Вернулся он не скоро.

— Ты точно умеешь задеть человека за живое, — сказал он, забираясь в свой драндулет.

— Разве что слегка.

Крамли дернул головой, словно нацелившись меня боднуть.

— Ты чудило.

— Ты тоже.

Мы медленно двинулись вдоль берега к дому Раттиган. Я молчал.

— Опять что-то взошло в голову? — спросил Крамли.

— Почему так бывает, — начал я, — вот Констанция — человек-молния, циркачка, затейница, хохотунья, а в то же время она дьявол во плоти, злой искуситель на переполненном ковчеге жизни?

— Спроси Александра Великого, — отозвался Крамли. — Вспомни гунна Аттилу, который любил собак; да и Гитлера тоже. Обрати внимание на Сталина, Ленина, Муссолини, Мао, весь адский хор. Роммель — добрый семьянин. Как можно ласкать кошек и резать человеческие глотки, жарить пирожки и поджаривать людей? Как получилось, что нам симпатичен Ричард Третий, который швырял детишек в бочонки с вином? Как получилось, что из телевизора не вылезает Аль Капоне? Бог не ответит.

— Я не спрошу. Он дал нам свободу. Узда снята, значит, все зависит от нас. Кто написал: «Виски сделало то, что было не под силу Мильтону, дабы оправдать обращение Бога с Человеком»? Я переписал эти слова и добавил: «А Фрейд портит детей и жалеет розгу, дабы оправдать обращение Человека с Богом».

Крамли фыркнул:

— Фрейд был семечком, потерявшимся в саду. Я всегда думал, что пересчитать наглому молокососу зубы — святое дело.

— Мой отец моих зубов и пальцем не коснулся.

— Это потому, что ты вроде черствого рождественского кекса, к которому никто не притронется.

— Но ведь Констанция красавица?

— Ты принимаешь энергию за красоту. Я за океаном обалдел от французских девушек. Они все время показывают, что в них кипит жизнь: строят глазки, машут рукой, стоят на голове. Черт, Констанция всегда на взводе. Если она замедлится, тут же станет…

— Уродливой? Нет!

— Дай-ка! — Он сорвал у меня с носа очки и посмотрел сквозь них. — Розовые! Что ты увидишь вокруг без них?

— Тут ничего нет.

— Отлично! Смотреть не на что!

— Есть Париж весной. Париж под дождем. Париж в канун нового года.

— Ты там был?

— Я видел кино. Париж. Дай очки.

— Я их попридержу, пока ты не поучишься у слепого Генри вальсировать. — Крамли сунул очки себе в карман.

Подогнав драндулет к фасаду белого замка на берегу, мы увидели у бассейна две темные фигуры, прятавшиеся под зонтиком от лунного света.

Мы с Крамли забрались на дюну и присоединились к Слепому Генри и злому Фрицу Вонгу. Перед ними стояли на подносе стаканы с мартини.

— Я знал, — заговорил Генри, — что после ливневой канализации вам нужно будет подкрепить силы. Хватайте. Пейте.

Мы похватали стаканы и выпили.

Фриц обмакнул монокль в водку, вставил себе в гляделку и произнес: «Так-то лучше!» Засим прикончил напиток.