ГЛАВА 1
– Хо-хо, БОМЖ Иваныч. Ты куда нырнул? Опять на сенокос?
– А, лучше не вспоминать. Повязали за рэкет. Пять суток на Каляева проторчал, от звонка до звонка.
– Да ну? Кого ж ты напрягал?
– Какой-то банк. Точно не помню.
– Ну, ты даешь. Не ожидал, растешь на глазах. Ты как, с оружием наехал или так, на словах?
– С бутылкой «Русской».
Крылов почесал подбородок.
– Василич, дай пожрать.
– Начинается. Тебя что, плохо на нарах кормили? Ах да, ты же у нас гурман. Дофинуа в сухарях, лангет по-швейцарски. Понимаю.
– Чего, чего?
– Лангет. Блюдо такое. Но ты знаешь, что-то мой личный повар приболел, так что с лангетом напряг. Могу устроить полтавскую котлету.
– Да мне все равно. Я летом грибы сырыми жрал. Брюхо луженое. А вот мужик со мной сидел на «сутках» – так он собачатиной каждый день закусывает и ничего. Хотя это грех.
– Ну, если с голодухи припрет, тогда это не грех. По большому счету, собака от курицы мало чем отличается.
– Отличается. Этот до того доелся, что людоеды мерещатся. С куриц такого не бывает.
– Какие людоеды?
– Не знаю какие. Говорит, возле кладбища в Автово двое мужиков третьего слопали. Сырым. Топором башку – тяп, потом в кусты или в камыши, не помню, А вышли, придурка этого увидали – тоже чуть не сьели. Еле удрал.
– Ха-ха, здорово. Как, интересно, человечинка на вкус?
– А я вот думаю, если они этого дядьку съели, то вещички должны остаться. Может, съездить поискать, а то скоро зима, а у меня, кроме того, что на мне, ничего и нет.
– Смотри, и тебя там съедят.
– Ничего, я заговоренный. Только непонятно все-таки. Зачем человека вечером на свалку привозить и еще с топором. Может, правда, скушали?
Кивинов откинулся на стуле.
– Свалка? Это та, что за кладбищем?
– Да, рядом с речкой.
– Да, да, знаю. Стой-ка, а когда он это видел?
– Ну, посчитать можно. Я 13-го влетел, а он уже шесть дней парился. Значит, числа 7-го. Или 6-го, смотря сколько он в ментовке сидел.
– Он человека-то этого не запомнил?
– А я откуда знаю? Он не говорил. Одного из этих видел. Говорит, здоровый, с бычьей головой и кулаками громадными.
– Понятненько. 7-го, значит? Подожди-ка меня туг, только кактус не съешь, он колючий.
Кивинов вышел из кабинета и заглянул к Петрову.
– Мишель, пожар когда был? Кажется, 7-го?
– Да, а что?
– Ничего. Красненькая откуда течет?
– С Пулково. В финский впадает.
– Так. Одевайся, поехали на «сутки».
– На какие сутки?
– На Каляева. Ты себя плохо ведешь, пора тебя остудить.
Кивинов вернулся в кабинет.
– Как собакоеда этого звать?
– Кажись, Серегой. Фамилию не знаю.
– Ах, Серега, Серега, ты не стой у порога… Все, мы по-ехали.
– Василич, а как же котлета?
– Ах, да. Держи. На котлету и на пиво. На «Даблминт» не дам, перебьешься. Потом поболтайся где-нибудь, только не ныряй, рэкетир.
– Ну, красавец, у нас к тебе чисто деловое предложение. Ты нам показываешь, где ты жил на свалке, а мы тебя отмазываем от оставшегося срока. Идет?
– Не, не идет. Мне и здесь хорошо, зачем мне на волю? Опять собак жрать?
– Хорошо, тогда обратное предложение. Ты все-таки показываешь, где располагается твоя загородная вилла, а мы тебе по блату еще пятнадцать суток устраиваем, ну как?
– Это другое дело. Поехали.
Договорившись с руководством заведения, Кивинов с Петровым забрали Серегу, посадили его в отделенческий «Жигуль» и поехали на свалку-помойку посмотреть, как живут отдельные представители все той же исторической общности людей.
– Послушай, папа, – обратился Кивинов к собачатнику, – а может, тебе по пьяни история с этими мужиками померещилась?
– Ну да. А «сутки» мне тоже померещились и нары?
– Ладно, не сердись. Стремно как-то.
Минут через сорок машина остановилась возле грунтовки, идущей прямо через свалку к видневшимся вдалеке камышам. Живописное местечко.
– Ну, где твой кооператив?
– Вон, сейчас налево и до упора. Детскую площадку увидите и тормозите.
Машина снова тронулась и на малой скорости поехала к камышам. Наконец показался домик, рядом песочница с грибком.
– Ничего местечко для детской площадки, – заметил Кивинов. – Кладбище под боком, речка-говнотечка, помойка. То-то радости детишкам.
– Здесь парк был раньше да вырубили весь.
– А ты в песочек заодно не играешься, куличи, котлетки? Это, что ли, твоя квартира?
Серега подошел к домику и горестно покачал головой.
– Совсем крыша сгнила. Придется переезжать.
– Так вон, под грибком ночуй.
– Там дует.
– Ладно. Покажи лучше, где тачка стояла. И куда они мужика потащили.
– Вот здесь. А вон дорожка, видите, в кустах? Туда и поволокли.
Кивинов осмотрел место. С площадки в кусты уходила узенькая тропинка, направляясь прямо берегу.
– Слушай, а что за машина была, не помнишь?
– Ну, «зубило».
– Восьмерка?
– Не знаю, я не разбираюсь. Говорю, на зубило похожа.
– А цвет?
– Красный или малиновый. Темно было, я плохо разглядел.
– Ладно. Миша, позаговаривай ему еще зубы, я схожу посмотрю.
Кивинов вышел на тропинку и, всматриваясь в землю, направился к реке. Первые десять метров осмотр местной флоры и фауны ничего хорошего не дал, кроме двух найденных бутылок «Пепси-колы» и старой женской юбки. Зато, перешагнув десятиметровый рубеж, в кустах дикой малины Кивинов заметил характерный цвет обложки военного билета. Он сорвал пару высохших ягод, бросил их в рот, а затем достал билет.
Удостоверение почти не пострадало от ленинградской непогоды, и Кивинов, развернув его, увидел фотографию еще живого сержанта Шабанова.
Находка не сильно удивила его, скорей, огорчила, потому что в билете он не нашел ничего интересного, за исключением данных самого Шабанова. Обычно за целлофановые корочки любят засовывать всякие бумажки с телефонами, адресами и прочей ерундой. Увы, военный билет Володи в этом плане был чист.
Надо бы акт изъятия составить, но где на свалке понятых найдешь. Крысы в акте не распишутся. Можно, конечно, Серегу-БОМЖа записать, но БОМЖей в понятые брать не рекомендуется, а поэтому придется в кабинете нарисовать.
Сунув документ в карман, Кивинов двинулся дальше. Пройдя камыши и выйдя на берег, он, словно Петр Первый, приложил ладонь ко лбу и посмотрел вдаль. Больше ему просто ничего не оставалось ввиду того, что, кроме кучи мусора, он на побережье ни фига не обнаружил.
Из грязно-черной воды торчал кусок бетонной плиты в ржавой арматуре. Вероятно, с нее-то неизвестные ребята и отправили в круиз по Европе труп Шабанова.
Постояв немного в позе славного русского государя, Кивинов вернулся на площадку. Миша сидел под грибком, читая книжку, Серега ползал по кустам, собирая засохшую малину.
Кивинов окликнул ягодника.
– Эй, амиго, ты мужиков-то запомнил? Опознать сможешь?
– А шут его знает. Я чуть не рехнулся со страху. Я только одного в лицо видел, который с топором. Здоровый, как лось, и кулаки – во какие! Таким по морде схлопочешь – кранты на месте, без мучений.
– Фоторобот сможешь составить?
– Чего? Чего?
– Ну, рожу из фрагментов. Глаза большие, зеленые, уши – локаторы, губы пухлые, с проседью, ну и так далее.
– Не знаю. Надо попробовать.
– Попробуем. Миша, хватит читать, поехали. Слышишь? Что ты там такое читаешь?
– Чейза. Погоди, немного осталось.
– Чейза? Ха-ха, я, кажется, кое-что вспомнил. Ну, конечно! Это маленький шанс. Вдруг повезет на шару. Все, поехали, в машине дочитаешь.
Спустя час Кивинов с Петровым, заехав по пути в прокуратуру и сдав назад Серегу, стояли перед дверью сгоревшей квартиры.
– Ну что, как говорил принц Флоризель, служа правосудию, где-нибудь да нарушаешь закон. Итак, приступаем к мероприятию под кодовым названием «Обыск». Естественно, несанкционированный.
Кивинов сорвал бумагу со штампами и попробовал на двери ключи, найденные у убитого Шабанова. Они подошли.
В принципе, квартира не так уж сильно и пострадала. Полностью выгорела кухня, часть коридора и одна комната. Осторожно ступая меж обломков обуглившейся мебели, Кивинов заглянул в одну из уцелевших комнат. Судя по обилию мебели, – раскладушки и стула – именно здесь и проживал Шабанов.
– Что искать-то? – спросил зашедший следом Петров,
– Чейза. Только не писателя, а книгу. Сам Чейз вряд ли стал бы здесь жить, да и умер он уже. Где обычно люди записывают всякие сведения? На бумаге. А если, кроме книги, никакой бумаги нет? Стало быть в книге, а Чейз всегда под рукой – если его начал читать, то не отвяжешься. Так что желаю удачи в поисках.
Долго искать не пришлось. Под подушкой, валявшейся на матрасе раскладушки, Кивинов обнаружил небольшую брошюру упомянутого писателя. Перелистав книгу, на обложке он вдруг заметил написанный карандашом номер телефона. Выйдя в коридор, Кивинов осмотрелся и в уцелевшем от огня углу узрел телефонный аппарат. Телефон стоял на небольшой желтой тумбочке, предназначенной одновременно для хранения обуви.
Подойдя поближе и приподняв телефон, Кивинов обнаружил небольшой огрызок карандаша. Почиркав на обложке книги, он убедился, что номер, судя по мягкости грифеля, написан, возможно, именно этим карандашом.
– Все, Мишель, отчаливаем.
– Я сумку нашел в комнате. Наверно, Шабанова.
– Есть там что-нибудь достойное нашего недремлющего ока?
– Кроме шмоток, ничего.
– Тогда оставь, а то скажут, что мы ее сперли. Книгу, в принципе, тоже можно оставить, но я этот роман не читал, прочитаю – верну. Да, загляни для профилактики в другую комнату, соседнюю – она, вроде, тоже не пострадала.
Петров открыл дверь, сунулся туда, но тут же вернулся.
– Ничего, даже мебели нет.
– Да, широко жил гражданин Кириллов. Все, уматываем.
Выйдя из квартиры, опера заперли дверь, прилепили бумажки и спустились к машине.