ГЛАВА ПЯТАЯ
— Папа, а давай убивать вместе?
— Чего?
— Мне уровень не пройти. Пальцев не хватает. А они прут и прут, блин, сволочи.
Доченька Женечка, стоя в дверях кухни, массировала кисти рук. Причем некоторые пальчики дергались, словно в судорогах. Покрасневшие глазки слезились, а с губок были готовы сорваться злобные проклятия.
— Нет… Сегодня я никого убивать не буду… Я в плохой спортивной форме.
— Женя, папа выпил, ступай спать. Завтра доиграешь.
— Пить вредно.
— Убивать людей еще вреднее.
— Я не людей убиваю, а монстров.
Евгения скрылась в комнате, откуда через секунду донеслись «смертеутверждающие» вопли компьютерных персонажей. Рома налил себе еще граммов пятьдесят водки.
— Ром, правда хватит…
Он согласно кивнул и выпил.
— Юль… Ты Юрку Ермакова помнишь? Из нашей школы?
— Который жену?
— Да.
— И что?
— Понимаешь… Его за месяц до этого задержали. Так, мелочевка. Свистнул кое-что в супермаркете. Я разбирался по дежурству. Отпустил, материал не штамповал. А как иначе? В одной футбольной команде играли, в одной песочнице росли. Я ж не сволочь. А потом это убийство.
— И что? При чем здесь ты?
— Как при чем? — Рома потянулся к бутылке, но потом передумал. — Не отпусти я его тогда, Ирка жива бы была! Я и в ОСБ перешел, чтоб больше таких тем не возникало. Так тут опять.
— По-моему, ты себя накручиваешь. И не пей больше, — Юля убрала бутылку в кухонный шкаф, — иди спать лучше.
— Глеб же тогда с гранатой… Убежать мог… А он остался! Ты не врубаешься? А я его… — Язык заплетался, что являлось признаком опьянения средней тяжести.
— Не переживай. У него был просто защитный рефлекс.
Зазвонивший мобильник жены прервал дискуссию.
— Привет, Кать… Да, могу… Да ты что?! И когда? Давай рассказывай.
Юлька тоже ушла с кухни, и Рома понял, что до его проблем членам семьи нет никакого дела. И рука снова потянулась к верному шкафу.
Соберись! Жестче ставь ракетку, тряпка!
Утром он заехал к картонному другу Васисуалию, поменял в «жигулях» аккумулятор. Бомж готовил в котелке завтрак из ворованной капусты, предложил составить компанию, но опер отказался. В одиннадцать он был в отделе. По дороге несколько раз звонил Глебу. Тот трубку отключил. Рабочий телефон никто не снимал.
Эх, Глеб… А ведь не урони ты тогда, на блокпосту, фотку своей зазнобы — и не было бы сейчас этих дурацких самокопаний. Друг — не друг, предал — не предал… Если друг оказался вдруг… Не знал бы ничего, блин, так и черт бы с ним! А главное, о чем переживать?! Как там Копейкин об убиенном отозвался?.. На башку реально пробитый… Стало быть, туда ему и дорога. Как в анекдоте: кого надо — того и убили. Каждый сам кузнец своих наручников.
«Если один бандит другого укокошил, крылышки у него от этого не вырастут. Он бандитом был и останется…» — всплыли вдруг в памяти слова Глеба. И тут ты прав. Крылышки у тебя не выросли…
Ну и что же нам с тобой теперь делать?
Впрочем, вопрос запоздал. Он, Роман Данилович, свой выбор уже сделал. Когда пулю в реку выкинул. Концы в воду. Все правильно — друзей не сдают, особенно тех, кто сам за тебя под пулю готов. А он другу дал шанс. Но предстояло решить самый главный вопрос. Что будет через три дня? Если Глеб придет и признается — да, это я. Что тогда? Хлопнуть по плечу и сказать: «Да никаких проблем, старик! Стреляй дальше! Забыли!»
Нет, не забудешь… И даже не в пресловутом чувстве долга дело. Просто сломается внутри что-то.
— Ты где был? — раздалось за спиной.
Рома обернулся. Горина. Вид, как у учительницы, которая застукала детишек за распитием пива на перемене.
— Профилактику обеспечивал, Оль. На шестнадцатом километре. Царев в курсе.
— Ты знаешь Туманова?
Оба! Отрицать глупо — совместное фото висит в кабинете. Видимо, на слово Роме коллеги не поверили.
— Конечно… А что случилось?
— Он явку с повинной написал!
— Что???
Информация претендовала на первое место в рейтинге утренних новостей. И даже события в революционном Египте и очередное падение курса рубля отошли на второй план.
— Кир… Копейкин, в смысле, звонил. Туманов пришел к нему сегодня. Сам. И дал полный расклад по убийству Якубовского — где, что и как.
— Бред какой-то…
— Бред — не бред, а все совпадает. Указал чердак, там нашли гильзу. Винтовку якобы выбросил в реку, Копейкин сейчас там, на мосту. Со следователем и водолазами… И сдается мне, Ром, что ты был в курсе. А?
* * *
Профилактическо-разъяснительную беседу с дочерью Борис Дмитриевич предпочел провести на службе. Чтобы продемонстрировать, в случае надобности, вещественные доказательства. На слово Вера может не поверить. Позвонил ей на мобильный.
— Вер, ты не могла бы ко мне приехать? Прямо сейчас. Это очень важно.
— Что-то случилось?
— Нет, но может. Это не телефонный разговор.
— Хорошо, но мне придется уйти с лекции.
— Ничего, я выпишу повестку.
— А можешь тогда и на Лену? Мы на ее машине приедем.
— Могу. Только не на всю группу. Это покажется подозрительным.
Ради беседы с дочерью он отказался от поездки в Северный отдел, где Туманов признался в заказном убийстве. В другой ситуации он бы уже мчался в машине с мигалкой. Скорей всего, эта история ударит и по ним. Проворонили оборотня. Да еще какого!
Вера приехала через полчаса. Села напротив на стул, а не на диван. Явное волнение, как у тяжелобольного, ожидающего окончательный диагноз.
Борис Дмитриевич тоже не источал спокойствие. Может, зря он это все затеял? Может, права Ольга — пускай сами разбираются. Или подождать месяц-другой. Что-то типа испытательного срока. Поживут вместе да разбегутся.
— Па, что случилось?
— Хм… Вера, я не хотел вмешиваться в ваши с Антоном отношения, но ты должна кое-что знать. Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать, просто изложу факты. Ты взрослый человек, решай сама. Но сначала ответь на несколько вопросов.
От волнения Борис Дмитриевич направил в лицо дочери лампу, но, спохватившись, быстро отвернул.
— Извини… Как и когда вы познакомились с Антоном?
— Это что, допрос? — без злобы уточнила Вера. — Тогда мне нужно знать свои права и адвоката.
— Прекрати… Я ж серьезно… Где вы познакомились?
— Ну хорошо… В институте. В кафе. Я взяла обед, пошла за приборами, заболталась с Ленкой… А когда вернулась, он сидел за моим столиком. И ел мой обед. Перепутал. Его поднос стоял на соседнем. Посмеялись, потом познакомились.
— Он же учится на заочном. Что он делал в столовой днем?
— Это было в зимнюю сессию, папа. В феврале. Он сдавал экзамены.
Слово «папа» было произнесено с явным оттенком неприязни.
— Очень любопытно. То есть инициатором знакомства был Антон?
— Пап, ты можешь объяснить, что стряслось? Я, между прочим, пропускаю уголовный процесс.
Царев повернул к ней экран ноутбука.
— Вера, то, что я тебе сейчас покажу, является государственной тайной. Попрошу тебя не делиться этим с Леной и остальными. Вот, смотри… В конце января Бойков завел на Антона оперативную разработку. Антон оказывал фирмам посреднические услуги при возврате НДС. Это незаконно. И если разработка была бы реализована, Антон мог заработать статью. А в феврале он якобы случайно знакомится с тобой.
— Но это действительно была случайность! У нас в кафе все столики одинаковые! И обеды тоже! Любой ошибется! И потом, как Антон мог узнать, что на него заведена ваша дурацкая разработка? Это же секрет!
— К сожалению, в нашей системе тоже есть предатели. Возможно, кто-то поделился с ним информацией.
— Так вы сначала свою систему почините… Папа, включи логику! Если он узнал, что на него разработка, проще на время остановиться!
— Не всегда… В цепи задействован не он один, так просто не остановишься.
— То есть ты хочешь сказать, что он специально познакомился со мной, чтобы не сесть в тюрьму?! По-моему, ты сошел с ума!
— Я же предупредил, что просто излагаю факты. Выводы делай сама.
— Это и все факты?
— Нет… Ты не интересовалась случайно, откуда у него такие деньги? Машина… И не простая машина. Первый взнос на ипотеку. Да и сама ипотека.
— Интересовалась! Да! Антон не скрывает — он живет не только на зарплату! Но он не крышует фирмы, не берет взяток. Он помогает людям, и те его благодарят! Сами! По-моему, это справедливо! Что тут такого? Сейчас все так живут, иначе никак.
— Ну, допустим, не все…
— Это ты про себя? Ну и что хорошего? Батареи десять лет поменять не могли, пока Антон…
Царев, как человек, о прямолинейности которого можно было писать песни, не выдержал:
— Твой Антон на днях приходил в подпольное казино. Знаешь зачем? Крышу ставить! Это к вопросу, что он фирмы не крышует! И при этом показывал наше фото! Где мы вместе, на диванчике. Мол, жаловаться бесполезно. Это к вопросу — зачем ты ему нужна!
Вера несколько секунд смотрела на монитор, на фотографию своего жениха, сделанную из-под полы в липовом казино. А потом задала совсем неожиданный вопрос. Совершенно не агрессивным тоном, но каким-то подавленным:
— Это правда, что ты на пенсию уходишь?
— Откуда ты знаешь?
— Антон сказал. Слухи якобы ходят.
— Возможно…
— Давно пора… Повестки выпиши…
…На обратном пути она столкнулась с Бойковым, которого знала. Тот несколько раз приезжал к ним домой по каким-то срочным служебным вариантам.
— Николай Васильевич… А можно спросить?
— Да, Вер.
— Я с парнем одним встречаюсь. Антоном Шатуновым из ОБЭП.
— И что?
— Отец сказал, его посадить могли… Не знаете, это правда? Просто у папы с ним не очень.
Коля, конечно, знал. Он и должен был сажать.
— Вера… Не буду скрывать. У Шатунова действительно были проблемы. Но Борис Дмитриевич попросил его не трогать. Так что, не волнуйся.
* * *
Поиск подводных сокровищ приносит не только положительные эмоции, но и выгоден с практической точки зрения. Потому что, помимо самих сокровищ, на дне можно найти массу полезных предметов. Как-то: кузов старинного затонувшего автомобиля со следами пуль, остов пиратского трактора «Беларусь», пустые, хорошо сохранившиеся стеклянные сосуды из-под пива, рыбацкие сети и бетонные плиты с древними письменами типа «Динамо — чемпион 1978». Не говоря уже о мелочевке вроде бутылочных пробок, шампуров, одноразовых зажигалок и битых разноцветных стеклышек, из которых при желании можно собрать бусы.
И даже опытному водолазу МЧС крайне затруднительно отыскать на дне среди всего этого богатства какой-то «винторез», упакованный в желтый полиэтиленовый пакет. О чем он и сообщил, в очередной раз вынырнув на мутную поверхность.
— Тут течение сильное! Могло унести!
— Таки не говорите ерунды, Ихтиандр! — возмутился железнозубый Кирилл Павлович Копейкин, свесившись через перила моста. — Какое течение, право, если здесь изгиб? Ищите лучше! Вы же в маске! Напоминаю — большой желтый пакет! Ныряйте, ныряйте, ради бога!
Водолаз, уже извлекший со дна старый «калаш» и пару покрытых улитками пистолетов «ТТ», скрылся под водой. Видимо, это место пользовалось у киллеров популярностью. Оружие сбрасывалось с моста достаточно интенсивно.
Копейкин вернулся к Фокину и Гориной, притулившимся на травянистом берегу. Следователь, раньше работавший в прокуратуре, а ныне в следственном комитете, втихаря дымил за валунами, боясь, что его заметят и оштрафуют за курение на рабочем месте. Начинающий настольный теннисист Слепнев, тоже прибывший к раздаче призов, что-то докладывал руководству из салона машины. Фразы типа «На хер прессу!» долетали до противоположного берега. Логично — по новому положению в случае провинности подчиненного достаться по шапке могло и руководству. Особенно если о провинности узнает возмущенная общественность и поднимет хай на всю страну.
Рома не стал больше играть в шпионов и все честно поведал, стараясь не дышать на Ольгу перегаром. Про фото, винтовку, Дагестан и больную спину. Теперь это не предательство.
— А почему сразу не рассказал?
— Он, вообще-то, мне жизнь спас…
Но здесь, на берегу, после спокойного безалкогольного анализа ситуации у него появились сомнения в виновности Глеба. О чем он и поспешил поделиться с наставницей.
— Не пойму, зачем винтовку в полиэтилен заворачивать? Да еще такой яркий?
— Кто его знает, — Копейкин тоже опустился на травку, — возможно, пиетет к оружию имеет. Есть такие мужики. При одной мысли, что ружье может заржаветь, начинают плакать и стрелять по прохожим из окна. А тут вещь новая, дорогая. Можно выловить через пару годков и продать.
— Тогда проще в землю зарыть.
— Тоже верно… Вообще, тут как-то все нелогично. Я его спрашиваю: Глеб, а чего ты вдруг сдаться решил? Сам — опер, и понимаешь, что «глухарь» капитальный. Свидетелей нет, улик — еще меньше… Только, говорю, насчет мук совести не надо. С этим к Достоевскому.
— А он?
— Говорит, считайте, что Достоевский…
Нет, не Достоевский. Роман Данилович Фокин. Человек с обостренным чувством справедливости.
— Здесь, как подсказывает научный подход, может быть только одно из трех, — продолжал Копейкин, — либо холодный расчет, либо страх, либо…
— Что? — не дождавшись конца реплики, спросила Ольга.
— Любовь… Не к месту будет сказано.
— У него с Виолой действительно серьезно?
— Да, похоже, не шутки. Уж больно активно он ее от убийства отставляет. Ничего, дескать, она не знала, он сам все задумал и воплотил в смерть. Но потом понял, что жить с этим не сможет, и сдался. Не, всякое, конечно, случается. У нас, помню, убийство было. Муж уперся: уйдешь — убью обоих. А убить мог. В результате был зарезан соперником, поделен на сорок частей и раскидан по помойкам и водоемам в разных частях города. Тоже потом ныряли. Так что Туманова я понимаю.
— Не вяжется, — опять засомневался Рома, — позавчера он клялся, что не при делах. Чуть ли не со слезами в глазах… Что просто продал винтовку. И вдруг — явка с повинной. С чего?!
— Смотри первую причину. Холодный расчет. Прикинул, взвесил… За явку с повинной пару лет скостят. С учетом былых заслуг и обстоятельств дела получит пятихатку. Через три года выйдет по УДО. Так что резон прямой… Между прочим, подозреваю, у него имелся помощник.
— Помощник?
— Некто Павел Сергеевич Галкин. Санитар городского морга. После вашей беседы в теннисном клубе Глеб помчался к нему и макнул мордой в тарелку… Вряд ли это простое совпадение. Особенно тарелка.
— Галкин, Галкин… — пробормотал Рома и вдруг взглянул на Копейкина, словно официант на гостя, не знающего слово «чаевые», — погоди! А откуда… Вы чего — нас пасли?
— Извини, Ром, — заступилась за Кирилла Горина. — Это я попросила. Так надо было. Ты же явно что-то скрывал, мог наделать глупостей. Это не более чем страховка.
— На черном «шевроле» катались?
— Нет… Мы наблюдали за Глебом…
Она не стала сообщать, что на «шевроле» ездили Чистов с Жуковым, топтуны-самоучки. Дилетанты.
Счастливый голос аквалангиста испугал даже привыкших к шуму речных уток, а несколько оглушенных рыбок всплыло кверху брюхом.
— Есть!!!
Все поднялись с травы, Слепнев выскочил из машины, а следователь из-за камней.
Аквалангист держал в поднятой руке обмотанный скотчем желтый пакет, в котором угадывался очень знакомый контур.
— А вы говорите, не он, — констатировал Копейкин, — успокойся, Роман Данилович. С доказательствами теперь полный порядок.
* * *
Сегодня у Паши пропало желание. И не только основное. Но и сопутствующие, в том числе аппетит. И не факт, что они вернутся в ближайшее время. Ладно, лицом в макароны макнули, это обидно, но не смертельно. А вот Витя-морпех — это уже смертельно. Хоть бросай любимую работу, друзей, дом и проси политического убежища где-нибудь в Венесуэле.
Поэтому сегодня с ужином он решил не мудрить. Достал из морозилки пачку пельменей и, пока те кувыркались в кипятке, по-быстрому сварганил соус из майонеза, лимонного сока, чеснока и рубленой зелени. Простенько, из серии «Готовим в походе». И никаких звезд, криминальных новостей и цикад.
Красиво разложив пельмени на тарелке, Паша аккуратно полил их соусом, включил на веранде торшер и приступил к трапезе. Вернее сказать, собрался приступить, поскольку донести пельмешку до рта он не успел. Вновь, как и накануне, чья-то длань ухватила его за ухоженные волосы и с силой впечатала в блюдо. Назвать манеры гостя учтивыми было бы некоторым преувеличением, но Галкин, уже имея определенный опыт в этой деликатной сфере, сразу предпочел не дергаться. Потому что как-то сразу понял, кто это. Витя. Здравствуй, смерть, здравствуй, морг, здравствуй, батюшка Аид.
Визитер оценил примерное поведение хозяина и разжал руку. Паша поднял голову и чуть ли не с восторгом уставился на незнакомого парня. Потому что это был не Витя! А ради такого и пельмени на лице все равно, что укус комара во время танкового боя. Но через секунду он взял себя в руки. Не достойно подобное поведение для человека, каждый день имеющего дело со смертью.
— Чо за пенки?.. Ты ваще кто?!
— Меня зовут Роман Данилович. Тебе привет от Глеба Павловича. А это… — парень кивнул на пельмени, — навроде пароля.
— Тьфу ты…
Галкин вылез из-за стола, ополоснул физиономию в рукомойнике. Не возмущался и не протестовал. Лишь недовольно попросил:
— Блин… Пароль смените…
— Не вопрос. Хотя пароль хороший. Такой не забудешь.
— Чего надо-то? — Хозяин дачи вернулся за стол.
— Глеб Павлович попросил повторить мне вчерашний разговор. Только более обстоятельно. К сожалению, позвонить тебе он не успел. Срочная командировка. Но я надеюсь, ты не сомневаешься в правдивости моих слов.
Глаза вечернего гостя еще раз скосились на тарелку.
— И поторопись. Пельмени стынут.
* * *
Свет резанул по глазам. Борис Дмитриевич зажмурился, потом протянул руку к настольной лампе.
— Не трогать! Прямо смотреть!
Он отдернул руку, словно от акульей пасти.
— Тамар, ну ты что?
— Здесь я вопросы задаю. Ясно? И не увиливай, все равно дознаюсь. Лучше сразу признайся, что натворил. Чистосердечно.
Тон дражайшей женушки не оставлял сомнений. Выпытает, даром что работает администратором на вокзале. Может, адвоката попросить? Или на Конституцию сослаться? Черт, какой адвокат? Какая Конституция?
— Том, да что случилось-то? Объясни по-человечески! Без этих глупостей, — Борис Дмитриевич прикрыл глаза ладонью.
— Да уж случилось! Вера вернулась из института, собрала вещи Антона, сказала, что он пока поживет у себя, и пропала! Ни трубку не берет, ни сама не звонит! Антон тоже не понимает ничего! Они якобы сегодня собирались в банк за кредитом, но он попросил ее пару месяцев подождать, у него там сложности какие-то. Я Ленке позвонила, подруге ее. Та тоже ничего не знает. Где ребенка искать?! А вдруг она, как Людмилы дочь?
— Типун тебе… Что ты панику разводишь раньше времени? Ничего я не творил… Вера была у меня. И я рассказал, что ее славный Антоша — оборотень! И что он бы сейчас сидел! Если б не я… Лучше горькая, но правда…
Тамара всплеснула руками.
— Ну не идиот ли, люди добрые? Что ж ты наделал, старый?! Кто тебя просил! Твое какое дело?
— Да самое прямое! Потому что я — отец!
— Им друг с другом жить, а не тебе! А я-то думаю… Спрашиваю Веру — а что Антон сам вещи не заберет? А она — ему некогда, он вопросы решает! Вот оно в чем дело! Ну, старый, готовься…
Звонок мобильного отсрочил расправу. Тамара положила скалку, взяла трубку.
— Да!.. Нет, Антон, не появлялась… Хорошо-хорошо, конечно, передам. И ты сразу звони.
Она швырнула трубку на стол и продолжила допрос с пристрастием:
— Вот! Хоть в морг звони! Ты понимаешь, что натворил?! Ты обвинил человека в том, что он встречается с нашей дочерью по расчету! Толком его не зная!
— Боюсь, что знаю, — мрачно парировал Борис Дмитриевич, — а вот тебя он чем зацепил? Уж и не представляю.
— Никто меня не цеплял, — Тамара натянула резиновые перчатки для мытья посуды, которые, к слову, защищали и от брызг крови. — Боря! Ну нельзя быть таким железным дровосеком! Надо же! Выстроил логическую цепочку! Раз я большой начальник, то к дочке никакой любви быть не может! Ага! К тебе зато любовь! У тебя не деформация, у тебя деградация профессиональная! Нормальными глазами на людей смотреть не можешь! Одни оборотни мерещатся! Я тоже оборотень?!
Вообще-то в желтых резиновых перчатках, с зеленой косметической маской на лице и скалкой в руке Тамара действительно напоминала персонаж сериала «Ходячие мертвецы», который они любили посмотреть в семейном кругу за чашкой чая. Если выдавался свободный вечерок.
— Заварил кашу, теперь расхлебывай, если не хочешь дочь потерять! Короче, так. Иди к Антону и что хочешь ему, то и объясняй. Иначе я пойду. Срок один день! А сейчас бери телефон и обзванивай больницы и бюро несчастных случаев.
— Тамар, ну что за ерунду ты городишь?!
— Звони, я сказала! И чтоб завтра же был у Антона с повинной!
Жена бросила скалку, повернулась к раковине и принялась мыть посуду.
Ничего ж себе! К Антону с повинной! Щас! Чтобы он, начальник самого грозного подразделения в УВД, которого боялись все, от сержанта до генерала, шел к какому-то мелкому оборотню и извинялся не пойми в чем! Вернее, в том, что сказал про него правду! Это как, вообще, будет выглядеть?! «Ах, Антошенька, прости меня, дурака неразумного, не держи обиды…» Позор несмываемый! Не бывать такому! Никогда не бывать!
Борис Дмитриевич о чем-то вспомнил. Вернее, не о чем-то, а конкретно о свете, по-прежнему бившем в глаза. Поднялся с табурета, чтобы выключить лампу, но скривился от боли. Предательский удар в поясницу намекнул, что грыжа никуда не делась, а осталась с хозяином.
— Шарлатан… Светило грешное…
* * *
Прошло минут сорок с тех самых пор, как доблестная разведчица Светочка Родионова скрылась в подъезде. И у Ромы закралась мысль — а не пора ли ее спасать? Не пора ли вызывать подмогу? Ведь на разведку она отправилась не к мелкому наркодилеру, а к серьезному человеку, убивавшему по заказу. Не выдержав, он поделился опасениями с наставницей, сидевшей на пассажирском кресле его великолепного болида «Дэу Матис», прозванного в народе «Красной смертью» за то, что Рома как-то сбил на нем голубя. Цвет болида, как следовало из прозвища, был красным.
Горина посмотрела на него и успокаивающе улыбнулась.
— Не волнуйся. Светка справится сама. Профессионал.
— Леша тоже профессионал. И живет один. Мало ли что…
— Ну не дикий же зверь… Она рассказывала, что у них в школе экзамен такой был. Вывозят вечером в жилой район и выбирают наугад дом и квартиру, где свет горит. Ну чтоб в адресе кто-то был. Задача экзаменуемого сделать так, чтоб тебя туда впустили, и продержаться в квартире не меньше десяти минут. А заодно выяснить, кто в этой квартире в данный момент находится, живут или снимают, сколько там комнат, ну и прочее… Абсолютно незнакомые люди! Так вот: у женщин это гораздо лучше получается. Мужчинам доверия меньше, потому что они мужчины. Светка как-то на реального разведчика нарвалась. Правда, поддатого. Мозги так запудрила, что он ей чуть ли не агентов сдавать начал. Выгнали потом. Разведчика, не ее.
— Хорошо, а если не впустят? Бабушка старенькая, допустим, и открывать боится?
— С бабушками как раз проще всего. Бабушке ведь поговорить хочется. Сложнее с творческой интеллигенцией и правозащитниками.
— Идет! — перебил Рома.
Фея оперативной установки вышла из подъезда. На ней был легкий плащик, из-под которого выглядывал белый медицинский халат. Видимо, Светочка предпочла на сей раз образ доктора, хотя представления о медицине у нее ограничивались курсами доврачебной помощи и программой «Жить здорово». Она процокала мимо «Красной смерти» и скрылась в арке.
Выждав пару минут, Рома завел двигатель и двинулся следом. «Доктора» они подобрали за перекрестком, метрах в двухстах от дома.
— Что так долго? — спросила Ольга.
— Да бабуля прицепилась, не посмотрю ли я ее варикоз? Мол, участкового врача не дождаться. Пришлось смотреть, — Светочка сняла с шеи стетоскоп и спрятала в сумку.
— И как?
— Ну есть небольшой, но не запущенный… Я ей траксивазин прописала.
— Откуда ты знаешь?
— Это любой ребенок знает. От варикоза — троксевазин, от простатита — простамол, от грибков — лоцерил, от простуды — колдрекс… Реклама — двигатель леченья. В принципе, можно и к врачам не ходить… Короче, похоже, удрал ваш морской пехотинец. Бабуля видела, как вечером спускался по лестнице с сумками. С тех пор в квартире тишина, и джипа во дворе нет.
— Интересно девки пляшут… — блеснул афоризмом Рома, — смотрите, что получается. Глеб через Галкина сбыл «винторез». Сразу после нашего разговора в клубе прижимает Пашу, и тот сдает покупателя. И вдруг, вместо того чтобы взять Зубова тепленьким, Глеб сам приходит с повинной. При этом точно показывает место, откуда был сделан выстрел и куда сбросил ружье. А Зубов исчезает… Почему он его не задержал?
— Значит, были причины, — предположила Ольга, — и думаю, они напрямую связаны с Виолой… Надо ее с курорта доставать! Займись этим прямо сейчас. Уточни, через какую турфирму она брала путевку… Параллельно будем искать Зубова. Хорошо бы границы перекрыть. Но это только в кино. Боюсь, он уже за пределами великой родины. У такой публики всегда есть местечко, где можно залечь на дно.
— А Глеб?
— А что Глеб? Как говорил Жеглов, наказания без вины не бывает. Надо было вовремя с женщинами разбираться и стволы бандитские не перепродавать. Посидит, не растает.
* * *
Гений инженерной мысли и по совместительству техник отдела собственной безопасности Антон Иванович Чистов давно заслужил почетный отдых, а потому мог позволить себе определенные вольности. В частности, используя в личных целях специальные познания в области тайных операций, а также казенную технику, он установил на дверь своей кельи электронный замок с видеоглазком. И теперь никто, включая начальство, ни при каких обстоятельствах не мог застать его врасплох — даже в те дни, когда он получал на складе технический спирт, предназначенный для обслуживания дорогостоящего оборудования. Тратить драгоценную жидкость на указанные цели Чистов считал варварством в особо циничной форме. Железо — оно железо и есть. Что с ним станется? А вот организм не железный и остро требует регулярной очистки и обслуживания. В том числе и в рабочее время.
Коллеги знали маленькую слабость ветерана и именовали соответствующие периоды в его биографии «синими днями календаря» либо «критическими днями». Справедливости ради надо отметить, что ни профессиональных, ни коммуникативных навыков Иваныч в «синие» периоды не терял. Напротив, становился на редкость щедрым, общительным и как никогда готовым к великим трудовым свершениям на ниве борьбы за чистоту рядов.
Рома про данные особенности мастера пока еще не знал.
Нажав кнопку, он послушно застыл перед пуговичкой объектива, всем своим видом демонстрируя почтение к старшим по званию и положению. Спустя пару секунд электронный замок милостиво отворился. Искорки в глазах Чистова и слегка покрасневший нос говорили, что рабочее время для него понятие относительное.
— Не помешаю?
— Мне никто никогда не может помешать. Только навредить. Проходи. Будешь?
Рома без уточнений понял, о чем идет речь. Все-таки русский язык действительно могуч. Одно слово — и полная ясность.
— Не, спасибо. Я за рулем.
— Так и я за рулем.
— Не боитесь?
— Рома… Лет десять тому назад я решил уйти на гражданку. Повздорил с тогдашним начальством. А уйти по собственному не мог — контракт не отпускал. Только по компрометирующим. Самый простой вариант — влететь по пьяни. Так и решил. Пару дней не брился, нарядился в самое жуткое, что нашел, вмазал граммов двести и двинул на наш вокзал. Думал, менты вокзальные обратят внимание, предъявят претензии, я грубо отвечу, а дальше как в песне. «Любовь, похожая на сон…» Захожу, короче, мимо ментов туда-сюда, туда-сюда, а они и фуражками не ведут. Потом присмотрелся, а на вокзале половина таких, как я! Еще и хуже. Я просто Бред Питт среди них. Что оставалось? Самому на грубость нарваться. Подошел к ним, демонстративно приложился к бутылке. И опять ноль на фазе! Во блин! За что ж вам, дармоеды, деньги платят?
И тут, Рома, меня развезло. Все-таки непривычный я был к таким ненаучным экспериментам. Извини, но из песни слов не выкинешь. Блеванул я, можно сказать, фонтаном. Прямо на брюки и сапоги милицейские. Тут они, конечно, на меня внимание обратили. Дубинкой для порядка, потом под руки и в пикет.
Пришел я в себя часа через два, когда проснулся. Глаза открываю и не понимаю ни хрена. Сижу не в аквариуме, а за столом. Передом мной поднос с кофе заварным, бутербродами колбасными, рассолом огуречным и водичкой родниковой. Полотенчико влажное — руки обтереть. Цветочки в вазе. В общем, все, как в бузинес-классе. Менты — напротив. На лавочке сидят и улыбаются. С ними капитан. Тоже лыбится. «Угощайтесь, — говорят, — Антон Иванович. От чистого сердца. И не обессудьте, коли что не так». И тут до меня дошло, в чем была ошибка. Собираясь на вокзал, я не выложил удостоверение. Взял по привычке. А кому охота связываться с отделом собственной безопасности? Ну, подумаешь, форму заблевал? Так это экологически чистый продукт, отстирывается без проблем. Вернулся я домой и понял, что погорячился с увольнением. Дураком буду, если от таких благ откажусь. Не стал больше экспериментировать. А вскоре и Бориска на царство пришел. С ним никаких проблем. Душный иногда бывает, но кто ж из нас не без греха?.. А ты говоришь, не боишься… Кого?
— Я не то имел в виду… Сшибешь кого-нибудь.
— Сплюнь… Я даже бухой правил не нарушаю… Чего хотел?
Рома поведал о проблеме. Установить местонахождение человека по его мобильнику. Скорей всего, отключенному и даже выброшенному. Чистов не чесал лоб, не ходил по келье и не изображал тяжелый мыслительный процесс.
— Мой богатый жизненный опыт подсказывает, что у людей, работающих киллерами на постоянной основе, как правило, не одна трубка. Есть официальная для бытовых вопросов. А есть еще специальная труба для интимных разговоров. Возможно, даже не одна. Оформленная, как водится, на левый паспорт. От этого и будем танцевать.
— И что?
— Но носят-то их одновременно. Только в разных карманах. Совершенно не подозревая, что мобильный телефон можно запеленговать, даже если по нему не говорят.
— Та-а-ак…
— В принципе, ничего сложного… Надо ретропсет… рертоспет… ре-тро-спек-тив-но — о!.. отследить географию известного нам телефона, а затем посмотреть, какие номера находились рядом. Проанализировав относительно небольшой промежуток времени, путем нехитрых математических вычислений получаем номер второй трубки. И, если он еще актуален — а интимный номер, как правило, клиент не меняет, — то дальше просто пеленгуем его текущие координаты.
— И вы сможете это сделать?
— Ром, переходим на «ты»… Всего-то на пять лет старше.
Большинство, кому за сорок, стесняются своего возраста. Антон Иванович не исключение.
— Я, конечно, не волшебник… Но связи в сотовых компаниях помогают нам творить настоящие чудеса. Следуем, так сказать, рекомендациям древних лекарей — лечить подобное подобным. Сиречь боремся с коррупцией с помощью коррупционных схем… Дня через три сделаю… Да, вот, Ольге передай.
«Не волшебник» протянул распечатку.
— Биллинг мобильника твоего друга. Накануне своей явки с повинной он раз десять пытался дозвониться до Якубовской. Но безуспешно. Либо она отключила телефон, либо утонула вместе с ним, ха-ха-ха…
* * *
Вскрывать себе вены из-за разбитой любви Вера, конечно, не собиралась. Да и другими популярными способами, типа прыжка с «Моста любви», лишать себя жизни не планировала. Домой вернулась накануне за полночь. Со следами алкоголя на лице, если выражаться неграмотно. А если грамотно — просто была бухая. Заперлась в комнате и до утра не выходила, отравляя окружающую среду выхлопами спирта. Тамара позвонила Антону, сообщила, что дочь нашлась целой и пьяной. Он попросил позвать ее к трубке, но сбежавшая невеста не подошла. Сказала, что перезвонит сама. Звонила или нет — неизвестно. Утром ушла в институт.
Тамара, воспитанная на лучших шпионских сериалах, решила задействовать агентуру. В полдень позвонила ближайшей Вериной подруге Ленке и осторожно, под легендой, спросила — что произошло между дочерью и Антоном? Ленка, потерявшая бдительность, все выложила. Якобы после того, как Антон узнал, что Борис Дмитриевич уходит на пенсию, он резко отказался брать деньги в банке на ипотеку, хотя имелась железная договоренность. И банк даже делал приличную скидку. Потом был разговор Веры с отцом, после она задала какие-то контрольные вопросы Антону и наконец — выставила его за порог. Сама Лена считает, что это надо было сделать давным-давно, ибо никакой любви со стороны Антона нет и в помине, а есть откровенный расчет. О чем, кстати, она Вере неоднократно говорила. Но Вера, оболваненная светлыми чувствами, до поры до времени подруге не верила. Но сейчас, слава богу, образумилась.
Тамара, конечно, расстроилась, позвонила мужу и извинилась за вчерашнее. «Можешь с Антоном не объясняться… Он, похоже, действительно с Верой из-за тебя. Да и у нее непонятно что в голове. После одного разговора — вещи за дверь. Да если любишь — плевать кто он. Хоть убийца мирного населения. Любовь не читает резюме».
Борис Дмитриевич вроде бы успокоился, однако маленький червячок сомнения закопошился под коркой. И вскоре превратился в огромного червя.
Нет, не у Веры был испытательный срок, не у Антона… А у него. И он его не выдержал. Даже не попытался выдержать. Конечно, хваленый жизненный опыт, знание людей подсказывали, что он трижды прав. И никаких сомнений быть не может. И вроде бы все улики налицо.
Только не замылился ли глаз? Как у старого судьи, видящего только сухие протокольные фразы и считающего набор типовых доказательств достаточным для того, чтобы признать человека виновным? Не слишком ли он профессионально сдеформировался, как говорит Тамара? И не погорячился ли он, выложив Вере свои соображения?
И если уж совсем по совести, то выкладывать это надо было при Антоне, а не втихаря, подобно стукачку позорному. И это глодало еще сильнее. И будет, будет, будет глодать.
Поэтому в час дня он сел в служебный «форд» и попросил водителя отвезти его в районный отдел по борьбе с экономическими преступлениями, предварительно позвонив Антону по служебному телефону.
И звонок этот добавил сомнений. Антон сообщил, что утром, после разговора с Верой в институте, написал рапорт на увольнение из органов…
Борис Дмитриевич не любил носить форму, предпочитая кителю старенький костюм-двойку. Сегодня он тоже был в нем. Из аксессуаров добавилась тросточка — спина не проходила. Постовой на дверях отдела, тем не менее, узнал его и даже проводил до кабинета.
Антон подшивал дела, выложив их из сейфа. Обстановка явно чемоданная. Значит, с рапортом не шутил. Царев протянул руку, он пожал. Предложил сесть на диванчик, но Борис Дмитриевич предпочел стул. Несостоявшийся жених выглядел как персонаж фильма «Зловещие мертвецы».
Несостоявшийся тесть не представлял, с чего начать разговор. «Извини, Антон, но я тебя заложил…» С минуту ерзал на стуле, словно выбирая наиболее удобную позицию для позвоночника.
— Опять? — догадался насчет спины жених дочери.
— Застудил где-то, — Борис Дмитриевич не стал предъявлять претензии по поводу остеопата, — ты серьезно рапорт написал?
— Да… Вот, дела подшиваю.
— И почему?
— Не мое это… К брату поеду. В Москву. Он давно зовет.
Да, точно — старший брат Антона устроился в Москве в Федерацию борьбы на хорошую должность. Может, действительно разрыв с Верой ни при чем? Он действительно написал рапорт из-за перспективной должности? Впрочем, это ничего не меняет. Антон все должен знать.
— Хм… Я… В общем, к тебе не по службе… Вера не рассказывала случайно, как я в милицию попал?
— Нет.
— Я ж дворовым был, отец в разъездах, у Лидии Сергеевны — мачехи, своих двое — попробуй уследи. Ну и попал в компанию… Даже гордился этим — с крутыми пацанами гуляю. Только крутые отрабатывать заставили. Магазин подломили… Сошло с рук. А потом на танцах драку устроили. Задержали всех, в камеру посадили… Опер один со мной разбирался, покойный ныне, царство небесное… Погиб в девяносто третьем… Он, видать, знал, что я к магазину причастен. Но то ли пожалел, то ли доказательств не было… Но мозги мне прочистил капитально, я на всю жизнь запомнил. Перспективу нарисовал… Два пути у тебя отсюда, Боря… В общем, с крутыми я порвал, выбили они мне зуб, но отстали… А вот окажись на месте того опера кто другой, может, сейчас лес валил или вообще… И знаешь, мне тоже так захотелось… Людей направлять… Заявление в школу милиции подал. Не все, конечно, гладко было, да гладко нигде и не бывает… А потом вся эта коммерция полезла, крыши, отмазки, халтуры… Словно опять в блатную компанию попал! А не будешь по их правилам играть — сожрут или подставят! А я так думаю — или ты там, или здесь. Нельзя быть немножко беременным… В ОСБ и перешел…
— Это вы к чему, Борис Дмитриевич?
— Хм… Да так, к слову… Ты мне как мужик скажи — что у тебя с Верой? Она вроде выставила тебя…
— Да… Считает, что я с ней из-за вас замутил.
Антон сказал это с определенной долей неприязни, словно клиент парикмахерской, которому не понравилась работа мастера.
— А ты?
— Да я люблю ее… Безо всякой выгоды… Просто люблю.
— Поэтому и рапорт написал?
Шатунов не ответил, но все было ясно и без слов.
— Антон… В общем, пойми меня правильно… Я виноват перед тобой… Но я отец, хотел предостеречь.
— От чего?
— На тебя была разработка. Я сказал ей об этом…
* * *
…Заглянувший в кабинет десять минут спустя начальник ОБЭП Звонарев, тот самый, что ездил с Шатуновым в казино и прочие прибыльные места, замер на пороге, не в силах логически объяснить происходящее. Его молоденький подчиненный и грозный полковник Царев спорили друг с другом таким тоном, который не позволили бы себе и фанаты вражеских команд. Причем Шатунов, как минимум, не уступал.
— Нет, парень! Или ты берешь, или не берешь! Среднего не дано! По четным — я честный, по нечетным — балую!
— Это я уже слышал! А при чем здесь Вера?! Вы мне объясните! Просто и доходчиво! А не смешивайте в кучу!
Начальник ОБЭП поспешил закрыть дверь, извинившись. Кажется, речь в споре шла не только о личной жизни, но и о коррупционной составляющей, а с этим у него был полный порядок. В том смысле, что она присутствовала в полной мере.
— Откуда вы знаете, что и как у меня с ней? — не успокаивался Антон. — Да, там, в кафе, я действительно не случайно перепутал столики! Просто потому, что мне понравилась симпатичная девушка и я искал повод познакомиться! И никакого другого умысла у меня не было. Я понятия не имел, кто ее отец! Не интересовало меня это абсолютно! Почему во всем надо видеть расчет?!.
Борис Дмитриевич чувствовал себя как пионер-отличник, которого вожатый клеймит за подглядывание в женский туалет.
— А насчет оборотней не надо! Сами хороши! Без вашей визы ни на одну серьезную должность не назначат, а виза не бесплатная! Что, не так?
У Царева перехватило дыхание и стрельнуло в спине. Таких обвинений он никак не ожидал. Действительно, без визы на должность не ставили, но он лично ничего не визировал, это делали замы. Неужели проглядел?
— Чушь!
— Да все говорят!
— Кто конкретно берет?! Назови, не бойся! Ну?!
— Сами узнавайте!
Борис Дмитриевич перевел дух, поднялся со стула, опираясь на трость.
— Жаль, Антон, что ты ничего не понял… До свидания.
— До свидания, — холодно попрощался жених, — мне тоже жаль, что вы не поняли.
Во дворе Царев не направился к машине, а доковылял до скамеечки, опираясь на трость, присел и уставился в рекламный плакат, висящий рядом с отделом. «Хотите жить достойно и помогать людям? Приглашаем на службу!»
* * *
— Что за странное имя? Виола. Или это сценический псевдоним?
— Нет, родное. Наверно, родители любили одноименный сыр. Финский. С блондинкой на этикетке, — предположил Рома.
Они с Гориной стояли на перроне возле локомотива вместе с бомбилами-таксистами и фильтровали прибывших. Именно на этом поезде должна вернуться в родной город девушка с сырным именем. Аэропорта в Юрьевске не было — все, кто прилетал из-за рубежа, вынуждены добираться сюда наземным транспортом.
Выйти на связь с ней не получилось. Телефон, как заведенный, отвечал знакомой фразой «Абонент вне зоны…» Через турфирму удалось выяснить номер поезда. Плохо, если Виола останется в Таиланде навсегда. Обратится в буддизм и полюбит слонов. СМС Глебу она не присылала.
Нет, не останется. Не нужны ей слоны.
— Вон она…
Как говорит народная мудрость — в одежде даже самой порядочной женщины должна быть деталь, привлекающая непристойные взгляды. Одежда Виолы изобиловала упомянутыми деталями — и глубокое декольте на облегающей блузочке, и джинсы с низкой талией, и туфельки на шпильке. Даже белая бейсболка с длинным козырьком, украшенным стразами, заставляла мужские головы автоматически поворачиваться, словно локаторы. Плюс аппетитный загар, плюс игривый макияж, плюс неподдельная ювелирка. Словом, все для любимого. В одной руке чемодан на колесиках, в другой — пакет с дьюти-фри. Что бы ни случилось, какие бы камни ни лежали на душе, но о дешевом и относительно качественным алкоголе наш человек, даже с финским именем, не забывает.
— Такси, такси… Дешево и быстро, — Рома замаскировался под наглого бомбилу.
— Спасибо, меня встречают…
Но никто ее не встречал. Глеб не приехал бы на вокзал, даже если бы оставался на свободе. Конспирация. Ведь они должны «познакомиться» только сейчас. Виола миновала зал ожидания, подошла к стоянке фирменного такси. Связываться с бомбилами не позволял статус.
— Виола, здравствуйте… С приездом.
Она обернулась, но не испугалась. Лицо парня, стоявшего перед ней, показалось знакомым. Ах да, это же тот самый, с фотографии, которую Глеб показывал, вернувшись из Дагестана.
— Здравствуйте… Спасибо.
— Вы не волнуйтесь… Меня звать Роман. Я друг Глеба. Он наверняка обо мне рассказывал. Он попросил вас встретить.
— Какой Глеб?
— Туманов. Вот… Это вроде пароля, — парень достал фото Виолы.
Певица бегло, по-шпионски, огляделась по сторонам, поняла, что ничего не высмотрит, и негромко спросила:
— А где он сам?
— Ну, во-первых, вам пока рано встречаться, а во-вторых… Глеб задержан по подозрению в убийстве вашего мужа. Вернее, уже арестован.
— Что?!
Пакет с беспошлинным алкоголем чуть не выпал из рук.
— У нас машина, мы вас отвезем. Не бойтесь.
— Мы?
К ним подошла Ольга, поздоровалась, представилась. Виола по-прежнему походила на девочку, у которой сломалась любимая кукла. И даже без слов можно было понять, что она не верит в новость.
— Мы тоже не верим, — поспешила успокоить ее Ольга, — вернее, очень сомневаемся… И думаем, что лично вам угрожает серьезная опасность.
— Я-то тут при чем?
— Поехали.
— Подождите, я только с дороги, дайте в себя прийти. Хоть душ принять!
— К вам и поедем.
Рома забрал у Виолы чемодан и покатил к шикарному лимузину под названием «Дэу Матис», или «Красная смерть». Но не сделал и пары шагов, как его догнал невысокий мужичок в бравой разноске и лихой кепочке.
— Слышь, друг… Ты чего творишь? Ты кто такой?
— Не понял.
— Чего ты не понял? Это твое место? Чего клиентов отбиваешь? Давно колеса не прокалывали?
Увы, даже фирменные таксисты жили по не «фирменным» законам.
— Я похож на бомбилу? — спокойно, без грубости уточнил Рома.
— А чего хамишь-то? Хочешь с Ашотом дело иметь? Я устрою…
— До свидания.
Рома не вступал больше в споры, погрузил чемодан в багажник, который не удалось закрыть. Маловата «Красная смерть». Мужичок не успокоился, переписал на бумажку номер машины. Пообещал ее взорвать, если «борзый» появится здесь еще раз, потом стал названивать упомянутому Ашоту и жаловаться на беспредел козла на «Матисе».
Виола села на переднее пассажирское кресло, Ольга — назад.
Наверно, опытный разведчик, пользуясь благоприятной ситуацией, продолжал бы игру «в друга» и выжал бы из «объекта» максимум информации. Но Роме надоели эти шпионские игрища. Тем более что реакция Виолы на известие о задержании Глеба была очень естественной, в смысле — не сериально-показушной. «Ах, что за чепуху вы несете?!» Хотя от успокоительной сигареты она не отказалась.
— Глеб написал явку с повинной. Якобы убил Якубовского на почве ревности из винтовки, которую привез с Кавказа. Показал, куда ее выбросил. Мы нашли. Ревность же связана с вами. Муж не давал вам развода, угрожал. Пришлось прибегнуть к радикальным мерам. Хотелось бы услышать вашу точку зрения на все это.
— Подождите, подождите… Бред какой-то… Мы же все решили. Он дал мне деньги для мамы, пятнадцать тысяч долларов, я собиралась поговорить с Андреем. Предложить расстаться цивилизованно. Ничего бы муж мне не сделал. Да, он был не очень сдержанным человеком, но поверьте…
— Он знал о ваших отношениях? — перебила Ольга.
— Нет, разумеется. Но… Возможно, догадывался. Незадолго до того, как… В общем, нашел у нас дома зажигалку Глеба. Скандал устроил.
— Глеб был у вас дома? — уточнил Рома.
— Что вы?! У нас консьержка, это сразу стало бы известно… Наверно, я случайно сунула зажигалку в сумочку, а потом выронила.
— А сам Глеб не хотел пообщаться с вашим мужем?
— Он предлагал, но я отговорила… — Виола по очереди посмотрела на ее добровольных извозчиков, — послушайте, Глеб что — сам, лично пришел и признался?
— Это и удивительно, — ответил Рома, — вряд ли он хотел повысить раскрываемость убийств в Северном отделе. Кстати, откуда у Глеба пятнадцать тысяч для вашей мамы? Сумма-то нехилая. Даже для меня…
— Он сказал, что заработал на Кавказе… В командировке.
— В командировке… — медленно, с расстановкой повторил Рома, доставая из кармана фотографию, — этого товарища не знаете?
Это было фото Леши-морпеха, взятое в паспортном столе. Леша в костюме и галстуке. Очень интеллигентно. Ольга буквально впилась взглядом в Виолу, наблюдая за реакцией. Ноль на фазе. Даже не моргнула.
— Нет… Никогда не видела. Кто это?
— Неважно… Не знаете, и хорошо…
Они остановились на светофоре, Рома вышел, посмотрел, как чувствует себя чемодан. Не готов ли к прыжку? Чемодан вел себя благоразумно. Опер вернулся в салон.
— Еще один вопрос… Акции и прочее деловое наследство мужа… Что вы собираетесь с ним делать?
Виола снова не смутилась.
— Я была у Никитского… Честно говоря, ничего в этом не поняла. Потом разберусь… Вы сказали, мне грозит опасность.
— Не исключено.
— И от кого?
— От того, кто на самом деле убил вашего мужа… Виола, вы хотите помочь Глебу?
— Конечно.
— В таком случае мы устроим свидание. Завтра. В тюрьме. Но при одном условии: говорить надо то, что попросим мы. Согласны?
Певица молча кивнула.
— Отлично… Дома я продиктую список продуктов, которые принимают в передачках. Вы не возражаете, если Ольга Андреевна останется сегодня с вами? На всякий случай…
* * *
Тюремная комната для свиданий напоминала переговорный пункт на центральном телеграфе недавних времен. На стене — кабинки с номером. В каждой — полочка с обшарпанным телефонным аппаратом без циферблата. Все просто, без высоких технологий: «Магадан — вторая кабина…» Только здесь, в отличие от переговорного пункта, стена была из толстого прозрачного оргстекла, за которым, буквально в метре, виднелось точно такое же стекло с точно такими же аппаратами. Два параллельных мира на дистанции вытянутой руки. И на расстоянии нескольких лет… Стекло, к слову, должно быть пуленепробиваемым, но прежнее руководство следственного изолятора сэкономило, а разницу расписало в преферанс. За это и за то, что вывозило наиболее романтичных арестантов в элитный ресторан с варьете, теперь находилось под домашним арестом. Ибо поместить даже в милицейскую камеру бывшего хозяина тюрьмы санкционировал бы только законченный циник, не знакомый со словом добродетель.
Виола присела на металлический табурет. По совету Ольги, она не делала яркий макияж и надела строгий костюм. Глеба уже привели. Она подалась вперед и по инерции прошептала его имя. Тот улыбнулся, махнул рукой в ответ и, взяв трубку, жестом показал ей сделать то же самое. Свидание было краткосрочным. Пять минут по таймеру.
— Привет… — его голос звучал спокойно-буднично, словно они встретились в кафе, — ты хорошо загорела. Как слетала? Как погода?
— Господи, Глеб, какая погода?.. Зачем ты это сделал?
— Все нормально, родная… Ты хотела помочь мне. А я помог тебе. Не переживай. Он же не отпустил бы тебя, верно?
— В чем помочь? Я ничего не понимаю.
Глеб перевел глаза вправо вверх. Нацарапанная гвоздиком надпись «Тебя слушают» предупреждала о соблюдении конспирации.
— Ты, главное, ничего не бойся… Расскажи лучше, как Таиланд? В Бангкоке была?
— Да, была… Хорошо в Бангкоке… Глеб, кого я должна бояться?!. Да, Андрей сложный человек, но я бы что-нибудь придумала… А теперь?! Какая же это помощь? Мне-то что теперь делать?! Ты обо мне подумал?
А вот и первая влага на глазах. Не Виола, а просто вылитая Эдит Пиаф. Только тушь не течет. Туманов ободряюще улыбнулся.
— Я думал и думаю только о тебе. Теперь ты свободна… Никто не будет следить и ревновать.
— Дальше-то что? Ведь все можно было решить по-другому!
Она заплакала теперь по-настоящему. Пришлось воспользоваться платком. Глеб, не отрываясь, смотрел на нее. Как она достает из кармашка платочек, как стеснительно вытирает слезы, не пытается найти зеркальце… Взгляд при этом был немного удивленный, словно у сбитого в штрафной площадке футболиста и не услышавшего заветный свисток судьи.
А время бежало, таймер тикал.
— Малыш, помнишь, я купил твое любимое вино и мы пили его в машине? Как пионеры. Боялись, что за моей квартирой наблюдают…
— Помню… — Виола сквозь слезу улыбнулась в ответ и убрала платочек.
— Ну вот! А теперь не надо бояться! Кстати, я потом купил еще бутылку! В секретере стоит. Хотел распить по твоем возвращении…
— Глеб… Глеб, ну зачем ты это сделал?!
Речь, конечно, шла не о купленном вине, а об убитом Якубовском. Но Туманов словно не слышал вопроса.
— Так я думаю — чего вину пропадать? У тебя же есть ключи, съезди — забери… А лучше прямо там выпей. Представь, что я дома, просто вышел покурить на балкон… Нет, правда! Мне будет приятно… Фужеры в серванте, штопор в ящике. Который ты на 23 февраля подарила… Помнишь?
Он смотрел ей прямо в глаза.
— Помнишь?
Виола кивнула головой.
— Выпей, послушай хороший джаз… Ты же любишь джаз… И все развеется, как дымок над твоим кофе.
— Да… Глеб, я принесла тебе кое-что. Фрукты, конфеты, галеты…
— Спасибо! Здесь действительно не очень высокая кухня… Давай, давай рассказывай про Таиланд. Минута осталась… Как там слоны? Не скучают?
Надпись на стекле не пугала. Разговоры слушались. И не надо быть американцем Сноуденом, чтобы раскрывать общественности этот секрет. Это даже слоны знают. Извините — оперативная работа.
Сегодняшнюю беседу слушали и писали сразу двое. А может, и больше. Кирилл Павлович Копейкин и Роман Данилович Фокин. Делали они это негласно не только от Туманова, но и от Слепнева, курировавшего раскрытие убийства Якубовского. Потому что любое сомнение в виновности Глеба могло обернуться «глухарем», и не исключено, куратор начнет вставлять палки в колеса. Ибо в Москву доложено, в СМИ передано, ручки для подписи в премиальной ведомости приготовлены. И не надо нам тут никаких гениальных версий. Тем более что Лешу-морпеха еще отловить и расколоть надо.
Разрешение на свидание для Виолы Ольга выпросила у следователя на личном контакте.
— Какой, однако, странный у них базар, — прокомментировал Кирилл Павлович запись, — ему десяточка светит, а он про вино и джаз. И про дымок над кофе. Поэт, а не опер, обвиненный в убийстве. Вывода два: либо съехала крыша, либо злой умысел. Мне больше нравится второй.
— Мне тоже. Глеб не тот человек, чтобы сбрендить от тюремной жизни. Надеюсь, Виола поняла, что он хотел ей сказать.
— Лишь бы она это понимание нам озвучила.
— А вместо конфет лучше б колбасы принесла.
* * *
Тяжелый запах табачного перегара в квартире одинокого рейнджера Халка навевал воспоминания о тех славных временах, когда курение было разрешено в общественных местах. Так пахли пивные после закрытия, лестничные площадки и полицейские кабинеты. Рома даже чихнул.
Странно. Глеб, конечно, курил в собственной квартире, но редко, и только на балконе. Зимой — на кухне, но всегда включал вытяжку. А тут амброзия на всю квартиру, будто не жилье, а общежитие железобетонного завода.
Причина обнаружилась довольно быстро. Переполненная пепельница благоухала в комнате на полу, возле дивана. Рядом с пустой бутылкой. Он не выкинул ее перед тем, как сдаться. И не прибирал комнату. Видимо, потому, что мысли были заняты другим.
Обыск в квартире не делали, хотя формально имели полное право. Но Рома убедил следователя, ведущего дело Глеба, что в этом нет необходимости.
Он сходил на кухню, выкинул бутылку и пепельницу вместе с окурками в ведро. Надо отучать людей от вредных привычек. В ведре заметил практически новый тюбик финалгона — мази для спины. Глеб не врал — нерв действительно застудил. А мазь выкинул, чтобы «избавить» себя даже от такого простенького алиби. Рома вернулся в комнату с веником, распахнул окно, украдкой посмотрел на отражение Виолы в зеркале серванта. Да, у Глеба есть вкус. Из-за таких ножек можно и на каторгу.
Виола смотрела на собственную фотографию, оставленную на столе. Та была вставлена в новенькую рамку.
— Надо же… Обычно он прятал. Даже дома. Не хотел, чтобы у меня были проблемы.
— И давно вы на конспиративном положении?
— Я же уже рассказывала вашей коллеге, — она присела на диван.
— Она мне не передавала, — Рома принялся подметать палас, хотя мог этого не делать. Не за этим сюда пришли. Но даже оперативные мероприятия лучше проводить в чистоте.
— Уже больше года. У меня как-то сумочку украли из машины… В принципе, никакой трагедии, но там был загранпаспорт. Пришлось писать заявление в полицию. Так и познакомились…
— А кто был первым?
— В смысле? — не поняла Виола.
— Кто первым проявил инициативу? Ножки поднимите…
— А-а-а… — Виола сдвинулась, освобождая место для веника. — Глеб. Я сначала не очень серьезно отнеслась, за мной многие пытаются ухаживать… Хотя понравился он мне сразу. А потом оказалось, что не шутит…
— Якубовский вам тоже сразу понравился? Если не секрет?
— Представьте себе — да. Все, конечно, говорили, что я с ним из-за денег, особенно когда он проплатил мне запись клипа и альбома. Хотите верьте, хотите нет, деньги меня интересовали в последнюю очередь. Тот же Глеб нищий по сравнению с Андреем, но я хочу быть с ним.
— И чем вас муж не устраивал?
— Тем, что я оказалась для него просто красивой, статусной вещью. Да, он помогал моей маме, но… Это было похоже на оплату услуг.
Чувствовалось, что Виола не очень хочет говорить на заданную тему. И действительно, она сменила тему, перейдя к главному вопросу:
— Да, так по поводу джаза! — Певица поднялась, подошла к серванту и открыла ящик. — Вот…
С виду это был обычный штопор с двумя рычагами. Только из корпуса вместо витого жала выдвигалась флешка.
— Я хотела подарить что-нибудь оригинальное… — с грустной улыбкой пояснила Якубовская. — Там мои песни. Альбом называется «Дымок над твоим кофе». Глеб, очевидно, это и имел в виду. Только я не понимаю, какое отношение…
— Разберемся.
Туманов не позаботился о пароле на домашнем компьютере. Заходите, люди добрые, смотрите, что нравится! Не от кого паролиться честному человеку! Особенно когда хакеры свободно гуляют по просторам Сети. От них никакие пароли не спасут.
Рома вставил флешку-штопор в разъем и вывел на экран меню.
— Вот… — Виола ткнула пальцем в монитор, — это все мои песни… Погодите… А этого файла раньше не было…
— Видимо, это и есть дымок над вашим кофе.
Двойной щелчок мышки. Из динамика послышались неясные шумы, а затем голос Глеба отчетливо произнес:
«— Ну что, пишем?
— Ладно… Это заказ.
— Я догадался, что не несчастный случай… Если не секрет, кто заказчик? Так, факультативно.
— Жена его. Виолка…»
Рома дослушал разговор до конца, остановил воспроизведение и посмотрел на Якубовскую взглядом пристава, обнаружившего в шкафу у должника-алиментщика золотые слитки.
— Сдается мне, это и есть Леша-морпех. Вот почему Глеб взял убийство на себя… И вот почему сказал, что вам не надо больше бояться. Действительно, теперь бояться не стоит.
Виола же выглядела как упомянутый должник, обалдевший не меньше пристава.
— Но я… Я не заказывала Андрея! — Ее связки вот-вот готовы были сорваться на фальцет. — Это… Бред! Я первый раз слышу этот голос… Клянусь вам!!!
Связки не выдержали, она разрыдалась круче героинь мыльных сериалов.
Рома принес из кухни стакан нефильтрованной воды из-под крана и нетерпеливо ждал, поигрывая специально припасенными наручниками. «Зачем вы, девушки, супругов мочите? Одни страдания от тех мокрух…» Нарыдавшись вдоволь и сделав пару глотков, Виола вспомнила, что она не в общественном месте.
— У вас закурить нет?
— Не курю.
— Тогда посмотрите в серванте, внизу… Глеб обычно держал там запас. Нет, ниже… Спасибо. Зажигалка в верхнем ящике… И уберите наручники, я же сказала, что ни при чем.
— Не поверите, Виола, но так говорят практически все подозреваемые.
— Прекратите.
Прикурив, подозреваемая закашлялась, живописно, в форме сердечек, выплевывая сгустки сизого дыма.
— Вы не курите, да?
— Очень редко. Голос… Да и Андрей не разрешал. Извините.
— Но в таком случае вы вряд ли автоматически сунули бы зажигалку Глеба в свою сумку. У вас этого автоматизма попросту не могло быть… К тому же прикуривать от его зажигалочки не всякий сможет. Тут трехмесячные курсы требуются.
Рома показал пальцем на ресницы, намекая — мол, можно опалить.
— Так каким же образом она оказалась в вашей квартире? Да еще так вовремя?
— Не знаю… — устало ответила Виола, — я ничего уже не знаю…
— Да что тут знать? Раз не вы уронили, значит, ее подкинули, чтобы спровоцировать у мужа приступ жад… то есть — ревности. Да такой, чтобы услышали соседи. И чтобы соседи потом дали нужные показания. Если б вы действительно заказали супруга, вам бы такая реклама совсем ни к чему.
Рома убрал наручники.
— А Глеб этот момент не уловил… Либо уловил, но просто подстраховался. Потому что вот это, — он ткнул в экран компьютера, — перетянет все наши детские рассуждения про зажигалки. И попади флешка к кому-нибудь другому, а не к нему — он бы вам сейчас носил передачки, а не вы ему.
