Финал
Парк, настоящее время
– Простите, вы не подскажете, где выход из парка?
Ничего не ответил ясень. Лишь забросал Родиона остатками осенней листвы. Спрашивать у тополя вообще не имело смысла.
Боль в лодыжке немного утихла. А точнее, казалась просто незаметной на фоне обледенения организма, ослабленного алкоголем, стрессами, телеэфирами и нехорошими излишествами. И оставалось существовать упомянутому организму не более двадцати минут, если, конечно, не попадется на пути хоть какой-нибудь леший или случайный спаситель. Пусть даже с топором в руке, пришедший в парк за новогодней елочкой. На базаре елка дороже пальмы, народ потянулся в леса.
Наверно, Родион тоже сейчас похож на елочного браконьера. И поймай его зеленый патруль – быть статье. Не посмотрят, что голый и без топора. Главное, елка при нем.
Но он бы только обрадовался. Это был бы первый в жизни штраф, который он заплатил бы с улыбкой на лице.
Пурга тем временем немного ослабела, но теплее от этого не стало. Постукивая зубами и похрамывая на правую ногу, ведущий смог выбраться на относительно широкую дорожку. Инстинкт выживания подсказал направление. Главное – не останавливаться, движение – жизнь.
Через десять минут он вырвался на свободу. Впереди, в сотне метрах от него начиналась Белгородская улица. Чуть в стороне, словно «Титаник» в ночном океане, светилась габаритными огнями замороженная стройка торгово-просветительского комплекса. Инвесторы пытались создать видимость работ, поэтому не выключали огней, не увозили краны и не отпускали гастарбайтеров.
Оставалось сделать последний бросок. Дохромать до ближайшего подъезда и припасть к теплой батарее. Если, конечно, в доме есть отопление.
Но тут Родион вспомнил, что он не простой гражданин великой страны, а в некотором роде публичный и популярный. И негоже публичному человеку прохаживаться по улицам родного города в новорожденном виде. Мобильники с фотоаппаратами даже у детсадовцев есть, завтра же ролик попадет в сеть и станет лидером просмотров. А потом руководство канала потребует объяснений. Какого лешего, вы, уважаемый ведущий детской передачи, гуляете по улице в одних ботинках и с елкой в руке? Здесь вам не нудистский пляж.
Одним словом, прежде чем идти в народ, надо хоть чем-то прикрыться. Прикрыть можно верх или низ. На выбор.
Во! Фанерка, прислоненная к дереву. Примерно пятьдесят на пятьдесят. С каким-то текстом. В темноте не разобрать, но в этом нет необходимости. Прикроет все, что надо.
Схватил, прижал к нижней половине туловища. Близость спасения придала сил. Бежал, позабыв про боль в ноге. Хорошо, что нет фонарей. Месяц назад одна девочка в программе попросила волшебный посох, чтобы на ее улице всегда было светло… Хорошо, что посох все-таки не волшебный.
Время позднее, непогода. Никаких прохожих, все по норам. Кроме трех голых идиотов. Место, кстати, знакомое. Да, точно. Давным-давно он вел отсюда репортаж о митинге профсоюза проституток. Профсоюз требовал провести митинг в центре, но власти сказали жесткое «нет» и отправили поближе к парку. Кажется, девчонки требовали зачисления их деятельности в общий трудовой стаж.
А вот и первый рекламный щит. Значит, спасение совсем близко. Где реклама, там жизнь. А жизнь там, где реклама. «Мир дрелей. Удовольствие даже от прикосновения».
Родион представил, как мог бы выглядеть мир дрелей. Во главе – дрель-президент. Такой здоровенный перфоратор с огромным пробойником-сверлом. И алмазным наконечником. Килограммов с десять весом, бензиновый привод. Пробьет танковую броню. Но один недостаток: кончится бензин – и все, отпрезиденствовал. Потом министры и чиновники – тоже перфораторы, меньшего калибра, сидят на электричестве. Но зато без розетки ничего не могут. И так далее по нисходящей. А в самом низу – коловороты. На ручной тяге. Надежные и безотказные, но не медийные.
А сколько других миров… Мир паровых батарей, шапок-ушанок, шуб, перчаток…
Помойка. Это уже практически победа. Помойки, кроме диких, никогда не обитают вдали от человеческого жилища. Не могут они без человека. Пропадут.
Копаться в контейнерах в поисках белья смысла нет – темно, да и снегом все завалено. Пробегаем.
До спасительного подъезда двадцать метров. Дом обычный, не элитный, без фонарей возле дверей и камер наблюдения. Здесь элитных и нет, район не престижный. Оно и к лучшему.
Черт! Замок кодовый! Без домофона. Подергал – ноль на фазе. Попытался подобрать шифр, но дрожащими от холода пальцами не смог попасть ни в одну из кнопок.
Забаррикадировались, словно от татаро-монгольского нашествия. То ли дело раньше – заходи в любой подъезд, грейся на здоровье. А теперь – пуганые. Еще бы. Демократия в стране и частная собственность.
Следующая дверь тоже на запоре. Стучи не стучи – не откроют. Люди, что ж вы делаете?! Столько вытерпеть, а теперь загнуться возле кодового замка. Ну хоть кто-нибудь! Откройте! Это приказ! Нет, это мольба!
Ситуация напоминала штамп из голливудских триллеров. Герой пытается скрыться от маньяка на машине, но та упорно не заводится. Из чего напрашивается единственный вывод: с зажиганием у всех американских машин серьезные проблемы.
Надо бежать к следующему дому. Это еще целых пятьдесят метров. А ноги уже не слушаются головы. И пальцы примерзли к елке и фанерке. Если и повезет с домофоном, то на кнопку вызова придется нажимать носом.
* * *
– Лена, ты очень долго стоишь у окошка. Быстро в кровать. А то опять поднимется температура.
– Я просто хотела посмотреть, где дедушка Мороз.
– Он немного опаздывает. Детей много, а дедушка один. Повтори лучше стих. И поправь бант. И не забудь: как только дедушка войдет, сразу начинай читать.
Дочка вернулась на диван и залезла под плед, повторяя про себя слова новогоднего приветствия.
– А если он совсем не придет? – убедившись, что стих не забыт, спросила она. – Он же может про нас не знать.
– Дедушка Мороз знает про всех.
– Как Бог?
– Ну… Вроде того. Только Бог живет на небе, а дедушка Мороз – в лесу.
На всякий случай Надя позвонила в бюро добрых услуг, там подтвердили, что сотрудник на линии, но где-то, по всей видимости, задержался.
Соседка Вика принесла с кухни пирог собственного приготовления и поставила в центр праздничного стола. Ее малышня возилась с Вадиком в углу комнаты, под елкой, собирая железную дорогу.
Подарки положили между дверьми, чтобы дед Мороз смог незаметно спрятать их в мешок.
Надя взглянула на часы. Безобразие. Он опаздывал уже на полтора часа. А праздновать когда? Ночью? Вадику вообще-то завтра на школьный утренник. И не просто в зале сидеть, а выступать.
Хорошо, хоть бывший муж не притащился, ума хватило.
– Может, свечи зажечь? – предложила Вика. – А когда он войдет, включим свет.
– Лишь бы приехал… Нет, ну это уже ни в какие ворота… Я завтра у них деньги обратно потребую.
– Надюш, не нервничай… Тебя ж предупредили – человек выпивающий, но ответственный.
– Я понимаю – задержаться на полчаса, но не на полтора же… Что мне детям объяснять? А если он в три ночи припрется?
– Во всяком случае, это гораздо лучше, чем в три пятнадцать… Я предлагаю сесть за стол и начать. Не пропадать же продуктам.
Надя мрачно кивнула, хотела что-то сказать, но в это мгновенье загудел домофон.
– Наконец-то… Беги, зажигай свечи.
Сама сняла трубку домофона и, не спросив, кто там, быстро проинструктировала:
– Подарки между дверьми. Возьмите и сразу проходите в большую комнату. Мы все там.
Нажала кнопку открывания дверей и повесила трубку.
Родион Панфилов, он же «Дядя Родя», он же говорун Арнольдыч, популярный ведущий популярной программы уже ничего не соображал. Холод полностью заблокировал нервные окончания, и даже если мозг велел конечностям выполнять прямые обязанности, те не подчинялись.
Кнопку домофона действительно пришлось нажимать носом. Судя по загоревшейся цифре, он позвонил в четвертую квартиру. Второй этаж. Если сейчас спросят «Кто там?», он не сможет ответить. В лучшем случае промычит. Челюсть тоже свело. А наверняка спросят, время не детское, мало ли кого принесла нелегкая…
Домофон зашумел, и через мгновение раздался строгий женский голос.
– Подарки между дверьми. Возьмите и сразу проходите в большую комнату. Мы все там.
После чего ригель замка щелкнул, а на домофоне зажглась надпись «Входите».
Боже мой! Неужели?! Не верю!
Дверь открывалась наружу. Родион бросил елку, сунул негнущуюся ладонь под ручку и дернул. Не отпуская фанерки – единственного прикрытия, ввалился в подъезд.
Гады! Температура воздуха в подъезде не превышала уличную. Виной тому – разбитое окно и не греющие батареи. Единственный плюс – не шел снег.
Четвертая квартира… Это второй этаж… Голос говорил про какие-то подарки между дверьми. И про комнату…
А в комнате, наверное, тепло…
Опираясь на покрытую грибком стену, он кое-как поднялся. Нога опять заныла – сказалась нагрузка. Панфилов представил выражение своего лица. Идущий на гильотину по сравнению с ним – Джим Керри. Но до выражения ли нынче? Не сдохнуть бы…
Быстрее, быстрее…
Дверь четвертой квартиры приоткрыта!
Есть! Не важно, за кого его приняли, важно, что он останется в живых.
На пороге лежало несколько пестрых коробок, Родион не обратил на них никакого внимания, не до того. Просто перешагнул.
Тут же он почувствовал, что кто-то накинул на его плечи теплый невидимый плед. Он выдохнул из легких остатки холодного воздуха и прислонился к вешалке, на которой висело женское пальто и две детские курточки.
Никогда в жизни ему не было так хорошо. Небольшая прихожая типовой пятиэтажки для бедных слоев населения освещалась тусклым бра. Здесь жили явно не миллионеры, но квартира показалась Панфилову дворцом. Замерзшая челюсть оттаяла, и он снова мог говорить.
– Проходите, – из комнаты раздался тот же женский голос, – мы тут!
До дверей комнаты всего два шага. А там еще теплее. Наверняка… В прихожей сквозняк. И его приглашают.
Будь он в менее экстремальной ситуации, то, конечно бы, сначала заглянул в комнату, извинился, представился, попросил бы одежку…
Но сейчас он просто хотел согреться. Очень хотел… Поэтому не заглядывал, не извинялся и не просил.
Просто ввалился, сжимая дрожащими пальцами спасительную фанерку, прикрывавшую его посиневшую мужскую суть…
Успел разглядеть несколько мерцающих свечей, но почти тут же щелкнул выключатель, и он зажмурился от яркого света…
И когда открыл глаза…
С Новым, блин, годом! Здравствуй, дедушка Мороз…
Краски смыты, лица тусклы… То ли люди, то ли маски…
За накрытым и украшенным свечами столом сидело несколько восковых фигур. Точно как в музее мадам Тюссо, только не звезды. Две симпатичные женщины и трое детей. Еще одна девочка лет пяти стояла на стульчике, держа в руках куклу. Новогодняя елка, гирлянды. Пастораль открыточная. В принципе ничего особенного, если не брать в расчет выражения на их застывших лицах. Обычно такое бывает, когда перепутываешь двери и вместо свадебной церемонии оказываешься в холодильнике морга. Или полевом лазарете. За тобой защелкивается замок, и возникает не сулящая ничего хорошего тишина. Или наоборот – идешь в холодильник, а попадаешь на свадьбу.
Первым подал признаки жизни один из мальчиков. Ткнул пальцем в фанерку и прочитал по слогам:
– Ве-те-ри-нар. Из-бав-лю от му-че-ний. Не-до-ро-го… Те-ле-фон…
Второй «ожила» девочка на стуле:
– Ой… Дядя Родя… А у вас снег на голове… А это кто? Снегурочка?
Маленький пальчик указал в направлении выколотой на его заиндевевшей груди большегрудой русалки.
– Это русалочка, – выдавил чуть оттаявший Родион и на автомате простучал зубами «морзянку»: – Добр-р-рый вечер, дети… В эф-ф-фире «Волшебный по-с-с-сох»…
– Дядя Родя, а почему у вас трясутся руки? Вас заколдовала Алкоголина?
– Д-д-да… Она…
– А вы из леса?
– Уг-г-адали…
– А можно прочитать вам стихотворение?
– Ни в коем слу-ч-ч-чае… Д-д-дайте, п-п-пожалуйста, од-д-деяло… Я о-ч-ч-чень зам-м-м-мерз…
* * *
– А на курорт тебя не свозить? Баб трахать не холодно, а теперь, видишь ли, замерз.
– Я не понимаю, о чем вы… Просто мне очень холодно. Я всего лишь прошу дать мне какую-нибудь одежду.
– Шуба где?
– Там, – в неопределенном направлении махнул закованными в «браслеты» руками Михаил Геннадьевич Шурупов, директор краеведческого музея, матерый представитель великобельской интеллигентщины.
– Ничего, скоро приедем. Потерпишь.
Он сидел, вернее, полулежал на холодном сидении милицейского «козлика», прижимаясь разбитым лицом к покрывшейся инеем двери. Отсек для задержанных был огражден от теплого салона стеной с небольшим зарешеченным окошечком.
– Тогда пустите меня к себе. И еще там в парке друзья…
– Слышь, друг: будешь канючить – пристегнем к бамперу и побежишь по улице.
– Пожалуй…
– Заткнись.
Из машины до отдела его проволокли за руки по снегу. Сам идти он уже не мог, и даже пара ударов дубинкой не спасла положение. Он уже окончательно потерял ориентировку в пространстве и времени, словно персонаж сериала «Остаться в живых». Если это спасатели, то зачем они его избили? Зачем грязно обзываются и не дают теплых вещей? Почему волокут за руки?
Перед потухающим, словно у раненного терминатора, взором мелькнул стенд «Внимание, розыск», потрескавшиеся бетонные ступени, вытоптанный до дыр линолеум, серые брюки с узкими лампасами, крысиная отрава, разбросанная по углам… И наконец, портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского, рыцаря революции. Но, главное, здесь было тепло. Феликс улыбнулся и незлобно поинтересовался:
– Ну, как? Пришел в себя?
Михаил Геннадьевич моргнул в знак согласия. Вся остальная часть лица оставалась парализованной, словно у инсультника.
– Фамилия?
– Шурупов, – кое-как прошептал директор музея уголком разбитых губ, – Михаил Геннадьевич.
– Ну, а меня звать Китаев, – представился Дзержинский. – Оперуполномоченный криминальной милиции… Шубу-то куда дел?
– Там… Сторож забрал. Саша… Я его попросил…
– Хорошо, что не запираешься… Адрес помнишь его?
– Нет… Телефон… Но он в мобильнике… А я где?
– А ты еще не врубился?.. Попался ты… С поличным.
Михаил Геннадьевич оттаивал медленно, поэтому плохо анализировал услышанное. К тому же от удара сильно болела голова.
– Зачем вы меня избили? Мне скоро в Петербург…
– В Нижний Тагил ты поедешь, а не в Петербург, – пообещал рыцарь революции. – Чего на Феликса уставился? Не икона. Сюда смотри. Эй! Я тут, я тут…
Дзержинский растекся, а затем снова слился в совершенно незнакомую личность лет двадцати пяти с отталкивающей физиономией.
– Короче, эксгибиционист хренов… Расскажешь сам – получишь меньше… Сколько за тобой девок?
– Чего?
– Я спрашиваю – сколько конкретно женщин ты изнасиловал за свою поганую жизнь вообще и за последний месяц в частности?
Михаил Геннадьевич поднял не подбитый глаз и тихонько спросил:
– Простите, а почему вас это интересует?
– Издеваешься, урод?!
После этого закрылся и второй глаз. А резкая боль в районе правой почки опять заставила сознание куда-то потеряться.
…Очнулся несчастный Шурупов в относительно теплом, хоть и вонючем замкнутом пространстве размером десять кубических метров, освещенном морально устаревшей лампочкой накаливания. Он в одиночестве полусидел на деревянных нарах, обезображенных рисунками фривольного содержания и надписью на единственной двери с глазком: «Покидать помещение без разрешения строго запрещается». Вместо одежды кто-то набросил на него тощее байковое одеяло с пятнами машинного масла и соответствующим запахом. А ноги вместо родных теплых ботинок были обуты в совершенно новые, но холодные кроссовки.
Слух, помимо устойчивого звенящего гула, улавливал мужские голоса, доносящиеся из-за двери.
– Там было все, – канючил некто с сильным акцентом, – паспорт, кредитки, наличность, страховка… Мне теперь, как это сказать, не ехать в гостиницу…
– А вы уверены, что бумажник у вас украли, а не вы сами потеряли? И где вы видели его в последний раз?
– Нет, нет, я не терять его… Он лежал здесь… Когда я сходить с поезда, то проверил… А в такси его уже не быть. Я отдал драйверу часы. Пятьдесят ойро… То есть евро по вашему.
– И что вы хотите? Чтобы мы нашли ваш бумажник?
– Нет, нет, я понимать, что это не реально. Мне надо бумагу, что я к вам обращался. В гостинице попросили. Иначе меня не поселить. А потом я свяжусь с консульством. А деньги мне присылать из дома.
– Ну, бумагу не жалко. Только придется написать, что вы бумажник потеряли. Так проще.
– Хорошо, хорошо, я согласен.
– Как вас звать?
– Вольф… Питер Вольф. Я из Кельна… Здесь у меня дела…
Услышав сию фамилию, Михаил Геннадьевич понял, что окончательно переместился в иную реальность. И прекратил всякую мыслительную деятельность, решив отдаться на произвол судьбы.
* * *
Оперуполномоченный Китаев зашел в помещение паспортного стола, где сидела потерпевшая, и поплотнее закрыл за собой дверь.
– Взяли! – негромко, но довольно сообщил он. – Прямо в парке. Голым… А я уж, если честно, думал, что вы того… Все сочинили. У нас такое случается… Извините.
– Шубу нашли?
– Говорит, подельнику успел передать. Но не волнуйтесь, сейчас установим адрес, съездим на обыск и изымем… Я вот что вас попрошу… – Китаев перешел на шепот, – он в камере сидит. Мы вам его покажем. Незаметно, через дырочку. Вы говорили, что не уверены, что его узнаете. А нам надо наверняка. Приедет следователь, пригласит понятых, подсадных, проведет официальное опознание. И тогда вы на него покажете. Уверенно и без колебаний. А пока просто посмотрите. Только все сугубо между нами. По закону это не рекомендуется, потом адвокаты отбить смогут. Все поняли?
– Да что там понимать? В чистом виде нарушение уголовно-процессуального законодательства. Сама в прошлом адвокат… Но не волнуйтесь, я вас не подставлю. Шубу, главное, верните.
– Приятно иметь дело с профи. Тогда прошу.
Они переместились в коридор, Китаев снял со стены плакат «Как не стать жертвой преступления», под которым оказалось небольшое отверстие со вставным глазком.
– Окуляр выходит прямо в камеру. Не волнуйтесь, он вас не видит.
– Вляпаться не боитесь? – кивнула на приспособление потерпевшая.
– Пока не влетали. Глазок, в случае чего, легко вынимается, а дырка замазывается.
– Вас никакие реформы не переделают. Хоть полицией обзови, хоть шоколадками…
– Это ж не мы придумали. Мировая практика.
– Ладно, давайте.
Женщина смочила платочек духами, протерла глазок и только после этого прильнула к нему.
Реакция оказалась неожиданной.
– Послушайте… Но это… Не он.
Китаев выронил плакат «Как не стать жертвой преступления» и уставился на даму, словно бык на мясорубку.
– Что… Что значит «не он»? А кто?
– Откуда я знаю? Первый раз вижу… Что вы из меня дуру делаете, вместо того чтобы шубу искать?
Китаев отодвинул потерпевшую, сам посмотрел в глазок. Всякое ведь бывает. Дурень дежурный мог посадить задержанного не в ту камеру.
Нет, дурнем дежурный не был.
– Простите, я забыл, как вас звать?
– Катерина. Без первой «Е». Можно без отчества.
– Катерина, вы спокойно, внимательно посмотрите. Не волнуйтесь, здесь понятых нет.
– Да не волнуюсь я… А мужик не тот. Мой был здоровее, без бороды, с лысиной. И, кстати, без синяков. А это доходяга какой-то. Где вы его откопали?
– Как где?! – Китаев начинал закипать не по-детски. – В парке! В том самом! А синяк – так у нас ступени скользкие… Вы хотите сказать, что в пятиградусный мороз по ночному парку разгуливает шобла голых мужиков?! Извините, Катя, но Великобельск – не Паттайя!
– Знаю я ваши методы, сами только что хвастались… Привезли бомжа из подвала, раздели, а теперь все на него повесить хотите.
– Да какого бомжа? Его охрана вневедомственная задержала, им наши показатели до лампочки! Могу дать рапорт почитать! И потом… Он уже чистосердечное подписал… Кроссовки видите на нем? У нас уже семь эпизодов нападений на женщин. И везде такие же отпечатки… Это – ванильный маньяк. Катерина, у вас со зрением все нормально?
– Не жалуюсь… Я не знаю, кто у вас кого задерживал, но я верю только сама себе. Жизнь научила. И я еще раз повторяю: это – не тот!
– И про вашу шубу, наверно, мы ему рассказали, – громко возмутился оскорбленный до глубины души оперативник.
Он, конечно, привык к напрасным обвинениям. И трупы, дескать, в квартиру подозреваемым подкидываете, и лучами невидимыми мозги промываете, и радиацией пытаете. Но чтоб обвинили в «подбрасывании» живого преступника?!
– Меня не волнует, что и кому вы рассказывали. Мне результат нужен. А конкретно – шуба из меха реликтовой белки стоимостью двести двадцать пять тысяч российских рублей! А пока я вижу избитого недомерка с байковым одеялом!
Михаил Геннадьевич, услыхав подобный эпитет, наверняка ужасно огорчился бы.
– Катерина! – не выдержал оперуполномоченный. – Вы, часом, на корпоративе не перебрали?! Может, к наркологу съездим? На освидетельствование! Что вы нам головы морочите?! Если не помните ни хрена, то так и скажите! Да, было темно, не разглядела! Все понятно! А пальцы перед нами ломать не надо!
– Шуба где?!
…И тут шуба появилась. Пушистая, рыжая, с серыми вставками на рукавах. Реликтовая мексиканская белка. И возникла она не сама по себе. А вместе с начальником райуправления, подполковником милиции Евгением Александровичем Никифоровым, на котором почему-то не было брюк, но зато голову украшала дамская шапка-ватрушка из голубого енота. Подполковник держал за шкирку какого-то субъекта, напоминавшего выпотрошенную коровью тушу, висящую на крюке в забойном цеху. Субъект не производил впечатления человека из высшего общества. И судя по распухшему носу, тоже поскользнулся на ступеньках. В коридоре запахло ванилью.
– Зараза! Ни одного патруля на улице! Всех разгоню к чертям собачьим! – прорычал начальник, словно разбуженный медведь, потом открыл дверь дежурной части, зашвырнул туда приведенного и зашел сам.
В принципе, если бы не отсутствие брюк, оперативник не удивился бы и моментально выстроил бы версию. Например: шефу доложили о подельнике ванильного маньяка, он лично съездил и изъял шубу и шапку. А брюки? Ну что, брюки… Может, промокли, вот и снял.
Голос потерпевшей вывел Китаева из раздумий.
– Это… Он…
– Кто?
– Сволочь… В моей шубе… И шапке…
– Знаете, женщина? Я не в курсе, что вы там на корпоративе пили или курили, но к наркологу я вас все-таки свожу.
* * *
– И тогда Трезвегор вытащил свой волшебный меч и отрубил Алкоголине голову. Вот. Но вместо крови из нее полилась противная водка. А на том месте, где она пролилась, появлялись черные цветы. Вот. Но Трезвегор вытоптал их, а потом забросал камнями. И принцесса сразу выздоровела. А Трезвегор сел на коня и поскакал дальше – спасать других принцесс. Вот. Все.
– Хорошая сказка…
– Это мама рассказала.
– Хорошая мама.
И Родиону было тоже хорошо. Он сидел на диване возле маленькой новогодней елочки, завернувшись в шерстяной плед и сжимая в руке кружку с дымящимся чаем. Мужской одежды в доме не оказалось, но хозяйка предложила свой махровый халат и шерстяные носки. Подвернутую ногу она туго перетянула бинтом. Девочка Лена рассказывала ему сказки, а мальчик Вадик возился с подарками, найденными в прихожей между дверей. Сама хозяйка не закатывала истерик и не звонила в милицию. Она догадалась, что ведущий не по собственной воле оказался в таком необычном положении, не прогоняла его, а сразу накрыла пледом и усадила на диван. После принесла горячую грелку и сунула под ноги. Соседка со своими детьми сразу ушла, понимая, что будет явно лишней.
Немного придя в себя, Родион объяснил, что на него напали хулиганы, избили и отобрали одежду. Даже трусами не побрезговали. Рассказывать про купание в снегу он не стал, это поймет не каждый. А про хулиганов – каждый.
– Может, вызвать милицию?
– Не надо… Хотя нет… Дайте трубку… Я сам позвоню.
Телефон «02» он еще помнил. Попросил соединить его с начальником райуправления Никифоровым. Если тот, конечно, уже вернулся из леса.
Кефир вернулся. А Шурупа вернули. Слава Богу, оба живы.
– А ты сам-то где?
– Здесь, – просто ответил Панфилов, – живой. В тепле. Приезжать не надо.
И отключил трубку.
Все-таки правильно говорят: кто стоял на пороге смерти, совсем иначе воспринимает жизнь.
Ему никуда не хотелось отсюда уходить. Из этой маленькой уютной комнаты, от этих добрых детей, от этой Нади, которую он видел впервые…
Почему у него нет ничего подобного? А сплошная суета, рейтинги, погоня за призрачной славой. Зачем он хочет уехать в Москву? Что его там ждет? И кто его там ждет? Да никто.
Почему он не может, как обычный человек, приходить по вечерам в такую же уютную квартиру, рассказывать сказки, играть с детьми в «Сайлент Хилл» 1, видеть людей, которым ты нужен и дорог. Это же так просто. Казалось бы…
Когда в комнату с кухни вернулась Надя, неся еще одну кружку горячего, пахнущего мятой чая, он тихо спросил:
– А можно, я у вас еще немного посижу?
– Конечно, Родион.
Они сидели до самого утра. Только перешли из комнаты на кухню, чтобы не мешать уснувшим детям.
Он поведал о своей звездной жизни, о маме, друзьях. И что звездность – не синоним счастья. Надя не закатывала глаза в экстазе, не кричала дебильных «Вау!» и «Cool!» от того, что сам Родион Панфилов признается ей в сокровенном, да еще надев ее халат. Она общалась с ним как со старым знакомым, случайно встреченным на улице, правда, пока обращалась на «вы». Потом она рассказала, что у нее проблемы с бывшем мужем – вместо того, чтобы помогать, он ворует вещи и шлет угрозы. Но сейчас все ее мысли – о Леночке. У нее врожденный порок сердца, перспектив мало, но Надя делает все, чтобы дочка не чувствовала себя ущербной.
Настоящий дед Мороз так и не появился – видимо, проиграв схватку с колдуньей Алкоголиной вчистую либо по очкам. Но никто уже из-за этого не переживал, ведь настоящий дядя Родя гораздо круче фальшивого Мороза.
Утром Родион еще раз позвонил Кефиру и попросил прислать за ним какой-нибудь транспорт. И подвезти одежонку – в халате ехать неудобно, маловат. Кефир пообещал прислать. Мало того, все вещи Родиона якобы уже находятся у него, и если тот заскочит в отдел, то узнает массу интересного и неожиданного.
– Хорошо, заеду. Записывай адрес.
Когда к дому подкатил милицейский «козлик» с включенной сиреной и мигалкой, Родион спросил у Нади:
– Ты не будешь возражать, если я еще к тебе зайду?
– Да, Родион, заходите, конечно.
– Надя, мы же договорились на «ты».
– Да, да, извини… Ты забыл свою табличку.
– Пусть полежит у тебя.
Уезжая, он не сомневался, что вернется сюда этим же вечером. И уже одетым.
Надо же, а газета «Житуха» со своим гороскопом не обманула. Неожиданная встреча, любовное приключение… Осталось дождаться повышения по службе.
* * *
«Чистосердечное признание…Я, Шурупов Михаил Геннадьевич, чистосердечно и добровольно признаюсь в том, что начиная с сентября сего года совершил несколько нападений на женщин с целью их изнасилования и грабежа. Первое изнасилование я совершил 15 сентября около 22 часов в Юго-Западном парке г. Великобельска. Женщина шла с остановки, я ударил ее по голове разводным ключом, обернутым в тряпку. Когда она потеряла сознание, я перетащил ее с дорожки в кусты и изнасиловал в обычной форме. Потом я забрал у нее бумажник, снял сережки и колечко с синим камушком. В бумажнике было около пятисот рублей, я потратил их на личные нужды, а украшения продал с рук неизвестным лицам. На мне в тот день была надета футболка с логотипом движения „Наши“, джинсы и кроссовки, в которых меня задержали. Как выглядела женщина, я помню плохо, кажется, ей было около тридцати, одета в красное, возбуждающее платье. Вторую женщину я изнасиловал и ограбил 1 октября в том же парке… Ты-ры-пы-ры-ты-ры, итого семь эпизодов… Последний сегодня ночью. Ударил, изнасиловал, забрал шубу, которую отнес знакомому по имени Александр, кличка Сторож.В содеянном чистосердечно раскаиваюсь, готов сотрудничать со следствием, прошу смягчить мою участь.Заявляю, что никаких методов психологического, физического или иного воздействия ко мне не применялось. Шурупов Михаил Геннадьевич. Число. Подпись.Записано оперуполномоченнымкриминальной милиции Китаевым П. М…»
Никифоров снял очки, посмотрел на понуро сидящего на диване друга Шурупа и выдал единственно возможный в данной ситуации комментарий, созвучный со словом, которое рефлексирующие писатели стеснительно заменяют на «абзац». После поинтересовался.
– А «в обычной форме» – это как?
– Не знаю… Ты юрист, тебе виднее. Я сам такое написал?
– Подпись чья?
Подполковник перевернул распечатанный лист с закорючкой внизу.
– Я без очков… Дай, – протянул руку директор музея и, забрав бумагу, поднес ее к близоруким глазам. – Моя… Во всяком случае, похожа…
– Похожа… Вот так вы, вшивая интеллигенция, не глядя подписываете, а потом о попранной демократии вопите. Ты все бумажки так подмахиваешь? Если б я настоящего маньяка не поймал, сидел бы ты сейчас в ИВС под шконкой и пел бы шансон фальцетом.
– Где сидел?
– В изоляторе временного содержания. И даже я бы тебя не вытащил… Кроссовки чужие какого лешего напялил?
– Я не пялил… В смысле, не обувал… Я не помню ничего…
– Ну, Китаев, устрою я тебе… – Евгений Александрович забрал у Шурупова признание и спрятал в сейф. – У меня пусть полежит. А то потеряешь где-нибудь, а завтра на «компромат. ру» всплывет.
Подполковник уже переоделся в пока еще милицейскую форму, гражданская же его одежда, привезенная сторожем Сашей вместе с остальными вещами, лежала в комнате отдыха. Шуба из меха реликтовой белки и шапка-ватрушка были накинуты на статую Дзержинского, словно на манекен. Поперек железного Феликса шел уродливый шов, словно шрам от бензопилы. Последствия ремонта кабинета. В прошлом году выбил копейку из местного бюджета. Работяги вынесли в коридор мебель, потом взялись за статую. Но тут выяснилось, что Дзержинский настолько тяжел, что вытащить его без крана или лебедки совершенно невозможно. Как памятник оказался в кабинете, никто уже и не помнил. Пришлось резать на две половины автогеном. Рыцарь революции действительно оказался железным, в прямом смысле слова. Ровно разрезать не получилось. И выкидывать статую нельзя – на балансе стоит. В общем, после ремонта поставили одну половинку на другую (хорошо, хоть не перепутали), приварили, но шрам остался.
Единственное, чего не досчитался Евгений Александрович после ночного приключения, это своих трусов. По всей видимости, они выпали, когда идиот сторож газанул с «места происшествия». И это огорчало – трусы дизайнерские, привезены уважаемой супругой из Парижа, и рано или поздно она их отсутствие заметит. Вторых таких не купить. Конечно, можно соврать, что их стырили в бане, но на слово ревнивая Лариса не поверит и устроит дознание, которому позавидовал бы и старик Мюллер. И пусть трусы – не алмазные подвески, но искать их придется. Хоть в Париж поезжай.
– А ты поймал настоящего маньяка?
– А кто мне, интересно, чуть башку не проломил? Там, в парке. По твоей, кстати, милости, экспериментатор. Отправить бы тебя за такие эксперименты на пятнадцать суток.
– Вот видишь, если б мы не пошли купаться в снегу, маньяк бы до сих пор гулял по улицам. Нет худа без добра.
Несчастного друга Никифоров вытащил из отделенческого аквариума, перевез в райуправление, налил стакан водки и уложил в кабинете на диван, чтобы немного пришел в себя. Очнувшись под утро, тот признался, что вещички никуда не пропали, а находятся у водителя. И вообще, он просит прощения за неудавшийся розыгрыш-эксперимент. Все, что высказал по этому поводу Евгений Александрович, следовало бы запикать от первой до последней буквы.
– Нет худа без бобра… А что мне с этой сумасшедшей прикажешь делать?! У которой я шубу попросил напрокат?! Вежливо, кстати, культурно попросил. Не попроси, сейчас мой бюст вырубали бы из льдины, как Церетели статую. А она теперь крови требует, уже в прокуратуру заяву накатала. Ограбил, ограбил! Дура! Иди, объясняй ей про свои эксперименты. Мне она не верит. Не уговоришь – статью заработаю. Приятную такую, до восьми лет!
– Но шубу-то ей вернули…
– А толку? Она адвокатша бывшая. Факт нападения был? Был. За это и ответите. Возмещение ущерба по тяжким статьям не освобождает от ответственности!
– А это тяжкая?
– Нет, блин! Легкая! Мало мне пистолета, теперь еще и разбой повесят… Хоть в бега подавайся!
Михаил Геннадьевич, поняв наконец, что натворил, схватился руками за голову и согнулся в поясе, словно контуженый ополченец.
– Еще выпить хочешь? У меня осталось, – увидев, как тяжело друг переживает ситуацию, предложил Никифоров.
Шуруп отрицательно покачал головой, не отрывая от нее рук.
В дверь постучалась секретарша и доложила, что просит аудиенции эксперт-криминалист.
– Зови, – махнул рукой начальник.
Следопыт поздоровался, положил на стол заключение по тамагочи.
– Вот. Совпадение двух пальцев.
– Чьи пальцы?
Грамотный эксперт кинул взгляд на постороннего и негромко ответил:
– Там все написано.
– Хорошо. Ступай, спасибо. О результатах помалкивай.
Едва эксперт вышел, Никифоров схватил заключение.
– Вот, сволочь…
– Опять что-то из-за меня? – обреченно уточнил директор музея.
– Нет…
Вновь побеспокоила секретарша, сообщив, что привезли телеведущего Родиона Панфилова.
Одолженные водителем милицейский китель и брюки на Роде смотрелись совсем неплохо, хоть и не сочетались с сильно растянутой розовой женской блузкой и неуставными ботинками.
Друзья по очереди обнялись, словно не виделись несколько лет или вырвались из вражеского окружения. У одного богатыря разбито красно личико, у второго буйна головушка, у третьего подвернута резва ноженька. Словно со Змеем Героинычем бились. Никифоров кивнул на брошенную на диван кучу одежды.
– Одевайся. Надеюсь, твои труханы не пропали. А мне хоть домой теперь не приходи.
– Что, нашли ворюгу?
– Сам сдался.
Пока Родион переодевался из общественного в собственное, Евгений Александрович поведал радостную новость: они чуть не пали жертвой шуруповских фашистских экспериментов над живыми людьми. И, естественно, ведущий «Волшебного посоха» тоже высказался в неэфирных выражениях, показав свое истинное телевизионное лицо. Правда, в отличие от Кефира, ругался он не от души, а скорее формально.
– А эта адвокатша и слушать ничего не хочет! – подливал масла в огонь подполковник. – Она, видишь ли, милицию не уважает. Желает, зараза, отыграться по полной на моей шкуре.
– Какая адвокатша?
– У которой я шубку попросил. Катерина, без первой «Е». – Никифоров метнул молнию из правого глаза, так что шуба на Дзержинском чуть не задымилась.
– Катерина?.. Бывший адвокат? Рыженькая, с большим бюстом?
– Да, вроде…
– Не переживай, Кефир Александрович, – хитро подмигнул Панфилов, – в тюрьму ты не сядешь. Она заберет заявление. Сегодня же заберет. И напишет, что шубу дала поносить тебе сама. Еле уговорила взять…
– Да ну?
– Забудь про нее. А сейчас, други, мне пора на запись. Работа – прежде всего.
– Что-то рожа у тебя подозрительно довольная, – подметил Никифоров. – Колись, кто подобрал и обогрел?
– Просто хорошие люди.
– Ты гляди, кредитку от счастья хорошим людям не отдай с кодом.
– Уже отдал, – весело сказал Родион и исчез за дверью.
Подполковник посмотрел на тяжко страдавшего Шурупа.
– Слушай… У меня совещание скоро… Хочешь, ложись в тайной комнате.
– Нет… Пойду я. – Директор поднялся с дивана и стал рассовывать по карманам свое имущество. – Извини, что так вышло…
– Да ладно… Слушай, а насчет желаний ты тоже сочинил?
– Нет… И купание в снегу на Руси, и желания – все реально. Купались. А почему ты спрашиваешь?
– Просто… Я загадал, чтобы попался ванильный маньяк и нашелся пистолет. Почти сбылось.
– Что, и с пистолетом?
– Я ж говорю, почти… Но есть идея… А ты что-нибудь загадывал?
– Да… Но сбылось ли, пока не знаю.
Облачившись в свою старенькую козлиную шубу и повязав шарф, Михаил Геннадьевич вдруг что-то вспомнил.
– Жень… Тут… В общем… Может, мне все привиделось, но… Я когда в камере сидел, в тот отдел немец один приходил. Питер Вольф, из Кельна. У него документы на вокзале пропали.
– И что?
– Если не трудно, можешь узнать, где он остановился? Мне с ним поговорить надо. А еще лучше – документы найти, а я бы отнес.
– Ну, насчет документов не уверен, но попробую… Зачем он тебе сдался?
– Кажется, это знакомый моего деда…
Проводив друга до дверей райуправления, чтоб снова куда-нибудь не влетел, Никифоров вернулся, принял пару таблеток «Антипохмелина» и набрал номер на мобильнике.
– Забава… Это я. С наступающим. Вчера на вокзале немца одного пощипали. Питер Вольф. Возвратку надо сделать. Международный скандал. Наличку можете оставить, а паспорт верните. Очень прошу… А я и не говорю, что ты… Но возвратку сделайте. Паспорт вам без надобности, а человеку приятно.
Повесив трубку, он открыл ящик стола, покормил Гошу и, подумав о чем-то, переложил игрушку в карман брюк.
* * *
Снегопад закончился, город походил на торт, который нерадивый повар обильно присыпал сахарной пудрой, чтобы скрыть производственный брак. Проходя мимо магазинной витрины, Михаил Геннадьевич притормозил и посмотрел на свое печальное отражение. Ну и видок… Подбитый глаз, на втором ячмень, пластырь на подбородке, нос, что у зомби. Интересно, когда милицию переименуют, количество синяков уменьшится? И как в таком виде ехать в Питер? То-то Арина обрадуется. «Да ты, Мишенька, небось, алкоголик, как твой покойный папенька?» Хоть косметику покупай. Этакая красотища и за неделю не пройдет. А если еще и простуда накроет после такой ночки – вообще счастье.
Вспомнил про мобильник, проверил входящие. Никто ему не звонил, не беспокоился. Впрочем, и некому.
Автобусы не ходили, коммунальные службы как всегда оказались к снегопаду не готовы, ковбои-автомобилисты отрывали своих мустангов подручными средствами. Пришлось добираться до дома пешком, стыдливо пряча лицо под шарф.
Очень болели голова, ребра, печень, но выпить не тянуло. Потому что – удивительное дело – не болела душа.
Он ведь мог не шагать сейчас по этой улице, а остывать в сугробе под парковой елочкой. Он реально чуть не погиб. И не видел бы больше витрин, машин, рекламных щитов, граждан великой страны и собственного отражения… Страшно представить. Правильно говорят: уходит один человек, и исчезает целый мир. И что такое пара синяков или разбитый нос? Боже, какой пустяк… Спасибо, милиция.
А Питер Вольф?..
Нет, что-то определенно происходит. Может, и вправду купание в снегу исполняет желания? Он бы тогда каждый день купался.
Ведь, если б не купание, он бы не оказался в камере и не узнал бы про Вольфа. Теория Вербера нашла еще одно подтверждение. Конечно, это может быть однофамилец, но что-то подсказывало: он имеет к Генриху Вольфу прямое отношение. А стало быть, приехал сюда не белочек покормить.
Говорят, человек инстинктивно чувствует приближение перемен. Но только серьезных перемен. Что-то незримое витает в воздухе и улавливается на уровне подсознания. Михаил Геннадьевич улавливал. И еще он очень хотел жить. Поэтому внимательно смотрел на крыши, с которых свисали бронебойные сосульки, и чуть не сбил даму с коляской.
Возле подъезда остановился, чтобы отряхнуть ботинки от снега уже поставленным кем-то веником. Взялся за дверную ручку, и в этом момент кто-то тихо позвал его по имени. По-доброму, словно собираясь напоить ключевой водой.
– Михаил… Миша…
Резко обернулся, прищурился. Очки остались в парке, но даже без них он сразу узнал человека. Он узнал бы его из тысячи. По словам, по глазам, по голосу…
Это была Арина.
– Ты написал, что к вам приезжает выставка. Я очень люблю импрессионистов.
* * *
«Начальнику Управления внутренних делгорода Великобельскаот начальника Юго-Западногорайонного управления подполковника милицииНикифорова Е. А.РАПОРТ
Настоящим докладываю, что в ночь с 27 на 28 декабря 2010 года в ходе оперативно-розыскных мероприятий по делу о нападении и изнасиловании женщин в городском лесопарке я работал личным сыском согласно разработанному плану, предусматривающему задержание преступника с поличным. Для успеха операции предполагалось, что специально подготовленная сотрудница из числа женщин управления станет жертвой нападения, то есть „наживкой“. Однако никто из сотрудниц не выразил желания участвовать в операции, а приказывать в подобной ситуации я не имею права. Поэтому роль псевдопотерпевшей решил исполнить лично. В данных целях я попросил у знакомой женщины ее верхнюю одежду – шубу из реликтовой белки и головной убор. Надев указанные вещи и вооружившись табельным оружием – пистолетом Макарова, я около 23 часов приступил к патрулированию лесопарка в том месте, где с наибольшей вероятностью могло быть совершено нападение.Примерно в 0 часов 30 минут я получил удар тяжелым предметом в область затылочной кости (справка из травматологического пункта № 2), в результате на несколько секунд потерял сознание. Очнувшись, я увидел незнакомого мужчину славянской национальности, который пытался совершить в отношении меня противоправные действия сексуального характера. Я вынужден был применить приемы рукопашного боя, и после непродолжительной борьбы нападавший был задержан, а затем препровожден в ближайший отдел милиции.Однако в ходе задержания на месте преступления мной был утрачен табельный пистолет с восемью патронами. Задержанный попытался незаконно завладеть им, я не давал, в результате чего пистолет оказался в сугробе, и найти его в темное время суток не представилось возможным.Едва рассвело, мною для осмотра места происшествия и обнаружения оружия в лесопарк была направлена оперативно-криминалистическая группа во главе с начальником криминальной милиции Касаткиным. О результатах работы будет сообщено дополнительно.Задержанный – Крутых Николай Андреевич, бывший учитель физкультуры средней школы, ныне неработающий, ранее условно судимый за хранение наркотических веществ. Ведется проверка на его причастность к изнасилованиям женщин в лесопарке.В силу вышеизложенного прошу считать причину утраты табельного оружия служебной и не связанной с нарушением дисциплины».
Допечатав рапорт, Евгений Александрович вывел его на принтере, затем подписал и велел секретарше отправить по факсу в управление. Так быстрее – город по уши в снегу, и машина до главка дойдет только к вечеру. Даже с мигалкой.
Теперь, если интриган Касаткин, чьи отпечатки оказались на тамагочи, предъявит генералу пистолет, вопросов не возникнет. Он и должен был его найти и принести. Ну, а не «найдет» – и черт с ним. Ничего теперь подполковнику милиции не сделают, ибо он герой. Лично, рискуя жизнью, задержал опаснейшего преступника, проявив оперативное мастерство и профессионализм. Как настоящий мент, а не какой-то там дохлый полицейский. В сети уже ссылки о ванильном маньяке появились, а журналисты телефон оборвали. Победителей не судят – особенно раненных в голову.
Касаткина он действительно час назад услал в парк. Про отпечатки ничего не говорил. А просто предупредил, что если тот не принесет пистолет, получит на руки приказ об увольнении.
– За что это?! – возмутился зам.
– За потерю доверия. Есть нынче такая формулировка. Не можешь преступников ловить, так хоть пистолет отыщи в сугробе.
– Но меня не вы назначили…
– А уволю я. Имею право.
– А не боитесь, Евгений Александрович, что тоже выйдете из доверия?
– Как выйду – так и войду… Шагом марш в парк.
На случай внезапного приезда телевидения или генерала Евгений Александрович обмотал череп бинтом в десять слоев и капнул сверху имевшейся в аптечке разведенной марганцовки. Хотел повесить руку на перевязь, но потом посчитал это перебором. Ограничился пластырем на костяшках кулака. Переоделся в парадный китель с наградами и значками.
Родион не подвел, Катерина отзвонилась через полчаса и подтвердила, что претензий не имеет и заяву из прокуратуры заберет. Да, хорошо быть звездой. Всюду связи.
А с подлецом Касаткиным он разберется. Не вернет пистолет – пускай к Семиструеву замом идет и там козни строит. И даже если вернет… От таких попутчиков надо избавляться.
Покончив с писаниной, Никифоров вызвал опера Китаева.
– Ты что же творишь, самородок?! Кто это тебя научил чужие кроссовки на ноги невиновным одевать?
– Так вы и научили, Евгений Александрович, – вяло оправдывался фальсификатор. – Сами говорили: вор должен сидеть… И если сомнений в виновности нет, можно и… А какие тут сомнения? Голый мужик напал в парке на потерпевшую, а через пятнадцать минут в этом же парке охрана тормозит точно такого же. Тут, что называется, без вариантов. А потом, он сразу про шубу рассказал…
– Эта шуба из козла, а та – из реликтовой белки!.. Я тебя учил улики подкидывать?! Морды бить? Чистосердечные признания сочинять?
– Ну… В прямую, конечно, не говорили, но… Жеглова в пример ставили постоянно. А в морду я и не бил – это охрана, они ребята простые. Хорошо, хоть вообще не пристрелили.
– В твоем кабинете никакой охраны уже не было.
– Ну… Он, кажется, со стула упал.
– А ты, кажется, пойдешь снег чистить без выходного пособия. Короче, еще раз смухлюешь или хоть пальцем кого тронешь, пеняй на себя.
– Ну, тогда и за показатели не спрашивайте, – обиженно буркнул Китаев.
– Ничего, с показателями разберемся…
– Что, и с библиотекой завязывать?
– Не завязывай, а прекращай. Как блатные уже разговариваете… Хватит фикций… Сколько эпизодов этот Крутых взял?
– Пока шестнадцать. Девять в нашем парке, остальные по городу. Но мы работаем, вспомнит еще.
– Гляди, чтоб лишнего не вспомнил. Потом пойдет в отказ – и реальные эпизоды отвалятся… Девять, ты сказал? Заявлений всего семь.
– Значит, не заявляли… Постеснялись.
– Шестнадцать раскрытий за раз. Безо всяких библиотек. Вот чему я тебя научить хочу.
– Повезло просто…
– Везет тем, кто пашет… Все самому приходится делать… Так… Созвонись с потерпевшей, которая его видела, пусть приезжает на опознание… Я договорюсь с прокурорскими, чтоб завтра провели уличную 1. Надо закрепляться 2, пока он в отказ не пошел. Все, иди работай… Стой… Он не сказал, почему от него ванилью пахло?
– Да полный цирк, – ухмыльнулся Китаев, – он решил кокаина попробовать. Сунулся к дилеру. А тот видит, что перед ним лох, – ну и разбавил кокс ванилью. А наш физкультурник нюхнул и не прочухал. Потом втянулся. Так ему дилер уже чистый ванилин подсовывал.
– И что? Неужели не замечал?
– В том-то и фокус, что ванилин его реально торкал. Но не в башку, а в… Ниже. Круче виагры. Он поэтому на женщин и нападал…
– Он женат?
– Разведен. Двое детей. Но они ему до фонаря.
– Ладно, ступай. И помни, что я сказал. Палки нам нужны. Но без мухлежа. Не шулера.
Евгений Александрович снял с Дзержинского шубу, отнес в комнату отдыха. В уголовном деле она фигурировать не будет. Как и Катерина. Это просто оперативная комбинация. Обычное дело.
В кармане запищал Гоша, требуя жрачки.
– Только что жрал, проглот, – недовольно отозвался подполковник. – Будь ты живым, давно бы продал на птичьем рынке.
…Впереди еще один разговор. Самый тяжелый. С Ларисой. Естественно, добравшись до телефона, он первым делом позвонил ей. Доложил, что не изменял ей, а ловил маньяка. «Вы же, кажется, на мальчишник собирались», – ехидно напомнила она.
«Ну, сначала мальчишник, потом маньяк». – «Когда придумаешь что-нибудь пооригинальней, позвони». И бросила трубку. Рассказывать правду про купание в снегу – вообще пустое дело. Про маньяка – реальней.
Он вызвал секретаршу и попросил градусник. Его слегка знобило – ночное приключение не осталось без последствий. Так и есть – тридцать восемь. Проглотил жаропонижающее из аптечки.
– Евгений Александрович, – сообщил по местному телефону дежурный, – вас начальник Главка вызывает.
– Прямо сейчас?
– Да.
– Хорошо…
Нет, есть дела поважнее.
Он надел шинель, вышел в приемную.
– Вера, отмените совещания, я в Главк.
Служебный «форд» начальника райуправления, на капоте которого уже красовалось новое слово «Полиция», попытался вырваться из снежного плена, но диски выскочили из намертво вмерзших в лед покрышек.
Пришлось ехать на родном «козлике», привыкшем к российскому раздолбайству.
– Куда, Евгений Александрович? – спросил молодой водитель.
– Домой…
Лариса сидела на кухне. Красные от бессонницы глаза. Пепельница с десятком окурков, плита, залитая убежавшим кофе. Блин, неужели она серьезно думает, что он ей изменяет? С другой стороны, это лучше, чем равнодушие.
Он приготовился к атаке, но она, увидев мужа в орденоносном кителе и окровавленных бинтах, просто спросила:
– Тебе очень больно?
– Нет… Я ж мент. Дыркой больше, дыркой меньше…
– Будешь есть?
– Да, я не завтракал.
Лариса засуетилась возле плиты, налила в кастрюлю молока, чтобы приготовить его любимую овсянку.
Он достал из кителя тамагочи и положил на стол.
– Что это?
– Твой Гоша… Я все-таки нашел его…
Она застыла, рассматривая игрушку.
– Ты… Серьезно? Это… Он?
– Он… Смотри, какой большой. У него уже дети… Время летит быстро. Без тормозов. Он сидел на моей шее тринадцать лет.
– А почему?.. Почему ты не отдал его сразу?
– Потому что пришлось бы рассказать все остальное…
– Что остальное?
Евгений Александрович признался. Про показатели, про проверку и про возможное уголовное дело.
Каша подгорела.
– Значит, ты женился на мне по расчету?!
– У меня не было другого выхода, извини. Но это не значит, что я не люблю тебя.
Удивительно, но Лариса не затопала ногами, не швырнула в него кастрюлю с кашей, вообще не закричала грязных непечатных слов. О чем-то задумалась, а потом негромко призналась:
– Ну, если честно… Мне тогда прописка была нужна. Хоть какая. Чтоб в городе остаться.
– Че-го?!!
– А тут ты ухаживать начал. Я и не рассчитывала. На меня тогда парни вообще не смотрели. Ну, и…
– Постой, постой… Ты хочешь сказать, что вышла за меня из-за какой-то жилплощади?! По нужде?!
– Точно так же, как и ты женился на мне… А потом… Потом поняла, что ты – единственный мужчина, который мне нужен.
Евгений Александрович уставился на супругу, как на ювелира, который объявил, что купленный с рук бриллиант – поддельный.
– Хо-ро-шенькое дельце. Получается, мы скоро как пятнадцать лет полоскаем друг другу мозги?!
– Я разве сказала, что жалею о том, что вышла за тебя? А ты – жалеешь?
– Не жалею, но… Просто… Как-то это неправильно…
– Все мои подруги, которые выходили по любви, давным-давно развелись. А мы живем. Или ты тоже хочешь развестись?
– Нет, нет… Зачем? Мне хорошо с тобой… Да я просто не могу без тебя… Не представляю даже… Правда, ты ревнуешь не по делу.
– Поэтому и ревную, что тоже не могу без тебя…
Лариса взяла тамагочи, подошла к окну, открыла форточку и выкинула его на улицу.
– Будем считать, что я ничего не знала.
Затем подошла к мужу, осторожно дотронулась до его головы.
– Пойдем, Никифоров, я перевяжу тебя…
До начальника Главка Евгений Александрович в тот день так и не доехал. Но у него имелись уважительные причины. Любимая жена и высокая температура.
Бедный Гоша… Окончить свою электронную жизнь в сугробе кредитору не пожелаешь.
* * *
Наверное, это опять сон. Как тогда в лесу, возле шахты. Тогда приснился обоз, сейчас – Арина. А, может, он вообще замерз в лесу и попал в рай. Нет, в раю очистили бы улицы от снега и посбивали сосульки. Но на всякий случай Михаил Геннадьевич несколько раз украдкой щипал себя за запястье. Не просыпался. Значит, не сон, не виденье.
Арина не спрашивала, что у него с лицом, почему носки лежат в салатнице, а не в шкафу, а настенные часы показывают полночь.
– Миша, ты почти не изменился. Только возмужал.
– Ты тоже. Только возжен… Ну, ты поняла…
Чтобы взять себя в руки, он предложил ей чая, но потом вспомнил, что чай кончился. Хорошо, что она отказалась. Разведенным спиртом угостить постеснялся.
– Ты – правда, приехала на выставку?
Более идиотский вопрос трудно было представить. Но следовало сделать поправку на состояние хранителя музея, переживающего за одни сутки второй катаклизм подряд. Арина сделала.
– Я приехала увидеть тебя… Ты куришь?
– Я… Нет, но ты кури, если хочешь.
Она достала из сумочки пачку сигарет, он сбегал на кухню и принес вместо пепельницы стакан.
Пока дымилась сигарета, они не произнесли ни слова. Она не говорила банальностей типа «Ты все еще сердишься на меня?», а он не интересовался, надолго ли она, и какая нынче в Питере погода. Просто сидели и молчали, словно два шахматиста перед доской. Слишком много предстояло сказать, и никто не решался начать партию. Кошка по очереди смотрела на обоих, словно прикидывая, чью сторону занять в случае объявления войны.
– Хочешь, я покажу тебе музей? – первым прервал молчание Михаил Александрович, сделав неожиданный ход.
– Конечно, – улыбнулась она, – я же за этим и приехала.
Он не рискнул предложить добираться на автобусе или маршрутке, а позвонил сторожу Сашке и попросил подъехать.
В пути она не смотрела по сторонам, а только на него, но, когда добрались, сказала, что Великобельск очень красивый город. «Почти как Питер, только маленький».
На дверях культурного заведения уже висела картонка «Музей закрыт по техническим причинам» – Михаил Геннадьевич отдал распоряжение кассиру еще в дороге, позвонив по мобильнику.
Он провел ее по залам, которым отдал лучшие годы жизни, с гордостью рассказал о картине «Купание в первом снегу» и о других, дорогих сердцу шедеврах, угостил газировкой из советского автомата, поведал об истории края. Не жаловался на протекающий потолок, на отсутствие финансирования и на то, что полотно «Охота саблезубых белочек на мамонта» прикрывает осыпавшуюся на стене краску, а чучело медведя нагло пожрала моль.
Арина слушала, не перебивая. В конце экскурсии, когда они, пройдя по кругу, вновь оказались у «Купания», она взглянула на бывшего бойфренда с неподдельным восторгом и тихо произнесла:
– Как же ты многого добился в жизни… Не то, что я…
Они двинулись по второму кругу, но теперь говорила она. Про два неудачных брака, про одиночество-суку, нереализованность, про измененное сознание и метаболизм. И в конце подвела итог:
– Знаешь, Миш… Если бы Господь хоть на минутку вернул меня обратно, и передо мной снова стоял выбор – уехать с тобой или остаться, я бы выбрала первое. Не раздумывая.
– Ты отправилась бы искать со мной клад, даже зная, что я его не найду?
– Я отправилась бы просто с тобой… Прости меня…
Они, обнявшись, сидели в безлюдном зале на лавочке перед картиной неизвестного художника «Купание в первом снегу» и не шевелились, словно боясь помешать этому, заглянувшему на огонек из далекого прошлого, счастью.
И она так и не спросила, что у него с лицом, а он не интересовался, какая нынче в Питере погода.
Арина все-таки не выкинула свой флер. Не сожгла и не порвала. Просто все эти годы носила его в кармашке сумочки.
На встречу с французским меценатом Михаил Геннадьевич в тот день не поехал.
* * *
Звонок мобильника побеспокоил ведущего программы «Волшебный посох» Родиона Панфилова, когда он с букетом белых шипастых роз подходил к дому на Белгородской улице.
– Привет… Это Жанна… Что ты решил с «Бременем славы»?
Родион хотел ответить, что пока ничего, но тут увидел в окне Надю и ее детей. Леночка махала ему рукой, а Вадик изображал монстра из фильма «Сайлент Хилл», показанного в преддверии праздников по одному из федеральных каналов.
– Думаю, «Бремя славы» мне не потянуть. Извини, не мой уровень.
– Ты серьезно? Или с бодуна?
– Абсолютно. Я остаюсь в «Волшебном посохе».
– Но… Родион… Это глупо. От таких предложений не отказываются.
– Я рискну… Даже если в сети появится тот ролик. Пока, Жанна. Извини, у меня розы замерзают.
– Ну и fuck you.
– Погоди… А кто такая Наташа? Ну, та, что дает рекомендации.
– Не все ли равно? Главное, приходишь от нее.
– И все-таки?
– А ты сам-то не понял?
– Я далек от мира коррупции.
– Это же Хомутович… Его после той истории со справкой блатные Наташкой прозвали. Как в песне. «Это я его зову своей Наташкой, потому что мы с ним оба – педерасты…»
– А что ж ты сразу не сказала?
– С ума сошел? Чтоб меня, как его связь – следом в Лефортово? С нашей инквизицией шутки плохи. А так – Наташка. Мало ли всяких Наташек?..
* * *
– Добрый день… Питер?
– Я… То есть – да.
– Вы позволите? Я по поводу ваших документов.
Немец тут же сменил настороженное выражение морды на дружелюбное.
– О да, конечно. Прошу. – Он посторонился, пропуская Михаила Геннадьевича в гостиничный номер. – Ви из полиция?
– Нет, я частное лицо.
Шурупов разулся, снял свой полушубок и, зайдя в комнату, присел на стул. Достал паспорт и бумажник.
– Пожалуйста. Питер Вольф. Все правильно?
– Да, да, – восторженно закивал европейский гость, продолжая улыбаться.
– Держите… Денег нет, видимо, их взяли.
– Это не пугать, – немец схватил паспорт, словно приговор о помиловании. – Пустяки… Где ви его нашель?
– На вокзале… Отнес в милицию, там назвали вашу гостиницу и попросили завезти.
– Да, да, я быть в полиция. Майн готт, неужели?.. Данке, данке зер. Ой, спасибо. Как вас звать?
– Михаил.
– Сколько я вам должен, Михаил?
– Нисколько. Сегодня вы потеряли, завтра я. Мир, дружба.
Немец засуетился, потом полез в мини-бар.
– Давайте, будем выпить. Я знать, у вас так делать.
– Спасибо… Я не пью… У меня другое дело. Скажите, Питер, если это не секрет. Зачем вы приехали сюда?
– О, никакой секрет… У меня есть друг. Француз. Анри. Он, как это – благотворитель… Помогает музей, театр. У вас есть музей… Анри попросить составить ему компания… Он приехаль раньше на день…
– Анри Перье?
– О, да! Ви его знать?
– В газетах писали.
– Я, я, он очень хороший человек… Помогаль много музей…
– Еще один вопрос, Питер… Вы случайно не имеете родственного отношения к Генриху Вольфу?
По мгновенно изменившемуся выражению лица собеседника Михаил Геннадьевич сделал вывод, что имеет.
Питер опустился на незаправленную кровать и голосом фрица, попавшего к партизанам, спросил:
– Ви… Ви из КГБ?
– Нет, не волнуйтесь. Я же сказал, что частное лицо. А КГБ уже нет. Вернее, есть, но это уже не тот КГБ. Он теперь добрый и пушистый. Просто Генриха Вольфа знал мой дед. Он же погиб, если я не ошибаюсь? В этих краях.
– Да… Это мой… Тоже дед. Я хотеть найти его могила.
– Только могилу?
– А что еще? – Житель объединенной Германии побелел, как снег за окном.
– Да мало ли что можно найти у нас в России? Например, обоз принца Евгения Богарне…
К белизне добавились красные пятна. Нет, не служить вам, Питер, в гестапо или Абвере. Не умеете скрывать эмоции.
– Я не понимать совсем… Энтшульдиген…
– Не бойтесь, Питер… Я хотел показать вам одну вещь.
Михаил Геннадьевич расстегнул свой потертый портфель и извлек черную картонную папку. Положил ее на журнальный столик, раскрыл и бережно достал пожелтевший ватман.
– Узнаете?
Это была карта, переданная Шурупову дедом. Не ксерокопия.
Вольф застыл, словно сосулька, затем полез в карман за очками.
– У вас ведь есть вторая половина?
– Ви за мной следить, да?.. Меня посадить в тюрьма? – обреченно, как на Нюрнбергском процессе, спросил иностранец, не ответив на вопрос гостя.
– Послушайте, Питер… Я вам в сотый раз объясняю, что никакого отношения к органам я не имею. Карту передал мне дед. Он же рассказал про Генриха и обоз принца. Когда я нашел паспорт – вспомнил и про карту. Вот и все.
– Вы нашель паспорт случайно?
– Разумеется. Случай играет в жизни огромную роль. Впрочем, никакого случая нет. Мы все равно бы встретились в музее. Я его директор. Это ко мне приехал Перье. Вернее, «как бы» ко мне. Теперь я понимаю, зачем на самом деле.
Не рассказывать же немцу про купание, ванильного маньяка и милицейскую камеру. Полный бред.
– Да, случаи бывать… Верно, ми иметь другая половина, – признался немец, – но она не со мной. Там, дома.
– Не сомневаюсь. Но мне это и не важно… Я не собираюсь искать обоз.
– Ми… Тоже.
– Для чего же вы приехали? Наших белочек посмотреть?
– Ну, я, – окончательно смутился Вольф. – Просто… Могила деда…
– Понятно. На разведку. Ну, Бог в помощь. Копайте.
Михаил Геннадьевич поднялся и застегнул портфель, оставив карту на журнальном столике.
– Погодите… Ви оставлять мне карта?
– Да, – просто ответил Шурупов.
– Но… Какая доля ви хотеть?
– Долю?.. Хм… По нынешним нашим законам вы не получите даже двадцати пяти процентов. А попытаете присвоить – сядете. Вот и вся доля. Желаю удачи.
– Но… Я не хотеть присваивать… Это ученая ценность… Можно стать знаменитость…
– А что дальше? Любоваться по утрам перед зеркалом? Или требовать льгот? Попасть в учебники? Может быть, знаменитость – это и неплохо. Только она пока никому не заменила счастья. Призрачно все в этом мире бушующем, как поется в одной песне. Всего доброго, Питер. Привет вашему другу Анри. Передайте, что музею его помощь пока не нужна.
Шурупов быстро вышел, оставив в номере ошалевшего немца.
Он немного слукавил. От доли он бы не отказался. Но…
Тогда в парке, прыгнув в снег, он загадал, что хотел бы вернуться в девяносто пятый и исправить ошибку, сделав иной выбор.
И кто-то там, наверху, его услышал. Назад не вернул, но попытаться исправить ошибку позволил. Вот – Арина, вот – клад. Выбирай.
Рисковать Михаил Геннадьевич больше не решился.
А сокрытую правду жизни он найдет и без всяких кладов.
* * *
Начальнику Юго-Западного районного управлениявнутренних дел,подполковнику милиции Е. А. НикифоровуРАПОРТ
Настоящим докладываю, что в результате проведенных поисковых мероприятий в Южном лесопарке г. Великобельска мною был обнаружен пистолет Макарова, таб. № ТА-456, с восемью патронами. Пистолет осмотрен и доставлен в дежурную часть районного Управления внутренних дел.Начальник криминальной милицииЮго-Западного РУВД,майор милиции С. Д. Касаткин
Назад: Глава третья
Дальше: Поскриптум
