Сто вторая средняя школа была типовой, построенной лет двадцать назад, в виде буквы «Н». Одно крыло, где располагались учебные классы, состояло из четырёх этажей, другое, предназначенное для административных помещений, спортивного зала, столовой и гардеробов, было значительно ниже.

В спортзал можно было попасть как из главного вестибюля, так и прямо с улицы, поднявшись из внутреннего дворика по обледенелым ступеням к чёрной металлической двери.

Во дворике стояли два раскрашенных милицейских УАЗа, незнакомая Андрею белая «десятка» и «ауди» Волгина. Бросив рядом с ними свою машину, Акулов поспешил к лестнице.

Железную дверь он рванул на себя сильнее, чем следовало. Она легко распахнулась и, ударившись о перила, гулко завибрировала.

Акулов переступил порог.

— Осторожно!

Акулов отдёрнул ногу, чтобы не раздавить валявшиеся на полу гильзы. Две штуки, остальных не было видно. Стреляли с другого места, а эти закатились к самому порогу случайно. Машинально отметил их непривычно маленькую величину, прежде видеть такие не доводилось. Отметил и забыл, когда оторвал взгляд от пола и посмотрел дальше, щурясь от солнца, бившего ему прямо в лицо через забранные металлической сеткой высокие окна.

У противоположной стены спортивного зала лежали две девушки. С первого взгляда было понятно, что они мертвы. Пули сразили их мгновенно, в движении. Стрелявший не дал возможности каким-то образом попытаться избегнуть расправы. Очевидно, он открыл огонь сразу, как приблизился на расстояние выстрела из мелкокалиберного пистолета, не выдвигая условий, за отказ от которых грозился убить. Или же девчонки не испугались вида оружия, не восприняли угрозу всерьёз и продолжали тренироваться, пока убийца не начал стрелять. В таком случае они должны были его хорошо знать. Анжелика и Каролина. Только вчера он их видел живыми и полными сил… Теперь Анжелика замерла на спине, раскинув руки симметрично в стороны от тела и согнув одну ногу в колене, выставив её перед собой, словно пыталась отгородиться от киллера. Каролина лежала вплотную к подруге, на левом боку, обхватив руками живот и касаясь головой, обрамлённой полукружием пепельных волос, её груди. Чуть ниже правой лопатки Андрей различил многоцветное пятно размером с ладошку и с большим опозданием понял, что это татуировка, которая привлекла его внимание минувшей ночью в клубе «Позолоченный ливень». Самая высокая и самая молодая из всех троих, скуластенькая Каролина танцевала задорно и охотно обнажала свою грудь, получая удовольствие от бурной реакции зала. Теперь красоту её тела, которое она холила и тренировала, будет оценивать только патологоанатом.

В дальнем от того места, где находился Акулов, конце спортивного зала, щёлкал фотоаппаратом со вспышкой эксперт, фиксируя повреждения приоткрытой двери тренерской комнаты. Даже с такого расстояния можно было увидеть, что в её стекле имеются пулевые отверстия. Третья убитая девушка могла находиться только там, в этой комнате. Акулов продолжал стоять на месте. Первый раз в жизни он боялся подойти и посмотреть. Проклиная свою нерешительность, стоял и ждал, как будто подобная пауза что-то могла изменить.

— Осторожно, не наступи на гильзы, — снова предупредил постовой, которому полагалось охранять здание школы снаружи; на месте происшествия он был абсолютно не нужен, но зашёл в зал, чтобы отогреться и поглазеть на девичьи трупы.

— Не наступлю.

— Один начальник уже приезжал, натоптал тут, как лошадь…

— Заткнись.

Постовой шмыгнул носом и отвернулся с обиженным видом. Висевшая на его плече рация прохрипела: «Саблино, ответь два-три-восемь… Слушаю тебя, двести тридцать восьмой! …Саблино, я на обед, отключаюсь… Понял тебя, давай. Приятного аппетита!»

За спиной Акулова скрипнули дверные петли. С крыльца в спортзал заглянул Волгин:

— Твоя сестра жива.

— Что?!

— Викторию отправили в больницу.

Акулов сглотнул застрявший в горле комок. Помотал головой и спросил о том, что должно было волновать сейчас меньше всего:

— Как ты узнал… Вы же раньше не виделись?

Следовало поинтересоваться, кто и при каких обстоятельствах обнаружил трупы.

— Догадаться было несложно. Ты ведь называл её имя, а сейчас я успел посмотреть документы. Плюс вспомнил о твоей вчерашней реакции. Тогда я подумал, что на сцене — какая-то твоя подруга.

Сержант ППС, якобы невзначай придвинувшись к операм ближе, откровенно «грел уши».

— Какого хера ты здесь ошиваешься? — шагнул к нему Волгин.

— А что?

— …Через плечо! Тебе нечем заняться?

Постовой бочком шмыгнул за дверь, только рация треснулась о косяк.

— Ещё одного врага заимели, — глядя ему вслед, заметил Акулов.

— Ну и чёрт с ним. Не в задницу же было его целовать!

— Куда повезли?

— В клинику военно-полевой хирургии.

— Давно?

— Уже должны были доехать. Катышев выбил для сопровождения машину ГАИ.

Акулов кивнул.

— Два огнестрельных ранения, — продолжал говорить Волгин, — касательное в голову и проникающее в правый бок, под руку. Стреляли через дверное стекло, а Виктория сидела в тренерской, видимо, облокотилась на стол и разговаривала по своей трубке. Как мне представляется, она была третьей жертвой. Магнитофон, — Волгин указал на здоровенный музыкальный центр с четырьмя колонками, — грохотал во всю мощь, так что первых выстрелов она не слышала. Преступник торопился и не стал заходить в тренерскую. Стекло исказило траектории пуль, да и прицелился он, видимо, плохо…

— Конечно, не каждый день убивать приходится. Тем более трёх человек. Распсиховался, ясное дело! Скорее всего, он рассчитывал застать всех троих в зале. Может быть, подсматривал за ними в окно, выжидая удобный момент. Удобнее всего это делать не со двора, а со стороны центрального входа. Но пока он обходил школу, моя сестра ушла звонить…

Он говорил именно то, что Волгин ожидал бы услышать, если бы дело не касалось Акулова лично. Сейчас такой взвешенный и немного циничный подход к ситуации немного удивлял, но, с другой стороны, не мог не порадовать. Конечно, Волгин не предполагал, что Андрей упадёт на скамейку, закроет голову руками и станет рыдать, вопрошая, за что Бог ниспослал на него столь тяжкие испытания, но ожидать каких-то проявлений непрофессионализма, всплеска эмоций было вполне допустимо.

— Ты смотрел её трубку? — спросил Андрей.

— Был один исходящий звонок на номер 51-0612.

— Получается, она звонила себе домой…

Волгин деликатно промолчал. А может, дело было вовсе не в деликатности — просто знал, что напарник не замкнётся и разовьёт тему дальше в ракурсе, необходимом для расследования.

— В течение последнего полугода Вика снимала однокомнатную квартиру. Было немного жестоко оставить мать одну в то время, пока я сидел, но они как-то договорились. Во всяком случае, при мне никаких споров по этому поводу не возникало, никто претензий не предъявлял. Она говорила, что живёт одна, но было, конечно, понятно, что какой-то парень у неё есть. Немного удивляло, что она его ни разу не показала, даже имени не упомянула ни разу, — прежде такого за ней не водилось, но я считал, что меня это не касается. Так же, как и её работа… Похоже, этому своему приятелю сестра и звонила.

— Тогда почему он до сих пор не здесь? Не расслышал выстрелы, подумал, что разговор просто так оборвался? Не знал, где она тренируется?

— Может, не расслышал или не знал. А может, нет ему резона перед нами светиться…. Или нет вообще никакого парня, и всё это — только наши догадки. Сколько длился разговор?

— Секундомер мобильника показывал пятьдесят девять минут, когда я посмотрел. Но ведь он продолжает отсчитывать время до тех пор, пока не нажмёшь кнопку сброса, даже если второй абонент давно бросил трубку. Главное, чтобы произошло соединение, так что они могли проговорить и десять секунд, и десять минут, — сейчас нам этого не узнать.

— Вика не любила трепаться по телефону, тем более — по сотовому. Кто нашёл трупы?

— Давно бы это спросил! Школьная вахтёрша. Пришла попросить, чтобы они сделали музыку тише. Было это приблизительно за полчаса до моего приезда…

— И, соответственно, через двадцать пять — двадцать семь минут после стрельбы. А что, музыка играла громче обычного?

— Вахтёрша говорит, да. Но я бы не стал на её слова полагаться. Мне кажется, она из породы людей, которые ищут повод для скандала, когда им становится скучно. Сейчас её допрашивают, но это пустая формальность, ничего важного она не заметила. Кроме неё, в школе никого больше не было. Девчонки тренировались трижды в неделю, по вторникам и четвергам с двадцати одного до двадцати трёх, по воскресеньям — в дневное время. Старшей среди них считалась Анжела Мартынова, школьная директриса доверила ей ключ от той двери. — Волгин указал на выход во двор. — Чтобы лишний раз не тревожить вахтёршу. Есть ещё какой-то Феликс Платонович, продюсер или директор «Сюрприза». Именно он договаривался об аренде спортзала, но до него пока что не дозвонились — трубка отключена, а номер домашнего телефона никто не знает. Что ещё?.. Стреляли шесть раз, израсходовали весь магазин. Иностранная «мелкашка», я такой модели раньше не встречал. Убийца бросил её возле трупа Анжелы.

— Почему именно там? Логичнее было бы избавиться от ствола сразу, как отстрелял последний патрон, то есть около двери в тренерскую.

— Откуда я знаю? Спросим, когда поймаем.

— Надо организовать охрану в больнице.

— Катышев уже распорядился.

— Где, кстати, он?

— Ошивается вокруг Ритки Тростинкиной. — На фамилии девушки, с которой он провёл ночь, голос Волгина дрогнул. — Помогает писать протокол осмотра школы снаружи. В зале они ещё не начинали работать, ждут судебного медика.

Акулов не обратил на это внимание, отметил совсем другой факт:

— Она же вчера дежурила!

— Снова запрягли. У прокурорских кто-то заболел, приходится выручать.

— Молодая она. — Андрей покачал головой. — Неопытная.

— Зато энергии — хоть отбавляй. Иногда рядом с ней я начинаю себя чувствовать слишком старым для такой работы.

Акулов, видимо, вспомнив, что ночью Волгин оставался с Тростинкиной и намеревался отвезти её домой, когда закончится работа с Софроном, посмотрел на напарника с интересом.

Впрочем, дальше взгляда дело не пошло. Интерес к личной жизни Сергея сменился актуальными проблемами:

— Ты вещи девчонок смотрел?

— Поверхностно. И времени не было, и экспертов раздражать не хотелось. Не знаю, какие следы они надеются там найти, но пусть попробуют… У всех трёх есть записные книжки, я бегло пролистал — сотни телефонов и адресов.

— Меня интересуют ключи сестры.

— Хочешь…

— Да. Я хочу побывать в её квартире первым. Мне хватит часа, чтобы обернуться. За это время Ритка их не хватится, а потом я их подброшу обратно.

Предлагаемое Андреем было прямым нарушением закона и могло повлечь за собой не только дисциплинарную, но и уголовную ответственность, но отказать ему Волгин не мог.

— Пошли.

Тренерская комната представляла собой прямоугольник размерами три на пять метров, дальняя часть которого была отгорожена книжным шкафом. Образовавшийся позади него закуток использовали для переодевания. На прибитых к стенке крючках висели четыре спортивных костюма и кимоно — очевидно, школьных преподавателей. В коробке из-под телевизора пылилась старая спортивная обувь, на двух жёстких банкетках, составленных буквой «Г», располагались вещи танцовщиц «Сюрприза». Сумки, куртки и свитера, джинсы и две пары брюк, бельё и колготки.

Вещи отражали различия в характерах их владелиц. Одна уложила их в аккуратную стопку, напомнив Андрею казарменный быт, а внизу поставила сапожки, блестящие даже при тусклом свете лампочки под потолком. Пятки вместе, носки — на ширине ружейного приклада, голенища прямые, словно растянутые на проволочном каркасе. Вторая как будто пыталась ей подражать, но у неё не хватило терпения, и один ботиночек валялся, разбросав шнурки, а с банкетки, трёх сантиметров не доставая до пола, свешивалась чёрная лямка бюстгальтера, которой никогда больше не доведётся обвить женскую спину.

Третья девушка не стремилась к порядку. Одежду разбросала как попало, при меньшем количестве вещей заняв гораздо больше места, чем обе её подруги. Вместительный рюкзачок был раскрыт, из него торчали полиэтиленовые пакеты и упаковка гигиенических средств, угол чёрной обложки томика «Семидесятый оргазм», виденного Андреем в субботу.

Связка Викиных ключей нашлась быстро. Андрей положил её во внутренний карман своей куртки, застегнул «молнию». Волгин, наблюдая за его действиями, сказал:

— С Маргаритой я объяснюсь, насчёт этого можешь не волноваться. Но одному, тем более без оружия, тебе в квартиру соваться нельзя. Мне отсюда не отлучиться; можно позвонить Мишке Родионову или тому же Денису Ермакову, никто из них не откажется помочь.

Акулов прищурился:

— По-твоему, там сидит убийца и меня дожидается?

— Всякое может случиться.

— Может. Может, но не случится. Максимум через полтора часа я вернусь. И у меня к тебе ещё одна просьба: проследи, чтобы никто не позвонил моей матери. Я сам ей все расскажу.

— Думаешь, ещё не пора?

— Нет.

Обогнув Волгина, который частично загораживал проход, Акулов вышел из раздевалки, остановился, разглядывая основную часть тренерской комнаты, на которую несколько минут назад, когда шли за ключами, не обратил внимания.

На полках лишённого дверей книжного шкафа стояли кубки и почётные грамоты, электрочайник, кружки с обколотыми краями, лежали мешочки с печеньем «курабье» и сахарным песком, спортивные пособия и газеты. Рядом с ним, вдоль батареи под окном, пристроилась банкетка, на дерматиновом сиденье которой кто-то вырезал, а потом заклеил скотчем зигзагообразный знак Зорро. Напротив неё, у стены, был установлен жёлтый канцелярский стол на облупленных ножках из металлических трубок, накрытый стеклом, под которым лежали ведомости и фотографии. Сверху, дисплеем вниз, лежал сотовый телефон, а в десяти сантиметрах правее него была Викина кровь — в виде засохших мазков, подсыхающих капель и лужи в форме запятой, ещё не начавшей сворачиваться. Кровь была и на полу, рядом с опрокинутым стулом. Цепочка капель протянулась от стола по направлению к двери и обрывалась в том месте, где Вику положили на носилки.

Ничего не говоря, Акулов вышел из тренерской комнаты и замедлил шаг, чтобы его догнал Волгин.

Сергей нёс на ладони ключи от автомашины.

— Видел во дворе «десятку»? — спросил он, поравнявшись с Андреем. — Это тачка Мартыновой. Пойду осмотрю.

Акулова информация оставила равнодушным:

— Дело нужное, но бесполезное.

Дальше, вплоть до выхода из зала, шли молча.

Там Волгин сказал, стараясь придать голосу шутливую интонацию, чтобы скрыть истинное волнение:

— Береги себя. Позвони мне, когда будешь в квартире.

Акулов, машинально кивнув, спросил о том, что занимало сейчас его мысли:

— Как ты думаешь, хотели убить всех троих, или преступнику была нужна только одна, а остальные подвернулись под горячую руку?

С левого бока машина Анжелы смотрелась как новенькая, можно было подумать, что ещё совсем недавно она красовалась в витрине автосалона, а теперь проходит период обкатки. Визуальное впечатление подтверждалось и документами, из техпаспорта следовало, что белоснежную «десятку» произвели в августе текущего года, а на учёт в ГИБДД поставили месяцем позже.

Взгляд, обращённый на другую сторону транспортного средства, мог вызвать лишь сочувствие к её хозяйке, — хотя сочувствовать теперь было некому. Искорёженное крыло, вмятая дверь, оголившийся металл. Сильный удар пришёлся в переднюю треть кузова, и было не очень понятно, каким образом машину с такими повреждениями продолжали эксплуатировать. То ли Мартынова давно отвыкла ходить пешком и готова была, не заморачиваясь с ремонтом, гонять тачку до тех пор, пока та не рассыплется на ходу, то ли именно сегодня какая-то необходимость вынудила девушку плюнуть на осторожность и воспользоваться аварийными «колёсами».

Сергей уселся на водительское место. Первым, на что он обратил внимание, было то, что сиденье сдвинуто назад до упора, а спинка сильно отклонена. Даже при его отнюдь не маленьком росте тянуться до педалей и рычага коробки передач было крайне неудобно. Он вспомнил рекламу над входом в «Позолоченный ливень», где говорилось про самых высоких девушек города. Вспомнил вчерашнее выступление…. На сцене клуба Анжела казалась значительно выше, чем сейчас, когда он мог во всех подробностях рассмотреть её мёртвое тело. Эффект условий восприятия и контрастного перехода: наблюдая за танцами в «Ливне», Сергей не мог удержаться от разного рода греховных мыслей. По большей части они касались задорной Каролины, но и Мартыновой досталась немалая порция. Теперь оставалось сжимать кулаки и обещать убийце то, что является одним из вариантов расшифровки слова «мент»: мы ещё найдём тебя. Стаж службы в розыске, природный цинизм, усиленный этой же службой, и первоначальные впечатления от осмотра места происшествия советовали воздержаться от такого рода обещаний до тех пор, пока злодей не окажется в клетке. Нераскрываемых преступлений не бывает, убийца или вор всегда оставляют следы, но есть преступления, раскрыть которые не представляется возможным. И далеко не всегда проблема заключается в количестве затраченных усилий или личной заинтересованности сыщика. Разные бывают обстоятельства, и в самом начале расследования можно предусмотреть только наиболее типичные, а остальные возникают в ходе дела.

Вторым, что сразу бросилось в глаза Волгину, была невероятная стерильность салона. Отсутствовало всё, что имеет обыкновение скапливаться в машине. Пыль, пепел, аудиокассеты, мелкие деньги, обёртки жвачек, тряпки, другой хлам, индивидуальный в зависимости от образа жизни и личных пристрастий автовладельца.

Волгин, протянув правую руку, попытался открыть «бардачок», но крышку заклинило. Придвигаясь к нему ближе, чтобы рассмотреть причину неисправности, Сергей зацепил головой зеркало заднего вида. Слабого толчка хватило, чтобы кронштейн зеркала с тихим хрустом сломался, и оно шлёпнулось на пол. Выругавшись, Волгин осмотрел поломку, убедился, что не в силах её починить или как-то замаскировать, и затолкал зеркало под сиденье. Посмотрел в окно: Маргарита и Катышев находились слишком далеко, а постовой грелся в «уазике» и не смотрел в сторону опера.

Сразу после этого крышка «бардачка» податливо открылась, демонстрируя его девственно чистое нутро. Опять-таки, не наблюдалось даже пыли, как будто Мартынова утром протёрла все углы мокрой тряпкой.

Волгин перебрался на заднее сиденье. Ничего не найдя и там, собрался выходить, потянул за ручку правой двери, но вместо того, чтобы открыть дверь, сломал пластиковый крючок. Это было так нелепо, что Сергей просто оторопел. Сидел, смотрел на дурацкий обломок в своей руке и не хотел даже ругаться. «Ну и что будет дальше?» — подумал он, передвигаясь на другую половину дивана, туда, где все пространство для ног пассажира было поглощено сдвинутым водительским креслом.

Покинув машину, Волгин, снова убедившись, что за ним никто не наблюдает, резким движением кисти забросил обломок в сугроб.

Дальше был багажник… Сначала его не удавалось открыть, и пришлось долго отогревать замок пламенем зажигалки. На пятой минуте крышка всё же соизволила подняться, величественно, как театральный занавес. Волгин осмотрел запаску, домкрат и насос, профессиональный набор инструментов, необычный для «женской» машины, приспособления для чистки кузова, автокосметику. Всё было новым, добротным, подобранным со знанием дела. Занималась этим сама? Или имела любовника, который ухаживал за «десяткой»? Волгин почему-то был уверен, что ни Анжела, ни Каролина замужем не состояли…

Закрыть багажник не удалось, замок упрямо отказывался срабатывать. Волгин, потихоньку сатанея и наращивая усилия, раз за разом опускал крышку, а она, поскрипывая пружинами, настырно возвращалась в исходное положение, вызывая ассоциацию с игрушкой ванька-встанька, на которую, видимо, и ориентировались изготовители данной конкретной машины.

Катышев и Тростинкина, оторвавшись от составления протокола, с интересом смотрели на Волгина.

— Ты её хочешь сломать или греешься? — крикнул Бешеный Бык, а Маргарита звонко рассмеялась.

Сергей пробормотал что-то нечленораздельное.

Багажник закрылся в тот момент, когда к школе подъехал ещё один автомобиль, красные «Жигули» пятой модели. Волгин, бросив взгляд на передний номер, убедился, что он ему незнаком, отвернулся, но тут же снова посмотрел в сторону новой машины. За ветровым стеклом, в нижнем левом углу, белел листок с надписью «Пресса».

«Этого ещё не хватало…»

Из «пятёрки» вышел мужчина лет тридцати, рослый, в распахнутой меховой куртке «пилот», чёрных джинсах и ботинках на толстой подошве.

— Олег Сысоев, независимый журналист, — представился он, останавливаясь в метре от Волгина.

— Очень приятно. А независимый от кого? От редакции, которая принимает статьи?

Сысоев пропустил шпильку мимо ушей:

— Как мне сообщили, здесь произошло тройное убийство…

— Кто сообщил?

— Конфиденциальный источник.

Последние слова Сысоев произнёс с видимым удовольствием. С одного взгляда было заметно, что он придерживается крайне высокого мнения о своей персоне как в чисто житейском плане, так и касательно собственной роли в отечественной журналистике. Он не говорил, а вещал, наслаждаясь переливами голоса и потаённым смыслом озвученных фраз, и не могло быть проблем, суть которых оказалась бы ему непонятной, неважно, касалось это военно-морских катастроф, милицейской работы, политики или родовспоможения кошкам. Его фамилию Сергею неоднократно доводилось встречать на страницах различных изданий как откровенно «жёлтого» толка, так и солидных, декларирующих профессиональный подход и независимость, с громким именем и заметными тиражами.

— Видите, вон там стоит девушка? — спросил журналиста Сергей.

— Ну?

— Это следователь прокуратуры. Обратитесь к ней. Если она сочтёт возможным, то предоставит вам какую-нибудь информацию.

Сысоев не спешил отходить. Потоптался рядом с оперативником, со скрипом приминая снег рифлёными подошвами ботинок, посмотрел на него исподлобья, оценивающе. Волгин был удивлён. По его мнению, журналист, как и опер, должен уметь разговорить любого человека, в том числе такого, который совершенно не желает общаться, кто скрытен по натуре или в силу каких-то сиюминутных внешних причин, кто, может быть, изначально агрессивно настроен к представителям пишущей братии. Сысоев подобных попыток не предпринимал и, что сильнее всего поражало, казалось, вообще к ним не способен. Как он получает информацию, как он пишет? Высасывает из пальца?

— Может быть, вы всё-таки скажете несколько слов…

— Нет.

Сысоев, повернувшись на каблуках, направился к Тростинкиной.

С Маргаритой ему тоже не повезло. Не успела она выслушать журналиста, как вмешался Бешеный Бык. Для начала он проверил его документы. Потом, взяв под локоть, чуть отвёл в сторону и что-то доходчиво объяснил. При этом он энергично потряхивал свободной левой рукой, то сжимая гиреподобный кулак, то, напротив, широко растопыривая короткие толстые пальцы. Видимо, сказанное начальником УР не допускало двоякого толкования, и журналист пошёл к своей машине, не делая новых попыток разнюхать подробности на месте происшествия. Замедлив шаг, он посмотрел через плечо на Волгина, и в его глазах мелькнул предупреждающий разряд: «Ну смотри, теперь я тебя пропишу!»

Красная «пятёрка» долго не могла уехать, буксовала, забравшись задними колёсами в сугроб. Когда она скрылась за домом, Катышев оставил Тростинкину, чтобы предупредить:

— Серёга, ты ничего ему не говорил?

— Очень надо!

— Правильно, нечего с ним лясы точить. Тот ещё кадр! Считает себя великим экспертом в раскрытии преступлений: что ни статья, так полное ведро помоев на ментов. В лучшем случае — просто бездельники, а в основном — садисты, маньяки, взяточники. И не объяснить ему ничего, никаких аргументов не слушает, гнёт свою линию, хоть ты тресни! Логики нет ни малейшей, все факты передёргивает…

— Кто платит за ужин, тот с девушкой и танцует.

— Наверное… Посмотрим, что он сочинит про сегодняшний случай.

— Думаешь, напишет?

— Обязательно! И все переврёт.

— Может, стоило его не отшивать, а хоть немного пообщаться?

— Бесполезно. Говори не говори — результат не изменится. Ещё увидишь, как он нас всех в дерьме изваляет!

— Если он про Андрюхину сестру…

Катышев сжал зубы. Постоял, глядя, как отражается заходящее солнце в окнах домов. Сплюнул на тропинку и тут же, загребая снег ботинком, засыпал плевок. Вздохнул:

— А что мы сейчас можем? Только ждать остаётся. Андрею пока не говори ничего, не надо лишний раз настроение портить. Может, и пронесёт. Эх, узнать бы, какая падла этому писаке информацию сливает! Какого хрена он сюда припёрся? Кто-то из наших стучит.

— Из наших?

— А ты что, сам не догадался? Конечно, из наших. Из РУВД…

Дом, в котором снимала однокомнатную квартиру Виктория, протянулся на целый квартал, опоясывая Верхнее озеро. Постройка из красного кирпича была совсем новой, наверняка ещё не полностью заселённой, и состояла из ряда корпусов с разным количеством этажей, с блестящими железными крышами, длинными балконами и сводчатыми арками, через которые можно было попасть во внутренний двор, где располагались автостоянки, вокруг которых вились заснеженные дорожки к пляжу. В летнюю пору вид, открывающийся из окон, должен был радовать взгляд, но сейчас, как посчитал Акулов, замёрзшее озеро выглядело холодным и грязным, а горы строительного мусора и впадины котлованов навевали одну лишь тоску. Пожалуй, будь у него выбор, он не стал бы здесь жить. С другой стороны, никто не предлагал ему жилплощадь ни в этом доме, ни в каком-либо ином, более соответствующем его представлениям о комфорте, микрорайоне. Не предлагал и в обозримом будущем не предложит, так что смело можно было списывать такое брюзжание на зависть по отношению к более удачливым согражданам и нервную встряску, напряжение и злость, вызванные покушением на сестру.

Он старался не думать — сестра. Предпочитал говорить, даже мысленно, дело — и относиться к нему, как к обычной работе. Когда будет виден финал, когда определится, кристаллизуется фигура преступника, когда он будет известен и останется только пойти и взять его, тогда он и подумает об этом как о своём, личном деле, в котором одному ему позволено решать, где и каким образом поставить точку. У всех остальных голос лишь совещательный. У Волгина, у Виктории. Быть может, у матери. Мнение других людей, замешанных в эту историю, его не волнует.

Примерно так думал Акулов, разглядывая из машины дом на берегу озера и пытаясь угадать окна квартиры сестры. Сделать этого, естественно, не удалось. Он помнил подъезд, в который меньше суток назад зашла Вика, но мог лишь приблизительно указать, где расположена квартира с номером 136. Ни параболической антенны, которой в разговоре хвасталась сестра, ни других характерных предметов, которые могли бы иметь к Виктории отношение, не замечалось.

Укрываясь воротником от ледяного ветра, задувающего во двор с замёрзшего озера, Андрей дошёл до телефона-автомата. Набрал номер, совершенно не представляя, что говорить, если кто-то ответит. Был уверен, что такого не случится, и не стал тратить времени на разработку плана.

Выждав дюжину гудков, дал отбой и повторил попытку. Она закончилась так же, и он направился к подъезду, думая о том, что проведение розыскных мероприятий в новых домах имеет свои преимущества, но во много раз чаще приходится сталкиваться с серьёзным недостатком, который состоит в том, что участковый и работники РЭУ не знают жильцов, да и соседи, как правило, незнакомы друг с другом и не могут дать никакой информации.

Ещё в школе, разглядывая найденные ключи, Акулов обратил внимание на их сложную конфигурацию и высокое качество изготовления. Дверь квартиры № 136 также заставила удивиться. Из нескольких листов металла, тяжёлая, обшитая рейками, с отличной шумоизоляцией и сложным «глазком», не оставляющим для визитёра на площадке мёртвых зон и не позволяющим ему определить, смотрят на него или за дверью никого нет. Косяк был сработан добротно и плотно, без щелей, утоплен в стену. Расположение квартиры затрудняло использование специальных средств для вскрытия двери. Плохо, если потеряешь ключи, но очень надёжно, когда требуется выдержать маленькую осаду со стороны незваных гостей. Все пространство до лифтовой площадки просматривается, как на ладони, нет ни одного закутка, где можно было бы спрятаться киллеру или милицейской группе захвата. И это здесь живёт Вика, которая всегда бросала вещи где попало, теряла документы и ценности, а в ответ на советы не забывать об осмотрительности начинала смеяться, говоря, что чему быть, того не миновать? Можно, конечно, предположить, что квартиру укрепили хозяева. Можно, но Акулов почему-то в этом сомневался. Вложили деньги в безопасность, позаботились о незнакомых им жильцах, с которыми, кто знает, в будущем могут возникнуть проблемы, потратились и уехали? Вика упоминала, что сняла жильё на длительный срок и внесла оплату за три месяца вперёд. Какой был смысл хозяевам расходовать всю эту сумму, чтобы защитить чужое, по сути, имущество — ведь если влезут, то не мебель станут выносить, потащат золото и телевизор, — и рисковать тем, что когда-нибудь самим придётся топтаться перед возведённой ими преградой, мечтая повидать квартирантов, затягивающих очередной арендный взнос? Ладно, если б сдавали своим, — но Виктория говорила, что адрес нашла через агентство, перепробовав множество вариантов.

Замки сработали бесшумно. Акулов вошёл, готовый к любому приёму. Пистолет в брюхо, газовая струя в лицо, молотком по затылку…

Ничего не произошло. В квартире никого не было. Убедившись в отсутствии охранной сигнализации, Андрей начал осмотр.

Неудобства от того, что придётся рыться в грязном бельё сестры, он не испытывал. Все равно кому-то надо будет это делать, так пусть лучше он, брат, узнает девичьи секреты, чем какой-нибудь Саня Борисов. Нерешённым, правда, оставался вопрос, как поступить, обнаружив, образно говоря, скелет в шкафу. Первая реакция — перепрятать, убрать, чтобы разобраться самому, не впутывая в семейные дела посторонних. С другой стороны, последствия такого поступка не просчитать, особенно впопыхах. Можно ещё больше все испортить и запутать. Приходится надеяться на здравомыслие сестры и собственные опыт с интуицией. Какой «скелет» она может хранить? Оружие? Наркотики? Чемодан с компроматом? Ничто из этого набора не вязалось с образом Вики, так же, как и до вчерашнего вечера не вязались раскрепощённые клубные пляски с детской мечтой стать балериной.

Квартира была обставлена минимально. В коридоре — ничего, кроме пустой настенной вешалки и полки для обуви — старенькой, самодельной, с облупившейся масляной краской. На полке стояли две пары тапочек, женские и мужские. С первыми всё понятно, а вторые? Для сожителя? Для приходящего любовника? Для гостей?

На кухне гудел холодильник. Пузатый ровесник обувной полки, с чмокающей ручкой рычажного типа. Внутри — море всевозможных продуктов, включая пять бутылок пива и вяленого леща. К рыбе Виктория обычно была равнодушна, ленясь её чистить, но пиво любила, сожалея, что не может себе его позволить так часто, как хочется, из опасений за фигуру и кожу. На столике возле плиты — четыре разнокалиберные чашки, стопка тарелок, вилки и ложки в количествах, не позволяющих определить ежедневное число едоков. И один, и двое, и пятеро. Три табуретки, китайская магнитола, увядающие розы в банке с водой. Пачка рекламных газет, Акулов проглядел — ни одно объявление не было вырезано или отмечено.

Андрею стало ещё более тоскливо и неуютно, чем когда он смотрел из машины на замёрзшее озеро, где качались под ветром тонкие ветки прибрежных кустов и чернели пятна кострищ вокруг холмов строительного хлама.

Какая сила выдернула Викторию из материнского дома и заставила обитать здесь, в мрачной и холодной квартире, меньше всего походящей на гнёздышко молодой жизнерадостной девушки? Лежбище беглого каторжанина, да и только…

Акулов не услышал, а скорее ощутил, как снаружи в дверной замок вошёл ключ.

По-прежнему практически не слыша, но чувствуя каждый его оборот, Андрей бесшумно выскочил в коридор. Куртка была расстёгнута, он сунул правую руку в разрез, нащупал рукоятку ножа, висевшего лезвием вверх в пластмассовом чехле на груди, Остановился, примериваясь. Сделал ещё один шаг вперёд. Теперь нормально. Как только посетитель, закончив поворачивать замок, потянет из скважины ключ, надо ударить в дверь ногой. Плохо, если это явился хозяин квартиры. Чёрт, не хватает буквально секунды, чтобы приникнуть к «глазку» и оценить обстановку! Сколько там человек?

Интуиция говорила — один.

Опыт подсказывал — может быть больше.

Акулов глубоко вдохнул.

Ключ, последний раз провернувшись, замер перед тем, как покинуть железное чрево двери…