплощением мужества, усердия, преданности и самоотверженности. Верил он в своего хозяина, конечно, не меньше Пенкрофа, но не так шумно проявлял свои чувства. Когда моряк бурно восторгался, Наб посматривал на него с таким видом, словно хотел сказать: «А иначе и быть не может!» Он крепко подружился с Пенкрофом, и они уже давно перешли на «ты».

Гедеон Спилет в работе не отставал от других и отнюдь не отличался неловкостью, к великому удивлению Пенкрофа: как же так — «газетчик», способный не только красноречиво говорить, но и хорошо работать руками. Двадцать восьмого мая установили, наконец, лестницу длиной в восемьдесят футов, сделав на ней по меньшей мере сто ступеней. К счастью, Сайресу Смиту удалось разделить ее на две части, воспользовавшись уступом гранитной стены, имевшимся на высоте приблизительно в сорок футов. Старательно выровняв киркой этот уступ, его обратили в своего рода лестничную площадку и закрепили на ней конец первой лестницы, которая теперь раскачивалась вдвое меньше; при помощи веревки ее можно было втянуть в Гранитный дворец. Что касается второй лестницы, то ее нижний конец тоже опирался на эту «площадку», а верхний прикрепили к самой двери. Благодаря такому устройству подниматься по лестнице стало не очень трудно. Впрочем, Сайрес Смит рассчитывал устроить впоследствии гидравлический подъемник, чтобы сберечь время и силы обитателей Гранитного дворца.

Колонисты быстро привыкли взбираться по лестнице, а все они были ловкие, проворные, и Пенкроф, в качестве, моряка, привыкшего лазать по вантам и реям, мог преподать им уроки. Но ему пришлось обучать и Топа. Бедное четвероногое животное совсем не было создано для таких акробатических упражнений. Но Пенкроф оказался терпеливейшим учителем, и в конце концов Топ довольно сносно научился карабкаться по перекладинам лестницы, а через некоторое время взбирался на самый ее верх не хуже дрессированных собак, которых показывают в цирке. Трудно сказать, гордился ли моряк успехами своего ученика; как бы то ни было, поднимаясь по лестнице, он частенько тащил Топа, взвалив его себе на спину, причем пес никогда не выражал неудовольствия на такой способ восхождения.

Заметим, что работы велись самым энергичным образом, ибо приближалось ненастное время; при этом колонисты еще успевали запасаться на зиму провиантом. Журналист и Герберт положительно сделались поставщиками дичи для колонии и ежедневно посвящали охоте несколько часов. Они промышляли только в лесу Жакамара, на левом берегу реки Благодарения, — ни моста через реку, ни лодки у них пока что не было, а поэтому на правый берег они еще не заглядывали. Огромные лесные чащи, которым они дали название лесов Дальнего Запада, оставались для них еще неведомыми. Важную экспедицию для их обследования отложили до первых теплых дней будущей весны. Но в лесу Жакамара имелось достаточно дичи; кенгуру и кабаны водились там в изобилии, и в умелых руках наших охотников заостренные колья, окованные железом, лук и стрелы творили чудеса. Кроме того, Герберт нашел к юго-западу от заводи реки Благодарения кроличий садок, устроенный самой природой: кролики избрали для своих нор сыроватый луг, осененный ивами и поросший душистыми травами, разливающими в воздухе благоухание: тимьяном, богородицыной травкой, базиликом, чебрецом и всякого рода ароматическими растениями из семейства губоцветных, до которых кролики большие охотники.

Увидев эту поляну, журналист сказал, что, раз тут приготовлено такое лакомое угощение для кроликов, будет просто удивительно, если на ней не окажется кроликов. Охотники самым тщательным образом осмотрели природный крольчатник, но вместо кроликов пока что обнаружили только множество полезных растений, которые привлекли бы внимание натуралиста, как интересные образцы растительного царства. Герберт нарвал также базилика, розмарина, мелиссы, буквицы и других целебных трав, из которых одни помогают от грудной болезни, другие от лихорадки, от сердечных спазм или от ревматизма. Когда Пенкроф увидел принесенную Гербертом охапку трав, он спросил, для чего понадобилось это «сено»?

— Это целебные травы, — ответил юноша. — Будем лечиться, если захвораем.

— А зачем нам хворать? Ведь докторов-то на нашем острове нет, — совершенно серьезно ответил Пенкроф.

Против такого соображения возразить было нечего, но все же оно не помешало Герберту собрать большую жатву, и в Гранитном дворце ее встретили благожелательно, тем более что, помимо целебных растений, Герберт принес еще много золотой монарды, известной в Северной Америке под названием «чая Освего»; настой этой травы — превосходный напиток.

После долгих поисков наши охотники набрели, наконец, в тот же день на поляну, которая оказалась сущим кроличьим садком. Вся земля была изрыта там норами и казалась дырявой, как шумовка.

— Норы! — воскликнул Герберт.

— Да, да, — проговорил журналист.

— А есть там кто?

— Это еще вопрос!

Вопрос, однако, быстро разрешился: почти тотчас же во все стороны прыснули сотни маленьких животных, похожих на кроликов и мчавшихся с такой быстротой, что даже Топ за ними не мог бы угнаться. Охотники с собакой тщетно преследовали грызунов — кролики исчезли в мгновение ока. Но Гедеон Спилет твердо решил не уходить, пока он не поймает с полдюжины этих зверьков. Сейчас он хотел только снабдить кроличьими тушками кухню Гранитного дворца, но думал заняться позднее разведением кроликов. Поймать их было бы нетрудно, для этого стоило поставить у отверстия нор несколько силков. Но, силков еще не припасли, а на месте их не из чего было смастерить. Волей-неволей пришлось осматривать каждую нору, шарить в ней палкой — словом, вооружиться терпением, так как иного выхода не было.

Целый час обшаривали норы и наконец изловили четырех грызунов. Оказалось, что эти животные, которых обычно называют американскими кроликами, очень похожи на своих европейских родичей.

Охотники принесли свою добычу в Гранитный дворец и там из них приготовили ужин. Мясо кроликов оказалось превкусным, и поэтому отнюдь не следовало пренебрегать обнаруженным кроличьим поселением: оно могло стать очень ценным подспорьем для колонии, как неистощимый источник мясной пищи.

Тридцать первого мая закончили установку перегородок. Оставалось только обставить комнаты мебелью, но эту работу отложили до скучных зимних дней. В первой комнате, служившей кухней, сложили очаг. Над трубой для дымохода печникам-самоучкам пришлось повозиться. Сайрес Смит нашел, что будет проще всего сделать глиняную трубу; вывести ее через свод, упиравшийся в каменную толщу плоскогорья, конечно, было совершенно невозможно, поэтому пробили дыру в передней стене над окном кухни и наклонно протянули к ней трубу, как делают дымоходы для железных переносных печурок. При сильном восточном ветре, который штурмовал Гранитный дворец с фасада, печка, вероятно, должна была дымить, но с востока ветер дул редко, и к тому же главный повар Наб не придирался к таким пустякам.

Когда устройство квартиры закончили, Сайрес Смит предпринял другую работу — решил заложить жерло прежнего водостока, чтобы совсем преградить доступ в Гранитный дворец со стороны озера. К отверстию подкатили каменные глыбы и, завалив вход, скрепили их цементом. Сайрес Смит пока не счел необходимым затопить этот замурованный вход, подняв плотиной воду в озере до прежнего уровня. Он только замаскировал его, насадив меж камнями травы и кусты; весной они должны были буйно разрастись.

Все же он воспользовался водостоком для того, чтобы отвести из озера пресную воду в новое убежище. Через узкое отверстие, сделанное ниже уровня озера, по водостоку бежала теперь тоненькая струйка, и этот ручеек давал ежедневно от двадцати пяти до тридцати галлонов чистой, прозрачной воды. Итак, обитателям Гранитного дворца никогда не пришлось бы страдать от недостатка в питьевой воде.

Наконец все работы были завершены, и как раз вовремя — наступила ненастная пора. Окна стали закрывать прочными тяжелыми ставнями — в ожидании тех дней, когда инженер удосужится изготовить оконное стекло.

Вокруг окон Гедеон Спилет насадил разнообразные растения, лианы с вьющимися побегами, декоративные травы, красиво расположив их по выступам скалы, и теперь оконные проемы живописно обрамляла зеленая листва.

Обитатели Гранитного дворца не могли нарадоваться на свое прочное, надежное и здоровое убежище. Недаром вложили они в него столько труда! Из окон их взорам открывался широкий морской горизонт, замыкавшийся с севера двумя мысами Челюстей, а с юга — мысом Коготь. Перед ними развертывалась великолепной картиной бухта Соединения. Славные труженики испытывали вполне понятное удовлетворение; Пенкроф не жалел похвал новому жилищу, которое он юмористически называл «квартиркой на шестом этаже со всеми удобствами».

Зима наступила в июне — этот месяц соответствует декабрю в Северном полушарии. Зимняя пора началась холодными ливнями и свирепыми ветрами, завывавшими без передышки. И тут обитатели Гранитного дворца могли как следует оценить свое жилище, недосягаемое для: ярости стихий. Прежнее их убежище плохо защищало бы их от зимних холодов; могло случиться также, что туда снова вторгнутся волны во время больших приливов, когда; их подхлестывают ветры, налетающие с открытого моря. Предвидя такую беду, Сайрес Смит даже принял некоторые меры предосторожности; он желал уберечь от порчи кузнечный горн и плавильные печи, сложенные теперь в Трущобах.

Весь июнь колонисты употребили на различные работы, не забывая, однако, охоты и рыбной ловли, так что запасы в их кладовой не оскудевали. Пенкроф собирался, как только у него выдастся свободный часок, заняться устройством всякого рода западней, на которые он возлагал большие надежды. Он наделал из волокон растений множество силков, и теперь крольчатник ежедневно доставлял Гранитному дворцу изрядное количество кроличьих тушек. Набу некогда было и передохнуть — он все трудился над соленьем и копченьем мяса, запасая его впрок.

Давно пора было подумать об одежде. У колонистов имелось только то платье, в котором они были, когда их выбросило на остров. Одежда эта была теплая, сшита из добротных, прочных тканей, каждый берег ее, старался держать в чистоте, но все же она поизносилась и требовала замены. А кроме того, в случае суровой зимы она плохо защищала бы от холода.

Но как раз об одежде изобретательный Сайрес Смит не позаботился — он занят был удовлетворением других, более насущных нужд: устройством убежища, обеспечением пищей, и, хотя вот-вот могли нагрянуть холода, вопрос об одежде еще не был разрешен. Колонисты смирились с мыслью, что первую зиму всем придется немного померзнуть. Ничего не поделаешь, роптать на испытания не следует. Вот придет весна, тогда поведут охоту на муфлонов, которых видели при обследовании горы Франклина, и настригут с них шерсти. А уж Сайрес Смит сумеет изготовить из этой шерсти теплые и прочные ткани… Каким образом? Он придумает.

— Ну что ж, придется зимой сидеть в Гранитном дворце да греться у камелька, — сказал Пенкроф. — Дров у нас много, нечего их жалеть.

— Да ведь остров Линкольна находится не на очень высоких широтах, — заметил Гедеон Спилет. — Может быть, зима тут совсем и не суровая. Помнится, вы говорили, Сайрес, что в Северном полушарии на тридцать пятой параллели лежит Испания. Правда?

— Совершенно верно, — ответил инженер, — но ведь и в Испании случаются очень суровые зимы, — холод, снег, лед! Может быть, зима не щадит и остров Линкольна. Но как бы то ни было, это все же остров, и поэтому климат на нем должен быть более мягкий.

— А почему, мистер Сайрес? — спросил Герберт.

— Видишь ли, голубчик, море является как бы огромным хранилищем тепла, которое накапливается в нем в летнюю пору. Летом солнце нагревает его, а зимой море отдает в воздух сбереженное тепло, поэтому на побережьях морей и океанов средняя температура летом ниже, а зимой выше, чем в глубине материка.

— Посмотрим, посмотрим, — заключил Пенкроф. — Будут холода или не будут — это меня мало беспокоит. А вот дни уже стали короче, вечера длиннее. Не обсудить ли нам вопрос об освещении нашего дома?

— Ничего нет легче, — ответил Сайрес Смит.

— Обсудить? — спросил моряк.

— Разрешить.

— А когда начнем разрешать?

— Завтра. Устроим охоту на тюленей.

— Будем, значит, делать сальные свечи?

— Ну что вы, Пенкроф! Стеариновые, а не сальные.

Действительно, таков был замысел инженера — замысел вполне осуществимый, так как в распоряжении колонии имелись теперь известь и серная кислота, а тюлени, облюбовавшие островок Спасения, могли дать жир, необходимый для изготовления свечей.

Наступило воскресенье, 4 июня. Это был праздник — троицын день, и решено было отметить его. Все работы прекратили, посвятив этот день отдыху и молитве. Теперь колонисты острова Линкольна возносили к небу благодарения. Они уже не были несчастными людьми, потерпевшими крушение и выброшенными на голый островок. Они больше ни о чем не просили, они благодарили провидение.

На следующий день, 5 июня, в довольно пасмурную погоду, отправились на островок Спасения. Чтобы переправиться вброд через пролив, надо было ждать, когда, спадет вода, и тут колонисты решили, что они обязательно построят, как сумеют, лодку, — тогда им легче будет сообщаться с островком и с любым местом на побережье и можно будет подняться в ней вверх по реке Благодарения во время большой экспедиции для обследования юго-западной части острова, которое было отложено до первых вешних дней.

Тюленей на лежбище оказалось много, и охотники вооружившись палицами с железными наконечниками, без особого труда забили с полдюжины тюленей. Наб и Пенкроф освежевали туши, но принесли в Гранитный дворец только жир и шкуры — из шкур предполагалось сшить прочную обувь.

Охота принесла Сайресу Смиту около трехсот килограммов тюленьего жира, и инженер решил употребить его на выделку свечей.

Способ производства он применил самый простой, и если не получил свечей высшего сорта, то все же они были вполне пригодны для освещения. Будь у Сайреса Смита одна только серная кислота, и то он мог бы, обработав ею какое-либо вещество, вроде тюленьего жира, выделить из этой смеси глицерин, а затем, залив полученное соединение крутым кипятком, он без труда высвободил бы из него олеин, пальметин и стеарин. Но для упрощения дела Сайрес Смит предпочел омылить жир раствором извести. Таким способом он получил известковое мыло, которое под действием серной кислоты легко было разложить на сернистую известь и на жирные кислоты.

Из трех этих кислот — олеиновой, пальметиновой и стеариновой — олеиновая кислота, находившаяся в жидком состоянии, была отжата давлением, а две остальные образовали ту массу, из которой надо было отливать свечи.

Изготовление свечей заняло лишь сутки. Фитили после нескольких проб сделали из растительных волокон и окунули их в расплавленную массу; получились настоящие стеариновые свечи, сформованные вручную, им не хватало лишь отбелки и полировки. Конечно, они уступали качеством свечам фабричной выделки, у которых фитиль пропитывается борной кислотой, а поэтому стекленеет по мере сгорания и сгорает весь целиком; но Сайрес Смит сделал пару превосходных щипчиков, чтобы снимать нагар, и в долгие зимние вечера самодельные свечи сослужили большую службу обитателям Гранитного дворца и получили высокую оценку с их стороны.

Весь июнь кипела работа по отделке нового жилища. Столярам нашлось много дела. Принялись также улучшать изготовленные раньше инструменты, считая их теперь слишком топорными; пополнили набор инструментов новыми. Так, например, в Гранитном дворце появились ножницы. Наконец-то колонисты могли постричься, и если не побриться, то хоть подправить бороду и придать ей любую форму по своему вкусу. Правда, Герберт был еще безусым юнцом, а у Наба борода плохо росла, зато их товарищи так обросли, что появление ножниц оказалось очень кстати.

Бесконечных трудов стоило сделать ручную пилу, так называемую ножовку, но в конце концов ее смастерили, и направляемая сильной рукой, она прекрасно резала древесину и вдоль и поперек. При помощи пилы наделали столов, табуреток, скамеек, шкафов и обставили этой мебелью главные комнаты; соорудили кровати, но единственной постельной принадлежностью у каждого был тюфяк из морской травы. Прекрасный вид имела теперь кухня с ее многоярусными полками и расставленной на полках разнообразной глиняной утварью, с кирпичной печкой и даже с кусками пемзы для чистки посуды; Наб священнодействовал там, словно химик в своей лаборатории.

Вскоре столяры стали плотниками: после того как был создан при помощи взрыва новый водосток, стало необходимым построить два моста — один на плато Кругозора, другой на берегу моря. Ведь теперь и плато и берег пересекал быстрый поток, через который приходилось перебираться, чтобы попасть в северную часть острова. Желая избежать переправы, колонисты волей-неволей делали большой крюк и огибали плато с западной стороны, доходя до самых истоков Красного ручья. Проще всего было перебросить два мостика длиною в двадцать — двадцать пять футов; для наведения их потребовалось несколько стволов деревьев, кое-как обтесанных топором. Эти работы заняли несколько дней, а как только мосты были готовы, Наб и Пенкроф воспользовались ими для путешествия к устричной отмели, которую в свое время открыл Герберт. Они захватили с собой грубо сделанную тележку, заменившую прежнюю неудобную плетенку, и привезли с отмели несколько тысяч устриц, которые быстро прижились на новом месте. Среди подводных скал, близ устья реки Благодарения, появилась новая устричная колония. Устрицы были превосходного вкуса, и в Гранитном дворце ежедневно лакомились ими.

Как видите, остров Линкольна, хотя он был исследован поселенцами лишь в незначительной части, уже доставлял им все необходимое. И казалось весьма вероятным, что в его лесах, тянувшихся от реки Благодарения до Змеиного мыса, в самых потаенных уголках щедрая природа припасла для них новые сокровища.

Только одного ее дара не хватало поселенцам острова, и это оказалось для них тяжелым лишением. У них было достаточно и мясной пищи и растительной, служившей приправой к мясу; отвар из корней драцены, подвергнутый брожению, давал им кисловатый, похожий на пиво напиток, который они предпочитали воде; хотя на острове не было ни сахарного тростника, ни сахарной свеклы, они даже выделывали сахар, собирая для этого сладкий сок сахарного клена (Acer sacharinum) — одного из представителей семейства кленовых, произрастающих во всех странах умеренного климата, на острове его было довольно много; они приготовляли очень приятный чай из монарды, обильно разросшейся в крольчатнике, и, наконец, у них в избытке имелась соль, единственный минерал, употребляющийся человеком в пищу, — не было у них только хлеба.

Быть может, впоследствии колонистам удалось бы заменить хлеб каким-нибудь похожим на него суррогатом: крупой из сердцевины саговой пальмы или мучнистыми плодами хлебного дерева — возможно, что это ценнейшее дерево росло в лесах южной части острова, но пока оно еще не встречалось колонистам.

Однако и тут провидение пришло им на помощь. Правда, эта помощь явилась в виде бесконечно малой величины, но при всей своей изобретательности, при всем своем уме, Сайрес Смит не мог бы создать того, что Герберт совершенно случайно нашел однажды за подкладкой своей куртки, когда занялся ее починкой.

В этот день с неба потоками низвергался ливень, обитатели Гранитного дворца коротали время за разными поделками, собравшись вместе в своем «зале», и вдруг юноша воскликнул:

— Вот так штука! Смотрите, мистер Сайрес, — зернышко пшеницы!

И он показал товарищам зерно, одно-единственное зернышко, попавшее из дырявого кармана куртки за подкладку.

Находка объяснялась очень просто. В Ричмонде Герберт всегда сам кормил диких голубей, которых подарил ему Пенкроф, и имел обыкновение держать для них в кармане корм.

— Зерно пшеницы? — с живостью спросил инженер.

— Да, мистер Сайрес. Но только одно, одно-единственное!

— Ну, голубчик, одолжил! — смеясь, воскликнул Пенкроф. — Право, одолжил!.. Да что ж мы можем сделать из одного зернышка?

— Хлеб будем печь, — ответил Сайрес Смит.

— Хлеб, булки, пирожные, торты! — насмешливо подхватил моряк. — Много воды утечет, пока это зернышко накормит нас до отвала хлебом.

Не придавая никакого значения своей находке, юноша; хотел было бросить ее на пол, но Сайрес взял зерно; из рук Герберта и, внимательно его рассмотрев, определил, что оно нисколько не повреждено.

— Пенкроф, — спокойно спросил он, глядя на моряка в упор, — сколько колосьев вырастает из одного хлебного зерна? Вы знаете?

— Один колос, я полагаю, — ответил моряк, удивленно посмотрев на него.

— Нет, Пенкроф, — десять! А вы знаете, сколько зерен в одном колосе?

— Ей-богу, не знаю.

— В среднем — восемьдесят, — сказал Сайрес Смит. — И вот, если мы посадим это зерно, то при первом урожае соберем восемьсот зерен, а они дадут нам при втором урожае шестьсот сорок тысяч зерен, а при третьем — пятьсот двенадцать миллионов, а при четвертом — более четырехсот миллиардов зерен. Вот какова пропорция!

Товарищи молча его слушали. Такие цифры их ошеломили. Однако подсчеты Сайреса Смита были правильны.

— Да, друзья мои, — продолжал инженер. — Волею природы потомство хлебного зернышка возрастает в геометрической прогрессии. Впрочем, размножение пшеницы, зерно которой дает при первом урожае восемьсот зерен, — ничто по сравнению с маком, у которого в одной коробочке тридцать две тысячи зерен, и с табаком, у которого один корень дает триста шестьдесят тысяч семечек. Если б не многочисленные причины, мешающие их размножению, два этих растения заполонили бы в несколько лет весь шар земной.

И инженер снова принялся допрашивать Пенкрофа:

— А теперь скажите, Пенкроф, вы знаете, сколько буассо составят четыреста миллиардов зерен?

— Нет, не знаю, — ответил моряк. — Зато уж наверняка знаю, что я — дурень.

— Да будет вам известно, что это составит три миллиона буассо, считая по сто тридцать тысяч зерен на буассо.

— Три миллиона буассо? — воскликнул Пенкроф.;

— Три миллиона.

— За четыре года?

— За четыре года, — подтвердил Сайрес Смит, — и даже за два, если в этих широтах мы будем собирать, как я надеюсь, два урожая в год.

Тут уж Пенкроф не мог удержаться и, по своему обыкновению, оглушительно крикнул «ура».

— Итак, Герберт, — добавил инженер, — твоя находка очень важна для нас. В тех условиях, в каких мы здесь оказались, друзья мои, все может сослужить нам службу. Не забывайте этого, прошу вас.

— Не беспокойтесь, мистер Сайрес, не забудем, — ответил Пенкроф. — И если я найду семечко табаку, которое дает по триста шестьдесят тысяч семечек, то — уж будьте уверены — я не пущу его по ветру! А теперь, знаете, что мы должны сделать?

— Посадить зернышко, — ответил Герберт.

— Да, — согласился Гедеон Спилен, — и надо посадить его с должной почтительностью, ибо в нем заложены наши будущие урожаи.

— Только бы оно проросло! — воскликнул моряк.

— Обязательно прорастет, — ответил Сайрес Смит.

Дело происходило 20 июня, в пору, самую благоприятную для посадки единственного и оттого драгоценного зернышка пшеницы. Сперва хотели было посадить его в глиняный горшок, но, рассудив, решили положиться на природу и доверить его непосредственно земле. Посев произвели в тот же день, и, разумеется, приняты были все меры, чтобы это важнейшее дело прошло успешно.

Погода немного прояснилась; колонисты поднялись на плато Кругозора и выбрали неподалеку от Гранитного дворца защищенный от ветра уголок, куда солнце, наверно, слало в полдень весь жар своих лучей. Землю там очистили от камней, старательно вскопали, разрыхлили, можно сказать даже перебрали руками, растирая каждый комочек, удалили всех червей и жучков, подбавили слой перегноя, подмешав к нему немного извести, и, наконец, торжественно посадили зерно в увлажненную землю и обнесли это место изгородью.

У колонистов было такое чувство, словно они заложили краеугольный камень величественного здания. Пенкрофу вспомнился тот день, когда он с такими предосторожностями готовился зажечь единственную уцелевшую спичку. Но теперь дело было куда важнее — ведь огонь злополучные аэронавты тем или иным способом, рано или поздно добыли бы, но никакие силы человеческие не могли бы возродить пшеничное зернышко, если б оно, к несчастью, погибло.

Теперь не проходило ни одного дня, чтобы Пенкроф не побывал на «хлебном поле», как он совершенно серьезно называл то место, где посадили зерно пшеницы. И плохо приходилось насекомым, дерзавшим забраться туда! Пенкроф не давал им пощады.

В конце июня, после бесконечных дождей, наступила зима. И 29 июня термометр Фаренгейта наверняка показал бы не больше двадцати градусов выше нуля (6,67° мороза по Цельсию).

Следующий день, 30 июня, соответствующий в Северном полушарии 31 декабря, пришелся на пятницу. Наб посетовал, что год кончается «несчастливым днем», на это Пенкроф ответил, что новый год зато приходится на субботу — на «счастливый день», а это гораздо приятнее.

Как бы то ни было, новый год начался сильным морозом. В устье реки Благодарения громоздились льдины, вскоре замерзло и озеро.

Несколько раз пришлось пополнять запас топлива. Пока река еще не стала, Пенкроф несколько раз сплавил по ней огромные плоты. Словно неутомимый двигатель, тащила она бревна вниз по течению, но тут и ее сковало льдом. К дровам, в изобилии добытым в лесу, добавили несколько тележек каменного угля, за которым пришлось путешествовать к подножию отрогов горы Франклина. Сильный жар, который дает каменный уголь, был оценен в Гранитном дворце должным образом, ибо холода усилились, и 4 июля температура упала до восьми градусов по Фаренгейту (13° мороза по Цельсию). Сложили вторую печку, в столовой, где теперь все вместе проводили время за работой.

В морозные дни Сайрес Смит мог только порадоваться, что ему в свое время пришла в голову мысль отвести к Гранитному дворцу ручеек из озера. Вода просачивалась подо льдом в отверстие прежнего стока, бежала под землей, не замерзая, и заполняла водоем, устроенный в углу пещеры, за складом, а избыток ее стекал через колодец в море.

Погода все это время стояла совершенно сухая, и колонисты, одевшись насколько возможно теплее, отправились на разведку, решив посвятить целый день обследованию юго-восточной части острова — между рекой Благодарения и мысом Коготь. В этих болотистых местах они собирались и поохотиться, полагая, что там должно быть очень много водяной птицы.

До болот нужно было пройти восемь-девять миль да столько же обратно, и, следовательно, экспедиция должна была занять весь день. Поскольку она направлялась в места, совсем еще не разведанные, решили, что в ней примет участие вся колония. И вот 5 июля, в шесть часов утра, едва забрезжил рассвет, Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Герберт, Наб и Пенкроф, вооружившись палицами, силками, луками и стрелами и захватив достаточный запас провизии, вышли из Гранитного дворца. Топ, которого тоже взяли с собой, весело бежал впереди отряда.

Решили идти кратчайшим путем, перебравшись через реку Благодарения по ледяным торосам.

— Не очень это удобно! — заметил Гедеон Спилет. — Настоящий мост надежнее.

Тут же было решено включить в план предстоящих работ постройку «надежного моста».

Исследователи впервые вступили на правый берег реки Благодарения и смело двинулись через лес, где высились в глубокой тишине покрытые снегом хвойные деревья-великаны.

Не успели колонисты пройти и полмили, как из лесной чащи выскочило и понеслось стремглав целое семейство каких-то зверей, которых вспугнул Топ.

— Смотрите, смотрите, как будто лисицы! — закричал Герберт, глядя вслед удиравшей стае.

Это и в самом деле были лисицы, но необыкновенно крупные и лаявшие, как собаки. Последнее обстоятельство так поразило Топа, что он, растерявшись, остановился, и быстроногие звери исчезли.

Топу, неискушенному в естествознании, можно было простить его удивление. Но как раз этот лай и помог Герберту определить происхождение этих странных лисиц — рыжевато-серых с черным хвостом, украшенным на конце белой кисточкой. Он сразу же определил, что они относятся к породе американских диких собак, которые водятся в Чили, на Фолклендских островах и во всех странах Америки, лежащих между тридцатой и сороковой параллелью. Герберт очень досадовал, что Топу не удалось поймать ни одного из этих хищников.

— А их едят? — спросил Пенкроф, который рассматривал любых представителей островной фауны с гастрономической точки зрения.

— Нет, — ответил Герберт. — Но вот что любопытно, зоологи до сих пор еще не установили, как устроен зрачок у этих лисиц, — могут ли они видеть не только днем, но и ночью, и не следует ли отнести их к породе настоящих собак.

Сайрес Смит с невольной улыбкой слушал объяснения юного натуралиста, свидетельствовавшие о его недюжинных познаниях и уме. У Пенкрофа же пропал всякий интерес к лисицам, раз оказалось, что они не съедобны. Однако он заметил, что когда при Гранитном дворце устроят птичник, то надо будет принять меры против возможных нападений этих четвероногих разбойников. Никто ему не возражал.

Обогнув мыс Находки, путники увидели длинную полосу песчаного берега и морскую ширь. Было восемь часов утра. Чистую лазурь неба не омрачало ни одно облачко, как то нередко бывает в сильные холода; пощипывал мороз, но Сайрес Смит и его товарищи, разогревшись от ходьбы, почти его не замечали. Впрочем, день был тихий, безветренный, а когда ветра нет, куда легче переносить даже крепкие морозы. Солнце сияло, но не грело, его огромный диск, поднимавшийся над водой, как будто тихо покачивался в небе. Море простиралось спокойной гладью, ярко-синее, словно залив Средиземного моря в погожий день. Вдали, милях в четырех к юго-востоку, четко вырисовывались очертания мыса Коготь, изогнутого, как турецкий ятаган. Слева болотистую низину отграничивала узкая стрелка, казавшаяся в лучах восходящего солнца огненной чертой. Несомненно, в этой части бухты Соединения, ничем, даже песчаной отмелью, не отделенной от открытого моря, корабли, гонимые восточными ветрами, не нашли бы себе пристанища. По застывшей, спокойной поверхности моря, по ровному синему цвету воды, не замутненной желтоватыми пятнами, и, наконец, по отсутствию рифов чувствовалось, что берег обрывается кручей и тут сразу же начинаются страшные глубины океана. Леса Дальнего Запада остались позади, — милях в четырех едва виднелись темной стеной их первые заросли. Картина вокруг была унылая, колонисты как будто очутились на мрачных берегах какого-нибудь острова Антарктики, покрытого снегом и льдами. Путники сделали привал, чтобы позавтракать. Разожгли костер из высохших водорослей. Наб приготовил завтрак, состоявший из холодного мяса и «чая Освего».

Колонисты ели, настороженно глядя вокруг, — эта часть острова Линкольна оказалась такой бесплодной, представляла такой резкий контраст с западной его стороной! И журналист сказал, что если б по воле случая они, потерпев крушение, очутились на этом берегу, у них составилось бы самое безотрадное представление о своих будущих владениях.

— Я даже думаю, что вряд ли нам удалось бы достигнуть этого берега, — добавил Сайрес Смит. — Глубина здесь большая, из моря не поднимается ни одной скалы, на которой мы могли бы найти себе пристанище. Близ Гранитного дворца в море есть хоть отмели, есть островок — это все же увеличивало возможности спасения. А здесь ровно ничего — только бездна!

— Странное дело, — задумчиво сказал Гедеон Спилет, — остров наш довольно мал, а какое тут разнообразие поверхности и почвы! В сущности говоря, подобное разнообразие можно было ожидать лишь на обширном пространстве суши, на каком-нибудь материке. Западная часть острова поражает своими природными богатствами и плодородием почвы. Словно ее омывает теплое течение, идущее из Мексиканского залива, а к северным и юго-восточным берегам как будто подступает Ледовитый океан.

— Вы правы, дорогой Спилет, — сказал Сайрес Смит. — Меня это тоже поражает. Весь остров, его очертания, его природа какие-то необыкновенные. Здесь словно собраны образцы всех пейзажей, какие можно встретить на материке, и я не удивлюсь, если окажется, что наш остров был когда-то частью материка.

— Что? Материк посреди Тихого океана? — воскликнул Пенкроф.

— А почему это невозможно? — спросил Сайрес Смит. — Разве не может быть, что Австралия, Новая Ирландия и все, что английские географы называют Австралазия, некогда представляли собою вместе с нынешними архипелагами Тихого океана единый материк, шестую часть света, такую же большую, как Европа или Азия, как Африка и обе Америки? Я вполне допускаю, что все острова, поднимающиеся ныне над бескрайней ширью Великого океана, не что иное, как горные вершины материка, поглощенного морской пучиной, но в доисторические времена он возвышался над водами океана.

— Так же, как Атлантида? Верно? — сказал Герберт.

— Да, дитя мое… Если только Атлантида когда-нибудь существовала.

— Так что ж, может, остров Линкольна был частью этого затонувшего материка? — спросил Пенкроф.

— Весьма возможно, — ответил Сайрес Смит, — и тогда вполне понятным станет разнообразие даров природы, какие мы тут встречаем.

— И значительное количество животных, которые водятся на нем, — добавил Герберт.

— Да, дружок, — ответил инженер. — Вот ты мне и подсказал еще один довод в пользу моего предположения. Ведь мы на нашем острове видели очень много животных, и любопытнее всего, что животный мир отличается здесь большим разнообразием. Причина же, по моему мнению, та, что остров Линкольна некогда был частью какого-то обширного материка, который постепенно погрузился в пучину океана.

— Вот как! — отозвался Пенкроф, видимо не совсем доверяя сказанному. — Стало быть, даже этот остаток прежнего материка тоже может исчезнуть, и тогда уж между Америкой и Азией не будет никакой суши?

— Нет, отчего же, — ответил Сайрес Смит, — будут новые материки. Их сейчас строят миллиарды миллиардов крошечных существ.

— Кто строит? Какие такие каменщики?

— Коралловые полипы, — ответил Сайрес Смит. — Ведь это они непрестанной своей работой создали остров Клермон-Тоннер, многочисленные атоллы и другие коралловые острова Тихого океана. Сорок семь миллионов этих полипов весят только один гран, а все же такие микроскопические организмы, поглощая соли и другие твердые вещества, растворенные в морской воде, усваивая их, вырабатывают известняк, а из него образуются огромные подводные сооружения, плотностью и твердостью не уступающие граниту. Некогда, в первозданные времена, природа творила Землю при помощи огня, вздымала складками кору земную, а теперь она возложила на микроорганизмы обязанность заменить огонь, ибо в недрах земного шара его движущая сила явно уменьшилась — об этом говорит нам большое количество потухших вулканов, разбросанных по поверхности нашей планеты. И я полагаю, что пройдут века и неустанная работа коралловых полипов, быть может, обратит Тихий океан в обширный материк, где поселятся грядущие поколения людей и принесут туда цивилизацию.

— Ой, долго ждать! — заметил Пенкроф.

— Природа не торопится, время работает на нее, — ответил инженер.

— А зачем нам новые материки? — спросил Герберт. — Мне кажется, человечеству вполне достаточно тех пределов Земли, какие сейчас у него есть. А ведь природа не делает ничего бесполезного.

— Действительно, ничего бесполезного она не делает, — согласился Сайрес Смит. — Но вот как можно объяснить, зачем в будущем человечеству понадобятся новые материки, и как раз в тропической зоне, где встречаются коралловые острова. По-моему, такое объяснение вполне допустимо.

— Мы слушаем, мистер Сайрес, — отозвался Герберт.

— Вот в чем дело: большинство ученых сходятся во мнении, что земной шар когда-нибудь погибнет, или, вернее, что из-за его охлаждения всякая жизнь на Земле окажется невозможной. Не согласны они лишь в объяснении причины такого охлаждения. Одни считают, что оно произойдет из-за понижения температуры Солнца, которое наступит через многие миллионы лет, другие говорят, что постепенно угаснет тот огонь, что горит в недрах Земли. Влияние его, на мой взгляд, гораздо значительнее, чем это обычно предполагают. Я лично как раз придерживаюсь этой последней гипотезы, и вот почему. Возьмем, например, Луну. Это совершенно остывшее светило, и на ней уже невозможна никакая жизнь, хотя количество тепла, которое Солнце изливает на ее поверхность, не изменилось. Остыла же Луна из-за того, что в ее недрах совершенно угасли огненные вихри, которым она обязана своим возникновением, как и все тела звездного мира. Короче говоря, какая бы ни была причина, но Земля наша когда-нибудь остынет; остывание произойдет, конечно, не сразу, а постепенно. Что же тогда случится? В более или менее далеком будущем зона умеренного климата станет такой же необитаемой, как теперь необитаемы полярные области. Населяющие ее люди и животные отхлынут к широтам, получающим больше солнечного тепла. Совершится великое переселение. Европа, Центральная Азия, Северная Америка постепенно будут оставлены так же, как Австралазия и удаленные от экватора области Южной Америки. Растительность последует за переселением человечества. Флора, а вместе с ней и фауна передвинутся к экватору, жизнь сосредоточится главным образом в центральных частях Южной Америки и Африки. Лопари и самоеды найдут привычные им климатические условия побережья Ледовитого океана на берегах Средиземного моря. Кто может поручиться, что в эту эпоху экваториальные области не окажутся слишком тесны для человечества, что они смогут вместить и прокормить все население земного шара? Почему не предположить, что предусмотрительная природа уже теперь закладывает близ экватора основы нового материка для грядущего переселения растительного и животного мира и что она возложила созидание этого материка на коралловых инфузорий? Я часто размышлял над всеми этими вопросами, друзья мои, и серьезно думаю, что когда-нибудь облик нашей планеты совершенно изменится. Поднимутся из бездн морских новые континенты, а старые опустятся в пучину океанов. В грядущие века новые Колумбы откроют уже неведомые человечеству земли, образованные вершинами Чимборасо, Гималаев или Монбланом, — клочки, поглощенные океанами материков — Америки, Азии, Европы. А потом и новые материки тоже станут необитаемы, угаснет тепло Земли так же, как угасает оно в бездыханном теле, исчезнет жизнь на нашей планете, если не на веки веков, то на какое-то долгое время. И может быть тогда наш сфероид, казалось почивший смертным сном, возродится к жизни в каких-то новых, лучших условиях! Но все это, друзья, тайны мироздания, ведомые лишь творцу всего сущего. Заговорив о работе коралловых полипов, я, может быть, слишком увлекся догадками о судьбах Земли.

— Дорогой Сайрес, — ответил Гедеон Спилет, — эти теории для меня — пророчества. Когда-нибудь они исполнятся.

— Это тайна провидения, — ответил Сайрес Смит.

— Ну и дела! — воскликнул Пенкроф, слушавший инженера с напряженным вниманием. — А скажите, пожалуйста, мистер Сайрес, может, и остров Линкольна тоже построен полипами?

— Нет, — ответил Сайрес Смит, — он чисто вулканического происхождения.

— Значит, он когда-нибудь исчезнет?

— Возможно.

— Надеюсь, нас тогда уже тут не будет.

— Конечно, не будет. Успокойтесь, Пенкроф. Зачем нам тут вековать? Уж мы как-нибудь отсюда выберемся.

— Но пока что давайте устраиваться здесь как будто навсегда, — сказал Гедеон Спилет. — Ничего не надо делать наполовину.

Слова эти стали заключением беседы. Завтрак закончился. Исследователи двинулись дальше и дошли до кромки болот.

Болота занимали огромное пространство, тянулись до округлого выступа на юго-восточной оконечности острова, общая их площадь составляла приблизительно двадцать квадратных миль. Топкая почва состояла из глины и кремнезема, смешанных с гниющими остатками растений. Тут росли тростник, болотный мох, осока, рогоз; кое-где поверхность трясины покрывал толстый слой дерна, похожий на ковер из зеленого бобрика, кое-где поблескивали на солнце затянутые льдом «окна» болота. Никакие дожди, никакие разливы внезапно вздувшейся реки не могли бы так затопить эти низины. Само собою напрашивалась правильная мысль, что здесь просачивались на поверхность земли грунтовые воды. Следовало опасаться, что в летнюю жару воздух на болоте насыщали вредоносные миазмы, порождающие болотную лихорадку.

Над камышами и у самой поверхности воды летало множество птиц. Искусные стрелки, знатоки охоты на болотах, не потеряли бы здесь зря ни одного выстрела. Дикие утки, шилохвости, чирки, кулики жили тут большими стаями, и вся эта непуганая дичь свободно подпускала к себе людей.

Одним зарядом дроби наверняка удалось бы уложить несколько десятков птиц — так тесно сидели они у воды. Наши охотники могли бить их только стрелами. Трофеев это давало, конечно, меньше, но бесшумные стрелы имели то преимущество, что не распугивали птиц, тогда как от гулкого выстрела они разлетелись бы во все стороны. Охотники удовольствовались на первый раз скромной добычей, состоявшей из дюжины уток; у этих уток было белое оперение с коричневой опояской, зеленая шапочка, черные крылья с белыми и рыжими крапинками, плоский клюв — Герберт сразу узнал в них казарок. Топ усердно подбирал подстреленных птиц; в их честь стоячим водам дали название «Утиное болото». Итак, у колонистов появился новый обильный источник дичи. В дальнейшем следовало только не лениться ходить туда. Кроме того, было весьма вероятно, что некоторые породы этих птиц удастся если не обратить в домашних, то хотя бы переселить в окрестности озера, где они были бы у охотников под рукой.

В пятом часу вечера Сайрес Смит и его товарищи тронулись в обратный путь, пересекли Утиное болото и перебрались через реку Благодарения по ледяному мосту.

В восемь часов вечера все уже были в Гранитном дворце.

Холода стояли до пятнадцатого августа, но особенно сильных морозов не было. В безветренную погоду переносить их было довольно легко, но когда дул ветер, колонистам приходилось туго, так как одежда плохо их защищала. Пенкроф уже досадовал, что на острове Линкольна не нашли себе приюта несколько медвежьих семейств вместо лисиц и тюленей, у которых, по его мнению, мех немножко подгулял.

— Да, вот медведи хорошо одеты — по-зимнему! — говорил он. — Снять бы с какого-нибудь мишки шубу да на себя ее приспособить… Тепло!

— Ишь ты какой! — смеясь, поддразнивал Наб. — Так тебе и отдаст мишка добровольно свою шубу. Он не из добреньких.

— Не даст, так сами возьмем, Наб. Придется ему отдать, придется, — непререкаемым тоном возразил Пенкроф.

Но медведей не водилось на острове, по крайней мере они ни разу не показывались.

Все же Герберт, Пенкроф и журналист принялись ставить западни на плато Кругозора и на опушке леса. Пенкроф считал, что любая добыча придется кстати, и обновят ли западни грызуны или хищники, они будут приняты в Гранитном дворце с почетом.

Кстати сказать, западни были устроены очень просто: вырытая яма сверху была прикрыта ветками и травой, а на дне — приманка, привлекавшая зверей сильным запахом, — вот и все. Ямы рыли не где попало, а там, где встречались многочисленные следы, указывающие, что четвероногие часто посещают эти места. Охотники ежедневно ходили осматривать свои западни и в первый же день нашли там трех представителей той самой породы лисиц, которые им уже встречались на правом берегу реки Благодарения.

— Да что ж это такое! От лис проходу нет в здешних краях! — возмущался Пенкроф, вытащив из ямы третью лису, имевшую весьма озадаченный вид. — А звери-то совсем никудышные!

— Ну, не скажи, — заметил Гедеон Спилет. — И лисицы пригодятся!

— На что они нам?

— Пойдут на приманку для западней!

Журналист был прав: тушки убитых лис положили в ямы в качестве приманки.

Моряк наделал также силков из волокон гибиска, от них было больше толку, чем от вырытых ям. Редкий день не попадали в силки обитатели крольчатника. Неизменно к столу подавалось жаркое из кролика, но Наб умел разнообразить соусы, и его сотрапезникам не приходилось жаловаться.

В середине августа раза два-три из ям вытаскивали не лисиц, а животных более полезных, — туда попало несколько пекари, какие уже встречались на севере острова. Пенкроф не стал спрашивать — съедобны ли они, — это сразу было видно по их сходству с домашними свиньями, которых разводят в Америке и в Европе.

— Только ты поосторожнее, Пенкроф, — предупредил Герберт. — Это ведь не домашняя свинья.

— Полно, голубчик, — ответил Пенкроф и, наклонившись над ямой, вытащил оттуда добычу за маленький закрученный шнурочек, служивший хвостом этому представителю семейства парнокопытных. Позвольте уж мне думать, что это настоящие свиньи.

— А зачем тебе так думать?

— Приятно.

— Ты так любишь свиней?

— Свинину люблю, особенно свиные ножки. Будь у свиней не четыре, а восемь ног, я еще больше любил бы их.

Пойманные животные принадлежали к одному из четырех видов пекари, а именно к виду «таясу», представители которого отличаются темным цветом шкуры и не имеют торчащих длинных клыков, какими вооружены их сородичи. Пекари обычно живут небольшими стадами, и, вероятно, их водилось много в лесистой части острова. Как и обыкновенные свиньи, они съедобны с головы до ног. Пенкроф больше ничего от них и не требовал.

В середине августа вдруг произошла резкая перемена погоды: подул северо-западный ветер, мороз уменьшился на несколько градусов, и водяные испарения, скопившиеся в воздухе, выпали в виде снега. Весь остров покрылся белой пеленой и предстал перед своими обитателями в новом облике. Снег шел густыми хлопьями несколько дней, толщина его покрова быстро достигла двух футов.

Ветер все крепчал, вскоре перешел в бурю, и с высоты Гранитного дворца слышно было, как море ревет и бьется о скалы. На иных поворотах берега носились вихри и, поднимая высокие столбы снега, кружили их с бешеной силой, словно водяные смерчи, которые мчатся, покачиваясь в нижней своей воронке, — те самые гибельные смерчи, в которые суда стреляют из пушек. Как уже известно, ураган налетел на остров с северо-запада, Гранитный же дворец был так расположен, что избежал прямых ударов бури. В такую страшную вьюгу, бушевавшую будто в полярных краях, ни Сайрес Смит, ни его товарищи при всем желании не могли выйти из дому и целых пять дней, с двадцатого по двадцать пятое августа, сидели взаперти. Слышно было, как воет ветер в лесу Жакамара. Должно быть, немало бед натворил он там, немало повалил деревьев, но Пенкроф утешался мыслью, что по крайней мере не придется рубить лес.

— Ветер пошел в дровосеки. Пусть старается, — говорил Пенкроф, — не будем ему мешать.

Да разве могли бы люди помешать буйной силе ветра? Как должны были в эту непогоду обитатели Гранитного дворца благодарить небо, устроившее в каменных недрах берега прочное, несокрушимое убежище. Заслуженная доля признательности доставалась и Сайресу Смиту, но ведь создала эту пещеру сама природа, а он только открыл ее. Здесь все были в безопасности, недосягаемы для свирепых порывов бури. А если б они построили себе кирпичный или деревянный дом на плато Кругозора, он бы не устоял перед силой урагана. По дикому реву прибоя, доносившемуся с берега, ясно было, что прежнее пристанище теперь совсем непригодно для жилья, ибо волны, перехлестывая через островок, бьют в него с неодолимой силой. Но здесь, в Гранитном дворце, укрытые в каменной твердыне, против которой были бессильны и море и ветер, они могли ничего не страшиться.

В дни своего невольного затворничества колонисты не сидели без дела. На складе у них лежал изрядный запас досок, и постепенно обстановка комнат пополнилась новыми столами и стульями, если и не изящными, зато прочными, ибо материала на них не жалели. Это тяжеловесное движимое имущество нелегко было передвигать, но Наб и Пенкроф не променяли бы мебель, сделанную их собственными руками, на самые искусные изделия краснодеревцев и даже самого Буля.

Затем столяры обратились в корзинщиков и достигли, больших успехов в своем новом ремесле. На северном берегу озера Гранта оказались целые заросли ивняка; и среди них — немало ивняка-краснотала. Еще до дождей Пенкроф и Герберт запасли и тщательно очистили множество веток этого полезного кустарника, и теперь прутья можно было с успехом пустить в дело. Первые опыты в плетении корзин оказались неудачными, корзины получались безобразные, но благодаря ловкости и сообразительности плетельщики справились с делом; они советовались друг с другом, припоминали образцы прежде виденных корзин, состязались в усердии, и вскоре в инвентаре Гранитного дворца появились корзины всевозможных размеров и всевозможных фасонов. Сделали корзины и для кладовой, и Наб теперь держал в них сбор съедобных кореньев, орехов и корней драцены.

В последнюю неделю августа погода опять переменилась — стало холоднее, но буря улеглась. Колонисты поспешили выйти на воздух. На берегу нанесло снегу не меньше чем на два фута, но по затвердевшему насту можно было ходить без особого труда. Сайрес Смит и его товарищи поднялись на плато Кругозора.

Какая перемена! Леса, которые еще так недавно они видели зелеными, особенно в окрестностях Гранитного дворца, где преобладали хвойные деревья, покрылись однообразной белой пеленой. Все стало белым — от макушки горы Франклина до побережья — леса, луг, озеро, река и берег моря. Вода в реке Благодарения текла под ледяным панцирем, и при каждом приливе и отливе он с грохотом разбивался на куски. Над замерзшим озером летали утки и чирки, шилохвости и чистики. Их тут было тысячи. Скалы, меж которых с края плато низвергался водопад, ощетинились ледяными иглами, рогами, наплывами — вода текла как будто из гигантского желоба, который художники Возрождения отчеканили в виде разверстой пасти чудовища. Какой урон нанесла лесам буря, судить было нельзя, пока не спала с них белая пелена.

Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт отправились осматривать западни. С трудом нашли они их под сугробами снега. Пришлось двигаться осторожно, чтоб не свалиться в яму, вырытую для зверей, — это было бы опасно да и досадно: попасть в собственную свою западню! Такой неприятности они избежали, но все ямы оказались пустыми, а приманки нетронутыми. Ни одно животное не попалось в западню, однако кругом ясно были видны многочисленные следы, и в числе их отпечатки когтистых лап. Герберт уверенно сказал, что эти следы оставлены каким-то хищником из семейства кошачьих, — следовательно, подтверждалось предположение Сайреса Смита, что на острове водятся опасные звери. Вероятно, они жили в густых лесах Дальнего Запада, но голод выгнал их оттуда, и они забрели на плато Кругозора. Может быть, они почуяли людей.

— Какая ж это кошачья порода? — спросил Пенкроф.

— Ягуары, — ответил Герберт.

— Я думал, что они водятся только в жарких странах.

— В Новом Свете они водятся на пространстве от Мексики до аргентинских памп, — сказал юноша. — А так как остров Линкольна находится приблизительно на той же широте, что и залив Ла-Плата, — не удивительно, что на нем встречаются тигры.

— Ладно. Значит, держи ухо востро! — заметил Пенкроф.

Наконец потеплело — и настолько, что снег начал таять. Пошли дожди и смыли белый покров. Несмотря на ненастье, колонисты пополнили свои запасы растительной пищи — орехов, корней драцены и других съедобных кореньев, кленового сока, а запасы мясной пищи им доставляли кролики из крольчатника, агути и кенгуру Несколько раз они ходили в лес на охоту и убедились, что буря действительно повалила там немало деревьев. Пенкроф с Набом неоднократно путешествовали с тележкой к залежам каменного угля, решив запасти его несколько тонн. Дорогой они заметили, что труба гончарной печи сильно повреждена ветром и верхушка ее сбита не меньше чем на шесть футов.

Кроме угля, запасли еще и дров для Гранитного дворца и сплавили их на плоту по реке Благодарения, сбросившей с себя оковы льда. Можно было опасаться, что опять наступят сильные холода.

Навестили также и Трущобы, и, побыв в прежнем своем убежище, колонисты могли только порадоваться, что они не жили там во время бури. Море оставило в каменном лабиринте неоспоримые следы своего вторжения. Ветры, разгулявшись на океанских просторах, гнали водяные горы, и волны, перехлестывая через островок, с дикой силой бросались в проходы между гранитных глыб; они до половины забили эти коридоры песком, покрыли камни толстым слоем водорослей. Пока Наб, Герберт и Пенкроф охотились и ходили за дровами, Сайрес Смит с Гедеоном Спилетом наводили порядок в Трущобах; к их великой радости, горн и плавильные печи почти не пострадали, так как кучи песка, нанесенные морем, защитили их от разыгравшейся бури.

Колонисты не напрасно запаслись топливом, — морозы еще не кончились. Как известно, февраль в Северном полушарии всегда бывает отмечен сильными холодами, а в Южном полушарии конец августа соответствует северному февралю, и на острове Линкольна эта пора не была исключением из правила.

К 25 августа после переменной погоды с дождем и снегом подул юго-восточный ветер, и сразу ударил мороз. По мнению Сайреса Смита, ртутный столбик термометра Фаренгейта показывал бы не меньше, чем восемь градусов ниже нуля (22° холода по Цельсию), и державшийся несколько дней мороз переносить было еще труднее из-за резкого ветра. Опять пришлось колонистам запереться в Гранитном дворце, закупорить дверь и окна, оставив лишь узкое отверстие для доступа свежего воздуха; свечей жгли очень много и, чтобы поберечь их, зачастую довольствовались отсветами огня от топившегося очага, для которого дров не жалели. Несколько раз то один, то другой обитатель Гранитного дворца спускался на берег моря, где ежедневно прилив нагромождал целые груды льдин, но, продрогнув, спешил возвратиться домой и не без труда поднимался по лестнице, хватаясь за перекладины замерзшими, коченевшими руками. На морозе обледенелые ступени обжигали пальцы. Нужно было как-то заполнить вынужденные досуги, когда поневоле пришлось сидеть взаперти. И тогда Сайрес Смит придумал работу, которой можно было заняться в четырех стенах.

Читатель, вероятно, помнит, что колонисты употребляли вместо сахара сладкий кленовый сок, который они добывали из стволов дерева, делая в них глубокие надрезы. Сок этот они собирали в глиняные кувшины и пользовались им для кулинарных надобностей, тем более успешно, что, отстоявшись, он становился прозрачным и густым, как сироп.

Но в такой способ получения сахара можно было внести усовершенствования, и в один прекрасный день Сайрес Смит объявил своим товарищам, что они займутся сахароварением.

— Сахароварением? — удивился Пенкроф. — Кажется, за таким делом жарко бывает.

— Очень жарко! — подтвердил инженер.

— Значит, как раз ко времени! — сказал Пенкроф.

При слове «сахароварение» всегда представляются сахарные заводы с их сложным оборудованием и рабочими разных специальностей. В данном случае об этом, конечно, и речи быть не могло. Для кристаллизации сахара прежде всего очистили кленовый сок, прибегнув к очень простому приему. Сок поставили на огонь в больших глиняных мисках, подвергли его выпариванию, и вскоре на поверхность сиропа всплыла пена; ее сняли, а лишь только сироп начал густеть, Наб принялся осторожно помешивать его деревянной лопаточкой, чтобы он скорее выпаривался и не подгорал.

Несколько часов подряд жидкость кипела на жарком огне, который шел на пользу и процессу сахароварения и согревал сахароваров, и в мисках получился очень густой сироп. Его слили в глиняные сосуды, заранее слепленные и обожженные в духовке кухонной плиты. На следующий день остывший сироп затвердел, приняв форму сахарных голов и брусков. Колонисты сварили самый настоящий сахар, правда, желтоватого цвета, но почти прозрачный и превосходного вкуса.

Холода продержались до половины сентября, и узникам Гранитного дворца наскучило их затворничество. Почти ежедневно они выбирались на свежий воздух, но вылазки их поневоле бывали короткими. Работа по благоустройству жилья продолжалась. За работой шли беседы. Сайрес Смит знакомил своих товарищей с самыми разнообразными предметами — главным образом с прикладными науками. У колонистов не имелось никакой библиотеки, но инженер Смит был живой энциклопедией, всегда готовой к услугам товарищей, всегда открытой на той странице, которая была нужна тому или иному, и к этому источнику, освещавшему любой интересовавший их вопрос, они обращались очень часто. Так проводили; время эти стойкие люди, казалось совсем не боявшиеся будущего.

Однако уже близился конец их пленению. А всем так хотелось, чтобы поскорее пришли весенние дни или хоть прекратились бы невыносимые холода. Если б колонисте были тепло одеты и могли не бояться морозов, сколько путешествий совершили бы они, наведались бы и в дюны и на Утиное болото! Теперь к дичи легко было подобраться, и охота, конечно, проходила бы удачно. Но Сайрес Смит не соглашался, чтоб его товарищи, его сильные и сметливые помощники, рисковали своим здоровьем.

Надо сказать, что нетерпеливее всех (за исключением Пенкрофа) переносил свое заключение Топ. Бедный пес томился в Гранитном дворце, сновал из комнаты в комнату и на свой лад, но очень ясно, выказывал свою тоску и досаду на долгое и надоевшее заключение.

Сайрес Смит не раз замечал, что, как только пес приближался к провалу, сообщавшемуся с морем и открывавшему свой черный зев в углу склада, Топ скалил збы и рычал; он все кружил около этого колодца, прикрытого теперь дощатым трапом. Иногда он даже пытался просунуть под этот трап передние лапы, как будто хотел приподнять его. И лаял он тогда как-то странно — злобно и тревожно.

Инженер не раз наблюдал за такими непонятными выходками Топа. Что же таилось в этой пропасти? Что могло так волновать умную собаку? Провал, несомненно, достигал моря. Быть может, внутри гранитного кряжа он разветвлялся на узкие проходы. Быть может, он сообщался с какой-нибудь другой пещерой, скрытой в недрах гранита. Уж не приплывало ли порою какое-нибудь морское чудовище отдохнуть на дне этого колодца? Сайрес Смит не знал, что и думать, и невольно у него возникали самые странные предположения. Привыкнув глубоко заглядывать в мир научно объяснимой действительности, он не мог простить себе, что воображение влечет его в область каких-то загадочных и почти сверхъестественных явлений. Но как же объяснить тот факт, что собака, которая не отличалась особой нервозностью и никогда, например, не выла на луну, так упорно обнюхивает крышку колодца и настороженно прислушивается, делая стойку над ней. Почему она так волнуется, если в этой пропасти не происходит ничего подозрительного? Поведение Топа интриговало инженера Смита больше, чем он решался признаться в этом самому себе.

Во всяком случае, он поделился своими наблюдениями только с Гедеоном Спилетом, считая излишним посвящать своих товарищей в размышления, на которые его наводят странные повадки, а может быть, и просто причуды Топа.

Наконец морозы кончились. Пошли дожди, вперемежку с мокрым снегом или градом, бывали шквалы, но непогода не затянулась. Лед растаял, растопились снега, стали доступны и побережье океана, и берега реки Благодарения, и лес. Пришла весна, к великой радости обитателей Гранитного дворца, и вскоре они уже проводили дома лишь часы, отведенные для сна и трапез. Во второй половине сентября колонисты много охотились, и тут уж Пенкроф снова стал настойчиво требовать ружей, утверждая, что Сайрес Смит обещал их сделать. Инженер уклонялся, откладывал исполнение обещанного, зная, что без специальных инструментов почти невозможно сделать сколько-нибудь годное ружье. Он уговаривал Герберта и Гедеона Спилета подождать немного, так как они уже отлично научились стрелять из лука и приносили с охоты превосходную добычу всех видов, и четвероногую и пернатую: агути, кенгуру, пекари, голубей, дроф, диких уток, чирков. Но упрямый моряк ничего не желал слышать и не давал Сайресу Смиту покоя, добиваясь, чтобы тот исполнил его желание. Впрочем, и Гедеон Спилет поддерживал Пенкрофа.

— На острове, надо полагать, — говорил он, — водятся дикие звери, и следует подумать, как с ними бороться и истреблять их. Может, настанет час, когда это будет для нас первейшей необходимостью.

Но пока что Сайреса Смита беспокоил вопрос не об оружии, а об одежде. Платье, которое было надето на колонистов, выдержало зиму, но до следующей зимы явно не могло дожить. Во что бы то ни стало требовалось раздобыть звериные шкуры или шерсть жвачных животных, а так как на острове водилось немалое количество муфлонов, надо было найти способ приручить их, завести целое стадо и разводить муфлонов для нужд колонии. Весной и летом предстояла новая работа: устроить загон для домашних животных и большой птичник — словом, основать в каком-нибудь уголке острова нечто вроде фермы.

Для осуществления этого необходимо было прежде всего произвести разведку в еще не исследованной части острова Линкольна — в густых лесах, тянувшихся по правому берегу реки Благодарения, от ее устья до конца полуострова Извилистого, и по всему западному берегу острова. Но эту экспедицию приходилось отложить до тех пор, пока установится хорошая погода, то есть выждать еще с месяц.

Начала разведки колонисты ждали с нетерпением, и вдруг произошло событие, которое еще больше разожгло стремление колонистов исследовать все свои владения.

Случилось это 24 октября. В тот день Пенкроф отправился проверить западни, которые он всегда аккуратно осматривал и менял в них приманку. В одной из ям он обнаружил лакомую добычу — три упавших туда пекари — свинью с двумя поросятами.

Очень довольный такой удачей, Пенкроф возвратился в Гранитный дворец и, как всегда, принялся расхваливать свои охотничьи трофеи.

— Ну, мистер Сайрес, нынче мы вам состряпаем вкусный обед! Да-с, мистер Спилет, будете кушать да пальчики облизывать!

— Прекрасно, — ответил журналист. — Чем же вы нас угощаете сегодня?

— Молочным поросенком.

— Ах вот что! Молочный поросенок… А послушать вас, Пенкроф, так можно подумать, что нам подадут за обедом куропатку с трюфелями.

— Что? Куропатку? — удивленно протянул Пенкроф. — Неужели вы не любите жареной поросятины?

— Нет, отчего же, люблю, — ответил Гедеон Спилет без особого, впрочем, восторга. — Если не злоупотреблять этим кушаньем…

— Вот вы какой привереда, господин газетчик! — возмутился Пенкроф, не допускавший критического отношения к своей охотничьей добыче. — Право, очень вы стали разборчивы! А ведь семь месяцев тому назад, когда нас выбросило на этот остров, вы были бы счастливы поесть такого мясца!..

— Ну понятно, — отозвался журналист. — Человек существо несовершенное. Никогда он не бывает доволен.

— Ладно уж, ладно… — продолжал Пенкроф. — Надеюсь, Наб сегодня отличится. Поглядите-ка на этих поросят. Ведь им не больше трех месяцев, мясо у них, верно, нежное, как у перепелок. Пойдем-ка, Наб, на кухню. Я сам послежу, как они будут жариться.

Подхватив Наба под руку, моряк проследовал в кухню и погрузился в поварские труды.

Никто, конечно, не препятствовал его кулинарным затеям. Вместе с Набом он состряпал отличный обед, в него входили оба поросенка, суп из кенгуру, копченый окорок, орехи, пиво из отвара драцены, «чай Освего» — словом, все, что было лучшего в кладовой, но все кушанья затмевало главное блюдо — тушеное мясо пекари.

К пяти часам обед был готов, и обитатели Гранитного дворца собрались в столовую. На столе уже дымился в миске суп из кенгуру. Все нашли его превосходным.

За супом последовали жареные поросята. Пенкроф пожелал сам разрезать мясо и подал каждому сотрапезнику огромную порцию.

Жаркое действительно оказалось отменным, и Пенкроф уплетал свою долю с завидным аппетитом, как вдруг у него вырвалось ругательство.

— Что с вами? — спросил Сайрес Смит.

— Зуб!.. Зуб сломал! — ответил моряк.

— Как же так? В ваших пекари оказались камешки? — спросил Гедеон Спилет.

— Должно быть, — согласился с ним моряк и вытащил изо рта что-то твердое, стоившее ему коренного зуба.

Но то был не камешек… то была дробинка.