ГЛАВА 3. Бандит
– Который час?
– Без десяти.
Палыч кивнул на стеклянную витрину аптеки:
– Успею. Сбегаю, позвоню. Там телефон есть.
– Депонент?
– Да, Витька Шапошников, говорят, получил.
Андрей недовольно покосился на участкового:
– Ошалел? Вдруг раньше приедут? Десять минут роли не сыграют.
– Бухгалтерия до пяти.
– Касса тоже. Все равно не успеешь.
– Эх…
Палыч опустился на рейчатую уличную скамейку.
Андрей поправил надетый под куртку бронежилет. Неудобная штуковина, правда, с другой стороны, тепло.
Палыча с головой выдавали лампасы, и он по-сиротски поджал ноги. Отсвечивать здесь в форме – все равно что сидеть голым в театре. Палыч, в последний момент привлеченный к операции, выпросил куртку у дежурного и надел ее поверх милицейского кителя. Лишних гражданских брюк ни у кого не нашлось, пришлось остаться с лампасами. Но, даст Бог, не заметят.
– Какого пса нас сюда дернули, а? Ты помнишь хоть один случай, чтобы ларечники обращались в ментуру с заявами о рэкете? Отродясь такого не бывало. Им в сотню раз спокойней сунуть из ларька в окошко долю, чем потом получить в это окошко гранату. Неужели накатал заяву?
– Да, – утвердительно кивнул Андрей. – Я сам видел. Якобы подкатили трое бритоголовых, на пальцах предложили дружбу и защиту от врагов. Хозяин прибежал в отдел. Материал штампанули.
– А кому он раньше платил?
– Понятия не имею. Может, никому.
– Так не бывает. Каждый по способностям – от каждого по понятиям. Если не платить, наступит хаос.
– Чего ты меня-то пытаешь? Вон хозяин в ларьке, пойди и спроси, кому он платил. Платил, платил, а потом передумал. В конце концов, есть государство, обязанное его охранять. Он налоги отдает за это. Вот и охраняй.
– Его налоги кладутся на наш депонент, который я не могу получить второй год. Имей в виду, если сейчас стрельба начнется, я падаю на землю и прикидываюсь клумбой. У тебя хоть. броник есть…
– Можем поменяться, – вяло ответил Андрей и еще раз взглянул на часы. До «стрелки» оставалось десять минут.
Ларек, на который вчера накатили злобные бандиты, стоял в двадцати-тридцати метрах от автобусной остановки, где скрывались под личинами ожидающих пассажиров Андрей и Палыч. Торговая точка была стилизована под резную сказочную избушку с зеленой крышей-колокольчиком, увенчанной золотым петушком. Резные ставенки, перила возле прилавка, народный орнамент. Даже решетки на окошках – прям паутинки с паучком. «То береза, то рябина». Так и хочется спеть песню о Родине.
Новый губернатор начал наводить порядок в городе засучив рукава, по-хозяйски. Город должен иметь свое лицо. Прежде всего это относится к внешнему облику. Ларьки – основная проблема. Переделать! В срок до. К примеру, под старину. Это и патриотично, и культурно. А то не ларьки, а национальный позор.
Впрочем, как ларек ни назови, хоть Гостиным двором, а все равно он ларек. И водка внутри ларьковая, прокукарекать после нее можно что раньше, что теперь. Есть петушок, нет петушка…
В принципе Палыч рассуждал здраво. Ларечники по вопросам «крыши» в ментовку никогда не совались. Тем более если «крыша» уже имелась. В случае прихода чужаков свои, родные бандиты принимали меры. Вряд ли ларек-избушка был исключением, и по всем правилам-понятиям хозяин должен жаловаться пацанам, но никак не органам внутренних дел.
Андрей заметил Грицука. Ларек располагался на его территории, поэтому задержанием руководил Тоха. Грицук, как и было условлено, изображал разборчивого покупателя, внимательно изучавшего ассортимент. В нужный момент он подаст условный сигнал, и две группы захвата ринутся в бой. В первую группу входили Андрей и Палыч, а во вторую – сам Тоха и Ермаков. Специально натасканных ребят из «Альф», «Бет» и подобных бой-формирований вызванивать не стали. Много чести для ларька. Это ж не село Первомайское, сами разберемся.
Входа в ларек Андрей не видел, ориентировался на Грицука, увлеченного изучением специальных крылышек на рекламе гигиенических средств для критических дней. Рисковый парень, до «стрелки» уже две минуты.
– Кажись, катят, – прищуриваясь, доложил Палыч. – Вон, видишь троицу? Похожи.
Участковый не ошибся. Тоха замахал крылышками, как сигнальщик на мачте. У окошка хлопцы не задержались, значит, прошли в дверь. Лиц Андрей разглядеть не успел, о чем, впрочем, не жалел. Не бабы.
– С Богом!
Он передернул затвор и, не пряча пистолет, побежал к избушке. Кто знает нынешних обморозков? Бывают такие, что сразу начинают поливать, не спросясь разрешения у старших. А пистолетом в руках народ нынче не удивишь.
Палыч, засовывая на ходу в карман пачку сигарет, чертыхаясь, засеменил следом.
У дверей столкнулись с Ермаком.
– Они?!
– А черт его…
– Входим?
– Нет, назад вернемся. В отдел.
Ермак дернул ручку, поднял пистолет.
– Руки в гору, шелудивые!!! Милиция!
Крайний шелудивый, имеющий комплекцию гориллы, нехотя обернулся.
– Ба, никак соседи? Ермак, кто ж так задерживает? Ты уже трижды покойник, га-га-га.
Андрей, стоявший рядом с Ермаковым, опустил пистолет.
– Витька?..
– Он самый, коллега. Вы кого тут ловите? Нас, что ли?
Влетел Палыч.
– Взяли?
Продавец скромно вставил слово:
– Ребята, тут тесно, вы бы шли на улицу, а?
– Сейчас тебя под лавку загоним! Сиди, не вякай!
Оперуполномоченный соседнего отдела милиции Витька Пахомов по кличке Пахом взял с витрины пачку «Кэмела» и, распечатав, выбил пару сигарет.
– Будете?
Ермак не отказался.
– Так в чем проблемы, мужики?
– Да вот, неувязочка, – влез в беседу Грицук. – 'ражданин ларечник обижается. Наехали.
– Этот, что ли? – кивнул Пахом на вжавшегося в прилавок продавца.
– Не… Це ж продавец.
Пахом повернулся к своим подельникам:
– Братва, покурите на улице, нам бы тут перетереть.
Два верзилы, которых, несмотря на кожаные пропитки, здорово выдавали лампасы, угрюмо вытолкнулись из ларька.
– Значит, это вы вчера на избушку накатили? – для приличия спросил Грицук.
– Не накатили, а предложили защиту и охрану. Это бандюги-уголовники накатывают. Ты следи за базаром.
Тоха, работавший в отделе не так давно и соседей еще не знавший, чуть растерялся. Инициативу взял на себя опытный Ермак.
– Не мути воду, Пахом. Чего ради вы на чужой земле охрану навязываете?
– Осади, Ермак. Кто это тебе сказал, что земля чужая? Ты карту-то купи. Наш это ларек, без вопросов. – Витька заломил пальцы в замысловатой фигуре.
– Ишь ты, обидели юродивого, отняли копеечку. Ты, наверное, с бодуна. Сколько себя помню, этот ларек мы тянули. В том году мужика здесь опустили, кто разбирался? До сих пор «глухарек». Кончай дурку играть.
– Мужика за задней стенкой опустили, верно, там ваша земля. А фасад, извини, наш. Тут граница как раз. Но где голова, там и жопа. Так что подвинься, Ермак. Ваш зам и так внаглую два года отсюда сосет. Пора и совесть знать.
Андрей, севший на коробку со «Сникерсами», глянул на Палыча. Вот она, разгадка великой тайны. Ментовская «крыша» – железная «крыша». Поэтому-то хозяин заяву и настрочил.
Палыч вздохнул и тоже покинул ларек.
– А теперь и вы решили присосаться? И как всегда без башки. Хоть бы хозяину сказали, что из ментуры. Прикинь, если бы мы тут друг друга перехлопали!
– Так мы ж сказали, – первый раз за время переговоров удивился Пахомов.
В дверь скромно и с опаской постучались.
– Можно? Извините, я опоздал. – На пороге возник маленький азербайджанец, хозяин ларька, и натянуто улыбнулся.
– Мамед, ты зачем в ментуру прибегал? Еще сотню сверху за моральный ущерб. Итого шестьсот.
Мамед с надеждой взглянул на Грицука. Вероятно, прежняя «крыша» снимала меньше.
– Не, это 'нилой базар, – почувствовал уверенность Тоха. – С какой стати?
– А с такой, что…
Пахом не успел заломить пальцы. Рычание мощных моторов заглушило голос, черный «джип» прижался хромированными дугами к окошку ларька, четко отдаваемые команды заполнили пространство.
Продавец сполз под прилавок.
Дверь, открывающаяся наружу, вылетела внутрь, снеся с ног маленького Мамеда, получившего как минимум сотрясение мозга.
Андрей, сидевший на «Сникерсе» рядом с выходом, заработал удар чем-то тяжелым и ужасно твердым. То ли приклад, то ли ботинок. Что принципиального значения уже не имело потому что хватило. Остаток еще не растворившегося в тумане сознания все же расслышал грозный приказ:
– Всем на пол!!! Отряд по борьбе с коррупцией!
«Слава Богу, свои, хоть пушку не отнимут…»
Через минуту сознание частично вернулось. Не исчезал звон из правого уха, но зрение функции выполняло. Оно показало Андрею душевную картинку.
Пахом и Ермак, скованные одними наручниками, ухитрились поместиться на площади в пол квадратного метра и лежали лицами вниз. Над ними, широко расставив ноги, словно пятнистый ягуар над задранными косулями, стоял невысокий человек-кубик с маской на мужественном лице. Мускулистые, накачанные на «Кетлере» руки сжимали автомат, а палец ждал приказа. Продавец и хозяин прилипли к дальней стенке ларька и по-прежнему виновато улыбались.
Второй человек-кубик, разумеется, в маске и с автоматом, контролировал Тоху, еще не вышедшего из оргазма, и Андрея, сидящего на полу и блаженно опершегося на стенку. Тоху и Андрея тоже блокировали наручниками.
В дверном просвете показались горизонтально направленные лампасы Палыча. То, что это были лампасы Палыча, а не соседей-коллег, Андрей понял по красно-коричневым ботинкам участкового инспектора. «Жалко мужика – почему-то подумал Андрей. – Вот уж совсем не по делу влип».
И наконец, в центре, на вертящемся стуле продавца, заседал прекрасно сложенный молодой человек с ультракороткой стрижкой, одетый в кепочку, черную кожаную куртку и ботинки-«казачки» на пластмассовой подметке. Массивную шею украшала пудовая золотая цепочка, безымянный палец – увесистая блин-печатка. К недостаткам Андрей отнес непроизвольное подергивание глаза, но на природные дефекты обращать внимание неприлично.
На прилавке, рядом с кассовым аппаратом, лежали четыре пистолета Макарова и три красные книжечки. Четвертую ксиву молодой человек держал в руках и вдумчиво изучал.
По легкости в руках Андрей понял, что один из пистолетов, лежащих на прилавке, принадлежал ему.
Тоха слабо пошевелился. Пахомов и Ермаков в себя, кажется, еще не пришли.
Парень в куртке обвел дергающимся глазом всех четверых и остановился на Андрее, как на наиболее сохранившемся члене экипажа.
– Ты Грицук?
– А ты сам-то кто? – злобно переспросил Андрей, с ужасом думая, что творится у него на лице. Ведь товарищ держал Тохину ксиву.
– Борисыч, братишке пояснить, кто ты такой? – Стоящий справа человек-кубик грозно приготовил приклад.
– Успеем, Домкрат. Повторяю, ты Грицук?
Тоха, услышав свою фамилию, ожил.
– Я Грицук.
– Почему ксива не продлена?
– Не успел.
– Может, ты и не Грицук, а?
– Я Демис Руссос, 'реческий соловей.
– Дай-ка твой телефончик рабочий, проверим, что ты за соловей. Есть кто на месте?
– Не знаю, – ответил Тоха и продиктовал номер.
Постепенно участники «стрелки» возвращались к светской жизни, приводимые в чувство родными голосами. Борисыч достал из сумочки-визитки трубку и набрал номер, не столько горя желанием установить Тохину личность, сколько поднять авторитет навороченным телефоном.
По мере выслушивания ответа на том конце с его лицом стали происходить чудесные метаморфозы. Ультракороткая прическа на затылке приняла перпендикулярную голове стойку, глаз задергался раненой птицей, а челюсть ушла куда-то влево.
– К… К-какой Харькив?..
Он еще раз набрал номер и включил внешний динамик.
Из трубки после третьего гудка раздался вежливый Тохин бас, записанный на автоответчик:
– Здравкуйте. Вы дозвонылысь в виддил внутрешних справ миста Харькива. Оперуповноваженного крыминального розшуку Грыцюка на мисти немае…
– Что за херня?
Тоха пожал плечами.
– Ну, прикололся, подумаешь? Ну, не Харьков… Мой автоответчик – что хочу, то и пишу.
Борисыч швырнул трубку на прилавок и сурово прорычал:
– Ур-р-р-роды! Что, влипли? Ларьки трясем, ксивами прикрываясь?
– Нет, – за всех ответил Андрей. – У нас тут турнир по шашкам на первенство управления.
– Каким еще шашкам?
– Стоклеточным.
– А это кто такой остроумный? Фамилия?
(Моча кобылья!)
– Воронов.
– Как насчет понятий, Воронов? Ты на двух стульях усидеть захотел? Так ведь неудобно, свалишься. Задницей ты не вышел. Ты либо мент, либо не мент. Совмещать нельзя. Западло.
– Я мент.
– А что ж с ларьков сосешь?
– Сосет шлюха. Коктейль через соломинку. Я на заявку сюда приехал. Вон, с мужиками.
Наконец разговорился Пахом.
– Что за дела-то? О-(пи-и-и)-ели?
– Чья территория? – моргнул глазом Борисыч.
Пахом переглянулся с Ермаком.
– Моя, – ответил за них Тоха. – Вон терпила стоит. Заяву накатал.
– Писал? – Боец отряда по борьбе с коррупцией грозно взглянул на Мамеда.
Тот едва заметно кивнул и слился со специальными крылышками прокладки «Кэйрфри», изображенной на рекламном щите.
– Материал зарегистрирован?
– Само собой.
– Кто на тебя наезжал, Мамед?
Азербайджанец в ужасе повернул голову к Пахому. И по испытующему взгляду последнего мгновенно понял, что до ближайшей молитвы не доживет, если утвердительно кивнет своей мусульманской головой.
– Тут… тут их немае.
Тоха гоготнул.
– Земляк.
– А если подумать? Внимательно?
Мамед очень не хотел думать внимательно.
– Нет, никого не знаю. Это из мылыции ребята. А бандыты не пришлы, испугалысь, значыт.
Борисыч с явным расстройством в душе спрятал трубку в сумочку и приказал Домкрату:
– Отстегни… Картонки свои не оставьте.
Он бросил Тохину ксиву на прилавок и встал со стула.
– Значит, слушаем сюда внимательно. Материал завтра пришлете к нам, в отдел по борьбе с коррупцией. Ты, – он ткнул пальцем в хозяина, – тоже придешь. Адрес найдешь в справочном. Все! И запомните, дознаюсь, что скурвились и «крышу» ставите, – пеняйте на себя. Нам предатели не нужны. Они кончают одним и тем же местом.
«Ты, наверное, кончаешь другим», – подумал Андрей.
Дружной толпой отряд покинул ларек, загрузился в «джип» и помчался выявлять новых отщепенцев и предателей.
– Какая сука застучала? – прикладывая холодную банку «Джин-тоника» к распухшей щеке, спросил у коллег Пахом. – Ваши небось?
– Нашим смысла нет, у нас материал заштампован, – защитил честь отдела Грицук. – Это вы, коррупционеры, на чужую землю залезли.
– На свою…
– Какая теперь разница? – развел спорящих Ермак. – Чужой, свой… Теперь это их ларек, бескорыстных наших. Слышь, Мамед. Прими поздравления. Если штукой в месяц отделаешься, считай, повезло. И не вздумай нас завтра вспомнить, сожгу твой колокольчик к черту.
На улице Андрей ощупал лежащего на снегу Палыча. Кости вроде все целы. Участковый стонал и пытался что-то сказать оперу. Да, досталось мужику. Он у дверей стоял, первый удар принял. Лицом, вместо которого теперь кровавый студень. Все, что было вылечено при прежнем начальстве, оказалось выбито при нынешнем. Где-то даже политика.
– Ермак, помоги.
Оперы дотащили раненого товарища до скамейки и нежно усадили.
– Ну, волки… А начальнику я фуфло начищу покруче, чем эти – Палычу. Надо ж так подставить. Ларек сам доил, а на разборку нас отправил. Ты тоже хорош, оперуповноваженный внутрешних справ. Не мог пробить, кому Мамед платит. Я бы знал, что нашему заму, во бы поехал! – Ермак согнул руку в локте.
Тоха виновато пожал плечами.
– Де, де…– задыхаясь, протянул руки к Андрею бедняга Палыч.
– Что, старик?
– Депонент получи… Жене отдай.
– Своей?
– Ох, мудаки…
– Бедненький ты мой. Очень больно?
Андрею нравилось, когда его жалели. Особенно женщины.
– Не надо меня жалеть. Пройдет. Пустяки.
Сигарета потухла. Андрей не стал ее оживлять и бросил в пепельницу.
Из приемника фальцетил греческий соловей Демис Руссос.
– Выключи.
– Тебе не нравится?
– Ненавижу.
Марина убавила звук.
– Надо сделать рентген, возможно, у тебя трещина.
– В голове?
– Прекрати.
Марина включила телевизор.
– Посмотри, я с ужином закончу.
Андрей редко смотрел ящик, в основном случайно. Тратить время на заполонившую эфир рекламу, бесчисленные и такие же безвкусные ток-шоу и сериалы… Новости? Так эти новости и новостями-то назвать смешно. Все наперед известно. Война субъектов и война компроматов, терроризм и коррупция, смена власти смена и белья… А вот наконец и сенсация! Откопали, пронюхали! Выдали!.. Теперь в суд. Клевета и нанесение морального ущерба. Один вор обозвал другого вора вором. И все, затаив дыхание, следят за процессом века. Ну надо же…
Сейчас шли их городские новости. Местное телевидение занимало два законных часа в сетке и каждую секунду использовало с пользой и выгодой. Новости из ближнего зарубежья спонсирует фирма «Прыг-скок», производящая лучшие в мире китайские теннисные шарики, а прогноз погоды оплачивается конторкой, продающей японские джинсы.
Брюзга ты, Воронов. Привык к халявным прогнозам и новостям из ближнего зарубежья. Забыл, что за все надо платить.
– Сегодня в городском управлении внутренних дел состоялся брифинг нового начальника Главка. Он ознакомил журналистов с обстановкой в ведомстве на сегодняшний день, признав работу милиции неудовлетворительной, и наметил конкретные шаги по стабилизации криминальной обстановки в городе. Увы, обстановка, согласно цифрам, действительно тревожная. Отмечен рост уличной преступности, умышленных убийств, квартирных краж, разгул группировок, контролирующих практически все области хозяйства. Основную причину этого новый начальник видит в низкой эффективности работы правоохранительных органов, в упущениях прежнего руководства. И первое, что он намерен предпринять, – это навести порядок в собственном доме, после чего мощной рукой ударить по бандитизму…
Марина принесла блинчики с мясом.
– У вас опять новый шеф? Я сегодня слушала его выступление по радио. Очень даже убедительно. Наконец-то вам повезло. Обещает очистить город от рэкетиров. А то действительно надоели. Мы каждый месяц платим, а, собственно, за что? За то, чтобы они нас на воздух не подняли? Миленько.
– Повезло, – мучительно подтвердил Андрей. – Об одном помалкивает – откуда он такой героический выискался?
– Кстати, откуда? По городу слухи всякие ползут.
– Какие там слухи?! Нормальный бандюган, даже без особых амбиций. Помог новому губернатору на выборах, за что и получил кресло шефа милиции.
– Но это же… Неужели народ не понимает?
– Народ?! Ты думаешь, у нас сейчас есть народ? У нас до сих пор историческая общность! Мы не рабы – рабы не мы. Нам не нужен немец Штольц, мы предпочитаем прохвоста Чичикова и доброго царя, которому в случае чего можно поплакаться в мантию на этого Чичикова. Народ…
Марина кивнула на блинчики:
– Бери, пока не остыли. Есть сможешь?
– Зубы целы… Ментура, видишь ли, виновата. Нашел крайних. Можно подумать, ментов в инкубаторе выращивают. А на прежнее руководство проще всего валить. Беспроигрышный вариант. А что тут еще придумаешь? Ничего тут больше не придумаешь.
– Надеюсь, вас не заставляют вырывать вылеченные зубы и вставлять старые?
Андрей вспомнил Палыча.
– Как сказать… А что касается красивых речей, то любой, даже самый замечательный человек на девяносто процентов состоит из воды.
Блинчики оказались совсем ничего. По сравнению с магазинными пельменями просто деликатес. Андрей проглотил первую пару, почти не жуя, вытер губы приготовленной салфеткой. Мелочь, а забота чувствуется. Хорошо.
– Еще хочешь?
– Не откажусь.
Андрей мельком взглянул на стенные ходики.
– Торопишься?
– Есть полчасика. Завтра у Пашки контрольная, надо бы задачки порешать.
– Давай я ему парочку заверну. – Марина взяла тарелку с блинчиками.
– Заверни.
Андрей вдруг поймал себя на очень глупой мысли, что им не о чем говорить. В прямом смысле. Повторять когда-то сказанное, словно заученную роль для пьесы? Но они не в театре. Пересказывать сплетни, бородатые анекдоты? Примитивно, они не бабушки на лавочке. Кривляться, отпуская пошлые намеки? Или строить пылкого любовника? Зачем? Можно просто подойти и взять. И тебе так же просто отдадут. Да, все входит в привычку. А жаль.
– Мариш, я вспомнил… В общем, надо еще в одно место заскочить. Обязательно. Я отчаливаю.
– Конечно, Андрюша. – Марина никак не выдала расстройства, потому что расстройства, наверное, и не было. – Дела прежде всего.
Она протянула Андрею завернутые в салфетки и пакет блинчики.
– Подогрей только.
– Да, спасибо.
Она подставила щечку, он чмокнул. Ничего девчонка… Чего тебе, Воронов, еще надо? Любви? До дрожи в коленках, до разрывающих грудь ударов сердца? Так в чем проблемы, пацан? Сделай так, чтобы дрожало, чтобы стучало. Ах, неохота, ах, надоело… Ну, тогда и не разводи плесень, не порти людям быт. Уматывай отсюда.
Не получилось любви сегодня. И вряд ли получится завтра. Любовь не блинчики
– на сковородке не испечешь. Имеется в виду любовь, а не приложение. Свободен, Воронов. Гуд лак.
А жаль…
Домой он шел через парк, решив сегодня не месить грязь на перекопанной улице. Немного дальше, но зато лишняя порция относительно свежего воздуха. Когда-то парк был красивым и ухоженным, Андрей водил гулять сюда маленького Пашку, читал ему сказки, сидя на уютной скамеечке. Сейчас скамеечек не осталось, разломали и сожгли. Часть деревьев вырубили для отопления старого фонда. С детьми теперь в парке не гуляли, гуляли только с собаками – с бультерьерами, стаффордами, мастифами и прочими кровожадными породами, чье место за решеткой в городском зоопарке. Иногда твари, не слушаясь хозяев, бросались с хриплым лаем друг на друга, рвали толстые шеи, разбрызгивая окровавленные клочки щерсти. Затем друг на друга бросались хозяева, защищая честь своего четвероногого друга от звучавших оскорблений.
Стая ждала его на выходе из парка. Андрей, конечно, не считал собак, но невольно прикинул, что их всяко больше, чем патронов в его «Макарове».
До двора, где он жил, оставалось метров двести. Но на этом промежутке ни одного более или менее пригодного для укрытия места.
Не дрейфь, Воронов. Нужен ты этим собакам, как акваланг парашютисту. Шире шаг. Дышите легче.
Дорожка вела вдоль высокого бетонного забора с одной стороны и вдоль заснеженного пустыря с другой. Андрей миновал мостик через канаву, самым быстрым шагом, почти бегом, протаранил стоявших на тропинке собак и наконец достиг забора. Неожиданно он обнаружил, что правая рука с силой сжимает в кармане рифленую рукоятку пистолета.
Фу… Тихо, тихо. Твари чувствуют страх. Они ждут команды от тебя. Не дашь команды, не нападут. Черт, и никого вокруг…
Андрей мельком, будто нечаянно, обернулся. Собаки бежали сзади, чуть сбоку, прижимая человека к забору.
«Может, блинчиков хотят?»
Он остановился. Псы тоже замерли, пошевеливая хвостами. Вожак – смесь кавказской овчарки с непонятно чем, – стоявший к Андрею ближе всех, поднял голову и внимательно посмотрел прямо в глаза.
– Нет у меня ничего, – прошептал Андрей, – а играть с вами некогда, С кошками играйте.
Он двинулся дальше. За спиной раздалось жуткое дыхание, издаваемое зубастыми пастями.
«Не бойся, не давай повод… Они просто хотят поиграть. Господи, только бы никто не тявкнул. Собаки страшны в стае, стае нужен сигнал к атаке. Тихо, родненькие, тихо…»
Что с тобой, Воронов? Ты ведь никогда не боялся собак. Они друзья человека, они добрые. Предчувствие? Не существует предчувствий. Выдумки проигравших. Успокойся, отпусти пистолет. Не будешь же ты в самом деле стрелять по ним? Что ты имеешь против этих бедных животных, чья вина состоит лишь в том, что они надоели каким-то мудакам? И теперь вынуждены бороться за право на жизнь. Если скотами являются люди, то при чем здесь собаки?
«Не надо тявкать, я знаю, вы не виноваты, что хотите есть… Не надо. Не имею я ничего против вас».
«Да, но мы-то…»
Вспомнился жуткий репортаж, недавно показанный по местному телеканалу. Пять кавказских овчарок случайно вырвались из вольера, растерзали проходящего мимо работягу. На куски. Ужасные, кровавые кадры. Там рука, там нога… Собак застрелили не всех, две сбежали. Бр-р-р. Почему в голову лезет только плохое?
А вдруг за спиной?..
До конца ограды метров пятьдесят. Дальше можно не волноваться – есть куда удрать. «Да, удрать! Видал я смельчаков с драными жопами».
Спокойней, спокой…
Тяв!
Наверное, это была самая маленькая шавка в стае. Не имевшая острых клыков, тонкого нюха, быстрых, выносливых лап. Но зато она тявкала. В нужный момент. И Андрей был уверен, что она никогда не бросится в драку. Кто тявкает, тот питается падалью. У попа была собака…
Сигнал дан! Дальше закон стаи. Разноголосый хор заглушил звук шагов. Какой чудный аккомпанемент! Сейчас бы партию «Иванушек интернешнл» спеть. Еще тридцать метров! Не оборачиваться!
Обернулся, не выдержал.
Вожак прыгнул первым. Он был матерым, закаленным ежедневной схваткой за жизнь. Килограммов пятьдесят.
Если не двигаться, не тронут. Просто загрызут.
Андрей прикрыл горло. Знакомый кинолог рассказывал, как обучают сторожевых псов. Недельку не кормят, а потом привязывают к чучелу человека кусок мяса и кричат «фас».
Вожака не обучали. Зубы скользнули по куртке, но не больше. В чем радости, конечно, мало. Со второй попытки получится. У человечка крыльев нет, на забор не улетит. Не Ариэль.
Андрей отшвырнул в сторону пакет с блинчиками, отвлекая внимание псов. Подействовало, охотники повернули головы, а парочка самых голодных бросилась к подарку.
Паузы хватило, чтобы прыгнуть к забору и достать пистолет – теперь хоть сзади не нападут. Когда смотришь в глаза жертве, теряется Уверенность.Впрочем, все это теория.
Черная лайка, когда-то наверняка любимица семьи, метнулась в ноги, норовя цапнуть за голень. Наверное, отработанная тактика. Как с куском мяса на чучеле. Значит, Андрей не первый.
Он выстрелил, не целясь. Наугад, лишь бы зацепить. Башку, спину, брюхо.
Лайка взвизгнула и закрутилась черным волчком на снегу. Грохот выстрела заставил остальных псов присесть. Но не прогнал. К таким хлопкам звери давно привыкли – город.
Вторым был вожак. Дальше Андрей стрелял не соображая. Охваченный естественным чувством спасения собственной жизни. Он жал и жал на спусковой крючок, уже не слыша выстрелов, уши заложило после первых залпов…
Палец продолжал работать, хотя патроны быстро закончились. Наконец Андрей понял, что пистолет на затворной задержке. Вторая обойма осталась в сейфе. Все, отстрелялся.
Он прижался к стене, зажмурил глаза и опустил голову…
Его никто не трогал. Он осторожно, словно опасаясь, что его увидят, поднял веки. Возле ног, в лужах крови, лежало пять хищников. Два смертельно раненых смотрели в небо открытыми, слезящимися глазами. Остальные издохли на месте. Стая, лишившись вожаков, разбежалась.
Андрей опустил задержку. Затвор клацнул, становясь на место.
«Это была славная охота».
Пронзила сумасшедшая мысль: «Ты что наделал, Воронов?! Они ж живые!»
Андрей опустился на корточки. Лайка, получившая пулю первой, была еще жива. Андрей протянул руку к ее взлохмаченной, грязной морде. Собака не ощетинилась, не попыталась схватить или укусить. Она приподняла голову и, наверное вспомнив, что все-таки когда-то была другом человека, лизнула пальцы Андрея. Потом уткнулась носом в снег и тихо заскулила.
Андрей по ментовской привычке собрал семь гильз, восьмую не нашел – утонула в сугробе – и не оглядываясь пошел к дому. Докладывать о стрельбе, как того требовал приказ, не стал. В ящике лежал запас патронов на непредвиденные случаи. Грицук раз в неделю ходил в тир упражняться – натаскал неучтенных боеприпасов и себе, и Андрею. «Завтра заменю. Местным операм показатели не испорчу, стрельба по бродячим собакам преступлением не является…»
Только в подъезде Андрей почувствовал, как его колотит дрожь. Ничего не поделать. «Летать не умею. Но не ползать же?..»
Утром Андрей опоздал на службу, хотя ужасно не любил опаздывать. Даже после отделенческих ментовских «трам-та-тушек», когда имел законные основания задвинуть часок-другой, приходил вовремя. Но «трам-та-тушки» – это праздник, который и вспомнить приятно. Вчерашний «праздник» вспоминался с тупой болью в затылке. Часов до четырех Андрей ворочался, пытаясь заснуть, потом не выдержал, выпил оставшиеся с Нового года грамм сто «лезгинки» и провалился в кошмар.
В семь часов проснулся Пашка, съел свою дежурную гречку и, звеня связкой ключей, привязанных цепочкой к ремню, отправился в школу. Андрей закрыл за ним дверь, добрел до всклоченной кушетки и решил еще минут пять полежать. Но нечаянно вырубился, тем более что кошмар исчез, превратившись в довольно романтичное любовное приключение.
В отделе менялась вывеска. Заменой руководил отделенческий завхоз – толстоватый старшина, в чьи обязанности входило благоустройство помещения и создание надлежащих условий для несения службы сотрудниками. Судя по сверкающей бордовой «девятке», купленной старшиной перед Новым годом, условия им создавались просто райские. Работай – не хочу.
– Левее, левее… Чуть ниже. Вот, в самый раз. Закрепляй.
Андрей чуть задержался перед дверью. Изменилось, в общем-то, немного. Фон из ярко-белого превратился в золотистый, а слова «отдел милиции» – в «бригаду милиции».
Андрей не удивился, прикинув, что Михалыч теперь, наверное, станет величаться бригадиром. А оперы? Пацанами?
– Андрей, ваших нет, все на огнестреле, – заметив опера, доложил дежурный.
– Бандюги? Или бытовуха? – Андрей зашел в дежурку, протягивая руку для пожатия.
– Работяг постреляли на мебельной, – коротко ответил дежурный. – Три трупа, один ранен.
– Когда?!
– Ночью. Ночная смена.
– За что?!
– Ты дал! Я не экстрасенс.
– Ладно, я тоже туда.
Андрей не переспрашивал адрес, фабрика находилась недалеко, на территории Грицука. Фабрикой в прямом смысле предприятие назвать было нельзя. Небольшой цех, размещавшийся в помещении заброшенной кочегарки. Производились в нем недорогие шкафчики для прихожих, тумбочки и всякие домашние мелочи. Директора Андрей пару раз видел у Антона, но какие у них отношения, понятия не имел. Может, никаких, опер должен по возможности знать руководителей всех учреждений на своей территории.
Шухер был большим. Несколько иномарок с синими маячками, автобус экспертной службы, отделенческий уазик, телевидение, пресса, зеваки. Да, для их города это, наверное, крупный скандал.
В нос ударил мягкий запах древесины. Такой уютный, домашний запах, никак не вязавшийся с запахом смерти. Гора стружек и опилок у боковой стены кочегарки. След машины, фиксируемый экспертами с помощью гипса. Вышедший из цеха Тоха с неприкуренной в зубах папиросиной. Очень злой.
– Ты 'де девался?
– Проспал. Что тут?
– Шиза! Полный пи…
Тоха закурил. Андрей тоже.
– В общем, тут ночная смена есть. Пять человек. Днем работа шумная, пилят там, стро'ают. Цех мелкий, пилить и собирать сразу – никак. Поэтому сборщики в ночь пашут. Посменно. С десяти вечера до шести утра. Вон пристройка – там типа склада. Днем мебель по ма'азинам, по заказчикам вывозится. Сегодня часиков в восемь мастер пришел. Он все время первым приходит. Открыл – е-е! 'олливуд! Кровищи по колено! 'ильзы на полу! Шизец короче. Мужик «скорую», ментовку. Один еще жив, в реанимации, но 'оворят, не жилец, пуля в позвоночнике, а трое наповал! В 'оловы да в спины! Как на бойне валили, суч-ч-чары!
Тоха глубоко затянулся.
– Жалко мужиков. Обычные работя'и. Младшему двадцать три, недавно из армии.
Просто жуткий, потусторонний крик, переходящий в вой, а затем в рыдания, резанул из мастерской.
– Ко-ле-нь-ка-а-а!!!
– Мать, наверное, – мрачно посмотрел в сторону кочегарки Грицук. – Родню вызвали.
– Наши где?
– Дома обходят.
– Наметки есть?
– Одна суматоха пока. Наехало бри'адиров, не мо'ут разобраться, кто старший. Каждому покомандовать хочется. Шли бы лучше дома обходили.
– Директор здесь?
– Да, внутри. Пока охает да стонет. С ним на утишье толковать надо. Обстоятельно. Я е'о вообще-то знаю немно'о, у них как-то станок увели. Вроде ниче'о мужик. Своими руками этот цех построил. Бывший кандидат наук.
– Кандидат не может быть бывшим.
– Ну, я в смысле, что безработный. Спекулировать, 'оворит, душа не дает, вот цех открыл. По предприятиям, по школам товар хорошо расходится, да и дачники охотно берут. Десять рабочих, бух'алтер, водители… Не велик пока доход, но не все сразу.
– Сколько они тут строгают?
– С 'од 'де-то.
– Кому платят? В смысле «крыши»?
– 'оворят – никому, 'осударству.
– Конечно. Верю.
Зажимая папочку под мышкой, подгреб Ермаков. Протянул исписанный бланк объяснения Грицуку.
– Держи. Нашел одного. Вон, из желтого дома. Часа в четыре ночи стрельба была. Тачка после этого отъехала. Ни марки, ни цвета мужик не разглядел, темно. Больше ни фига. Крепко народ спит.
– Они закрывают цех на ночь? – спросил Андрей у Антона.
– Я не спрашивал, но вряд ли. Зачем?
– Да, кстати…
– Пятый рабочий? Три дня 'риппует. В лежку. Больничный взял. Скорее все'о, так и есть. Сейчас эпидемия, я сам с соплями по колено. – Тоха высморкался в сугроб.
– Побазарить все равно стоит.
– Конечно. И с дневной сменой. Мужиков не 'рабили и хлопнули всяко не за бракованную тумбочку.
– Гильзы какие?
– ТТ-эшные.
– Бандитский стиль?
Тоха скептически скривил рот:
– Тю! «ТТ» по 'ороду 'уляют стадами. А бандиты либо с директором разобрались бы, либо промеж собой, кабы сарай этот не поделили. А работя' валить? Туфта!
– Фиг ли гадать? – Ермак стукнул кулаком по папке. – Надо с главным базарить. Тоха дерни-ка его.
– Как? Он нарасхват. Хоть брифин' заказывай. Нам фронт определен – обход, обход и еще раз обход. Работа с дураком-свидетелем. По 'орячим следам.
Из цеха, покачиваясь, вышел молодой следователь прокуратуры. Прислонился, закурил. Тут закачаешься. Пока каждого осмотришь…
Метнулся из дверей серый, с черным хвостом кот. «Вот хороший свидетель, – подумал Андрей. – Иди-ка сюда, хвостатый. Ты все видел, все слышал…»
Неразбериха действительно выбивала из колеи, не давала сделать первый шаг, путаясь под ногами, словно шкодливый кот. Там, в сарае, люди. Мертвые люди. Которые были живыми, когда Андрей ложился спать, и, пока он боролся с бессонницей, они умирали. Он уснул.
А потом проснулся. А они нет…
Тихо, Воронов, тихо. Эмоции оставим при себе. Это твоя работа. Сам выбрал. Никто не заставлял.
…Р-р-разорву!
Андрей швырнул на грязный газон окурок. Неразбериха. Ощущение полной беспомощности. Твой номер шестнадцатый, выполняй, что старший велел. Дьявол! Покажись сейчас в конце улицы тачка со скотами этими, рванул бы, бегом рванул бы! Не догнал бы, но хоть душу отвел бы, зная, что цель на мушке, что видишь врага и дело все в быстроте и выносливости.
Не получится, Воронов, не получится. Не рви рубашку на груди. Только исцарапаешься напрасно. Стреляя по галкам, лисицу не убьешь.
– Грицук! – Голос начальника розыска, или, как его теперь называют, звеньевого Поперечного вывел из лирического настроения. – Иди сюда! Ага, Воронов! Ты где был?!
– По краже адрес пробивал, – соврал Андрей, зная, что все равно проверять не будут.
– Тоже сюда подойди.
Антон с Андреем приблизились к группе начальствующего состава, совещающегося возле черного «форда».
– Значит так, пацаны. Берем директора под мышки – и в отдел. Посадите в «темную», колоть пока не надо. Попозже займемся. Со следаком договорились, он его прикроет на тридцать суток по бандитскому указу.
– Зачем?! – хором спросили оперы.
– Не зачем, а по указу. Больно он взволнован. Я почками чувствую, что в курсах он. Посидит в камере месяцок с урками, все расскажет. Действуйте.
– Так с ним толковали? Может, он и без камеры расколется.
– Слушай, Воронов, – прошептал звеньевой, – вот когда будешь бригадиром или авторитетом, тогда и умничай. Взяли под руки – и в камеру! Без самодеятельности, у нас сейчас листопад из погон, вмиг слетят.
Поперечный, поправив черную шляпу, вернулся к «форду».
Андрей переглянулся с Тохой. Тот пожал плечами и отправился в цех за директором.
– Пойду-ка я дальше свидетелей искать. – Ермаков хлопнул по карману, проверяя, на месте ли удостоверение. – А то авторитетам глаза намозолю, заставят еще убитых допрашивать или обыски у них делать. Натурально заставят.
Антон вывел директора, махнул Андрею. Действуй, пацан, тяни службу. Быть тебе авторитетом.
Грицук примерил золотую цепь, изъятую на последнем обыске, глянул в зеркало.
– А ниче'о.
– Златая цепь на дубе том, – согласился Андрей. – Сам придумал?
– Да, в общем… В соавторстве.
Тоха снял цепь, спрятал в сейф.
– Не мой фасон, шею оттягивает.
Запиликал «Панасоник».
– Внимательно. А шо так рано?.. Ну ладно,подъеду.
Аккуратно положил трубку.
– Во дают! Из прокуратурки позвонили. Завтра выдер'ивают на заслушивание по вчерашнему тройнику. Хотят узнать, шо наработано.
– Повезло тебе с территорией.
– Я сам виноват. На последней заслушке по древнему-древнему «'лухарю», 'де бандита 'рохнули, прокурор меня спрашивает: «Шо ж вы, товарищ 'рицук, не работаете ни хрена? Ждете, когда кто-нибудь по „02“ позвонит и убийцу назовет?» Шо тут ответить? На такой хитрый вопрос? Я прямо ответил: «Да, жду». Прокурор пеной изошелся, представление на меня настрочил. А прикинь, через два дня звонок в дежурку от анонима. Так и так, ваше'о бандита пришил Петька Кривой, который сейчас сидит в ресторане «Дружок» за последним столиком. С уважением, неизвестный. Ну, ты ж помнишь этот случай! Поехали, сняли дружка с «Дружка», колонули, «мокруху» подняли. Вот увидишь, завтра прокурор первым делом спросит: «Ну что, товарищ 'рицук, вы снова будете ждать звонка по „02“?» Потому и вызывает.
– Ну, тут-то вряд ли позвонят. Во всяком случае на это уповать не стоит.
– Теоретически мо'ут.
– Халява рождает халяву… Арбайтен надо, арбайтен.
Тоха пересел на диван, вытянул ноги на стул.
– Я кемарну с полчасика. Толкни, коли шо.
Грицук через секунду захрапел. Андрей тоже склонил голову на стол. Со вчерашнего утра они еще не ложились. Вечером Андрей позвонил Пашке, предупредил, чтобы тот его не ждал и исправлял «банан» по математике. «Иначе спрячу „Денди"“.
Сон не шел, не давала спать головная боль после тяжелой ночи, да и сидячая поза не располагала к расслаблению. Но не это даже. Пока шла стрельба по галкам. К тому же холостыми. Директора, как и планировалось начальством, отправили в следственный изолятор. Переговорить с ним так и не дали. Дальше сплошная вода в ступе – разговоры с родственниками убитых, с живыми рабочими, с родственниками живых рабочих, протоколы, версии, алиби… Ноль на выходе в итоге.
Мелькнул вроде хвостик – Николай, молодой потерпевший, во вторник подрался в кабаке с черным. У Николая синяк – у черного семь швов. Веская, в принципе, причина по сегодняшним меркам. Ночь грохнули на поиски черного. Через кабак, через больницу… Данные-то нашли, а самого… Покинул койку, не пройдя назначенного курса. Но лечащему врачу шепнуть успел: «Слушай, дарагой, придут меня мусора искать, ты передай им, что рабочих не я пострелял, а сбежал потому, что на мэня это дело повесят. Я самая подходящая для них версия. Черный ведь. А мне оно надо?»
Авторитеты, узнав, расстроились. И впрямь перспективная версия. Особенно в свете последней директивы сверху – «Все на борьбу с кавказской мафией!»
В суматохе так и не съездили к заболевшему плотнику. Как это обычно бывает, каждый понадеялся на другого. Правда, все равно бы не успели. Авторитеты, отсветив для прессы на месте происшествия, умчались, включив мигалки, и руководили раскрытием из управления, названивая каждый час Поперечному, требуя отчета и активизации действий. А так как авторитетов было много, а Поперечный один, то телефон под вечер не то что раскалился, а фактически расплавился.
Непосредственно раскрытием убийства занимались, как обычно, территориальные оперы да участковые. Обещанных приданных сил не придали.
Андрей поднял голову и с завистью посмотрел на Антона, беззаботно храпевшего на диване. В здоровом теле – здоровый сон. У парня мощные фильтры, весь негатив остается снаружи. Андрей тряхнул головой, вылез из-за стола, собрал разбросанные бумаги, убрал в ящик.
В дежурке старшина возился с очередным стендом. Снимался «Порядок приема заявлений от граждан». Вешался новый. Андрей остановился, пробежал глазами. «С такого-то февраля приказом начальника управления введен новый порядок приема заявлений от граждан…»
По мере чтения «порядка» Андрею показалось, что он все-таки уснул у себя в кабинете, а увиденное сейчас – здоровый сон в нездоровом теле.
«Прейскурант на прием заявлений в органы внутренних дел:
1. Кража квартирная – 50 б.
2. Грабеж квартирный – 75 б.
3. Грабеж уличный – 80 б.
4. Угон автомашины:
4а. – отечественного производства – 80 б.
46. – иномарки – 160 б.».
Самым дешевой в прейскуранте оказалась кража российского паспорта – «10 б.», а самым дорогим – изнасилование («250 б.»). Логично, честь дороже всего.
Под прейскурантом имелось маленькое, почти незаметное невооруженным глазом примечание: «В случае возвращения потерпевшему похищенного имущества удерживается налог в сумме пятнадцати процентов от стоимости данного имущества. Деньги за прием заявления взимаются вне зависимости от результатов расследования. Расчет осуществляется в рублях по курсу Центробанка на текущий день. Все средства пойдут в Фонд развития Министерства внутренних дел нашего города».
И опять крупно: «Спасибо, что обратились в наш отдел».
– Андрей, не мешай, отойди в сторону. Чего застыл, как Ленин на броневике?
– Слы… Слышь, а что такое «б»?
– Дурак, что ли? Баксы, конечно! Не в рублях же цены писать! Курс скачет, как ужаленный, краски не напасешься цифры исправлять!
– А почему за иномарки дороже берем? Не все ли равно, какую машину искать?
– Нормально берем, в два раза всего. Вон, налог на дороги для иномарок в десять раз больше, чем для наших корыт. А для дороги-то не все ли равно, что за «тачка» по ней бегает? Так что мы «еще по совести.
Возник заспанный и неухоженный Ермаков. Продрав глаза, прочитал текст.
– Это… Это я не понял… Че…
– Того, – на сей раз ответил дежурный. – Обещали же народу покончить с уличной и прочей преступностью. Вот, кончаем. Теперь потерпевший сто раз подумает, писать ему заяву или повременить. А нет заявления – нет преступления. Через пару месяцев у нас будет самый безопасный городок в России. Хоть Олимпиаду проводи. Снижение вала по всем параметрам. Ну, кроме, может быть, «мокрух» да торговли подпольной водкой.
– Фантастика!
– Давно пора, – отойдя на пару шагов от «Порядка», сказал старшина. – Вы, урки, небось и так мзду берете, налог в бюджет черта с два платите, а мы зарплату не получаем вовремя. Теперь не забалуете.
– Держи кармашек ширше, – усмехнулся Андрей. – Получишь ты что-нибудь вовремя, кроме бесплатных похорон… Много мы мзды набрали. Прям Брынцаловы.
– Все равно нечего к халяве граждан приучать. Как телик ни врубишь, одна тема. Дефицит бюджета вследствие плохой собираемости налогов. А теперь все, кончилась халява. Если гора не идет к Магомету…
– Я полностью солидарен, – поддакнул дежурный. – Частные охранники сразу на хозрасчет перешли, там слово не скажешь, не заплатив. И цены не чета нашим по скромности.
– Деньги-то ты получать будешь, скромняга наш? – поинтересовался Андрей.
– Зачем?! Вон Ленке в кабинет кассовый аппарат монтируют, чтобы все по закону.
Пульт затрещал очередным звонком.
– Дежурный по бригаде, майор Вертепов! Так! Понял! Забить «стрелку» и разобраться по понятиям! Базара – ноль, в смысле, есть! Нет, обойдемся без быков, виноват, ОМОН-а.
Дежурный положил трубку.
– Ермаков, там пенсионер паспорт просрал где-то, кто-то нашел, теперь лимон вымогает за возврат. Ты дежуришь, шагом марш в адрес, пенсионер дома.
Не спавший ночью Ермак заканючил:
– Что, участкового на это нет? Вон сидит кроссвордирует. Пусть развеется!
Дежурный сделал пальцы рожками.
– Ты чо, пацан, не слышал, что старший сказал?! Ты типа где работаешь? Возьми у Ленки квитанцию об оплате и чеши к пенсионеру! Так, кстати, сейчас прикинем…
Вертепов пощелкал кнопочками калькулятора, вмонтированного в пульт.
– Вот, по прейскуранту получишь с него лимон. Заявка на контроле в управе, резину не тяни. Пенсионеров велено не обижать, тоже старыми будем.
– Я не доживу, у меня запоры. – Недовольный Ермак отправился на заявку.
Андрей тоже не стал задерживаться, вернувшись в кабинет. Там, сев на свободную половинку дивана, вытянул ноги и, почувствовав вдруг необъяснимую легкость, мгновенно заснул. Сейчас ему ничего не снилось. Ни кошмары, ни любовь. Большая черная космическая дыра.
Проснувшись от настойчивого стука в дверь, Андрей глянул на свою «Ракету». Хорошо на массу подавили. Четырнадцать ноль-ноль. Шея затекла, и голова никак не могла занять правильное положение. Тоха кое-как сгибал занемевшие от неудобной позы ноги.
Стук прекратился, шаги за дверью удалились в сторону шефского кабинета.
– Продольный, наверное, – тихо предположил Андрей. – Никак не уймется со своими версиями. Ниро Вульф…
Сон пропал, захотелось чаю и пожрать. Чая, скорее всего, не было. Андрей по инерции выдвинул ящик, извлек пустую коробку, вытряхнул на стол несколько чаинок. Скомкал коробку, метнул ее в мусорку. Чаинки смахнул на пол.
– У тебя нет?
– Немае. Забыл купить.
– Я тоже. Сходи к фанату, у него всегда есть.
Сходить не дал телефонный звонок. Трубку снял Андрей.
– Алло! Воронов! – звонил сердитый Поперечный. – Вы почему двери не открываете?! Пьете, что ли?!
– Я только зашел, – мгновенно среагировал Андрей.
– Где Грицук? В кабинете?
– Не знаю, сейчас посмотрю.
– Что, что значит посмотрю? У вас там кабинет двухкомнатный?
Андрей понял, что сморозил глупость.
– А вот и он, зашел как раз! С улицы.
– Пригласи его ко мне.
Андрей виновато взглянул на напарника.
– Вас приглашают.
– А-а-а! – Тоха махнул рукой и отправился к Поперечному. Андрей принялся обходить соседние кабинеты в поисках чая.
Когда он вернулся, Грицук уже сидел на прежнем месте с какой-то безразлично-холодной миной на украинском лице.
– Что Продольный хотел?
Тоха лениво повернул голову.
– Предла'ает место искать. Лучше вне милиции.
– Не понял?
– Пришло якобы новое штатное расписание. У нас сокращают единицу в розыске. Мол непрофилирующая служба. Предложено мне' как самому молодому. Да и пошли они… Уеду в Харькив, ворья везде хватает, не пропаду.
– Шизанулись?! Нас и так по пальцам пересчитать! Кто останется?!
– Плевать мне, Андрюха, – равнодушно протянул Грицук, – Без меня большевики обойдутся.
– Сколько сроку дал?!
– Три дня.
– Кр-р-ретины! – ругнулся неизвестно на кого Андрей. – Кто ж у них профилирующий? Геморрой в форме?
Он засыпал в чайник добытую заварку, воткнул кипятильник в банку с водой.
– Ты, Тоха, в башню не бери. Первый раз, что ли, сокращают? Сейчас сократят, после восстановят, когда опять власть сменится.
Грицук не захотел продолжать, резко сменив тему:
– Слышал, на днях в твоем районе собак постреляли? Телетайп пришел. Пять штук из «Макарова». Чудик какой-то. Приказано ориентировать личный состав.
– Зачем? Не люди же? – чуть побледнев, спросил Андрей.
– Большой общественный резонанс, 'ражд-ане шум подняли, защита животных, цинизм, ну и прочая дребедень… Я думал, ты в курсе, рядом же.
– Нет, не слышал. Чай будешь?
– Да, выпью.
Андрей открыл ящик, незаметно вытащил картонную коробочку из-под патронов. Так ведь и не выкинул! Скомкал и метнул в мусорную корзину, следом за чайной упаковкой. Тоха сидел на диване, прикрыв глаза.
– Да, слушай-ка! – вспомнил Андрей. – Больного так ведь и не проведали. У тебя данные есть?
– Вон список на столе. – Грицук открыл глаза. – Нижний клиент.
Андрей протянул руку к соседнему столу.
– Одышкин?! Пашка?
– Знаком?
– Черт, я и не знал, что он… Надо же. Плотничек…
Грицук взбодрился:
– Кто такой?
Андрей достал из сейфа амбарную книгу.
– Пару лет назад он влетел за «солому». Еще там, на моей бывшей земле, в другом районе. Получил условно на первый раз. Сейчас ему двадцать три. Мамаша все ко мне тогда бегала, плакала, а я успокаивал.
– А «солома» откуда?
– Без протокола рассказал. Зубова знаешь? От него товарчик. Он полрайона снабжал. А ОНОН про него даже и не слыхал, потому что грамотным товарищ был, сам ни на чем не светился.
– Почему был?
– Потому что, после того как Паша Одышкин мне про него упомянул, а я в свою очередь поделился информацией с мужиками из ОНОНа, взяли Зубова в разработку и успешно парня приземлили. А Одышкина я за эту маленькую услугу научил, что на протокольчике написать. «Шел-нашел-взяли», в общем, как обычно.
– Он ширялся?
– Нет, только торговал. Так что есть нам о чем с Пашей потолковать. Вспомним тяжелое время и старые раны.
– Может, с обыском на'рянем? Опять наркоту найдем. Оно то'да как по маслу пойдет!
– Посмотрим. Может, и найдем. Пока так попробуем. Паша мне по гроб жизни обязан, что сейчас на зоне не коптится. Да и перед Зубом я его не вывел… Непонятно только, что он в мебельной делал? Может, завязал после суда? Неужели помогает?
– Ко'да едем?
– Да хоть сейчас. Тем паче что ехать не надо, он в соседнем дворе обитает.
– 'оним! 'де ж ты раньше був?!
Грицук, забыв, что полчаса назад получил предписание очистить органы от своего присутствия, азартно потер руки.
Мать Одышкина узнала Андрея, но, не помня имя-отчество, тихонько буркнула что-то приветственное, пропуская оперов в квартиру.
Паша был дома и, как того следовало ожидать, в лежку не лежал, а сидел на диване и спокойно смотрел «Историю любви». Узнав Андрея, он засуетился, заулыбался и уступил место на диване, пересев на стул.
– Болеем, Паша? Как здоровьице?
– Спасибо, почти. Вы по поводу стрельбы?! Так я вчера все уже рассказал.
– Кому?!! – в голос спросили оперы.
– Так вашим же! Мен… ну, тоже, в общем, из милиции.
– Из нашего отдела? Ермакову? Херувимову?
– Я не помню фамилий. Кажется, они сказали, что приехали из управления по организованному бандитизму. Двое здоровых таких, в «Адидасе» с лампасами и в пропитках.
Ни Ермак, ни Херувимов пропиток не имели, к тому ж они наверняка рассказали бы о визите к Одышкину.
Паша, предчувствуя, что оказался потревоженным напрасно и можно вновь сосредоточиться на «Лав стори», расслабился и закинул ногу на ногу.
– Ну и что, милок, ты им рассказал? – немного расстроившись, спросил Андрей.
– Правду! Я тут приболел, больничный взял. Тридцать девять с полтинником. Думал, загнусь!
– Не скажешь по тебе, – подметил Антон, рассматривая довольно бодрую внешность Одышкина.
– «Панадол»!!! Никаких таблеток! Мама в театр собралась…
– Понятно. Прикованный тяжелым недугом к постели, Паша Одышкин доживал последние дни. Дожил. Вовремя тебя прихватило. Просто, можно сказать, повезло.
– Судьба-а-а, – развел руками Паша.
– Это все, что вчера вспомнил больной?
– Нет, а причем здесь я?! Ну, повезло, заболел. Какие ко мне претензии? Я что, должен все знать?!
– То есть вчера ты, кроме того, что у тебя тридцать девять, ничего ценного не сообщил.
– Конечно!
– А сегодня? Тебе ж наверняка дали время подумать.
– Ну, дали, – стушевался Паша. – Что из этого? Могли бы и не давать. Время
– не деньги.
– Как ты оказался на мебельной?
– Как все люди. По нужде. Сидел на мели, встретил Кольку Тихонова, ну, убили которого, он и предложил.
– Вы были знакомы до мастерской?
– Соседний двор, все детство бок о бок. В комсомол вместе вступали. Зашибали не то чтобы много – лимона по полтора в месяц, но это лучше чем ноль.
– В комсомоле?
– В мебельной.
– Похвально.
– Еще бы! Женюсь скоро, бабки нужны, а где сейчас, ничего не умея, честно заработаешь? А здесь наловчился шкафы собирать, ума большого не надо.
– Складно звонишь, – хмыкнул Грицук.
– Погоди, Тоха… Ты, значит, все эти дни на диванчике, у телевизора?
– Совершенно справедливо. Чуть пролежни не нажил.
– А вот соседка твоя, Зинаида Петровна, говорит, что бегал ты туда-сюда по лестнице без всяких признаков гриппа на лице. Может, ты ошибся, может, тебя гонорейка прихватила?
– Шиздит, кляча старая! – неподдельно встрепенулся Одышкин. – Ей делать не хер, она и сочиняет бредятину подлую! Бегал, бегал! Прямо убегался!
– Чего ты, Паша, так распереживался? Смотри, опять «Панадол» придется жрать. Больничный твой не покажешь?
– Я «неотложку» вызывал. Десять дней прописали, потом к врачу. У него бюллетень и возьму.
– Кто ж ваших так обидел? Не подкинешь мысль?
– Клянусь, не знаю! Я всего два месяца в кочегарке. Колька, я слышал, черному морду намылил из-за бабы в кабаке. Может, черный со своей братвой? Им, чеченам, что Крым, что крематорий – полгорода перережут!
– Про черного слышали, ищем. Ну а еще? Как, например, у директора с «крышкой»? Кому платили?
– Понятия не имею. Может, он и платил, но я-то тут при чем? Что я, бухгалтер? Моя забота стенку с боковиной скрепить, на шипы да шурупы закрутить! Вот ведь…
Андрей немного помолчал, затем обернулся к Антону.
– Старик, с матерью поговори пока. На кухне. И проверь на всякий случай историю Пашиной болезни. А мы проверим историю любви.
Затем кивнул на телик.
– Ну-ка, выруби тошниловку эту.
Паша щелкнул кнопочкой. Тоха отправился на кухню. Андрей пересел с дивана на второй стул, поближе к Одышкину.
Начали поскребывать кошки. Еще не скребли, только поскребывали, что тоже не здоровско. Нет ничего противнее, чем колоть людей на компромате, который люди сами тебе и рассказали. Даже если человек мурло по жизни, с запахами помойки и гнилья.
Но… От тех, кто вчера ночью стрелял, несет не помойкой, от них несет мертвечиной. Их надо найти и закопать в землю. И вместо креста вбить кол.
– «Панадол», значит?
Одышкин заерзал на широком стуле.
– Дыру не протри. Ну что, болезный, биографию будем вспоминать, али как?
– А чего ее вспоминать? Да, было, вляпался впопыхах, нечаянно, так суд это учел.
– А сам ты что учел? Ты учел, что мне накануне суда пришлось судью водкой поить и душевно ему грузить, что некий Паша Одышкин, рискуя шкурой, внедрился в банду нарко-дельцов по нашему заданию, но мудила участковый, его случайно задержавший, чуть было не завалил операцию. И не стоит Пашу на первый раз сажать, не по злому умыслу он…
Андрей врал внаглую – ни к какому судье он не ходил и водку с ним не пил. Знал заранее, что вряд ли Одышкин получит срок.
– А чем отвечает на заботу о нем Паша Одышкин? «Панадол», «История любви», нога на ногу. Какая у Паши короткая память! Как у кандидатов в городское собрание. Может, стоит напомнить про Витю Зубова? Витя до сих пор малявы корешам с зоны шлет с просьбой найти того супостата. Того, того самого. Не постоит Витя за ценой, если что.
– Я не сдавал Зуба!
– Это ты так считаешь. Потому что я свое слово сдержал, не светанул тебя нигде. Но понимаешь ли, я с возрастом таким рассеянным становлюсь. Где бумажку какую забуду, иногда в компании вместо анекдота житейскую историю расскажу. А кто захочет, тот услышит…
– Вы же обещали…
Паша покраснел как помидор и с негодованием смотрел на Андрея.
Андрей, почувствовав слабину соперника, давил на больное место.
– Конечно, конечно. Я даже сейчас своего напарника к маме отправил. Опять-таки для твоего блага, чтобы ни про Зуба он не услышал, ни про то, почему ты в нужный момент на работу не вышел.
– Я же…
– О-о-о! Получается, не хочет Паша искренности, не хочет. Ну что ж, «ура!» тебе за это, Паша.
Андрей поднялся.
– В бюро ритуальных услуг «Реквием» сезонные скидки. Рекомендую побеспокоиться заранее. Адресок дать? За предварительный заказ плата не взимается. Очень удобно. Можно заказать гроб со встроенным радиоприемником или тетрисом. Никаких шуток, Паша. Я, Паша, себя уважать перестану, если в твой грипп поверю, так что извини. А гниль, она рано или поздно все равно наружу выйдет, как ни прячь. Пока.
Андрей сделал шаг к двери.
– Подождите…
«Горячо, горячо!»
– Ну?
– Я расскажу, только…
– Хочешь гарантий? Гарантии – дело наживное. Ты сначала расскажи, что знаешь. Пока обещать могу одно – все останется между нами. Впрочем, ты в этом имел возможность убедиться.
– Хорошо. Курить можно?
– Да не нервничай так! Ты что, в гостях?
– А, ну да…
Одышкин достал из нагрудного кармана мятый «Аэрофлот», прикурил.
– Так, сегодня вторник? Да. Я с четверга на больняке. Вот еще что, я действительно ни в какие дела Григорича, ну, шефа нашего, не влезал. Тут случайно вышло.
– Ты рассказывай, там посмотрим, что случайно, а что нет.
– Да, хорошо. Значит, в среду утром плохо мне было. Помните, тот кабак, где Колька черного о столик башкой? Я тогда с Колькой гулял. Перебрал, если честно. Утром еле поднялся, просто никакой. На работу вообще идти не хотел, да передумал, Григорич выгнать грозился.
– Ты не на Доске почета?
– Ну, подумаешь, пару раз задвинул! Сразу «уволю, уволю». В общем, приполз кое-как, перед шефом отсветился. Он обычно в самом цехе не сидит. Или в разъездах, или в пристройке, рядом со складом. Я с мужиками договорился, что часик отлежусь. В случае чего – за сигаретами ушел. Ну, мужики: «Понимаем, Паша, ол'райт». Я на склад, там скамеечка есть для таких делов. Пару шкафов придвинул для прикрытия, фуфаечку под башку – и вперед, за Родину. Не помню, сколько отходил – часа два, не меньше. Всякая дрянь снилась – бабы голые, черти…
– Это можно опустить, – поторопил Андрей. – Невесте потом расскажешь.
– Проснулся от разборки какой-то. Мужики скандалили – громко, от души. С накати-ком. Свет на складе врублен. Я из-за шкафа пригляделся, не высвечиваясь. Сейчас время такое – лучше не высвечиваться без нужды, сплошные вирусы… Вот. Шесть человек было. И Григорич. Запуганный, суетливый. Я его никогда таким раньше не видел, он по жизни с принципами, умеет позицию отстоять. А тут как кролик перед удавами…
В комнату вернулся Антон.
– Я все. Ты скоро?
– Пару минут, Антон Михайлович, подожди, Если не в падлу. Паша заинтересовал меня как мужчина.
– Я на улице, на скамеечке.
– Да, я скоро.
Антон ушел на лавочку.
– Давай, давай. – Андрею не терпелось заполучить ключик к заветной дверце.
– А то он неладное заподозрит.
– Короче, пацаны эти насчет «крыши» базарили. Кому из них Григорич платить должен. Я хотел было встрять, развести ребят, да не стал. Они там к словам не очень-то прислушивались, один аргумент: «Да ты знаешь, козел кто мы такие?!»
– И кто они такие?
– Троих первый раз видел. Не местные пацаны. В пальтишках, галстучках, прямо салон Славы Зайцева. Они, в основном, и накатывали, фиксами золотыми сверкали…
Паша потер подбородок, создавая видимость сильного душевного волнения и активной работы памяти.
– Не волнуйся так, Одышкин. Где Третьяк – там победа. Говори, кого узнал.
– Петю Канарского знаете?
– Ну еще бы…
Петя Канарский слыл местным бандитским заправилой, контролировавшим пару городских районов. Свое необычное прозвище он приобрел за то, что, отдыхая на Канарах, забывшись по пьяни, помочился в ресторанный бассейн, а затем столкнул туда возмутившегося не по делу официанта. Испанские власти затрюмили Петю в местную тюрягу, но через пару дней отдыхавшая братва вытащила авторитета под залог.
Петя очень гордился этим фактом биографии, при каждом удобном случае в розовых красках расписывая, как тянул срок на испанской зоне, будучи пойманным Интерполом на крупной афере с оружием. Все верили, и в конце концов Петя поверил в это сам.
Внешность типичного питекантропа и бычьи повадки немного подмывали Петины воспоминания – подобным товарищем вряд ли заинтересуется Интерпол, но никто открыто сомнения не высказывал, боясь навлечь нечаянный гнев Канарского. Петя по природе был обидчив и мог обидеться.
– Так что, он присутствовал?
– Григорич ему до этого платил.
– Ты не виляй задницей! Был он на разборке или нет?
Паша, чуть не плача, выдавил:
– Да… был.
– А с ним?
– Пацаны его. Нико-один и Нико-два. Близнецы.
– Знаем таких. Ну, и чем у братвы раунд закончился? Кто победил?
– Ну, по понятиям эти, в пальто, не правы были. Это Петина территория, даже в газетах пишут. А они откуда взялись? Накатили на Петьку: «Запомни, баклан ресторанный, еще раз здесь засветишься, заставим нассать в ведро, а потом утопим!» Григорича за шиворот и на улицу. Петя обиделся, конечно. По-взрослому так обиделся. Харкнул вслед, пальчик показал. Потом близнецам говорит: «Хера они получат! Найдите Ортопеда, пусть зарядит машинку и разнесет этот сарай к едреной матери!»
– Ортопед? Это Тимохин?
– Да, Серега. Бывший взрывник. Изобретал как-то бомбу, ему ноги-то и оторвало. На протезах ходит, поэтому и Ортопед.
– Отходился.
– Почему?
– На днях шел по улице, нес пакетик, нечаянно выронил, хотел поднять… Говорят, что запчасти от протезов находили в радиусе километра. Хорошо полетал. Погоди-ка! Они в среду в мастерской воевали? Точно! А в четверг Ортопед и взорвался. Часиков в девять вечера! Вот он кому подарочек-то нес, сучье вымя!
Паша пару раз сглотнул слюну. Андрей потопал ногой по полу.
– Ты, значит, после этой «стрелки» на складе решил приболеть?
– Приболеешь тут. Канарский – конкретный малый.
Андрей поднялся со стула. Читать нравоучительную речь о чести и совести он не собирался, проще было заехать в морду, да толку-то. Только руку вывихнешь. Хоть ядерная война, а страус все равно башку в песок зароет. И Одышкина понять можно, лучше грипп, чем гроб. А чего? Другой бы, что ли, не заболел? Кто решился бы панику поднять? Никто. Хорошо рассуждать и упрекать. Все верно, Пашенька, все верно, никто с тобой не спорит. Живя среди страусов, волей-неволей становишься страусом. Даже если очень не хочется.
– Пока, Паша. Живи дальше.
В коридоре Андрей столкнулся с матерью.
– Простите, он что-нибудь натворил? Скажите, пожалуйста.
Андрей не ответил, приоткрыл дверь в комнату и, погрозив Паше кулаком, произнес:
– И запомни, борода многогрешная, ежели что худое за тобой проведаю!.. Хороняка!
Грицук, вытянув ноги, сидел на скамейке и кемарил. Андрей подсел и вытащил из его куртки сигареты. Тоха, не открывая глаз, зевнул.
– Ну шо?
– Очень горячо. – Андрей затянулся. – В среду Петя Канарский, знаешь обморозка этого, со своими быками встречался с какими-то залетными на складе мастерской по поводу «крыши». Одышкин в это время за шкафом после пьянки отходил, весь базар слышал. Залетные, чувствуется, покруче Пети оказались, велели убираться. Странно, после таких предъяв стволы тут же в ход идут. Но обошлось. То ли Петя струхнул, то ли еще что. Велел своим найти Ортопеда, чтобы тот взорвал мастерскую. А в четверг Ортопед сам взрывается – нечаянно. Царство небесное. Усекаешь? Канарский от затеи не отказался и дело, бляха, доделал! Не так, так этак! А Одышкин от греха подальше решил на больняке отлежаться и никого, морда ослиная, не предупредил, даже своих! Хрен-то, если б в ментуру не настучал, тут все понятно, но своим не сказать!..
– Ой, нашел 'рех! Защита жизни путем невмешательства. Меньше знаешь – дальше едешь. Дру'ое не ясно. Работя'и здесь при чем? Эти пере'рызлись, вот и взрывали бы дру' дру'а сколько влезет.
– Паны дерутся, у крестьян чубы трещат?
– Возможно. Старо, как дерьмо мамонта. На ком-то надо ведь оторваться! Ко'да армия не может разбить армию, она начинает сжи'ать деревни. Кстати, Одышкин остальных не узнал?
– С Петей братья-близнецы были, Нико-один и Нико-два, а тех первый раз видел. В стильных прикидах, в пальтишках, при галстучках. Культурные мальчишки. Боюсь, что если это Петина работа, искать мы его долго будем. Я бы после таких пакостей из города тут же сдул. На Канары или в ближнее зарубежье.
– То ты… У меня 'де-то Петина трубка записана, попробуем дозвониться, поболтать.
Тоха поднялся со скамейки, одернул куртку.
– Ладно, по'нали по домам, я дрыхнуть хочу, завтра продолжим.
Пожав Андрею руку, он пошел в сторону проспекта.
Бандит Борька Чернов крепил к крыше своего «ниссана» синий маячок. Маячок смотрелся очень изящно. Борька отошел на пару метров, оценил «ниссан», вернулся и, плюнув на ветошь, протер стекло.
– Дюша, братан, глянь-ка, пашет или нет?
Борька сел в машину, повернул ключ. Маячок весело заморгал.
– Ну?
– Работает.
– Ништяк! Садись, погнали. Тебе в отдел?
Слегка ошарашенный, Андрей забрался в «ниссан».
– ГАИ-то не боишься? Отнимут ведь.
Борька довольно загоготал:
– Гы-гы… Теперь не отнимут, теперь, братан, я свой! Ментовский. Так-то, коллега.
– Не понял…
– Гляди! – Борька достал из наручной сумочки милицейское удостоверение и протянул Андрею. – Младший лейтенант милиции, инспектор отдела по изысканию внутренних резервов! Чувствуешь? Вот, форму на склад еду покупать.
– Покупать?
– А ты что, даром получал?
– Да, вообще-то.
– Странно, а нам сказали за бабки.
– Это что ж за отдел? Какие еще внутренние резервы?
– Пока не знаю. Говорят, профилирующая служба, главная! Солидняк!
На перекрестке, где возникла небольшая пробка, Борька включил игрушку-маячок и выехал на встречную полосу. Машины притормаживали, пропуская «джип». Водитель горбатого «Запорожца» зазевался и перегородил проезд.
– Куда, козел горбатый, прешь! – Борька опустил боковое стекло и заорал, перекрывая двигатель. – Я тебе, блин, сейчас люк в башке сделаю, чтобы мозги проветрить! Не видишь, милиция на дело едет!!!
«Запорожец» убрался с полосы.
– Ну никто власть не уважает! – сокрушался Борька. – Так и норовят в душу насрать!
– Я не понял, как тебя к нам занесло? – вернулся к разговору Андрей.
– Чего там, Дюша, не понимать? – кисло вздохнул Дядя Бэнс. – Когда ваш, ну, теперь наш, пахан кресло занял, братва обрадовалась. В тюрьме даже городской банкет закатили, надеялись на волю вскорости выбраться. Да не тут-то… Мы-то рассчитывали, что он ментов к ногтю приберет, чтобы пацаны спокойно жить могли, без проблем. А вышло типа иначе… Он созвал авторитетов на сходняк и популярно объяснил – кто не с нами, тот против нас. И поди поспорь! За ним теперь кодла – с дубинами, автоматами да с пушками. С законными пушками! Ты, между прочим, тоже за ним!
– Я сам по себе.
– Он тебе платит. И прикажет стрелять – будешь стрелять. Кое-кто из братвы решил подискутировать, мол, так не по правилам, не по совести… Так на другой день собровцы их прямо на улице мордой в говно положили, наркоты в карманы напихали и по камерам развезли. Теперь на нарах дискутируют. Кто еще хочет поспорить? Никто. Глянь, что творится! Менты все под себя забирают, на «стрелки» приезжают, беспредельничают. Папа, вместо того чтобы ментуру попридержать, такую бригаду из нее сколотил, что никто поперек пикнуть не может. Я репу почесал и в отдел кадров. Прихожу, фамилию называю. Кадровик меня тут же по компьютеру прокинул. Обрадовался. Милости просим. Есть вакантная должность инспектора внутренних резервов или инспектора по разборкам. Пишите биографию, проходите медкомиссию, получайте оружие – и в бой, на борьбу с преступностью.
– Чудеса! – искренне пожал плечами Андрей. – Кому рассказать…
– Небывалое бывает. Так что, коллега, скоро я приеду к вам искать внутренние резервы.
– Нет у нас никаких резервов.
– Вот мы вместе и поищем! Гы-гы-гы…
– А этот ваш где? Как его, Автоген. Мать Тереза.
– Эх, – с отцовской нежностью вздохнул Чернов. – Бедняга Автоген… Он ведь до чего дошел – стал у больных простыни щупать, не сырые ли. Как Ильич блаженный. Мы его в отдел хозобслуги пристроили, не фонтан, конечно, но все ж поближе к одеялам…
– Какая трагедия.
– Зря, коллега. С любым может случиться. Грех смеяться. Ты-то небось при счастье весь, самый крутой теперь. На любой «стрелке» правый. «Новый» мент.
– Да нет, Борь. Я, знаешь ли, на «стрелки» не ездил и ездить не собираюсь. И стрелять буду только тогда, когда сочту нужным, кто бы мне что ни приказал. Так что в разряд «новых» я не шибко попадаю. Ковыряюсь потихоньку в свое удовольствие. Притормози-ка, мне в адресок надо заскочить.
Борька прижал «джип» к обочине.
– Погоди-ка, ты сколько лет в ментуре?
– Восьмерик скоро.
– Не надоело зону топтать? Может, замолвить словечко? Найдем работку поспокойнее.
– Спасибо, Борь, мне и здесь не дует.
– Я тебе по дружбе старой скажу… Есть распоряжение на девяносто процентов заменить личный состав. Так что ты не хорохорься, а слушай ученых людей. Предлагают – переходи, пока места есть.
– Я подожду.
– Знаешь, Дюша, ты, конечно, мент авторитетный…
– Ну?
– Но муда-а-ак…
В отдел завозили стройматериалы. Одна заботливая фирма неожиданно захотела оказать спонсорскую помощь в реконструкции здания. Срывалась старая, грязная облицовка, крушились прогнившие перекрытия, менялись ржавые трубы. Нужен евро-стандарт? Будет евро-стандарт! Рабочие в желтых немецких комбинезонах орудовали отечественными ломиками и бошевскими дрелями. Поперечный с Михалычем в пластиковых шлемах ходили между выросшими деревянными лесами и что-то подсказывали рабочим.
Андрей кивнул начальству и по скрипучим, еще не замененным половицам прошел в свой кабинет.
Тоха искал «место», названивая по знакомым.
Андрей не стал мешать поискам и рассказывать услышанную от Борьки сплетню.
Но Грицук, увидев его, тут же положил трубку.
– Здравкуй.
– Здравкуй.
Помолчали.
– Нашел что-нибудь?
– Н-нет. Занято. Как в ва'онном сортире перед станцией.
– Ничего, найдем. Хочешь в отдел изыскания внутренних резервов?
– Куда?!
– Профилирующая служба, не то что мы.
– Звучит красиво. Но пока воздержусь. Щлюхи тоже красивые.
– У нас, я гляжу, ремонт затеялся?
– Затеялся… Еще бы он не затеялся. Спонсор тоже спокойно жить хочет. А ты шо, против ремонта?
– Да нет, в общем. Сколько в говне-то можно работать?
Помолчали.
Андрей развернул свежекупленную городскую газету, прочел передовицу.
– Ну, черти!
– Шо такэ?
– Про наш расстрел! Интервью с шефом. Ты только глянь: «Это вызов преступного мира лично мне, моему делу, моему желанию навести порядок в городе! Но я принимаю вызов, объявляю войну всем бандформированиям, особенно закавказским! В двухдневный срок я предлагаю им покинуть город. В противном случае их ждут серьезные меры! Другого быть не может! Я за базар отвечаю!»
– Так и написано?
– Ну да.
– По крайней мере не кривляется, уже npo'pecc.
Помолчали.
– Андрюх, а может, это наши работя' постреляли? Для повода?
– Да, повод неплохой. Возмущенный народ требует возмездия и активных действий, а не красивых слов с трибун. Теперь любой беспредел под это дело спишется. Только, Тоха, он в любом случае спишется. Сомневаюсь, чтобы кто-то из ментов на это паскудство подрядился. Хотя…
Помолчали.
– Улететь бы…
– Куда?!
Утром следующего дня звеньевой Поперечный, как обычно, производил развод, подводя итоги минувшего в историю дня и ставя задачи на день текущий.
– Ермаков, ты договорился с магазином?
– Почти. Маленькие проблемы с оплатой. Скулят.
– Чтобы не скулили, свяжись с братвой из налоговой, пускай тряхнут бухгалтерию. Спекулянты хреновы, тачки и виллы покупают, а на пять костюмов денег пожалели.
– Я еще пальто и шляпы заказал.
– Все равно для них это не убыток. Созвонись с налоговой.
– Много чести. Я им лучше стекло выбью, – сказал Ермак и сделал пометку в дорогом кожаном блокнотике с калькулятором.
Действительно, директора надо бы поставить на место. Пожалел шмоток для оперсостава. А у оперсостава приказ – на службе выглядеть опрятно и единообразно. А то не оперсостав, а сборище шпаны у пивного ларька. Стыдно перед людьми.
– Воронов, – продолжал Поперечный, – что по угону «мерса»?
– Ищу, – коротко ответил Андрей.
– И как?
– Составил план, ориентировал личный состав, произвел обход домов…
– Я тебя не спрашиваю, как ты ищешь. Я спрашиваю – хоть что-то нашел?
– Конечно, вот. – Андрей извлек из кармана металлическую эмблему автомобильного концерна «Мерседес». – На месте происшествия валялась.
– Послушай, умник! – по-жегловски прохрипел Поперечный. – Ты не умничай! Надо знать, когда стоит умничать, а когда попридержать. У нашего коллеги горе, угнали новый «мерседес», он на него копил, ночами, можно сказать, не спал! Надо с душой подойти, по совести. Завтра у тебя, не дай Бог, угонят машину на чужой территории, а тамошние оперы вот так, как ты, умничать будут. Приятно? Ты вот сейчас не о товарищах своих обиженных думаешь, не о долге, не о совести! А о бабах и выпивке!
Последняя фраза была использована звеньевым Поперечным для логической завершенности общей идеи.
– Вечером доложишь о наработках. Машину надо найти и вернуть. Дело принципа.
Андрей, не ответив, согласно кивнул. Найдем – вернем.
Звеньевой перешел к оглашению сводок.
– Так… В девятнадцать двадцать обратился с заявлением профессор университета. Неизвестный вырвал у него сумку с находящейся в ней пенсией. Приметы преступника…
Поперечный снял трубку местного телефона.
– Дежурный! Вчерашний профессор оплату за заявление произвел? Нет? Зачем же заяву зарегистрировали?! Еще раз штампанете, уволю к чертовой матери!!!
Саданув трубкой по рычагу, звеньевой вернулся к сводкам:
– В двадцать два обратился безработный с заявлением о том, что уснул на скамейке, а проснувшись, обнаружил пропажу золотой цепи, двух платиновых печаток, бумажника с пятью тысячами американских долларов и телефонного аппарата «Nokia». Так, Херувимов, это твоя территория, немедленно займись. Профессор себя как-нибудь прокормит, а безработному надо помочь. Это у него, наверное, последнее.
– Да, – коротко ответил фанат. Затем насыпал на ладонь горку белого порошка, наклонил голову и через трубочку вдохнул зелье правой ноздрей.
– Кокаин? – шепотом уточнил Ермак.
– Насморк.
Продольный продолжал знакомить с оперативной обстановкой.
– Теперь ориентировки. Тьфу-тьфу, сегодня всего одна. Значит, вчера в 23.00 на пустыре возле дома ‘3 по Кирпичному переулку в машине «джип-черроки» с огнестрельными ранениями обнаружены трупы граждан Задульского Петра Николаевича, тыры-пыры, Николаева Вадима Геннадьевича и Николаева Олега Геннадьевича. Все безработные. Из машины изъято два пистолета «ТТ» и один «Макарова». В целях розыска преступников как обычно предлагается…
Андрей переглянулся с Грицуком.
– Задульский, Задульский, – пробормотал Поперечный. – Знакомая фамилия…
– Это Петя Канарский. И при нем два брата, – ответил Грицук. – Докатались на «джипе». Плохо быть безработным.
– Кстати, о работе. Ты место нашел?
– Нет.
– Смотри, дело хозяйское.
– Буду жить на пособие.
После сходки Андрей получил свежие материалы в дежурке и вернулся в кабинет. Грицук сочинял рапорт на увольнение. Текст излагался литературно и без ошибок. Опыт.
– Кончай писанину! – сказал Андрей. – Звони соседям, узнавай ситуевину по стрельбе. Как нам подфартило! И Канарского, и братьев! А мы вчера плакались, что не поймаем. Во, поймали! Еще, можно сказать, тепленькими. Теперь дело за малым – стволы на экспертизу, и считай, раскрытие по мебельной фабрике в кармане. Сто из ста, что из этих стволов работяг постреляли.
– Наверняка, – согласился Антон.
– Я всегда говорил, что Бог, он правду-то видит.
– Ни черта он не видит! – Тоха скомкал написанный рапорт и бросил в корзину, но не попал. Рапорт приземлился рядом.
– Чего ты такой хмурый сегодня? Бухал? – Андрей вылез из-за стола, чтобы подобрать рапорт, а заодно вынести переполненное ведро. – Подумаешь, в расход уродов пустили, туда им и дорога. Слушай, может, это те, в пальто? За обидку рассчитались?
– Рассчитаются они, как же. – Тоха сузил глаза. – Не их же обидели. Будут они из-за работяг жопу подставлять…
– Ладно, давай звони, а я на помойку. – Андрей подхватил ведро.
Дворники давно бастовали, требуя зарплаты, поэтому уличный контейнер постепенно превратился в зловонную гору пищевых и прочих отходов, возвышающуюся в соседнем дворе. Милицейский же двор, вылизанный и благоустроенный все тем же неугомонным спонсором, напоминал участок перед многозвездочным курортным отелем, разве что без бассейна. Травка с подогревом, лавочки-беседки, столик для написания заявлений… Лепота!
Кучу мусора для придания ей политического статуса местная администрация обнесла веревкой, натянутой на вбитые в землю колышки, и повесила бумажку с традиционной фразой насчет посторонних.
Андрей поискал свободное место за веревочкой, приподнял ведро, взявшись за нижний край… Хе-хе, прелесть какая. Коробочка из-под патронов, выброшенная три дня назад, лежала сверху, прямо на бутылке водки «Державная». Тоха, что ль, усугублял? А потом в ведре рылся?
Андрей пожал плечами и опрокинул ведро. Нагнулся, чтобы отряхнуть запачкавшиеся брюки.
Коробочек было две.
Андрей тряхнул головой (бессонница!), закрыл глаза. Открыл.
Коробочек было две.
Он протянул руку под веревочку и подобрал обе. Типовые картонки из-под патронов. На первый-второй рассчитайсь! Он скомкал их, бросив назад, в кучу, медленно побрел к отделу, забывая обходить лужи от растаявшего льда.
Тоха лежал на диване. После свежего воздуха нос защекотал выхлоп спиртосодержащих продуктов. Андрей закрыл дверь, поставил ведро, сел на стул.
– Я на всякий случай, а то Продольный разорется, – указав на дверь, пояснил Андрей. Грицук не ответил, едва заметно кивнув.
– Пил?
– У'у.
– С кем?
– Так, с бабой одной…
Андрей внимательно посмотрел на напарника, потом, чуть нагнувшись, прошептал:
– Тоха, скажи без балды… Твоя работа?
Грицук приоткрыл один глаз и так же шепотом ответил вопросом на вопрос:
– А те собачки?
Андрей опустил взгляд.
– Я спасался, Тоха. Они напали первыми… Но ты?
– Я?! Почему ты решил, шо это я?
– Так, общая оценка обстоятельств. Взгляд со стороны.
– Хороший у тебя вз'ляд.
– Ты не дрейфь, Тоха. Могила.
– Хоть две. Нече'о мне дрейфить.
Помолчали.
– Так что? Зачем?
Грицук вяло повернулся на бок и подложил под руку ладонь.
– Не я это, Андрюх. Зря колешь. Дру'ой кто-то.
Андрей соскочил со стула и толкнул Грицука в плечо.
– Очухайся ты! Одно дело собаки, другое… Мы бы их и так нашли!
Антон протер глаза.
– Нашли б, Андрюха, нашли. И наказали бы по закону. Показательным процессом. Получили бы ребята лет аж по пять. Условно. А может, и не получили бы. Слабовато у нас с доказательной базой, слабовато.
– Брось ты! И похуже варианты случались!
– Ну, шо ты меня достаешь?! Ты пять минут назад орал, как здоровски, шо хлопцев повалили. Стволы на экспертизу – дело в архив.
– Я не знал…
– А ты знал, шо я успел с директором этой фабрики в камере поболтать? Прежде чем е'о на тридцать суток за'нали? Ты знал, что за пижончики в пальто Канарско'о подвинули? Наши это, наши! Менты! Поэтому-то Канарский, сука, и не решился ствол достать! Но зубы показал, волчара! Ты сечешь?! Сечешь, напарник?! Дошло бы дело до суда?! Во оно дошло бы!
Тоха продемонстрировал дулю.
– Кому надо, чтобы Канарский с компанией на суде тайнами делились? Про то, как с ментами фабрику не поделили? Никому не надо! Скандалом воняет! Одно дело – спонсоров под охрану брать, дру'ое, ко'да люди случайные из-за это'о 'ибнут! А директора фабрики, уж поверь, обработают. Язык засунут в прямую кишку.
Тоха сплюнул на пол.
– Какой скандал, Тоха? Ты серьезно, что ли? Кто скандалить будет? Толпа, газеты? Кого сейчас удивишь? Министры не стесняясь мотаются на бандитские «стрелки» со спецназом и танками в придачу. Никаких скандалов! Больший скандал будет, если какой-нибудь бедолага свистнет с прилавка колбасу, чтобы с голоду не подохнуть…
Помолчали.
– Как ты нашел их? – чуть сбавив обороты, спросил Андрей.
– Я нико'о не искал, понял? Я ни в ко'о не стрелял.
– Тоха…
– Мало ли, как они на Кирпичном оказались. Тот же Одышкин мо' позвонить Канарскому на трубку и потребовать деньжат за молчание.
– Оды…
– Ну, или еще кто. А потом и посчитался за своих мужиков.
Тоха опять положил руки под голову и закрыл глаза. Андрей уставился в белую, выкрашенную при одном из прежних начальников стену.
Ну и что? Ну, перебил, изрешетил бандформирование, словно мишень в тире. Медаль вешать надо. «В связи с особой опасностью вашей шайки руководством дано указание живыми в плен никого не брать».
«А может, он как я? Они достали оружие, они залаяли, они бросились. Как там все вышло? „В ответ Онегин поднял пушку…“ Тоха не начал бы первым – никогда. Я ведь знаю его, он таракана-то на столе, если увидит, газетой смахивает, а не убивает. И не лежал бы он сейчас спокойно на боку, как тюлень сытый. Как там все вышло?..»
Андрей представил ночной переулок, мрачный, как заброшенное кладбище. «Джип», живописно пробитый пулями, упавшая на руль бритая башка одного из Ник, струйка-ручеек в уголке рта Пети Канарского…
Нет, не успели они достать стволы, не успели даже выйти из своего вездехода. Их как в тире – упражнение номер два… Перещелкали и бросили.
А может, так и надо? Может, хватит разговоров? Доразговаривались уже, дальше некуда. Тоха спал.
– Тоха, – обратился Андрей к белой стене, маячившей перед ним, – ведь это не аргумент. Вернее, это последний аргумент…
– Хр-р-р…
– Мы ведь, мы же не бандиты… Даже если министры, начальники, если все кругом… Мы с тобой не бандиты. Так не должно быть, Тоха. Мы ведь менты, Тоха. Власть уважают не за силу, власть уважают за разум, Тоха. На силу будут отвечать только силой, это очевидно…
Грицук повернулся на другой бок, уткнулся лицом в грязную спинку дивана и то ли во сне, то ли в сознании безразлично пробубнил:
– Мертвы пчелы не гудуть…
Неделю спустя, обливаясь потом, ежеминутно останавливаясь для передыху, Андрей тащил домой маленькую, но тяжеленную штангу. Снова шел через парк, чтобы не выглядеть полным болваном. Шляпа, черное длинное пальто, шарфик. И тащит на плечах железо. Пижон, под безработного нарядился, а машины нет.
Штангу Андрей тащил вовсе не ради удовольствия испытать крепость позвоночника и не ради желания нарастить мясцо на кости.
Нужно. Старший велел. «В связи со слабой физической подготовкой сотрудников организовать в подразделениях регулярные занятия по тяжелой атлетике. Контроль возложить на руководство отделов. Ежемесячно принимать зачеты. Не укладывающихся в нормативы сотрудников увольнять. Точка».
Андрей в нормативы не укладывался. Ни вдоль, ни поперек. Поперечный вызвал и на-клал резолюцию: «Уложиться».
Ермак поехал в спортивный магазин, и тот спонсировал инвентарь. Два дня штанга пылилась в кабинете, Андрей так и не успел к ней подойти. Но срок поджимал, грозя зачетом. Придется дома качаться.
Он выполз из парка, бросил снаряд под ноги, сдвинул шляпу на затылок. От тела шел мутный пар. Еще чуть-чуть… Фу, жалкая клоунада.
И-и-и-и – на пле-е-ечо! Кряхтя, Андрей водрузил штангу на горевшие огнем плечи.
– Помогите!!! А-а-а! Помогите кто-нибудь! Господи!
Андрей увидел тень. Тень увидела Андрея.
– Помогите!!!
Тенью оказалась пожилая тетка. Она приблизилась со стороны забора. Окровавленное лицо, сумасшедший взгляд.
– Что такое?!
– Су-у-умку отняли, паскудины! Последнее отбирают, последнее…
– Кто?!
– Не разобрала я! Вон туда побежали! Двое!
Андрей посмотрел в указанном направлении. Два силуэта стремительно растворялись в темноте. Уже там, на другом конце забора. Да-леко-о-о…
Андрей грохнул штангу на землю, отдал женщине шляпу и, путаясь в полах длинного пальто, неуклюже и, возможно, абсолютно напрасно побежал за грабителями.
