ЧАСТЬ 2

Книга: Рикошет. Высокое напряжение. Инферно. Полное блюдце секретов

Поднимаясь в лифте, постоянно оглядывайтесь.

Рекомендация «Как не стать жертвой преступления».

Глава 1

– Кстати, к вопросу о судьбе. У нас в отделе лет десять назад был занятный случай. – Петрович положил ручку. – Безобидная ситуация. Ехала одна дамочка с вечеринки домой в автобусе. И так случилось, что ее прихватило. В смысле живота. Объелась оливок и миног. Так прихватило, что невтерпеж. Прямо в автобусе нельзя, не поймут. Решила дотянуть до леса. Как в песне. Есть на нашей территории небольшой лесок. Время, надо сказать, позднее, на улице мороз, и можно спокойно уладить проблему в кустах.

Дотерпела. Прыг из автобуса – и бегом к кустам по сугробам. Дальше подробности опускаю, стесняюсь. Короче, присела она и давай опорожняться. А потом получилось, как в рекламе, – «результат на лицо».

Под этим кустом храпел пьяный работяга. Он .тоже с вечеринки домой возвращался, в сильной стадии. Сердобольные и безголовые граждане выкинули его из автобуса на этой остановке, чтобы не лишал он их приятной поездки. Мужичок и побрел, куда глаза не глядят. Дополз до куста, рухнул и уснул.

Проснулся оттого, что ему по лицу жидким стулом вмазало. Да еще с характерным запахом. Что за ерунда? Сейчас узнаем. Хвать холодненькой ручонкой за теплое местечко. Дяденька Кондратий.

Дамочка вылетела на дорогу, не одевая юбчонки, чуть не угодив под колеса проезжавшего мимо милицейского УАЗика. Наш водитель едва машину не угробил, до чего удивлен был. Очень неожиданный ракурс. На вечернюю зимнюю дорогу выскакивает симпатичная дамочка с задранным подолом. Может, чего хочет?

А она орет, как собакой укушенная. Ей – что случилось? Почему крик и отсутствие нижнего белья? Она не отвечает, только в направлении кустов машет.

Наши стволы повытаскивали и пошли в заданном направлении. Нашли мужичка. А тот уже снова уснул, несмотря на неблагоприятные условия. Сержант давай его будить, и все больше ладошками по лицу. Разбудил. «Слышь, мужик, а что у тебя с рожей? Разбили, что ли?»

Короче, привезли дядьку в отделение, разморозили, умыли – вернее, сам он умылся, – потом в вытрезвитель сдали. Мужик утром с претензиями – а кто это меня обгадил, испортив лицо и новую куртку? Ему и отвечают-дурилка ты пьяная, да ты сейчас должен бежать в магазин, покупать корзину цветов и бутылку «Наполеона» и нести все это одной благородной сеньоре. Потому что если бы эта сеньора на тебя не насрала, лежал бы ты до сих пор под кустом, медленно покрываясь инеем. Замерз бы к черту.

Не знаю, подарил ли он дамочке цветы и коньяк, но с жалобами больше не приходил.

Вот ты, Паша, к примеру, что предпочел бы – благородную смерть на морозе или позорное дерьмо на лице?

– Что-то у вас с Белкиным темы странные – голая женская задница на фоне зимнего леса. Прямо навязчивая идея. – Такова жизнь.

Таничев вновь склонился над бумагами. Сидевший за своим столом Гончаров разбирал полученные в канцелярии бумаги. Заметив конверт, он разорвал его и извлек отпечатанные листы папиросной бумаги. Прочитав содержание, он неожиданно прыснул со смеху. – Ты чего?

– Да, после таких приговоров я действительно начинаю верить во все ваши байки. Я месяц назад запрос в горсуд отправил, хочу дело в архив списать. Без приговора, сам знаешь, нельзя. Теперь слушай. «Именем тыры-пыры, суд приговорил гражданина Скворцова Андрея Николаевича к высшей мере наказания, расстрелу с конфискацией имущества, и лишению прав управления транспортными средствами сроком на пять лет…» Ну как?

– Да ничего такого. Бандит, небось? Вот и будет на том свете на велосипеде вместо «Мерседеса» кататься. Целых пять лет. Очень справедливый, я считаю, приговор.

– Хорошо, слушай дальше. Про его подельщика. «Учитывая, что гражданин Сарафанов И. П. положительно характеризуется по месту жительства и работы, оказывал активную помощь следствию, чистосердечно раскаялся в содеянном, имеет на иждивении одного ребенка, суд считает, что его исправление невозможно без изоляции от общества. Тырыпыры, а поэтому назначает ему наказание в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием в колонии усиленного режима». Это как прокомментировать?

– Очень просто. У вас, товарищ, свои понятия, а у нас свои. Может, по вашим понятиям за чистосердечное раскаяние и следует дать условный приговор, но по нашим – извиниподвинься. Марш на зону. А то до абсурда докатиться можно – завалит пятерых, чистосердечно раскается и гуляет себе дальше.

Паша отложил приговор и принялся изучать другие документы. Одним из них была «малява», найденная в передачке одному приятелю, сидящему в «Крестах», и направленная в их отдел для оперативного использования. «Маляву», скорее всего, написала женщина, потому что кроме бесконечно повторяющегося «люблю» в ней никакой оперативной информации не содержалось.

Прочитав ее, Паша глубоко вздохнул, еще раз убедившись, что жизнь за порогами тюрьмы не кончается, и, как бы ни был тяжел грех, совершенный сидящими, есть люди, которые ему верят и любят. «Маляву» тюремные опера вполне могли отправить адресату. Паша убрал бумагу в стол, не став выбрасывать ее, как обычно поступал с никчемными документами.

Однако следующее письмо отправилось прямо в корзину. Оно было перехвачено на пути в зону. Отправляли его вполне легально, но что-то оперчасти не понравилось в нем, и его решили передать в районный отдел. На конверте стояла серьезная резолюция одного из замов РУВД: «Тов. Гончаров, прошу проверить на причастность к убийству».

«Здорово, Серега. Пишет тебе твой кореш Валерик. Как живешь, братан? Сколько тебе осталось, братишка?» Дальше шли описание погоды, жалобы на отсутствие денег и счастья.

Но, видимо, в следующей части бдительные опера откопали какой-то подтекст:

«А на днях нажрался спирта. Вумат. Прямо из ведра лакал. Потом полез кататься на жопе с крыши. Зараза, упал прямо на ведро с граблями, все еб…ще себе разворотил, до сих пор не заживает. Вот так, братишка, и живем

– гуляем, пьем и девок жмем».

Паша оттопырил нижнюю губу. Так-с, кого из троих следует проверить на причастность – братишку Серегу, слаломиста Валерика или его задницу? И главное, на какое убийство?

Поэтому письмо, несмотря на всевозможные штампики и резолюции, летит в ведро.

Без граблей. Чудеса…

Звонит телефон. Паша снимает трубку и слушает. Через некоторое время кладет ее на место и негромко говорит Таничеву два слова:

– Поехали. Седьмая.

На этот раз убойщики приехали далеко не первыми, не повезло с машиной. Когда они подошли к дому, характерная для таких случаев толпа зевак уже облепила место происшествия. Издалека Паша заметил крутящегося в народе Музыканта и направился для начала к нему. Серега тоже заметил Гончарова.

– Привет, Серега.

Музыкант кивнул, повернувшись, бросил стоявшей с ним женщине: «Подождите»

– и подошел к Паше.

– Принимайте халтуру. Дождались. – Опять он? – Похоже, бляха. – Жива?

– Насмерть. Стали б вас вызывать. Подключайтесь.

Паша зло плюнул на асфальт. Седьмая женщина – и первая, которая умерла.

Предыдущие шесть, слава Богу, выжили.

Нападения начались неделю назад. В первый день пострадало сразу четверо.

Молодой человек вполне благопристойной наружности, с небольшой собачкойболонкой, заходил следом за какой-нибудь девушкой в подъезд, вместе с ней садился в лифт, после чего спрашивал этаж и, когда слышал ответ, выхватывал нож и наносил удары жертве в верхнюю часть тела – в шею, грудь, руки. Затем убегал, не беря у потерпевшей никаких вещей.

Все жертвы были молодыми, симпатичными Девушками из одного микрорайона, никогда не знавшими о существовании друг друга. Из чего напрашивался вывод, что товарищ страдает острой мозговой недостаточностью в крайне серьезной форме.

Один день он взял для перекура, после чего повторил вояж, немного переместившись в географическом отношении. Все остальное осталось без изменений – подъезд, лифт, собачка, нож.

Открытие второй части охотничьего сезона ознаменовалось нападением на двух девушек сразу. Обе, остались живы. «Скорая» во всех случаях поспевала вовремя, потому что происшествие быстро обнаруживалось. Но обычно при таких ранениях смерть от потери крови неизбежна.

Срочно создали оперативную группу, согнали человек сто ментов со всего города, составили фоторобота собачника и, снабдив приметами, разослали всех перекрывать возможные места появления маньяка. То, что это маньяк, сомнений ни у кого уже не вызывало. У последних двух жертв тоже похищено ничего не было.

Чертили схемы, пытались делать анализ и высчитать, где он объявится в следующий раз, совершенно забывая, что дураки не руководствуются никакой логикой и угадывать ход их мыслей – дело пустое.

Специально выделенная бригада ездила по психоневрологическим диспансерам и беседовала с врачами, предъявляя фоторобот. Но композиционный портрет – вещь весьма субъективная, и на его достоверность полагаться не стоило.

Прессу и телевидение пока не подключали, решив не создавать очередного ажиотажа.

Сегодня наверняка подключат, тем более, что придурок имел достаточно однообразный способ действий и всегда был с собачкой.

«Группу пролетарского гнева», то есть убойный отдел, тоже пока не поднимали по тревоге. Хотя товарищ и имел явное намерение убить, но ведь не убил, а убойщики вступают в бой только при наличии трупа.

Сегодня халява кончилась. Впрочем, что толку от одного человека, когда сто пятьдесят безуспешно роют носом землю?

– Что-нибудь есть? – спросил Паша у Музыканта.

– Как и в те разы, наверное. С теткой-то уже не побеседуешь. Со слов вон той бабули, женщина вошла в подъезд, правда, входил ли кто следом, бабка не заметила, отвернулась. Но это ни о чем не говорит. Последний раз он ждал жертву, вернее жертв, возле почтовых ящиков. Якобы газету доставал. Зато бабуля заметила, что минуты две спустя из подъезда вышел молодой парень в малиновой куртке, длинноволосый, в кепочке-бейсболке, с маленькой белой собачкой на поводке. Опять эта сука… – А куда пошел?

– Вон в тот подъезд. Мы слазили туда и обломились. Проходной.

– Ну, значит, не такой он и дурак, хочу заметить. А потерпевшая?

– Лет сорок, ничего особенного, одета неброско. Я насчитал четыре ножевых. Может, больше, там кровища сплошная. – Весело. Еще, кстати, не вечер. – Черт!

Подъехал автобус с районными экспертами. Постовой активно разгонял толпу, не очень стесняясь в выражениях. Странно, ничто не вызывает такого любопытства, как чужая смерть.

Про совпадение примет Паша спрашивать не стал. Они совпадали. Он помнил их наизусть – все уши прожужжали на сходках у начальника. Двадцать пять лет, малиновая куртка, длинные черные волосы, белая собачка-болонка. Малиновый цвет куртки тоже, кстати, говорил о том, что товарищ еще не окончательно спятил. На малиновом не видно крови…

– Твоя земля? – спросил Паша у Музыканта. – Да, – мрачно ответил Серега.

– Ты потом собери с участковых справки по обходу, ОПД все равно мне заводить.

– Хорошо. Хотя, может, попадется? Совсем уж оборзел.

– Чикатило двадцать лет ловили. – Эх… Подошел Таничев.

– Привет, Серега. Мужики, там муж тетки вернулся. Пойдем, покалякаем.

– А, – махнул рукой Музыкант. – Без толку. Что он вам скажет? – Все равно надо, хотя бы формально. Опера двинулись к подъезду. – Хуже всего, когда дурак, – опять запричитал Музыкант. – Никакого страха, никакого смысла. Опасный урод.

– Да, – ответил Таничев. – Дураки опасны. Недавно в нашем РУВД взяли на работу дурака. Следователем. Самого настоящего идиота, состоящего на учете в психушке. Как он прошел комиссию? Но раз взяли, значит, прошел. Сейчас, в принципе, всех берут. Так вот, для преступников это был самый опасный человек. Для преступников любого ранга – начиная от мелкого наркомана и заканчивая бандитским боссом.

Он, как это ни странно звучит, руководствовался только законом. Приносят ему, к примеру, дипломат с пятью тысячами баксов и говорят: «Давайте, товарищ, разберемся по справедливости. Не должен наш брат сидеть в тюрьме».

Дурик башку почешет, потом УПК откроет, полистает и отвечает: «А здесь про пять тысяч ничего не сказано, извиняюсь. Тут про арест сказано, извиняюсь». И хлоп братана за решетку.

Столько он за полгода пересажал, сколько иной за всю жизнь не смог. И не боялся ведь ничего – ни угроз, ни подстав. Одно слово, дурак. Я действую по закону, я действую по закону…

– А сейчас он где?

– Слили парня. Кто-то из крупных мафиози не на шутку встревожился, когда его братву в порядке живой очереди начали отправлять в тюрьму. И пожаловался руководству РУВД. Сначала попытались на взятке хлопца слить. Подключили РУОП, зарядили в дипломат такую сумму, что нам троим до конца дней хватит и детям еще останется. Ан хрен. Дурак опять в кодекс пальчиком потыкал и постановление на арест – будьте любезны. Ну, тогда пришлось действовать старыми методами. Нашли в деле какую-то незначительную ошибку и уволили.

– Ты хочешь сказать, что те, кто не берет и действует по закону, дураки?

– уточнил Музыкант.

– Не обязательно. Но в нашем следственном отделе такой прецедент был единственным. А сказать я хочу, что дураки опасны.

В подъезд посторонних не пускали. Опера кивнули постовому, и тот посторонился, пропуская их к месту происшествия.

Женщина лежала в лифте, свернувшись калачиком. Как говорят медики, в эмбриональной позе. В свете экспертизных юпитеров кровь выглядела неестественно яркой. Как большая, постеленная на пол красная тряпка.

Женщину, должно быть, застигнуть врасплох не удалось – на ладонях имелись многочисленные порезы. Наверное, это и сгубило ее. Предыдущие жертвы не оказывали сопротивления, поэтому собачник, нанеся два-три удара, убегал. Сегодня он, видимо, рассвирепел от противодействия и довел дело до ужасного конца.

Рядом с головой валялась небольшая дамская сумочка. Одета женщина была действительно неброско – обычное голубое платье в белый цветочек.

Она жила на пятом этаже. Муж сидел на кухне, подперев голову рукой и уставившись в одну точку. Он вернулся домой уже после трагедии и, постояв немного возле лифта, ссутулившись, поднялся в квартиру. С ним пока никто не говорил, давали время немного успокоиться. Ему было лет двадцать пять на вид, что немного удивляло, ведь его жене наверняка уже за сорок. Но любовь зла и часто выходит за рамки традиционных устоев.

Паша вытащил из-под стола вторую табуретку и достал блокнот.

– Простите, молодой человек, вы в состоянии отвечать на наши вопросы?

Парень вздрогнул и оглядел присутствующих:

– Да, да, конечно.

– Прошу не удивляться вопросам, может, они покажутся жестокими и нелепыми.

– Пожалуйста.

– Это ваша жена? Вы опознали ее?

Парень закрыл глаза. Чувствовалось, что его горе было неподдельным.

– Да, это Галя, – вполголоса ответил он.

– У вас есть ее документы?

– Да, секундочку.

Парень открыл дверцу настенного шкафа и достал пачку документов, перетянутых черной резиночкой.

Паша нашел паспорт и стал переписывать данные.

– Вы не расписаны? То есть она вам не жена?

– Она мне жена. Если для вас имеет значение штампик в паспорте, то для нас – нет.

– Вы прописаны здесь?

– Нет, Она прописана одна, вернее с дочерью.

– Сколько дочери?

– Одиннадцать. Галя поздно родила.

– А где дочь?

– Не знаю. Возможно, гуляет.

– Я правильно понимаю, есть еще настоящий муж?

– Нет, он умер пять лет назад. Сердце…

– Чем занималась Галя?

– Работает на кондитерской фабрике. То есть работала.

Молодой человек склонил голову над столом и зарыдал.

Музыкант с Пашей переглянулись. Петрович, решив не вмешиваться в разговор, спустился еще раз вниз, потолковать со свидетелями.

Парень поднял голову и вытер глаза:

– Извините.

– Ничего, ничего, мы понимаем. А вы сами, если не секрет, чем занимаетесь?

– Нет, конечно. Мелкая коммерция. Формально безработный. А так, что подвернется. В основном, рыба. Закупаю в рыболовецких совхозах и раскидываю по магазинам. На жизнь хватает.

– Ваши документы можно?

– Да, конечно.

Парень достал из заднего кармана брюк коричневые корочки.

– Там паспорт, права, пластиковая карточка – это пропуск в гараж.

– Да, я разберусь, Андрей Олегович.

Паша вновь взялся за ручку.

– Расскажите про сегодняшний день, – – вступил в разговор Музыкант.

Парень еще раз вытер глаза:

– Да все как обычно. Утром, часов в восемь. Галя пошла на работу, в полдевятого ушла Лена В школу. Я был дома часов до десяти, ждал звонка от партнера. Потом поехал на Садовую, там есть складские помещения, надо было договориться об аренде. Проторчал там до часу, ждал руководство. Затем прошвырнулся по автомагазинам, сгонял на авторынок, в Купчино. В машине глушок прогорел, хотел новый купить.

– У вас есть машина?

– Это Галина. От первого мужа осталась. Старенькая «копейка». Вся сыплется. Но еще бегает. Я по доверенности езжу.

– Сегодня вы на машине ездили?

– Да, разумеется. Где-то в половине четвертого я вернулся в гараж, поставил машину и пошел домой перекусить. Гараж у нас рядом, минут пять ходьбы. У подъезда народ, милиция. Я как чувствовал. Сон сегодня очень плохой снился.

Андрей снова положил голову на кулак.

– Еще один, не очень, может быть, корректный вопрос. Гале сорок один, вам двадцать пять…

– Ну и что? – резко вздернулся Андрей. – Я люблю ее, понимаете? Люблю!

Музыкант согласно кивнул:

– Где вы прописаны?

– В области, – ответил за него Паша, уже переписавший паспортные данные в свой блокнот. – Во Всеволожске.

– Там родители, – подтвердил Андрей. – У нас свой дом.

– Когда дочь возвращается из школы?

– Часа в два. Потом гулять уходит. Господи, ей-то как сказать?

– У Галины были какие-нибудь заморочки? Может, кто-нибудь ей угрожал?

– Какие заморочки могут быть у простого пекаря с фабрики? Не было у нее ничего.

– А по мужской линии? Она довольно симпатичная женщина, мог быть какой-нибудь горячий воздыхатель? Чересчур горячий?

– Я бы знал. Галя любила меня.

– А где вы познакомились?

– Случайно, на одной вечеринке, у ее подруги. Примерно год назад. Боже мой, за что же ее? За что?

– Не знаем. Может, ограбить хотели. Она стала сопротивляться, ну и…

– Да, Галя могла. У нее очень гордый характер.

Вернулся Таничев.

– Там прокуратура приехала. Серега, сходи, объясни им, что к чему.

– Вы останетесь жить здесь, Андрей?

Парень покачал головой.

– Нет. У меня с Леной не очень, да и вообще. Тяжело. Поеду к родителям.

– А Лена?

– Придется отправить к тетке. У Гали есть сестра на Гражданке, Других родственников нет. Скажите, вы найдете их? Найдете?

– Как повезет, старик, – тяжело вздохнув, ответил Гончаров.

Он убрал блокнотик и вышел из квартиры.

Дурак ходит по улицам. Длинноволосый клоун в малиновом балахоне и с маленькой болонкой. Он очень любит кататься на лифте. С девочками. Сумасшедший.

Глава 2

– Не, мужики, я с Белкина точно худею. Пошли с ним вчера профосмотр проходить в нашу поликлинику. Я первый осмотрелся, бумажку получил, что жив-здоров, сижу в коридоре, жду Вовчика. А двери там тоненькие, все слышно, о чем в кабинете базарят.

Врачиха Вовчику и говорит: «Молодой человек, вам бы надо обследоваться. У вас не все в порядке по мужской линии. А вы еще такой молодой. Должно быть, где-то простудились.

Вам грозит импотенция, если не принять мер».

Если бы мне такой диагноз поставили, я бы выпрыгнул из ее кабинета прямо в Мойку.

А Белкин: «Да Бог с ней, с мужской линией. Скажите, доктор, ногами-то я смогу двигать?

Скоро чемпионат ГУВД по футболу начинается!». Просекаете? Совсем двинулся.

– Казанова, не суди о людях по себе. Если человек любит играть в футбол, в этом нет ничего зазорного.

– Не, Петрович, я тоже футбол уважаю, но менять женщин на какую-то беготню по полю? Мрак. Кстати, видели телек вчера? Про маньяка нашего рассказывали. Пурги нагнали, как всегда. Если еще пара эпизодов приключится, женщины выйдут на улицы с плакатами.

Таничев закрыл стол и поднялся.

– Все, мужики, я отсыпаюсь. Если что, звоните, подойду. Паша, я тут бумаги оставил на столе. Будет время, отнеси прокурору. Он просил очень. И напомни ему насчет карточек.

– Хорошо, Петрович.

Карточки, о которых упомянул Таничев, были больной темой в отношениях между прокуратурой и милицией. Согласно установленной в Министерстве внутренних дел системе, преступление считается раскрытым не когда преступник оказывается за решеткой, а когда в информационный центр будет направлена специальная карточка, уведомляющая об этом. Карточку должен заполнять следователь.

Милицейские следователи вовремя заполняли карточки, потому что на них всегда имелись рычаги воздействия. А вот на прокурорских следователей, в производстве которых находились дела об убийствах, таких рычагов не имелось. Пардон, другое ведомство. И даже если все убийства в районе фактически были раскрыты, но карточки заполнены не были, считалось, что в районе нулевая раскрываемость. И по «шапке» в этом случае получали опера и их начальники, но не прокуратура.

Показатель по раскрываемости убийств считался основным. Доходило до того, что раскрыть преступление было легче, чем «выбить» из следователя статистическую карточку. И процентов тридцать рабочего времени уходило на «терки» с прокуратурой.

Высокое милицейское начальство стало применять старый принцип: «Бей своих». Не смог заставить следователя заполнить карточки – плохой опер. Подставляй задницу.

Опера крутились как могли. Кто-то таскал в прокуратуру водку и поил следователей, кто-то влезал в душу, кто-то сам заполнял карточки, давая следователю расписаться.

В некоторых случаях доходило до маразма. Говорят, в одном из районов опер, получив «строгача» за то, что не смог выбить карточки, пришел к следователю и заявил, что, если к вечеру тот не заполнит эти несчастные бумажки, он будет вынужден обратиться к братве. Следователь, естественно, принял это за шутку. Однако вечером, когда он шел по улице, рядом с ним остановился черный «Мерседес» с тонированными стеклами, из которого выплыли четверо ребят характерной наружности.

«Что ж, вы, товарищ, обижаете одного нашего знакомого? Мы не знаем, какие там бумажки вы не заполнили, но, если такие факты повторятся, вам придется ходить вприсядку».

При этом ребята похлопывали следователя по плечам своими громадными ладонями и очень кровожадно улыбались.

Чем закончилось дело, история умалчивает. Потому что, скорее всего, история была выдумкой доведенных до крайности оперов.

Сейчас вопрос с карточками стоял особенно остро. В Главке сменилось руководство, и показатели должны обязательно ползти вверх.

Появился Белкин. Он протянул Казанцеву бумажку и сел на свое место.

– Так, Рашидов Олег Васильевич, пара ходок, разбой и наркотики. Ну что ж, вполне мог не любить Мотылевского и пустить ему пулю в затылок. Но, к сожалению, если это он, то вряд ли мы его колонем, а? Мертвые молчат.

– В РУОПе нет на него информации.

– Это ни о чем не говорит.

Белкин раздвинул лежавшие на столе бумаги и, посмотрев на визитку под стеклом, набрал номер.

– Виктор Михайлович? Звонит Белкин. Вы уже в курсе, что ваша информация оказалась чересчур любопытной?

– Вы задержали Таблетку?

– В общем, да. Но у него случился интересный диагноз – смерть от отравления.

Передозировка одного веселого раствора. К сожалению, нам не удалось поговорить с ним по душам.

– Вы уверены, что он отравился?

– Позвоните в морг врачу, производившему вскрытие. Можете позвонить в территориальный отдел, я уверен, что материал по факту смерти бедняги уже в архиве.

Поэтому извините, Виктор Михайлович, но мы вряд ли привяжем Рашидова к убийству Мотылевского. Даже если найдем на дверях его пальцы. Надо что-нибудь еще.

Посущественней.

– Хорошо, – чуть помедлив, ответил шалимовский зам. – Хорошо, мы подумаем и перезвоним.

– Пожалуйста. – Вовчик положил трубку.

– Ну, как эрек… о Боже, реакция?

– По-моему, удивлен. Однако жаль, мы, похоже, останемся без ремонта.

Белкин извлек очередной чистый листок.

«Секретно. Экземпляр номер… Принял Белкин. Место встречи обусловлено. Агент Цыплаков. Дата.

Источник сообщает, что незадолго до смерти Вячеслав Мотылевский имел крупную ссору с неким Олегом Рашидовым по кличке Таблетка. Таблетка входит в группировку Мотылевского.

В кафе «Ромашка» Мотылевский прилюдно отстранил Рашидова от дел, обозвав его «козлом», что, по бандитским понятиям, является недопустимым. Источник не исключает, что Рашидов, будучи по натуре мстительным и неуравновешенным, мог застрелить своего бывшего шефа.

Задание. Продолжайте продолжать».

– Вовчик, ты бы дернул кого-нибудь из мотылевских бойцов. Узнать, была ли там в «Ромашке» заводочка у папы с сынком.

– Я звонил им. Правда, до нашего визита к Таблетке. Ответ, как всегда, отрицательный – «что-то не припоминаем». Про казино-бордель они тоже не припоминают. Ничего не помнят, двоечники.

– Так, может, они Таблетку и того… Шприц в вену. На всякий случай. Чтобы не гадать, он или не он. Пусть будет он.

– Сомневаюсь. Надо им со шприцами возиться, лишние подозрения вызывать. Проще в лесок или в речку.

– И то верно. Меня тут на досуге интересная мысль посетила. Если сейчас прочистить дно всех водоемов нашей Северной Венеции, то можно выловить столько «глухарей», что процент раскрываемости будет со знаком минус. Или вообще превратится в иррациональное число.

– Ничего подобного, товарищ математик. Наших ухарей-оперов ничем не удивишь. Процент останется тем же. То есть намеченным наверху. Все утонули сами. Сами.

– А если гиря на ногах?

– А то у нас самоубийц мало?

– А если полчерепа снесено?

– Упал с моста, по пути зацепив сваю.

– Хорошо, а нож в спине?

– Грибов объелся. Пошел ты подальше, выбрал тему. Когда найдем, тогда и будем думать.

– Да, господа, – вступил Гончаров. – Слышал бы вас кто посторонний… Точно, чокнутые.

– Да ладно. Вон я тут в соседний район ездил, в убойную. Во где мастера. В парке нашли скелетированный труп. Скелетированный, но с ножевыми ранениями. Вечный «глухарь». Одежда уже сгнила. Но ребята фантазией не обижены. «Давайте, – говорят, – ему форму оденем военную сороковых годов и на войну спишем». Полная чернуха.

– Ну и как, списали?

– Без понятия, но я не удивлюсь, если да. А что делать? Нормальные ребята вынуждены заниматься такими вот фокусами. Кио такое во сне не снилось.

– Система…

Высокий спор прервал телефонный звонок.

– Гончарова. Паша? Дежурный Королев. Сейчас позвонили из Центрального района. К ним пришел мужик и сказал, что это он порезал всех наших женщин. Я уже позвонил в группу по его поимке, они машину отправили за ним. Вы давайте тоже подключайтесь.

– Понял. Спасибо, Григорич.

– Да не за что.

Паша довольно потер ладони:

– Маньяк с повинной пришел. Наверное, после вчерашней передачи по телеку. Я помчался в группу. Его сейчас подвезут, послушаю, что толкует наш красавец.

– Позвони, как там.

– Если у них найдется телефон.

Паша, на ходу рассовывая по карманам блокнот, зажигалку, сигареты, покинул кабинет.

Через двадцать минут он был в территориальном отделе.

***

Лариса вышла из переполненного троллейбуса и одернула помятую юбку. Бардак, «час пик» давно закончился, а доехать до дома еще труднее. Сегодня отменили две лекции.

Маленький праздник. Родителей дома нет. Она договорилась с ребятами, что вырвется из института пораньше, наведет порядок, что-нибудь приготовит на скорую руку, и они устроят сабантуйчик.

Витька наверняка подарит ей цветы. Она призналась себе, что согласилась на этот сабантуйчик только из-за него. Витька такой смешной. Недавно он притащил в институт живую ящерицу и выпустил ее на лекции по начерталке. Пацан. Лариса знала, что по Витьке сохнут как минимум с десяток ее сокурсниц. И конечно, ей было хорошо от того, что он только ей уделяет внимание. Интересно, какую хохмочку он выкинет сегодня?

Лариса быстро пробежалась по расположенным вдоль остановки ларькам с продуктами, прикупила на оставленные матерью деньги овощей, колбасы и хлеба.

Спиртное и сладкое привезут ребята. На минуточку она остановилась у столбика из кассет. У нее ничего нет из музыкалки, а сабантуйчик без танцев

– это посиделки пенсионеров.

Лариса выбрала кассету, посчитала деньги. Как раз. Она купила сборник хитов, сунула в сумочку и быстро пошла к дому, время поджимало. До их дворика было минут десять ходьбы. Не очень удобно. Она миновала свой детский садик, пересекла еще одну улицу и направилась к девятиэтажному точечному дому.

На скамейке у подъезда никого не было. Соседские старушки выходят после четырех, когда становится немного попрохладней. А в этом году такой необычно жаркий май!

Лариса расстегнула пуговку блузки и зашла в. прохладный подъезд. Как во всех точечных домах, подъезд был просторным и хорошо проветривался ввиду наличия второго выхода.

Лифт был где-то наверху. Она нажала кнопочку, и он, громыхая, пошел вниз.

Неожиданно Лариса вздрогнула, что-то мягкое коснулось ее ног.

– Фу, Портер, фу. Извините, пожалуйста.

Девушка посмотрела вниз. Забавная белая болонка на поводке тыкалась влажным носом в ее туфли.

Лариса улыбнулась.

– Ничего.

Какая грозная кличка для такой собачки.

Молодой человек в малиновой болоньевой курточке подтянул поводок и улыбнулся Ларисе.

Она видела его впервые. В доме она жила с рождения и поэтому знала почти всех. Наверное, к кому-нибудь в гости. Симпатичный парень. Чем-то напоминает Витьку. Он, видимо, зашел следом.

Двери лифта раскрылись. Парень пропустил Ларису, затем зашел сам, резко дернув поводок. Собачка взвизгнула.

– Вам какой? – спросил он.

– Шестой.

– Мне третий. Поехали.

Лифт вздрогнул, поднялся чуть выше уровня лестничной площадки и неожиданно остановился.

Лариса удивленно взглянула на пульт управления. Парень большим пальцем держал кнопочку «стоп».

– Что-нибудь…

Досказать она не успела. Резкая боль пронзила все тело. Как будто до нее дотронулись раскаленным металлическим прутом. Она хотела закричать, но не смогла, в груди не было воздуха, поэтому изо рта вырвалось шипение.

Удар пришелся прямо в правую половину спины. Лариса смогла повернуться лицом к дверям и увидела улыбающееся лицо парня. Лицо монстра.

Она опустила глаза. На раскрытую щелочку ее блузки был направлен окровавленный нож. Лариса протянула к ножу руки, но в следующую секунду лезвие резко метнулось вперед, и девушку обдало новой болевой волной. На сей раз такой сильной, что ноги сами собой подогнулись, и она тут же упала на пол, свернувшись калачиком.

Парень отпустил кнопку «стоп» и нажал на первый этаж.

– Портер, ты опять заляпался. Мне надоело тебя мыть.

Он вышел из лифта, нечаянно поддав ногой вывалившуюся из женской сумочки кассету с хитами…

Глава 3

– Значит, ты и есть тот человек, который режет женщин и девушек в лифтах?

– Да, это я.

– И с какой целью ты совершаешь эти, как бы полегче сказать, подвиги?

– Я получаю импульсы. Я убиваю не девушек. Это посланницы ада.

– А ты кто сам?

– Избранник. Я послан освободить Землю.

– Ну и хорошо. Миссия вполне ответственная и почетная. Давай теперь займемся конкретикой. Сколько же раз, товарищ народный избранник, ты получал импульсы?

– Семь раз.

– И ты помнишь те места, где нападал на женщин?

– Я не нападал на женщин, я выполнял миссию.

– Хорошо, хорошо, выполнял миссию.

– Да, я помню эти места.

– Ты можешь показать их?

– Могу.

– Идем дальше. Чем ты наносил удары, в смысле выполнял миссию?

– Кухонным ножом.

– Где сейчас нож?

– Я выбросил его в кусты.

– Ты помнишь, где эти кусты?

– Да, помню.

– И покажешь нам?

– Конечно.

– У тебя есть собака?

– Да.

– Какой породы?

– Болонка. Белая болонка.

– Где она – сейчас?

– Я утопил ее.

– Господи, на фига?

– Так мне велели. Я выполнил миссию. Я поразил семерых, магическое, божественное число.

– Тоже мне, Герасим с Му-Му… Значит так, сейчас поедешь с нами, покажешь, где выбросил нож. Затем те места, где ты миссию выполнял.

Хорошо.

– Паша, можно тебя на секунду? – негромко позвал Гончарова Музыкант.

Оба вышли за двери. С «избранником» остался третий опер.

– Ну что, позвоним в прокуратуру? Пускай проводят уличную. Вполне возможно, что этот «избранник» не врет. «Крышу» у него капитально заклинило. Для начала найдем нож.

– Пусть по карте покажет, где теток резал.

– Я предлагал. Он не из нашего района. Плохо ориентируется. С болонкой-то совпадает. Чего гадать? Поехали.

– Хорошо, звони в прокуратуру, я позвоню экспертам, пускай пришлют человека с видео, надо записать. Да, понятых бы еще…

– Сделаю. Сейчас выдерну пару судимых. Через час милицейский автобус с прокурорско-экспертной бригадой, понятыми и «избранником», прикованным наручниками к запястью Викулова, отъехал от 'отдела. Паша остался на базе, решив по возможности максимально раздобыть сведений о жизни сдавшегося маньяка. Он перешел в кабинет Музыканта. Последний делил его с молодым опером, недавно пришедшим из школы милиции.

Паша поздоровался с ним и попросил воспользоваться телефоном.

– Над чем страдаем? – спросил он, накручивая диск.

– Опер зло стукнул ладонью по пачке бумаг, лежащих на столе:

– Во, отечественный бизнес. У нас тут недавно мигрелы шиномонтажную мастерскую открыли. Теперь каждое утро я получаю по десятку заявлений от автомобилистов по поводу пробитых колес. Мне друг один рассказал, мигрелы пацанам по штуке отстегивают, а те ночью колесики шилом или ножичком протыкают. Идиоты. Пацана, если постовые и задержат, все равно не привлечешь, только подзатыльник подаришь. А мигрелы, естественно, клешнями разводят «Извыны, дарагой, какие калеса?».

– Да, – усмехнулся Паша, – это по-нашему. Как у Жванецкого. Чтобы холодильники ломились от яств, надо покупать маленькие холодильники. А что делать? Ты вот себя на их место поставь. – Паша положил трубку, линия была занята. – Колеса водители не так уж часто протыкают. И если просто сидеть и ждать клиентов, бизнес засохнет. А мигрелы тоже кушать хотят. Брось ты, по сравнению со строителями «пирамид» или бандитскими «папами» они святые люди.

– Мне от их святости не легче. Целыми днями сижу и списываю в архив эти сраные колеса. А у меня «земля» тяжелая, одни грабежи. Когда ими заниматься?

Паша не стал больше убеждать молодого коллегу и вновь принялся накручивать диск телефона.

Автобус с «избранником» и его почетным конвоем вернулся через час. Серега ввалился в кабинет, рухнул на стул, чуть было не сломав его, и зло пробасил:

– Ну, мудила…

– Нашли нож? – полюбопытствовал Гончаров.

– Какое… Сначала на Гражданку потащились, мол, там кусты растут. Приползли, говорим, показывай, где перо. Этот козлина-«избранник» вдруг вспоминает, что кусты не здесь, а на Канонерском острове. Ни фига себе разница. Ладно, поехали. А там он начинает петь, что кусты в Купчино. На нас уже понятые как-то нехорошо смотрят. Я тогда отвел этого маньяка в сторонку и спрашиваю, так, слегонца: «Слушай, депутат Балтики, а ты, часом, не свистишь? Может, не стоит в Купчино ехать?». А он как заржет и говорит: «Стоит, стоит, я так люблю кататься на машинке». Ну, я…

– Он жив?

– Жив. В общем… Ох, дежурный сейчас психушку вызывает. Я подозреваю, что «избранник» вчера телек посмотрел.

– Да, я замечал: как о крупном происшествии объявят, так на другой день всякие «избранники», как тараканы, ползут сдаваться. Этот, наверное, из той же стаи.

– Да уж.

Затрещал местный телефон. Музыкант снял трубку и вяло ответил:

– Слушаю, Коля.

Через минуту он так врезал трубкой по аппарату, что пластмасса разлетелась по всем углам комнаты.

– Спокойнее, Серега.

– Сука! Он подрезал еще двоих. В том же районе.

– Живы?

– Да. Обе в больнице. Одна студентка, вторая безработная.

– Может, не он?

– Опять малиновая куртка и болонка. Я поехал в больницу, попробую поговорить с девушками.

– Давай поделимся, быстрее будет. Я к студентке, ты ко второй.

– Хорошо, только, Паша, поподробнее.

– Не учи.

Паша проверил, на месте ли его блокнотик, и вместе с Музыкантом отправился в дежурку выяснять, в каких больницах находятся раненые.

«Секретно. Экземпляр номер…

Место встречи обусловлено.

Агент Цыплаков. Дата.

Задание. Вам необходимо установить личность неизвестного, совершающего нападение на женщин в лифтах. Его приметы: возраст 20-23, среднего роста, длинные черные волосы, одевается в малиновую куртку и черные брюки. Ходит с белой болонкой.

Задание дал Белкин».

Студентка была в сознании. Изрядно поругавшись с врачами реанимации, облачившись в бахилы и малостерильный халат, Паша проник в послеоперационную.

Стараясь не зацепить капельницы, шланги и прочую медицинскую технику, он взял табуретку и подсел к девушке.

– Лариса, да?

– Да, – полушепотом ответила она.

– Ты шибко не переживай. Я говорил с врачами, ничего серьезного, через недельку будешь бегать, как пионерка. Давай так, я буду рассказывать, а ты добавляй или исправляй, если я что напутаю. Идет?

– Лариса чуть заметно кивнула.

– Это случилось где-то в районе часа дня, да? Хорошо. Ты возвращалась домой, шла с остановки, верно?

– Да.

– Он зашел следом. Молодой парень, длинные черные волосы, малиновая куртка и белая собачка.

– Вы, вы его поймали?

Паша покачал головой.

– Ты не первая, к сожалению… Вот, взгляни, похож?

Паша поднес к глазам студентки небольшой листок с композиционным портретом маньяка, составленным со слов других потерпевших.

– Да, похож. Хотя я плохо запомнила. Все случилось очень быстро.

– Он что-нибудь говорил?

– Спросил, какой этаж.

– И все?

– Да, больше ничего.

– Он что-нибудь забрал у тебя? Золото, деньги?

– Нет, когда меня выносили, санитар отдал сумочку соседке.

– Ты не заметила ничего необычного в его поведении или внешности?

– Необычного? Вы считаете, что просто так ударить ножом человека – это обычно?

– Не лови меня на ошибках, я плохо владею русским.

– Он был очень спокойным. Он не был взволнован.

– Да, обычно при таких делах сильно потеют ноги.

Девушка закрыла глаза.

Паша понял, что шутки в данном учреждении неуместны.

– Вот еще, – проговорила Лариса, не открывая глаз. – Он назвал свою сучку. У нее такая необычная кличка.

– Какая? – Паша наклонился поближе к студентке.

– Портер…

***

– Надо дать повторное объявление по телеку и поместить фоторобот в газетах.

Внешность он не изменяет.

– Значит, он не видел первую трансляцию. Если же он срисует свою физиономию в газете или на экране, затихарится.

– И, тем не менее, это лучше, нежели оформлять трупы.

– Да, всяких мудаков я навидался – и насильников, и грабителей, – но чтоб просто так мочить баб?!

– Откуда мы знаем, просто или не просто? Может, он кончает в штаны, когда режет? Лет десять назад по Невскому гулял один придурок и протыкал шилом женские попки. Кайф ловил, как будто шарики воздушные хлопал.

– Его поймали?

– Поймали. После того как половину гуляющих по Невскому составили переодетые менты. В то время это можно было позволить, вал не тот, что сейчас. Если б наш придурок родился лет на десять пораньше, его давно бы взяли. Под каждым кустом засада бы сидела.

Паша выкинул в форточку окурок. Буквально через мгновение из-за окна послышалась чья-то ругань. Гончаров вернулся к столу.

– Его болонку зовут Портер. Это сорт пива. Может, он имел отношение к пиву? Работает на каком-нибудь пивоваренном заводе или раньше работал, а?

– Толку-то? У нас четыре или пять заводов. Это нереально.

– Все равно ничего лучше нет. Пускай хлопцы, вместо того чтоб на остановках впустую торчать, берут фотороботы и едут по заводам. За два дня справятся. Вдруг кто опознает?

– Ладно, подкинем идейку. Да, кстати, тебе тут из прокуратуры следак звонил. Что-то хочет разузнать по поводу той, которую насмерть. Просил перезвонить, как объявишься.

Паша переставил телефон поближе к себе и набрал номер.

– Здорово, Семеныч. Гончаров. Тебя уже обрадовали еще парочкой эпизодов?

– Да, слышал.

– Чего хотел?

– У нас тут в коридоре сидит одна дамочка. Подруга той, убитой. Говорит, что кое-какие ее вещи сейчас в квартире потерпевшей. Ключи от квартиры у меня. Дочку забрала к.

Себе сестра убитой, но ключи я им не отдал, пускай побыстрей оформляют опекунство.

Разрешил взять детские вещи и одежду для похорон. Дверь там опечатана.

– А сожитель?

– Я его выгнал. Он там не прописан, поэтому пускай к себе во Всеволожск едет.

– Ну, и чего ты хочешь?

– Я сейчас дам женщине ключи, она заедет за тобой в отдел, и вы сходите. Дом у вас под боком.

– Очень интересное занятие.

– Не канючь. Я тебе одну интересную вещь сообщу взамен.

– Ну?

– Помнишь пушку, которую вы у стрелка по собакам нашли?

– Само собой.

– В ноябре прошлого года в Выборгском районе из нее стреляли во время налета на квартиру. Тяжело ранили хозяина.

– А этот что говорит?

– Пока ничего. Он все ходатайства пишет. «Я отказываюсь давать показания в связи с плохим самочувствием. Улучшению самочувствия может способствовать встреча с адвокатом один на один». И так далее.

– Ладно, я перезвоню выборгским операм, Пускай из него жилы тянут. Сделают опознание, пальчики проверят. Никуда не денется. Главное, что он упакован, а в «Крестах» не шибко покуражишься. Ты лучше пару карточек скинь, с прошлого месяца обещаешь. А то я свою «крышу» попрошу, они тебе «стрелочку» быстро забьют…

– Хорошо. Где тебя найти?

– Седьмой кабинет. У Музыканта.

– Я ее направляю. Жди.

Паша повесил трубку.

Музыкант порылся в карманах висевшей на спинке стула куртки, достал кошелек, открыл его и, вздохнув, убрал на место.

– Паш, одолжишь? Хоть червонец, до получки.

Паша вынул из брюк бумажник и протянул Сереге десять тысяч.

– Слышь, Серега, это правда, что ты карасей ловишь, когда «бабок» не хватает?

Музыкант сердито нахмурился:

– Вранье. Увидели один раз с удочками, теперь пускают сплетни. Что мне, одолжить не у кого?

– Тебе не надоело на «земле»? Сколько ты уже в отделе?! Лет шесть?

– Семь.

– Переходи к нам. У нас вакансия. Хватит с колесами и паспортами ковыряться.

Музыкант не ответил. Он открыл свой взлохмаченный телефонный блокнотик и начал кому-то названивать.

Глава 4

Паша сорвал бумажные бирки с замочных скважин и открыл дверь.

– Заходите, Людмила Ивановна.

Женщина сняла туфли, прошла в комнату и села на диван.

Гончаров при посещении чужих квартир ботинок не снимал. Потому что в некоторых квартирах было грязнее, чем на улице, особенно если в них мочились на пол. Носки потом не отстирывались никаким «Тиксом».

Людмила Ивановна была ровесницей погибшей. Она пояснила, что познакомилась с Галей еще в техникуме, то есть лет двадцать назад. После окончания учебы их служба не прерывалась до последних дней. Она бьиа свидетельницей на Галиной свадьбе, потом крестной матерью Алены.

Паша безразлично кивал, пока она рассказывала кусочки своей биографии. Он не спрашивал ее ни о чем, его мало интересовала история чужих для него отношений.

– Простите, можно я немного посижу? Мне не очень хорошо. Знаете, я не могу представить, что не услышу больше Галин голос.

Паша опять безразлично кивнул.

– Бога ради.

Лариса Ивановна продолжала:

– У меня много связано с этой квартирой. Ведь может так получиться, что я здесь в последний раз.

– Почему? Дочка же осталась?

– Да, конечно, но Леночка же не будет жить одна. А с Галиной сестрой у меня не очень…

Ужас, как все быстро, сначала Сережа, потом Галя…

– А этот, ее нынешний муж?

– Я немного не понимала Галю. Любовью там, конечно, и не пахло. Мне кажется, она просто боялась остаться одна.

– Это у вас она познакомилась с ним?

– Да, у меня. Он, в общем-то, случайно зашел. Хотя чаще всего люди находят друг друга именно таким образом.

Паше показалось, что в последних словах Людмилы Ивановны прозвучала потаенная зависть.

– Вы не спешите, молодой человек? Я побуду еще немного?

Паша спешил, но торопить женщину не стал.

Он присел на стул и тоже начал рассматривать комнату. Обычная обстановка обычной квартиры. Ему почему-то вспомнились слова Петровича, что никто сейчас не застрахован от криминала – ни президент банка, ни рабочий жилконторы.

На мебельной стенке, выстроившись в ряд, стояли забавные меховые игрушки.

Игрушки были действительно необычны, Паша никогда не видел таких в магазинах.

Как бы прочитав мысли Гончарова, женщина поднялась с дивана и подошла к игрушкам.

– Это Галя сама шила. Правда, здорово? Она очень любила это занятие. Сначала шила для Леночки, потом просто так.

С минуту посмотрев на игрушки, Людмила Ивановна направилась во вторую комнату.

Паша на всякий случай двинулся следом.

– Это Леночкина комната. Смотрите, это она вместе с Сережей. Совсем маленькая.

Женщина подошла к детскому письменному столу и взяла в руки фотографию в рамке.

– Хорошенькая девочка.

– Да, ничего.

Людмила Ивановна обвела взглядом комнату и, тяжело вздохнув, вернулась в гостиную.

Паша украдкой взглянул на часы. Женщина заметила его движение.

– Да, да, я иду, извините. У Галочки должен быть мой фотоаппарат, она брала у меня, когда в отпуск ездила. Еще набор посуды… Она отмечала сорокалетие Сережи, было много народа.

– Вы знаете, где лежат вещи?

– Фотоаппарат, наверное, здесь. – Людмила Ивановна открыла бар и достала «мыльницу» «Кодак». – Если вы сомневаетесь, я могу принести паспорт на него.

– Верю, верю. – Паша еще раз взглянул на часы.

– Сервиз тут, в шкафу.

– Пожалуйста.

Людмила Ивановна извлекла из платяного шкафа картонную коробку и стала засовывать ее в полиэтиленовый пакет.

– Я помогу, – перехватил коробку Гончаров. Засовывая сервиз в пакет, он ненароком коснулся руки Людмилы Ивановны. Она заметно дрожала.

– Что с вами?

– Извините, нервы… Галочка…

Женщина заплакала.

Паша понял, что уйдут они из квартиры нескоро, и мысленно поблагодарил Семеныча.

– Идем, идем, извините…

Подруга прошла в прихожую, где наделю туфли. Затем, вытерев слезы, она взяла пакет и произнесла:

– Спасибо. Извините еще раз. Я готова.

Паша согласно кивнул и вышел из квартиры. Пытаясь справиться с незнакомым замком, никак не желающим закрываться, Паша украдкой бросил взгляд на ожидавшую женщину. Людмила Ивановна сильно побледнела и кусала свои пухлые пунцовые губы.

***

– Представляешь, Костик, какая у них была любовь? Первое, что увидели археологи, открыв саркофаг, был засохший букетик незабудок. Среди золота, украшений, несметного богатства. Она положила цветы последней, и даже через столько лет они не рассыпались в прах и не истлели.

Казанова, выбросив окурок сигареты в Неву, согласно кивнул:

– Любовь – не картошка.

Как это ни парадоксально звучало, Костик, оказывается, очень давно не гулял с девушкой. «Гулял» – это от слова «прогуливаться». Обычно он не тратил драгоценное время на принятые условности типа ухаживаний, вечерних вздохов под луной и прочих кино-книжных глупостей. Он прямо и открыто говорил очередной своей знакомой, чего он от нее хочет. И, как правило, отказа не получал. Действовали какие-то тайные чары, заложенные в него Матерью Природой. Вроде гипноза.

Поэтому, гуляя сейчас с Ирочкой, он чувствовал себя несколько скованно.

– У нас тут тоже одна история была. С саркофагом. Забавный случай.Костик взял Ирочку под руку. – Получил один лейтенант очередное звание и решил по этому поводу вмазать со своими собратьями-ментами. Обычай такой звездочки обмывать. Святое дело. Обмывали втроем, и очень сильно. Так сильно наотмечались, что новоиспеченный старлей самостоятельно двигаться уже не мог. Но у нас есть еще одно правило – сам погибай… ну, дальше ты знаешь.

Взяли двое еще державшихся на ногах третьего и потащили домой, благо жил он рядом с отделом. Все бы хорошо, но во дворе бедняги оказался не закрытым люк. Куда старший лейтенант в темноте и угодил. Эти стоят мамочки, кореш сквозь землю провалился. Потом дошло. Стали звать: «Шура, Шура…». А Шура башкой стукнулся и в нокаут ушел.

Ребята, к их чести, бедолагу в люке не оставили. Кое-как достали. Повезло, что люк с лесенкой был. Притащили старлея домой, открыли двери, положили на диван. В квартире никого, жена где-то задерживается. Шура, извиняюсь за столь неблагозвучную подробность, начал блевать. Все еще не приходя в сознание. Ребята и тут не оставили друга в беде, дотащили до туалета, положили его буйну голову на унитаз и ушли иа квартиры, хлопнув дверью.

Шура же, проблевавшись вволю, пришел в сознание. Последние его связные воспоминания относились к тому моменту, как он провалился в люк. И что же он видит, очнувшись в туалете? Он ничего не видит, потому что друзья, экономя электроэнергию, выключили свет. Зато слышит журчание воды в трубах. И шестым чувством понимает, что он еще в люке. Караул! Надо выбираться. Он взбирается на унитаз и пытается дотянуться до свободы. АН Фиг. Потолок.

Шура, естественно, думает, что какие-то уроды задвинули крышку. Все, саркофаг.

Обмыли звездочки. Замуровали живьем в люке.

Начинает старший лейтенант орать и вопить, стоя на унитазе и постукивая ручонками по потолку.

В этот момент зажигается свет, и в туалет заходит жена бедняги. И знаешь, что спросил Шура, увидев супругу?

– Что?

– «Мариша, а ты что, тоже в люк провалилась?»

Ирочка рассмеялась.

– Если честно, скорее всего, эта история не имела места в жизни, просто вспомнилась, когда ты заговорила про саркофаг.

Они свернули с набережной, решив пройти к станции метро дворами. Время приближалось к полуночи, и хотелось успеть до закрытия подземки.

– Красивый двор, – подметила Ирина.

– Да, ничего.

– Сейчас таких не строят.

– Не до того, людям жить негде.

На скамейке, под роскошным деревом, заседала небольшая компания неблагородного происхождения и воспитания. Мат был слышен во всех соседских дворах.

– Пошли быстрее, – шепнула Ирина.

Костик не возражал. Слишком часто по утрам, рассматривая сводки, он узнавал о жутких и диких происшествиях, случавшихся на улицах города. »…Группой подростков избит гражданин такой-то; с открытой черепно-мозговой травмой он доставлен в больницу, где, не приходя в сознание, скончался…» »…Без видимых причин избит группой неизвестных гр. такой-то. Диагноз – разрыв печени, перелом трех ребер, ушиб головного мозга. Состояние крайней тяжести…»

«Бакланы». Обкурившиеся своей дури или перепившие керосина. Казанова ненавидел «бакланов».

Их все же заметили. Один отделился от компании и догнал.

– Мужик, штучку не одолжишь? Пивка бы.

Товарищу было лет восемнадцать, но его еще не повзрослевшее лицо с козлиной бородкой не сочеталось с крепко сбитой, накачанной в зале фигурой. Жилетка, надетая на голое тело, подчеркивала достоинства комплекции. Это Казанцев выглядел по сравнению с ним подростком.

– Не одолжу. Пиво вредно для печени.

– Я не просек, мужик! Ты что, залу…ся?

Дальше понесся малоприятный «базар».

– Товарищ, мы тебя трогали? – как можно спокойнее ответил Костик, наблюдая, как еще четверо отделились от скамейки и дружно направились в их сторону.

Он взял Ирину под руку и пошел к выходу со двора.

– Э, погоди-ка, мужик, давай побазарим. Успеешь еще своей телке сунуть.

Костик повернулся.

– Чего пялишься, убогий? «Очко» заиграло? Сейчас зафиксируем.

– Валера, клиент что-то не понимает?

– Клиент жадный.

– Зато девочка у него ничего.

Ирина прижалась к Казанцеву.

Всем было до двадцатника, и все были пьяны. Но главное, они были в стае.

– Ну что, куколка, может, посидишь лучше с нами?

– Смотри, как прилипла.

Ирина прошептала:

– Ребята, ну, пожалуйста… Что вам надо?

В отличие от древнеегипетского, язык современности не отличался изысканностью выражений.

– Отвалите, мужики, – не двигаясь с места, произнес Казанцев.

– Сначала ты дашь нам закурить, – Валерик пустил струю дыма в лицо опера и небрежно похлопал своей здоровенной рукой по его щеке.

– Хорошо, держи… – Костик достал пачку «Космоса».

Парень презрительно усмехнулся. Хилятик.

Однако то, что произошло в следующую секунду, заставило его немного протрезветь.

«Хилятик» резко сунул правую руку куда-то за спину, и через мгновение в лоб Валерику был нацелен черный ствол со вставленной в дуло сигаретой.

– Ну, держи, держи…

Тем не менее, винно-водочные пары еще заглушали всякий страх, и отступать от задуманного плана очень не хотелось. Что за на фиг?

– Он у тебя пистонами заряжен или спичками?

Парень протянул руку к пистолету, но тут же отдернул, потому что из дула вырвался столб пламени, и грохот выстрела заставил присесть. Где-то за спиной послышался звон разбитого стекла.

– Второй влетит в башку. – Костик опустил пистолет до уровня лба собеседника.

– А это тебе за «девочку». – Удар в пах согнул Валерика в поясе.

Кто-то из парней попытался приблизиться, однако Казанова резко развернул руку.

– Стоять, «бакланы»! Не дай Бог… А теперь быстро по норам, крысы, и если еще раз я увижу вас в этом дворе, перещелкаю по очереди.

Ирина неожиданно закричала. Казанцев вздрогнул и повернулся к ней, что в подобной ситуации было весьма неблагоразумным поступком.

Один из парней, согнувшись, прыгнул на опера. Ввиду большой разницы в весе Костя не смог удержаться на ногах и покатился на газон, не выронив при этом пистолет. Тут же он получил сильный удар туфлей в правую половину живота. На мгновение он поднял глаза и увидел надвигающуюся на него огромную тень.

Костик выставил перед собой показавшийся ему неимоверно тяжелым пистолет и нажал на гашетку…

Глава 5

Таничев вернулся с устроенной сходки в РУВД необычно рано.

– Твою три-господа-бога-душу-мать! Казанова человека подстрелил. Только этого не хватало.

– Где? – Белкин с Гончаровым задали вопрос одновременно.

– В центре. С девкой гулял, какие-то орлы прицепились.

– Насмерть?

– Да нет, ерунда, ляжку прострелил. Все равно черта с два отпишешься. Туда группу ночью вызывали.

– А Казанова где?

– В местном отделе. Я сейчас туда рву. А то никто ничего толком не знает.

– Ты один едешь?

– С начальством. Вы тут, мужики, дурью не майтесь, надо поднять что-нибудь.

– Ты брякни оттуда.

– Лады.

Таничев сгреб со стола все бумаги, сунул их в ящик и вышел из кабинета.

– Туфта какая-то, – проговорил Гончаров. – Казанова спокойный, как танк, это умудриться надо заставить его вытащить «ствол».

– Плохо, если он под газом был. Вылетит из ментуры.

– Да лишь бы не посадили, а работу найдем.

– Я схожу в дежурку, узнаю поподробнее.

– Давай.

Вовчик вышел вслед за Таничевым.

Паша вылез из-за стола и начал нервно расхаживать по кабинету. Действительно, никто из нас не застрахован от криминала.

Он, конечно, не знал, что там с Костиком приключилось, но предполагал, что, если б тот был без оружия, дело могло бы закончиться куда плачевней.

Всеобщая мозговая недостаточность в острой форме. Общество маньяков, бандитов и «бакланов». Без намеков на хотя бы временную остановку.

Паша подошел к столу Петровича. У Таничева под стеклом лежал тетрадный листок с тремя словами, написанными красным фломастером: «НИКОМУ НЕ ВЕРЫ».

Петрович как-то говорил, что эта бумажка заменяет ему все ведомственные приказы и инструкции, все кодексы и своды законов, все учебники и все бестолковые речи начальства на оперативных совещаниях. Всякий раз, когда он слушал расстилавшегося перед ним травой собеседника и уже готов был поверить его стуку кулаками в грудную клетку, он смотрел под стекло и, читая надпись, покачивал головой: «Извини, приятель, ты меня не убедил».

Порой это действительно помогало. Попадались такие артисты, до мастерства которых очень далеко звездам нашего экрана. Трудно не поверить. Невозможно не поверить. И даже хочется посочувствовать, понять и помочь. АН нет – «НИКОМУ НЕ ВЕРЫ».

Паша не до конца принимал этот девиз, полагая, что хоть кому-то надо верить. Зато он разделял другое правило Таничева: «Ничего не происходит просто так». Любому, даже самому пустяшному событию должно найтись хоть какое-то объяснение. Кусочки мозаики, собранные вместе, должны образовывать цельное полотно. И если какой-нибудь кусочек выпадает, надо искать этому разумное объяснение. Чудеса бывают только в снах и сказках.

Паша вспомнил вчерашний день. Что-то выпадало из мозаики, что-то не находило объяснения, что-то не давало покоя. Может, бледное лицо Ларисы Ивановны, может, ее губы, может, сам визит в квартиру Галины. Так ли нужен на второй день после смерти лучшей подруги забытый фотоаппарат и столовый сервиз? Да, это выпадает. Это не объясняется обычной, житейской логикой. Здесь не надо быть Перри Мейсоном.

Паша сел за стол Таничева и уставился на три слова: «НИКОМУ НЕ ВЕРЫ». Первое и последнее правило. Никому не верь, никому… Он закрыл глаза.

«Можно я посижу немного, мне очень плохо… Я не могу представить, что больше не услышу ее голоса… У меня много связано с этой квартирой, ведь может так получиться, что я здесь в последний раз… Это Галя шила. Правда, здорово? Она очень любила это занятие. Сначала шила для Леночки, потом просто так…»

«Она очень любила это занятие…»

Бледное лицо, явное расстройство…

«Я здесь в последний раз…»

Паша тряхнул головой. Мозаика…

Через секунду он уже лихорадочно листал верный блокнотик, пытаясь найти нужную страницу.

Никому не верь, никому не верь, никому не верь…

***

– Леночка, я понимаю, тебе очень тяжело, я не могу представить себя на твоем месте, хотя уже взрослый и многое повидал. И все-таки давай еще раз все рассмотрим, как взрослые люди. Мы делаем это, чтобы поймать…

Окончание фразы Паша договаривать не стал. Слово «убийца» режет слух при общении с детьми.

Девочка сидела на том месте, где вчера сидела Людмила Ивановна, и, наверное, не понимала, чего от нее добиваются. Паша и сам не мог до конца понять, чего же он добивается. Каким-то образом объяснить несколько нелогичное вчерашнее событие.

Хотя, может, это только ему кажется, что оно нелогично. Любой другой, выслушав Пашу, покрутил бы пальцем у виска. Сестра Галины стояла возле дверей и раздраженно смотрела на Гончарова. Что он хочет от ребенка? Девочке и без того тяжело…

– Леночка, сосредоточься. Посмотри еще раз… Все ли в порядке в комнате, все ли так, как всегда? Ты ведь живешь здесь. Что-то необычное сразу бросится в глаза. Не волнуйся, мы никуда не спешим. Ну?

Девочка сидела, как в школе за партой, положив руки на колени, послушно слушая учителя.

– Нет, я ничего не вижу.

Паша выпрямился: «Черт, „пустышку“ тяну».

Никому не верь…

– Леночка, это твои игрушки? Я слышал, мама их сама шила. Очень красивые…

Девочка перевела глаза на сервант, а затем повернулась к женщине.

– Тетя Дня, кто-то забрал моего клоуна. Моего любимого клоуна…

Ребенок неожиданно громко заплакал:

– Где мой клоун? Он был там, рядом с мишкой.

Леночка вскочила с дивана и подбежала к женщине, уткнулась лицом в ее платье.

– Отдайте мне Сеньку! Отдайте!

– Леночка, он найдется, наверное, мама убрала его…

– Он все время стоял здесь… Мама не могла убрать его…

Плач девочки перешел в настоящую истерику.

Тетя Аня бросила еще один осуждающий взгляд на стоявшего посреди комнаты Гончарова.

– Делать вам нечего…

– Скажите, вы, случаем, не знаете, на какой фабрике работала Галя?

– Конечно, знаю. На «Маяке».

– Еще один вопрос. Может, очень несуразный. У вас, а точнее – у Гали, есть знакомые сотрудники милиции? Мужья подруг, братья там, не знаю кто еще.

Тетя Аня покачала головой:

– Не слышала.

– Ладненько. Пойдемте. Леночка, мы обязательно найдем твоего клоуна. Как его звать?

Кажется, Сенька? А во что он был одет?

Девочка немного успокоилась и потерла глаза:

– В такой красный пиджачок с заплатками и зеленые штаны. Тоже с заплатками. А на ногах туфельки с шариками.

– Завтра я привезу тебе твоего клоуна.

– Правда?

– Спрашиваешь.

– Я буду ждать. Я сейчас у тети Ани живу. Вы знаете ее дом?

– Ну, я же как-то нашел вас. Пойдемте, Анна Григорьевна, я спешу. Ключи будут в прокуратуре.

Паша выпустил тетю Аню и Леночку, закрыл уже знакомый замок и, не став опечатывать двери, сбежал вниз по лестнице.

Истина, еще вчера казавшаяся бесконечно расплывчатой, потихоньку начала принимать видимые очертания.

***

Посетив кондитерскую фабрику, Паша перекусил в пышечной и вновь отправился в микрорайон, где жила Галина.

Не без труда отыскав кооперативную автостоянку, он зашел в дирекцию, размещавшуюся в кирпичном домике-скворечнике на бетонных сваях.

Полная женщина, сидевшая за столом, по-видимому, бухгалтер, выслушав Гончарова, отрицательно покачала головой:

– Мне кажется, со сторожами говорить бесполезно. Через ворота проезжают десятки машин, и запомнить время прибытия каждой нереально. Тем более, что никто и не засекает. Зачем?

– Я с вами совершенно согласен. Я так хотел, на всякий случай.

– Погодите, молодой человек. – Женщина повернулась к дисплею компьютера.

– Я, похоже, все-таки смогу вам помочь, но только если у вашего человека есть магнитная карта.

– Да. – Паша начал хлопать по карманам в поисках своего блокнотика. – У него есть магнитная карта.

– Тогда посмотрим. Дело в том, что у нас большая часть гаражей переведена на магнитные карты. Это гораздо удобнее – не надо возиться с пропусками, не надо выбивать плату с должников. Ворота просто не откроются, если имеются задолженности по взносам, да и сторожам проще. У нас раньше были угоны, сейчас нет.

– Это трогает. А время здесь при чем?

– В компьютере есть все – данные машины, данные хозяина вплоть до серии и номера его паспорта и водительского удостоверения, его взносы в кооператив. Плюс то, что вас интересует. При въезде-выезде машины фиксируется время и поступает на компьютер.

Эти сведения хранятся всего десять дней, затем автоматически стираются из памяти.

– Лихо! – потер руки Паша. – Заведу, пожалуй, себе такой же, чтоб потом вспоминать минувшие дни.

– Десять дней еще не прошло?

– Слава Богу, нет.

– Давайте данные машины и дату.

Гончаров протянул блокнотик, в который он педантично переписал всю информацию о сожителе Галины.

Бухгалтер начала щелкать кнопочками.

– Вам повезло. Записывайте.

Паша перегнулся через стойку, посмотрел на дисплей и ухмыльнулся. «Никому не верь!» Даже если все очевидно и бесспорно.

– Скажите, пожалуйста, а данные о судимости ваша машина предоставить не может?

– Нет, – усмехнулась бухгалтер. – Но, в принципе, будь у меня модем и код допуска – пожалуйста.

Паша вытянул подбородок.

– Какая хорошая машинка. А скажите, к примеру, можно ли вытащить из какого-нибудь американского банка круглую сумму и перевести на ваш счет?

– Думаю, что это вполне реально. Тут один хакер ко мне клинья подбивает. Кандидат наук, а нынче БОМЖ. Живет у нас в пустующем гараже. Все пороги уже обил – дай поиграть, да дай. Но я его отваживаю. Ведь действительно. переведет на наш кооператив валюту из Национального банка Америки, потом ведь не оправдаешься.

Паша вылез из «скворечника», спустился по лесенке и вновь пошел в знакомый двор.

Он остановился возле подъезда, где жила Галина, и осмотрелся, пытаясь вспомнить маршрут убийцы. Наконец он увидел проходной подъезд, где исчез парень, и направился туда.

Подъезд отличался той нередкой особенностью наших домов, которая называется «А год назад у нас был дворник». Прикосновения волшебной метлы бетонный пол не ощущал месяцами.

Мусоропровод, куда скидывался не только хлам, но и пищевые отходы, благоухал, как сортир очкового типа. Гончаров осторожно миновал двери помойки, на верхнем торце которых примостилась впечатляющих размеров крыса, и, миновав узкий коридор, оказался на противоположной стороне дома. Набрав в легкие свежего воздуха, он снова вернулся в подъезд, погрузившись в «сладостный» аромат.

Вход в подвал был прикрыт металлической решеткой. Паша дернул на.весной замок и убедился, что тот не содержит внутри никакого закрывающею механизма к такая вещь, как ключ, здесь абсолютно лишняя деталь.

Толкнув решетку, он спустился по захламленной мусором лестнице вниз. К аромату мусоропровода добавился запах кошачьей мочи и затухшей воды. Однако эта адская смесь не очень смутила Пашу. Они столько раз выезжали на трупы БОМЖей, обитавших в таких вот норах, что выработали иммунитет против любой вони.

Он нашел выключатель и щелкнул тумблером. Удивительно, но в подвале зажглась лампочка. Пол был песчаный, словно пляж на Финском заливе. Держись и загорай. С крысами за компанию. Солнца, правда, маловато.

Согнувшись, чтоб не расшибить голову, Паша пошел вдоль стены подвала, всматриваясь в «пляжный ансамбль». Голых девчонок и киосков с газировкой не наблюдалось. Только какой-то дурень наклеил на стену достаточно красочные рекламки «Китикэт» и «Херши-колы». Не иначе, о бездомных кодаках и кошечках заботился.

За изгибом водопроводной трубы-артерии Паша засек торчащее древко лопаты. Он извлек орудие труда и осмотрел его лезвие. К сожалению, кроме того, что лопатка изготовлена на радиозаводе им. Калинина, Гончаров ничего не установил.

Он присел на корточки и стан рассматривать пол-пляж под другим углом зрения, Как тому учит наука криминалистика. Здесь могут быть следы. «Следы, следы! Друг, туда не ходи, там следы, прошу, друг!!!»

Следы, может, когда и были. «Следы на песке». «Я готов целовать песок, по которому ты ходила…» Ах, как романтично! Но этот песок целовать не хотелось.

«Скажите, Холме, что это за шум?»

«Это вода спешит по трубам».

«А почему воняет дерьмом?»

«Это элементарно, Ватсон. Наклал кто-то…»

Паша, не выпрямляясь, «гусиным» шагом дотащился до самого темного угла подвала.

Грунт здесь имел несколько другой состав. К песку добавились комки земли и грязи.

Ассорти-драже. Тает во рту, а не в руках.

Разумно рассудив, что зыбучие пески в питерских подвалах – вещь невозможная, Гончаров воткнул лопату в землю-матушку и начал копать, подбадривая себя тем, что пираты водились везде, а зарытые клады не писатели выдумали.

Клад, который он увидел, поразил его настолько, что, выбросив лопату и не опасаясь разбить голову о потолок, он стремительно выскочил из подвала на лестницу и начал хватать ртом спертый воздух подъезда. Придя в себя, он закрыл решетку, повесил бутафорский замок и позвонил в ближайшую дверь.

– Телефон есть? Милиция!

– Пожалуйста. А чем это от вас так пахнет?

– Подвальная милиция, БОМЖей ловим.

– Давно пора, житья нет. Вон телефон.

Паша набрал номер:

– Семеныч, здоров. Достоевский-Гончаров беспокоит. У тебя адрес этой подруги, что вчера вещи забирала, имеется? Отличненько. Теперь телефон. Мерси.

Паша нажал на рычаг и набрал еще один номер.

– Людмилу Ивановну могу иметь? Очень жаль. Это из милиции… Куда?! Давно?! Чтоб вы все…

Очень коротко и ясно.

– Виноват, благодарю, – откланялся он перед хозяйкой квартиры.

– А в соседний подвал пойдете? Там тоже живут.

– Не пойдем! Сейчас везде живут. БОМЖи тоже люди, побыли бы сами пару дней без крыши над головой…

Не слушая ответных фраз, Паша вылетел из квартиры, скатился по лестничным ступенькам и помчался в территориальный отдел.

Глава 6

– Я имею удовольствие сообщить вам, что не содержащая сахарного песка жевательная резинка «Ксилит» с диролом наконец-то одобрена Министерством внутренних дел для потребления сотрудниками как единственная резинка, стимулирующая работу головного мозга и предстательной железы.

Произнеся сию сложную скороговорку, Таничев упал на свой стул.

– Ну что, Петрович?

– Плохо, Вовчик. На Казанову вешают всех собак. Не правомерное применение оружия, превышение власти, злостное хулиганство. Хорошо хоть в оскорблении президента не обвинили. Идиотизм…

– А этот, раненный, кто?

– Да никто. Обморозок местный. Его опера как облупленного знают. Бандит с примесью «баклана»… А что Казанове делать было? Я сам не знаю, как бы себя вел, будь на его месте. Пятеро на одного… А поди докажи теперь. Во-первых, этот член бритый вроде как потерпевший, во-вторых, Казанова-мент, в-третьих, не па своей территории и в нерабочее время.

– Хороший подходик. Что ж нам теперь, в нерабочее время и из дому не выходить? Да и потерпевший потерпевшему рознь. Жаль, что не в нашем районе. Здесь бы Мы быстро утрясли.

– Ты ведь глянь, он же мог свинтить, и никогда б его никто не нашел. Так нет, «скорую»

Вызвал, жгут наложил собственным ремнем, а теперь еще и крайним стал. Сполочизм, никто ментам не верит.

– Ты сам все время твердишь: «Никому не верь, никому не верь…».

– Правильно, конечно…

– Казанову хоть отпустят?

– Обешали. Материал заштамповали, местная прокуратура теперь дней десять будет голову ломать, что с ним сделать-то ли дело возбудить. то ли в архив списать.

– Лучше б второе.

– Там следак – тетка. Будем надеяться, Казанова ее обработает.

– Зачем нам вообще «стволы» дают?

– Как зачем? Чтоб на стрельбы ездить, на «Динамо». Нормативы сдавать. Я, правда, последний раз лет пять назад там был, да и то случайно.

Таничев сунул руку под мышку и убедился, что пистолет на месте.

– Достоевский где?

– Не знаю. Маньяка, наверное, ловит.

– У тебя ничего по Мотылевскому не проявилось?

– Пусто. Договорился со знакомым РУОПов-цем, завтра сгоняю к ним, перебазарю.

Может, есть что у них. Слушай, магери-то Казановы позвонили?

– Да, я соврал; что он задерживается. Ничего больше не объяснял.

Белкин захлопнул корочки. «Полиция Майами. Отдел нравов». «Простите, можно я применю оружие на поражение?.. Иначе вы ведь меня убьете». «Стреляйте, лейтенант, стреляйте. Что вы, право, как. не родной? Закон же позволяет. Огонь!»

***

Викулов оказался на месте. Выслушав Пашу, он развел руками.

– Ты ж сам знаешь, старый, как у нас с этим! Один УАЗ и «Жигуль» шефа. Шеф на Литейном совещается., а УАЗ на заявках, дежурный не даст.

– Серега, вилы…

– Да не меньжуй ты, вернется – вызовем да потолкуем.

– Сомневаюсь я, что она. вернется.

Музыкант хлопнул ладонью по коленке.

– Что за бляха.. я прямо не знаю. Хоть у бандитов «тачку» проси.

– Может, кто из ваших свою даст?

– Во Всеволожск? Не смеши.

– Не на электричке же ехать! Черт с ним, поехал бы, кабы не время…

– Хорошо, рискнем. Ну, гляди, Гончар, если «пустышку» вытянем, отдуваться будешь сам.

– Лады, Серега, давай.

Опера вышли из кабинета и направились в дежурную часть. Водитель с резервным милиционером торчали там, ожидая заявок.

– Юрик, слушай, я где-то свою папку забыл, наверное, в «тачке». Дай ключ на минутку, проверю.

Водитель, которому было лень самому выходить из отдела, достал из кармана ключи и протянул Викулову.

– Там ручка тугая, посильнее дерни.

Викулов кивнул и забрал ключи.

– Вперед, старый…

Машина-канарейка стояла прямо под окнами дежурного. Музыкант открыл двери, прыгнул на переднее сиденье, затем впустил Пашу.

– Там кнопочка под «торпедой», нажми. Секретка.

Паша быстро выполнил боевое задание.

– С Богом! Какая неожиданность, нет здесь моей папочки…

Серега запустил движок и резко врубил заднюю передачу.

УАЗик развернулся и, выпустив в атмосферу черную струю дыма, выскочил с милицейского двора на проспект.

Музыкант сплюнул в форточку:

– Ох, я с бодуна, вчера оттянулись слегонца. Тяжеловато, не протаранить бы кого.

– Да ты уж постарайся.

– Постараюсь. Этого только мне не хватало. Дежурный, наверное, уже руководству названивает. На сколько мы там зависнем?

– Откуда ж я знаю? В один конец час…

– Бензина только б хватило. Да, пахнет финиками. Накормят по самые «помидоры».

– Куда ты? «Кирпич» же!

– Это для фраеров «кирпич». Здесь большой угол срежем. Ты не воспринимай все буквально, Паша. Когда я вижу знак «Ограничение скорости» или «Обгон запрещен», для меня это означает одно – если не повезет, можно в лепешку разбиться.

– Да, тогда действительно не следует обращать внимания на эти глупые картинки.

Паша показал пальцем на знак «Ограничение скорости до двадцати километров в час».

Музыкант кивнул, сбросив скорость со ста до девяноста.

– Кстати, ты хоть посвяти в проблему. Вы, убойщики, скрытные какие-то, сплошные секреты…

– А я разве не рассказал?

– Хе-хе, кроме того, что тебе позарез нужна тачка для поездки во Всеволожск, я ничего не слышал. Ты крыльями больше махал, как страус: «Вилы, вилы…». Охота все-таки знать, из-за чего я завтра схлопочу по «шапке» от «папы». Всего-то шестьдесят километров, право, какие пустяки. Всеволожск…

– Езжай по Мурманскому, так короче.

– Да уж разберусь. Ну что, старый? Ты от «базара» – то не увиливай.

– Помнишь подъезд, куда пошел этот козел с болонкой после седьмого эпизода? Где со смертельным?

– Конечно. Мне ж первому бабка его показала.

– Там, в подвале, я нашел зарубленную болонку и красную куртку. Они были зарыты в песок. Может, там есть еще что типа парика и бейсболки. Я не очень-то копался. Воняло сильно. Потом с понятыми пороемся.

– Да ну?! Лихо! Он что, каждый раз новую собачку заводит? И куртки меняет, как папа Карло?

– Нет, Серега. Настоящий маньяк не имеет к этому убийству никакого отношения.

– Ничего не пойму. С чего ты взял?

– Просто применил основной принцип Петровича: «Никому не верь!». Сегодня я съездил на кондитерскую фабрику, где работала Полина.

– Ну и?

– У ее напарницы муж работает постовым. Ориентировку с приметами маньяка заставляли заучивать каждого сотрудника. Постовой пересказал ее жене. Из добрых побуждений: мол, будь осторожна. Та из тех же добрых чувств предупредила Галину. Тем более, что придурок орудовал в ее микрорайоне. Галина, в свою очередь, тоже поделилась…

– С кем?

– С тем, кто убил ее. Со своим сожителем-мужам. Который любит ее до беспамятства.

– И за что он ее?

– Пока не знаю. Вероятно, повод был серьезный. Какая крутая обстава, достал где-то болонку, парик…

– Это как раз мелочи. Подошел к любому универсаму, подождал, когда какая-нибудь бабуля своего Бобика к перилам привяжет, а сама за хлебом уйдет, и вперед, шавку под мышку и в ближайший двор. А парики – вон, у метро в полный рост. Хошь – мужской, хошь – женский…

– Причину убийства может знать один человек, некая Людмила Ивановна, ближайшая подруга Галины. Вчера она побывала в квартире, а сегодня поехала во Всеволожск. Часа три назад. Вряд ли она собралась подышать чистым воздухом Ленинградской области. Я опасаюсь, что она вознамерилась с предъявой к этому сожителю заявиться. Вопрос – на фига ему такой свидетель, а? Только, Серега, не добавляй газу, мы и так чуть не протаранили две машины.

– Хе, прямо детектив.

Машина выскочила на пригородную трассу, миновала пост ГАИ и, не снижая скорости, помчалась дальше. Трасса была хорошей, Серег а занял левый ряд и врубил мигалку.

– Минут через двадцать будем.

– Скорее всего, болонку он накануне где-нибудь спрятал, может, в том же подвале.

Когда Галина ушла на работу, а Лена – в школу, он перенес собаку домой. Лена в тот день должна была идти на день рождения к однокласснице, прямо после школы. Он знал об этом, .девочка готовила вечером подарок. Галину этот ухарь ждал дома, зная время ее возвращения. Увидев ее в окно, он нарядился и встал возле лифта. Дальше действовал, как настоящий маньяк: четыре удара, один в сердце. Галина и закричать, наверное, не успела. «Ой, Андрюша, ты?» «Я, Галя, я…» Педик сраный…

– Да, кстати, настоящего ни в одном случае не видели в бейсболке.

– У бейсболки длинный козырек, хорошо скрывает лицо. Кроме того, он не убегал, а уходил, чтобы свидетели запомнили одежду. В подъезде он спустился в подвал, убил собаку заранее приготовленной лопатой и зарыл свои декорации в песок. Лопата там же, в подвале.

– Живодер, я его научу любить животных. Лишь бы хапнуть.

– А потом с невинной рожей явился домой и пустил слезу.

– У него ж вроде алиби.

– Херня у него, а не алиби. Не владеет он компьютерной грамотой, деревня.

Серега не стал ничего уточнять. Они подъезжали.

***

– Конечно, Игорь Петрович, конечно. Я и тебя понимаю, и мужиков. Да не будь у него «ствола», мог бы сейчас лежать в больнице вместо этого козла, а то и еще хуже. Знаю, что творится на улицах. Мент, не мент… И я бы стрелял. И все там правомерно, по большому счету. Безо всяких ссылок на инструкции. Но ты ж знаешь, какая обстановка в райотделе. Да садись ты!

Петрович сел на стул.

Начальник районного уголовного розыска достал сигареты.

– Я, Иваныч, не понимаю, при чем тут обстановка. Что, менты стреляют мало? Наши вон сколько палят.

– Да, стреляют, но ты не путай ситуации. Казанцев был не при исполнении, да и не это главное…

– У него есть разрешение на постоянное ношение. Зачем оно ему тогда нужно?

– Петрович, ты не толкуй мне прописные истины. Я тебе про другую обстановку в районе говорю…

Таничев тоже закурил. Начальник был его ровесником, они начинали когда-то в одном отделении, поэтому обращались друг к Другу на «ты». Петрович частенько узнавал у шефа новости, не предназначенные для других ушей.

Шеф мрачно взглянул на старшего убойщика.

– Боюсь, Петрович, там такого шанса не упустят. Даже если Казанцев тысячу раз прав.

Палец показал в потолок.

– Я ж тебе не просто так про обстановку заикаюсь. Виктор Михайлович на волоске, сам знаешь. Малейший повод… Скажу по секрету – претендент имеется.

Таничев усмехнулся. Начальник РУВД, Виктор Михайлович, действительно висел на волоске. Не сошелся с Главком по нескольким вопросам. И дело вовсе не в том, что райотдел плохой, были в городе гораздо хуже. Дело прежде всего в том, что на местах должны быть свои люди. По возможности свои. Которые поведут правильную политику.

Правильную, то есть нужную.

По слухам, Виктор Михайлович занимал неверную позицию и с нужного курса постоянно сбивался. Поэтому на него копали. Чтобы заменить. Копали, видимо, удачно, в течение месяца он получил два крупных взыскания-строгача и неполное служебное.

Парочка проведенных проверок выявила недостатки в руководстве личным составом.

Очень плохо, Виктор Михайлович. Смотрите, не дай Бог что…

Бог дал.

Петрович не удивился. Жизнь побила .ключом. «Никому не верь!»

– Слышь. Иваныч. Парня жалко. Неужели не вытянем?

– Сделаем все. что можно, о чем речь? Но ты не забывай, чтоб начальника райотдела скинуть там надо усмотреть нарушение. Даже если все было по закону. А раз нарушение, значит, статья. А в данной ситуации нарушение усмотреть элементарно.

Забыл сказать: «Стой, стрелять буду» – и пожалуйста.

– Н-да…

– Мне сразу не понравилось сегодняшнее общение с прокуратурой. Тем более ребята местные сказали, что она к ним вполне лояльна. И раньше закрывала глаза на более серьезные вещи.

– Ты что. думаешь, им велели возбудить на Казанову дело?

– Ну, впрямую вряд ли. Все ж другое ведомство…

Таничев больше ничего не уточнял и не переспрашивал. Пушечное мясо всегда было, есть и будет. Чем-то нужно кормить акул, чтоб акулы не съели тебя самого.

Проторенная дорожка. И главное, бесконечная.

Таничев поднялся.

– Ты к себе или домой? Могу подкинуть.

– К себе. Гончарова дождусь. Где-то завис по маньяку.

Не простившись, Петрович вышел из кабинета.

«Фигово, Казанова. Тобой собираются кормить акул. Чтоб они подавились. Так что, Костик, не жди объективного подхода и не верь ласковым речам. Ты один. Ты совершенно один. Против своих и против чужих. И рассчитывай только на себя. Удачи тебе, парень…»

Глава 7

– Ты был когда-нибудь во Всеволожске? – Музыкант вглядывался в таблички на домах.

– Да ты понимаешь, не судьба. Выйду, бывало, на дорогу, голосну, скажу: «Как насчет Всеволожска?». А в ответ одно и то же: «Пошел да пошел». Ты первый не послал. Куда ты? Мы здесь уже были.

– Вышел бы да спросил.

– Вон тетя, тормозни.

Паша выскочил из машины и стал расспрашивать женщину. Та рукой указала направление.

– Все, правильно едем. Давай прямо, в конце улицы направо. Это частный сектор, окраина. Лишь бы собаки не было. Не переношу.

– Пристрелим к черту, и весь разговор.

– Хватит. Казанова уже пристрелил одного, теперь бьется, как муха в паутине. Вон, кажется, сожительский дом. Ты прямо к окнам-то не подъезжай, сдурел, что ли?

Сожитель снова в подвал спрячется. Любит он такие места.

Музыкант остановил машину в пятидесяти метрах от дома.

– Значит, так, очень культурно спрашиваем Андрюшу. Серега, ты понял? Культурно.

Музыкант, имевший довольно суровую мужскую комплекцию, приобретенную, вероятно, не столько по наследству, сколько в результате постоянных упражнений с виолончелью, славился на все РУВД своими резкими задержаниями.

– Если его нет дома, так же культурно узнаем, где он и когда прибудет.

– Кем представимся?

– Ну, как всегда. Лучшими друзьями.

Собаки в доме не оказалось. Раньше, может, и была, но Андрюша, наверное, использовал ее как учебное пособие. Задушил и закопал.

Викулов, поднявшись на крыльцо, несколько раз постучал в дверь.

Здесь, видимо, было не принято спрашивать: «Кто там?».

Дверь благополучно открылась. Благополучно открывший мужчина благополучно стоял на пороге.

– А, здрассте. Андрей-то дома?

– Здравствуйте, он ушел. А вы кто будете?

– Неужели не видно? Лучшие друзья советской пионерии. Ну, и его, конечно. Помните классическое? «Это Игорь и Юля. А это т друзья, молодые коммерсанты…» Так где Андрюха? Все ж из города ехали, столько бензина сожгли. Да и «тачку» угнали чужую.

Шутка.

– Я не знаю, он не сказал. Ушел по делам. Может, что ему передать? У него ж горе, .жена погибла на днях. Так-то он у нее жил.

– Да, мы в курсе. Действительно горе. Передавать, пожалуй, ничего не надо, мы лучше потом заскочим. Он когда обещался ко двору?

– Понятия не имею.

– Да, вот еще, женщина к нему не приезжала? Такая, лет сорока, тоже коммерсантка?

– Да, была. он с ней и ушел.

– Мама-перемама, когда? Во сколько?

– Да с полчаса где-то.

– Полный модерн, Серега.

Из комнаты раздался женский голос:

– Олег, кто там? Не с почты?

– Нет, к Андрею. Он не сказал, куда пошел?

– Да женщину провожать, – откликнулись из комнаты.

– Куда провожать? На станцию? – уточнил мужчина.

– Да, он покороче дорогу ей покажет.

– А до станции как лучше добраться? – прервал супружье воркование Гончаров. – Мы залетные, здесь не были никогда.

Мужчина вышел на крыльцо:

– Вон по той дороге, прямо через лесопарк. Так быстрее всего.

– Поняли, мы где-нибудь через часок снова заскочим.

– Пожалуйста.

Паша с Музыкантом побежали к машине.

– Ты чувствуешь, да? Просекаешь тему? – на бегу спросил Гончаров.

– Еще бы, только, боюсь, мы припозднились. За полчаса можно придушить подругу, закопать, снова откопать, снопа придушить и снова закопать.

– Да, если рытье земли становится приданием. Но ты учти, он же не сразу приступит.

Музыкант с места взял в галоп. В УЛЗике что-то надрывно начали постукивать и постанывать.

– Техника, мать их. Заглохнем сейчас где-нибудь под березой Всеволожского лесопарка. Куда поедем-то?

– Давай по этому парколесу, то есть наоборот. До станции вряд ли ребятки дошли. Что он ее, под поезд кидать собрался? А лес самое то. Для деловых разговоров. Поговорили, поцеловались – и за дело. Бандиты не зря сюда на свои «стрелки» ездят.

От основной дорожки лесопарка в разные стороны разбегались живописные тропинки.

Лабиринт. Налево пойдешь – труп бандита найдешь, направо пойдешь сгоревшую «тачку» найдешь, прямо пойдешь – «глухаря» найдешь.

Музыкант выбрал самую широкую, чтоб вписаться УАЗИКОМ.

Гуляющей публики в лесопарке не наблюдалось. Навстречу попались лишь две старушки, бредущие под руку по главной аллее.

– Вчера она была одета в белое платье, смотри внимательнее. Может, еще болтают.

– Сомневаюсь. Если нам повезет, это будет такая натяжка сюжета…

– А ты веришь в хэппи-энд?

– Да не очень. Вон, гляди, что-то белое. Ух, черт! Какой же идиот повесил в этой глухомани рекламу «Херши»?

– «Союзконтракт». Наверное, специально для грибников и бандитов. Если хорошо поискать, можно найти и коммерческий киоск.

УАЗик прыгал по кочкам, рискуя оставить на тропинке колеса. Вскоре машина уперлась в траншею с водой.

– Все, приплыли. Обломись, старуха, мы на корабле. Тут даже не развернуться.

– Зря мы с главной аллеи свернули. Надо было через весь парк махануть. Закрывай машину, пробежимся пешком. Оно и лучше, не так громко, как на «тачке». Если ты, конечно, не гудишь, когда бегаешь.

Музыкант выпрыгнул из УАЗика, хлопнул дверью, и опера, перепрыгивая через кусты и кочки, понеслись к главной аллее.

– И снова копыта, как сердце, стучат!

– Это ты про себя?

– Нет, это я про тебя!

Викулов, обладающий природным слухом, натренированным на той же виолончели, услышал крик первым.

– Баба, век свободы не видать! Баба орет!

– Я ничего не слышал.

– Туда! – Серега указал направление пальцем. – Скорее, бляха! И не греми так костями, я ничего не слышу.

Крик повторился. Теперь его расслышал и Паша.

Они добавили газу, ломая ветки и не обращая внимание на полное отсутствие дороги.

О подточенной никотином дыхалке старались не вспоминать.

– Зараза, ведь потом скажут, что мы взяли его чисто случайно!

– Мы его еще не взяли, – хрипел задыхающийся Музыкант. – Гляди, опять реклама!..

Опера увидели их в глубокой воронке, оставшейся со времен войны. Воронка обросла папоротником и высокой травой.

Зрелище могло быть прекрасной иллюстрацией к замечательным стихам: «Вдруг какой-то паучок нашу муху в уголок. Поволок…». Человек же развращенный решил бы, что кто-то занимается любовью. Правда, руки Людмилы Ивановны не обнимали с нежностью талию партнера, а судорожно цеплялись за его рубашку. Партнер же самозабвенно душил бедную даму.

«Душит от всей души», – усмехнулся про себя Гончаров.

Музыкант на каламбуры времени не тратил. Вспорхнув невесомым слоном с края воронки в ее недра и получив дополнительное ускорение от земного притяжения, он со всего размаха врезал своей кроссовкой в бок сожителя.

– Ну, чего ты пристал к женщине, бачок сливной, видишь, она не хочет?!

Сожитель – муж рухнул на бок, но довольно быстро поднялся, кинул лихорадочный взгляд на невесть откуда появившихся ментов и на четвереньках пополз из воронки.

– Паша, займись тетенькой, а я с товарищем побазарю.

Паша был, конечно, не против оказать женщине первую помощь – святой долг человека и паро… о, милиционера.

Музыкант двумя мощными прыжками выбрался из воронки и вторично сбил с ног несостоявшегося душителя-любовника.

– Под маньяка, значит, закосил? Хитрый мальчишка, обмануть хотел. Давай ручонки-то, чего прячешь?

Сожитель ручонки не прятал, а протирал ими глаза, потому как после второго Серегиного удара он пропахал лицом лесной грунт. В ответ он лопотал что-то вроде: «Вы ничего не докажете».

– Да уж, конечно. – Музыкант покрутил перед лицом наручниками. – Проведешь ночку с Владом Сташевским, сам все расскажешь.

Муж-сожитель истолковал эту фразу несколько превратно, решив, что опер слегка спятил от лесного воздуха.

Паша выполнял свою миссию не менее успешно. Он уже привел Людмилу Ивановну в чувство, и сейчас она растирала шею, кашляла, сплевывала в траву всякую гадость и ревела. Гончарову некогда было ждать ее окончательного выздоровления.

– Что было в клоуне?

– В каком клоуне? – продолжая кашлять, спросила Людмила Ивановна.

– Ну, в таком, в кукольном… Который на стенке стоял?

– Не знаю, кто там у вас на стенке стоял, а вот того точно надо к стенке поставить…

Женщина показала на Андрюшу.

– Погодите, вы ведь тоже поняли, что это не маньяк, верно? После того как вчера побывали в квартире?

– Поняла… Дайте отдышаться.

– Извольте. Серега, тебе помочь?

– Нет, нет, мы тут уже со всем обрешились. Ты глянь, что я у него отобрал.

Музыкант кинул Паше моток веревки.

– Он собирался ее в ту канаву, где мы «тачку» бросили. Слышите, женщина? Он бы вас в ту канаву, где мы «тачку» бросили.

Людмила Ивановна наконец кое-как оклемалась и встала на ноги.

– Ну что, двигаться можем?

– Помогите мне вылезти.

– Нет ничего легче.

– Ты тоже вставай, – подтолкнул Музыкант вновь севшего на землю обысканного сожителя. – На меня дежурка все концы свалила за машину, надо возвращаться побыстрому.

Гончаров вытащил женщину из воронки.

– Ну что, Людмила Ивановна, вы так и не ответили на мой вопрос. Кстати, ваш обидчик не сегодня-завтра все равно скажет. Мне просто любопытно, я не люблю ждать.

– Из квартиры исчезли бриллианты.

– Мама миа! С чего вы решили?

– На стене нет подушечки для иголок. В детской комнате. Она висела прямо над фотографией. Там Галя хранила бриллианты и золото.

– Много?

– Очень.

– Может, вы посвятите меня в семейные тайны? Вам все-таки жизнь спасли. Не каждый день бывает.

– Драгоценности остались после Сережи. Золото в основном фамильное, бриллианты он привозил из плавания. Знаете, все закупали машины, аппаратуру, шмотки, а он вкладывал деньги в камни. В некоторых странах они намного дешевле, чем у нас.

– Контрабанда, что ли? А таможня?

– Не смешите.

– И сколько было в подушечке?

– Я, сами понимаете, точно сказать не могу. Со слов Гали, там и камней, и золота где-то на сто миллионов по сегодняшним ценам.

– Неплохой куш.

– Сережа копил все это для Леночки. Ну, и для Гали, конечно, тоже. Я одна знала, где лежат камни. Галя посвятила меня на случай, если с ней что-нибудь случится. Всякое ведь бывает, правильно?

– Правильно.

– На подушечку никто не позарится, если, к примеру, залезут в квартиру. Обычный предмет, да еще иголками весь утыкан.

– Обидно.

– Что обидно?

– Это я о своем, не обращайте внимания. Обидно, теперь опять скажут, что мы раскрыли убийство случайно.

– Когда я увидела, что подушечки нет, сразу заподозрила Андрея. Не так давно Галина рассказывала, что он просил у нее денег. Вляпался в какую-то историю или его кинули – точно не знаю. Короче, просил. У Гали не было такой суммы. Ну, если не продать кое-что из алмазов. Я ее отговаривала, совсем ведь на шею сядет. Вроде уговорила.

– А откуда этот узнал про ценности?

– Должно быть, Галя сама сказала. Совсем голову из-за него потеряла. Любовь… Хоть бы не трепалась, где спрятаны.

– Да, лучше б вы ее не отговаривали. Глядишь, была бы сейчас жива.

– Сволочь, он бы не успокоился, пока бы все не перетаскал.

– Не вовремя она ему про маньяка рассказала. Подкинула мысль, как получить драгоценности без всяких подозрений. Ну, а позвольте спросить, почему вчера вы не поведали мне эту историю?

– Смотрите, кто это здесь повесил рекламу «Херши»?

– Ерунда, местные жители шизуют. Продолжайте.

– Я сначала сама хотела сказать ему, пристыдить…

Паша громко рассмеялся:

– Ну, прямо в краску беднягу вогнали, до чего он расстроился. Ой, Господи… Скажите честно, Людмила Ивановна, хотели поиметь долю? Это я сразу пойму. А то пристыдить…

Хе-хе, не говорите больше никому, засмеют ведь.

– Вы не имеете права так говорить!

– Ну, ладно, не буду. А скажите тогда, какого черта вас понесло в этот лес? Вы что, дорогу до станции забыли? Людмила Иванна, поговорим без протокола? Здесь никого нет. Хотя бы потому, что вас вытащили из ямы. А то плавали бы сейчас вон в той канаве.

Райское наслаждение. Следователю потом расскажете, что хотите. А сейчас правду, только правду.

Лучшая подруга опять закашлялась:

– Хорошо. Я приехала просить, чтоб он Вернул все Леночке. Мы говорили в его комнате.

Довольно долго. Он от всего отказывался. Тогда я сказала, что заявлю про камни в милицию. Он еще немного поотпирался, потом согласился. Сказал, что подушечку спрятал в лесу, но продолжал утверждать, что Галю не убивал. Мы пошли. Неожиданно он столкнул меня в воронку и стал душить…

– Послушайте, Людмила Ивановна, – резко перебил ее Гончаров. – Мне по большому счету наплевать на вашу позицию. Моя задача поймать убийцу, что мне иногда удается.

Я вполне допускаю, что он мог заманить вас сюда якобы за камнями. В отношении же всего остального… Знаете, он, – Паша показал пальцем в небо,

– видит все. И рано или поздно каждому воздаст по заслугам. И мне, и вам, и всем остальным. Я атеист, но почему-то верю, что это случится. И воздаст он вам прежде всего за глупость и жадность, которые ослепили ваши глаза бриллиантовым блеском. А ваша так называемая правда выглядит уродливо и жалко. Поэтому лучше молчите. Я и так уже все понял.

Он открыл двери УАЗика и пропустил Людмилу Ивановну.

– Заводи, Серега.

***

…Все хорошо, но какая вражина помылила клоуна?

Глава 8

Белкин сидел на вращающемся стуле в кабинете информационного центра и трепался с приятелем программистом. Полгода назад программист перешел из райотдела в Главк, и Вовчик, иногда бывая на Литейном, забегал к нему в гости.

Утром Белкин побывал в РУОПе, этажом выше. Серьезной информации он, конечно, не получил, на что, впрочем, и не рассчитывал. Ведомства стараются хранить свои секреты, даже несмотря на приятельские отношения между их сотрудниками. И выдают тайны в довольно ограниченных количествах.

Вовчик поимел несколько фамилий пацанов-братанов из окружения Мотылевского, причем не особо близко стоявших к нему, посмотрел какие-то любительские фотографии, на которых был запечатлен авторитет во время пьянки в ресторане «Ромашка», пробежал глазами список установленных заведений, контролируемых его группировкой, потрепался о возможных мотивах и, поболтав о пустом, отбыл.

Перед уходом он попросил прокинуть по РУОПовским учетам задержанного стрелка по собакам. Не просто же так тот кричал, что за ним придет братва. Просьба была выполнена, и Белкин с удивлением узнал, что стрелок действительно засвечен в РУОПе и состоит в группировке не кого иного, как Шалимова, его недавнего визитера-просителя.

Произнеся затертое: «Мир тесен», Вовчик распрощался.

Программист, Сергей Михайлович, бьл лет на пять постарше Белкина, но тоже до безумия любил футбол, на почве которого, собственно, и сошлись родственные души.

Сейчас, правда, разговор отклонился от футбольной темы.

– Извини, Володя, я понимаю, что вам некогда, что у вас бумаги, люди, преступления. И тратить время на лишнюю писанину совсем не хочется. Но, в конце концов, это ведь нужно не мне, не моему начальству. Это нужно вам. Завтра ты уйдешь и унесешь с собой всю информацию, накопленную за годы, и пришедшему на твое место придется начинать с нуля. Не хочу говорить дешевые банальности, но на пороге двадцать первый век.

– Да я, в общем-то, и не спорю…

– Меня иногда приглашают на лекции в школу милиции. Я всегда привожу там интересный пример. Старинный английский лук, как это ни удивительно, по многим параметрам превосходит современное стрелковое оружие. Он пробивал всадника на расстоянии в двести метров. Насквозь. Тот же пистолет Макарова эффективен только при стрельбе до пятидесяти метров. Но у лука бесшумность, плюс безотказность. А скоро-стрельность?

Четыре стрелы в минуту! Всего вдвое меньше, чем у пистолета.

Но почему же им тогда не пользуются, почему он навечно повис на стенах, музеев?

Даже не потому, что имел большие габариты. Стрелка из лука готовили годами, начиная с четырехлетнего возраста. И только к тридцати он в совершенстве осваивал это оружие.

Очень дорогое удовольствие. Убили в бою – и все насмарку. А пистолет? Полгода пострелял и, в принципе, можешь держать оборону. Я к чему все это, ты вот годами тренируешь свое оперативное мастерство, годами накапливаешь информацию, стираешь зубы, а приходит молодой парень после школы, щелкает кнопочками и сразу получает все, что ему необходимо. Раз – и вся информация перед ним. И разве это плохо?

Поверь мне, ваши нынешние методы работы давно пора повесить на стенку в музей, как английский лук, хотя, конечно, в чем-то они себя еще оправдывают.

– Чтобы заложить информацию, надо ее получить. Много твой школьник наполучает? А вон Гончарова или Казанову никакой компьютер не заменит. Опер это тебе не станок с программным управлением и не Ай-Би-Эм. Это, по большому счету, даже не профессия.

Что-то типа туберкулеза – один раз подцепишь, а мучаешься всю жизнь.

– Очень оригинальная аллергия. Но разве, не соглашаюсь с этим, Володя? Я говорю только о методах, об эффективности вашего труда. Зачем чесать левое ухо правой рукой? Не всю же информацию вы получаете в результате своих оперативных методов?

Есть информация, лежащая на поверхности, которую не надо добывать, снашивая ноги!

Чего тебя учить? На тех же осмотрах мест происшествий, во время прописки ранее судимых. Достаточно занести в машину приметы. Через неделю ты забудешь, а машина – нет. Тебе эта информация может никогда и не понадобится, а твоему коллеге очень поможет.

– Короче, ты агитируешь меня заполнять карточки?

– Ты, Володя, как-то односторонне все воспринимаешь. А даже если и карточки? Я уже говорил, что это не мне нужно, а прежде всего вам.

– Ну, я не возражаю. Заполняю иногда…

На самом деле Белкин не очень-то их и заполнял. В них было слишком много непонятных пунктов, они были весьма объемны, за что и получили название «простыней».

Многие опера гнали в карточках откровенную липу, чтобы не тратить время на поиски подлинной информации.

– Вы постоянно капаете на мозги прокуратуре, чтоб она вовремя заполняла свои карточки, а сами?

Вовчик согласно кивнул:

– Бывает.

Сергей Михайлович повернулся к компьютеру.

– Ты помнишь адрес какого-нибудь своего глухого убийства? Достаточно улицу и номер дома.

– Помню.

Белкин назвал адрес конспиративной квартиры Мотылевского.

Программист заработал пальцами. Через минуту на экране появился нужный файл.

– Пожалуйста. Здесь данные по этому дому с 1993 года. Мы сейчас требуем, чтобы опера поднимали старые дела и направляли нам карточки для заполнения банка данных.

Смотри – в 1993 году здесь было две квартирные кражи, одно разбойное нападение и один грабеж в подъезде. Вот данные за прошлый и этот год. Однако про убийство ничего нет.

Белкин виновато пожал плечами:

– Я не успел.

– А почему кто-то успел? У всех же дела, и время не резиновое.

– Да ладно тебе, Михалыч. Тут, наверное, липы половина.

– Это уже другой вопрос, тоже, кстати, к вам. Что положишь, то и возьмешь. Но ты-то пока вообще ничего не положил.

– Приеду, заполню. Кстати, давай набери-ка еще один адресок. Проверка на липу. Чтоб ты не очень на свою технику молился. Рябиновая, 25.

Белкин назвал адрес расселенного дома, будучи уверенным, что никаких преступлений в нем не было и быть не могло.

– Ну, пожалуйста. Без проблем. Смотри.

Вовчик взглянул на дисплей, и в следующую секунду изо рта непроизвольно вырвалось:

– Ох, ни… (Далее опускается.) Сидящие в кабинете девушки-программистки удивленно повернули головы.

– Володя, мы не одни.

– Извините, я нечаянно.

Он хлопал по карманам в поисках авторучки.

– Погоди, Михалыч, я перепишу. А это не туфта?

– Позвони в отдел, тому, кто заполнял карточку. Да не суетись ты, сядь. Сейчас распечатаю.

Программист нажал несколько кнопок, принтер пришел в движение.

– Видишь, Володя? Вот и итог нашего спора. Тебя заинтересовала информация, которая оперу, сюда ее забившему, может, абсолютно не нужна. С тебя пузырь.

– Хорошо, Михалыч. Если это не лажа, я перешлю.

– Да ладно, я шучу. Держи.

Сергей Михайлович вытащил распечатку и протянул Белкину.

Володя свернул бумажку и спрятал в заднем кармане брюк.

– Михалыч, я пошел. Засиделся.

– Давай. Привет нашим. Будь здоров.

На пороге Белкин обернулся.

– И все равно, Михалыч. Нас рано еще вешать в музей на стенку…

Назад: ЧАСТЬ 1

Дальше: Глава 9