Г-н и г-жа Морлэнд, к коим г-н Тилни обратился с просьбою о согласии на его брак с их дочерью, на несколько минут удивились весьма значительно, ибо им и в голову не приходило заподозрить склонность с той или же другой стороны; впрочем, что может быть естественнее, нежели любовь к Кэтрин? – и вскоре они стали взирать на сие предложенье в счастливом волненьи потешенной гордости и – если брать в расчет их одних – не могли возразить ни единым словом. Его обаятельные манеры и здравый рассудок пели хвалы сами за себя; и, не слышав о Генри ни единого худого слова, супруги Морлэнд по натуре своей не расположены были предполагать, что таковое могло быть сказано. Благосклонность заменила им опыт, а нрав г-на Тилни в доказательствах не нуждался.

– Из Кэтрин, конечно, выйдет прискорбная, небрежная хозяйка, – таково было мрачное пророчество ее матери; впрочем, за ним тотчас последовало утешенье, кое гласило, что ученье и труд все перетрут.

Говоря коротко, имелось лишь одно препятствие; но до преодоленья оного чета Морлэнд никак не могла разрешить помолвку. Темпераменты их отличались кротостью, однако принципы – твердостью, и поскольку родитель г-на Тилни столь явным образом сей брак воспретил, они не могли себе позволить оный брак одобрить. Им недоставало изысканности, дабы нарочито оговорить, что генералу надлежит самому предложить сей союз или даже искренне его одобрить; однако отца Генри до́лжно было склонить к подобающей видимости согласья, и едва таковое будет получено – а их сердца говорили, что генерал не сможет отказывать чрезмерно долго, – засим тотчас и от всей души последует их одобренье. Они желали только его согласия. Они были не более склонны, нежели вправе требовать его денег. Согласно брачным договоренностям, сын его в итоге обеспечен был весьма значительным состояньем; нынешний его доход обеспечивал удобство и самостоятельность, и в финансовом отношеньи брак сей, как ни посмотри, превышал все, на что могла притязать их дочь.

Молодых людей сие решенье не удивило. Они приняли его близко к сердцу, они горевали – однако негодовать не могли; и они расстались, пытаясь надеяться, что вскоре в генерале случится перемена, кою оба полагали почти невозможной, и они вновь соединятся во всей полноте дозволенной любви. Генри возвратился в дом, кой отныне стал его единственным домом, дабы надзирать за своими посадками и углубляться в усовершенствования ради той, чье участие в них взволнованно предвкушал; Кэтрин же осталась в Фуллертоне рыдать. Не станемте интересоваться, утишались ли терзанья разлуки тайной перепискою. Г-н и г-жа Морлэнд не поинтересовались ни разу – доброта не позволяла им требовать обещаний; и когда бы Кэтрин ни получала письма, что в то время имело место довольно часто, они неизменно смотрели сквозь пальцы.

Беспокойство относительно финала описываемых событий, что на сем этапе их любви неминуемо должно было стать уделом Генри и Кэтрин, а равно всех, кто был к ним привязан, боюсь, едва ли охватит сердца моих читателей, кои по предательской немногочисленности оставшихся страниц поймут, что мы вместе мчимся к совершеннейшему счастью. Можно гадать лишь относительно средств, что споспешествуют скорому браку, – какое обстоятельство способно подействовать на генеральскую натуру? Наиболее полезным обстоятельством стала свадьба его дочери с человеком обеспеченным и влиятельным, имевшая место летом; достиженье титула повергло генерала в пучину благодушья, откуда он не восстал прежде, нежели Элинор добилась для Генри прощенья и отцовского разрешенья «быть дураком, если ему угодно!».

Брак Элинор Тилни, ее отбытье прочь от всех зол того дома, коим стал Нортэнгер с изгнаньем Генри, в дом, кой она избрала, и к человеку, коего она избрала, – событье, награждающее удовлетвореньем всех знакомцев сей юной девы. Я сама радуюсь от всего сердца. Я не знаю человека, что более нее скромными достоинствами заслужил и привычными страданьями подготовлен был принимать и ценить счастье. Ее склонность к джентльмену произросла не вчера; и лишь низкое положенье долго не давало сему джентльмену обратиться к деве. Нежданное обретенье им титула и состояния уничтожило все преграды; и за все ее бесконечные часы присутствия, полезности и терпеливой стойкости генерал не любил дочь так нежно, как в ту минуту, когда впервые назвал ее «ваша светлость!». Муж ее был поистине ее достоин; вне зависимости от титула, богатства и нежной привязанности, он был – с некоей погрешностью – наиочаровательнейшим молодым человеком на свете. Дальнейшее живописанье его добродетелей наверняка излишне; пред внутренним взором нашим наиочаровательнейший молодой человек на свете возникает тотчас же. Посему касательно сего юноши я должна лишь прибавить – сознавая, что законы композиции воспрещают мне вводить персонаж, не связанный с фабулою, – что сие был тот самый джентльмен, чей нерадивый слуга позабыл счета от прачки, накопившиеся за долгое гостеванье в Нортэнгере и вовлекшие мою героиню в одно из самых страшных ее приключений.

Заступничество виконта и виконтессы за брата поддержано было сообразными сведеньями относительно положенья г-на Морлэнда, кои, едва генерал дозволил себя известить, молодожены в силах были предоставить. Генерал узнал, что едва ли был обманут первым чванливым заявленьем Торпа о богатстве семьи более, нежели последующим злонамеренным опроверженьем; что семейство ни в каком смысле не нуждается и не бедно и что Кэтрин получит три тысячи фунтов. Сие поправило его ожиданья весьма ощутимо, и посему гордость его снизошла до молодых людей довольно гладко; также отнюдь не лишены были влиянья конфиденциальные, ценою неких усилий раздобытые генералом данные о том, что поместье Фуллертон пребывает целиком в распоряженьи нынешнего владельца, а следовательно, доступно любым алчным умопостроеньям.

В силу всего этого вскоре после свадьбы Элинор генерал разрешил сыну возвратиться в Нортэнгер и затем даровал свое согласье, весьма учтиво изложенное на странице, кою заполняли пустые заверенья, предназначенные г-ну Морлэнду. Вскоре последовало событье, оным согласьем одобренное: Генри и Кэтрин поженились, звонили колокола, и все как один улыбались; а поскольку сие произошло до истеченья года со дня первой их встречи, вовсе не покажется, будто молодые люди сильно пострадали после кошмарных отсрочек, подстроенных генеральской жестокостью. Обрести совершенное счастье в двадцать шесть и восемнадцать лет соответственно – успех немалый; и более того – заявив ныне, что, по моему убежденью, неправедное вмешательство генерала не только не причинило блаженству молодых людей подлинной пагубы, но, возможно, таковому благоприятствовало, ибо понудило их лучше друг друга узнать и упрочило их узы, я предоставляю тому, кого сие заботит, решить самостоятельно, расположен ли сей роман в целом восхвалять родительский деспотизм или же превозносить сыновнее непокорство.