***
– Просыпайтесь, орлы! Заявка висит.
Оставив дверь в комнату отдыха открытой, Евсеев вернулся в дежурную часть, не став дожидаться нашего пробуждения. Правда, я и не спал. Просто лежал с закрытыми глазами на составленных стульях, покрытых полуразложившейся от ветхости шинелью. В отличие от вырубившегося Фарида Измагилова, живописно храпящего на весь отдел. Засыпать в три дня я пока не научился. Оно и понятно – слишком мало опыта. Хотя идея с послеобеденным отдыхом правильная. Есть возможность вздремнуть днем – используй. Чтобы ночью, случись что, не зевать и не клевать носом. Фарид, вон, мужик в этом плане натренированный.
Я поднялся со стульев, влез в свои коричневые ботинки. Форменные, черные оказались малы, приходится таскать цивильные, не уставные. Начальство косится, но гражданское население не замечает, поэтому я не рефлексирую. Нацепив галстук, толкнул Фарида, вытянувшегося вдоль скамьи.
– Господин управляющий, у нас заявка висит. Погнали.
Измагилов проснулся, протер глаза и зевнул, источая ядреный выхлоп сала и чеснока. Мусульманин, но сало в обед трескает, цинично игнорируя предписания Корана. Управляющий он потому, что управляет служебным «козликом». В свободное от отдыха время. Звание сержант, возраст – тридцать три, характер – нордический, местами пасмурный, но без осадков. Склонен к мягкому бытовому пьянству. Хороший ли семьянин и спортсмен, пока не знаю. Болеет за казанский «Рубин».
– Ну и пусть еще повисит. У нас законный тихий час.
– Зато враг не спит.
Дежурный Евсеев азартно рубился в эротический тетрис на оперативном компьютере, складывая на экране обнаженную малолетку. Или, по его выражению, занимался расстановкой нарядов. Расставлялись наряды плохо, едва дело доходило чуть выше коленок, Евсеев сбивался. Это ужасно раздражало дежурного. Его помощник брезгливо досматривал какого-то пьянчугу, пропахшего мочой. Закончив, пинком пригласил его в камеру, после чего окропил пространство освежителем воздуха с яблочным ароматом.
– Ну, что там еще висит? – растирая занемевшую шею, спросил Фарид.
Евсеев, не отрываясь от расстановки нарядов, протянул бумажку с каракулями.
– Вот адрес. Со «Скорой» позвонили. Смерть до прибытия. Мужик, сорок два года. Асфиксия. Якобы подавился пельменями. Сгоняйте, гляньте. Если что-то нечисто, позвоните, я опера пришлю. А если без криминала, то, как обычно.
Как обычно… У меня, вообще-то, первое в жизни дежурство, и что такое «как обычно» я представляю плохо. Теоретически, конечно, знаю, все-таки три месяца учился на курсах участковых инспекторов, но инструкции и приказы одно, «как обычно» – другое. Вида, однако, не подал. Спокойно кивнул, забрал адрес, мол, дело привычное. Если что, Фарид подскажет. Он в отделе второй десяток, подставит плечо.
Мы вышли во двор. Погода вызывала отвращение ко всякой работе. Настоящий триллер. Серые беременные тучи, ехидный дождь, хлюпающая слякоть, стреляющий ветер. Бабье лето резко сменилось мужской осенью. Промокающие коричневые ботинки по части комфорта откровенно проигрывали кирзовым сапогам. Но сапог мне не выдали. Якобы по причине кражи на складе. Хотя, загадка – кому они понадобились?
Измагилов согнал с капота «козлика» грязную ворону и, матерясь, подкрутил проволоку, крепившую бампер дежурного мустанга к кузову. «УАЗ» еще более опытный, чем водитель, потерял в криминальных разборках часть двигателя, получил тяжелое ранение подвески и коробки передач. О мелких царапинах и говорить нечего. Был награжден боевой медалью «За выносливость», подлечился в стационаре и продолжает нести вахту под гордым именем «Гелентваген», начертанном каким-то остряком циником черной краской на желтом капоте.
Разобравшись с проволокой, Фарид погрузился в кабину и протянул мне зигзагообразный ключик, который я вставил под бампер и, собравшись с силами, двумя руками крутанул по часовой стрелке. Ноль на фазе.
– Сильнее! – скомандовал господин управляющий, – это тебе не пиво открывать!
– Ты б его лучше и не глушил.
– Бензина нальешь – не буду.
С четвертой попытки наш верный мустанг завелся, огласив двор радостным ржанием и сизым выхлопом. Я бросил ключ под ноги и прыгнул в седло. Мы тронулись. В путь.
Ехать предстояло не слишком далеко. Территория, подконтрольная нашему отделу, занимала всего гектаров пятьдесят, и проживало на этих гектарах тысяч сто народа. Примерно четверть всего населения города. Пару кварталов которого вот уже вторую неделю в должности участкового инспектора обслуживает ваш покорный слуга. В мои обязанности, помимо сотни-другой пунктов в приказе, входит и периодическое дежурство в суточном наряде. Вместе с милиционером-водителем я должен ездить на всевозможные происшествия, не отличающиеся откровенным криминалом. Бытовые скандалы, пьяные разборки, мелкое хулиганство и прочие аморальные явления, мешающие жить цивилизованным людям. И естественно, не просто ездить, а еще быстро и грамотно реагировать, по возможности в рамках действующего законодательства. И только в крайних случаях – вне рамок.
Как я уже упоминал, сегодня у меня дебют, даже скорее – тренировочный день, и как любой дебютант, я слегка волнуюсь. Тьфу-тьфу, до обеда ничего выдающегося не случилось. Никаких массовых беспорядков и техногенных катастроф. Пара квартирных потасовок и скандал в кафе, где нецензурный гость отказался платить за нагло сожранный заказ. Со всем этими бедами без особых усилий разобрался Измагилов, даже не вынимая из-за широкого милицейского ремня меча Джедая производства завода резинотехнических изделий. Потасовку разогнал, с наглеца монету стряс, применив магические слова «пятнадцать суток». Обычно звездные войны начинаются после шести вечера, когда уставший пролетарий возвращается после трудовой вахты и жаждет снять стресс подручными средствами. Надеюсь, сегодня чудес будет не очень много. Нельзя давать большую нагрузку на неокрепшие плечи с лейтенантскими погонами.
Покойников мне оформлять еще не доводилось. В силу чего сейчас я испытываю легкий душевный дискомфорт. Не очень привык к подобным процедурам. Вернее, совсем не привык. На курсах нас возили в городской морг, но я прикинулся тяжело больным и данное образовательное мероприятие игнорировал. Не хотел рассматривать внутренние органы в натуральном виде. Лучше на картинке в пособии по судебной медицине, а еще лучше совсем никак. Теперь вот пожимаю плоды собственной брезгливости. Фарида подобные проблемы, похоже, не волнуют абсолютно. Насмотрелся за десять лет… Мне еще предстоит. Но ничего не поделать, сам напросился, решив посвятить молодые годы борьбе с бытовой преступностью и получить, если повезет, служебную жилплощадь. А то с родителями и братьями совсем тесно…
Правда, не так давно пришлось побывать на похоронах. Родственник один скончался по материнской линии, восемьдесят семь лет. Стоим у гроба в морге, прощаемся, плачем, само собой. Вокруг еще несколько гробов с усопшими. Вдруг в зал вваливается серьезно пьяный паренек, оглядывается, затем расталкивает мою родню и с криком: «Прощай, мама!» падает на грудь дедушке. Все, кто стоял возле гроба, несмотря на трагичность момента, рухнули со смеху. Я, конечно, тоже не удержался. После все опять разревелись, но плакалось уже не так, как раньше. Слезы сквозь смех, черная полоса, белая полоса…
На площади управляющий притормозил и выскочил купить сигарет в рюмочной с ностальгическим названием «3-62». Кажется, столько стоила водка в моем босоногом детстве. У рюмочной на куске картона мок под дождем нищий, в мегафон призывая публику подать ему на хлеб. Призывал агрессивно, чуть ли не в приказном порядке. «Быстренько подаем на хлеб! Не проходим мимо, оказываем помощь ближнему. Всем зачтется»! На обратном пути мусульманин Фарид опять нарушил Коран. Вместо того, чтобы помочь, как требует пятая заповедь, прогнал попрошайку. Как он это называл – проверил лицензию. Впрочем, тот тут же вернулся.
Дом, к которому на всех парах летел наш интернациональный дуэт, торчал сразу за площадью. Через две минуты «Гелентваген» с молодецким посвистом притормозил у нужного подъезда, возле кареты «Скорой помощи» со спящим в ней водителем. Фарид, помянув мою маму, заглушил двигатель. Оставлять пустую милицейскую машину с работающим движком все-таки опасно. Всегда отыщутся желающие прокатиться. Пускай лучше участковый ручку стартера крутит.
На заплесневелой стене дома я заметил крупную предупредительную надпись, сделанную корявыми белыми буквами. «ПОД БАЛКОНОМ НЕ СТОЯТЬ! ВОЗМОЖНО ОБРУШЕНИЕ!» Спасибо жилищно-коммунальному хозяйству за заботу. На будущий год слово «балкон» надо заменить на слово «стена».
Мы нырнули подъезд, настолько сырой, что, казалось, будто дождь идет и здесь. Я поехал на трясущемся лифте, Фарид отправился на пятый этаж пешком. Говорят, после одного случая, он страдал «лифтофобией». Как-то на рядовую заявку о семейном скандале решили выехать большие начальники. Проконтролировать, как участковый инспектор будет разбираться с гражданами. Большими начальники были не только по должности, но и по массе. Двое, килограмм про сто двадцать каждый. Плюс сам участковый, тоже не обиженный Боженькой по части жировых отложений, и сам Фарид. Пешком на последний этаж полковники идти не пожелали. Втиснулись в лифт. А тот возьми, да и застрянь на пол пути, не выдержав перегрузки. Как на грех, ни у кого ни мобильников, ни рации. Стали звать на помощь жильцов. Мол, мы из милиции, на заявку спешим, застряли. Вызовите мастера. «Ах, менты?… Ну, так вам, козлам и надо!» Известно, как к нам народ относится, несмотря на героические сериалы. Кое-кто еще и глумиться стал. «Сейчас машину вашу угоним, пока вы тут паритесь». С Фаридом чуть инсульт не приключился. В общем, стояли они в полной темноте между пятым и шестым этажом часа два и молились, чтобы трос не лопнул. Фарид теперь в лифт ни ногой, даже в свой родной, домашний. Пешочком, только пешочком…
Квартира, в которую мы прибыли, самая обыкновенная, рабоче-крестьянская, без евровыкрутасов. Две комнаты, кухонька и узкий коридор. Скончавшийся гражданин лежал в ближней от входа комнате, на своей кровати, куда его с кухни перенесли жена и сын. Супруга, а вернее, уже вдова, не рыдала, как я предполагал, а молча сидела у изголовья и, не отрываясь, глядела на мужа. Шок.
Ситуацию нам объяснил врач «Скорой». Жена с сыном смотрели в комнате телевизор, глава семьи обедал на кухне. Он строитель, забежал перекусить. Стройка рядом, обедать дешевле дома. Опаздывал и, видно, глотал пельмени не жуя. Подавился, хотел прокашляться, падая, разбил тарелку. Когда жена с сыном прибежали на кухню, он катался по полу, сжимая горло. Сын бросился к телефону, жена попыталась вытащить пельмень. Но тот застрял намертво. Асфиксия. Никаких сомнений по поводу причины смерти у врача не имелось. Несчастный случай. Пельмень он извлекал лично.
Оставив нам свои координаты, бригада «Скорой» умчалась на очередной вызов. Я прошел на кухню. Разбитая тарелка на полу, несколько разлетевшихся по углам пельменей – вот и все следы. Наверное, я соглашусь с врачом, специально такое подстроить невозможно при всем желании. Да и незачем. Я, конечно, молодой и неопытный, но, глядя на жену, можно с большой долей уверенности утверждать, что версия с убийством отпадает.
На кухне появился сын, парень лет шестнадцати, бледный, как выцветшая на солнце афиша.
– Я сейчас уберу, – кивнул он на валявшиеся осколки.
– Не надо. Сходи за соседями. Нужны двое понятых. И найди документы отца.
Пока он уговаривал соседей, я отзвонился Евсееву и доложил обстановку.
– Опроси родню, нарисуй, по быстрому протокольчик, – дал указания дежурный, – направление в морг, и дуйте на базу. Скоро заявки пойдут. Труповозку я закажу.
Примерно так я и собирался сделать. Нарисовать протокольчик и опросить родню, как учили на курсах.
Вернулся к комнате. Не заходя, попросил вдову помочь сыну найти документы. Женщина молча кивнула и вышла. Я остался на пороге, не решаясь зайти, и оказаться один на один с мертвецом. Как уже говорил, не привык. Одно дело на похоронах, другое – в домашней обстановке. Нет, я не брезгливый и не суеверный, в оживших покойников не верю, но на память все равно приходят фильмы про зомби. Может, прямо здесь, на пороге протокол составить? Зачем он, вообще, нужен, если все и так понятно? Не убийство же, следы фиксировать не надо. Тем более, тело уже перенесли с кухни, нарушив первоначальную обстановку… Я посмотрел на умершего. Он был облачен в строительную темно-зеленую спецовку, которую обычно носят прорабы. Видимо, действительно торопился и обедал прямо в ней. Бедняга. Врач подвязал ему бинтом челюсть, словно у него болел зуб. Я вдруг представил, что мужик сейчас поднимется, снимет повязку и, улыбнувшись, скажет, что пошутил и пригласит всех за стол.
– Ты чего тормозишь? – раздался за спиной голос Фарида.
– Непривычно как-то…
– Да ладно, не укусит, – он спокойно прошел в комнату и склонился над лицом строителя, – все ясно тут. Сам помер. Не меньжуйся.
Действительно, ведь не укусит…
Подошли приглашенные сыном соседки – две бабули. Как водится, с ахами и охами. Я попросил их пройти в комнату и понаблюдать за осмотром. Сам сел на табурет у изголовья и достал из планшета бланк. Будь это мой сотый выезд, я бы не волновался и нацарапал бы протокол одной левой за пять минут. Но дебют есть дебют. Поэтому на процесс ушло минут сорок. Не хотелось показать свою несостоятельность. Вспомнив полученные на курсах рекомендации, я принялся описывать обстановку от общего к частному, по возможности доходчиво и без орфографических ошибок. Давалось это совсем не просто. Во-первых, я не Лев Толстой, а во-вторых, лежащий в шаге от тебя мертвец вдохновения не прибавляет. Нужные слова не находились, мысли сбивались, в результате я дважды описал в протоколе одежду, в которую был облачен покойный. Но переделывать было некогда, зачеркивать нельзя, и я оставил все как есть. Пару раз заглядывал Фарид и раздраженно торопил. Бабули-понятые не гнали, терпеливо выполняли свой гражданский долг, перешептываясь, каким замечательным человеком был сосед, хотя иногда и выпивал. Я б, наверное, тоже сейчас выпил. Чуть-чуть, для уверенности.
Закончив протокол, я отпустил соседок и перешел во вторую комнату опросить жену. Процесс занял еще минут сорок, женщина находилась в полуобморочном состоянии, что и понятно. На вопросы отвечала односложно: да – нет. Когда она, не прочитав, подписывала изложенную мной на бумаге хронику трагических событий, в квартире появились новые персонажи.
Их было двое. Оба в кепочках-бейсболках и темно-зеленых брезентовых куртках, наподобие пожарных роб. Старший, лет сорока сжимал подмышкой сверток черного полиэтилена. Второй, лет на десять помоложе, держал, словно копье, сложенные носилки. Смотрелись они, как Железный дровосек и Страшила, ибо старший имел комплекцию стропилины, а младший – колобка. Блеск в глазах и характерный запашок указывал на присутствие в крови легкой дозы алкоголя.
– Здравствуй, хозяйка. Из морга мы, – представился первый, – за покойным.
Вдова молча кивнула.
– Забирать можно?
Этот вопрос был адресован уже мне.
– Да, мы закончили.
– А где он?
– В той комнате.
Прибывшие развернулись и скрылись в коридоре, откуда послышался голос Измагилова.
– Чего-то вы быстро сегодня.
– Да денек веселый. Третий жмурик с утра. Вот – собираем гуртом.
Пока они возились с телом строителя, я кое-как объяснил вдове формальности, связанные с оформлением похорон, хотя толком и сам еще их не знал. После набросал сопроводиловку на вскрытие тела и отнес санитарам. Те уже выносили строителя, повесив ему на руку клеенчатую бирку с номером и зачем-то сняв с челюсти бинт. Грустная картина. Вдова осталась в комнате, наверно побоялась, что не выдержит. Сын придерживал двери.
Фарид попросил дернуть тросом наш Гелентваген. Санитары согласились. Вынеся покойника на лестничную площадку, они вернулись в квартиру и позвали вдову.
– Соболезнуем, хозяйка, – снял бейсболку старший и пригладил волосы, – может, помянем? Чисто символически, грамм по сто. Что б все по-людски… Чтоб доехать нормально, да и вообще…
Хозяйка молча кивнула и прошла на кухню. Санитары следом. Мы остались в коридоре.
– А вы не будете? – выглянула с кухни вдова.
– Нет, – ответил Фарид, – мы на работе.
Затем прошептал мне, чтобы я не подписывался на такие вещи, хотя я и так не собирался. Мы попрощались с вдовой и сыном, еще раз пособолезновали и спустились вниз. Погода окончательно ушла в ноль и напоминала мне больного лихорадкой в критической стадии. Вот-вот наступит агония. Мы забрались в служебный джип и стали ждать Дровосека и Страшилу. Их желтый автобус с черной полосой более надежное средство запуска двигателя, чем руки молодого участкового инспектора. Ради этого можно и подождать. Евсеев не соскучится.
Поминали санитары недолго, минут через пять вынесли строителя и погрузили в труповозку. Содержание алкоголя в их крови заметно прибавилось, но ребят это не огорчало и не смущало. Вряд ли их автобус остановит ГИБДД.
Пока мы возились с тросом, длинный сообщил напарнику, что в соседнем районе их ждет еще один клиент, и в морг они заезжать не будут. Соберут всех и отвезут оптом. Так удобней и экономичней. Видимо, как и у нас, у них с бензином тоже перебои.
На обратном пути я мечтал о теплой комнате отдыха, стакане чая и партии в нарды с Фаридом. Но мечты пришлось похоронить. Злобный Евсеев, видимо, так и не сложивший малолетку на компьютере, дожидался на пороге отдела с очередным осенним подарком. В парке на скамейке сидит мертвый доходяга без внешних признаков насильственной смерти и пугает прохожих. По всем приметам – наркоман. Вероятно, не рассчитал с дозой. Вперед, господа, на осмотр и оформление. Если не все чисто, вызывайте опера… Заглушить движок, слава Богу, господин управляющий не успел, и мне не пришлось тратить драгоценную мускульную энергию. Я ее, кстати, вообще на подобные вещи не должен тратить. Ни в одном приказе не сказано, что участковый инспектор обязан заводить служебную машину ручным стартером. С другой стороны, в своих коричневых ботинках я далеко не уйду…
Все вновь оказалось чисто. Опытный Фарид сразу узнал бедного юношу. Местный наркоман с трехлетним стажем и неудавшейся личной жизнью. Врач на вскидку подтвердил версию с передозировкой. Тут же, в траве валялся затертый одноразовый шприц. Вряд ли кто-то силком накачал товарища. Не та птица. Самоликвидатор.
Пока я определялся с версиями и, сидя в Гелентвагене, творил второй протокол осмотра, дававшийся значительно легче первого, подкатил уже знакомый нам желтый автобус с черной полосой.
– Оперативно они сегодня, – заметил Фарид, – иногда часов по шесть ждешь. А жмур на улице лежит, под дождем мокнет. Хотя ему, уже все равно.
Железный дровосек держался на ногах самостоятельно, Страшила Мудрый опирался на носилки. Я ребят не осуждаю, профессия специфическая, малоприятная, без снятия внутреннего напряжения не обойдешься. Да и денек выдался суровым. Сплошные поминки. Поэтому нас они узнали не сразу. Узнав, принялись жаловаться.
– Как прорвало!… Один за другим… Даже на обед не успели заехать. Чего тут у вас опять?
Мы указали на покойника. Страшила бросил носилки перед скамейкой, сам уселся рядом с наркоманом и закурил. Сидеть было некомфортно, и пока напарник привязывал бирку, он пару раз заваливался на плечо соседа по скамье. Устал. Мертвецов ворочать – это вам не подвиги совершать в Изумрудном городе.
Закончив с биркой, труженики черного фронта погрузили наркомана на носилки и, не вынимая сигарет изо рта, поволокли к автобусу. «Мы в город изумрудный идем дорогой трудной, идем дорогой трудной, дорогой не прямой…» Их движения нельзя было назвать легкими и отточенными, но, так или иначе, покойный занял свое место среди собратьев по несчастью.
– На базу, Валек? – поинтересовался Страшила у старшего товарища, являвшегося, судя по всему, в их связке главным.
– На базу пока нельзя. Палыч застукает, что бухие, хайло раззявит. Часиков в девять свалит, спокойненько и вернемся. Если че, аккумулятор сдох. Сейчас заскочим, пообедаем. Заодно позвоним, нет ли еще заявок?
– Как скажешь.
По всей видимости, Палыч служил в морге начальником санитаров и пользовался уважением у персонала.
Когда я вручал Вальку копию протокола осмотра и сопроводиловку, бросил взгляд в утробу автобуса. Но ничего не увидел. Водительские места были зашторены плотной черной тканью. Но и хорошо, что не видел. Зачем знать, что ждет тебя впереди? Надеюсь, далеко впереди.
Валек уселся за штурвал, завел двигатель, и автобус вразвалочку покатил по парковой дорожке.
– Чувствую, еще сегодня встретимся, – проводил его глазами управляющий.
– Тьфу-тьфу… Сегодня хоть и тринадцатое, но не пятница, а вторник.
– Но все же тринадцатое.
На обратном пути по просьбе Евсеева, докричавшегося до нас по рации, мы завернули на площадь, чтобы забрать у постового пьяного. Пьяным оказался тот самый нищий с мегафоном. Кормилец-мегафон был привязан к шее крепкой цепью, чтоб не отобрали. Нищий не сопротивлялся, ему было уже хорошо. Его трудовой день завершился. В отличие от нашего…
Не знаю, закончил ли Евсеев партию в эротический тетрис, но мы с Фаридом сразиться в нарды в тот вечер так и не сумели. Заявки посыпались одна за другой, на любой вкус. И семейные драмы, и жалобы на шумных соседей, и пьяные потасовки в заведениях культурного досуга с применением колюще-режущего оружия. И даже сбежавший, вернее, уползший из квартиры какого-то богатого чудака двухметровый удав, которого мы, разумеется, искать не стали, отослав хозяина к МЧС. Я держался мужественно и, в отличие от опытного напарника, не ныл, ведомый в бой чувством долга и мечтами о служебной жилплощади. При этом считая часы до полуночи, когда тринадцатый день месяца сменит менее зловещий четырнадцатый.
Но темные силы просто так не сдавались, на то они и темные. Нанесли последний удар за пять минут до финиша. Их верный вестник Евсеев влетел в комнату отдыха, когда мы расставляли фишки на доске.
– Хватит дурака валять. Опять жмурик.
– Не, блин, сегодня точно прорвало! – возмутился Измагилов, – дай хоть одну партейку сыграем!
– Партейка подождет. Как бы там не мокруха… Жена домой вернулась, а на пороге мертвый муж. Она, похоже, бухая. Может, сама и замочила. Сгоняйте, проверьте. Если криминал, я опера пришлю. Вот адрес.
Про опера мы слышим, кажется в третий раз за смену.
Двор, дождь, джип, заводной ключик… Через месяц я смогу занять первое место на олимпиаде. По ручному запуску двигателя.
Адрес находился в самой отдаленной точке нашей территории, на улице Красных Строителей, в одном из бараков, возведенных еще после войны пленными немцами. Вернее, это тогда они были бараками. В последствие их немного подштукатурили, подлатали и предоставили гегемону, вернувшемуся с лесоповала и не имевшему собственной жилплощади. Милое и душевное местечко, названное народом Кварталом Синих Фонарей из-за обилия синюшного контингента и разбитых физиономий. Иностранцам там лучше не появляться. Да и своим тоже. Можно не найти обратной дороги по причине потери зрения. Сегодня мы уже ездили в Квартал на дуэль, устроенную местными дворянами. Еле развели господ по углам ринга, отобрав «розочки». Высший свет, одним словом. Сейчас я предусмотрительно захватил фонарик, ибо электроэнергию в большинстве бараков Чубайс давно отключил за злостную неуплату. И в душе настраивался на криминал. Не Чубайс, я.
Джип стойко держался, преодолевая бездорожье. До бараков мы добрались без приключений. Измагилов мыл косточки своему любимому «Рубину» опять кому-то продувшему. «Не пора ли ребятам отдохнуть? Вместе с тренером. Суток пятнадцать. Для резвости. Им хозяева такие бабосы платят, а они даже на червонец не отрабатывают».
Номеров на домах не имелось, но Фарид прекрасно знал территорию и мог найти любой адрес вслепую.
– Какая хата? – спросил он, когда мы подъезжали к подъезду.
– Восьмая.
– Третий этаж, – на автомате выдал справку управляющий, выключая двигатель.
Мы оставили теплый салон джипа. Трехэтажное строение мрачно чернело на фоне еще более черного неба. Красотища. Молний не хватает, стаи ворон, раскатов грома и падающего на фоне этого самолета. Фонарик я захватил не зря. Кое-где в окнах мерцали отблески свечей или лучин. Век компьютерных технологий. Россия, двадцать первый век. Правда, телефон, судя по заявке, еще функционировал.
Я зашел в подъезд первым, освещая путь и распугивая крыс. Не буду делиться впечатлениями о запахах. Замечу лишь, что отходы недельной давности по сравнению с местным ароматом – «Дольче габана». На первой площадке нас приветствовал наскальный текст: «Мертвые ежики уходят на север». Творчество юных наркоманов. Узнаю высокий слог.
Средних лет женщина, вызвавшая милицию, встречала на пороге. Сидя. Прислонившись к стене. С недопитой бутылкой водки в руках. Я попробовал выяснить у нее, что стряслось. Дама пыталась ответить, но язык не подчинялся. Выпито было немало. Да плюс еще стресс. Хорошо хоть смогла набрать «02».
Пока я приводил красавицу в чувство, Фарид включил свой фонарик и отправился в квартиру на разведку. Пробыл он там недолго. Секунд через тридцать вынырнул обратно.
…Крестясь! Мусульманин Фарид крестился!
Я выхватил фонариком его лицо. Паралич! Что он увидел в квартире? Минимум расчлененку!
– Лешка, – утробно прошептал он, – там… там…
– Что?!
– Строитель…
– Какой строитель?
– Первый… Это глюки… За грехи… Аллах наказал.
Я пока не врубался, о чем речь. Какой первый, какие грехи? И причем здесь Аллах?
Отодвинув застывшего у дверей водителя, я решительно перешагнул порог квартиры, зорким глазом заметив, что вместо замка дверь охраняет потертый кушак от халата, привязанный к ручке.
Покойник лежал в коридоре, в метре от входа. Лицом вниз. На нем была брезентовая рабочая роба. Я уже не испытывал утреннего дискомфорта. Привыкаю помаленьку. Без труда приподнял голову уже окоченевшего покойника за волосы и посветил фонариком в лицо…
И тоже начал креститься. Непроизвольно. Чуть не выронив фонарик. Передо мной лежал строитель, подавившейся пельмениной и подробно описанный мной в утреннем протоколе. Ошибки быть не могло. Я посмотрел на его руку. Клеенчатая бирка по-прежнему висела на веревочке.
Я выпрямился и вытер пот с лица. Тихо, спокойно… Глюки у обоих сразу быть не могут. Даже если Аллах очень сильно захочет. Светя фонариком, я двинулся дальше. Двухкомнатная квартира напоминало жилище берберов в пустыне. Минимум обстановки, максимум тараканов, грязи и пустых бутылок. В туалете отсутствует дверь, что в принципе, не страшно. Не так давно я побывал в замке одного благородного дворянина. У него несколько туалетов, и все двери в них стеклянные. Дизайн такой, говорят, очень модно. Особенно хорошо благородным гостям и влюбленным в дворянина молодым дворянкам. Есть где продемонстрировать красивое нижнее белье. Здесь, наверное, тоже дизайн.
Покойников под ногами больше не попадалось. Я попытался отыскать какие-нибудь документы, чтобы узнать, кто здесь обитает, но не смог. Скорей всего, их не имелось вовсе. Вернулся на площадку. Фарид сидел рядом с хозяйкой и тупо смотрел в темноту.
– Вставай, друг. Аллах тебя простил. Пока. Это действительно строитель.
Измагилов ожил.
– Точно?
– Без вариантов. Там бирка есть.
– А чего он тут делает?
– В гости заглянул. Пивка захотелось, пельмешку запить.
Я наклонился к женщине. Она отрубилась окончательно, весело сопя широким приплюснутым носом.
– Ты чего-нибудь понимаешь? – спросил Фарид.
– Буксую, если честно… Она, кажется, сказала, что это ее муж. Но один мужик не может иметь двух жен. Мы не на востоке. И потом, даже если муж, не сам же он сюда пришел. Он же, блин, мертвый!
– Соглашусь. Мертвые сами не ходят.
– Надо позвонить в дежурку. Объяснить… Пусть Евсеев свяжется с моргом и найдет этих долбаных санитаров.
– Попробуй.
– Сначала давай ее перенесем.
Фарид поднялся с площадки, мы подхватили под руки даму, весившую килограммов девяносто и, матюгаясь, перетащили ее в комнату, уложив там на трехногую тахту. Пришлось перешагивать через строителя, лежавшего на пути. Но я уже давно плюнул на все приметы. В той же комнате обнаружил рыжий телефонный аппарат времен социалистической интеграции, набрал номер и объяснил Евсееву ситуацию. Дежурный, как я и предполагал, не понял ничего. Приказал не дурить ему голову и возвращаться в отдел.
Я б и сам, наверное, ничего не понял. Да и никто б не понял.
– Что делать будем? – задал вполне уместный вопрос Фарид.
– Без понятия. Но протокол я писать не собираюсь. Уже написан…
Измогилов закурил. Я стрельнул у него сигаретку и закурил тоже, хотя являюсь сторонником здорового образа жизни и зимой бегаю на лыжах. С минуту мы молчали, обдумывая необычную ситуацию.
– Его здесь оставлять нельзя, – первым заговорил управляющий.
– Предлагаешь Евсееву отвезти? То-то радости будет.
– В морг закинем. Тут рядом.
– Что значит, закинем?
– Погрузим в «стакан» и подвезем. Мужик еще крепкий, не развалится.
Я пока не очень хорошо изучил некоторые обороты милицейской речи, и что подразумевается под словом «стакан» не знал. Но вида не показал.
– А он туда поместится?
– Мы как-то восьмерых запаковали.
– И что мы скажем в морге? – продолжал я пытать Фарида.
– Да ничего не скажем. Труп оформлен, документы у вас. Забирайте. Не возьмут, оставим на пороге.
С одной стороны, перспектива тащить на себе труп постороннего человека радовала не особо, но, с другой, хотелось докопаться до истины и узнать, какими судьбами бедного строителя занесло в квартал Синих Фонарей. Победило любопытство.
– Ладно, давай отвезем.
Дама что-то пробормотала и повернулась лицом к стене. Измогилов пошарил глазами по комнате, после подошел к окну и сорвал одинокую штору, украшенную грязными разводами. Когда мы вернулись в коридор, он попросил меня приподнять строителя и подсунул под него штору.
– Должна выдержать.
Мы взялись за углы импровизированных носилок и на счет «три» оторвали тело от пола. Штора затрещала, но не порвалась. Фарид зажал фонарик подмышкой и шагнул за порог.
– Интересно, – решил я скрасить путь беседой, – сколько санитары имеют за такую работенку?
– А, может, они не за деньги пашут, а за идею, – поддержал разговор Фарид, – меня вот тоже родня достает – что ты забыл в этой ментовке? Ни денег, ни уважухи. А я как представлю себя на гражданке… Да еще без машины… Так и они. Чего ж все одними деньгами все мерить?.. Осторожно, здесь ступеньки нет. Не загреми…
Из-за дверей на втором этаже раздался замогильный женский смех, от которого я чуть не выронил штору. Точно, триллер какой-то… Мертвые ежики уходят на север…
Значение слова «стакан» выяснилось, когда мы вырвались из замшелого подъезда на свежий воздух. Это всего-навсего место для задержанных в заднице джипа. Рассчитанное на двух человек. Ну, иногда на восьмерых. А, может, и больше. В любом случае, сейчас строителю будет комфортно.
Мы по возможности аккуратно поместили его на заднее сидение, на второе Фарид швырнул штору.
– Надо хлоркой завтра обработать, – сказал он, закрывая стакан, – а то подцепим еще чего-нибудь.
Сев за баранку, управляющий сразу закурил. Дым сигарет защищал салон лучше всякого дезодоранта.
– Я раньше, когда в области работал, все время жмуров в стакане возил, – с ностальгией в голосе сказал Фарид.
– Зачем?
– Бардак… Морг один – на город и на область. А спецтранспорт обслуживал только город. На область всего одну машину давали. Вечно сломанную. Вот самим и приходилось, если покойник более-менее свежий. Не родственникам же его везти на вскрытие. Помню, разок повезли мужичка одного. Не криминального. Сердечника. По пути в отдел завернули, материал заштамповать. Я чайку пошел попить. А напротив отдела – вытрезвитель.
Фарид газанул, преодолевая глубокую рытвину, наполненную водой.
– Не заглохнуть бы… Генератор на ладан дышит… Да, так я про вытрезвитель.
Ихний шеф частенько у нашего пьяных канючил. Для показателей. Нашему не жалко, меньше народу в аквариуме. Но в тот день никого не было. Начальник «трезвяка» взмолился – ну дай хоть одного, иначе с работы не уйти. Наш шеф и пошутил. Вон, забирай из стакана, только что привезли. Через пару минут из трезвяка выползает сержант с дубиной, открывает стакан и приказывает: «Вылазь». Жмур, само собой, не отвечает. Сержант ему опять: «Чего, не понял, урод? Вылазь, кому сказано!» Тот обратно молчит. Тогда сержант хрясь ему дубиной по башке. Потом по грудянке. Мужик из стакана и выпал. Сержант хотел поднять и тут видит, что бухарик того – не дышит. Прибегает в дежурку, глаза на выкате, что у твоего рака – так и так, ваш клиент помер. Дежурный – что значит, помер? Это ты его дубинкой. Все видели. Придется прокуратуру вызывать. Сержант как ломанет к дверям! И в бега! Два месяца ловили, пока сам не пришел сдаваться. Устал по чердакам и сараям гаситься. Простили на первый раз… С тех пор дубинку в руки не берет.
Мы въехали на мост. Фарид вновь газанул, чтобы вскарабкаться по наклонной, колеса прокрутились на скользком асфальте, и джип заглох.
– Тьфу ты, черт! – водитель врезал кулаком по рулю, – резина совсем лысая! А я передний мост не включил. Давай, поработай.
Он поставил «Гелентваген» на ручной тормоз и протянул мне заводной ключик. Я тяжело вздохнул и вылез под дождь. Но ни с третьего, ни с десятого раза запустить двигатель не удалось. То ли я подустал, то ли джип. Фарид, как всегда матерясь, тоже вывалился из салона.
– До морга рукой подать. Вон, сразу за мостом.
– И что ты предлагаешь?
– До середины моста дотолкать бы, а под горку заведемся.
– Надо тормознуть кого-нибудь. Сами не справимся.
Машин на мосту, как назло, не наблюдалось в связи с поздним временем суток.
Стрелка приближалась к часу ночи. Когда моя форменная куртка заметно отяжелела от дождевой воды, а в ботинках можно было разводить рыбок, возле «Гелентвагена» притормозили «Жигули» гаишников.
– Чего за проблемы, мужики? – опустив стекло, спросил круглолицый лейтенант.
– Не завестись. Толкнуть не поможете? Или дернуть.
Гаишник нехотя вылез из-за руля, обошел «Гелентваген».
– А чего вы мучаетесь? Вон бойца заставьте, – кивнул он на стакан.
– Боец не может. Плохо ему, – пояснил Фарид.
– А кому нынче легко? Эй, товарищ, – лейтенант постучал по стеклу стакана, – ты не оборзел ли? Милиция мокнет, а ты прохлаждаешься. Поработать не хочешь?
– Оставь его, – махнул рукой Фарид, – толку, как от козла молока.
Я понял, что рассказывать истинную историю строителя он не собирается. Вряд ли гаишники что-либо поймут.
– Ну, пусть бы хоть вышел… Лишний вес. Слышь, боец. Выгружайся.
– Не надо, – остановил я лейтенанта, протянувшего руку к двери стакана, – он резкий, опять убежит…
Джип завелся как раз напротив морга. И тут же его пришлось заглушить. Гаишники отказались нас дожидаться, укатив на заработки. Мы с Фаридом подошли к центральному входу и нажали звонок. Пока дожидались ответа, я прочитал небольшое промокшее объявление слева от двери, сделанное на принтере. «Салон ритуальных услуг. Адрес, телефон. Дешево. Оптовым покупателям скидки».
Оптовым, это как? При покупке трех гробов, четвертый даром? Мрак. Они б еще написали, что входящие – бесплатно…
За дверьми послышались шаги, в глазке мелькнул свет.
– Кто?
– Милиция. Клиента привезли, – ответил Фарид, демонстрируя в глазок кепочку с кокардой.
Заскрипел замок, дверь отворилась, тленный аромат вырвался наружу. На пороге с пистолетом в руке стоял пожилой муж, по всей видимости, ночной сторож. Убедившись в наших дружественных намерениях, воткнул пистолет за пояс.
– Боевой? – полюбопытствовал бдительный водитель.
– Газовый, – пивное амбре указывало, что пенсионер не скучает на дежурстве, – кого вы еще привезли?
– Говорю ж, клиента. Куда выгружать?
– Нет, ребятишки, – замотал головой сторож, – морг закрыт. Оформите человека, как положено, и в восемь часов милости просим. Палыч придет, ему и сдадите. А пока гуляйте.
Похоже, дедка совершенно не удивило, что покойного привезли не на спецтранспорте. Видимо, на чем только не привозят.
– Слышь, командир, да он оформленный уже! – попер буром Фарид, которого совершенно не вдохновляла мысль, что строителя придется возить в «Гелентвагене» до восьми утра, – еще утром его вашим отдали! Вон, и бирка на руке!
– А у вас то он тогда откуда?
– На дороге, блин, нашли! Может, выпал… Короче, батя. У тебя тут не магазин с восьми до девяти. Куда тащить?
Сторож недоверчиво посмотрел на наши мокрые рожи и попросил показать ему труп. Что и было сделано. Убедившись в правдивости слов, в недоумении пожал плечами и кивнул.
– Ладно, заносите… Наверное, и правда потеряли. Спьяну… Идиоты.
Мы повторили манипуляции со шторой, в результате которых многострадальный строитель в очередной раз переместился в пространстве.
– В холодильник тащите, – скомандовал дедок, когда мы оказались в царстве мертвых, – я покажу.
Слава Богу, идти оказалось недалеко. Иначе я рисковал заработать грыжу. Сторож распахнул широкие двери, щелкнул выключателем.
– Прошу. На свободное место кладите.
Нас обдало холодом морозильной установки. Вот она – предпоследняя остановка на пути в вечность. Последняя – кладбище. Скажу откровенно, если бы я оказался здесь утром, нервная система наверняка дала бы программный сбой и зависла. Но сейчас психика немножко адаптировалась, и это спасло меня от тяжкого душевного расстройства. В подобных местах мне еще бывать не приходилось. Сторожу-то хоть бы хны, привык. Но на меня столы и полки, заваленные мертвыми телами, произвели самое тягостное впечатление. Особенно, учитывая, что внешний вид многих был совсем не эстетичным, и некоторые умерли далеко не естественным образом. Например, вот этот, чья нога лежала отдельно от всего остального. Сразу вспомнился голливудский фильмец «Обитель зла», который недавно крутили по ящику. Там такие же вот ребята взяли, да ожили. И не просто ожили, а стали приставать к нормальной публике, норовя полакомиться свежатинкой…
Люминесцентные лампы в холодильнике несколько искажали натуральный цвет, делая засохшую кровь на некоторых телах ярко красной. Прекрасные впечатления на всю жизнь. Мне в такой ситуации оставалось абстрагироваться и повторять волшебные слова Фарида «не укусят». Действительно, чего я переживаю? Это всего-навсего умершие люди. Они тебе ничего не сделают. Лежат и лежат. Когда их показывают в каком-нибудь боевике, никто же не бросается выключать телевизор. Вон, Фарид – никаких эмоций. А у меня зубы стучат. Правда, это, скорей всего, от холода. Ног я уже совсем не чувствую.
Часть покойных была в одежде, вероятно, их привезли недавно и еще не приступали к обработке. Водитель отыскал свободное место на дальнем столе, пододвинул одной рукой лежавшую на нем старушку и закинул туда ноги строителя. После помог мне затолкать все остальное. Штору обратно не забирал.
– Порядок.
Разворачиваясь, он зацепил прислоненные к полкам носилки, которые с грохотом упали на ведро с половой тряпкой.
…То, что произошло дальше, моментально согрело и ноги и душу лучше любой сауны и водки. Будь на моем месте инфарктник, дело закончилось бы еще одним протоколом. Для начала я выдержал мощнейший взброс адреналина в кровушку. Первый прыжок с парашютом – удовольствие по сравнению с тем, что я испытал в ту секунду. Крышу может снести метров на двести. Назад ее не пристроят даже в самом современном психиатрическом стационаре. Второй раз за ночь я начал непроизвольно креститься. Впрочем, как и Фарид… И сторож, цвет лица которого напоминал застарелый синяк от удара милицейской дубинки … Так вот ты какая, тетенька шизофрения. Ну, здравствуй…
Один из покойников, мирно лежавший на ближайшем от дверей столе, вдруг зашевелился, прокряхтел вездесущее «бля», после чего с трудом уселся на стол, опираясь на соседа – наркомана, найденного в парке. Лица ожившего я не видел, но особо рассматривать и не хотел…
Перекрестясь, я застыл, боясь пошевелиться, но правая рука при этом автоматически поползла к кобуре, хотя из тех же фильмов я прекрасно помнил, что убить зомбика невозможно, он и так мертвый. Измагилов шарахнулся в дальний, темный угол холодильника и замер в ожидании, что-то шепча про Аллаха… Сейчас исчадие зада оглянется, заметит нас, растопырит лапы и, мыча, двинется за свежей плотью… А после мы превратимся в таких же и вернемся в отдел к Евсееву… То-то он обрадуется. Чего только не лезет в башку. Еще б не полезло…
Я поднял пистолет… Потому что ничего другого в столь трагический момент мне на ум не приходило. А что бы вы сделали на моем месте? Праздничная картинка. В холодильнике городского морга оживает труп. «Приветик, я вернулся!» Мертвец свесил ноги со стола и оборотился ко мне… Палец лег на курок.
От роковой ошибки меня спас жизнеутверждающий мат сторожа. Не буду его цитировать. Скажу, что в ту секунду он был лучше любого магического заклинания Гарри Потера. По крайней мере, я понял, что сторож уже не боится за свое здоровье. Психическое и физическое. Он узнал покойника.
Секунду спустя я тоже узнал. Вернее, его брезентовую робу. А когда он поднял на меня красные бычьи глаза, то и самого. Мудила страшный, ой – Страшила Мудрый. Один из санитаров. Младший по должности.
– Мужики, а чо это вы тут?
Не ответив, я опустил пистолет, Фарид вышел из сумрака. Сторож продолжал материться.
– Тебя как сюда занесло, сукин сын? – он стащил санитара со стола и прижал к холодной трубе, – ты меня под статью подвести хочешь, алкаш несчастный?!
– А Ленка где?
– В … ! – предсказуемо срифмовал страж, – какая Ленка?!
– Жена… Тоже тут?
– Все здесь будем, – мрачно спрогнозировал Фарид, отряхивая куртку от крови какого-то застреленного братка, в которую вляпался с перепугу.
Сторож вытащил санитара из холодильника в теплый коридор. Мы не заставляли себя ждать, выскочив следом. Вдруг, еще кто-нибудь оживет…
В коридоре, усадив Страшилу на деревянную скамью, дедок устроил несостоявшемуся зомби экстренное потрошение, угрожая газовым пистолетом. Мы не вмешивались. Судя по некоторым оборотам речи, сторож когда-то нес службу в подвалах НКВД.
– Да чего ты на меня наезжаешь?! – отбивался санитар, – лучше пива дай… У нас смена закончилась, я и попросил Валька, чтоб домой закинул… Спроси у него сам… Ребят, а где мы встречались?
Бывший чекист не дал нам ответить.
– Здесь я вопросы задаю! Тебя как в холодильник занесло, враг народа?
– Откуда ж я помню?
– А что помнишь?
Страшила прокашлялся, прижимая руку к сердцу.
– Не приболеть бы… Озяб.
– Я спрашиваю, чего помнишь?! Сейчас снова в морозилку запру!
– Погоди ты… Значит, мы с Горького бабку забрали и сюда… Я в салон пошел. Автобуса. Ну, это, прилечь, отдохнуть. Устал сильно, целый день без обеда. Вальку сказал, чтобы разбудил, как приедем, а после домой завез. Ему как раз по пути в гараж… А где он-то сам?
Я повернулся к сторожу.
– Они при вас разгружали?
– Нет. Я в одиннадцать прихожу.
– А им кто-нибудь помогает людей переносить? Из автобуса.
– Еще не хватало… Сами. Им за это деньги платят. Да с черного хода и не далеко таскать. Пока напарника не было, Валентин и один справлялся. Труп на плечо – и в морозилку. Мужик сильный, хоть и пьющий.
В принципе, мне картина ясна. Не надо быть Эрастом Фандориным. Железный Дровосек попытался разбудить напарника, но будил, вероятно, не того. Тормошил строителя в такой же робе. В итоге, плюнул и стал разгружать автобус сам. Разгрузил, после отвез коллегу домой. Тот так и не проснулся, что и понятно. Но не велика беда. На плечо – и в квартиру. Дверь на кушаке, без замка. Открыл, к стенке прислонил, попрощался и отчалил… Жена спьяну не разобралась, что это не муж, а посторонний покойник, в милицию позвонила и тут же помянула.
– Ты где живешь? – уточнил для верности я у Страшилы, – на Красных Строителей? В шестнадцатом доме?
– Ага… А откуда вы знаете?
Одно не понятно. Строитель уже закоченел. Неужели Валек не заметил? Хотя, смотря сколько поминать… А поминали они вчера изрядно.
Фарид, похоже, тоже просчитал ситуацию. Но его озадачило другое.
– Как же ваш Валек в таком угаре автобус водит?
– О-о-о, это для него обычное дело, – улыбнулся сторож, – он пешком пройти не сможет, а за руль садится – словно трезвеет. Опыт.
Из «Гелентвагена» доносились надрывные крики Евсеева. Дежурный требовал выйти на связь.
– Поехали, тут все ясно, – махнул мне рукой Измогилов.
– Мужики, до дома не подкинете? – не открывая глаз, попросил Страшила, – а то пешком только к утру доберусь. Ленка волнуется, наверное.
– Не волнуется, – успокоил Фарид, – успокоительного приняла. Занавеску в холодильнике не забудь.
Запирая за нами дверь, сторож кивнул на оставшегося в коридоре Страшилу и негромко сказал:
– Не везет Валентину на напарников. Одни вредители. Последний знаете, чего удумал? Брал ночью в гараже автобус, полосу черную скотчем заклеивал и от вокзала народ за деньги развозил. Вроде, как на маршрутном такси. Выгнали…Да за такое без суда и следствия надо… Довели страну…
***
Прикорнуть в ту ночь я так и не смог. Если, к примеру, целый день собирать грибы, то, уснув, будешь видеть великолепные подосиновики или грузди. Если просидишь часов пять с удочкой, будет мерещиться прыгающий поплавок. Такой эффект человеческой психики. Я же, едва закрыв глаза, видел угрюмых мертвецов и, разумеется, тут же вскакивал со стульев и опасливо озирался. Но никого, кроме спокойно спящего Фарида не замечал и повторял безуспешную попытку вырубиться.
Часов в шесть комнату отдыха вновь навестил неугомонный Евсеев, так и не выигравший у компьютера.
– Леха, на Строителей надо снова сгонять. К этому санитару из морга. Со «Скорой» позвонили. Чепуха там опять какая-то. Жена из окошка сиганула. С третьего этажа. Переломалась вся, но жива. Он, якобы, полчаса назад домой пришел бухой, в занавеску завернутый, она его увидала и как заорет: «Сгинь, сгинь, сатана!» А потом в окошко… Не нравится мне это. Боюсь, сам ее выкинул, а на сатану валит. Ты прокатись на всякий случай, проверь на месте. Если что, я опера пришлю…