Книга: След бумеранга
Назад: НАЧАЛО
Дальше: Глава 2

Глава 1

– Дай дожевать. Я такую еще не пробовал. – Костя бережно разгладил на ладони мятый желтый фантик жевательной резинки «Джусифрут», аккуратно свернул и спрятал в школьный пиджак. Затем выплюнул в руку белый комочек со следами зубов и протянул Стасу.
– Держи. Когда вызовут – спрячь. Голько не в карман, а то прилипнет.
– Где взял?
– У Витьки батя вчера с рейса вернулся. Привез целый блок.
– Здорово. Классная резинка.
На самом деле вкуса у резинки давно не было. Но это была настоящая жвачка, ее можно бесконечно мусолить, подражая хоккеистам НХЛ. Они все время с резинками. Клевые парни.
Стас громко зачавкал, перекатывая «жову» от щеки к щеке.
Они сидели в длинном темном школьном коридоре на деревянной лавочке перед тяжелыми дверями завуча, за которыми в настоящую минуту шел совет дружины. Уроки давно закончились, одноклассники разбежались по домам, второй смены в их школе не было.
Председатель совета отряда, Ленка Перцева, тощая, как школьная доска, и вредная, как колорадский жук, Нодошла на английском к Косте и предупредила, что сегодня в четыре их будут разбирать. Его и Малахова. Костя скривил губы и послал председателя к черту, Председатель нажаловалась классной маме. Костя получил очередную запись в дневник и указание прибыть на разбор. Классная мама была женщина крутого нрава, с одного удара ломавшая указку о нерадивую голову, поэтому Костя рисковать не стал. Лучше пускай разберут. Хоть узнаю, что внутри.
– Батя Витькин пластов привез. Ништяк диски. «Битлы» и «Папл». Сходим завтра, заслушаем. Витька один дома будет. Жалко, мага нет, не переписать.
– Ага.
– Что говорить-то будем? Эх, Сани сегодня нет. Его уже разбирали, спросили бы, как там.
А чего говорить? Все равно не поверят. От предков я уже огреб. Здесь теперь…
Дверная ручка повернулась. Девчонка из параллельного 7-б высунула лисью мордочку:
– Малахов, Синицкий, заходите.
Стас прижал резинку языком и, вздохнув, шагнул вслед за Костей.
В кабинете завуча собралось человек пятнадцать. Активисты-отличники. Их класс представляла Перцева, одевшая, вероятно, по поводу сегодняшнего события до синевы накрахмаленный фартук. Ее прическу украшал роскошный белый бант. Председатель совета дружины, амбалка из девятого класса, давным-давно вышедшая из пионерского возраста, но все еще таскавшая галстук как символ должности, сидела на месте завуча, перекладывая листочки, изображая деловитость и строгость.
Из учителей был историк Семен Давидович, пожилой мужчина в огромных очках, ужасно близорукий и не менее неуклюжий. Но, несмотря на эти недостатки, в школе он пользовался если не любовью, то благосклонностью учеников, потому что никогда не повышал голоса, оценки ставил по справедливости и рассказывал много смешных историй из своей жизни. Однажды, вернувшись в пустой класс за забытым учебником, Стас случайно застал там Семена Давидовича. Историк, держа в руке очки, сидел на подоконнике и, застыв будто статуя, слезящимися глазами смотрел на пустынный школьный двор. Стас забрал учебник, вышел из класса, но учитель даже не обернулся, продолжая смотреть в окно. Странный дядька.
Классная мама тоже находилась в кабинете, заняв место, возле окна. Она была в черном платье, а значит, в дурном настроении. Стас давно изучил эту примету.
Остальные присутствующие, в основном девчонки, расселись вдоль стен. Председатель вытащила из папочки листок, взглянула на классную маму, затем на Стаса с Костей и хорошо поставленным голосом заныла:
– На повестке дня обсуждается поведение учеников 7-а класса Стаса Малахова и Константина Синицкого. В школу поступила бумага из детской комнаты милиции о происшествии, случившемся 2 апреля этого года с названными учениками. Я зачитаю. «2 апреля сего года подростки Малахов Станислав, проживающий на Шарикоподшипниковой, дом 10, квартира 25, и Синицкий Константин, проживающий в квартире 40 этого же дома, ученики 7-а класса вашей школы, около восьми часов вечера во дворе дома ј 17 по Вагоно-роительному проспекту избили подростка Гудаева Гамида, но были задержаны гражданами и доставлены в отделение милиции. У Гудаева зафиксировано сотрясение головного мозга. Малахов и Синицкий поставлены на учет в инспекцию по делам несовершеннолетних. Просим провести воспитательную работу с указанными подростками». Вот так. Это ЧП для нашей школы.
Резинка под языком очень мешала, и Стас перекинул ее к левой щеке.
– Лена, – председатель повернула голову к Перцевой, – доложи, пожалуйста, совету дружины, как характеризуются Малахов и Синицкий. Перцева поднесла к глазам лежащий у нее на коленях «кляузник».
– Начну с учебы. Четверть оба закончили плохо, у Малахова – три тройки, у Синицкого – четыре.
– А пятерки есть? – поинтересовался Семен Давидович.
– Да, – нехотя кивнула Перцева. – По физкультуре и пению. Поведение удовлетворительное. Теперь внеклассовая работа. Малахов закреплен за культмассовым сектором, Синицкий – за физкультурным, но никакой активности ни тот, ни другой не ведут.
Легкое косноязычие Перцевой можно было списать на ответственность момента, поэтому ее никто не поправлял.
– На последнем сборе макулатуры Малахов сдал только четыре килограмма вместо двадцати положенных, а Синицкий вообще не сдавал.
Председатель осуждающе покачала головой, сунув при этом в рот кончик галстука.
Стас переместил резинку за правую щеку. Ага, двадцать кэгэ. Он что, лошадь?
– Теперь замечания, – продолжала закладывать Перцева. – В прошлом месяце Синицкий принес в школу магнитофон и крутил в туалете западную музыку…
Тихое перешептывание в рядах. Позор.
– Синицкий замечен в курении учителем физкультуры, а Малахов не охватился подпиской на «Ленинские искры».
Ну, это уж совсем…
Стас действительно не «охватился». Но он тут ни при чем. Мать не дала денег принципиально. Что за «Искры»? И почему ленинские? А правда, почему? Может, Ильичу в глаз засветили во время штурма Зимнего, и это событие было увековечено в названии газеты? А откуда еще у человека могут сыпаться искры?
Председательские брови поползли к носу, как две гусеницы к груше. Стас опять спрятал резинку под язык.
– На совете отряда Малахов и Синицкий разбирались за то, что в учебнике истории нарисовали… Хм…
– Что нарисовали? – Левая бровь-гусеница председателя взлетела вверх.
– Свиной пятачок Леониду Ильичу Брежневу. Сидевший у двери Серега Скворцов из 8-а гоготнул.
– Ничего смешного, Сережа! – Председатель вынула изо рта галстук. – Знаешь, как это называется? Это называется предательство!
Серега опустил глаза.
Пятачок нарисовал Стас. Не то чтобы со злым Умыслом, а так, из баловства. Училка заметила, отобрала учебник, накатала длиннющее замечание и научала классной маме. Не повезло. Делать чертика именно из Леонида Ильича в планы не входило. Подвернулся под авторучку. Нарисуй Стас пятачок кому другому типа Джордано Бруно, сожженному на костре, последствия были бы помягче. Джордано хоть и положительная личность, но жил в капиталистической стране, то есть империалист. А Леонид Ильич… Предатель. Стас рисовал. Костя раскрашивал…
– И вам не стыдно после этого носить галстуки? Вы знаете, что такое галстук?
– Частичка красного знамени…
– Правильно. Красного. Оно в крови наших отцов и дедов.
Костя едва заметно кивнул. Его галстук точно в батькиной крови. Родитель вчера вернулся с разбитой харей, нажрался до усрачки, и подтер свой нос висевшим на стуле Костиным галстуком.
– Да, да! Наши отцы проливали кровь, чтобы вы могли учиться, жить в прекрасном обществе, строить коммунизм! А вы? Я не знаю, как это можно назвать! Вам на будущий год вступать в комсомол! Вы запятнали честь героев-пионеров! Павлика Морозова, потом этого, как его… Олега Кошевого!
Семен Давидович чуть кашлянул. Олег Кошевой не был героем-пионером.
Председатель не заметила.
– Да, это предательство! Западная музыка, папиросы – и вот результат. Избит ребенок. Кем избит? Пи-о-не-ра-ми! Которые торжественно приносили клятву…
Стас сжал резинку зубами, Костя смотрел в окно. Избили ребенка. Надо же, бедный Гамид! Сиротка. Его, пожалуй, изобьешь…
Гамид жил в новом доме на проспекте. Он появился в их районе год назад, приехав с матерью в Питер то ли из Дагестана, то ли из Чечено-Ингушетии. Его отца зарезали в какой-то потасовке, и богатый родственник, живший в Питере, купил им с матерью кооперативную квартиру, куда семья Гудаевых и перебралась.
Гамид первое время не высовывался, постоянно сидел дома и ни с кем не дружил. Но вскорости осмелел, сколотил команду из «трудных» и стал завоевывать авторитет, отнимая деньги у школьников да обирая пьяниц. От Гамида местные пацаны узнали, что такое «план». Удивляли его рассказы об исторической родине, где якобы чечены с ингушами вовсе не живут дружной семьей советских народов, а при первом удобном случае готовы резать друг другу глотки. Он рассказывал, что крестьяне пашут землю на танках, украденных или купленных у Советской Армии, а молодежь ходит на танцы с «лимонками» в карманах. Над этими байками все смеялись, потому что по телику ни разу не показали чечена или ингуша, боронящего поле на танке. Ерунда полная.
Гамид был мстительным и жестоким пацаном. Обиду запоминал надолго и при первом удобном случае старался отомстить сопернику самым болезненным способом.
Со Стасом и Костей его пути почти не пересекались, хотя ребята были с ним знакомы. Соседние дворы – волей-неволей познакомишься. Месяц назад их Дорожки пересеклись.
Гамид изучал карманы Костиного соседа по площадке, двенадцатилетнего пацана, перед этим разбив ему нос. Пацан плакал, отдавая Гамиду медяки и какие-то значки. С Гамидом было человека три. Костя на рожон не лез, с Гамидом связываться не хотелось, но Вадика, соседа, было жалко. Он собирал эти значки, имея дома небольшую коллекцию, которой все время хвастался и гордился. Костя просто подошел и попросил не забирать у Вадика значки. Гамид рассмеялся, сунул руку в карман, но вместо значков вытащил складной нож. Костя не очень-то напугался, он тоже слыл крутым пацаном и уступать какому-то чужаку не собирался. Кусок трубы, валявшийся в грязи, – достойная альтернатива ножу.
Но разборки не получилось. Проходивший мимо военный, уловив в позах подростков агрессивность, вмешался, отобрал ножи и трубы, поменяв их на крепкие подзатыльники. Гамид напоследок погрозил Косте кулаком, заявив, что сегодняшняя история еще икнется, Гамид кровных обид не прощает. Костя в ответ сплюнул под ноги и покрутил пальцем у виска, давая понять, что у Гамида не все дома.
Икнулось три дня назад, когда Костя со Стасом возвращались с «Железной маски». Кино с Жаном Марэ. Гамид, должно быть, видел, как они брали билеты, и решил подкараулить их после сеанса вместе со своей Стасй. Силы были явно не равны. Да и труб рядом не валялось. Стас отбивался только кулаками, воодушевленный подвигами дАртаньяна на экране, Косте повезло с кирпичом.
В потасовку на сей раз вмешался не военный, а участковый, доставивший всех участников боя в отделение. Гамида пришлось отправить в «травму» – один раз кирпич достиг-таки цели. Не сильно, но больно. Рассек висок. А оказывается, еще и сотрясение.
– Так что прикажете с вами делать? Слушаем. Вы можете объяснить свое поведение? Что вам сделал этот чечено-ингуш? Он сирота, а вы вместо того, чтобы… Эх!
Председатель махнула рукой.
– Вы слышали? – вступила в воспитательный процесс классная дама. – Синицкий! Постарайся уж объяснить нам что-нибудь.
Костя потупил глаза.
– Что ты молчишь? – А что говорить? Настучать на Гамида, как он деньги стрижет?
– Мы в «войну» играли. Гамид сам упал. Чего сразу Синицкий?
– Ах, в «войну»… А ты что скажешь, Малахов? Резинка застряла в самый неподходящий момент. Стас закашлялся и выплюнул деликатес на паркетный пол.
– Это… Это что? Жвачка?! Ну… Ну, это уж… У классной мамы перехватило дыхание. Она была ярой коммунисткой по жизни, при любом удобном случае пела славу партии и, разумеется, заставляла петь учеников. Любые проявления инакомыслия, начиная с анекдотов и заканчивая западными шмотками, пресекались указкой или «неудом» по поведению. Позор! Предательство!
– Ах ты, мерзавец! Иметь наглость прийти на заседание совета пионерской дружины с жвачкой. Да ты самая настоящая жвачная корова! Где ты взял эту гадость, отвечай?!
Стас вжал голову в плечи, ожидая удара.
– Маргарита Андреевна, жвачка не самое страшное, – слегка разрядил обстановку Семен Давидович. – Это некультурно, но это не запрещено.
Классная развела руки:
– Я вас не понимаю, Семен Давидович. Это же империалистические ростки. Сегодня жвачка, потом наркотики. Вы этого хотите? ~ Нет, не хочу. Просто не стоит перегибать.
– Ну, знаете…
Маргарита села на стул.
Председатель, так и не решив, на чью сторону переметнуться, наконец выбрала более перспективную позицию:
– Я предлагаю за поведение, недостойное звания пионера, лишить Малахова и Синицкого галстуков и исключить их из рядов пионерской организации. Кто за?
Суд был скор и единогласен. В присутствии Маргариты никто голосовать против не рискнул. Перцева ехидно улыбнулась.
Это было позорное наказание. С лишенным галстука никто не разговаривал, его старались не замечать, и все неудачи отряда списывались именно на изгнанного из пионеров. Когда в том году выгнали из организации Борьку Смирнова, он перешел в другую школу. Его затравили «нормальные» пионеры. Он стал второсортным.
– Малахов и Синицкий, решением совета дружины вы исключены. Снимите галстуки.
Стас начал развязывать узел. Жалко, конечно. Но, с другой стороны, всего год потерпеть. А там все снимут. Сами.
Костя не шевельнулся.
– Синицкий, ты что, не слышал?
– Не сниму…
– Что?!
На мгновение повисла тишина.
– Мы не поняли? Ты отказываешься выполнять решение совета дружины?
– Не сниму.
– Хорошо.
Председатель, занимавшаяся в свободное от председательства и учебы время толканием ядра, представляла собой эталон гармонически развитой личности и была уверена, что без лишних усилий справится с маленьким Синицким. Она покинула тронное кресло и смело ринулась исполнять приговор.
– От-д-дай!
– Не от-д-дам!
Началось соревнование по перетягиванию галстука. Председатель даже не попыталась развязать узел – схватив за концы, она что есть силы потянула галстук на себя.
– От-д-дай!
– Ты, дура…
Костя схватился за дверную ручку, чтобы удержать равновесие.
– Ах!
Обозвать пионерского вожака дурой в присутствии совета дружины и педагогов – сильно подорвать авторитет. Председательские пальцы от негодования разжались, и масса, толкающая ядро аж на восемь метров, по инерции, словно лафет после выстрела, покатилась назад и приземлилась на древний учительский стол. Стол был не рассчитан на принятие подобных тяжестей.
– Семен Давидович, вы же мужчина, вмешайтесь! Это уже уголовщина! Что вы сидите?!
Костя зарычал как волчонок, зашипел, схватился за порванный галстук и сиганул из кабинета прочь. Пустой холл гулко отразил быстрое шлепанье Костиных кед.
Председатель, с одухотворенным лицом, таким же красным, как и ее галстук, наконец выбралась из-под обломков. Испустив дикий вопль индейца племени сиу из популярного фильма «Чингачгук Большой Змей», она понеслась в погоню.
Следом выскочила Маргарита, потом отрядные председатели. В большей степени не затем, чтобы образумить хулигана Синицкого, а чтобы посмаковать расправу.
Стас остался с Семеном Давидовичем. Историк, почему-то улыбнувшись, снял очки.
– Можно идти, Семен Давидович?
– Да, Стас. Хотя погоди. За что вы избили Гамида? Стасу почему-то не захотелось юлить перед историком.
– Он у Вадьки значки отобрал. Костя вступился, а Гамид толпу собрал и подкараулил нас у кинотеатра. Костя его не специально кирпичом… Их пять человек было.
Семен Давидович немного помолчал, массируя пальцами уставшие глаза. Затем одел очки и пристально посмотрел на Стаса.
– Мне сейчас трудно судить, кто из вас прав. Надо выслушать обе стороны. Исключать вас из пионеров, конечно, не стоит, я еще поговорю с Маргаритой Андреевной, но… Я разговариваю сейчас с тобой, как с взрослым человеком, как с мужчиной. Тысячу раз подумай, прежде чем пускать в ход кулаки. Не надо убегать, но и не стоит горячиться. Защищать слабых – это долг мужчины, быть сильным – тоже долг мужчины, но главная его сила заключается в умении быть великодушным. Помни, зло, совершенное тобой, вернется к тебе же в десятикратном размере. И точно так же добро отразится добром. Будь великодушным. Даже по отношению к врагам, не говоря уже о друзьях.
Стас кивнул. Если честно, то в настоящую секунду он не столько слушал историка, сколько жалел о жевательной резинке, прилипшей к подошве классной мамы. А резинку можно было бы жевать целую неделю…
– Иди.
Стас развернулся и, покинув кабинет, побрел по широким школьным коридорам к выходу.
Звучала пафосная, торжественная музыка.
Назад: НАЧАЛО
Дальше: Глава 2