Глава 7
Взятка в моем кармане потихоньку начала таять. Это не говорит о том, что я человек горячий, это говорит о том, что импортный шоколад дерьмового качества. После торжественного вручения «Милки Уэй» Леночке я вынужден был вытереть руку о фанерную обшивку ее стола.
Леночка, в свою очередь, не стала требовать от меня вкладышей и запросов. Она сразу поняла, что я действую в служебных целях, а шоколад подарен ей исключительно ввиду ее обаяния. Леночка у нас и в самом деле центровая. Что она с такими ногами в жилконторе делает?
– Алена, у вас ксерокс есть?
– Конечно. Очень удобная вещь.
– А у нас нет. Поработаешь?
– Давай, только немного, порошок кончается.
– Там всего один лист. Поищи, пожалуйста. Заявление на выписку Березовского.
Шоколадка сделала свое черное дело. Леночка не крутила головой, не плакалась, что это не положено, не стонала насчет нехватки рабочего времени. Она молча выплыла из-за стола и стала копаться в выдвижном ящике картотеки. Я же, по обыкновению, начал изучать вовсе не ее ножки, а стены паспортной службы, помимо дешевых обоев украшенные календариками-портретами кинозвезд и рекламными плакатами.
«Деятельность нашей фирмы контролируется государством, а деятельность государства контролируется нашей фирмой». Спокойно, граждане! Вторую половину цитаты опять выдало чье-то воспаленное воображение. А что там они рекламируют? А, как обычно, проценты. Что ж, тогда я не так уж и погорячился с продолжением цитаты.
Никакой другой информации жилконторские стены посетителям не несли, поэтому я быстренько вернулся к ногам. Ноги ничего не контролировали, но их уже контролировали мои бесстыжие глаза.
Леночка украдкой поглядывала в мою сторону, немного смущаясь таким откровенным натиском на ее конечности. Поэтому процесс поисков завершился довольно быстро. Леночка выпрямилась, держа перед собой сложенные пополам листочки.
– Вот. Заявление. Да, все здесь.
Я взглянул на заявление, написанное на обычном тетрадном листе.
Как я и предполагал, формулировка комментариев не требовала. «Хочу на Родину». Но уж очень резко бросалась в глаза другая деталь. Почерк. Для пьяницы Березовского он был слишком четок, разборчив и красив. Буковка к буковке. Без дрожи в руках. Скажу больше, почерк мужиков заметно отмечается от почерка женщин. Не верите? Зря. Если передо мной положить два заявления, я без ошибок угадаю, которое писала дама, а которое – мосье. У дам, как правило, воруют косметички, сережки, паспорта, детские коляски, а у мосье – огурцы, автомобили, дипломаты… Дипломаты… Женский почерк. О Господи, дипломат… Ну да, она ведь…
– Леночка, быстренько, ласточка. Копию. Жду.
Через полминуты я держал ксерокопию заявления Березовского.
– Положи все это хозяйство куда-нибудь под руку. Чтоб в следующий раз не искать. А то, извини, не удержусь.
В метро я Вспомнил сказку «Джельсомино в стране лжецов». Не потому, что я представил себя в образе главного героя. А потому, что это единственный спектакль, который я смотрел в раннем детстве в ТЮЗе. Вы все поняли? Конечно, ТЮЗ находится в Центральном районе, ГАИ Центрального района находится в Центральном РУВД, в которое, благодаря данному совпадению, я и направляюсь.
Еще на одно мгновение вторгнуться в чужую частную жизнь. К тому же Центральный район чуть поближе села Отари.
– Всё газеты читаешь?
Евгений был, по обыкновению, прямолинеен. Нет чтобы уклончиво спросить: «Каковы прогнозы синоптиков на ближайшую неделю?»
Я свернул газету и отложил на край стола.
– Чтение газет входит в распорядок моего рабочего дня. Кстати, я сделал любопытный вывод: температура воздуха влияет на рост преступности. В мороз воруют меньше. И стало быть, чтобы навсегда покончить с преступностью как с социальным злом, нашему государству необходимо перебраться в Антарктиду. Особенно Кавказским республикам. Каково ваше мнение на этот счет?
– На мой взгляд, вместо построения глупых теорий ты бы лучше справки садился писать.
– Верно, Евгений! Это очень мудрый совет. Я прямо сейчас приступаю к его выполнению. Потому что справки не влияют ни на погоду, ни на преступность. Они влияют разве что на рентабельность бумажной промышленности. Что тебе написать? Так, посмотрим. У меня тут под стеклом темы для написания лежат, чтобы голову зря не ломать.
Обход. Там голяк, Евгений. Никто и ничего. Ориентирование личного состава. Про это ты и сам напишешь. Личность потерпевшего. Ну, извини, это уж совсем не мое дело. Вот, это, пожалуй, подойдет. Проверка подучетного элемента. Я тебе напишу, что Пашу Снегирева проверил, а? Он склонен. Ух, бандюга… Все, договорились. Пишу.. Проверил. Установить причастность не представилось возможным. К сожалению. Не успел окончательно проверить. Еще кого проверить?
– Кончай паясничать. Съезди хоть разок на заслушивание или попотей на проверке.
– И это правильно, Евгений! Я разве отказываюсь? Я всеми руками за! Пускай все видят нашу работу! Мы, не жалея личного времени и сил, проверяем, обходим, ориентируем. Пожалуйста, вот. Все написано. И не надо потеть и трястись. Спокойно. Есть еще паста в авторучках.
Знаешь, старый, какие книги самые мудрые? Не энциклопедии, не учебники и не философские трактаты. Детские сказки. Потому что в них с детской непосредственностью расставлены все акценты. Снег бел, сажа черна. Правда – хорошо, ложь – плохо. Примитивный уровень? Может быть. Ребенку больше ничего не надо, чтобы стать человеком. И с высоты своей непосредственности, глядя на наши взрослые, серьезные игры, ребенок задал бы тот вопрос, который мы при всей нашей целенаправленности и деловитости никогда не зададим: «А зачем?»
Я, Евгений, не имею в виду справки и дела. Это мелочи. Не оттого ли, старый, все наши беды, что мы просто боимся задавать этот вопрос? Ведь на него придется отвечать, а ответа не будет, потому что он слишком страшен. И мы продолжаем движение вперед, забывая глупые детские вопросы. Мы люди взрослые и серьезные. А кто задается такими вопросами, тот просто больной человек. Его место в сумасшедшем доме. Помнишь сказку про Джельсомино? Правда в Стране Лгунов – это болезнь.
– Ну, ты развел теорию. Скажи честно, не хочешь писать?
– Не хочу. А зачем?
Евгений не ответил. Я уверен, что и он не знал ответа. Истинного ответа, а не того, что это необходимо для отражения собственного труда, для спокойной жизни во время проверок, для спокойствия совести. Вернее, успокоения.
Но я не стал мучить Евгения. Ладно, так и быть, напишу чего-нибудь. Я же не сумасшедший. Я нормальный человек. Как все.
– Почитай пока. – Я протянул Женьке газету. – Там хроника криминальная есть, прямо под сводкой погоды. Дожили, старый, сначала сводка о дождях, потом сводка о трупах.
Я достал чистый лист и принялся строчить справку о том, что героически проверял на причастность к убийству Куракина Пашу Снегирева и других склонных лиц.
Евгений неожиданно поднял глаза и посмотрел на меня:
– Ты читал это?
– Что?
– Вот тут. Про «Аркаду».
– Нет. Дай-ка.
Я развернул газету и вслух прочитал:
«В минувшее воскресенье на Санкт-Петербургской таможне при растаможивании двух контейнеров с продуктами питания, прибывших из Югославии, в банках с ветчиной было обнаружено около восьми десяти килограммов аммонита – мощнейшей взрывчатки.
Машины прибыли в Санкт-Петербург по контракту с фирмой „Аркада", специализирующейся на поставках продуктов. Поводом к задержанию послужил звонок в ФСК неизвестной женщины накануне прибытия груза. Как установлено, звонили из офиса „Аркады". Исполняющий обязанности главы фирмы господин О. Никольский, присутствовавший при досмотре, попытался скрыться, но был задержан сотрудниками таможни и федеральной разведки. Сейчас следствием устанавливается, кому именно предназначался смертоносный груз. По мнению экспертов, это самое крупное изъятие взрывчатых веществ за текущий год в Санкт-Петербурге».
– Никольский, это же тот, в двубортном пиджаке. Олег, кажется. Надо связаться с ФСК.
– Ты необычайно наблюдателен, Евгений. Это действительно он. А что касается твоего предложения, то оно, конечно, интересно, но только в части увеличения объема справок. Убийство Куракина, к сожалению, останется «глухарем».
– Ну, это мы еще посмотрим. Если Никольского закроют в Крестах, а я думаю, что по такому варианту его закроют, мы его дожмем.
– Дожимайте. Держи, подшей покрепче.
Я протянул Женьке свеженаписанный шедевр.
– Интересно, кто это на «Аркаду» настучал?
– Что за слово, друг мой? Настучал. Я б сказал, упредил. Предупредил из самых высоких и благородных побуждений. Восемьдесят кило аммонита. Ты представляешь, сколько это? Ты плохо представляешь, сколько это. От нашего района остались бы одни фундаменты и, пожалуй, кооперативные ларьки. Их никакой аммонит не возьмет. За такой, как вы говорите, стук я бы подарил Анечке искренний поцелуй в щечку. Но не более.
– Это она? Откуда ты знаешь?
– Так получилось. Чисто случайно. Я ей: «Анечка, Анечка, может, не надо?» А она рвет трубку из рук, прямо ужас: «Я не могу не позвонить, Ларин. НЕ МОГУ!» Ну ладно, разрешил ей. Чего не сделаешь ради такой симпатичной мордашки? Я, между нами, сам на этот аммонит глаз положил. Очень полезная вещь. На рыбалку там, на разборку какую… Как жахнешь – все сразу понимают: «Парень крут, отморожен, и лучше с ним не связываться, взорвет».
У Евгения, кажется, потемнело в глазах. Опять небось с похмелья.
Я не дал ему расслабиться:
– Хотя, если честно, поначалу она не очень хотела звонить. «Что за глупости, что вам надо?» Женщины любят невинность изображать. Слезинку пустить, где надо и где не надо, про душу вспомнить. Но это так, к слову… Ты, кстати, ШТ в Москву отправил?
– Слушай, не успел. Закрутился.
– Ладно, теперь можешь не отправлять. Березовского в Волоколамске нет. Его, как бы это помягче, вообще нет. Пользуясь медицинским термином, он теперь в виде физического тела. Короче, умер. Неестественной смертью. Где труп, извини, сказать не могу. Где душа – тем более. Я не Господь.
Да, так вот… В тот самый момент, когда Анечка негодующе отвергла мое предложение позвонить в ФСК, я стал выкладывать ей свои дедуктивные постулаты. Как тебе известно, я человек чертовски умный, чему нельзя не позавидовать.
Начал я с нашей первой встречи. Там, в офисе-общаге. Ты в тот момент терзал бухгалтершу. Удивление и испуг в глазах Анечки были неподдельными и никаких подозрений вызвать не могли. Но одна ее фраза, которой я, как всякий нормальный человек, не придал никакого значения… Она задала обычный в той ситуации вопрос: «На месте ли дипломат?» Понимаешь, Евгений?
– Пока не очень.
– Я тоже не сразу понял. Конечно, в фирме все на ушах из-за этого дипломата. Ничего удивительного. Только не из-за дипломата. Из-за контракта. Врубился?
– Погоди…
– Верно, «старый. Она спросила про дипломат, а не про контракт. Она была уверена, что контракт в дипломате. Хотя любой человек прежде всего спросил бы про содержимое, а не про оболочку.
Вторым проколом крошки было письмо. Кстати, Короленко можно отпустить, он к убийству Куракина никакого отношения не имеет.
– Зато он имеет отношение к банковским махинациям. Он уже признался.
– А, тогда пусть сидит. Жеглов был сотню раз прав: «Наказания без вины не бывает».
Письмо, как ты помнишь, было напечатано на компьютере. Мол, Куракин – такой замкнутый товарищ, держащий все свои проблемы исключительно внутри собственной головы и доверяющий только клавиатуре компьютера. Как трогательно. Попахивает сериалами про мексиканских барышень и кабальеро. Анна, наверное, тоже на ушах от них. Письмо в ее представлении должно было сыграть две роли. Во-первых, подкинуть милиции вполне перспективную версию и, во-вторых, убедить, что Куракин действительно скрытный человек и лезть в его частную жизнь, допрашивая знакомых, не стоит. Но я все-таки сунулся.
– Так был долг?
– Скорее всего, не было. А если и был, то не в таких размерах. Я успел побеседовать с матерью Куракина. Обычно он делился с ней каждой головной болью. Так вот, никаких упоминаний о долге в двадцать тысяч баксов не было. Но в одном из последних звонков домой он сказал матери, что попал в очень неприятную историю и не знает, как выпутаться. Суть своих тревог он не передал. Телефон, мол, прослушивают. Тоже сериалов насмотрелся. Только шпионских. Жучки, таракашки… Дай закурить.
Евгений предпочитал «Беломор», я автоматически тоже предпочел классику отечественной табачной промышленности.
– Куракин как человек эмоциональный и впечатлительный не мог все носить в себе и посвящал в свои заморочки еще кое-кого. Того, кому безусловно доверял. А кому доверяют самые сокровенные тайны? С кем делятся в надежде найти хоть какую-нибудь поддержку?
Именно, Евгений. Если снова вспомнить классику, то на ум приходит всем известная фраза Шерлока Холмса: «Любовь сэра Генри грозит бедой только сэру Генри, а любовь вообще…» Я полностью согласен с коллегой. Когда это светлое чувство вступает в действие – туши свет. Что человек становится дураком, это понятно, но нельзя же совсем голову терять?! А то потеряешь в прямом смысле. В кого же влюбился наш друг? В того, кого ему подставили. То есть в нашу секретаршу Анну Австрийскую. Не, Литовскую. В Австрийскую этот дурень Бэкингем влюбился. Ну, ты читал, знаешь…
Куракин познакомился с будущим секретарем при очень романтических обстоятельствах, тоже позаимствованных из телесериалов. Ух, критика бы сюда, порезвился бы вволю. Витин «мокрый асфальт» нечаянно подрезала какая-то машина, а Анна Литовская оказалась невольной свидетельницей трагедии. Ах-ах, ну чисто случайно. В ГАИ, однако, зафиксирована эта случайность. Зацепил Куракина белый «Скорпио», модель достаточно редкая и дорогая.
Дороговизна машины говорит об исключительной скрупулезности в подготовке аварии. Не какой-нибудь лохматый «жигуль», а «Скорпио». Чувствуешь подход? Никаких натяжек сюжета. Куракин, разумеется, поверил в случайность аварии. Я тоже поначалу поверил, пока не вспомнил, какую машину поймала Анюта после нашей беседы в кафе. А я, голубок, в любовь поиграть захотел. Кофе-мускат. Ну, ладно, это не существенно.
Итак, говоря нашим языком, началось оперативное освещение объекта. Внедреж в разработку. Что ж это за разработка? Именно та самая, которая должна была завершиться в воскресенье. Переброска взрывчатки в наш любимый городок. Надо сказать, очень грамотная комбинация.
Как я выяснил, груз на границе досматривается поверхностно, что и понятно-в противном случае колонны машин протянулись бы до Средиземного моря. На границе только ставят пломбы на замках, смотрят накладные и открывают шлагбаум. Ну, может, еще что по мелочи. Основная же нагрузка по досмотру и растаможива-нию груза ложится на таможню в городе. Фирмы, впервые доставляющие товар, проверяются довольно тщательно. А вот постоянные челноки – сквозь пальцы. Больше формально, особенно если раньше никаких нареканий к фирме со стороны таможни не возникало. На это был весь расчет операции.
Куракина знали на таможне. Знали как честного малого. Но к несчастью для организаторов аферы, Куракин и в самом деле оказался честным малым. Или трусливым. И когда компаньон Никольский предложил комбинацию, Куракин встал на дыбы. Его понять можно. Сейчас даже мощные группировки предпочитают контрабанде оружия и взрывчатки более традиционные методы «заработка» – рэкет там, банковский контроль, ну и прочее. Это гораздо безопаснее. Оружие лучше прикупить на стороне.
Но Никольский был готов. Обладая организаторским талантом, он все заранее предусмотрел. Человек становится более сговорчивым, если на него есть бяка. Компромат. Три месяца назад Куракин купил квартиру. Все шло нормально, накопил денег, заплатил, получил, прописался. Со слов матери, квартирку эту нашел для него все тот же Никольский. А потом вдруг оказывается, что прежний хозяин, мосье Березовский, вах-вах-вах, убит, а жилплощадь досталась Куракину, мягко говоря, незаконным способом. И узнай про такое безобразие власти, последствия могут быть крайне чреватыми.
Разумеется, Куракину вешали лапшу. По закону он добросовестный покупатель, и вряд ли это грозило ему чем-нибудь. Ну, в худшем случае, лишился бы квартиры. Но он не знал всех тонкостей отечественного законодательства, а поэтому купился. А может, и вправду квартиру пожалел. Это сейчас трудно установить.
Поэтому он со скрипом, но согласился. Однако Никольского не обманешь. Прямо контрразведка. Доверяй, но проверяй. Анна держит ушки на макушке. Мало того что в силу своей должности она обязана все знать, так она еще и с помощью любовных чар может вытягивать из директора потаенные мысли и планы. «Ну, Витенька, ну, родненький, я ведь тебя так, можно сказать, люблю, так горю участием, так искренне хочу помочь, что до сих пор Не понимаю, почему ты мне не доверяешь». И Витенька доверился. Ду-ра-чок…
Любовь – любовью, война – войной. Соединишь – превратишься в герцога Бэ-кингема. Ну, ты читал, знаешь…
Куракин же, дав добро, до последнего момента пытался избежать предстоящей перевозки аммонита. Для начала, сообщив лишь матери, он принялся искать вариант обмена. Но поняв, что ввиду бюрократичности процедуры выписки-прописки ничего не получится, он решился на крайний шаг. Предпринял попытку избавиться от контракта. И поделился планом с Аннушкой. Совершенно секретно и абсолютно напрасно.
Он просит случайного знакомого в нужный момент перегнать машину в его гараж, а сам бежит в милицию с заявлением об угоне и краже контракта. Очень натурально обещает мне за розыск документов машину, зная, впрочем, что я ее никогда не найду. Расчет прост – как только организаторы узнают о пропаже документов, машины не отправятся в Петербург. Просто потерять контракт было бы рискованно, вряд ли Куракину поверили бы. А так – чисто случайный угон. Угонов сейчас предостаточно. Кроме того, ради поисков контракта он готов отдать государству в моем лице новенькую машину. О каком недоверии может идти речь?!
Заключать новый контракт югославская сторона не станет. Это у них не принято. Между прочим, поставщики тоже понятия не имели, что их ветчину начинят взрывчаткой. Как и водители автомашин. Ветчина, надо быть справедливым, тоже имела место. Сверху и снизу. Банки довольно вместительны. Пять кэ-гэ. Превосходный контейнер. Аммонит – такая противная штука, имеющая свойство взрываться при детонации. А у нас никакой детонации. У нас ветчина. Которую мы возим регулярно.
Кто в Югославии начинял и заменял банки, я при всей моей прозорливости понятия не имею. Наверняка наши земляки, решившие приподняться на югославской войне и воспользовавшиеся ихней неразберихой и свободным хождением оружия и взрывчатки.
Я тебя не утомил? Тогда слушай дальше.
Куракин успел вовремя. Машины еще не отправились. Никольский перезвонил поставщикам и договорился пару дней повременить с отъездом, пообещав отыскать контракт. Куракин твердо придерживался своей линии, утверждая, что машину угнали и, где она сейчас, он понятия не имеет. Как я уже упомянул, доверился он лишь Аннушке.
В прошлом, между прочим, это весьма примечательная личность. С пятнадцати лет она обслуживала в гостиницах интуристов, потом у нее случилось несколько историй с клофелином, она успела посидеть на игле, крутила любовь с некоторыми уголовными авторитетами… Но, с точки зрения официальной, ее биография чиста. Можешь ради интереса проверить королеву на судимость.
К несчастью королевы, Витя не посвятил ее в одно – куда конкретно он спрятал машину, а переспрашивать – наводить на подозрения. Спрятал и спрятал. Но, посоветовавшись с друзьями, Анна предлагает Куракину забрать машину и бросить ее в каком-нибудь людном месте, а дипломат спрятать. Дня через два машина привлечет внимание, ее проверят, обнаружат, что она в угоне, и вернут хозяину. Вполне официально и торжественно. Зачем же терять хорошую тачку? Лично мне ее обещали только в случае нахождения дипломата. А так, извините, в другой раз…
Куракин забирает «мокрый асфальт» из одному ему известного гаража и едет в центр города, где и бросает машину возле вокзала. Дипломат же прячет в камере хранения. Вечером того же дня он рассказывает о местонахождении машины Аннушке. Возможно, в момент оргазма. Обычно в такое время язык сам развязывается. И опять неувязочка… Код и номер камеры хранения Куракин не называет даже при повторном оргазме. Я еще не встречал людей, которые в такой момент выкрикивают цифры и буквы. Буквы – еще может быть, но одни и те же: «А-о-а-о…» По ним контракт не достанешь.
Анечке надо разбиться в кучу навоза, но узнать, где дипломат. И не потому, что она по натуре такая коварная и злая, а потому, что сама висит на крючке. У тех, кто ее впряг. И понимает – отказ от сотрудничества, невыполнение боевого задания чреваты разборками по законам военного времени. Ты не сомневаешься, что у нас сейчас военное время? Единственная разница, что пока еще не бомбят.
Бедная Анечка лихорадочно грызет ногти, естественно, свои, пытаясь вывести подлеца-любимого на чистую воду. Времени – минимум. Подлец тем временем спокойно идет принимать вечерний душ перед сном. Королева, вспомнив про его шикарный кошелек, начинает досмотр карманов верхней одежды.
Куракин как деловой человек таскать в голове всю информацию просто не в состоянии. Объем памяти – мегабайта два, не больше. А циферки и буковки лучше не забывать. И лучше занести их в бортовой компьютер, который всегда под рукой. Королева – бабенка с башкой, и поэтому просчитала верно. Набор знаков автоматической камеры хранения не спутаешь ни с чем. Все! Легким движением руки блокнот лишается одной странички. Из интереса можешь проверить – блокнот найден вместе с Куракиным. Там мог сохраниться оттиск на соседнем листке.
Итак, цель почти достигнута. Почти. Анечка стоит в чем мать родила, на часах – полночь, а так как намерения свалить раньше она не выказывала, то сейчас ее уход будет выглядеть очень несерьезно. Особенно, когда король готов ко второй серии фильма про любовь. Ссылки на внезапно заболевшую бабушку вряд ли покатят. Позвонить – ну совсем смешно. «Я тут от Витеньки, запишите шифр…»
Что ж делать? «Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое». Анна – деловая и практичная женщина с претензиями на стопроцентную любовь. Поэтому стопроцентный раствор клофелина всегда под рукой. «Милый, ты уже готов? Ах, у меня так разболелась голова». – «Бокал „Клико", любимая?» – «Хорошо бы». Изящные манипуляции пальчиками. «Чегой-то ты мне там накапала?» – «Да пустяки, клофелин». – «Ах, хорошо, что не слабительное… Твое здоровье, дорогая!»
Примерно так. Дорогой растворился в море любви. Королева не растворилась. Никольский был в квартире через двадцать минут. Анечка засвечена, как фотопленка на солнышке. Перед спящим Куракиным. Но по большому счету компаньон нам уже и не нужен. От него одни хлопоты. Хорошо, что сейчас обошлось, а завтра? Ведь мы хотим поставить процесс на поток. Из-за его глупости и трусости проваливаются такие дела! Не, пан директор, нам с вами не по пути. Какой-то вы некоммуникабельный. Фирма в ваших услугах больше не нуждается. Я теперь новый хозяин «Аркады». С Богом!
Как перегнали машину, одели Куракина, вытащили его из квартиры, сунули за руль и нажали на спусковой крючок, рассказывать я не буду. Пускай этим займется твое воображение.
– По-моему, это тебе стоит серьезно заняться своим воображением. Оно у тебя немного воспалено. Ты у психиатра давно проверялся? Откуда ты все это знаешь?
– Отвечаю в порядке поступления вопросов. Воображение у меня не воспалено, у психиатра я был три месяца назад, проходя комиссию, а знаю… Хм. Аня сама рассказала. И думаю, правдиво рассказала. Искренне. И никакая дедукция и логика тут ни при чем.
– С чего это? С чего это она тебе рассказала?
– Ну, Евгений… Ты же не выдаешь мне своих профессиональных секретов. Хотя их, наверное, у тебя и нет. Между нами, старый, главный секрет управленческого работника – это умение составить сводку на раскрытие и талант непременно в нее попасть. Потому что наверху судят о работе милиции исключительно по сводкам. Это камень не в твой огород, это камень вообще. Но так как сводки здесь никакой не будет, то расскажу.
Самое сложное было не заставить Аннушку все это выложить, а сделать так, чтобы она осталась один на один со мной в офисе «Аркады». Пришлось как всегда прибегнуть к обману, то есть сказать правду. Я позвонил королеве и попросил задержаться на полчасика, чтобы я, приехав, смог допросить ее на протокол по поводу предсмертного послания Куракина прогрессивному человечеству. Это не вызвало у нее никаких подозрений, и она задержалась. Я для начала перепутал двери, убедился, что мы одни, и стал склонять ее… Нет-нет, не к совместной жизни. А к даче правдивых показаний, чем, кстати, нарушил закон. Статья сто семьдесят девятая УК – до трех лет.
Анечка, естественно, возбудилась, о, виноват, возмутилась. «Я ничего не знаю, с Никольским познакомилась в „Аркаде", с Витей познакомилась случайно, ваши грязные намеки на стопроцентную любовь с гневом отвергаю». И само собой, жалобы, адвокаты…
Но я был готов. Как, впрочем, всегда. Для начала я показал заявление Березовского с просьбой выписать его из кооператива. Оказывается, Березовский пишет, вернее, писал тем же почерком, что и августейшая особа. Какая досада. Анна была неприятно удивлена. Ее буква «р» имеет такой характерный хвостик, что очень трудно перепутать. Потом я вспомнил про белый «Скор-пио», который, по правде сказать, я до сих пор не знаю, кому принадлежит. Но что главное в нашей работе? Убедить человека в том, что мы знаем все, даже не зная ничего.
И наконец я с наглой рожей заявил, что сейчас сниму трубку, наберу номер дежурного ФСК и попрошу проверить, что у нас там с ветчиной. Не стухла ли? Ведь все дело в контракте. Мне так почему-то кажется.
И только выведя Аннушку из обморочного состояния при помощи нашатырного спирта, собственных ладоней и ее щек, я предложил рассказать, что ей известно. В обмен, извиняюсь за громкие слова, на свободу и где-то даже жизнь. При этом дядя Ларин сумел убедить тетю Аню, что она прежде всего жертва, что в душе она ангел, что в тюрьме сейчас голодуха, а на том свете – дефицит жилплощади в раю. Она, что удивительно, поверила. Потом мы поплакали вместе, потом посмотрели мультфильмы о Томе и Джерри, потом она рассказала только что услышанную тобой историю, потом позвонила в ФСК, и наконец мы расстались. Исключительно скромно. Я даже не поцеловал ее на прощание. И она меня тоже. А у нее такие губы…
– Ее надо допросить на протокол. Затем на тридцать суток – по Указу.
– Допрашивай. Если найдешь. Старый, показав ей кнут, я должен был предложить и морковку. В виде свободы передвижения и двадцати часов времени.
– А почему ты сам не позвонил в ФСК?
– Потому что я, несмотря на любовь к женскому полу, несмотря на исключительную доброту и гуманистические идеалы, считаю, что зло в любом его проявлении должно быть наказано. По закону или без такового. Страх – вот что ждет Анюту. Вечный страх. В любое время и в любом месте. Ты думаешь, что ребята, затеявшие взрывчато-мясные комбинации, не поймут, кто вломил их благородное дело? Поймут. Очень быстро поймут, потому что никто в «Аркаде» про это не знал. И возжаждут восстановления справедливости. Так что Ани в городе уже наверняка нет.
– Так что ж ты ее не допросил?!
– Какой ты душный чувак, Евгений! Караул!
– А кто стрелял в Куракина?
– Аня сказала, что не она. Значит, Никольский. Дедукция. Кстати, видишь, тут написано, что он задержан. Можешь сбегать в комитетскую тюрьму и спросить. Вдруг признается. А что? Возьми дубинку подлиннее, и по ребрам. Только не перестарайся. Ты же изверг, я знаю.
– А остальные? Кто остальные? Никольский же не один был.
– Умница. Конечно, не один. Но ты газету читал? Что там написано? «Следствие устанавливает». Вот им и карты в руки. А хочешь, сам займись. Давай, вторгайся в его частную жизнь, выявляй связи, влезай в душу…
– Нет уж, это комитетские заморочки, пускай они и влезают. У них и возможностей больше. У нас своего дерьма хватает.
Евгений вновь полез за папиросами, а я – за чистым листом для следующей справки. Нет, Евгений, ты действительно каким-то душным стал… Допрос, допрос. Знаешь, что я писать ненавижу, что паста сейчас в копеечку, что восемьдесят кило взрывчатки – это не шутки и предназначалась она не для заправки новогодних хлопушек и петард. И пускай лучше Анька бегает на воле, зато аммонит в безопасном месте. Тем более что как человек она еще не совсем кончена. Она ведь никак не могла предполагать, что вице-директор прибегнет к радикальным мерам. Перебьемся без допроса. Ах да, показатели… Проценты. Икс целых игрек десятых. Изъятие взрывчатки в зачет не идет. В сводку не попадаем. Очень, очень жаль.
Телефонный звонок прервал нашу интеллектуальную паузу.
– Кирилл, ты долго сегодня?
– Не знаю. В зависимости от состояния преступной среды и настроения.
– Ты придешь?
– Конечно, я как раз собирался…
– Не обманывай. Но все равно приходи. Слышишь, Ларин?
– Вика, да я и вправду собирался. Вот Женьке даже рассказывал. Евгений, подтверди.
– Перестань.
– Я приду в восемь. Привет Бинго. И скажи ему, что, если еще раз он будет чесаться о мою куртку, я подстригу его под бандита, надену кепку и медную цепь. Он, конечно, будет авторитетным псом, но зато подцепит воспаление легких. До встречи.
Я повесил трубку.
– Что, семейные проблемы? Может, в чем помочь?
– Не надо, Евгений. Разберусь сам. В конце концов, это моя частная жизнь.
Женька усмехнулся, сунул написанные мною справки в папку и, выкинув в форточку окурок, вышел из кабинета.
Я достал кошелек и пересчитал оставшуюся неконвертируемую валюту. Мало. Придется занимать у шефа. Вика любит гвоздики, а я – «Арарат». Что делать, у каждого свой вкус.
notes
