За два года до «Манифеста Коммунистической Партии» молодой Маркс писал: «…развитие производительных сил является абсолютно необходимой практической предпосылкой (коммунизма) еще потому, что без него обобщается нужда, и с нуждой должна снова начаться борьба за необходимые предметы и, значит, должна воскреснуть вся старая дребедень». Эта мысль нигде не нашла у Маркса прямого развития, и не случайно: он не предвидел пролетарской революции в отсталой стране. Ленин также не останавливался на ней, и тоже не случайно: он не предвидел столь длительной изолированности советского государства. Между тем, являясь у самого Маркса лишь отвлеченным построением, доводом от обратного, приведенная цитата дает незаменимый теоретический ключ к совершенно конкретным трудностям и болезням советского режима. На исторической почве нищеты, обостренной разрушениями империалистской и гражданской войн, «борьба за отдельное существование» не только не исчезла на другой день после низвержения буржуазии, не только не смягчилась в ближайшие годы, но, наоборот, принимала моментами неслыханную свирепость: нужно ли напоминать, что отдельные области страны дважды опускались до людоедства?

Дистанция, отделявшая царскую Россию от Запада, измеряется по настоящему только теперь. При самых благоприятных условиях, т.е. при отсутствии внутренних потрясений и внешних катастроф, понадобилось бы еще несколько пятилеток, чтоб СССР успел полностью ассимилировать те хозяйственные и воспитательные достижения, на которые первенцы капиталистической цивилизации потратили века. Применение социалистических методов для разрешения до-социалистических задач – такова самая суть нынешней хозяйственной и культурной работы в СССР.

Правда, Советский Союз превосходит сейчас своими производительными силами наиболее передовые страны в эпоху Маркса. Но, во-первых, при историческом соревновании двух режимов дело идет не столько об абсолютных уровнях, сколько об относительных: советское хозяйство противостоит капитализму Гитлера, Болдуина и Рузвельта, а не Бисмарка, Пальмерстона или Абрама Линкольна; во-вторых, самый объем человеческих потребностей коренным образом изменяется с ростом мировой техники: современники Маркса не знали ни автомобиля, ни радио, ни кинематографа, ни аэроплана. Между тем социалистическое общество немыслимо ныне без свободного пользования всеми этими благами.

«Низшая стадия коммунизма», употребляя термин Маркса, начинается с того уровня, к которому приблизился наиболее передовой капитализм. Между тем реальная программа ближайших советских пятилеток состоит в том, чтоб «догнать Европу и Америку». Для создания сети гудронированных дорог и автострад на безграничных пространствах СССР, нужно гораздо больше времени и средств, чем на перенесение готовых автозаводов из Америки и даже, чем на освоение их техники. Сколько же лет потребуется, чтобы дать возможность каждому гражданину пользоваться автомобилем в любом направлении, без затруднений пополняя в пути запас горючего? В варварском обществе конный и пеший составляли два класса. Автомобиль не меньше дифференцирует общество, чем лошадь под седлом. Пока скромный «Форд» остается привилегией меньшинства, налицо остаются все отношения и навыки, свойственные буржуазному обществу. А вместе с тем остается и сторож неравенства, государство.

Исходя целиком из марксовой теории диктатуры пролетариата, Ленин, ни в своем главном труде, посвященном этому вопросу («Государство и революция»), ни в программе партии, не успел, как уже сказано, сделать из экономической отсталости и изолированности страны все необходимые выводы в отношении характера государства. Объясняя рецидивы бюрократизма непривычкой масс к управлению и особыми затруднениями, порожденными войной, программа партии предписывает чисто политические меры для преодоления «бюрократических извращений» (выборность и сменяемость в любое время всех уполномоченных, упразднение материальных привилегий, активный контроль масс и пр.). Предполагалось, что на этом пути чиновник из начальника превратится в простого и притом временного технического агента, а государство постепенно и незаметно сойдет со сцены.

Явная недооценка предстоящих трудностей объясняется тем, что программа строилась полностью и целиком на международной перспективе. «Октябрьская революция в России осуществила диктатуру пролетариата… Началась эра всемирной пролетарской, коммунистической революции». Таковы вступительные строчки программы. Авторы ее не только не ставили своей целью построение «социализма в отдельной стране», – эта цель вообще никому не приходила тогда в голову, меньше всего Сталину, – но и не задавалась вопросом о том, какой характер примет советское государство, если ему в течение двух десятилетий придется изолированно разрешать те экономические и культурные задачи, которые передовой капитализм разрешил уже давно.

Послевоенный революционный кризис не привел однако, к победе социализма в Европе: социал-демократия спасла буржуазию. Тот период, который Ленину и его соратникам казался короткой «передышкой», растянулся на целую историческую эпоху. Противоречивая социальная структура СССР и ультра-бюрократический характер его государства, являются прямым последствием этой своеобразной, «непредвиденной» исторической заминки, которая одновременно привела в капиталистических странах к фашизму или пред-фашистской реакции.

Если первоначальная попытка создать государство, очищенное от бюрократизма, наткнулась прежде всего на непривычку масс к самоуправлению, недостаток преданных социализму квалифицированных работников и пр., то уже очень скоро за этими непосредственными трудностями обнажились другие, более глубокие. Сведение государства к функциям «учета и контроля», при постоянном сужении функции принуждения, как требует программа, предполагает наличие хотя бы относительного всеобщего довольства. Именно этого необходимого условия не хватало. Помощь с Запада не приходила. Власть демократических советов оказывалась стеснительной, даже невыносимой, когда в порядке дня стояло обслуживание привилегированных групп, наиболее нужных для обороны, для промышленности, для техники и науки. На этой совсем не «социалистической» операции: отнять у десяти и дать одному, обособилась и выросла могущественная каста специалистов по распределению.

Как и почему, однако, громадные экономические успехи последнего периода вели не к смягчению, а наоборот к обострению неравенства, и вместе с тем к дальнейшему росту бюрократизма, который ныне из «извращения» превратился в систему управления? Прежде, чем попытаться ответить на этот вопрос, мы должны выслушать, как авторитетные вожди советской бюрократии смотрят на свой собственный режим.