Книга: Псевдоним для героя
Назад: ГЛАВА 6
Дальше: ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 7

Генка пригубил своего любимого портвешка и, не выпуская из руки, поставил стакан на табурет.
– Я, пока в общагу не пристроился, на вокзале кантовался. В пустом вагоне. Днем подрабатывал помаленьку. На вокзале всегда халтуру найти можно. Вещички поднести, вагон почтовый разгрузить, перрон подмести. Начальник вокзала меня знал, с деньжатами не обижал. Вот, значит… А сортира нормального на вокзале не было. И сейчас, наверно, нет. Обычная будка на четыре дырки. А народу, прикинь, сколько? Как поезд придет, так очередь. Через неделю яма полна-полнешенька… Мне Андреич, ну, начальник, и предложил дерьмо убирать. За полташечку. Я человек не брезгливый, согласился. Кому-то ведь и этим заниматься надо. Полташечки мне как раз на неделю хватало. Нашел я робу старую, сапоги, лопату совковую и приступил к почетным обязанностям. А чтобы народ не смущать, на двери сортира табличку вешал: «ПЕРЕУЧЕТ». В ларьке попросил. Другой не нашел. Ну, переучет и переучет, кому какое дело, что там переучитывают… В общем, в положенный срок, когда дерьма поднакопилось, повесил я табличку и в забой спустился. Мужицкую половину очистил, за женскую принялся. И тут какая-то за-сранка, то ли слепая, что табличку не видела, то ли терпеть не могла, в заведение и проникла. Уселась прямо над моей непокрытой головой, да как… Господи, прости мою душу грешную, не удержался я от такой наглости! Кому приятно? Как гаркну вежливым тоном! «Что ж ты, корова, вытворяешь-то?! Пьяная, что ли?!» Дамочка взвизгнула от испугу да в очко задом и провалилась. Мало того что провалилась, так еще и застряла, бестия! И самостоятельно выбраться никак не может по причине широкой кормы. А самое ужасное, что щеколду изнутри заперла. Как прикажешь ее доставать?! Она визжит, что твой поросенок, про поезд что-то, да про мужа. Я из ямы выбрался, к дверям подхожу, двери крепкие. Пришлось с петель снимать, а после прохожих просить, чтоб помогли они гражданочке. Да хрен там. Никто не подписывается. Хорошо, Нинка, бомжиха вокзальная, за треху согласилась… Для меня эта история паскудно закончилась. Гражданочка на поезд опоздала, муженек один на курорт уехал. Она жалобу накатала начальнику, судом пригрозила. Андреич ей ущерб компенсировал, чтоб сор из избы не выносить, а меня прогнал с вокзала… Но я и не унижался, а с поднятой головой ушел. Как говорили мудрые, человек достойный, упав, встает и идет дальше, а ничтожный разбивается и плачет, сидя на заднице…
Закончив цитатой, сочетавшейся с рассказом, как навоз с жемчугом, Генка залпом допил портвешок и хлопнул стаканом по табурету.
– Выкрутимся, Шура. Главное, духом не падай.
«Говорить легко», – подумал Шурик, поправляя тесемочку, на которой висела загипсованная рука. Положение-то было похуже, чем у опоздавшей на поезд гражданки.
Машин диагноз подтвердился, рука оказалась сломана. Вероятно, Ирокез знал тонкости ремесла. Адрес Шурика господа бандиты наверняка имели, как и адрес родителей. Навели справочки, разведчики. Заглянуть могут в любой момент, как только поймут, что никакого Бетона на белом свете не существует. Думать о последствиях этого визита так же больно, как самостоятельно рвать зубы плоскогубцами. Самое печальное, что Шурик абсолютно не видел выхода. Удрать невозможно, откупиться тем более (Двадцать тонн! Совсем спятили!), в органы не заявишь… В больнице у Шурика спросили, где он получил травму. «С экскаватора упал, – ответил бедняга, – изображал курс рубля». В общем, положение, названное в классике задницей. Ложись на тахту и жди.
…Коваль – гад, рожа батискафная. Предупреждал ведь Макс Кутузкин, предупреждал, что подставить может. Были уже случаи. Вон, с Серегой Старухиным хотя бы. Написал Серега какую-то заметку про депутата-ворюгу. На следующий день в редакцию помощники депутатские заявились и в присутствии коллектива Старухину зубы пересчитали. Пригрозили, не будет опровержения – похороним. Коваль громогласно заявил, что этого беспредела так не оставит, что в ближайшем номере расскажет народу о возмутительном происшествии… Но ничего не рассказал, наоборот, поместил то самое опровержение. Мол, по вине журналиста допущена ошибка, журналист наказан в дисциплинарном порядке… Старухин после этого перешел в «Бенгальские огни».
«Хотя чего теперь на Коваля валить? – Шурик поморщился, пригубив портвешка. – Самому надо было думать».
…А еще Маша… Шурик все рассказал ей, прямо там, в больнице. Она выслушала и уехала домой, оставив влюбленного с гипсом. И правильно сделала. Если первое свидание, как в песне, прошло «на высоте», то что же будет дальше? В общагу Шурик вернулся за полночь, в больнице оставаться не стал. Встретил на ступеньках Генку, страдавшего бессонницей. «Что с рукой? Бриллианты?» – «Да, приблизительно. До сих пор в глазах блестят». Генка предложил портвешка. Уселись у него в каморке, в комнату Шурик подниматься не стал, вдруг его там уже ждут? Хотя не должны. Дня два-три будут искать Гену Бетона…
Генка разлил по стаканам остатки портвейна. Портвейн, наверно, гнали там же, где и «Дубинушку», по рецепту «Инвайт плюс спирт», но Шурику сейчас было все равно. Не став дожидаться очередного рассказа из Генкиной жизни, он опрокинул стакан, занюхал гипсом и поднялся. Надо идти к себе и попытаться заснуть, башка как чушка чугунная. Уйти в сон и не возвращаться…
Спал Шурик до девяти утра, проснулся резко, словно вынырнул из глубины на поверхность. Минут десять лежал без движения и смотрел в потолок. Гипс придавал ему сходство с недоделанной мумией. Головная боль улетучилась, можно было приступать к разбору полетов. Условия игры Шурик представлял отчетливо, оставалось предложить вариант прохождения. Такой, чтобы не зависнуть на каком-нибудь уровне. Посоветоваться было решительно не с кем, разве что воспользоваться рецептом из последнего боевика новоблудской звезды детектива Альберта Рыхлого «Судьба Бригадира». Книгу журналисту месяц назад подарил сам автор на презентации. Роман, в силу высокого слога, оказался сложным для восприятия, и чтение забуксовало на тридцатой странице. Герой произведения, бывший землекоп-могильщик по прозвищу Бригадир, еще довольно крепкий старикашка, мстил мафии и связанным с ней властям за поруганную честь любимой внучки. Где и как надругались над внучкой, Шурик уже подзабыл, но точно помнил, что Бригадир использовал в качестве орудия возмездия остро отточенную лопату, которой в силу бывшей специальности владел в совершенстве. Бестселлер пользовался у населения бешеным успехом. Рыхлый задрал нос и требовал, чтобы его имя произносили с ударением на первую букву, по типу Альберта Гора.
Увы, Шурик не владел лопатой в совершенстве, но даже если бы и владел, от метода Бригадира отказался. Не ходить же с лопатой по улице все время. Этой же лопатой тебя и закопают…
Менты? Нарушение правил. Чем это грозит, объяснять не надо. Противник не условный, рука сломана не условно, а по-настоящему, и все последующие действия будут соответствующими. Впрочем?.. Это если обратиться официально, с заявой… Но ведь можно просто посоветоваться, тем более есть с кем.
Шурик соскочил с тахты, отрыл в кипе сваленной на столе макулатуры блокнот, пролистнул до нужной страницы. Вот, есть… Мой друг Иван Лакшин. Оперуполномоченный уголовного розыска, целый капитан. Он должен подсказать, у них в ментуре таких историй по пять штук в день. Шурик набрал номер, придерживая телефонный аппарат загипсованной рукой. Повезло, Лакшин оказался на службе и хоть временем, по обыкновению, не располагал, но Шурика принять согласился.
С Ваней Лакшиным журналист познакомился еще во времена процветания железобетонного завода. Из арматурного цеха кто-то уволок козловый кран. Шурик присутствовал на осмотре места происшествия в качестве понятого. А осмотр как раз и проводил Лакшин. Мало того, Ваня родился в соседнем с Малой Шушерой поселке, то есть с Шуриком они были почти земляками. Кран так и не нашелся, но журналист про сыщика Лакшина не забыл и впоследствии несколько раз наведывался к нему, чтоб поклянчить информацию для криминальных сюжетов. Приходил он, как правило, не с пустыми руками, поэтому информацию получал без отказа. Правда, последний раз он видел Ваню почти год назад и опасался, вспомнит ли про него опер. Опер вспомнил.
Через час, заняв по пути у Тамары очередную партию наличности (на лекарства, святое дело!), Шурик примчался в Северное управление внутренних дел. В кабинете Лакшина сидел незнакомый сотрудник, который подсказал, что Ваню повысили в должности и перевели на второй этаж. Поднявшись, Шурик уперся в дверь с табличкой «Церковная комната», справа от которой находился кабинет Вани. Шурик постучался.
– Войдите.
За прошедший год Иван Лакшин заметно прибавил в живом весе. Вместе с неброской золотой цепаркой, оттягивающей вниз подушкообразную голову, он весил килограмм девяносто против семидесяти пяти прошлогодних. Как выяснилось в подготовительной беседе, нынче он занимал должность оперуполномоченного по борьбе с организованной преступностью и получал за это на десять рублей больше. Шурик обрадовался: подвесившие (лучше не вспоминать!) его вчера господа относились именно к этой категории преступников. То есть организованные преступники. Но Ваня, выслушав рассказ журналиста, скептически покачал головой:
– Крендель, значит? Да, попал ты, братан, врагу не пожелаешь. Не знаю, что и посоветовать… Ты хоть представляешь, кто это?
– Примерно.
– Это человек, который держит полгорода. Самый крутой пахан Новоблудска. Мы его пятый год разрабатываем-разрабатываем, не можем разработать. Все схвачено. По весне зацепили вроде, так за месяц три свидетеля накрылись вместе с потерпевшим.
– Как это накрылись?
– Первый в Блуде утонул, переплыть решил. Второй по пьяни с моста свалился, третий, кажется, под электричку угодил. Разрезало пополам, как бревно на лесосеке… А терпилу до сих пор ищем. И вряд ли найдем.
– Так что, вообще ничего нельзя сделать?
– Понимаешь ли, Саша… Написать заяву ты, конечно, можешь, возьмем мы этих двух громил, может, даже арестуем… Но Крендель-то гулять останется. Всасываешь проблему? Сумеешь ты до суда дотянуть, а на суде от показаний не отказаться?
– Сумею, наверно… Они ж мне руку сломали.
– Вот то-то и оно. Все так говорят поначалу. А потом начинаются кружева. У всех родственники, личное имущество, собственная жизнь, обратно. А кирпичи, которые сверху на голову падают, не разбираются, хороший ты человек или плохой., .. Кстати, о руке. Ты ведь что в больничке сказал? Про экскаватор, кажется?
Шурик не ответил.
– Охрану мы тебе при всем желании и любви тоже не обеспечим, – продолжал открывать горькую правду Ваня, – у нас на заявки ездить не на чем, талоны на бензин еще в прошлом квартале кончились. Ты пойми, старина, не потому что не хотим, а потому что не можем. Два дня максимум покараулим тебя, и все. Дальше сам себя охраняй. А плюс адвокаты вмешаются, суд ребят под залог выпустит или под подписку, в связи с какой-нибудь трихомонадой липовой. Или не липовой… Если ты к этому всему готов, то пожалуйста, вот ручка, бумага, пиши заявление.
К этому Шурик готов не был. Он на секунду представил, как больные трихомонадой Ирокез с Челюстью приходят к его родителям, покручивая пальцами ломики, словно барабанщики палочки. А Маша, а он сам?.. Не с лопатой же, действительно, прыгать? Шура-Бригадир.
– А что бы ты на моем месте сделал? – Шурик предпринял еще одну попытку.
– Я? Не приведи Господь, конечно, так попасть… Попытался бы договориться, бабок бы занял. Отдавал бы потом потихоньку. Жизнь дороже. Стоп, погоди. Можно еще один вариант попробовать. Ты пристройку рядом с райотделом видел? Кирпичную?
Ваня выплыл из-за покосившегося стола, подошел к зарешеченному окошку и указал куда-то вниз.
– Там охранное предприятие, я знаю кой-кого из их начальства. Они с семи вечера включаются, ты подваливай. Я поговорю с командирами, может, посоветуют что-нибудь… Мы-то, сам видишь, никакие. Как в песне – часто слышим мы упреки от родных, что работаем почти без чаевых…
Шурик скорее по инерции, нежели специально, взглянул на пристройку. Что они могут посоветовать? Больше не писать заказных статей? Так это он и сам знает.
– Сходи, сходи обязательно, – настаивал Ваня, – хуже-то не будет.
– Не будет, – голосом приговоренного к колесованию ответил Шурик, обреченным взглядом окинув милицейские стены. Стены местами обвалились, словно здание райуправления попало в эпицентр семибалльного землетрясения. С потолка в специально подставленное ведро капала желтая жидкость, ведро наполнилось до краев. Единственный стул, на котором сейчас восседал журналист, ужасно скрипел и грозил рассыпаться в прах. Шурик вспомнил английских сыщиков из Скотланд-Ярда, которые также предлагали посетителям рассохшиеся стулья и по силе скрипа определяли, врет человек или нет. Вряд ли Ваня использовал этот старинный метод, просто у него не было других стульев.
– Старина, извини, у меня стрелка через полчаса важная. Нельзя опаздывать. Если будут еще проблемы, заходи, поможем.
– Спасибо, Вань… Да, слушай, а что это у вас за церковная комната? Рядом с тобой?
– Начальство придумало. Там раньше ленинская комната была, а теперь вот – церковная. Чтоб грехи замаливать. Возьму я, к примеру, взятку или кражу раскрыть не смогу. Раньше водку хлестал бы, а теперь пойду, покаюсь, и душа не так болит. Все по уму. Иконки там висят изъятые, батюшка раз в неделю приходит, причащает. Удобно…
На улице Шурик завернул к пристройке. Дверь украшала бронзовая табличка, выполненная в стиле барокко. «Индивидуально-частное предприятие „Дзержинец». Прием граждан с 19.00».
Днем Шурик позвонил Маше. Женский голос ответил, что Маши нет, и спросил, что передать.
Шурик повесил трубку, не передав ничего. Хотелось позвонить Батискафу, но, представив его непрошибаемую физиономию, он отказался от звонка. Все равно двадцати тысяч не даст. Завтра надо съездить к родителям, предупредить. Рассказать о повешенном долге. Гражданском.
Погода стояла, как назло, превосходная, никак не вязавшаяся с замечательным настроением. В общаге почти никого не осталось, народ принимал солнечные ванны на берегу Блуды. Шурик распахнул окно, выходившее на теневую сторону. В комнату, подобно звену «Люфтваффе», тут же влетела когорта тяжелых черных мух и начала массированную бомбардировку. Рука под гипсом ужасно чесалась, что добавляло молодому человеку бодрости и свежести.
Тем не менее, памятуя, что в любом лабиринте всегда есть выход, Шурик усиленно его искал. Из скудных сведений об отечественном бандитизме он примерно знал, что когда на тебя наезжают, надо искать «крышу». И возлагать решение последующих проблем на ее надежные, широкие плечи. За это платить добром либо деньгами. Либо договариваться на личных симпатиях. Порывшись в блокнотике, Шурик отыскал телефон личного симпатяги, по слухам входившего в плотные слои новоблудской мафиозной интеллигенции. С симпатягой журналист был связан узами армейской службы, воспоминания о прелестях которой сохраняются, как правило, на всю оставшуюся жизнь. Однополчанина звали Егором, он был постарше Шурика на полгода, демобилизовался раньше и ударился в большой рэкет. Встретившись с Шуриком пару лет назад на презентации магазина спортивной обуви, он оставил номер своего мобильного телефона и, в случае проблем, предлагал звонить. О принадлежности сержанта Егорки к ордену святого братства Тихомиров догадался по джипу «митцубиси» (НЕ РЕКЛАМА!), определенному лексикону и пистолету «Кольт» (НЕ РЕКЛАМА!), незаконно висевшему под мышкой. Сейчас оставалось надеяться, что телефон у однополчанина не изменился, что сам он не в тюрьме и находится на этом свете в живом виде. «Где же вы теперь, друзья-однополчане?..» Шурик набрал номер.
– Алле!
– Егор? Привет! Это Саша.
– С «Уралмаша?» Какой Саша?
– Тихомиров. Третья ракетная бригада Западного военного округа.
– А, Шурыч! Так бы и шелестел. Здорово, брателла! Как сам?
– Не очень. Встретиться надо, поговорить. Проблемы у меня. Совет нужен опытного человека.
– В ментовку, что ли, влетел? Соскочить не можешь?
– Нет, не в ментовку. Объясню при встрече. Только мне срочно, Егор.
– Лады. Давай, знаешь, где стрелу забьем? Через час возле церкви. Меня на крестины подписали, папой крестным, прикинь? Я на джипаре буду, увидишь. Бай!
– Бай, – по инерции ответил Шурик, вешая трубку.
А если он сам у Кренделя рабо… или как там у них называется? А эта парочка горилл – его ближайшие коллеги? Одно успокаивает. Церковь рядом. Сразу и отпоют. Эх…
Через час Шурик прибыл в условленную точку. Джип Егора он увидел сразу: удивительно, но однополчанин за два года не сменил средство передвижения.
– Залазь! – Егор приоткрыл дверцу. – Здоров. Опа! Никак подстрелили?
– Закрытый перелом.
– У меня вот тоже, – однополчанин продемонстрировал кулак, крепко стянутый бинтом, – костяшку выбил. Прикинь, сидим вчера в кабаке с пацанами, о том о сем болтаем, про живопись там, про кино, и вдруг один бык тупорылый заявляет нам, что Гоген был без уха! Думал, лохи перед ним, в натуре! И лечит так конкретно, любой поверит. Я чувак спокойный по жизни, ты знаешь, но не удержался и в скулу ему врубил. Запомни, говорю, пидор, что Гоген был хромой, у него один костыль был короче другого, а без уха – Ван Гог! Быка, короче, пацаны увезли, а я вот костяшку выбил. Сначала-то и не почувствовал, после уже гляжу – опухла. Ну, а у тебя-то как житуха, брателла?
Шурик решил не пороть горячку, а для начала ограничиться намеками.
– Егор, ты про Кренделя ничего не слыхал? Егор неожиданно выпрямился и скорчил рожу, словно человек, увидавший в борще таракана с аквалангом.
– Ты, брателла, дал! Ты, вообще, в каком городе живешь? Не в Венеции часом? Это ж смотрящий!
– Куда?
– Что куда?
– Глядящий.
– Да не глядящий, блин, а смотрящий. За городом. Пастырь наш божий. Ты на людях где-нибудь такое не спроси… Это он тебе, что ли, клешню сломал?
– Кажется.
– Я сразу въехал. Это чучело по-другому с людьми базарить и не умеет. Как вышло-то?
Шурик вкратце изложил суть конфликта, опустив сцену с подвешиванием за ноги и историю с Ковалем.
Однополчанин почесал забинтованной рукой нос, потом приоткрыл дверь и сморкнулся на дорогу.
– Двадцать тонн, значит, повесил? Это еще по-божески, мог бы и сороковник влупить, боров жирный. Прикидываешь теперь, каково нам с такими уродами терки тереть? Ну-ка, повтори, как эти два чувака выглядели?
Шурик еще раз обрисовал своих новых знакомых. По возможности ярко. Егор секунд десять шарил в лабиринтах памяти и удовлетворенно кивнул:
– Знаю. Ирокез и Челюсть. Законченные быки. Особенно Челюсть. Якорную цепь перекусить может.
Шурик почувствовал освежающий прилив бодрости, сопровождающийся холодом в ногах.
– У Ирокеза знаешь почему такое погоняло? Он на разборке у барыги одного скальп снял. Голыми руками. Прикинь, какой пробитой
Вдобавок к руке у журналиста зачесалась и голова. Из ворот церкви вынесли гроб. Шурика передернуло.
– Да, все мы гости на этой тусовке, – вздохнул однополчанин, заметив гроб, – вот чувак оттусовался. Никаких теперь головняков, ни базаров, ни стрелок, ни разборок…
– Кто это?
– Да откуда ж я знаю?.. Покойник.
– А мне-то как быть?
– Понимаешь, Шурыч, – неподдельно тяжело вздохнул Егорка, – будь на их месте не Крендель, а хотя бы Бабуин или Сохатый, я б за тебя без базара вписался. Развели бы. Но с этим костоломом как разговаривать, ума не приложу. Тем более мы только-только с ним экологическое равновесие установили. Он к нам не лезет, мы к нему.
Шурик не стал уточнять, кто «мы», это могло задеть Егорку за живое.
– Попробуй в ментуру сходить. Глядишь, подцепят.
– Не пойду. Не ведено.
– Тогда линяй на юга. Отлежись с годик, оно тут само утрясется.
– А родители? Дом же сожгут, кретины. Или продать заставят.
– Хороший дом?
– Да обычный. Изба в поселке.
– Купи тогда ствол, лучше помповик. Могу адресок подсказать, там подешевле отдадут.
– Спасибо, Егор, у меня есть, – соврал Шурик, чтоб сменить тему. – То есть тупик?
– Тут одно из двух, либо самому валить, либо их гасить. Всех, начиная с Кренделя. Во, крестничек мой подъехал, – Егорка кивнул на остановившуюся кавалькаду представительских иномарок, – приспичило блаженному на старости лет в веру обратиться.
Из черного лимузина тяжело вывалился субъект лет тридцати пяти, похожий на питбультерьера, и, переваливаясь на кривых лапках, в сопровождении свиты вошел в церковь.
– Все, Шурыч, извини, мне пора. Не люблю опаздывать. А с Кренделем ты лучше мирно разберись, а то без ушей оставит.
Егорка облизнулся у протянул перебинтованную руку.
– Бывай…
На пороге индивидуально-частного предприятия «Дзержинец» Шурика остановил высокий блондин в черных ботинках. Его макушка витала в районе двухметровой отметки, а ботинки сорок седьмого размера были сшиты, вероятно, по спецзаказу. Как и камуфляжный костюмчик, напоминавший расцветкой скисший салат «Оливье».
– К кому? – поздоровался блондин.
– Я не знаю точно, обо мне должны были предупредить, – словно оправдываясь, ответил Шурик.
– Фамилия?
– Тихомиров. Александр.
– Постой здесь.
Блондин скрылся в темном коридоре. «Интересно, глаза завяжут?» – почему-то спросил самого себя журналист. Блондин вернулся довольно быстро и мотнул головой:
– Проходи. Вторая дверь слева.
«Не завязали».
Вторая дверь слева не имела опознавательных знаков, чувствовалось, что конспирация в заведении поставлена на широкую ногу. Шурик толкнул дверь и замер на пороге, словно восковая фигура в музее мадам Тюссо. В роскошном, со всех точек зрения, кабинете сидел оперуполномоченный по борьбе с организованной преступностью Ваня Лакшин. На нем был строгий черный костюм, белая рубашка с вышивкой и яркий галстук кровавого цвета. Сверху, над широким офисным столом, висела голова кабана, подстреленного на охоте, а на полу распласталась лосиная шкура с подпиленными рогами. Ваня в момент появления Шурика рассматривал двустволку старинного образца. Увидев Шурика, он отложил оружие и поднялся из-за стола.
– Прошу. Извини за беспорядок, уборщица приболела, а я не успел.
Шурик нерешительно переступил порог и вновь остановился.
– Проходи, проходи. Садись, – Ваня указал на широченное кожаное кресло в углу кабинета. – Кофе будешь?
– Буду, – честно признался журналист.
– Анюта, кофе сделай два раза. С сахаром, – Лакшин нажал кнопку селектора. – Ну, что у тебя за беда стряслась?
– Так я ж тебе утром…
– А, с Кренделем, что ли? Ты извини, если я подзабыл чего. Денек сумасшедший сегодня. Днем в салон иномарок гранату швырнули, хорошо, не сработала, а ближе к вечеру котельная рванула. Пришлось выезжать, похоже, теракт.
– В котельной?
– Запросто. Топливно-энергетический комплекс. Реальные бабки. Людей без тепла власть не оставит, а тепло – это деньги, а где деньги, там бомбят. «Граждане, это сторона улицы наиболее опасна!» Так что там у тебя с Кренделем? Наехали?
Шурик был вынужден еще раз повторить трагическую историю. В силу трехкратного пересказа она уже не казалась столь трагичной. Анюта принесла кофе, Шурик вспомнил, что утром видел эту дамочку в коридоре отдела милиции, кажется в форме старшего лейтенанта. Ваня, как показалось Шурику, на сей раз слушал его более внимательно, по ходу делая пометки в блокноте.
– Диагноз понятен, будем резать, – подвел он черту, нежно погладив приклад двустволки, – положение тяжелое, но не безнадежное.
Ноги Шурика немножко оттаяли.
– Для начала тебе нужна охрана. Человека два, но лучше три. Охрана у нас квалифицированная, вся после горячих точек. Ребята надежные, работают на совесть. Будем ставить?
– Ну, наверно…
Ваня сделал десяток щелчков на клавиатуре урчащего «Пентиума».
– Второе. Родители. Тоже человечка три не помешало бы. Где, говоришь, они живут? В Малой Шушере?
– Да.
– Это хуже, но приемлемо, – пальцы вновь застучали по клавишам. – Давай по срокам определимся. Месяц – это как минимум, а то и все три. Береженого кто бережет?
– Бог.
– Не только. Есть еще фирма «Дзержинец». Теперь основное – Крендель. Фигура серьезная, соответственно и подход нужен особый. Обычно в подобных случаях мы забиваем стрелку, виноват, назначаем встречу и проводим разъяснительную беседу. Фирма наша в городе авторитетная, пользуется уважением, и, как правило, мы вопросы решаем.
– А если они не согласятся?
– В принципе, таких прецедентов пока не было, хотя вру – один раз случилось. Пришлось прибегнуть к силовым мерам, в итоге восемь лет с конфискацией. Ты ж понимаешь, кому с законом охота связываться? Всегда надо искать бескровный путь. Вот, пожалуй, и все по твоему вопросу. Мелочи, типа бензина, прослушки телефонов и прочего, я прикину отдельно. Стопроцентных гарантий, сам понимаешь, дать мы не можем, их вообще никто дать не может, но работаем мы профессионально и всяких форс-мажоров стараемся не допускать. Клиент не должен испытывать никаких неудобств. Это для нас закон. Если тебя мое предложение устраивает, сейчас заключаем договор, и с Богом.
– Устраивает, но…
– Тебе надо подумать? Никаких проблем. Мой телефон знаешь, звони в любое время. О, телефон-то ты не знаешь. Тот, в кабинете, не в счет. Звонить лучше сюда. Держи визитку. Это секретаря, это мой. Внизу – факс. Он включен круглые сутки. Еще кофе?
– Нет, спасибо.
– Ты не стесняйся, будь как дома.
– Нет, я правда не хочу.
– Да, кстати, я тебе могу скидочку по оплате сделать, как своему. Хотя у нас и так расценки ниже городских, но для своих мы по минимуму делаем.
– И сколько это будет?..
Шурик наконец задал вопрос, который вынашивал последние пятнадцать минут.
– Момент…
Принтер, загудев, выдал расчетный листок.
– Держи. Здесь без скидки, так что делай поправку. Внизу полная стоимость.
Шурик с трепетом взял листочек, несший, подобно святому письму, избавление от страданий. «На одного мальчика наехала братва, но однажды он нашел на берегу моря письмо…»
Лучше б не находил…
Избавление от страданий в «Дзержинце» стоило девятнадцать тысяч девятьсот девяносто пять долларов по курсу Новоблудского центрального банка. На пять баксов меньше, чем…
– И сколько скидка? – голосом смертельно простуженного уточнил Шурик.
– Баксов двести могу уступить. Чего у тебя с лицом? Ты думаешь, это дорого? Побойся Бога, Саша. У тебя есть гарантия, что после того, как ты отдашь капусту Кренделю, он с тебя слезет? Этой публике только дай живца заглотить. А у нас ты от таких повторов застрахован полностью. Если на тебя накатят во второй раз в течение года эти же люди, мы отработаем бесплатно. В договоре есть специальный пункт. Обратно, личная безопасность, безопасность родственников. Подумай. В других конторах с тебя запросят на червончик больше, как минимум.
«Перепиши письмо двадцать раз и разнеси по почтовым ящикам, а сам приходи в фирму „Дзержинец». Мальчик так и сделал…»
– Спасибо, Вань…
На ступеньках общежития сидел и плакал пьяный Генка.
– Ты чего. Ген? – Шурик остановился перед бездомным.
– Все, Сашок. Отжил я.
– Как это? Болячку нашли, что ли?
– Тамарка выгоняет.
– За что?!
Генка грязным рукавом утер нос. От рукава несло чесноком, Генка специально натирал рукав, чтобы занюхивать портвешок.
– Пришел я, Сашок, с рынка, чуток уставший, развезло на жаре. Тамарку встретил. Она попросила в котельную сходить, кран какой-то отвернуть и за давлением последить. Котельную знаешь нашу, на той стороне?
– Ну?
– Ключ мне дала, объяснила, где давление смотреть. Манометр там есть. Как до красной черты дойдет, так кран завернуть. Батареи ей приспичило промыть к зиме. До зимы еще как до коммунизма, а ей приспичило. Пошел я в эту чертову котельную, открутил кран, ну и прикорнул ненароком на трубе, потому что уставший. А оно как рванет! Я чуть контузию не получил, до сих пор в башке звенит. Кипяток шпарит, хорошо, выскочить успел. Тамарка прибежала, орет, как маршал на параде, обзывается. А за что? Я что, не человек? Уснуть не могу? Пускай бы спецов вызывала батареи промывать, так нет – все на халяву, все Генка давай! Спасатели притащились, даже менты. Думали, бомба. Ползали по трубам, взрыватель искали. Рвануло-то хорошо, полстены вынесло. Только, Сашок, между нами. Я Тамарке, конечно, не сказал, что уснул. Хотя… Один хрен, выгнала. Еще и кипятком окатила, стерва! Я, видишь ли, общежитие без тепла на зиму оставил, мол, кто за ремонт котельной платить будет? Но кипятком же зачем?
Генка замолчал, отгоняя комаров.
– Ключ от каморки отобрала, зараза, и выгнала. Иди, Гена, живи под кустом, как собака. Я с горя принял немного…
– И куда ты теперь?
– Сегодня вон, на скамейке перекантуюсь, а завтра пойду на вокзале место бронировать. Может, Андреич ту историю с теткой в сортире позабыл уже, пустит в вагон. А не пустит, сам залезу. Скоро похолодает, что, подыхать прикажешь? Я принципиально не хочу! Прин-ци-пи-аль-но!..
– Хочешь, у меня сегодня заночуй. Тамара наверняка уже ушла, не прогонит. Только на полу придется спать.
– Да хоть на батарее, тьфу, как вспомню… С проблемой Шурика неприятности Генки соотносились как комариный укус с полным параличом. Но это все же были неприятности, и не стоило оставлять человека наедине со своей бедой.
– Пойдем.
За стенкой громко орал телевизор. Транслировали рестлинг, американский мордобой, замечательное зрелище для высокоинтеллектуальной публики. Два размалеванных придурковатых амбала носились по рингу и с остервенением лупили друг друга всеми имеющимися частями тела под| восторженные аплодисменты зала. Одного такого^ удара хватит, чтоб испортить человеку настроение на полгода, а американцы верят, что мужички дерутся по-настоящему. Иначе чего они так орут? Чарующие реплики комментирующего поединок Фоменко перекрывали рев трибун и разносились аж до первого этажа общаги. «Какой, какой удар! Непобедимый Сид Вишес по кличке Мудак получил по яйцам, и, кажется, сейчас ему не совсем хорошо. Ой! Еще раз! Это уже не по правилам, хотя никаких правил в рестлинге нет!..»
Шурик давно привык к звуковому сопровождению и в стену не стучал. Генка устроился на стуле в позе мыслителя и ушел в себя. Зазвонил телефон. Шурик выждал паузу, убедился, что Тамары на месте нет, и снял трубку. (Может, Маша?)
– Алло.
– Здорово, Труп Узнаешь?
Ноги мгновенно покрылись инеем, словно в носки положили килограмм «Минтона». (НЕ РЕКЛАМА!) Голову же, наоборот, обдало кипятком. (Не Маша.)
– Д-да… Здравс-стуйте…
– Ты что ж. Труп, такое творишь, а? Решил с нами посоревноваться? Жаловаться ползал? Это напрасно. Не подумавши. Еще раз пожалуешься, пойдешь на собачий корм в консервах. Что ты нас в блудняк ввел? Никто про твоего Гену Бетона ни хера не слышал. Учти, Труп, если через пару дней не найдем, твой вшивый организм не будет подлежать восстановлению. Пока, Труп, дыши ширше…
Пи-пи-пи…
Генка уже спал. Шурик опустил трубку на рычаг и в полном изнеможении упал на тахту. «Сволочи! Все сволочи! Уже застучали. Никому нельзя верить! Что же делать, что же мне делать?..»
«…Бригадир готовился к. бою. Мозолистая, сильная ладонь сжимала черенок лопаты, клинок которой был натерт восковой свечой. Этому приему Бригадира научил старый землекоп Савелий, три десятка отмахавший лопатой на кладбище. Клинок, натертый свечой, входил в землю мягко, словно в бутербродное масло, резал даже промерзший грунт… Лопата была старенькая, но крепкая. Сделанная когда-то по специальному заказу из особой, высоколегированной стали, она практически не тупилась и не ржавела. После увольнения Бригадир не оставил ее на кладбище, взяв на память. Не думал, что пригодится…
Человек приближался. До куста, где притаился бывший землекоп, оставалось метра три, не больше. „ Спокойно, спокойно, – настраивал себя Бригадир, – ты должен это сделать, ты можешь… Помни, как они поступили с Ксюшей». Но он не мог ударить сзади. У него был свой, личный кодекс чести. Кодекс землекопа. Он – не они! Когда человек поравнялся с кустом, Бригадир резко выпрямился…»
Шурик зажмурился. Он захотел уйти в спасительную темноту. Как в сказочном детстве, когда можно спрятаться, закрыв глаза. Ал, и нету меня. Ищите! Он зажмурился еще сильнее, до боли в глазах. Нет, он здесь, в этой комнате, в этом городе, в этой задни…
Рестлинг за стенкой кончился, начались ночные новости. О текущих событиях Шурик в основном из-за стенки и узнавал.
«Как передают наши корреспонденты, на днях в городе Новоблудске была избита народная артистка России Алла Пугачева. Нападение на певицу, по нашим данным, произошло на рынке, куда она отправилась за продуктами. Из-за чего возник конфликт и какие телесные повреждения получила Алла Борисовна, сейчас уточняется. К сожалению, мы не смогли получить комментарии у самой певицы, она находится в Англии. Мы будем следить за дальнейшим развитием событий…»
Шурик открыл глаза и истерично захохотал. Помимо своей воли, словно огромный заводной «мешочек смеха», вернее мешок. Смех шел откуда-то изнутри, сопровождался слезами и размахиванием сломанной рукой… Истерика со знаком плюс. Реакция защиты.
Генка вздрогнул, проснулся.
– Ты чего, Сашок?
Шурик перевел дух, сел на тахту.
– Ничего, Ген. Сон смешной приснился. Будто я какому-то мужику голову лопатой отрубаю. А она не отрубается, ха-ха….
Генка отреагировал прозаически:
– Бабки есть? Может, я сбегаю?
– Не стоит, Ген, – Шурик вытер слезы, – само пройдет.
Два дня… Они даже узнали его телефон. Они не уйдут, они не успокоятся… И он ни на кого не может рассчитывать, кроме как на себя. На себя, не умеющего ничего. Бригадир хоть лопатой махал классно, а он что может?
Взгляд остановился на старенькой перьевой авторучке – подарок матери на окончание школы.
Кто он? Профессиональный врун?
КТО?
Назад: ГЛАВА 6
Дальше: ЧАСТЬ ВТОРАЯ