ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Человек со скачущим либидо не опоздал. Прибыл во двор конспиративной квартиры ровно в семь, как и было условлено. Вышел из своей красной «девятки», но в адрес не поднимался. Согласно легенде, Светлана Юрьевна назвала только номер своего дома. Не все сразу. Не те у них еще отношения.

Она же, напротив — опоздала. Опять-таки для достоверности. Девушкам положено опаздывать на свидания. Это нормально и не вызывает подозрений. А подозрения могли возникнуть. Накануне разведчица доложила коллегам участковым, что успешно стрельнула глазками, и опер из ОСБ пригласил ее в ресторан. А спустя час подслушала телефонный разговор Никиты с женой. Он оправдывался, что не сможет поехать к теще, потому что неожиданно объявили боевую тревогу, и завтра весь вечер он будет рейдовать. Никакой тревоги не объявляли, и это настораживало. Конечно, Никита мог собираться «налево», но ранее он в «левачестве» замечен не был и слыл примерным семьянином. Значит, не исключено, наблюдает за свиданием. И вообще, предложил закадрить Бойкова не из-за страха перед полиграфом. А для элементарной проверки.

Светочка поменяла прическу, потратив три часа и пять тысяч рубликов на салон. Но не столько ради конспирации. К служебному интересу по-прежнему добавлялся личный — заарканить Бойкова. Надела легкое вечернее платье с глубоким разрезом и украсилась полудрагоценными камнями, потому что драгоценных в ее шкатулке пока не имелось. И на этот раз Коля не мог не заметить перемены. Он посмотрел на коллегу придирчивым взглядом старшины, высматривавшим нарушения формы одежды у новобранца. И остался доволен:

— А ничего ты сегодня…

— Нас пасут, — прошептала, имитируя улыбку, Светочка, — ты видишь меня во второй раз в жизни.

— Ах да! — спохватился кавалер, сунул руку в салон машины и достал жалкий букетик полевых цветов, купленный у старушки за сто рублей. — Это вам, Светлана Юрьевна.

— Спасибо! Какой замечательный букет! — Она не стала упрекать «прикрывателя» в жмотстве. В конце концов, это задание, и он не обязан тратить на него личные средства.

— Куда поедем? Тут кафешка есть… Рядом. Кофе попьем.

— Никаких кафешек. Едем в «Лазурный берег». Я хочу устриц! — решительно заявила шпионка. Пособие «Как покорить мужчину», страница шестьдесят: «Чем больше мужчина вкладывает в женщину, тем больше ее ценит».

— Чего, обалдела?! — на автомате выдохнул Николай Васильевич.

— Коля, — опять прошептала Светочка, — я же предупредила. Все должно быть натурально.

Не дожидаясь, пока он откроет дверь, она открыла ее сама и села в салон. Коля, незаметно оглядев двор, последовал ее примеру. Завел машину и развернулся. Не успели они выехать на проспект, как с того же двора вырулил серебристый «лендкрузер» и пристроился за ними на расстоянии в пару сотен метров. А за «крузером» увязался белый «Дэу Матисс», на хвост которому сел старенький черный «Шевроле Лачетти». Наверно, со стороны это смотрелось очень кинематографично.

Ресторан «Лазурный берег» слыл вторым в рейтинге самых дорогих заведений общественного питания города Юрьевска, уступая «Дольче Вита» буквально копейки. Реклама утверждала, что здесь кулинарит мастер высокой кухни из Франции, работающий по контракту, словно легионер, играющий за иноземный футбольный клуб. И его трансферная стоимость настолько велика, что никто, кроме «Лазурного берега», не может позволить себе держать такого специалиста. И якобы устрицы, поданные к ужину, еще утром ползали по дну горной реки в Провансе. Других мсье просто не признает. На самом деле признавал, как признавал стейки из замороженного мяса месячной давности и просроченный сыр, купленный в сетевом супермаркете. Но во многих ресторанах форма важнее содержания, а форму блюду легионер придавал изысканную, создавая из подручного материала настоящие произведения искусства.

Гостей встречал вышибала, наряженный в д’Артаньяна, а к столику провожал специальный человек в костюме гвардейца кардинала. Внутренним убранством и величием «Лазурный берег» напоминал Лувр, и даже картины из жизни дворянства, казалось, были подлинными. Надо ли говорить, что гости в зал не ломились, и львиная доля столиков пустовала.

Не успели Николай Васильевич и Светлана Юрьевна опуститься на резные стулья, обитые бархатом, как к ним подскочила официантка в платье фрейлины. В одной руке она держала вазочку под цветы, в другой пару папок в потертых кожаных обложках, намекавших на обилие гостей. Широкий низ платья мешал фрейлине перемещаться, но креатив дороже удобств.

— Добрый вечер. Пожалуйста, меню… Я могу помочь с выбором.

— Спасибо, — поблагодарил кавалер, — мы выберем сами.

Фрейлина исполнила витиеватый реверанс — умудрившись слегка приподнять край юбки, чтобы гости могли лицезреть ее ступни, облаченные в бархатные туфельки, — и исчезла.

— Между прочим, заведение принадлежит нашему общему знакомому Сантане. Любит он дешевую стилизацию. Дом — под замок рыцарский, кабак — под Лувр… Ты там попроще выбирай, — предупредил «прикрыватель», с опаской изучая папку-меню, — вон котлету куриную закажи… Сколько?!! Хм… Возьми лучше гренки без супа.

— Не жадничай, ты же не из своих платишь. Наверняка у Царева на оперрасходы выклянчил.

— Так их как раз на гренки… Не очень шикуй — мы здесь на работе.

— Ага… Не забудь чек к рапорту приложить… Хоть МВД устрицами угостит.

— Конечно… Больше, наверно, некому.

— Спасибо, Коля…

Поняв, что сморозил оскорбление, за которое в дворянское время вызывали на дуэль, Бойков виновато потупился, потер нос, опасаясь реакции спутницы — еще жива была в памяти сцена со слезами, и небрежно кивнул на папку:

— Извини… Выбирай что хочешь… У меня есть деньги.

Деньги у него действительно имелись, получку накануне выплатили в срок, и потратить ее он еще не успел.

Светочка жестом подозвала фрейлину:

— Пожалуйста, дюжину устриц, вот этих, и бутылку «Шардоне».

— А мсье что желает?

— Яблочный сок.

— Свежевыжатый?

— Нет.

— И все?

— Мсье за рулем. И на диете.

Фрейлина, чуя, что щедрые чаевые ей тут вряд ли светят, по-лошадиному фыркнула и, не поклонившись, отправилась выполнять заказ.

Коля еще раз попытался сгладить свою вину:

— Ну ладно, Свет… Извини.

— Жмот… Не забывай, что ты должен изображать легкую увлеченность. Если б нас сейчас подслушивали наши оппоненты, можно помахать внедрению ручкой.

«Прикрыватель» на всякий случай осмотрел зал и заглянул под стол. Подслушивающих устройств не обнаружил.

— А ты не находишь ситуацию забавной? Мы внедряем тебя к оборотням, а оборотни, в свою очередь, внедряют тебя к нам. Прямо пинг-понг.

— А я шарик… И в чем забавность?

— Ну… Это все равно, что допрашивать самого себя. С пристрастием. Кстати, если я буду изображать увлеченность, ты должна отвечать взаимностью.

Ей показалось, что он смотрит на нее несколько иначе, чем подобает исключительно деловому партнеру. Ну наконец-то… Лед тронулся? Но, несмотря на некие приятные предчувствия, Светочка события не форсировала. Тактика. А предчувствия и обмануть могут.

— Отвечу, если понадобится… В разумных пределах. Давай лучше о деле. Во-первых, что там с официальным расследованием?

— Ничего хорошего. Все пишут справки. Сводный оркестр под управлением Слепнева. Написано много, претензий нет, каждый день совещания, но с раскрытием глухо. Проверяют выписки телефонных разговоров убитых, ментовские машины. Пока — пусто.

— Понятно. Помнишь, Сатин говорил, что, упав, потерял бумажник, часы и мобильник. На всякий случай — Сатин это тот, кто отправил Михалева с деньгами.

— Спасибо, помню… А с падением ничего удивительного. Такое случается.

— Да, особенно в отказных материалах. Палочная система творит чудеса. Так вот. Я нашла первичное объяснение Сатина. Угадай где?

— Ну не знаю… В сейфе?

— В стуле… На котором ты, кстати, сидел. Вспомнила, откуда пошло выражение «поджопные материалы». Если к тебе нагрянут с обыском, будут искать везде, кроме стула. Потому что на нем сидишь, печатая протокол. Там было не только это объяснение. Еще куча всяких документов. Зачем он их прятал? Не проще ли сжечь?

— С этим как раз все понятно. Если бы началась серьезная проверка, можно все вернуть обратно. Я сам когда-то прятал. Правда, не в стуле. Увы, безгрешных нет… И что там, в бумагах?

— Сатина банально ограбили. Но, видимо, по просьбе Михалева он переписал объяснение. Мол, упал сам.

— И тем самым посадил парня на крюк, — немного подумав, сделал вывод Коля.

— Скорее всего. Сергей ездил в Зареченск не только ради денег, а по принуждению.

— Ну да, — согласился напарник, — он перевозил черный нал. Это определенный риск. Кому нужны лишние заморочки?

— Коль… Ну представь. Его тормозят на трассе, находят деньги, если дело вдруг дойдет до обыска. Он спокойно заявляет, что деньги Сатина, а он — случайный попутчик, едет в Зареченск к сестре. Какой здесь криминал? А Михалев хотел соскочить с поездки. Понимаешь?

— Знал, что на них нападут?

— Мы об этом уже думали… Тогда бы он не поехал вовсе. Ну догадайся с одной попытки…

Бойков поднял глаза к потолку, как это обычно делает кающаяся Мария Магдалина на картинах, и наконец сообразил:

— Там были не деньги.

— Наверняка!

— Да-а-а, — протянул мсье, — что-то мы расслабились.

— Иногда очевидное не замечаешь в силу его очевидности.

— Хотя в данном случае не принципиально, что они везли. Наводку дал кто-то из твоих коллег по опорному.

— Все равно, позвони Копейкину, пусть покрутит Сатина.

— Я этому попугаю звонить не собираюсь.

— Почему попутаю?

— Ну просто мудаку. Какая разница? — Напарник переломил шпагу-зубочистку, которую крутил в пальцах.

— Коль, ты как маленький. Прекрати.

Фрейлина принесла вино и стакан сока «Добрый». Откупорила бутылку, плеснула в бокал на полпальца.

Светочка отведала и положительно кивнула.

— Устрицы будут готовы через пятнадцать минут.

— Хорошо, — Коля поднял бокал с соком, — ну, Светлана Юрьевна. За наше оперативное знакомство!

Сейчас согласно пособию надо ввернуть комплимент — мужчины это любят. Но жизнь внесла в сценарий свои коррективы.

Они чокнулись, но насладиться «Добрым» не удалось.

— Вот, значит, какая у тебя работа!

Беда пришла откуда не ждали. Подкралась из-за спины, нарядившись в женское платье аляповатой расцветки и туфли на высоком каблуке.

Мадемуазель Олеся из Полесья. Вернее, из белого «Дэу Матисс». Настроение — север.

— Ну, здравствуй, деловой человек.

— Привет, — мсье откровенно растерялся, — ты что, следила за мной?

— Большого ума не надо.

— Послушай, Лесь, — Коля поднялся из-за стола, — что за шпионские игры? Я тут действительно по работе. Свет, скажи.

Он выразительно посмотрел на коллегу, ища моральной поддержки. И поддержка пришла.

— Да. Николай Васильевич говорит правду. Понимаете, Олеся, я внедрена к возможным преступникам, а те, в свою очередь, внедрили меня к Николаю Васильевичу. Чтобы все выглядело достоверно, он пригласил меня в ресторан, — Светочка располагающе улыбнулась, — видите, ничего личного, только служба.

— Хм, — хмыкнул Коля, не зная как реагировать.

— Очень умно, — скривилась в презрительной усмешке мадемуазель, — что ж, счастливо потрудиться. А вы, девушка, губу не раскатывайте. Через неделю на вашем месте будет другая.

Она взяла Колин стакан и понюхала:

— Сок? Я так и думала. Дешевка… Смотри, чтоб сегодня денег хватило.

Поставив «Добрый», Олеся послала Коле воздушный поцелуй и, демонстративно виляя крутыми бедрами, направилась к выходу, напевая:

— Ветер с моря дул, ветер с моря дул…

Николай же Васильевич, постояв немного, опустился на бархат. Не глядя в подведенные очи Светланы Юрьевны, попытался ее упрекнуть:

— Ну чего ты? Не могла подтвердить?

— Ты просил сказать правду, я сказала. Какие проблемы?

— Так-то так, но…

— Что у тебя с ней? — перебила внедренная в банду оборотней.

— Ничего, просто встречались… Слежку устраивает… Совсем сбрендила.

— Коль, ты специально таких выбираешь?

— Не понял.

— Ну мужчине же льстит, когда женщина бегает за ним, страдает, слезы льет. А много ли некоторым надо? Пустить пыль в глаза, романтических бредней добавить про героическую жизнь, коктейлем угостить. Она и растаяла. И отшить не жалко, когда надоест. Ах, как это тешит самолюбие. Не тебя бросают, а ты…

— Да ничего я не пускаю! Они сами лезут! — эмоционально парировал мсье.

— Ой-ой-ой… Бедняжка. Прямо на улицу не выйти. Коль, пойми, нормальным теткам бабники не нужны. Тем более малообеспеченные. Им нужна стабильность и такие банальные вещи, как верность и любовь.

Ей показалось, что она объясняет это не ему, а самой себе.

— Тебе бы психологом работать. Семейным… Если уж на то пошло, то многим и не хватает романтических, как ты называешь, бредней. Хоть на пять минут. Как сказал один умный мужчина: свадьба — лучший комплимент женщине, но, как правило, последний.

— Я тебя умоляю, альтруист ты наш… Это лишь оправдание в собственных глазах, — Светочка посмотрела на него с заботой, словно мать на вернувшегося из ночного клуба обкуренного сыночка, — не обманывай себя. Это не ты их бросаешь. Это они тебя бросают… Я тут одну вещь поняла. Любовь требует самоотдачи. Такой, чтоб в случае чего даже на нож. А ты не способен на это в принципе.

И это она сказала самой себе. «Можно подумать, ты способна». Потом взяла бокал с «Шардоне» и чокнулась со стоящим стаканом с «Добрым»:

— Твое здоровье.

Ужин прошел в теплой деловой обстановке. Денег у Коли хватило. И даже на чаевые суровой фрейлине.

На обратном пути в конспиративную квартиру чистовской родственницы он заметил слежку, потому что, памятуя об Олесе, каждые пятнадцать секунд бросал взгляд на зеркало заднего вида. И это был не белый «дэу».

— За нами, похоже, хвостик.

— Может, опять прошедшая любовь.

— На «лендкрузере»? Я был бы не против… Придется доиграть до конца.

— Поясни.

— Никто не поверит, что я сводил тебя в ресторан, отвез домой и не напросился в гости.

— Репутация, однако… Ладно, пойдем.

Конечно, для полной достоверности можно было бы прогуляться по парку или набережной, полюбоваться звездами, покидать камешки в реку, тем более что теплый летний вечер располагал к подобному времяпрепровождению. Но велика вероятность прокола. Нарвешься опять на какую-нибудь клиентку. Внедрение — дело тонкое. Даже старому знакомому с мобильника не позвонить. Потому что получить в сотовой компании распечатку твоих входящих-исходящих — как с балкона плюнуть. Особенно при наличии полицейского жетона. Поэтому свой родной номер Светочка временно заблокировала, а Чистов проследил, чтобы оператор его тоже «забыл». Сейчас же пришлось купить новую симку. Это не вызовет подозрений. Новый город — новая симка. Плюс — секретный мобильник для связи со своими.

Сегодня Бойков обратил внимание на мужские ботинки в прихожей:

— Не понял… Это что, чистовской тетки боты?

— Тебя что-то смущает?

— Нет, но… Странно.

— Не переживай. Это тоже исключительно служебная обувь.

Комнатные растения, помещенные Светой в тазик с водой, благодаря реанимационным действиям немного ожили. А значит, технический гений Чистов останется жить. Коля, перешагнув тазик, осторожно подошел к окну, защищенному от постороннего глаза легким тюлем.

— Вон он… «крузер», — Бойков отошел от окна и набрал номер на мобильнике. — Гриша, за нами «крузер» увязался, пробей номерок.

— Я видел. Он еще до ресторана засветился, — ответил хозяин черного «Шевроле Лачетти», — и «дэу» белый.

Грише Жукову сегодня поручили покататься за коллегами и понаблюдать обстановку.

— С «дэу» разобрались. Ты «крузер» пробей.

— Уже… Зарегистрирован на Сапрыкину Дарью Вениаминовну. Законную супругу участкового Никиты.

— Прекрасно!.. Ладно, наблюдай дальше, — Коля отошел от окна и присел на табурет, — знаешь, кто нас сопровождает?

— Ну?

— Твой наставник. Никита Батькович. Тачка, как рекомендуют пособия «Спокойная сладкая жизнь», записана на жену.

— У него «лендкрузер»? — слегка обалдела Светлана Юрьевна.

— Возможно, и не один. Но официально он ездит на «ниссане».

— Бойков, а сразу это нельзя было выяснить? По-моему, ничего сложного.

— Так мы со Слепневым договорились — это их доля.

— Какая доля?! Ты с ума сошел? Я, между прочим, рискую. Серьезно рискую — за ребятами два трупа. А вам с ГАИ лень связаться! Доля! Вы что, банк делите?!

— Свет, ну ладно, ладно… Виноват, не спорю… Исправлюсь.

Коля ослабил узел на галстуке, собрался с духом и прошептал, кивнув головой на окно:

— Надо бы… Доиграть. Он за окнами наверняка сечет.

Разведчица все поняла без дополнительного разжевывания, встала с дивана, взяла коллегу за руку и подвела к окну. Шторы не задергивала, чтобы с улицы были видны их силуэты. Положила руки на плечи. Он автоматически обнял ее за талию и потянул к себе. Получилось вполне естественно, совсем не конспиративно.

— Тихо, тихо, — осадила Светочка, — у нас служба, а не роман. Соблюдай дистанцию.

— А кто говорил, что все должно быть натурально?

— Я тебе не Мата Хари. Для меня все натурально, когда по-настоящему. Безо всяких шпионских игр. А, как бы пошло ни звучало, по велению сердца. Не путать — по щучьему велению. Иванушка-дурачок.

Казалось бы — она ведь и ждала именно этого. Что он заинтересуется ею. И он явно заинтересовался — дырку глазами в декольте просверлил. Но она твердо помнила старое правило — чем доступней женщина, тем быстрее ее бросают. Слишком долго ломаться тоже не стоит, но и сдаваться без боя нельзя.

Коля, ослабив напор, вернулся к рабочим вопросам:

— Насчет полиграфа подтверди. Скажи, специально вызвали спеца из Москвы — местному не доверяют.

— Правда вызвали?

— Нет, но какая разница? И скажи — будем проверять телефоны. На входящие-исходящие.

— Они что, идиоты, давать наводку с родного мобильника?

— Вряд ли, но тем не менее. Надо, чтобы засуетились.

— Может, сказать, что есть свидетель?

— Нет смысла. Никто лично не принимал участия в налете. У всех алиби.

Они пересеклись взглядами, несколько секунд смотрели друг на друга.

Колька, конечно, не голливудский эталон, но определенное обаяние в нем есть. И неспроста она обратила на него внимание, придя в ОСБ. Тихо-тихо… Не расслабляйся.

Он чуть улыбнулся, потом зашептал с легкой неловкостью в голосе, которая случается, если просишь в долг:

— Свет… Иваныч говорил, что ты умеешь плакать. Ну, в смысле… Специально плакать. Правда?

— А что это вы меня обсуждали? С чего вдруг?

— Да так, к слову пришлось. Так правда?

— Правда.

— А прямо сейчас можешь?

— Тебе этого хочется? У меня тушь потечет.

— Я просто сам пробовал… Ничего не получилось.

— Ну хорошо…

Светочка перевела взгляд во двор, несколько секунд смотрела в одну точку, пока из глаз не полились слезы.

— Круто! — восхитился «прикрыватель». — Вот так вы нас, мужиков, и разводите.

— Можно подумать, вы ангелы бескрылые, — Светочка покрутила головой в поисках сумочки, в которой лежали салфетки.

— Погоди, — догадался напарник, — я сам.

Он достал из нагрудного кармана свернутый платочек-сопливчик и осторожно стер с ее щек потекшую тушь. И этот процесс явно доставил ему определенное удовольствие. Если бы не доставлял, он справился бы с этим гораздо быстрее.

Светочка не сопротивлялась, но и намек на продолжение тактильных движений резко пресекла:

— Все, Коль. Для конспирации достаточно.

— Может… Мне остаться? На всякий случай.

— Домой. Не волнуйся, я не буду открывать незнакомым.

— Да за незнакомых я не боюсь… Кстати… А к тебе там… Из твоих новых друзей клинья никто не подбивает?

— Для клиньев я слишком мало отработала.

— Про тревожный мобильник не забывай. Если что, прилечу пулей.

— Не забуду.

Она проводила его, закрыла хлипкую дверь. Дверь надо бы укрепить. С одного удара вылетит. За свое имущество она не волновалась, но будет обидно, если из-за их шпионских страстей пострадает невинная чистовская родственница.

Вернулась к окну, выглянула через щелку во двор. Коля не сразу уехал. С минуту стоял возле своей машины и пялился в ее окно, словно Трубадур на замок принцессы. Не хватало только мелодии Челентано «Confessa» для кинематографичности. «Ма-а-а, перке…» Возможно, напарник доигрывал роль.

Но скорей всего, нет.

А может, ждал, что, как в прошлый раз, она нажмет тревожную кнопку.

Не дождался.

* * *

То, что Никита устроил слежку, Светочку не очень удивило. Логическая цепочка понятна — непредвиденная встреча с сантановской женой, легкое подозрение, проверка в детской инспекции Зареченска, усиленное подозрение, еще одна проверка: предложить охмурить Бойкова и понаблюдать за процессом со стороны. Если Светочка просидит весь вечер дома, а потом заявит, что гуляла с Коленькой, все станет понятным — она засланная казачка.

Все это подтверждало, что пока она не раскрыта как шпионка. Иначе б не было никаких проверок. Но, главное, появился подозреваемый номер один.

Именно об этом размышляла участковая, вполуха слушая жалобы сидевшей перед ней бабули лет семидесяти с ее территории.

— Вы придите… Поговорите с ним. Меня он совсем не слушает. Эй…

— Да, — спохватилась разведчица, — он работает?

— Какое там… С аккумуляторного год назад уволился. Выгнали. Если трезвый — на диване лежит. Пенсию получает по инвалидности. У него уши глухие. А что эта пенсия? За два дня пропивает. Поговорите с ним, поговорите.

— Он же глухой.

— Через аппарат все слышит. Я тут арбузик купила, четвертинку, так все сожрал. И опять на диван. Мне семьдесят два, а на работу хожу в гардероб, а он без дела мается.

— Хорошо, я поговорю с ним. Сегодня после семи подойду. Но ничего не обещаю. Вам к наркологу надо.

— Так силком же я его не потащу! А сам не пойдет.

Машков говорил, что раньше алкашей принудительно отправляли в лечебно-трудовые профилактории, но теперь демократия не допускала подобного ущемления человеческих прав. Теперь их надо политкорректно уговаривать. И не дай бог алкашом назовешь. Тут же жалоба, а то и судебный иск.

На опорном появился Никита, пришедший с «летучки». Седых сегодня имел законный выходной после ночного дежурства, Машков находился на участке.

— О! — улыбнулся он, увидев старушку. — Екатерина Михайловна! Опять вы?

— А куда ж мне еще идти? — с явным расстройством переспросила та.

— Домой, домой, домой, — Никита приобнял ее за плечи и проводил до дверей, — отдыхать, отдыхать. У нас очень много работы.

— Светлана Юрьевна, вы обещали! Я буду ждать.

Никита увел бабулю в коридор, выставил за порог и вернулся в кабинет:

— Обострение, — он покрутил пальцем у виска, — раньше Серегу доставала, теперь тебя будет.

— В смысле?

— Да нет у нее никакого сына. Погиб лет двадцать назад. Крыша и поехала на этой почве. Родни никого, а поболтать охота. Вот и ходит то к нам, то к операм. Еще раз придет, гони сразу… Ну что там с этим оэсбэшником? Получилось?

«А то ты не знаешь».

— Да… В ресторан сводил. С полиграфом не пугал. Через пару недель из Москвы пришлют спеца. Мол, вариант серьезный. Весь отдел пропустить хотят.

— Зараза!.. А еще?

— Мобильники проверять будут. Входящие-исходящие.

— А они кого-нибудь подозревают?

— Никит, мы, вообще-то, в ресторан ходили, а не на производственное совещание. Он больше стихи читал. Но, думаю, что всех, кроме меня.

— Ну ты… Продолжай с ним.

— Я, вообще-то, сама решаю, с кем встречаться, — без раздражения усмехнулась Светочка.

— Ну че тебе — жалко?

С площадки ударили тяжелые басы. Рок-клуб открывал веселый вечер, посвященный памяти Курта Кобейна.

Примерно в то же самое судьбоносное время, когда Светочка вела опасную для жизни игру, ее резидент со скачущим либидо откровенно маялся дурью. Пытался заплакать, но напрасные потуги могли вызвать у случайных наблюдателей разве что смех.

Вчерашнее служебное свидание не то чтобы перевернуло все с ног на голову, но и не прошло бесследно, как ничто на земле. Коля чувствовал себя подразбитым не столько в материальном плане, сколько в морально-психологическом.

Во-первых, Светка угадала с его тайным пороком. Ему действительно нравилось, когда за ним бегают дамочки, и, соответственно, выбирал он их исходя из этого. А во-вторых, она четко дала понять, что сама бегать за ним не собирается, хотя буквально месяц назад практически открыто намекала на пламенные чувства. Он, чего уж греха таить, на грех вчера рассчитывал. На легкий такой грешок, ситуационный, без тяжелых последствий. А что в ответ? Как она сказала: «Все будет натурально, когда по-настоящему»? То есть облом. Еще Иванушкой-дурачком припечатала. И это ставило его, не знавшего поражений, в неприглядное положение. «Как же так?! Это же я! Коля Бойков, чья фамилия, возможно, станет нарицательной наподобие Казановы!» И хотелось незамедлительно подтвердить сей неоспоримый факт. Вернуть статус-кво. Он должен доказать самому себе, что по-прежнему не ведает преград, что рано или поздно покорит вершину, хотя это и противоречит его принципу — никаких романов на службе. Но здесь случай особый. Здесь на кону репутация.

Черт, какая репутация?! Она вчера хоть и ревела игрушечными слезами, но он-то вытирал их по-настоящему! Не формально. Хотелось вытирать! И когда она упрекнула в безответственности, огорчился он тоже без дураков! Он же за нее отвечает! Надо срочно исправить ошибку.

— Коль, что с тобой? — Ольга Горина, заметившая его гримасы, смотрела на соседа по кабинету, как посетители зоопарка на играющих в клетке обезьян.

— Хм… Мимический массаж. Светка научила. Расслабляет… Оль, кстати. Ты не знаешь, у нее есть кто-нибудь? — тоном иноземца, узнающего местную политическую обстановку, поинтересовался он.

— В смысле?

— Ну у Родионовой. Парень есть? Или не парень…

— Зачем это тебе?

— Мы вчера с ней роман изображали. Оперкомбинация. Я ей личную жизнь случайно не испорчу?

— Личную жизнь случайно не портят. Только умышленно. А есть ли кто — не знаю. Раньше встречалась с каким-то пожарным. Еще до нас. По-моему, расстались.

— Слушай… — в голосе Коли зазвенели позитивные нотки, — а ты не можешь у нее уточнить? Между делом.

— Коля… Если боишься навредить — спроси сам. Зачем в партизан играть? Что тут такого? Думаю, она не обидится.

— Ну да… Резонно, — согласился «прикрыватель» и, дабы Ольга не заподозрила личного интереса в его расспросах, резко сменил тему, как учат учебники по шпионскому ремеслу: — А тебя этот ухарь не достает?

— Какой?

— Копейкин.

Ольга прекратила печатать и с инквизиторской пристальностью посмотрела на соседа:

— Нет… А почему он должен меня доставать?

— Ну… Он же грозился…

— Когда?

— Тогда, — Коля понял, что, заигравшись в конспирацию, болтанул лишнего.

— Давай выкладывай… Выкладывай-выкладывай… Бойков, я все равно узнаю… Лучше сам. Чем он там грозился?

— Ну… Месть, все такое… Я ж ему все рассказал.

— Что — все? — Ольга не спускала глаз с соседушки.

— Ну, что ты, по моему совету, с ним закрутила. И что если он хочет разбираться, то пусть разбирается со мной. И чтоб губу на тебя не раскатывал, фокусник. Ничего не получится.

Ольга не вскакивала с места, не хваталась за пистолет и не пыталась попортить уважаемому Николаю Васильевичу интерфейс. Просто вздохнула и то ли самой себе, то ли ему произнесла:

— Коля, лучше б ты ему анекдот рассказал.

Около семи, когда соседи-музыканты настраивали инструменты, на опорном раздался звонок городского телефона. Снявший трубку Машков выслушал, потом передал ее Светочке, успев шепнуть: «Прокуратура».

— Да, слушаю.

— Светлана Юрьевна, здравствуйте, — раздался из динамика женский голос с металлическим оттенком, от которого хотелось убежать к рокерам.

— Добрый вечер.

— Это Лимонова из прокуратуры.

— Очень приятно.

— Вы должны подъехать завтра в пять ко мне.

Обычно подобным тоном работники военкомата вызывают уклонистов. С намеком на тяжкие последствия.

— А можно узнать, по какому вопросу?

— Все скажу, когда приедете. А я очень надеюсь, что вы приедете.

— Да… Хорошо. Я буду.

— Всего доброго.

Света повесила трубку, повернулась к Петру Егоровичу:

— Лимонова какая-то. Вызывает завтра.

— Лучше сходить. Как женщина она ничего, но как помпрокурора… Врагу не пожелаешь. Материалы наши контролирует. Надзирает. С прокуратуры тоже показатели требуют — сколько отказников отменили, скольких граждан уберегли от полицейского произвола. Если не понравишься, житья не даст, по каждой запятой дергать будет.

— Что значит «не понравишься»? Я ей что, Стас Михайлов?

— Не понравишься как сотрудник, а не как человек. Серегу покойного она все доставала. Тот пошутил, а она шутить не любит.

— Ладно, не буду… С Серегой, кстати… Я узнала — Бойков не пугал с полиграфом, — Светочка ни на минуту не забывала об основном деле.

Машков отреагировал спокойно:

— Да бога ради. Мне бояться нечего. А у Никиты ты зря на поводу идешь. Вон как суетится. Чувствую, знает он все.

В коридоре раздался топот тяжелых сапог, не исключено омоновских или собровских. Машков на всякий случай расстегнул кобуру. Через пару секунд на пороге предстала пара бородато-патлатых верзил в косухах и цепях с крестами:

— А концерт здесь?

— Да… Вон ваши места, — Машков с мрачностью акулы кивнул на клетку для задержанных.

Верзилы переглянулись, после синхронно уставились на мини-тюрьму.

— Шутка. Рок-клуб напротив… Задолбали крестоносцы…

* * *

Светочка не опоздала в районную прокуратуру ни на минуту, но это не спасло от упрека:

— Опаздываете. Проходите, присаживайтесь.

В кабинете, дверь в который украшала латунная табличка с серьезной надписью «Лимонова Ульяна Михайловна, помощник прокурора, старший советник юстиции», последняя трудилась одна. Что говорило об отсутствии дефицита служебных помещений. А значит, и о заботе государства о прокурорских работниках.

Светочка пришла в форме, как и подобает образцовому сотруднику полиции. Села на предложенное место. Она пока не догадывалась о причинах вызова. Не исключено, это очередная проверка на подлинность. С прокуратурой контактировали в основном отдел гласных проверок и кураторы, она же ни разу не пересекалась. Бойков, узнав о вызове, никаких предположений тоже не выдвинул.

Ульяне Михайловне было в районе тридцати пяти. Косой, заплетенной в «ватрушку», она напоминала экс-премьера Украины Тимошенко. Минимум макияжа. Достоинства или недостатки фигуры скрывал прокурорский китель. Но серьги свидетельствовали о неплохом финансовом обеспечении. Брюлики в них карата по полтора каждый. И вряд ли подделка.

— Ну будем знакомы.

Она посмотрела на Светочку с той легкой неприязнью, которая читается во взгляде, обращенном свекровью на молодую невестку, случайно разбившую фарфоровую реликвию.

— Прекрасная у вас фантазия, — Лимонова взяла со стола бумагу и процитировала: — «Будучи опрошенной, Селезнева пояснила, что ее муж Селезнев Андрей Игоревич, временно не работающий, находясь в состоянии алкогольного опьянения, исполнял кавказский танец „Лезгинка“, взяв в качестве реквизита кухонный нож…» Вместе придумывали?

Ну и что отвечать? Я тут, знаете ли, временно, вынуждена играть по установленным правилам, а значит, не портить цифры.

— Это не выдумка, — без вызова ответила она, — примерно так оно и было.

— В следственном департаменте, надеюсь, разберутся, как было. Назначат экспертизу по ране, по отпечаткам на ноже, допросят танцоров обстоятельно, а не формально… Я отменила ваше постановление. Точнее, вашу ахинею. Самим-то не смешно?

— Подождите, что я должна была сделать?

— Достаточно было просто направить материал в следствие, а не заниматься самодеятельностью. И я подозреваю, что дело не только в халатности. А в вашей личной заинтересованности.

Светочка не обиделась на намек. Заинтересованность действительно была.

— Никаких личных интересов у меня нет. Я записала их объяснения и вынесла постановление об отказе. Это несчастный случай.

— При несчастных случаях соседи не вызывают полицию, а в окна не вылетают молотки. А интерес, Светлана Юрьевна, вы знаете какой. Прекрасно знаете. Вы молодой сотрудник, претендуете на жилплощадь, нужны хорошие показатели. Поэтому лучше синица в руках, чем «глухарь» в небе. А вы не боитесь, уважаемая моя, что завтра этот красавец снова станцует «Лезгинку». И на чьей совести это будет?

— Не станцует.

— Вы что, знакомы с этими Селезневыми?

— Нет.

— Откуда ж тогда такая уверенность?..

Светочка пожала плечами. В чем-то Лимонова, конечно, была права. Муж Селезнев непредсказуем.

— Ох, Светлана Юрьевна, есть у вас интерес, есть. Имейте в виду, если выяснится, что все было не так, вы сами можете заработать статью. Но в любом случае я направлю руководству городской полиции представление по поводу вашего идиотского «отказняка» и для проведения служебной проверки. А какие будут последствия, предсказать не берусь. По нынешним реформаторским временам — любые, вплоть до увольнения.

— Спасибо, что предупредили.

— Кстати, фамилия Царев вам что-нибудь говорит? Или еще не успели услышать?

«Да как не говорит? По его личной просьбе я здесь и отдуваюсь».

— Нет. Ничего.

— Думаю, скоро узнаете. И имейте в виду — с сегодняшнего дня вы на моем личном контроле.

— Я могу идти?

— Увы, оснований для вашего задержания у меня пока нет. Пока…

«У меня тоже», — подумала Светочка, поднимаясь со стула.

Отдел собственной безопасности полиции не занимался прокуратурой, но информацией с кем надо поделиться мог.

Выйдя из прокуратуры, она позвонила Бойкову по секретному телефону и доложила о визите, упомянув о стиле работы Ульяны Михайловны.

— А ты что, правда такой «отказняк» вынесла? — удивился тот.

— Правда.

— Круто… А зачем?!

Света не стала объяснять, что решила помочь Карине. Тем более, подобная помощь действительно выглядела странновато.

— Показатели. Я должна быть на хорошем счету… Коль, мне никаких служебных проверок сейчас не надо.

— Раскрывать прокурорским, кто ты такая, еще опасней. Постарайся отписаться. Никто тебя не уволит, Царев прикроет.

— Она статьей грозила. А если Селезневы признаются, как было на самом деле, это реально. Сокрытие тяжкого преступления, как минимум. А признаться могут.

— Свет… Успокойся, — Бойков сменил интонацию со служебной на личную. — Ты внедрена. Косяк, связанный с внедрением, косяком не является. Четвертый закон Ньютона. Расслабься. В крайнем случае, я за тебя отсижу. А с Лимоновой поработаем. Даже у святых есть грехи, а уж у прокурорских и подавно.

Разведчица не стала размениваться на дешевые намеки, типа: «И давно это с тобой?»

— Коль, а вот, к примеру, я совершу что-нибудь доброе и волшебное, типа подвига. Как участковый. И получу премию или медаль. Потом у меня ее отберут? По тому же принципу.

— Хороший вопрос. Мне кажется, все зависит от размера премии. Если будет большой — могут. А медаль оставят. Она бесплатная.

— Ладно, пока. Я к себе. Ну то есть… Ты понял.

«К себе» она снова сказала на автомате. Не втянуться бы.

До опорного добралась на автобусе. На каждой остановке в салоне появлялись торговцы ширпотребом — пластырем, вечными фонариками, корочками для паспортов и прочей мелочовкой. Весь маршрут был поделен на сферы влияния, ни разу не случилось пересечения. На человека в форме полицейского торгаши не обращали никакого внимания, потому что исправно платили другим людям в форме. И от этого возникало определенное чувство неловкости перед пассажирами.

Возле универмага, где она вышла, музыканты в национальных костюмах пели мексиканские песни. Человек восемь. Сомбреро, гитары, маракасы — все как надо. Только лица наши. Зеваки хлопали в такт, поддерживая коллектив. Универмаг — участок Никиты. Интересно, они платят ему, чтобы здесь петь? Не исключено. На «крузер» иначе не заработать. Сама она ничего не имела против уличных музыкантов и иногда кидала им монетку. Люди работают, а не милостыню вымогают.

Тут же прогуливался печальный пенсионер в шлепанцах и рваных носках. На шее — фанерка на веревочке, словно у приговоренного. «Кредит за час без залога и поручителей». Отдавать, наверно, можно носками.

Дверь опорного оказалась на замке. Машков, согласно графику, находился при дежурной части, катаясь на заявки, остальные где-то болтались. Рокеры, курившие в подъезде, вежливо поздоровались и не подкалывали. Она открыла дверь своим ключом, миновала коридорчик, зашла в кабинет и вскрикнула…

Возле ее стола лежал труп.

* * *

«Прошу принять меры к розыску джумбокса, похищенного сегодняшней ночью от ночного клуба „Барак“ неизвестными лицами…»

«Бараком» клуб был назван не в честь лагерного общежития, а именем американского президента. Не дочитав, Копейкин негромко матюгнулся и поспешил разыскивать не неизвестных лиц, а вполне известного участкового Машкова, принявшего сие заявление. Тот отдыхал от вызовов в специальной комнатке при дежурной части. В горизонтальном положении на оперативном диване в обнимку с дубинкой.

— Егорыч! Что это за хрень?

— Какая?

— Джумбокс.

— А-а-а… Шкатулка музыкальная. На банкомат похожа. Денежку кидаешь, песенку выбираешь, он играет. На улице стоял возле «Барака».

— Зачем?

— Иногда в клубе мест нет, вот хозяева и поставили, чтоб народ снаружи танцевал. А вчера они не работали, пожарники их проверяли. Кто-то и умыкнул на «Газели». Там магазин круглосуточный недалеко, продавщица видела. Трое парней грузили. Но примет не разобрала — темно.

— Трудно было объяснение записать? Вообще, почему ты оформлял, а не Борька?

— Борьку на грабеж вызвали, Бармалееич меня и отправил, думал, подстава. Говорят, сейчас прокурорские с ОСБ липовые заявки делают и смотрят, как мы реагируем. А тут уж больно на подставу похоже. Ящик музыкальный какой-то. А объяснение не успел записать, на скандал дернули. Там телефон хозяев есть, вызови да опроси.

Петр Егорович поднялся с дивана и сунул ноги в ботинки.

— А деньги в этом ящике были? — не унимался Копейкин.

— Рублей сто или двести. Мелочовка.

— И кому он на хрен понадобился?

— Можно продать по дешевке. В кабак любой или сауну. Новый-то он сотку тысяч стоит. Справку о стоимости они подготовят, я предупредил.

— Камеры слежения там есть?

— Есть, только в ту ночь не писали. Зачем? Видать, кто-то из своих увез. Кто знал о проверке пожарной.

— И хозяева, конечно, никого не подозревают.

— Всех…

— Понятно. Глухарек, в общем.

— Ну не без этого… На все воля Божья.

Копейкин еще раз матюгнулся и развернулся, чтобы идти к себе.

— Кирюх, погоди, — остановил его Машков, — разговор есть.

Опер вернулся, присел на диван:

— Ну?

Машков очаровательно, с бульканьем прокашлялся, потер ладонью грудь:

— Бронхи чертовы… У меня подозрения есть нехорошие. Насчет новенькой. Родионовой. С нашего опорного.

Копейкин постарался не проявлять признаков беспокойства, но они проявили себя сами, помимо его желания. Задергался глаз, и покраснело ухо. На всякий случай присел на диван.

— Да? И что?

— Не похожа она на инспектора по малолеткам. Там тетки жесткие, закаленные. Нервы, как канаты. А эта какая-то инженю. «Извините, пройдемте…» Водку, обратно, не пьет.

— И что? Может, просто воспитание нормальное. Мы привыкли по себе судить.

— Не-е-е… Опять-таки про прежнюю работу ничего не рассказывает. Я пытался пару раз разговор затеять, так она сразу переключается. Словно боится чего-то. В социальных сетях ни одной странички. Ну не бывает сейчас такого, особенно у баб.

— У меня тоже ни одной. Зарегистрируешься, а потом тебе всякие уроды гадости заборные писать начнут. Оно надо? А уж малолетки и подавно… И что ты предполагаешь?

— Думаю, не заслали ее к нам?

— Кто?! — по возможности достоверно «удивился» Кирилл Павлович.

— Да мало ли? ФСБ или те же оэсбешники.

— У вас что там, наркокартель в погонах? Или «Оборонсервис»? Егорыч, вот ФСБ больше делать нечего, как на ваш опорный засланца внедрять. Бабе хата нужна, вот и весь расклад. Успокойся.

— Так-то так, а душа не на месте. Ты бы навел справки для спокойствия… Тебе-то проще.

— Если она «чужая», наводи не наводи, ничего не узнаешь. ФСБ, когда кого внедряют, такое прикрытие готовят, комар носа не подточит. И социальные сети охватят, и водку пить научат. Не переживай. Раз подозрения есть — значит, настоящая.

Копейкин поднялся с дивана:

— Ну, может, и настоящая, — пробормотал Машков, но было заметно, что аргументы опера его убедили не вполне.

* * *

Труп лежал лапками кверху.

Крыса. Большая, страшная серая крыса с длиннющим облезлым хвостом, похожим на оголенный провод. Угостилась отравой и околела. Статья сто пятая. Умышленное убийство. Нет. Жестокое обращение с животными. Сейчас примчится Лимонова, возбудит дело и учинит допрос. Кто рассыпал отраву?! Потом подключатся либеральные СМИ. Очередной полицейский беспредел.

Светочка, как большинство сильных женщин, крыс боялась. В том числе и дохлых. И похоронить тварь божью или даже просто вынести на помойку духу не хватит. А выносить надо.

Она вернулась на площадку. Рокеры уже убрались к себе. Несколько секунд смотрела на вздрагивающую от гитарных рифов дверь клуба. Кажется, это «Хайвей в ад» популярного в свое время вокально-инструментального ансамбля «AC/DC». После не очень решительно постучалась. Никто не отреагировал. Пришлось стучать громче. Музыка стихла, послышался недовольный мат, переводимый на светский язык как «И кто это там пришел нежданно?», затем дверь распахнулась, и перед очами участкового инспектора предстал обнаженный по пояс гарный хлопец. Герой комиксов про супергероев. Был он мускулист и молод. Множественные татуировки делали его похожим на засиженного уркагана, перстни-черепа на перстах и шипованный ошейник — на злого волшебника, а длинные волосы, убранные в хвост, — на коня.

— Извини… — смущенно произнесла Светочка, — у меня проблема… Не поможешь?

Конь повел себя благородно. Не посылал в различные части тела, не потирал ладонь о кулак и не предлагал переспать.

— Где?

— Там, — Светлана Юрьевна пальчиком показала на свою дверь.

Рокер молча отодвинул ее в сторону и, расставив руки, словно штангист, подходящий к снаряду, двинул в соседнее помещение. Она — следом.

В кабинете указала на покойного грызуна.

— Вынести надо… Я боюсь…

Волшебник-конь усмехнулся, подошел к крысе и спокойно поднял ее за хвост. Поднес к глазам, осмотрел, словно опытный таксидермист:

— Прикольно… «Упоротый крыс». Чучелку сделаю…

Спаситель не отличался длиной языка. В смысле — не говорун. Хохотнув, покинул помещение.

— Спасибо, — поблагодарила Светочка вдогонку.

Ничего не ответил конь. Видимо, не очень любил органы. Да кто их, вообще, любит? Только сценаристы с канала «Насилие». Им же надо про что-то писать.

Разведчица вернулась за свой стол. Не успела достать из германского планшета бутерброды, чтобы перекусить, как в двери постучались. Крысиные родственники решили отомстить? Рокер за «добавкой»? Или кто-то — на прием?

Человек действительно явился на прием. Только это был не «кто-то». Конопатая сутулая девица, приезжавшая в Зареченск, в детскую инспекцию.

— Здравствуйте… А мне Никиту Романовича.

Умение соблюдать спокойствие в напряженной ситуации — признак высокого профессионализма. Но это опять-таки в кино. Там-то все — Бельмондо. А в жизни никаких дублей, никаких репетиций, никаких каскадеров и ассистентов. За пять лет службы в оперативно-поисковом управлении приходилось попадать и не в такие переделки. И все равно каждый раз бил легкий мандраж. Особенно когда тебя перепроверяли. Если расколют, никакие документы прикрытия не помогут, и по голове ты получишь по-настоящему. Ты получишь, а не каскадеры. И сейчас Светочка волновалась. Ведь вот она — цель. Почти рядом.

— Он на территории… А что вы хотели?

— Просто посоветоваться. Он раньше был нашим участковым.

— Теперь я ваш участковый. Может, смогу помочь?

— Нет-нет, ничего, это не срочно.

— Оставьте телефон, он позвонит.

— Спасибо… Я лучше попозже зайду… Извините.

— Подождите… А как ваша фамилия? Я передам, что вы приходили, — Светочка сомневалась, что конопатая шпионка придет снова, поэтому пыталась выудить побольше информации, — или, хотите, я ему позвоню.

— Ничего, не беспокойтесь… Скажите, пусть Юле Некрасовой перезвонит. Он знает телефон. До свидания.

Не дожидаясь очередного вопроса или предложения, девица исчезла за дверью. Света подскочила к окну, выглянула во двор. Никто Юлю не встречал, она, не оглядываясь, прошла мимо и свернула за угол.

Отлично! Она приходила к Никите! Странно, что без предварительной договоренности. Либо они просто разминулись. В любом случае понятно, кто отправил ее в Зареченск! И понятно, что отправил не просто так. Дергается, дергается!

Светочка выхватила из кармана мобильник:

— Алло! Коля! Это я. Только что к Никите приходила та, из Зареченска. Представилась Некрасовой Юлей. Его нет, попросила, чтобы перезвонил.

— Понял! Я сейчас приеду!

— Зачем?! Она все равно ушла.

— Ну… На всякий случай… И… Свет, не звони со своей трубки.

— Ой, — спохватилась шпионка, — это я от волнения. Но ничего страшного. У нас же с тобой легкий флирт. Даже если достанут распечатку, никаких проблем.

— Все равно. И нажми сейчас тревожную кнопку. Так, для проверки. На всякий случай.

— Хорошо.

Светочка улыбнулась, убрала мобильник, достала из планшетки другой, нажала секретную кнопочку. Затем, положив телефон на стол, подошла к тумбе, в которой хранились амбарные книги со списками подучетного элемента. Открыла верхнюю на букве «Н». Некрасовых было несколько, но с Юлей не повезло. Конопатая сказала, что раньше Никита был их участковым. Потом участок передали Михалеву. Но в михалевских талмудах тоже не нашлось Юли Некрасовой. Не факт, что девица состояла на учете, может, проходила по какому-нибудь материалу как свидетель или потерпевшая. С фамилией вряд ли обманула, если, конечно, это не условная фраза. И правда шпионские страсти какие-то.

В коридоре послышались шаги, Света сунула книги в тумбу, вернулась за свой стол, смахнула секретный телефон в ящик.

С территории вернулись Никита и Володя Седых. Вернулись не одни, а с прицепом. Притащили бородатого мексиканского музыканта от универмага. Теперь на последнем помимо сомбреро и пончо были еще и наручники. Никита тут же толкнул доставленного в клетку:

— Давай… Марьяча…

— Привет, — поздоровалась Светочка, — за что вы его?

— Привет, — Никита защелкнул на решетке навесной замок, — пел плохо. Каторжник беглый. Третий год в розыске. Среди мексиканцев прятался.

— Вообще-то, они не мексиканцы, — пояснил Володя, — студенты из общаги. Подрабатывают музыкой. А этот к ним затесался. В комнате живет, маракасами трясет. Нормально — крыша есть, харчи тоже.

— Думал, отрастил бороду, нацепил сомбреро, не узнают, — добавил Сапрыкин, — но от меня не спрячешься, я их сердцем чую. Слышь, амиго, ты из какой колонии сдернул?

Беглец, не ответив, поплотнее запахнулся в пончо.

— Ну что там, в прокуратуре? — поинтересовался наставник у Светочки.

Та вкратце рассказала.

— Привыкай… Вот так и работаем. С одной стороны ОСБ пасет, с другой прокуратура, сверху начальство давит с показателями, а снизу правозащитники с Конституцией. А ты в серединке на лихом коне.

«На „крузере…“»

— Раненую уже выписали из больницы?

— Должны были.

— Сгоняй к ней, предупреди, что «отказник» не прошел. Заодно узнай обстановку. Как она — не передумала мужа сажать? Пока они не поменяют показаний — тебе бояться нечего.

— Да хорошо, зайду. Мне как раз на обход. Никита, к тебе девушка приходила. Некрасова Юля. Просила перезвонить.

Сапрыкин отреагировал на редкость равнодушно:

— Чего-то не помню такой… Некрасова, Некрасова…

— Да это наркоманка с тридцатого дома, — подсказал Седых, — она уже приползала. Что-то с соседями у нее не так.

— А-а-а… Сама пусть звонит, — Никита повернулся к Светочке. — Это теперь, кстати, твоя земля.

— Я предлагала помощь, но она только с тобой хочет.

— Потому что человеческое отношение к трудящимся — основа конструктивного взаимодействия органов с населением. Верно, марьячо?

Светочка поднялась из-за стола, надела китель:

— Я на территорию, буду на трубке.

— Мусорку захвати. Твоя очередь, — Никита кивнул на корзину.

Когда Родионова удалилась, он снова подошел к клетке:

— Что ж нам с тобой делать, песняр? Духовная свобода бесценна. В отличие от физической. А физическая стоит…

Сказать, сколько стоит физическая свобода, Никите помешало пиликанье мобильного телефона. И раздавалось оно из ящика стола подопечной. Сапрыкин выдвинул ящик, взял трубку, посмотрел на дисплей, отображавший фамилию звонящего.

— Бойков… Это ж оэсбэшник… Молодец, Светка. Крепко зацепила.

— Догони, она недалеко ушла.

— Да сама вернется…

Вызов прекратился. Никита не сразу положил телефон обратно в ящик.

— У нее ж вроде «Нокия» была.

Он переглянулся с Седых, после открыл в телефоне записную книжку.

— Да тут вообще, кроме этого орла, никого нет. Даже нас…

* * *

Хочешь внедриться к бандитам, стань бандитом, хочешь к ментам, стань ментом, хочешь к политикам, стань и тем и другим.

Светочку интересовал второй пункт. Она совершенно не исключала, что в настоящую минуту чей-нибудь тайный глаз наблюдает за ней, словно камера за участниками реалити-шоу. Никита остался на опорном, но его неустановленные преступные связи гуляют по миру свободно. Поэтому надо постараться соответствовать образу участкового полицейского, пришедшего честно служить народу. А не бегать по магазинам и не прохлаждаться в кафе, убивая время. Все будет по-настоящему, если все будет по-настоящему.

Еще не закончен обход территории и анкетирование. Да и о протоколах забывать не стоит. Карине она позвонила — та выпишется завтра. Пока никаких перемен в отношении сидящего на «сутках» мужа не произошло. Света сообщила, что дело по факту нанесения телесных повреждений возбуждено, но тут же успокоила раненую. Оно возбуждено не в отношении Андрея, а в отношении неизвестного лица. И если стоять на своем, так «глухим» и останется.

В первых двух квартирах ее послали, не открыв дверь, зато в третьей предложили испить чифиря с сухариками. Потому что там обитал одинокий пенсионер, всю жизнь прослуживший в исправительно-трудовой системе. Вырваться от него оказалось сложнее, чем совершить побег из колонии. После часового чаепития пришлось пообещать вернуться и дослушать про старые добрые времена, когда человека в форме уважали и боялись.

По пути в соседний дом составила протокол о неправильной парковке. Хозяин машины — мужчина средних лет, не протестовал, подписал бумаги, но поинтересовался, если завтра он снова поставит авто на газон, придет Светлана Юрьевна или кто-то другой?

— Приду я. Но не одна. А с эвакуатором.

В следующем адресе дверь открыла дама лет тридцати с мокрым полотенцем на голове. Светочка представилась, достала анкету. На вопросе «Кто проживает в квартире?» в прихожей появился мужчина в халате:

— Здравствуй…те…

Параллельные прямые не пересекаются. Глупости. Еще как пересекаются. Перед ней стоял Илья. Ужасно не любивший, когда его называли «пожарником».

* * *

— Дальше, дальше… Не заставляй тянуть из тебя каждое слово. Договорились же.

— Я вспоминаю…

— И радость шальная встает, как заря… Летящей походкой вы вышли из арки… А потом?

Копейкин нажал на кнопку паузы на диктофоне, чтобы не тратить драгоценные мегабайты. Объем свободного места на карточке заканчивался, перекинуть записанные файлы на жесткий диск он не успел.

Сидевший перед ним парень с забинтованной рукой на перевязи поморщился от боли, закашлялся и согнулся в поясе:

— Не могу больше… Ну хоть «колесико» дайте. У вас же есть наверняка.

Копейкин открыл сейф, покопался, отыскал упаковку активированного угля. В последнее время прихватывало живот от нерегулярного питания. Уголь помогал. Он извлек одну таблетку, протянул парню:

— Держи. Должно помочь.

— А что это?

— Метилендиоксиметамфетамин, — без запинки пояснил оперуполномоченный, — или, как говорят в народе — экстази.

— А почему черная?

— Потому что не паленая. Белая — левак. Водички дать?

— Не надо.

Паренек проглотил уголь, несколько секунд переваривал, потом выдохнул и вытер пот.

— Полегчало?

— Вроде… Еще не дадите? Ломает реально.

— Обязательно. Но сначала разговор.

Эффект «плацебо» работает, когда нет сомнений в подлинности лекарства.

— Ну чего… Потом мужик был. Такой прикинутый. Лет сорок. От парковки топал. Покемон его встретил прямым в репу. Я сзади, по ребрам. Вырубился с ходу. Мобилу взяли, лопатник, котлы. Налички немного оказалось, пластик да дисконты.

— Где было? — Копейкин кивнул на усеянную «галочками» карту микрорайона.

Тот, снова прокашлявшись, ткнул в один из дворов:

— Здесь.

Кирилл Павлович поставил очередную «птичку»:

— Куда вещи дели?

— Мобилу и котлы опять Антиквару сдали. А лопатник где-то дома. Пустой.

— Во что мужик одет был?

— Пиджак… Голубой или серый. Брюки черные… Ботинки рыжие. Я снять хотел, но там шнурки заузлились, плюнул…

— Фамилию на кредитке не запомнили? Или визитки, может, были?

— Были… С домом нарисованным.

— Каким домом?

— Ну обычным… Бревенчатым… А вы Покемону таблеточку не отнесете? Он, наверно, тоже подыхает.

Подельник с японской кличкой томился в камере при дежурной части. Час назад приятели, подгоняемые черной ломкой, напали на старичка, получившего пенсию в Сбербанке. Проводили, зашли с ним в подъезд. Но бить не стали, посчитав, что дедушке достаточно показать нож. Показали. Однако не все золото, что блестит, не всяк дедушка, что с бородой. Пара неуловимых пенсионерских движений — и оба оказались на холодных ступенях подъезда. Один с выбитой коленной чашечкой, второй с повисшей плетью рукой. Дедушка, как выяснилось позже, всю жизнь ловил диверсантов в специальных войсках, имел кучу наград, навыков не растерял и даже обрадовался, когда на него напали. Вспомнил молодость боевую.

В травмпункте несчастным вставили выбитые суставы на место, наложили повязки, после чего передали в чистые руки уголовного сыщика Копейкина. Тот быстро объяснил приятелям про сделку со следствием, предложив вспомнить всю преступную деятельность с момента совершеннолетия. Джентльмены сразу согласились, потому что охотник на диверсантов сидел в коридоре и жаждал еще одной встречи.

«Сынок, да дай, дай мне с ними поболтать! Все расскажут! Истосковались руки-то без дела!»

Эпизод с мужиком в голубом пиджаке был двенадцатым по счету. Заявы от него в базе не имелось. Но когда Кирилл Павлович услышал про визитку с домиком, сразу понял, о ком идет речь. Сатин. Леонид Анатольевич. Хозяин предприятия «Юрьевские срубы». Да, все верно. Он же говорил, что познакомился с Михалевым, когда тот приходил в больницу. Ну а с остальным все понятно. Серега не стал портить статистику.

Копейкин покопался в бумагах, отрыл визитку Сатина:

— Такая?

— Да… Похожа. А можно еще таблеточку?

— Блин, экстази, между прочим, не аспирин, денег стоит… Пусть адвокат носит, — Копейкин извлек из упаковки еще одну таблетку и положил на стол. — Последнюю отдаю.

Так… Для раскрытия убийства сей факт не столь интересен. Ну ограбили и ограбили Сатина.

Зато теперь есть хороший повод позвонить Ольге. Конечно, можно сообщить информацию Слепневу, возглавлявшему бригаду, или тому же козлу Бойкову. Но… Как говорится в известном стихотворении: «Можно, но не то…»

— Пошли, — Кирилл поднялся из-за стола.

— Погодите, — посмотрел на него грабитель, словно кот на «Вискас», — если «колесико» дадите, еще кое-что расскажу.

Копейкин, вспомнив оперскую максиму, что много информации не бывает, бросил на стол таблетку:

— Ну?

— Банкомат мы взяли.

— Да ладно… Где?

— Возле «Барака». Клуб ночной, знаете?

— И когда?

— Сегодня ночью. Покемон мимо шел, увидел, что клуб закрыт, охраны нет. А банкомат даже к стене не прикручен. С его брательником двоюродным договорились, у него «Газель» есть. Короче, оторвали, погрузили.

— Там же камеры слежения кругом.

— Да? Мы вообще об этом не думали.

— И дальше что?

— Вывезли в лес да размолотили кувалдой. Тока денег в нем немного оказалось. Сто двадцать рублей всего мелочью. Не повезло. Брательнику за работу и отдали.

— А банкомат?

— Там, в лесу, и бросили. Не обратно ж везти…

Однако, денек сегодня выдался ударный. Даже музыкальный ящик нашелся. Не повезло бедняге. Кувалдой, да по морде… И главное, за что? Прям как у людей. Ошибка в объекте. «Не бейте меня, ребята! Нет у меня денег! Клянусь!!!»

— А еще в школе я отобрал у малолет…

— Хватит. «Колес» больше нет.

Отведя грабителя в камеру и вернувшись в кабинет, Копейкин нажал кнопочку на мобильном:

— Ольга Андреевна, здравствуйте… Копейкин. У меня есть важная информация. Надо встретиться. Срочно… Давайте у причала… Того самого.

* * *

— А вы что, знакомы?!

— Нет, то есть… Мы выезжали на пожар, а товарищ участковый оформлял протокол. Да? Не помню, как вас по имени-отчеству…

— Светлана Юрьевна…

— Точно. А я Илья Викторович. На третьем этаже горело… Месяца два назад. Там гопник уснул и плитку не выключил.

Дама с полотенцем подозрительно посмотрела на пожарного:

— И ты вот так сразу запомнил Светлану Юрьевну?

— Не сразу… Хотя у меня отличная память на лица, ты же знаешь… Людочка, ну сколько можно ревновать меня к каждому встречному?!

Фраза была обращена не к Людочке, а к Светочке. Мол, не выдавай.

— Ладно, — хозяйка квартиры вернулась к гостье, — что еще вас интересует?

— Илья Викторович здесь прописан?

— Нет. Только проживает. Прописан он у себя… А что, нельзя?

— Можно… Илья Викторович, будьте добры ваш адрес?

— А будьте добры сначала ваше удостоверение, — вмешалась Людочка — на всякий случай.

— Пожалуйста, — Света развернула корочки.

Оба — и дама, и Илья — внимательно вгляделись в документ. Причем Илья более внимательно. Что творилось в его голове, представить сложно. Сложнее представить лишь то, что творится в голове математика Перельмана. Бывшая любовница, которую он застукал когда-то на панели, через какое-то время заявляется в форме участкового, да еще с настоящим удостоверением. Так не бывает! Либо в отделе кадров полиции — полные пофигисты.

Самое интересное, Светочка тоже не смогла бы объяснить сей занятный факт, останься она сейчас наедине с Ильей. Так что ревность его новой пассии очень кстати. А ревность, судя по всему, неадекватная. От былой уверенности у любовника, похоже, не осталось и следа. Попал под особо тяжелый каблук. Аж заикается.

— Вот моя визитка, — она протянула даме бумажку, — здесь телефон дежурной части и вашего опорного пункта. Можете позвонить, убедиться. Я не обижусь.

Номера мобильника на визитке не было.

Людочка не поленилась набрать номер дежурки, нарвалась на Бармалеева, который подтвердил, что участковая Родионова С. Ю. действительно числится в штате отдела полиции и сегодня работает.

Илья по-прежнему таращился на Светочку, словно на ваххабита, у которого вместо зеленой «арафатки» на голове была надета бейсболка с вышивкой «ФСБ». Полный тупик. Ну, допустим, ее некачественно проверяли. Но на хрена она пошла в участковые?!! Чтоб таскаться по квартирам, заполнять анкеты и разбираться с пьяными скандалами?!

Светочка не могла просто так уйти. Не объяснившись. Илья сдуру начнет звонить на опорный. Или, не дай бог, притащится… И устроит разоблачение.

— На соседей жалобы есть?

— Да! — жестко ответила Людочка. — Меня достала вонь от их собаки! Вы понюхайте, понюхайте. Никакой «Glade» не спасает! Сделайте что-нибудь. Иначе я отравлю ее!

— Если позволяют санитарные нормы, мы бессильны. И даже если бы не позволяли. Собака — частная собственность, и конфисковать ее возможно только по решению суда. Если отравите — сами будете привлечены.

— Спасибо! А что вы вообще можете?! Зачем вы ходите, раздаете свои бумажки, лезете в чужую жизнь! Илья, ты слышал?! Мы бессильны!

— Люда, но действительно… Есть закон… Или Светлана Юрьевна должна взять и пристрелить эту несчастную собаку?

— У меня аллергия!!! Если бы у нее была такая, она бы нашла управу!

Хозяйка швырнула на тумбочку визитку и скрылась в комнате.

— Через час возле салона «Шалун», — шепнула Светочка Илье и быстро покинула квартиру.

Бывший любовник подъехал к упомянутому салону интимных товаров на своем «Солярисе». Светочка, сидевшая на лавочке в соседнем скверике, руками не размахивала, дожидаясь, когда он сам ее увидит. Она по-прежнему опасалась, что за ней ведется наблюдение, поэтому специально выбрала это место. Здесь обзор ограничен, и, чтобы рассмотреть, с кем она беседует, «топтунам» придется засветиться.

Илья, наконец, заметил ее, подошел, присел рядом.

— Это действительно ты? — спросил он первым.

— Видимо, да. Сестры-близняшки у меня нет. А это действительно — ты?

Она намекнула на безвольное поведение пожарного в квартире.

— Хм. Я… — Бывший достал пачку сигарет. Раньше он не курил.

— Жена? Или пока так?

— Заявление в ЗАГСе. Через месяц свадьба… — сказано было тоном космонавта, узнавшего, что спускаемый аппарат сломался, и бедняга навсегда останется на орбитальной станции.

— Что-то голос не зво́нок и глаз без огня.

— Нет… Все нормально. Ребенка ждем. Ревнует немного, но человек хороший… А ты-то… Ты как тут?! В этой форме… Обалдеть!

Света пока так и не придумала легенду. Оставалось применить старый проверенный способ. Рассказать правду:

— Видишь ли, Илья… Я служу в одной серьезной государственной организации, связанной с разведкой. И вынуждена маскироваться. Рассказывать посторонним про это я не имею права, поэтому извини, что не поставила тебя в известность. В прошлый раз я работала среди красоток, сейчас здесь… Ну ты понял.

— Свет, а можно нормально поговорить?

— Хорошо… Мне надоело торчать на панели, один бывший клиент, занимающий высокую должность в полиции, помог с трудоустройством. Здесь я временно. Перспективы отличные. Но надо немного подождать.

Илья кивнул. Этот вариант его вполне устроил:

— А… Скажи… Тогда, со мной… Зачем?

— Если помнишь, ты начал первым. Пожарная машина, цветы, ресторан…

— Но ты же не отшила… Значит, я был тебе нужен?

— Возможно. Сначала… Но быстро поняла, что ошиблась.

— Конечно… Какой-то пожарный на «хюндае»…

— Даже если бы ты был банкиром на двух «мерседесах» одновременно, ничего бы не изменилось, — Светочка проводила взглядом парня, прошедшего мимо сквера, — и потом… Вспомни сказку про аленький цветочек. Ты не захотел полюбить чудище. Увы. А по-другому никак.

— Зато сейчас полюбил, — мрачно усмехнулся бывший.

— Ну и славно… Я, собственно, вот что хотела. Мы выяснили все отношения, поставили все точки, поэтому прошу, очень прошу по оставленному мной телефону звонить только по правовым вопросам. А при случайной встрече сделать вид, что мы незнакомы. Договорились?

— Почему?

— Во-первых, потому, что есть твоя Люда. Как я поняла, женщина со сложным характером. А во-вторых… — Светочка притормозила.

— Что «во-вторых»?

— У меня тоже есть любимый человек со сложным характером. И я не хочу, чтобы он узнал о моем прошлом. Это понятно?

— Понятней не бывает.

— В таком случае, живите долго и счастливо, — она поднялась со скамеечки.

— Тебя подвезти?

— Нет… И провожать не надо. Пока! Цветочек аленький.

— Свет… Погоди, — он выкинул окурок в кусты и тоже поднялся, — ну у тебя хоть что-то ко мне было?

— Честно? Нет. Извини.

На самом деле было, но, если намекнуть на это, поползновения с его стороны не закончатся. А это чревато. Во всех отношениях.

«Желаем счастья в наличной жизни! Кредит за час без залога и поручителей до одного миллиона» — утверждал слоган на улыбчивой картонной девице с плеткой и наручниками, стоявшей возле дверей секс-шопа «Шалун».

Все предлагали деньги. Значит, скоро кризис.

И все желали счастья.

Значит, быть беде.

Копейкин приехал первым. Бросил машину на обочине, спустился к реке. Причал он выбрал не по причине конспирации. Спрятаться от чужих глаз можно в любой подворотне. А сегодня важна атмосфера. Причал — это ее территория. И он хотел намекнуть, что готов к мирному диалогу. На ее условиях.

Ольга тоже приехала на авто. Плохо, что на служебном, и плохо, что с водителем. Наверно, намека не поняла. Впрочем, она тут же отпустила его. Сегодня на ней был тот же костюм, что и в день их знакомства. Который, на взгляд Кирилла Павловича, ей совершенно не шел. Спустилась по ступенькам вниз, к воде:

— Что случилось?

Копейкин поведал информацию, немного ее приукрасив. Как украшают сводки полицейские начальники, желающие попасть в наградной список. Грабителей-наркоманов задержал не дедушка-диверсант, а лично он, реализовав длительную оперативную разработку.

Ольга отреагировала спокойно:

— Так это давно известно.

— Что известно?

— Что Сатин не падал, что его ограбили… Света нашла в столе Михалева его первичное объяснение.

Не в столе, а в стуле, но это не принципиально.

— Да? Давно?

— На днях… Бойков считает, что Сатин держал Михалева на крючке, и тот был вынужден возить деньги. Ну или не деньги…

— А почему он мне не сказал? Трудно позвонить?

— Не знаю… Забыл или не успел.

— Нормальное дело, — искренне возмутился оперуполномоченный, — я вашу подругу прикрываю, можно сказать — рискую, страдаю морально, а этому орлу лень номер набрать. На подругу, к слову, мужички уже косятся. Не похожа она на шоферюгу. Пальчики музыкальные.

— И в чем выражаются твои моральные страдания?

— А ты не понимаешь? Я вроде как стукач получаюсь… А информация рано или поздно выплывет.

— Серьезно? Интересно. Ладно, не прикрывай. Обойдемся.

Самое обидное, что Ольга тоже приехала сюда с надеждой на примирение. И назад рассчитывала вернуться на машине Копейкина. Поэтому отпустила водителя. Очень хотелось объяснить, что никакой игры в отношении Кирилла она не вела, что Бойков соврал, желая насолить ему. И все было по-настоящему.

А он? Работу с ней воспринимает за стукачество. Тоже мне, моралист. Ладно бы гражданским был… Вот так всегда — готовишься, продумываешь каждое слово, проигрываешь будущий разговор, а тебе сразу — раз и по носу. Ничего я не буду ему доказывать.

— Это все?

— Ну раз вы знаете…

— Можно было просто позвонить, — Ольга устало посмотрела на реку — смельчак, попивший из нее водицы, вполне мог превратиться в пластиковую бутылку или пивную банку, — я попрошу Бойкова, чтобы он с тобой связался. Всего доброго.

Она посмотрела на часы и пошла наверх.

— Оль… Ольга Андреевна, — Копейкин понял, что слегка оплошал, — подожди…

Блин, иногда легче расколоть дюжину убийц, чем подобрать нужное слово в разговоре с женщиной. И угля активированного под рукой нет. Хотя он бы и не помог.

Горина остановилась и обернулась.

— Я подвезу…

— Спасибо… Доберусь сама.

* * *

На опорный в тот вечер Светочка не возвращалась. И в отдел тоже. Оружие она не получала, сдавать его не надо, а отмечаться перед ответственным по руководству посчитала лишним. В крайнем случае скажет, что недомогала. Захотят найти ее — позвонят. Не в каменном веке живем.

Да, наверно, надо было вернуться, послушать разговоры, тайно порыться в столах, то есть проявить наступательность, как рекомендуют те же учебники по шпионажу. Но после встречи с Ильей налетела грусть-меланхолия и захотелось пройтись землею юрьевской. Хотя, казалось бы — чего грустить? Получил пожарник то, что заслужил.

Закончив с обходом, навестила пару проблемных адресов, состоящих на учете. Затем заскочила в универсам купить продуктов на ужин. К форме она уже немного привыкла и не обращала внимания на глазеющих или показывавших пальцем.

У подъезда ее встречали. Человек вышел из темноты и положил руку на плечо. Разведчица вздрогнула, отскочила в сторону, сунула руку в карман, нащупав небольшой, но серьезный нож — подарок Чистова. Лезвие находилось в ножнах, которые слетали при нажатии специальной кнопочки.

— Тихо-тихо… Это я…

— Блин, Бойков… Что за сюрпризы?! Ножиком в живот захотел?

— Чего трубки не снимаешь? Весь вечер звоню!

Света поставила пакет на скамейку, достала из планшета мобильник:

— Ой… Он на вибрации. В планшете не слышно.

— А второй?

Она снова покопалась в планшетке:

— Черт! Я ж его в стол выложила. После твоего звонка.

— На опорном есть кто?

— Да, наверно… Но… Не переживай, я придумаю что-нибудь.

— Надо переживать. Там ребята не простые, а золотые.

— Коль… Нас не будут проверять вечно. А что ты звонил?

Бойков чуть смутился, поправил челку:

— Так… Я подумал… Что игру надо продолжить. С романом. Второй раз в ресторан идти стремно, хотел в кино пригласить. И еще…

Он приподнял пухлый пакет, из которого торчало горлышко винной бутылки.

— Тут еда кое-какая… Мясо, овощи… Подумал, мало ли не успеешь купить. А смерть от голода тяжела и мучительна. Это вам не гильотина.

— Вообще-то я успела. Но не пропадать же… Пойдем. И еще мне почему-то кажется, что сегодня за нами никто не следит.

— И что?

— В любовь можно не играть.

Готовить на чужой кухне — все равно, что рубить врагов чужой шашкой. Можно, но неудобно. Однако в полевых условиях, во время шпионской операции не до удобств. Николай Васильевич храбро отбивал обычным молотком мясо, а Светлана Юрьевна бодро шинковала хлебным ножом помидоры с огурцами. Разговоры в процессе кухонного творчества велись сугубо служебные, хотя каждый не забывал о главном — как соблазнить коллегу. Потому что для обоих это было делом принципа.

— Я установил эту Юлю, — доложил Бойков, — действительно живет на Победы, семь — бывший участок Сапрыкина. Судима за хранение наркотиков, получила условно. Но то, что Никита отправил ее в Зареченск, еще ни о чем не говорит. Я к тому, что с убийством Михалева это, возможно, не связано. Просто перестраховка. Товарищ с душком. «Лендкрузер», неработающая жена из красноморских курортов не вылезает, у дочки персональные педагоги. Удовольствие явно не бюджетное. Но главное, год назад парнем очень интересовался наркоконтроль.

— А почему этого нет в нашей базе?

— Потому что наркоконтроль сдает нам только тех, кто им не интересен. Значит, с Никиты что-то можно получить.

— Откуда информация?

— Как ты понимаешь, мы обязаны иметь агентуру во всех подразделениях, в том числе и там. Так вот. Год назад Никитушка тормознул наркокурьера. Случайно или не случайно, неизвестно. Изъял голландский кокаин, передал материал в следствие. Получил гонец срок, а на зоне проговорился, что изъяли у него гораздо больше, чем указали в протоколе. А протокол составлял Никита, он же и изымал. Наркомдурь его дернул, но ничего доказать не смог. Так, погрозили и выпустили, обещав отыграться.

— И много кокаина?

— И на «крузер» хватит, и на педагогов…

— Тогда странно, что он еще жив. Ладно наркоконтроль, а хозяева кокаина? Сожгут вместе с «крузером».

— Значит, курьер и есть хозяин. Либо сам у кого-то умыкнул. Иначе Никита не рискнул бы так внаглую… Возможно, он считает, что ты подослана наркоконтролем — выяснить, осталось ли что-нибудь еще от той партии.

— А на остальных участковых что?

Коля кинул мясо на сковородку:

— Машков тоже не простой товарищ. Формально на него только мелкие жалобы от населения. Вроде бы никуда не лезет, пенсию ждет. Но уходить не собирается — зарплату прибавили, какой смысл? Однако и в его трудовой биографии есть мутное пятнышко. В этом отделе он не так давно, перевелся из Южного. Пару лет назад на его территории обнесли антиквара. Тот собирал раритетное оружие — шпаги, булавы, мечи. Как-то его навестил Машков. Мол, знаем, что вы коллекционер, хотим проверить условия хранения коллекции. Все ж не фарфор и картины, а оружие. Хозяин все показал, в том числе и тайник с кинжалом Распутина, подаренным ему императрицей. Никакой сигнализации, никаких камер видеонаблюдения. А спустя неделю антиквара нашли в адресе с черепно-мозговой травмой. Коллекции, в том числе и кинжала, как ты догадываешься, не было. Антиквар до сих пор ничего не помнит, даже свою фамилию. Хорошо приложили беднягу. Дочка поведала про Машкова. Что приходил, выспрашивал. Его допросили, он не отрицал — да, в адресе бывал, про коллекцию знал, но… Доказывайте. После этой истории он и перешел сюда. Может, конечно, он действительно ни при чем, но уж больно истории схожи. И там наводка, и здесь. И ребята с жертвами не церемонятся.

— А Седых?

— Тоже живет на зарплату, по крайней мере ни у него, ни у родни дорогого имущества нет. Пара выговорешников за волокиту и нечуткое отношение к гражданам. Но и несколько поощрений за оперативность и чуткое отношение к гражданам. Получил в начале года служебную жилплощадь в острой конкурентной борьбе… Тебе с кровью или без?

— Что?

— Мясо с кровью или без?

— А-а… Без… Н-да, славный коллективчик.

— В общем, пока претендент номер один по-прежнему Сапрыкин. Нам бы на него что-нибудь поконкретнее. Например, где прячет кокаин. Я почему-то не сомневаюсь, что он не все распродал. Большую партию толкать рискованно — могут просто завалить. Лучше сбывать частями. А если закроем его, легче крутить на Михалева…

Коля прервался, с нежной обеспокоенностью посмотрел на Светочку, закончившую шинковку:

— Свет… Только ты это… Поосторожней. Я сегодня черт-те что передумал. Хотел уже на опорный нагрянуть.

Когда она отвернулась, чтобы переложить салат с доски в блюдо, он сзади осторожно, словно неумелый пловец, осторожно ступающий в холодную воду, приобнял ее за плечи. Светочка передернула плечами, сбрасывая руки.

— Ты что?

Его руки тут же вернулись на исходную позицию.

— Правда… Поаккуратней…

— Ладно. Не волнуйся. Ужинать здесь будем или в комнате?

— Мне все равно.

— Тогда в комнате.

Свечей не зажигали и музыку Вивальди не включали, как того требуют обычаи предков. Только горящие факелы, чучела грызунов, «Нирвана», «Металлика» и «AC/DC». Сидели за столом друг напротив друга, словно в ресторане. После второго бокала вина, когда количество промилле в крови не позволяло сесть за руль, Коля тонко перевел разговоры из служебной плоскости в общечеловеческую:

— Свет, ты… Сплетни обо мне не слушай. По поводу скачущего либидо. Скачет оно у меня нормально, как у всех… Ну бывало, конечно, выходило из-под контроля. Это у меня наследственное. Мама говорит, что батя до тридцати тоже гулял, зато потом никаких проблем. Так и живут с ней.

— Он тоже в органах?

— Нет… Водитель простой. Да и я не собирался в ментуру. Школа, неудачное поступление в театральный.

— Ты артистом хотел стать?!

— Молодость, глупость, наивность… Потом армия. Два года, не то что сейчас — халявщики одногодки. После дембеля пошли с пацанами на дискотеку. В Дом культуры. Я в форме, героический весь. Нашивки, значки наградные, аксельбант, выходное пособие на кармане. Выпили, понятное дело. Немного, бутылку сухого на троих. Тут наряд. Тоже молодые. Сержанты. Попросили пройти в машину. Не очень вежливо. А тут девчонки знакомые, не хотелось пасовать. Я и спросил сдуру — какие проблемы? Объяснили… Слово за слово, погон за погон… Очнулся на стройке без денег, часов и даже значков. Два ребра сломано, зуба нет и вот, — Коля убрал с виска волосы и показал небольшой шрам, — мать потом неделю выхаживала.

— Надо было в прокуратуру…

— Я тебя умоляю… Пригрозили — вообще прибьем. А я не могу так… Даже не за ребра обидно, а за державу. Ничего, решил — все равно достану. Немного оклемался и заявление в соседний райотдел. На работу. Взяли на пост, заочно на юридический поступил, через пару лет опером перевелся. Тогда можно было с незаконченным высшим… Ты ешь, мясо стынет.

— Спасибо… Я ем… И что дальше?

— Потом прикинул — не на дуэль же их вызывать? Пистолетную. И не морду же бить. Сразу турнут, а я уже втянулся. С земли в «убойный» перевели, там четыре года. Оттуда в ОСБ. Те костоломы уже до майоров дослужились. Тут я их и принял. Одного за взятки, двоих за крышевание. Меня они, конечно, не узнали. А на обыске у одного значки свои нашел… Это, Свет, я к вопросу о принципах. Говорят, у бабников их нет… Давай накатим еще по одной.

Он разлил остатки вина по бокалам, они чокнулись, выпили за принципы.

— А что тебя, милую, хрупкую, образованную девушку, заставило пойти в нашу грубую, несовершенную систему, где правят насилие, стяжательство и коррупция?

— Увы… Собственное безволие. Родители заставили поступить в педагогический. Но работа в школе — это совсем не мое. Устроилась в зареченскую инспекцию, где отпахала пять лет. Потом, благодаря знакомству с Моржовым, перевелась в Юрьевск, участковым инспектором. Чтобы получить служебную жилплощадь. Потому что в Зареченске никаких перспектив… Не замужем, детей нет…

Николай Васильевич не донес до рта кусочек мяса:

— Свет, ты зачем мне легенду рассказываешь?

— Чтоб не расслабляться. Сейчас я живу чужой жизнью.

— Ну это, конечно, правильно, но… Хорошо… Откуда ты знаешь Моржова?

— Он приезжал в Зареченск, спасать племянника. Того поймали с травкой, материал передали в инспекцию. Я пошла навстречу, Моржов тоже.

— То есть коррупция нам не чужда?

— А куда без нее?

— И у тебя ничего не было с Моржовым? В личном плане.

— Ну, допустим, было.

— А можно поконкретней? Что, где, когда?

— Он пригласил меня в дорогой ресторан и угостил свежайшими устрицами и отличным «Шардоне». Купил великолепный букет и не жмотился из-за каждого рубля.

— Ну конечно! Он же генерал!

— Да. Хорошо быть генералом.

Они продолжили болтать подобную ничего не значащую чепуху. Потом перешли к серьезным вещам — последние инициативы партии власти в сфере ЖКХ, конфликт между двумя Кореями, положение дел на Ближнем Востоке. Поговорили о грибах, о разгуле коррупции, о последней версии айфона. В общем, о том, что волнует простой кухонный народ.

Светочка вдруг почувствовала, что ей сейчас очень комфортно. Коля не обижался на ее подколки, поддержал затеянную ею словесную игру. И еще ей хотелось, чтоб он не уезжал сегодня. Чтобы они бы сидели и продолжали болтать.

Последний испытывал примерно те же чувства. Если час назад он планировал остаться, дабы потешить самолюбие, доказать, что он по-прежнему боеспособен, то сейчас позабыл о всяком самолюбии. Ему тоже было очень комфортно. В холодную воду он больше не ступал.

— Хочешь, я останусь?

— Да… Раскладушку поставим на кухне.

* * *

Как бы этого кому не хотелось, а страшное все-таки случилось. Употребление нецензурных выражений в литературе, прессе и кино Государственная дума наконец-то после долгих дебатов и споров запретила. И даже карала штрафом, возложив взыскание оного на административные органы. А значит, у отечественных участковых появилась еще одна прекрасная возможность «рубить палки». О чем и сообщил на летучке подчиненным начальник отдела Сычев Анатолий Сергеевич. Закон имел обратную силу — все изданные книжонки, содержащие мат, должны изыматься из продажи, запечатываться в закрытую упаковку и украшаться значком «18+». А кто не успел, тот попал на протокол.

Никита воспользовался этим мгновенно. По пути в опорный заскочил в универмаг, пошептался на скромном развале с продавцом книг, изъял протоколом парочку детективов, вышедших из-под пера местного криминального прозаика. Последний пользовался у юрьевских читателей спросом, выдавая на лотки по роману в месяц. Потом Сапрыкин позвонил литератору и предложил заглянуть на опорный пункт, мол, есть отличный сюжетец. Они были знакомы, прозаик на заре своей карьеры приходил за консультацией, потому что проживал на участке Никиты.

Через пятнадцать минут матерый писатель-рецидивист чинно зашел в кабинет, дружески поздоровался со Светочкой и Володей, после чего сел перед Сапрыкиным, держа наготове диктофон и блокнот с авторучкой. Было ему чуть больше пятидесяти, и походил он, скорее, на завсегдатая распивочной, нежели на деятеля культуры. И лишь золотистые часики от «Longines» намекали, что с гонорарами у него полный порядок. Если, конечно, часы настоящие, а не таможенный конфискат. После нескольких дежурных реплик он перешел к делу:

— Я готов. Итак?

Никита не торопился радовать обещанным сюжетом. Показал изъятую на лотке книжку:

— Ваше произведение, Эдуард Аристархович?

— Да, — чуть удивленно ответил приглашенный.

— Точно ваше? А то, знаете ли, слухи ходят, что сейчас за писателей другие пишут. Негры какие-то. А писатели только за имя получают.

Эдуард Аристархович на мгновение потупил глаза, но тут же поднял их и, приложив руку к груди, заверил:

— Я пишу только сам.

— То есть вы отвечаете за каждое свое слово?

— Разумеется… А к чему эти вопросы, Никита Романович?

Сапрыкин раскрыл книгу на закладке. Весь роман проштудировать он вряд ли успел, видимо, на нужные места показал продавец.

— Читайте… Вслух. Вот здесь.

Писатель нацепил тяжелые очки «Yaguar», тоже, к слову, недешевые, нашел строчку, но, бросив взгляд на Светочку, стушевался:

— Хм… Но… Это… Тут дама.

— Ага… То есть вы человек интеллигентный и воспитанный. Так?

— Стараюсь…

— Но при этом не стесняетесь употреблять подобные выражения тиражом аж… — Никита посмотрел на выходные данные, — ого… И как это понимать?

Литератор, ожидавший совсем другого приема, заметно растерялся. Потом взял себя в руки и улыбнулся:

— Вам, наверно, это сложно понять… Мат в данном случае не является ругательством и оскорблением общественной морали. Это, так сказать, художественное средство для раскрытия образа персонажа. Сами посудите, если убрать его или заменить на благозвучные синонимы, текст заметно обеднеет. И потом… Роман не предназначен для публичных чтений.

Никита несколько секунд красноречиво молчал. Так молчат кинозлодеи перед тем, как прикончить жертву.

— Да… Мне это сложно понять. Эдуард Аристархович, а когда кто-нибудь на улице назовет вас этим словом, — палец Никиты ткнул в строчку, — вы тоже будете считать, что это не хулиганство, а художественное средство, а?

— Никита Романович, я вообще не понимаю, к чему этот разговор?

— К тому, что решением Государственной думы раскрывать образ можно только цензурными выражениями. За все иные отклонения от нормы полагается серьезный штраф. И именно нам поручено следить и пресекать подобные правонарушения.

Писатель по очереди посмотрел на Светочку, Володю и Никиту:

— Вы меня разыгрываете?

— Я разыгрываю?! По-моему, ничего смешного! Лично я не хочу, чтобы моя дочь нечаянно купила эту похабщину и повредила себе психику!

Светочка, сначала решившая, что наставник задумал просто подколоть прозаика, поняла, что ошибалась. С подобной интонацией не подкалывают. И уже догадалась, к чему клонит Никита. За творческую интеллигенцию он взялся серьезно. Вчера музыкант, сегодня писатель. Завтра художника прихватит, усмотрев в написанной им обнаженной натуре порнографию.

— Так… Пусть не покупает… Это книга для взрослых, — оборонялся криминальный литератор.

— Неужели? И где здесь предупреждение? — Участковый покрутил книгу. — Хотя ладно — этот вопрос не к вам, а к издателям. Но с ними после… А вот за мат придется ответить лично вам. Как физическому лицу. Госдума, блин!

— Но… Книга вышла год назад…

— Данный закон имеет обратную силу.

— А как же свобода слова? Мы, вообще, где живем?

— Демократия — не вседозволенность, а свобода слова — не распущенность.

Если б дело происходило в студии ток-шоу, зал бы зааплодировал.

Борец с матом, сам не отличавшийся чистотой речи, порылся в столе и достал чистый бланк:

— Сейчас составим протокол, завтра в десять подойдите в суд. Десятый зал. Там и объясняйте про свободу слова. Увы, лично я не имею права выписать вам штраф. Это — не неправильная парковка, а более серьезное правонарушение… Хотя жаль. Фамилия, имя, отчество?

— Погодите-погодите, — писатель занервничал так, будто Никита выписывал ордер на арест с последующим расстрелом, — какой протокол, какой суд?

— Народный, районный. Да не волнуйтесь, Эдуард Аристархович, — оштрафуют вас ненамного. Всего на пару тысяч. Для начала.

— Что значит «для начала»?

— То и значит… Если ваши книги с матом не исчезнут с прилавков и развалов, все повторится.

Писатель от волнения выдал в прямой эфир порцию примерно тех же метафор, за которые его собирались штрафовать.

— …Извините… Не удержался. Мне что, теперь свои книги выкупать? Они же, на минутку, магазинная собственность.

— Раньше надо было думать, когда эту ху… виноват, художественное средство выписывали. А теперь придется отвечать по закону.

— Так это не я написал!

— Как не вы? Только что сказали, что вы! Все слышали.

— В смысле я, но… Мат как раз — не я.

Разнервничавшись, беллетрист достал пачку сигарет, прикурил, поискал глазами пепельницу.

— Эдуард Аристархович, а вот это уже откровенный протокол, — возмутился Никита, разведя руки в стороны, — курение в общественном месте. Штраф полтора косарика. Закон!

— А здесь общественное место?

— Нет, частная кухня! Рабочий кабинет органов власти.

Литератор, так и не найдя пепельницу, затушил сигарету о подошву ботинка.

— Ладно, — убавил напор Сапрыкин, — учитывая, что я давно знаю вас как порядочного человека, можно обойтись предупреждением. На первый раз… А покурить можно. Но в специально отведенном месте. Пойдемте. И меня угостите. Мои кончились.

— Да, пожалуйста.

Некурящий Никита вылез из-за стола. Писатель тоже поднялся. Он напоминал больного, очнувшегося после наркоза. Вроде все реально, все наяву, но кажется, что еще не проснулся, и весь этот бред — проявление анестезии.

— Погодите, — вмешался Седых, — Никита, заканчивай человека пугать. Эдуард Аристархович, идите домой и постарайтесь обойтись без мата в своих книгах. А то действительно оштрафуем. Считайте это профилактической беседой.

Писатель просветлел ликом, Никита же, наоборот, превратился в Карабаса.

— Идите-идите, — повторил Володя, тоже вставая из-за стола.

Он выпроводил прозаика, вернулся в кабинет и тут же подвергся словесной атаке со стороны коллеги. Атака сопровождалась не только неприличными словами, но и аналогичными жестами. Светочка вынужденно вмешалась, напомнив, что Госдума запретила не только курить на рабочих местах, но и сквернословить.

— А это не мат, — парировал Никита, — это средство для раскрытия образа некоторых мудаков.

Он кивнул на Володю.

— Не борзей, Никитушка… Тебе ларечников и таджиков мало? До писателей добрался. Скоро курильщиков окучивать начнешь.

Светлану Юрьевну, вообще-то, больше волновали не лингвистические разборки, а куда подевался секретный мобильник, который она накануне оставила в столе. Сейчас его здесь не было. Она дважды пересмотрела содержимое ящика, затем заглянула под стол.

— Это ищешь? — Никита, хмуро улыбнувшись, покрутил телефон в руке.

— Ой, да…

— Так он на полу валялся, я к себе положил, чтоб крысы не утащили, — он бросил еще один добрейший взгляд на Володю, словно намекая, кто здесь крыса, — у тебя ж вроде другой был.

— Идиотизм какой-то, — разведчица старалась выглядеть пренебрежительно-спокойной, — потеряла трубку, купила другую с новой симкой. А вчера дома нашла первую. Так что теперь у меня два номера.

Объяснение, конечно, не очень, но на безрыбье…

— Рассеянная ты, — Никита протянул ей мобильник, — тебе оэсбэшник звонил, я и услышал.

— Да… Я ему этот номер дала… Спасибо.

Звонок городского телефона раздался очень вовремя. Иначе Никита мог продолжить задавать неудобные вопросы.

— Слушаю, Сапрыкин, — он ответил на вызов, потом выслушал звонившего, что-то черканув на календаре, — понял, сходим.

Положив трубку, посмотрел на Володю:

— Заявка по Егорыча земле. Красных Ткачей, пять. Скандал. Соседи вызвали. Давай вперед, с песнями.

— Вообще-то, твоя очередь, — возразил Седых.

— С какого перепугу?

— С такого, что вчера я на твою землю ходил. Я понимаю, у тебя бизнес, но совесть-то поимей.

— Чего ты лепишь? Какой бизнес? Я в больницу ездил. По материалу.

— Скажи еще в хоспис. Старушек подучетных навещал.

— Слышь, Вова… Ты тоже не с Доски почета слез.

— Давай на заявку, шланг! Люди ждут.

— Да иди ты сам!

Светочка прикинула, что, если не вмешается, последует еще одна заявка на скандал.

— Ребята, ну что вы ссоритесь по такой ерунде. Хотите, я схожу. Какая квартира?

— Пятая, — скосился Никита на календарь.

— Я с тобой, — Володя взял со стула висящий на спинке планшет, — а то вдруг чего серьезное.

— Правильно, — поддержал Сапрыкин, — хоть делом займешься.

Сочинитель детективов сидел на лавочке перед опорным и так увлеченно общался по мобильнику, что не заметил вышедших участковых:

— А что, без матюгов нельзя было обойтись?! Да мне плевать!.. Имя на обложке, между прочим, мое, а не твое! Ты накосячил, а мне разгребать!.. Че-го?!!! За графомана ответишь! Словоблудень! За базаром следи, да?!

Улица Красных Ткачей, получившая свое название в советское время, находилась в минутах десяти от опорного пункта. Когда-то здесь стояли цеха по покраске тканей. В основном рабочие использовали в качестве красителя родомин, поэтому постоянно ходили с красными лицами и руками, ибо он плохо отмывается от кожи. Собственно, поэтому улица и получила такое название. После приватизации цеха развалились, а красные ткачи постепенно превратились в синих.

В небольшом парке, через который пролегал путь на скандальную заявку, Седых показал на грязную скамеечку, вокруг которой загорали сотни окурков, словно туристы на пляже у водоема.

— Свет, погоди. Скандал не убежит. Присядем.

Светочка согласно кивнула, постелила пустой бланк протокола и опустилась на лавочку. Володя стеснительно прокашлялся, как будто собирался процитировать фрагмент романа Эдуарда Аристарховича:

— Свет… Только между нами. Если что — скажи сразу: да-да, нет-нет. Я не обижусь.

— Хорошо. Что случилось?

— Ты с этим оэсбэшником будешь встречаться?

Подобного вопроса она никак не ожидала. В голове заиграла тревожная тема из «Миссия невыполнима».

— Ну, наверно… Возможно. Как получится.

— В общем… Не подумай, что я стукач или гнида, но так нельзя больше! Не могу просто! — Володя произнес последнюю фразу с интонацией оппозиционера, сажаемого в «кутузку» без видимых оснований.

— Ты о чем?

— Да о Никите! Сволочь! Совсем от бабла крышу снесло! Ты вчерашнего марьячи помнишь? Так сторговались! За десятку выпустил! А мужик, между прочим, за убийство срок отбывал! И сегодня писаку нагрел бы! Данью всех на своем участке обложил, как Батый! От арбузников до рестораторов! Но хрен бы с ним, это его заморочки! Но он же Серегу подставил!

Музыка заиграла громче, пульс участился. Судьба дала шанс. Возможно, ради этого разговора Светочка и рисковала здоровьем, карьерой, а то и самой жизнью.

— Михалева? — на всякий случай переспросила она.

— Да! Он же на допросе сказал, что не разговаривал с ним накануне. Черта с два! Я, извини, по нужде пошел, а они как раз на опорный вернулись. Весь разговор не слышал, но суть уловил. Серега его подменить просил на халтуру, груз сопроводить. А Никита отказался, мол, хлеб не возит. Это криминал голимый. Ему и своих вариантов хватает.

— Хлеб?

— Да… Я сам не понял, что за хлеб.

— А вам с Машковым? Он не предлагал?

— Нет. Он с нами не очень. В основном с Никитой терся. Его, как и тебя, к нему Сычев прикрепил.

— А ты следователю говорил про это?

— Свет, я ж не больной! Там люди без башни, а у меня ребенок маленький, квартира служебная. Завалят, куда они с женой денутся? Никита и так на меня криво смотрит — подозревает, что базар тот слышал. Но терпеть не могу больше… Короче, ты оэсбэшнику намекни. Только на меня не ссылайся.

— Погоди. А с Сычевым ты говорил?

— Это еще хуже. Шеф тоже непростой мужичок. Никита ему каждый месяц налог таскает. Подоходный, блин.

— А ты?

У Володи задергался правый глаз. Нервы.

— Держусь пока. Хотя Сычев намекал. Мол, служебку получил, давай отрабатывай. Иначе другому передадим… И еще…

Он посмотрел под ноги, словно прыгун с трамплина, забывший надеть лыжи.

Собрался с духом:

— Никита год назад у «лошадки» кокаин изъял.

— У какой лошадки?

— У курьера. В протоколе десятую часть указал. Остальное припрятал. Братва пыталась накатить, но он на наркомдурь стрелки перевел. А сам торгует потихоньку. «Крузера» себе купил. Мало ему «ниссана».

— Ни фига себе! — показательно «обалдела» Светочка.

— Вот и я говорю… Наверняка кокс в гараже.

— С чего ты взял?

— Ну не дома же… А дачи у него пока нет. Вот продаст остатки, купит…

— Погоди-погоди… Ты-то откуда про кокаин знаешь?

Задергался второй глаз. Правый-левый, правый-левый. Семафор.

— Серега Михалев по пьяни проболтался. Я, вообще, думаю, не из-за этого ли Никита его подставил?

— А Серега откуда?

— Он же с Никитой дружил…

— Володь… Вот ты представь, я встречусь с Бойковым и все это расскажу. Он же начнет задавать уточняющие вопросы — откуда знаешь, кто говорил… И что я отвечу?

Седых прекратил тикать глазами и почесал подбородок:

— Да… Начнет.

— И потом. Извини, но это ваши разборки, и я в них влезать не собираюсь. У меня своих хватает. Могу дать телефон Бойкова, звони сам.

Светочка не исключала, что ее проверка на «засланность» продолжается. Про кокаин и «лендкрузер» знают многие, ничего принципиально нового Седых не сообщил. Хотя он не похож на «оборотня».

— Пойдем, — она поднялась со скамейки, — пока скандал не перерастет в массовые беспорядки.

* * *

Совещание происходило при закрытых дверях. Потому что в замке сломалась собачка, и открыть его можно было только снаружи. Хозяин кабинета Борис Дмитриевич Царев по телефону вызвал слесаря, чтобы не вылезать через окно со второго этажа по пожарной лестнице. С его радикулитом и остеохондрозом сие чревато. Да и лестница старая, не выдержит еще.

Вторым угодившим в замочный капкан оказался старший оперуполномоченный Бойков, зашедший доложить вести с боевых полей. Он был так эмоционален, что не рассчитал с силой и при закрывании двери повредил собачку. Но мудрый начальник его понял и простил. Ибо косяк, совершенный в служебном рвении, косяком не считается.

— Хлеб — на наркотическом жаргоне означает героин, — блеснул эрудицией подчиненный.

— Теперь понятно, почему Михалев искал замену. Одно дело возить черный нал, другое — наркотики. Если задержат — не отоврешься.

— Да, не исключено. Предложил Никите, тот отказался, но выгоду извлек. Даже двойную выгоду. Сам не убивал, но наводочку дать мог. С условием, что курьеры живыми не вернутся. И денег заработал, и от свидетеля избавился. Не исключено, Михалев мог его напрягать, требуя долю за тот кокаин.

— Это все предположения. Ничего конкретного на Сапрыкина у нас нет. Седых показаний не даст, да и толку с его показаний…

— Может, обыскать гараж? Найдем кокаин. Сапрыкина закроем и будем разговаривать с ним в спокойной обстановке.

— Обыскать официально или так? — осторожно уточнил Царев.

— Да как угодно… Было бы желание.

— Нет уж… Давай только по закону.

— По закону основания нужны.

— Коля, я все понимаю, но… Не уподобляйся.

— Ладно, попробую… Родионовой что делать? Может, заканчивать со спектаклем? Думаю, нехорошие ребята уже в курсе, кто она такая. Или сильно подозревают. Как бы Светку не обидели.

Царев нервно посмотрел на стенные часы: вот-вот начнется летучка с заместителями, а слесаря все нет.

— Да, будем заканчивать. Но напоследок пусть поработает с этой Юлей. Формально это ее участок, имеет право вызвать и побеседовать. Или прийти к ней домой. В любом случае, хуже не будет. Глядишь, какая информация проскочит. Либо Никита активизируется.

— Хорошо, передам, — Коля поднялся из-за стола и по инерции направился к двери.

— Погоди, — остановил Царев и показал на окно, — сегодня выход там. Лестница справа. Далеко, но, если хорошо оттолкнуться, допрыгнуть можно.

* * *

Мировая рецессия и финансовый кризис обошли стороной лоток Керима — азербайджанского торговца арбузами и дынями. Но санитарная полиция, участковый уполномоченный, налоговая и миграционная служба, как стихийное бедствие, не обходили никогда. По понятным причинам — здесь всегда можно было найти нарушения действующего законодательства и различных норм. Однако лоток продолжал функционировать, принося людям арбузную радость. Ибо мусульманин Керим всегда помнил цитату из Писания: «Да не оскудеет рука дающего, да не опустеет рука берущего». И рука не оскудевала вне зависимости от политической и экономической ситуации в стране.

Вот и сегодня рука автоматически полезла в секретный карман, где лежали внебюджетные фонды. Потому что к лотку подошел Никита Романович Сапрыкин, один из тех воробушков, которых надо подкармливать в обязательном порядке. Согласно устной договоренности, воробушек прилетал раз в неделю, по средам. Сумма подкормки колебалась с оглядкой на курс евро и положение дел на лондонской бирже. Что вполне справедливо. Цены на арбузы тоже не отличались постоянством.

Но сейчас упомянутая рука не достигла кармана. Ведь в дело вмешалась третья сила. Гораздо более страшная, чем участковый уполномоченный. И дала соответствующую установку на поведение.

— Никита Романович, извините… Не успел деньги оприходовать… А сегодня еще не наторговал… Может, завтра?

Никита снял кепочку, протер платком лоб, потом снова надел головной убор, аккуратно свернул платочек и убрал в карман. Делал он это показательно неторопливо, словно давая Кериму время опомниться и извиниться. Тот не опомнился.

— Керим… Что значит «не успел»? Вот товар привезти успел, ценники поменять успел, а самого главного не успел. Работать надо лучше.

— Да, конечно, — не возражал торговец, — но даже у президента бывает форс-мажор.

— Хорошо, что не форшмак… Молодец. А слышал про такое слово — совесть? Или не слышал? Так я могу познакомить. Керим, мы же договорились по-людски, а не по-собачьи, — Никита сменил тон на более динамичный: — Чего ты борзеешь?

— Хорошо-хорошо… Извините, — рука достигла секретного кармана, извлекла несколько тысячных купюр и передала их участковому.

— То-то же… Партнерство — это доверие, — порадовал цитатой берущий, пряча деньги в уже не секретный карман рубашки, — удачной торговли. До следующей среды. Ой… Совсем забыл. Арбузик…

Он выбрал самый крупный, упаковал его в пакет.

— На здоровье.

— Спасибо, Керим, — Никита развернулся и замер.

Холодом обдало ноги. И арбуз в руке показался свинцовым. Тут же захотелось его бросить.

— А хороший выбрал… Вкус есть.

Перед ним стоял улыбающийся козел Бойков, мужик с видеокамерой и пара собровцев в масках. Никита бросил взгляд на Керима, тот виновато опустил глаза, словно подросток, застигнутый предками за просмотром родительского «хоум-видео».

«Ну сволочь…»

— Доставай-доставай, — предложил оэсбэшник.

— Что доставать? — дрогнувшим голосом переспросил Никита, понявший, что крайне серьезно влип.

— Сам знаешь что. Давай не стесняйся. Здесь все свои, ведомственные, — Бойков авторучкой указал на его нагрудный карман, в который участковый только что положил мзду, — партнерство — это доверие.

И Никита понял, что у него остался только один выход. Через заднепроходное отверстие. Вернее, не у него, а у денег.

Он положил пакет с арбузом на землю, неспешно расстегнул карман, достал купюры и вдруг со скоростью языка хамелеона, ловящего муху, сунул их себе в рот. Но, увы — сработал принцип бутылочного горлышка. Купюры так торопились попасть в пищевод, что устроили давку. В результате застряли в горле.

Но, слава богу, рядом оказались спасатели-реаниматоры. И первый из них — Николай Васильевич Бойков, резкой души человек. Он мгновенно сориентировался и принялся душить участкового, сжав шею Никиты и не давая денежным знакам превратиться в отходы жизнедеятельности. Остальные экстренные терапевты тоже не стояли сложа руки. Один из собровцев нанес легкий расслабляющий удар в живот, как советуют пособия по оказанию доврачебной помощи, второй же засунул пальцы больному в рот. Пальцы защищали специальные бронированные перчатки, поэтому риск потерять их был невелик.

В результате сих нехитрых манипуляций часть обслюнявленных купюр упала на асфальт, но парочка все-таки смогла проскочить в желудок. И теперь они навсегда выпадут из денежного оборота. И даже банк на замену их вряд ли примет.

— Поздравляю! Завтра ты станешь звездой «YouTube». Миллион просмотров за сутки, — Бойков защелкнул наручники на запястьях Сапрыкина. Не потому, что хотел унизить, а чтобы тот снова не засунул в рот грязные деньги.

На составление протокола ушло пять минут. Специально приглашенные понятые — этот пережиток прошлого, расписались, где было велено. Никиту погрузили в «УАЗ», но не в «стакан», а на заднее сиденье, соблюдая уголовно-процессуальный принцип гуманизма. Как-никак, Никита свой, хоть и сильно подпорченный коррупцией.

К Бойкову из-за спины подкрался обеспокоенный Керим:

— Я так и не понял, друг… А кому теперь платить?

— Никому! — громко воскликнул освободитель. — Торгуй спокойно, добрый человек! Свобода, равенство, братство! Смахни слезу радости с глаз! Корми наш народ, приумножай богатство!

— Что, совсем никому? И санитарам?

— И санитарам! Посылай смело всех кровососов! Но сначала, — Николай Васильевич перешел на шепот. — Надо поехать с нами и кое-что подписать.

* * *

Разведчица решила вызвать Юлю на опорный. Визит в жилище может насторожить. Настоящие ленивые участковые предпочитают, чтобы граждане приходили к ним, а не они к гражданам. Позвонила на домашний, попросила подойти к семи вечера. Повод формальный — Юля судима, наблюдается, надо записать объяснение о том, где она трудится, как живет в быту, да и вообще — познакомиться поближе. Пообещала, что никакого насилия. Юля с неохотой, но согласилась.

На летучке Сычев донес до личного состава страшное известие. Отдел собственной безопасности с поличным задержал Никиту Сапрыкина за получение взятки от торговца арбузами. Азербайджанец написал заявление, что деньги вымогались регулярно, и общая сумма превысила сотню тысяч. И это только одна точка. Возбудили дело, Никиту задержали на двое суток, сделали обыск дома и в гараже. Дома нашли сейф с наличностью и бижутерией, в гараже «лендкрузер», оформленный на жену. И самое поганое — изъятый им кокаин. И где бы вы думали? В соседнем гараже! Оказалось, предусмотрительный Никита прикупил сразу два гаража. Один оформил на себя, другой на совершенно постороннего гражданина без определенного места жительства. То есть — бомжа. Между гаражами проделал тайный лаз в стене, замаскировав его календарем эротического содержания. Но Бойков, производивший обыск и увидевший красотку в бикини, не прошел мимо. Не удержался. Не смог. Снял, дабы повесить в мужском туалете отдела собственной безопасности. И тут обнаружил секретную дверцу. А в соседнем гараже, в половой нише, отыскал партию кокаина. Вот так человеческие пороки в очередной раз послужили правому делу. Хотя любовь к женщинам — разве это порок? Согласно действующему законодательству, порок — любовь к мужчине. У нас тут не Европа однополая.

Никита от кокаина пока отказывался. Мол, чей гараж, того и кокаин. Но это детские отговорки. Вменят.

А теперь разберутся и с руководством. Каков поп… Комплексная проверка и неполное служебное соответствие в лучшем случае.

Никто из присутствовавших на летучке не вскакивал с места, не кричал протестов и слов о беспределе, не звал на баррикады за невинного арестованного товарища. Каждый потихоньку примеривал ситуацию на себя, понимая, что на любого что-нибудь, да найдется. Поэтому лучше помолчать.

Светочке казалось, что все косятся на нее, как на виновницу произошедшего. Ведь беда случилась после ее появления. Но ей это только казалось. Причина задержания Никиты лежала на поверхности. ОСБ не сомневался, что тот причастен к убийству Михалева, и для начала накопал на беднягу. И теперь, даже если Сапрыкин окажется ни при чем, отсидеть ему все равно придется. После чего искать место на стройках буржуазного хозяйства.

Но кошечки на Светочкиной душе подскрёбывали. Да, она выполняет свою работу, она не должна переживать и испытывать какие-то там угрызения. Она делала подобное неоднократно. Правда, с маленькой разницей. Она не делала это с хорошо знакомым человеком. Который относился к ней не то чтобы по-братски, но точно не равнодушно. Искренне помогал и наставлял на путь. И кстати, ни разу не подсказывал, как извлекать материальную выгоду из служебного положения. Возможно понимая, что он — в этом плане человек конченый, но она не должна идти по его следам. И это, при всех его грехах, ей импонировало.

А она его предала. Как ни оправдывайся, а предала. И рано или поздно об этом все узнают. Копейкин, кстати, уже знает.

Очень поганые ощущения. Словно сидишь в мокрой одежде в театральной ложе. И мокрая она не от воды.

Юля не опоздала. Сегодня она пришла в просторном сарафане, прикрыв плечи легким шарфом, скрывающим недостатки сколиозной фигуры. Светочка записала формальное объяснение, узнав, что Юля нигде не трудится, предпочитая жить на средства сожителя.

— А кто у нас сожитель?

— Так… Крутится, где чего найдет.

После чего перешла к основной части. Никита в изоляторе, можно не волноваться. Седых с Машковым ушли по своим делам.

— А скажи, пожалуйста, если не секрет… Зачем тебе был нужен Никита? Кстати, его задержал ОСБ.

Юля поморщила лобик, намотала на пальчик прядку рыжих волос и возмущенно переспросила:

— Как задержал? А кто мне теперь долг отдаст?!

— Какой долг?

— Ну как какой?! Он попросил меня съездить в Зареченск, прийти в эту… Детскую инспекцию. Узнать, работала ли там какая-то Света…

Юля, словно что-то вспомнив, посмотрела на «шапку» объяснения, где были написаны данные Светочки.

— Ой… Точно… Родионова. Так он про вас, выходит, просил узнать?.. Ой, извините…

— Ничего. Он объяснял, зачем это нужно?

— Нет… Нужно, и все. Обещал лекарство… Я съездила, пробила. А он продинамил. Кто мне теперь отдаст?

— Да вы совсем рехнулись? Ты соображаешь, что несешь? Еще б у министра внутренних дел кокаин попросила!

— Не, он обещал? Обещал! Пусть хоть из тюрьмы передает. Меня не волнует, за базар отвечать надо.

Света развела руки, не зная, как комментировать услышанное.

— А скажи, пожалуйста, почему он именно тебя отправил?

Юля потупилась, как юная пионерка, отдавшая интуристам галстук за две сигареты «Мальборо».

— Ну… Это… Он меня подкармливал… Не едой, конечно.

— И за какие заслуги?

— Ну… Так… — Юля склонила голову еще ниже, словно разоблаченный предатель.

— Информация? — подсказала Светочка, деликатно не используя более подходящее слово «стук».

— Вроде того.

Теперь понятно, почему ее не было в книге подучетников. Никита своих агентов нигде не светил. Поэтому и отреагировал спокойно, узнав, что она его разыскивала.

— Ладно, иди.

— Ну вы ему там передайте… Насчет долга.

* * *

И снова разговор проходил при закрытых дверях. Но теперь ничего не ломалось. Дверь закрыл дежурный по изолятору временного содержания, оставив задержанного Никиту и его гонителя Бойкова наедине. Третьей была мелодия, влетавшая с улицы через маленькое окошечко кабинета для допросов. «Свет уходящего солнца…»

— Да не предлагал мне Серега ни хрена! Какой еще хлеб?! — возмущался Никита, морщась от боли в животе. Проглоченные купюры никак не хотели перевариваться.

— Седых слышал разговор. Из сортира.

— Да что он там слышать мог?! Его и на опорном не было! Ерунда какая-то…

— Ерунду у тебя в гараже нашли. Белого цвета. Много ерунды. Лет так на пять. Или тоже не твое?

— Мое, врать не буду. Но с Серегой лажа какая-то. Зачем мне такие заморочки?! Эспумизана нет?

— Чего?

— Или угля активированного? Кишки выворачивает.

— А-а-а… Не ношу. Мойте деньги перед едой.

Никита грязно выругался. Мат, согласно последним научным данным, неплохая анестезия.

— Полегче, — Бойков показал на висящую в углу камеру слежения, — нехорошо ругаться при потусторонних людях… То есть Седых тебя оговаривает? Так?

— Подставляет, козел.

— А смысл?

— У нас с ним, вообще, не очень. Да и знаю про него до хрена…

— Например?

— Сам на арбузах и таджиках крутился… Он денег должен.

— Тебе?

— Сантане… Знаешь такого?

— Да как не знать. Музыкант… Шутка. Первый парень на деревне. Только с чего должен? Сантана с генералами дружбу водит, а не с участковыми.

Никита снова поморщился, огляделся:

— Слушай, дай я на пол лягу? Легче будет. Крутит по-черному.

— Ну ложись, если хочешь, — Бойков поглядел на грязный линолеум, — здесь все свои.

Никита не переживал по поводу грязи. Форма теперь не скоро пригодится. Он прилег на правый бок, подставил под голову руку, напоминая путника, вернувшегося из дальних странствий и рассказывающего о своих похождениях. Не хватало только трубки и бокала с вином. Дежурный, через монитор наблюдавший за обстановкой в кабинете, слегка офигел.

— Я, короче, когда «крузера» взял, Вовке обмыть предложил. Мы с ним тогда еще не конфликтовали. Поехали в кабак. Бухнули, закусили. Когда вышли, он порулить попросил. Стали с парковки выезжать, он «реверс» с «драйвом» перепутал, газанул и в «мерседес» сантановский въехал. Прилично так. Сантана с охраной выскочил, давай разбираться. Хотел ГАИ вызвать. Вовка тогда на служебку претендовал, любой прокол и — никакой хаты. А тут вообще увольнением грозило из-за политической ситуации. Переаттестация, все такое. Договорились без протокола. За полгода Вовка возмещает ущерб. Там где-то тысяч на семь. Баксов. Удачно въехал.

— Возместил?

— Да какое… Бегал, занимал у всех.

Никита перевернулся на спину, подложив ладони под затылок. Теперь он походил на загорающего туриста. Только коктейля не хватало и зонтика над головой.

— А скажи-ка, дорогой мой человек… Он знал, что ты кокаин припрятал?

— Открыто я не говорил, не идиот же… Серега Михалев врубиться мог. Он видел, как я протокол оформлял.

— Н-да… — встал со стула Бойков, — славный у вас коллектив. Хотя не только у вас. Чувствую, придется фабрику открывать. По производству осиновых колов.

— Да ладно, не строй из себя безгрешного… Слушай, — Никита скосил глаза, — а Светка тоже ваша?

— Какая Светка? — автоматически прикинулся дурачком Николай Васильевич.

— С которой ты в кабак ходил… Родионова.

— Ах, эта… С какого перепугу она наша?

— Ну мало ли… Это я ей предложил тебя охмурить. Хотел узнать, копаете вы на меня или нет.

— А на хвост мне, случайно, не падал? На «крузере».

— Было… Убедиться хотел, что она чистая.

— То-то она меня обломила… Зараза… Встречный вопрос. Наркоманку зачем в Зареченск отправлял?

— Что за наркоманку?

— Юлю. Рыжую, сутулую.

Никита привстал с пола:

— А ты какую траву куришь?

* * *

— Он спросил, какую траву я курю… Поэтому завтра же пиши рапорт на увольнение. Скажи, что нашла хорошее место в зареченском филиале «Газпрома» — замначальника охраны, там ждать не будут ни дня.

— По закону перед увольнением надо отработать два месяца.

— Ты — вне закона. Для тебя он не писан.

Разговор происходил в салоне Колиной «девятки». Покончив с Сапрыкиным в изоляторе, он тут же связался с разведчицей и назначил конспиративное свидание.

— Послушай, Коль… Я все время о Никите думаю.

— В каком смысле думаешь?

Злая волшебница «Ревность» уколола Колю копьем в пятку.

— Да, конечно, он службу в бизнес превратил. Но дать наводку, чтобы напарника убить? Пускай даже проблемного напарника… Мы с ним на заявку ездили. Ту, где муж жену ножом… Никита имел полное право стрелять, а он даже пистолет не доставал.

— Ничего удивительного. Любой выстрел, даже самый правомерный сейчас трактуется не в нашу пользу. И даже после применения наручников надо писать рапорт. Зачем же рисковать? И потом… Ты его две недели знаешь. А убивать Михалева, может, и не хотели. Так получилось.

— Иногда и трех дней хватает… И еще эта Юля.

— Что — Юля?

— Ну какой смысл отправлять в Зареченск левую наркоманку, когда проще просто позвонить. Она ведь ничего и не узнала.

— По телефону могли не сказать, — чуть раздраженно предположил «прикрыватель». Не нравился ему этот разговор, ох, не нравился. Волшебница «Ревность» колола уже не только в пятку.

— А если она ездила туда, чтобы ее сфотографировали. А потом пришла на опорный якобы к Никите.

— Свет… Эта Юля не имеет никакого отношения к убийству курьеров. Никита просто тебя проверял. Хотя и отрицает.

— Боюсь, имеет. Они сразу поняли, что я не детский инспектор.

— Ну допустим… И к чему такие сложности? Проще сидеть и не высовываться. Изображать добродетель.

— Наш преподаватель в школе милиции любил повторять одну мысль. Иногда преступник, вместо того чтобы просто спрятаться, начинает заметать следы. При этом оставляет новые, еще более жирные. Мне кажется, наша история из той же серии.

— Свет, — Коля как бы по-дружески положил руку на ее плечо, — успокойся. Пиши рапорт и отдыхай. Хочешь, еще раз в ресторан сходим? Мы славно потрудились. А Никита никуда не денется. Дожмем. Тебе сегодня рыбу купить или мясо?

— Что? — она так же по-дружески не отталкивала руку «прикрывателя». — Ты о чем?

— Ну… Согласно легенде, я за тобой ухаживаю…

— А-а-а… Так сам говоришь — все. Нет больше легенды. И ухаживаний нет. Конспирация закончена.

Бойков изменился в лице, став похожим на Пьеро, которому Мальвина жестко указала на дверь.

— Но остальные не пойманы, — тут же, опомнившись, добавила разведчица, — поэтому играем дальше. И с рапортом я пока обожду.

— Хорошо, — Пьеро превратился в Буратино, — где встречаемся?

— Я позвоню… А сейчас подкинь меня на опорный. На работу.

— Свет, а ты понарошку работаешь? Или по-взрослому?

— Коля… Бывают моменты, когда нельзя понарошку. Сейчас как раз такой момент. Поехали.

Перед опорным, прежде чем выйти, Света задала вопрос:

— А Никита обо мне не спрашивал?

— Нет, — без раздумий соврал «прикрыватель», — а что?

— Ты мог бы взять разрешение у следователя, чтобы меня к нему пустили?

— Зачем еще?

— Рано или поздно он узнает, кто я такая. Так лучше рано.

— Это совершенно ни к чему, — решительно отказал Бойков, — узнает и узнает. Не переживай. Не фиг было кокаином торговать да точки крышевать. Волку — волчья смерть.

— Думаешь?.. Все-таки хотелось объясниться… Ладно, пока. До вечера.

— Не забывай про тревожную кнопку. Всегда на связи.

Светочка вышла из машины, а Коля остался. Но не в одиночестве. А с волшебницей, которая не просто колола, а в остервенении тыкала в него своим подлым копьем, словно африканский колдун иголку в куклу врага.

Блин, только не хватало, чтоб она в этого вымогателя втюрилась! А есть такое ощущение, есть… Красавчик. Мало ли что там между ними успело приключиться?! Да что угодно, вплоть до…

Даже думать страшно!

Она же его, Колина! Напарница и… не только.

А кто такое сказал? С чего он решил, что «не только»? Никаких признаний и откровений с ее стороны пока не случилось. Наоборот — раскладушка на кухне.

Бойков! Что с тобой?! Что за розовые сопли? Что за программа «Женский взгляд»? Ты год не обращал на нее никакого внимания! А теперь вдруг ревнуешь. И не для «галочки», не для самолюбия, не для Чистова. По-настоящему ревнуешь. Не понарошку.

У этого может быть только одно объяснение.

Ты, Бойков, попал в реалити-шоу «Служебный роман». Только без зрителей.

Реально попал. Зацепила девочка, зацепила. Вот только не девочка, а боевой товарищ. С которым можно говорить на одном языке и на общие темы. Что цепляет еще больше. Потому что, если боевой товарищ — женщина, и к тому же весьма симпатичная, это не может не волновать нормального мужика. Ни с одной из своих предыдущих подружек Коля в разведку бы не пошел. А со Светкой бы пошел. Он уже с ней в разведке. Что-то он в ней почувствовал, родство какое-то. Никогда еще влечение к женщине не соединялось в нем с интересом к ней как к личности. Этот странный симбиоз был для него в новинку, потому и беспокоил.

И что теперь делать? Затащить в койку? Но применительно к Светке эта фраза выглядела совсем пошло. Как завоевать? Как узнать ее к нему отношение? Напролом тут не получится — он уже пробовал, можно все испортить. Тут надо действовать по-другому, отбросив стереотипы. Кто расскажет, кто поможет? Извращенный мозг любителя оперативных комбинаций тут же подкинул идейку. Правда, для этого придется встретиться с врагом. Но это не так страшно, можно и потерпеть.

Цель оправдывает средства. Особенно такая важная цель.

Назад: ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дальше: ГЛАВА ПЯТАЯ