Глава 4
Сержант-дворецкий поднял меня в начале одиннадцатого. Завтрака и сигары не предложил. Голова была, как футбольный мяч — и так ничего, кроме воздуха, да еще и попинали…
Я снова оказался в оперативном кабинете. Окурков в пепельнице прибавилось. Лицо Булгакова не сверкало утренней свежестью — видимо, он вообще не ложился спать. Его настроение было под стать моей фамилии. То есть угрюмым.
Опер вытащил из стола изъятые у меня вещички — ремень с кобурой, мобильник, часы, шнурки и ключи от квартиры. Осмотрел телефон.
— У кого сорвал?
— Ни у кого. С рук купил у метро. Такой и был… Честно.
— Не возьмешься за ум, посажу. — Он швырнул вещички мне на колени. Забрезжила надежда, что на этот раз, кажется, пронесло. — Утром приходили потерпевшие. Заявили, что подрались между собой и претензий к тебе не имеют.
О, как! Похоже, я недооценивал Германа.
— То есть я могу уходить насовсем?
— Можешь… Хотя погоди. Личность ты перспективная, поэтому…
— В каком смысле перспективная? — испугался я.
— В прямом… Поэтому возьму-ка я тебя на личный профилактический учет.
«На учет возьмусь, но в тюрьму не пойду!»
Булгаков открыл сейф, достал цифровой фотоаппарат и бланк какого-то документа, изготовленного на ксероксе. Предложил мне встать к стенке. Хорошо, хоть не спиной. Прицелился и нажал спуск… Вспышка.
— Вообще-то фотографировать разрешено только с моего согласия. Права человека!
— Заткнись… Встань в профиль.
Спорить смысла не было. Повернулся. Состроил героическую рожу. Угрюмов-хан перед походом на Русь.
— Садись. — Булгаков убрал «мыльницу» в сейф и положил перед собой бланк. Заполнил шапку — мою фамилию и прочее. Позор! На дворе двадцать первый век, а сотрудник российской милиции от руки заполняет какие-то бланки вместо того, чтобы воспользоваться услугами Microsoft.
Когда он занес ручку-дубинку над графой «место рождения», зазвенел местный телефонный аппарат времен Берии.
— Да… Понял! Лечу!
Булгаков выдернул из сейфа пистолет, повернул ключ, выскочил из-за стола, положил бланк передо мной.
— Так, заполни сам, здесь ничего сложного. Оставишь на столе, дверь захлопнешь… Да… Ты, кажется, обещал помочь. Я очень надеюсь. Вот мой телефон. Не потеряй.
Он бросил на стол визитку с номером служебного телефона и исчез за дверью, оставив меня наедине с иконой святого Феликса.
Наверно, случилось что-то волшебное, раз он сорвался так быстро и даже не выгнал меня из кабинета. Очень неразумно. Ладно, я человек порядочный, хоть и судимый, но на моем месте мог бы оказаться проходимец или просто ворюга. А в милицейском кабинете всегда есть чем поживиться. Не столько в материальном плане, сколько в познавательном. Хотя…
Я окинул кабинет заинтересованным взглядом. Сейф, стол и пара стульев. На вешалке милицейская форма. Сейф закрыт, остается стол.
Я пересел на место хозяина, выдвинул ящик. Никаких отрезанных пальцев или изъятых брюликов. Кипятильник, стакан, лейтенантский погон, сборник застольных песен «За милых дам!», замусоленный уголовный кодекс и старый журнал «Вокруг смеха».
На огрызки карандашей, семечки, гильзы от патронов и мертвых тараканов я внимания не обращал.
Теперь ясно, почему Булгаков не выставил меня за дверь. Но все равно он лох чилийский. Вот возьму и заложу под стул противопехотную мину. Или напишу на кителе краской «Любите меня сзади».
Под стеклом на столе тоже ничего интересного. График дежурств и календарик с Памелой Андерсен за 2002 год. То есть, получается, Памела осталась еще от Добролюбова.
Стоп! А если это провокация? Они, мусора, шустрые на такие каверзы. Смотрит на меня сейчас Булгаков через скрытую камеру и ждет, когда я что-нибудь умыкну. Я ведь пока особо и не рылся в столе и под столом. А на выходе меня прихватывают, обыскивают и вешают статейку. Не прокатило с дракой, прокатит с кражей…
Так-так-так, вот это ближе к истине. Поэтому делаем, что велено, и валим по-быстрому.
А что велено? На учет самого себя поставить? Никаких возражений. Поставим с удовольствием.
Я взял ручку-дубинку.
Итак, место рождения. Дер. Большие Жепени Копчинского уезда. Адрес прописки и проживания. Что ж… Великобритания, г. Лондон, ул. Б. Йорика, замок № 3, строение А, кв. 135.
Я выводил буковки старательно, словно на уроке чистописания. Глумиться, так красиво!
Начнем с судимости. Надо что-нибудь поэкзотичней выбрать. Воспользуемся Булгаковским уголовным кодексом. Вот хорошая статья — принуждение к изъятию органов или тканей человека для трансплантации. Есть. Незаконное производство аборта. Тоже ничего. Ну и планирование, подготовка, развязывание и ведение агрессивной войны до кучи…
Нет, это перебор. Все должно быть серьезно. Выберем пиратство. Благородная, несправедливо забытая статья.
Идем дальше. Цвет волос, цвет глаз, цвет кожи. Все — зеленое. Шрек Андреевич Угрюмов. Особые приметы. В скобках — шрамы, татуировки, увечья. Местонахождение, описание. Ну, здесь есть простор для фантазии. Портрет голого президента на правом бедре. Надпись «I love Rodinu» на груди. Реклама сотовой связи «Билайн» на спине. Причем черно-желтая. «Живи на яркой стороне».
С татуировками всё. Увечья и шрамы опускаю (еще накаркаю!). Хотя шрам есть. На боку. Фурункул вскочил, резали. А «лепила» молодой оставил рубец с палец длиной. Но я всем говорю, что получил удар ножом во время разборки на зоне. Черный пиар.
Место работы. Тут все просто — «Газпром». Топ-менеджер. Пусть мечты сбудутся…
Состав семьи. Надо подумать… Конечно, хочется в качестве половины вписать Аню Семенович или Настю Заворотнюк, но в это никто не поверит. Может, Памелу Андерсон? Нет, силиконовые женщины не в моем вкусе. Впишу Гошу Куценко. Безволосый брат.
Вписать не успел. В дверь постучались. Скромно так, словно стесняясь.
Я не спрятался под стол. Я же не воровать в кабинет залез. Все вопросы к Булгакову, как там его по имени-отчеству…
Я откинулся на стуле и довольно уверенно произнес:
— Не заперто. Входите.
Дверца отворилась…
— Ой… Паша?
Скажу честно, если бы это происходило в кино, я набил бы сценаристу рожу за такие подставы и потребовал бы вернуть деньги за билет…
Я не сразу узнал вошедшую. Еще бы! Последний раз я видел ее лет девять назад. Если не больше. Но, надо отдать должное памяти, все-таки узнал. Хотя она здорово изменилась. В отличие от меня. Как был мудаком, так и остался.
Одноклассница…
Ксюха.
Не Собчак — Веселова.
Говорят, за мгновенье до смерти перед человеком проносится вся его жизнь либо самые яркие её моменты. Не берусь спорить, тьфу-тьфу, я пока не умираю и не умирал раньше. Но что-то похожее сейчас приключилось со мной. С момента вопроса Веселовой до момента моего ответа прошло не более двух секунд. Но мне хватило вспомнить. Не всю жизнь, конечно, но кое-что…
Декорации сменились незаметно и быстро, словно в хорошем театре. (Или после пропущенного прямого в голову.) Кабинет, стол, сейф, милицейская форма растворились в пространстве и во времени. Вместо них появился дворик перед стареньким трехэтажным домиком, скамейка. Снег. Девочка. Ксения Веселова. Из шестого «а» класса. И мальчик. Паша Угрюмов…
Девочка плакала. Паша шел мимо из школы.
— Веселова, чего ревешь?
— Ничего… Ключи потеряла.
— От дома, что ли?
— Да. На физкультуре.
— Так иди, поищи.
— Уже искала. Бесполезно. Мы же на улице занимались. Я где-то в снегу уронила.
Я присел на скамейку.
— И чего? Домой не попасть?
Веселова скорбно кивнула головой.
— У матери смена ночная, она только утром придет.
Я не знал, где работала ее мать, меня это никогда не интересовало. Знал, что, как и у меня, у нее не было отца. Ну, то есть, вообще-то, был, просто не жил с ними. Или умер.
— Так съезди к ней на работу.
— Туда не пустят… И денег на дорогу нет.
— Позвони, — подкинул я еще один вполне уместный совет.
Ксюха не ответила. Как потом я узнал, ключи она теряла третий раз за четверть, поэтому просто боялась звонить. Вообще, она какая-то рассеянная по жизни. Вечно все теряет, путает, на уроки опаздывает.
— Погоди, у вас же, кажется, коммуналка. Сосед есть.
— Он в больнице.
— Да, повезло тебе. Ну, тогда жди…
Я отчалил. А чего мне тут отсвечивать? Ключи от моего присутствия не вернутся, и дверь, как Сим-Сим, не откроется. Сама виновата. Надо работать над собой.
Признаюсь откровенно — будь на месте Ксюхи Маринка Голубева, я бы не отчалил. Маринка у нас была королевой, все три параллельных класса слюни пускали, несмотря на юный возраст. Я имею в виду мужскую половину. Если вы считаете, что мне в ту пору рано было мечтать о женщинах, глубоко заблуждаетесь. Мечтал и еще как. Даже на уроках труда, а особенно физкультуры. Но только не о Ксюхе. Чего о ней мечтать? Внешность так себе, проигрывает Маринке по всем статьям. Успеваемость? Ну да, хорошистка-отличница. Ботаничка, то есть. Зубрилка. От того ключи и теряет, что о формулах все время думает. Поведение? Замечаний нет. Скукотища. Серый цвет. Да и подколи лишний раз, сразу в слезы. Я понимаю, в детском саду можно сопли пускать, но не в шестом же классе?
В общем, совсем не женщина моей мечты.
Правда, пару раз дала списать на контрольной по английскому. Так это не заслуга, а почетная обязанность каждой порядочной одноклассницы.
Не знаю, почему я тогда не отвалил окончательно, а, пройдя десять шагов, оглянулся.
Веселова опять ревела. Блин, подумаешь, ночь дома не переночует! Мне, например, за счастье.
Я вернулся. Да, жаль, она не Маринка. Я б утешил…
— Кончай реветь. Чего делать будешь?
Она снова не ответила. А еще отличница.
— Ну, дуй к кому-нибудь из наших.
Вновь отрицательный кивок. Ни с кем из наших девчонок Веселова особо не дружила. Пожалуй, только с Голубевой, с которой сидела за одной партой. Ксюха училась у нас не с первого класса. Пришла из другого района. После развода родителей им с матерью досталась комната в коммуналке.
Я посмотрел на дом.
— Какая у тебя квартира?
Она ожила и показала на окно первого этажа. Форточка на защелке, не залезть.
— А эта чья? — Я кивнул на соседнее окно с открытой форточкой.
— Соседа.
— Жаль. А то я бы залез…
На самом деле мне делать больше нечего, как по форточкам лазить. Еще навернешься башкой о подоконник. Да и не мастер я… Но как не пустить пыль в глаза женскому полу? Типа, я бы легко, но раз соседа, значит, соседа — good by, baby!
— Так залезь. У него комната на защелке. Легко открыть.
Оба-на! Пустил пыль, идиот. Выкручивайся теперь.
— А общую дверь можно без ключа открыть?
— Конечно! — вскочила со скамейки Ксюха. — Колесико повернуть, и всё! Паша, пожалуйста… залезь.
Правильно наша георграфичка говорила: не выучил урока, не тяни руку. Поднял — иди к доске.
Я еще раз посмотрел на окно. Высоковато. Сначала надо забраться на подоконник с клумбой. Это несложно. А потом?.. Да и форточка узковата, не застрять бы…
— Слушай, Веселова… Я сейчас спешу. На тренировку. Через два часа вернусь и залезу. А ты пока ключ поищи. Или в парадной погрейся.
— А ты точно вернешься?
Вообще-то, не точно. Совсем не точно. Подозреваю, что на тренировке получу травму.
— Ну да… Ну, может, через три часа.
Тон был неубедительный, и, похоже, она заподозрила обман.
— Паш, залезь, пожалуйста. Ну что тебе стоит?
Оба-на! Придется лезть. Иначе весь класс завтра будет знать, что я сдрейфил. И Маринка Голубева узнает. Зато, если наоборот… «Не оставил человека в беде — честь и слава!»
— Ладно… Попробую.
Я кинул на снег портфель, разрисованный комиксами, пропагандирующими безопасный секс. (Это не мое творчество: нарисовали на портфельной фабрике по заказу Министерства образования.) Снял куртку и свитер. Размялся. Небрежно буркнул «я ща» и двинулся на штурм.
На подоконник вскарабкался с третьей попытки. Хорошо, клумба выдержала. Веселова подбадривала стонами «Давай, давай!» («Шевелись, скотина!»)
Даю… Холодновато, однако, в рубашечке. Февраль все-таки. Долго не напрыгаешься.
Теперь нужно решить, каким стилем забираться в форточку: вперед головой или ногами (вернее, ногой).
Головой удобней, но велик риск сломать шею о подоконник при падении. Если же ногой — есть шанс застрять и замерзнуть насмерть.
В общем, либо быстрая смерть, либо медленная.
Выбрал быструю, чтоб не мучаться. Ухватился руками за раму, подпрыгнул и нырнул в форточку головой вперед. Довольно удачно. Плечи и грудь пролезли. Я стал похож на парашютиста, совершающего затяжной прыжок. Висел на раме практически горизонтально. Оставалось протолкнуть внутрь все остальное.
Но тут в расчет вкралась подлая ошибка. Мне крайне неловко в этом признаваться, но на том этапе моей жизни окружность живота превышала окружность плеч. Сейчас-то я Рэмбо, а тогда был Винни-Пухом.
Одним словом, я застрял. Попытался найти точку опоры, но, кроме занавески, ничего не нащупал. Схватил и потянулся вперед. Занавеска ушла вниз вместе с карнизом, по пути опрокинув стоящий на подоконнике засохший фикус.
Наверно, снаружи мизансцена выглядела трагично. Две торчащие из форточки оглобли в ботинках. И не просто торчащие, а активно жестикулирующие. И, конечно, это не могло не снискать зрительских симпатий.
— Ты куда полез, а?!
Голосок принадлежал тетке пенсионного возраста и наверняка сволочного характера.
Веселова начала объяснять про потерянные ключи, про соседа, но тетку это не успокоило.
— Какие ключи?! Ты меня за идиотку считаешь?! — продолжала визжать она, словно Жириновский на дебатах. — Сейчас милицию вызову!
— Ну, правда, это моя квартира, — божилась Веселова.
— К нам вот так же, средь бела дня, ворюги залезли! Все видели — и хоть бы что!..
Я попытался выбраться назад. Но это оказалось еще сложнее, чем вперед. Застрял наглухо. Интересно, сколько человек может продержаться в форточке на морозе в одной рубашке и брюках?
Судя по тишине за спиной, бабка убралась. Ксюха пока ни о чем не спрашивала, считая, что все идет по плану, и я просто готовлюсь к финальному рывку. Но через пять минут она заподозрила неладное.
— Паш, ты в порядке?
Я не в порядке. Я далеко не в порядке.
— Нор-нор-нор-мально… Тут фикус мешает.
Не пора ли звонить спасателям? Не ночевать же мне в форточке. Ну, кто меня за язык тянул? Теперь будут тянуть за ноги. Еще хорошо, что Ксюха — не Маринка. Удавился бы от позора.
Всё, хватит торчать, как затычка в бочке. Я же не реклама стеклопакетов. Да и холодно уже. Надо представить, что нахожусь в форте Баярд, и меня снимают камеры. Вперед, Россия!..
Я выдохнул, дотянулся до оконной ручки и устремился навстречу опасности. Раз-два…
С третьей попытки мой истерзанный рамой живот сдвинулся с места.
Ура! Я смог, я сделал это! Завтра о моем подвиге расскажут все газеты! «Юный герой, рискуя жизнью, спас одноклассницу! Медаль ему, медаль!»
Падение оказалось более болезненным, чем я ожидал. Череп человека — твердая штука, но подоконник, зараза, не менее тверд. Конечно, я подставил руки, но они не удержали вес задницы. Ударившись башкой, я продолжил полет и приземлился на долбанный и колючий фикус. Все, капец цветочку. Хотя ему все равно бы капец. А так хоть быстро отмучался.
Сейчас еще окажется, что никакого колесика на замке нет, и я останусь в западне.
Слава Богу, не остался. Вышел в коридор, включил свет в прихожей. Минуты две возился с тугими запорами. И когда, наконец, распахнул дверь, уткнулся во что-то большое и серое.
— Ну, что, попался, наконец?!
Как вы догадались, это была полиция. И взялась она из местного отделения, куда меня и доставили на специально приспособленной машине.
Привезли вместе с Веселовой, не сумевшей доказать на месте, что это не кража, а спасательная операция.
По дороге нам объяснили, что в районе шалит банда форточных воров, и за десять последних дней совершено то ли пятнадцать, то ли семнадцать краж. Поэтому менты и примчались на сигнал так быстро.
В отделении нас посадили в дежурную часть и стали проверять правдивость наших слов. Ксюха опять разревелась. Я, как настоящий мужик, сдержался, спокойно отвечая на идиотские вопросы, типа, состою ли я на учете в детской комнате, имел ли приводы и вообще, не я ли обворовал предыдущие семнадцать квартир.
Проверка заняла примерно час. Дяденьки милиционеры не поленились даже съездить в больницу к Ксюхиному соседу. Примчалась ее мать, подтвердила, что дочка — растяпа, ключи теряет регулярно, а квартира действительно их.
В общем, все вроде бы разрешилось, если бы не сосед, который вдруг заявил, что у него из комнаты пропали бабушкины золотые часы «Ролех».
Вы представляете?! Меня, благородного спасателя, рисковавшего жизнью, обвинили в краже! Гад! Часы у него пропали! Сам пропил, наверно, а на меня валит! Да там, кроме вонючей тахты, брать нечего! Какой «Ролех»?
Согласитесь, обидно. Да, фикус угробил, не отрицаю, но часы… Нате, обыщите! Меня на пороге поймали! Вообще никого никогда больше спасать не буду! Тонуть кто будет — руки не протяну! Скажет потом, что кольцо умыкнул.
Меня еще раз обыскали. Более тщательно. Никаких «ролехов», естественно, не нашли. Но на учет поставили. На всякий случай. Вдруг я все-таки их свистнул? А учет еще никому не помешал.
Веселова, узнав о гнусном навете, возмутилась.
— Да какие часы? Сосед наш последние тапочки пропил! В больницу от пьянства и попал!
Через неделю, на день Защитника Отечества, девчонки традиционно дарили нам презенты. Не знаю, как они между собой делили, кто кому дарит, но я достался Веселовой, хотя втайне мечтал о Голубевой.
Не помню точно, что она подарила. Кажется, какую-то бестолковую книжку без картинок. С нарисованным сердечком и надписью. «Успехов в учебе и поведении. Паше, который не бросает друзей в беде».
Вообще-то, я ей не друг, но не возвращать же. Лучше б «Sony Playstation» презентовала или хотя бы «Sega».
На Восьмое марта я отомстил, вручив карманный фонарик китайского производства. Безо всяких надписей. У них в подъезде света не было, так что подарок в тему. Не духи же французские и не бриллианты ей дарить? На фонарик-то еле хватило — безотцовщина.
…Не успела завершиться первая половина моих воспоминаний, как ее сменила вторая. Она заняла еще меньше времени. Где-то семь десятых секунды.
Той же весной я опять круто влип по милости Веселовой. На сей раз у нее увели подаренный мамашей велик. Опять-таки по причине ее собственной бестолковости. Дала прокатиться какому-то незнакомому переростку. Тот и уехал насовсем. Велик новый, кто ж не уедет, если хозяйка лопоухая?
Но тут мимо вновь проходил юный герой Паша Угрюмов. «Почему плачем?» Герой для форсу пообещал, что если увидит вел, то обязательно заберет.
И самое прикольное — увидел. Уже через два часа. По дороге на секцию. На велике катался какой-то долговязый. Мне опять захотелось порисоваться. Чтоб слушок долетел и до Маринки Голубевой. Типа, какой у нее отважный одноклассник. Защитник слабых и беззащитных.
Я подошел к долговязому, выкинул одним ударом из седла, сел сам и покрутил педали к Ксюхиному дому. Она, конечно, обрадовалась, чуть мне на шею не бросилась. А потом испуганно сказала:
— Паша… Но это не мой велосипед…
— Как не твой? Один в один. И марка, и цвет. Ты же на нем рассекала!
— На моем вот здесь царапина была…
— Да какая разница? Катайся на этом!
…В этот раз меня уже не ставили на учет. Потому что я и так на нем состоял. Разбирали на родительском комитете и на классном собрании. Еще повезло, что не стукнуло четырнадцати, — иначе статья голимая. Мои оправдания в расчет почему-то не брались. Ксюхины тоже. Дескать, сговорились. Меня даже хотели из школы исключить. Это ведь уже не хулиганство, а грабеж форменный. Мальчика избил и велосипед отобрал.
Клевета! Не избил, а всего один раз ударил. В нос и не больно.
Не поверили. Бандит, в общем, растет. Уголовник. Пора принимать решительные меры. Возможно, часики «Ролех» все-таки он помылил.
Смягчающие обстоятельства, что я занимаюсь в секции бокса, а не болтаюсь по улицам, в расчет не принимались.
В школе, правда, оставили. Мать директрису уломала. Мне, конечно, от нее досталось. Сильнее, чем на ринге.
Следующей осенью Веселова перешла в другую школу. Ее мамаша вторично вышла замуж, и они перебрались к новому папе. Несколько раз она приезжала в школу, но вскоре прекратила. В последний раз я видел ее во время одного из таких приездов. Мы столкнулись в кабинете труда. Я дежурил по классу и вытирал доску, а она заглянула, чтобы вымыть руку. Ухитрилась где-то вляпаться в грязь, а в кабинете имелась раковина. Не помню, о чем мы тогда говорили. Так, «привет-привет, как дела». Я тогда окончательно втюрился в Голубеву и больше ни на кого не обращал внимания.
Отмывшись от грязи, Ксюха как-то грустно посмотрела на меня, что-то прошептала и тихо ушла, забыв у раковины носовой платок, который я выбросил в ведро. А что мне еще с ним делать? Постирать, погладить и носить у сердца?
Вот и все мемуары. Сплошное, в общем, попадалово. Но…
Когда я вспоминаю о двух этих случаях, мне по непонятной причине вдруг становится удивительно тепло, словно к груди приложили горячую грелку. И, несмотря на последствия, я ни разу не пожалел, что тогда помог ей.
— Ксюха? Ты?!
— Я… Меня еще можно узнать?
— Да ты почти не изменилась!
Это я из вежливости. Вообще-то изменилась. Подросла. Повзрослела. Где-то метр семьдесят, первый легкий вес, второй размер бюста, не больше, с ногами относительный порядок… Ой, извините, это я про себя. В смысле, не вслух. Считайте, вы этого не читали. Заколочка-бабочка, расписной сарафанчик, босоножки, никакой штукатур… блин, макияжа. Цветочный аромат. Улыбка до серег. Личико, конечно, без изысков, но если приглядеться… Главное, сразу убежать не хочется. В общем, не умею я говорить дамам комплименты.
На самом деле, подрастерялся. Все-таки больше десяти лет прошло. Приличный срок даже на свободе. Ладно бы на встрече класса встретились, когда морально готов. А когда вот так. Да еще в таком необычном месте.
— Паш… А ты что, здесь работаешь?
Вопрос был задан с такой светлой надеждой в голосе, что ответить по-другому я просто не мог:
— Ну, типа… это… ДА ЗДЕСЬ.
А что бы вы сказали на моем месте? «Не, Ксюх, меня за пьяный мордобой в кабаке повязали, а теперь я сам себя на учет ставлю, потому что четыре года зону топтал за грабеж».
Зайди сейчас не Веселова, а какой-нибудь другой одноклассник, я бы так, наверно, и сказал, но Ксюхе почему-то постеснялся. Кому хочется в глаза знакомой девушке, пусть даже тебе безразличной, признаться, что ты называешься простым русским словом «loser». Да еще бегаешь от армии. Что всё, чего ты добился в жизни, — постановка на учет в районной ментовке. Ладно бы хоть в Интерполе за хищение пары миллионов евро… Даже в таких горемыках, как я, иногда просыпаются гордость и чувство собственного достоинства.
Поэтому я незаметно перевернул анкету текстом вниз. Прямо на Памелу Андерсен. А булгаковскую визитку сунул в карман джинсов.
— Да ты заходи!.. Присаживайся.
Прошла, села… Не отрываясь, не скрывая восторга, уставилась на меня. Словно я не Паша Угрюмов, а какой-нибудь Джонни Депп в костюме Джека-Воробья.
Несколько секунд она молчала, переваривая впечатления.
Впечатления, к слову, наверное, не очень. На мента я похож, как Майк Тайсон на Белоснежку. Двухдневная щетина, свежая ссадина на скуле, мешки под глазами и, главное, запашок. Ментовские обезьянники — не парфюмерный бутик, скунс сдохнет. Да и гардеробчик совсем не гламурный. Курточка с оторванной пуговкой. Футболочка со следами чужой крови, джинсы, последний раз видевшие стиральный порошок полгода назад.
Плюс вещички, сложенные горкой на столе, плюс старые ботинки без шнурков.
— Ты не обращай внимания… Двое суток на ногах. Подвалы, чердаки… Террористов ловим. А это, — показал я на ссадину, — скрутили одного. Резким оказался…
Она поверила, даже если бы я сказал, что ловим пьяных Терминаторов.
— Да, по радио говорили про рейд… Бедненький… Пашка, неужели это ты?!
Во даёт…
Наконец, она оторвала от меня свои зеленые глаза и растерянно оглядела кабинет, остановив взгляд на Булгаковской форме.
— Ух, ты! Это твоя?! Да?
— Ну а чья же? — предсказуемо и ни на секунду не смутившись, соврал я.
— А кто ты по званию? Я не разбираюсь.
Так, что там у Булгакова на погонах…
— Лейтенант я… старший.
— Пашка… Ты — и в милиции! С ума сойти!..
Веселова всё еще не может прийти в себя. Но сейчас успокоится и начнет допытываться, кого из класса я видел, с кем дружу, где учился. А потом вернется Булгаков и уличит меня в лукавстве. Поэтому, пока не поздно, надо линять.
— А ты чего к нам? Случилось что?
— Да… Случилось, — сразу потухла Веселова, — заявление принесла. На соседа. Я уже приносила…
Она достала из сумочки сложенный тетрадный листик, но не протянула мне, а стеснительно продолжала держать перед собой.
— Слушай, Ксюх, — я поднялся из-за стола, — чего нам тут, в казенной обстановке тереть… в смысле базарить. Пойдем, посидим где-нибудь. Там и потолкуем. И про соседа, и про всё остальное. Лады?
— Л-лады… Конечно! — Она тоже вскочила со стула.
Я вдруг вспомнил, что гулять без ремня и шнурков не очень удобно. Но не при Веселовой же приводить себя в порядок.
— Ты во дворе подожди, а я документы в сейф уберу и начальству доложу… Я мигом!
Она еще раз улыбнулась мне и выпорхнула из кабинета.
Словно муж, застигнутый любовником, я судорожно вдел в брюки ремень с потешной кобурой, шнурки в ботинки, посмотрелся в небольшое зеркальце на стене (ужас-ужас!), погрозил Феликсу пальцем, чтобы не «стукнул», и ринулся следом, моля не нарваться по пути на Булгакова.
Не нарвался. Веселова подкрашивала губы, глядясь в темное стекло ментовского козлика, словно в зеркало. Помимо «козлика» тут же, во дворе, притулились парочка «БМВ», три «опеля» и выводок тачек корейского производства. Неплохо в милиции живется… Может, и правда, пойти к ним на службу? Продать душу дьяволу? Совесть мучить будет, но зато на тачку заработаю. (Если слово «работа» уместно в данной ситуации.)
Где сидеть и толковать за жизнь, я пока не придумал. Конечно, кафе есть на все вкусы, но у меня нет «MasterCard». А жрать за её счет — полный косяк.
— Ксюх, я сегодня без машины… Движок барахлит, в ремонт отогнал… Пешочком прогуляемся?
— Конечно, Паша… С удовольствием.
Надо же, она даже не поинтересовалась, какая у меня машина. Хотя могла бы. А я уже придумал, что соврать. Для поднятия престижа.
Ладно, пойдем куда глаза глядят, а там по обстановке. Лишь бы не обломал всю малину какой-нибудь урод из дежурной части…
Я схватил одноклассницу под руку и быстренько уволок ее с ненавистного двора.
— У тебя и пистолет есть? — кивнула она на кобуру с мобильником.
— А как ты думала? Мы же милиция, а не «Гринпис» какой-нибудь.
Я задираю футболку и демонстрирую шрам от фурункула.
— Вот, при задержании получил. Теперь без пушки никуда… Давай, рассказывай, где ты, как ты… Фамилию-то не сменила?
— Сменила… Но… Мы развелись. Год всего прожили. Я в двадцать лет замуж выскочила, на третьем курсе. А встречались всего месяц. Он музыкант… Виолончель. В общем, не сложилось.
Она бы еще за барабанщика вышла. И трех дней не протянула бы…
— И кто ты теперь?
— Смехова.
«Ну, фамилия-то не особо изменилась».
Потом Ксюха рассказала, что закончила восточный факультет Универа. Читает три раза в неделю лекции в гуманитарном колледже, а в остальное время подрабатывает в турфирме, ведет южно-азиатское направление. Планирует поступать в аспирантуру и собирает материалы для диссертации. Турфирма — это временно, для заработка, а призвание — китайская поэзия. Достойное занятие для души.
Вернулась в коммуналку, ту самую, которую я штурмовал в шестом классе. Мать осталась в квартире отчима. Рано или поздно дети должны отделяться от родителей.
В общем, скукотища.
— Ну а ты как?
Как, как… На пять с плюсом! Придется на ходу выдумывать биографию. Правильно говорят: не биография делает человека, а человек биографию.
— Ну что я… Фамилию не сменил. Закончил техникум. Спортивный… Я же боксом занимался, если помнишь. Потом армия («Еще скажи, в Чечне был»). Вернулся — тренером не устроиться, а кушать хочется. Ну и пошел в ментуру… В уголовку. В уголовный розыск, то есть. («За мной девять раскрытых грабежей и убийств. Не пацан зеленый».)
— А образование? Разве туда берут без образования?
— Курсы закончил. Специальные. Младших лейтенантов.
«Надо было у Булгакова спросить, где их, придурков, учат».
— Здорово! — вновь восхитилась Веселова-Смехова.
Нет, для меня она навсегда останется Веселовой.
— Вот с тех пор и бегаю с пистолетом. Ловим, сажаем… Рейдуем.
В качестве подтверждения своих слов я небрежно распахнул курточку, демонстрируя надпись на футболке. Там есть родственное слово «POLICIA».
— Во, финны подарили. Приезжали по обмену опытом.
Мучает дедушка сушнячок. Не отхлебнуть ли нам по молочному коктейлю? Не отхлебнуть. Во время рейда по подвалам был потерян бумажник со всеми кредитками и дисконтными картами. Но упасть где-нибудь хочется.
— А семья? — продолжает допрос Ксюха. — Жена, дети?
— Ну, если честно, я не тороплюсь… Ты сама убедилась — это вопрос крайне серьезный. Жениться — не джинсы купить. Да и работа у меня не сахар: по лезвию хожу, можно сказать, рискую… Не каждая захочет с таким связываться.
(Это точно: по лезвию. Завтра же сдам анализы на ВИЧ.)
Не знаю, показалось мне или нет, но после этих слов зеленые глаза одноклассницы стали еще зеленее. Ей бы таксисткой работать. Кстати, она вроде бы ничего стала… Не совсем в моем вкусе, но…
Я заметил пустующую скамейку возле пруда. Очень романтично и, главное, бесплатно. Мальчик с удочкой ловит рыбку, голая нудистка принимает первые солнечные ванны, из окна ближайшего дома зажигает белорусский рэппер Серёга.
К слову, погода сегодня дерьмовая — плюс двадцать, на небе ни облачка, птички щебечут. Я люблю, когда штормовое предупреждение. Когда дождь со снегом, шквальный ветер, гололед, слякоть, очереди в травмпункты и «Колдрекс» на остановках автобуса.
Погода для настоящих мужчин, типа Паши Угрюмова.
— Пойдем на лавочку.
Она не возражала. Лавочка была загажена — невоспитанная молодежь ставила на сиденье ноги, а сидела на спинке. Мне-то по барабану, а Ксюха может сарафанчик заляпать. Но она достала из своей старенькой потертой сумочки пару полиэтиленовых пакетов и решила проблему. Запасливая…
Мы присели, чтобы ностальгически вспомнить однополчан. Наш класс ни разу не встречался после выпускного. Я, после того как отдохнул в Псковской области, никого не видел, хотя, казалось бы — живем по соседству. Да и не хотел, честно говоря, видеть. Неудачник, хвастать нечем… Если бы увидел кого случайно, вряд ли бы подошел и поздоровался. Веселова, хоть и вернулась сюда год назад, успела пару раз пересечься кое с кем из девчонок и знала гораздо больше. Меня не очень интересовали судьбы одноклассников (и своя-то не интересует), но при упоминании Маринки Голубевой я встрепенулся. Мои светлые чувства к ней, как вы догадались, так и остались без ответа, хотя я пытался в ненавязчивой форме напроситься в ухажеры. Но, увы — слишком разные весовые категории. И даже не в материально-социальном положении. Маринка — королева, ей был нужен король, а не засранец Паша Угрюмов, состоящий на учете в милиции. Одно согревало юношескую душу: открыто она меня не посылала, но тонко дала понять — свободен, когда на выпускном вечере, приняв жароповышающего, я попытался склонить ее к взаимопониманию.
— Она сейчас в Канаде, — поведала Ксюха.
— Где?!
— В Канаде. Вышла замуж за канадца. Он русский, просто живет там. Ему за шестьдесят, но ее вполне устраивает. Мальчика родила. У них свой дом в Торонто. Приезжал сюда по бизнесу, вот и познакомились.
Ну, всё — конец тайным грезам. Конечно, я не питал никаких иллюзий на Маринкин счет и умом все понимал. Но в сердце теплилась надежда, что встретишь ее случайно где-нибудь в пивной, что не сложилась у нее жизнь, что она такая же неудачница, и можно попытаться еще разок подкатить с любовью. А теперь все. Канада. Там, правда, тоже есть пивные. Но нет меня.
— Погоди… А откуда ты знаешь, что устраивает? Она ж в Канаде. Вы чего, созваниваетесь?
— Зачем? Через «Одноклассников» списались.
— Каких одноклассников? — не врубился я.
— Есть такой сайт в Интернете. Ты разве не знаешь? Там много наших. Тех, кто зарегистрировался.
В «Эрмитаж» заходил, в «Три шестьдесят две». А в Интернете пива не нальют. Чего мне там делать?
— Знаю… Но не был.
— А я заглянула.
Блин, Голубева в Канаде со старым пердуном. Обидно. Ладно бы со звездой НХЛ.
Устраивает её всё…
Надо отвлечься от бестолковых мыслей. (Будет или нет война с Канадой?)
— А ты чё в ментовку-то пришла?.. В смысле: к нам… Что за проблемы?
Ксюха опустила взгляд на сумочку, прикидывая, доставать или нет заявление. Не достала.
— Ой, Паш… Не знаю, что и делать…
— Да ты рассказывай, не меньжуйся. Свои люди, поможем…
Опять, как в детстве, дешевые понты. Ну никак без этого! На смертном одре и то буду крутого корчить между судорогами.
Кто меня вечно за язык тянет?
И главное, обратку уже не включишь.
— Ну, в общем… Ты же соседа нашего помнишь? Дядю Юру?
— Еще бы не помнить!
— Он умер в позапрошлом году. А квартира у нас приватизированная. Мы с мамой попытались его комнату получить, но куда там… Вот, подселился подарочек… Хоть уезжай. А куда? Не к отчиму же обратно.
— Что за подарочек?
— Дядь Юрин племянник. Наш ровесник. В тюрьме сидел. Полгода назад вышел и прописался. Дядя, как оказалось, ему комнату завещал. Ладно бы парень нормальный…
— Чего, дерется, что ли?
— Хуже… Он наркоман. Нигде не работает, куролесит только. Поначалу-то ничего, тихий был: придет, уколется и спит. А чем дальше, тем хуже. Я как-то колечко на кухне оставила. Золотое, но не очень дорогое. Готовила и сняла. Буквально на пару минут в комнату вышла, возвращаюсь — кольца нет. Всё обыскала. Думала, закатилось куда. Не нашла. У Кости спрашиваю — не брал случайно? Его Костей звать. Он только улыбается — на, мол, обыщи. Но наверняка он — просто больше некому. А тем же вечером снова укололся… Через неделю из прихожей шапка зимняя пропала. Я опять к нему. Бесполезно. Ничего не знаю, у тебя гости были, с них и спрашивай… Ко мне как раз тогда подруга из колледжа приходила. Он и воспользовался. Я с ним и по-хорошему пыталась поговорить, и грозилась, что в милицию пойду.
— А он?
— Что он… — Ксюха с явным расстройством посмотрела на пруд. — Сказал: будешь выступать, убью. Отчиму пожаловалась, но он даже не разговаривал с ним. Боится, наверное. У него с сердцем проблемы, нервничать нельзя. Замок на двери новый поставила, да какое там… Не закрывать же каждый раз. Когда серьги пропали, я в милицию заявление написала. Нет, а что мне делать? Я не миллионер, на двух работах кручусь. Он ведь и дальше воровать будет… Пришла к вам, меня дежурный к участковому послал. Толстый такой… знаешь, наверное?
Я молча кивнул. Как не знать! Я там всех знаю.
— Он послушал, заявление взял, — продолжила Ксюха, — сказал, разберется. Но к нам так и не приходил. Я звонила несколько раз, так он накричал только. Мол, мне не разорваться, у меня таких, как вы, полмикрорайона. А за кражу его не посадить, потому что доказательств нет. Мне-то что делать, спрашиваю? А он трубку швырнул. Представляешь?
— Это в его ключе. Кабы ты его заинтересовала, может, и подсуетился бы. А за так?..
— В каком смысле «заинтересовала»?
— В материальном, в каком же еще. Моральный интерес его не греет.
— Но это же его работа… Я же не беру со студентов деньги за то, что читаю им лекции.
О, как все запущено…
— А он берет, — по-простому ответил я.
Ксюха растерянно посмотрела на сумочку.
— И ты берешь?
Брал бы, но не дает никто. Зря я ей про машину брякнул, пустил пыльцу в глаза. Теперь решит, что я тоже взяточник.
— В разумных пределах и не у всех. По-другому нельзя. У тебя не возьму, не бойся… Ты рассказывай, рассказывай…
— Ну я, в общем, вчера домой пришла. Часов в семь. Костя у себя был. Пошла в душ и комнату не заперла. А сегодня утром стала собираться, заглянула в сумочку, а там флэшки нет.
— Чего нет?
— Флэш-карты, для компьютера. Мне на день рождения подарили. Хорошая флэшка, два гигабайта. Я точно помню, что в сумку убирала. В колледже никогда не оставляю, один раз туда воры залезали. А в фирме не была. Я опять к Косте. Он лежит на диване и только улыбается… Мне даже не столько саму флэшку жалко, сколько содержимое.
— Компромат, что ли, на кого?
— Нет. Там материалы. Очень редкие. Я с одним издательством договорилась книгу написать. По китайской поэзии… Самое обидное, я на компьютере их не сохранила. Только на флэшке.
Так… Что-то перестает мне это нравиться. Опять китайская поэзия. У меня о ней не самые романтические воспоминания.
— Про Мэн Хао-жаня?
Веселова посмотрела на меня такими глазами, словно я зашел в Эрмитаж с тележкой для супермаркета. Прикупить пару-тройку старинных безделушек. В настоящий Эрмитаж, а не наш, распивочный.
— И про него тоже… Ты знаешь Мэн Хао-жаня?!
— Как-то грустно: склонилось к закату солнце. Но и радость: возникли чистые дали.
На Ксюхином лице — неописуемый восторг. Как у пионера, нашедшего в парте порножурнал. Как у шопингиста, попавшего на дешевую распродажу. Всего, наверно, от меня ожидала, но не китайской поэзии.
— Да, это он!.. Как же там дальше… Сейчас, сейчас… Ага. «Вот я вижу — идущие в села люди к берегам вышли, у пристани отдыхают…»
Ксюха наморщила лоб, пытаясь вспомнить продолжение, но не вспомнила.
— А ты знаешь, что Мэн Хао-жань — ученик самого Ван Вея?
Ну, как не знать! Любой интеллигентный человек, посещающий «Эрмитаж», знает старину Ван Вея и всех его учеников. На сей раз речь идет не о музее.
— Конечно.
— Мало того, они были друзьями!
— Да ты чё?! Не может быть!.. Вот это круто!
Слышал бы меня сейчас темный Гера — шифер снесло бы тут же.
— Да! И тому есть подтверждение! Некоторые стихи Мэн Хао-жаня написаны в жанре лирической миниатюры цзюэцзюй. Которую как раз развивал Ван Вей!
Это уже мне ближе. Цзюэцзюй. На Костю Цзю похоже.
— Я в шоке…
— Вот, послушай.
Ксюха, почувствовав родственную душу, вошла в транс и прочла по памяти еще несколько китайских виршей.
Я смотрел на нее и думал — за что ж ей такое? В школе вроде без задвигов была. Может, у нее все наоборот? Люди с годами умнеют, а она… Полный цзюэцзюй.
— Правда, здорово? — Она посмотрела на меня, словно мишка из цирка, выполнивший трюк и просивший сахарок.
Глаза у нее почти без туши. Реснички-то могла подвести — все же в милицию шла. Надо будет ей «Мах-фактор» подарить. Советуют профессионалы.
— Не то слово! Просто супер!
— А он флэшку украл… — вдруг резко погрустнела Веселова, чуть не заплакав. — Что мне делать, Паш? Посоветуй, ты же милиционер!
Ну, что тебе посоветовать, подруга детства. Варежкой не фиг хлопать, да двери на замок закрывать. Тут милиционером быть не надо… А, вообще, у меня очень голова болит, дала бы, что ли, на молочный коктейль.
— Видишь ли, Ксюша… Участковый, конечно, раздолбай, но он, в общем, прав. Доказательств-то и правда нет. Чего ты этому уроду предъявишь? Скажет — флэшку вытащили у тебя в метро или магазине. И всё. А обыскивать его не имеем права.
Ксюха совсем загрустила.
— Но… Ведь он будет дальше воровать… Что же мне, переезжать? Неужели ничего нельзя сделать?
— Увы, такие законы.
Как она сейчас похожа на саму себя тринадцать лет назад. Когда сидела без ключей на скамеечке возле дома. Только не плачет.
Блин, а почему я должен вписываться в какие-то левые темы? Подумаешь, одноклассница! И что с того? Не сестра ж и не жена. У меня своих проблем по самые брови. Вон, Кериму штуку отдать хотя бы… А тут стишки китайские свистнули. Обалдеть, какая трагедия! Не миллион баксов!
— А может, в прокуратуру заявить? — робко предложила Ксюха.
— Они не занимаются такой ерундой. Только олигархами.
— Паш, но для меня это не ерунда…
Она поднялась со скамейки, сложила пакет, на котором сидела.
— Ладно… Ты извини, что оторвала… Тебе отдыхать надо… Кого из наших увидишь, передавай привет… Я очень рада, что встретила тебя… Пока.
Она еще раз грустно и как-то виновато, не открывая рта, улыбнулась и быстро пошла по аллее, плотно прижимая к себе сумочку.
Не знаю, какая сволочь в следующую секунду снова дернула меня за язык. Может, и никакая. Меня даже не пугало, что, связавшись с Веселовой, я снова могу влипнуть. Прослеживается такая нехорошая закономерность!
Просто я, как тогда, в детстве, захотел вдруг почувствовать то самое необъяснимое тепло. Приложить замерзшие ладони к теплой печке и немножко погреться. Ведь я так давно не грелся… Не жизнь у меня, а сплошное штормовое предупреждение.
— Ксюх, погоди!.. В тюрьме, говоришь, сидел?.. Когда он дома-то бывает?
