Таничев задернул штору. Белкин через голову стащил простреленный «Адидас», отбросил на диван полотенце и рубашку и обессилено повалился на стул.

– Я по вашей милости потерял пару кило, не меньше. Григорьев уехал?

– А что, он приезжал? Сюда, по крайней мере, не заходил.

– На «сутки» обещал меня посадить. Пожрать ничего нет?

– Держи. – Гончаров протянул купленный еще днем батон. – Давай, не томи. Что там?

– Вытаскивайте нотариуса и давите. Он сейчас подготовленный. Серега с ним поработал.

– Кто такой?

– Да на зоне сошлись. В клоповнике то есть. Застращали мы папу Свиристельского, можете брать голыми руками. Все расскажет.

– Про убийство что говорил?

– Про наше – ничего. Странно, но факт. Скулит, что не при чем. Я подробно не расспрашивал, опасно. Вообще, мерзкая птичка, этот нотариус. Оформлял дарственные на квартиры без присутствия дарящих, доверенности с правом продажи на угнанные «тачки». И не только на угнанные, но и на отнятые. Возможно, с тяжкими последствиями. Потом долговые расписки, банковские гарантии. Зарабатывал на этом прилично, короста. Особенно, думаю, на квартирах.

– Все это только подтверждает, что Белова хотели кинуть. Отработанная схема. Значит, с Бражником они и раньше такие фокусы откалывали.

– Надо все-таки порыться в его конторе. Должны быть какие-нибудь следы от этих сделок. Копии, регистрационный журнал, в конце концов. Извини, а вдруг к доверенности или дарственной кто-нибудь подкопается и захочет проверить ее подлинность, а она окажется не зарегистрированной? Конфуз образуется, – ухмыльнулся Казанцев.

– Вы его так сначала спросите, – опять предложил Белкин. – Чего зря машину гонять? Я ж говорю, он тепленький. Достаточно одной таблет… то есть дубинки. Даже одного замаха. Ему личное здоровье дороже афер какого-то Бражника. При этом предложите коридор – помогаешь нам, выставляем тебя свидетелем. Мол, Бражник приводил людей, приносил бумаги, а я только оформлял нотариально. У меня работа такая, в конце концов. Лучше бы, конечно, посадить эту крысу канцелярскую.

– Может, еще посадим.

– Ладно, орлы. – Белкин поднялся с дивана. – Дерзайте, а я – домой. На ночь не оставайтесь, я один завтра не собираюсь отдуваться.

Вовчик сдал цепь и кольца Таничеву, надел свою потертую кепочку и вышел.

– Ну что, потрудимся, господа? Паша, приведи-ка сюда некоего Вадима Семеновича.

Утром следующего дня Свиристельского выпустили. Уходил он с чувством искренней благодарности и безо всякого желания бежать куда-либо жаловаться о незаконном задержании почти на сутки и ночном допросе.

Таничев с Гончаровым, оставшиеся в кабинете отдела на ночь, ни разу не дали Вадиму Семеновичу отклониться от заданного курса. При малейшем повороте Паша вставал с места, и этого было вполне достаточно для дальнейшего движения по прямой. Господину нотариусу очень не хотелось отпиваться парным молоком, мочиться кровью и терять зубы. К тому же обещанная в конце прямой свобода позволяла быстрее вспоминать о своих проделках. А проделок было не так уж и мало. Но ребят интересовал только Бражник, поэтому на остальное они закрыли глаза.

Бражнику Вадим Семенович заверил порядка пятнадцати долговых расписок. По признанию нотариуса, расписки были официальным прикрытием самого обычного вымогательства. Должниками в основном являлись мелкие предприниматели, жертвы дорожно-транспортных происшествий, нечаянно задевшие своим «ведром» дорогую «фирму», и люди, типа Белова, бравшие в долг большие суммы.

Оформлялись документы с одной-единственной целью – придать процессу вышибания денег статус гражданско-правовых отношений. На случай вмешательства милиции. Естественно, в суд с этими расписками никто не ходил; потерпевшие, многие из которых даже не подозревали, что оказались таковыми, предпочитали не связываться с «легионерами» «Центуриона». Поэтому расставались со своими квартирами, машинами, дачами, наличными и при этом радовались, что легко отделались.

Процесс был поставлен с размахом, Вадим Семенович не один работал на «Центурион». Что же касается Белова, то тут он был уверен: Андрей – очередная жертва. Бражник напрямую причастен к налету, но исполнителей Вадим Семенович назвать не может, потому что сам не знает. Уверенность его была основана на характере действий Бражника, хотя открыто тот ничего нотариусу не говорил.

Под утро, очевидно, сообразив, что все равно наговорил слишком много, Свиристельский вспомнил еще про один маленький фактик из жизни юрисконсультанта. Чего уж там. Тем более товарищ Таничев пообещал использовать всю полученную от нотариуса информацию без упоминания имени последнего, а если такая возможность будет исключена, то и вовсе не задействовать сведения.

Фактик был очень любопытным. Летом этого года Бражник прикупил дачу на Карельском перешейке. Сделка оформлялась через Свиристельского. Женщина получила от Бражника двадцать тысяч долларов наличными, после чего написала генеральную доверенность. Она собиралась эмигрировать в Штаты, где жили все ее родственники. Кроме дачи, она планировала продать еще и квартиру.

Спустя пару недель у Бражника появляется новый «Опель». Терзаемый смутными сомнениями, Вадим Семенович съездил к Анне Сергеевне – так звали женщину, – но обнаружил лишь опечатанные милицией двери. Из беседы с соседями выяснилось, что хозяйка покончила жизнь самоубийством путем повешения на дверной ручке. Про проданную дачу соседи ничего не знали, потому что Анна Сергеевна слыла человеком скрытным и осторожным.

Фактик этот насторожил нотариуса, особенно когда тот вспомнил, что Бражник был в довольно хороших отношениях с покойной и вполне мог знать, где спрятаны деньги.

После этого жуткого рассказа Свиристельский был выпущен операми на свободу и исчез в туманной пелене питерского утра.

Дождавшись смены в лице Казанцева и Белкина, Таничев и Гончаров поделились с ними полученными данными, после чего быстренько состоялся очередной военный совет.

– Учтите, коллеги, в нашем случае в чистом виде присутствует эксцесс исполнителя. Антона изначально не собирались убивать. Он сам вмешался. С Бражником можно очень хорошо поиграть на этом. Или сдавай исполнителей, можно без протокола, или мы даем ход дачной истории, – рассуждал Гончаров, сопровождая свою речь активной жестикуляцией.

– Убийство этой Анны Сергеевны еще доказать надо.

– Ерунда. Если у него хвост в дерьме, он согласится. Одно дело – организация квартирного налета, которую действительно трудно доказать, а другое – собственноручное исполнение убийства в корыстных целях. Главное, что у нас на него есть отличный крюк.

– Ага, Бражник – такой маленький, глупенький мальчик, что тут же расплачется, попросит поставить его в угол и поклянется, что больше не будет. Так он и поверит, что мы его отпустим. Иди, дорогой. Бог с ней, с Анной Сергеевной, мы понимаем, ты не хотел, ты не специально… Она сама виновата, сказала, где деньги хранятся. Зато ты нам с Антоном помог… Спасибочки, эти песенки для малолеток годятся, да для кино про шпионов и милицию.

– А ты что предлагаешь? – возмутился Паша. – Только и знаешь, что критиковать. Тоже мне, Белинский!

– Я предлагаю не спешить, – ответил критик Белкин. – Нотариус к Бражнику не побежит, он не самоубийца. Я лично думаю, что Вадим Семенович не случайно поехал проведать дачницу. Знание лишней гадости о компаньоне не помещает. Как там дальше судьба обернется? Вдруг заминка в дружбе приключится? Так мы дружбу восстановим. Методом горестных воспоминаний.

Я предлагаю сегодня убедиться в подлинности истории с дачей. Связаться с местным отделением, еще раз поговорить с соседями, найти по возможности знакомых этой Анны Сергеевны. Кто-то с ней должен был общаться? Работа, подруги. Вдруг все окажется лажей, а мы будем Бражника грузить? Один день роли не сыграет, тем более вы отчаливаете.

– Колька с Лешей на чердаке?

– Там, вчера звонили. Пускай сидят. Чем больше наснимают, тем лучше.

– Хорошо, – окончательно решил Петрович, – копайте. Бражника действительно рановато снимать. Тем более вдвоем. Да еще, не дай Бог, новое убийство. Паша, пошли, нам по пути. Давайте, мужики, пока. Я дома, если что – звоните.

– Я тоже дома. Правда, жениться сегодня хотел, так что просьба по возможности не тревожить.

– Валяй.

Когда компания уменьшилась вдвое, Вовчик повернулся к Казанцеву:

– Ну что, старый, поработаем во благо ближнему? Хороший Бражник – сидящий Бражник. Эх, что ни говори, а люблю я это дело.

– Сатрап ты, Вовчик. Душегуб.

– Нет, Казанова. Я, как говорили в коммунистические времена, человек с обостренным чувством справедливости. Так оно у меня обострено, что порезаться можно. Поострее опасной бритвы будет. Ну что, готов? Погнали.