Глава 6
Когда я наконец добираюсь распаковать тюк от Орешницы, понимаю, что она на сей раз превзошла себя не только в мастерстве, но и в материалах. Ее скромный подарочек оказался ансамблем из трех дилей с аксессуарами — на меня, на Азамата и на Алэка, плюс еще несколько маленьких дилей Алэку на вырост. И каждая вещь расшита драгоценными камнями с такой щедростью, как будто этого добра у нее горы.
В легком шоке отправляюсь на рынок с твердым намерением затащить-таки мастерицу в свой круг. А то она мне такие подарки дарит, а приближенной подругой ей, видите ли, не по чину быть. Ну уж нет.
— Доброго вам дня, — говорю, тормозя у ее палатки. — Ваши подарки меня глубоко потрясли.
— Что ж так? — озабоченно спрашивает она.
— Вам, э-э… камушков не жалко?
Она покатывается со смеху.
— Да что вы, Хотон-хон! У меня два старших сына их промышляют. Вот уж чего-чего, а этого у меня хватает! Семья богатая, вы за меня не волнуйтесь, Хотон-хон.
— Так чего же вы тут за прилавком стоите, если у вас такое состояние? — не понимаю я.
— А так вы думаете, откуда богатство-то берется? — продолжает потешаться она. — Муж за этим прилавком всю жизнь простоял, на шестерых детей скопил, да их прокормил, да ни одному подрабатывать не пришлось, пока ремеслам учились. Сейчас вот, по старости, тяжело ему одному, а мне дома скучно сидеть одной, вот и помогаю. Дети-то все взрослые, почти у всех свои дома. — Она кивает в сторону двоих парней, которые выгружают из машины ящики с сухофруктами. Одного из парней я уже видела, это тот жирафоподобный. Второй мне не знаком, но жутко красивый. — А одной сидеть да шить без конца — этак со скуки и помереть недолго. Тут-то, на рынке, и новости узнаешь, и поболтать есть с кем.
— Отлично! — улыбаюсь я. — У меня как раз есть одна подруга, которой жизненно необходимо перенять ваш взгляд на мир. Пойдемте-ка сегодня вечером ко мне, а? Клуб соберется…
— Да я занята, лапочка, — мотает головой Орешница. — Сами посмотрите, куда ж я отсюда пойду? Вон сколько всего продать надо!
После того как я скупаю у Орешницы весь прилавок (а что, товар не портится, отвезу на Дол, будет что погрызть), ей ничего другого не остается, как примкнуть к вечернему собранию. Ее духовник был в полном замешательстве от вопроса, имеет ли она право вступить в мой круг, и ушел от ответственности за такое важное решение. Вместо этого он написал Ажгдийдимидину, который все разрешил. Потому он утром от меня и отмахнулся: знал, что проблема уже решена. Сыновья Орешницы берут на себя доставку и сборы, так что их мать сразу отправляется со мной во дворец.
Янку и Ориву мне удается выцепить и того легче: они так замотались в последние дни, что были рады высочайшему указу вечером отдохнуть. Они могут пройти во дворец в любой момент и уже должны быть в гостиной.
От рынка ближе идти через парадный вход, так что мы с Орешницей поднимаемся по огромной парадной лестнице — и утыкаемся в широкую грудь охранника. Он отходит в сторону, пропуская меня, и тут же снова баррикадирует дверь.
— Ку-уда? — покровительственно спрашивает он Орешницу.
— Это со мной, — говорю.
— На прием к Императору положено записываться в Доме Старейшин, — сообщает охранник, не реагируя на меня.
— Она не к Императору, а ко мне, — поясняю.
— А все равно пускай записываются, — возражает он, наконец-то обернувшись ко мне. — Это же нужно, чтоб проверить, кто они такие, и лишних людей во дворец не пускать.
— Здравствуйте, — развожу руками. — Я — целитель, ко мне умирающих привозят, какая еще запись?
— Хотон-хон, может, действительно не стоит мне во дворец ходить? — говорит Орешница. Ей очень неловко стоять на всеобщем обозрении посреди крыльца.
Я выхожу обратно к ней.
— Ничего подобного, тут просто кому-то голову напекло. Сейчас все решим.
Набираю Ирнчину, который теперь глава госбезопасности.
— Привет, — говорю, — а что это за хам стоит у нас на главном входе и не пускает моих приближенных подруг?
— Здравствуйте, Хотон-хон. А вы список подруг в мой отдел подавали? — размеренно спрашивает Ирнчин.
— Еще чего, — информирую я его. — А мне кто-то сказал, что это надо сделать?
На том конце небольшая пауза.
— Ваша правда, Хотон-хон. Не сказали… Ну так вы подайте, тогда пропустим.
— Не, погоди, солнце. Я вот тут с одной из них на пороге стою и войти не могу. В собственный дом, между прочим. Объясни, пожалуйста, своему персоналу, что если я кого привела, то надо впускать.
— А кто с вами? — подозрительно интересуется Ирнчин.
— Приближенная подруга, — раздраженно вздыхаю я. Понимаю, конечно, что в новом ведомстве накладки на каждом шагу, но это уже начинает напрягать.
— А имя?
— Ну сейчас я буду тут на всю улицу имена называть! — рявкаю я. — Стоим тут на солнцепеке посреди города, как туристы! Давай быстро объясняй своему громиле, что мое слово — закон, а остальное мы с тобой потом обсудим. Я еще должна разрешения спрашивать, чтобы гостей пригласить!
— Хорошо, хорошо, не кипятитесь, Хотон-хон, сейчас все будет, — быстро меняет тон Ирнчин и кладет трубку. Тут же включается рация у охранника, и оттуда поступает команда нас пропустить.
Сплевывая желчь, я втаскиваю слегка напуганную Орешницу внутрь.
— Ох, не надо было мне приходить, — бормочет она. — Вот и Ахмад-хон против…
— Он тут ни при чем, я разговаривала с начальником охраны. И очень хорошо, что вы пришли со мной, а то я бы так и не знала, что они моих гостей не впускают. Не переживайте, это просто обычные проблемы с чиновниками.
В гостиной меня ждут трое: Яна, Орива и Эсарнай.
— О, вы уже тут! — удивленно говорю я последней.
— Да, я вошла через заднюю дверь, как мы с вами днем входили… Дорогу запомнила, вот и пришла…
— Отлично! — Я театрально вскидываю руки. — Через парадную дверь меня саму еле-еле пропускают, а за задней вообще никто не следит! Безопасность на уровне! Ладно, с ними потом разберусь. Так, вы тут уже познакомились, я думаю? Отлично, а это Орешница. Орешница, это… — И тут я понимаю, что не знаю никакого прозвища Эсарнай, а чтобы называть имя, нужно сначала спросить разрешения, тем более что Орешницу я представила по прозвищу, а имени ее я не знаю…. А-а-а-а!!! Взрыв мозга!
— Гарнетка, — прерывает мои метания сама Эсарнай.
Я с облегченным вздохом падаю в кресло и заказываю на всех прохладительных напитков.
— Что сегодня будем делать? — оживленно интересуется Орива.
— Я надеялась, что вышивать, — говорю. — Потому что на более сложное я сегодня не способна.
— Можно и повышивать, — соглашается Орешница. — Только вы контуры наметали?
Я двигаю бровями и извлекаю с полки пачку водорастворимых маркеров для ткани.
— Я придумала лучше!
Когда все отдали дань угощениям и освоили рисование по ткани, я подзываю к себе Эсарнай. Она нервно зажимает под мышкой планшет.
— Вот глядите, — перекидываю ей файлик с текстом про первые шаги. — Попробуйте первый абзац прямо под ним переписать по-муданжски.
— А что такое абзац?
Интересно, как их учат всеобщему, а?
— Вот досюда. — Тычу пальцем, заодно отбивая строку, чтобы было куда писать. А то еще не сообразит, кто ее знает…
Она кивает и вчитывается в текст. Я возвращаюсь к рисованию контуров — попроще, чтобы успеть за всеми, даже с перерывами на Эсарнай. Через пару минут смотрю — она уже тыкает в сенсорную клавиатуру. Небыстро, мягко говоря. Ну ничего, если ей понравится, уж печатать-то научится.
Вытянув шею, заглядываю в экран через плечо Эсарнай.
«Наблюдающий их ребенка рост вверх есть великий опыт для родителей», — печатает Эсарнай по-муданжски. Я роняю лицо в ладони. Кажется, это труба.
— Погодите, — говорю таким убитым голосом, что все вскидываются. — У вас получается бессмыслица!
— Да, — охотно соглашается Эсарнай. — Мне тоже так показалось.
— Ну? — не понимаю я. — А зачем вы переводите бессмыслицу?
— Тут так написано… — растерянно сообщает Эсарнай.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Хорошо, что тут нет моей бабушки, а то Экдалу пришлось бы искать себе другую жену.
Отбираю у нее планшет и кладу экраном вниз.
— О чем было первое предложение?
— Ну-у… — Она мнется. — Ну что-о… Для родителей очень важно, как растет их ребенок…
— О! — говорю, поворачивая планшет обратно. — Вот это и пишите.
— Но там ведь не так…
Я кладу ей руку на плечо.
— Наша задача — донести до обычной муданжской матери, как надо и как не надо учить ребенка ходить. Нам не надо каждое слово переводить, достаточно, чтобы было понятно. Пишите.
Она хмурится, но пишет. Потом замирает и молча смотрит на экран.
— А можно, — говорит наконец, — я напишу: «Для родителей смотреть, как растет их малыш, — ни с чем не сравнимый опыт»?
— Можно! — широко улыбаюсь я. — Нужно!
Она тут же радостно поправляет. Потом приступает ко второму предложению.
В этот момент у меня заводится радионяня, и я вскакиваю кормить Алэка, который спит в детской. Между прочим, дверь не заперта, а через черный ход может войти кто угодно… Не то чтобы кто-то на Муданге хотел бы причинить вред наследнику трона, но… кто его знает. А вдруг джингош какой завалялся на планете…
Когда я возвращаюсь, Эсарнай добирается уже до третьего абзаца. При этом работает она в таком режиме: читает предложение, откладывает планшет на стол лицом вниз, думает, снова берет планшет и записывает.
— Можно просто файл свернуть, — говорю.
Результатом я вполне довольна, мне остается только показать ей толковый словарь, чтобы искать в нем неизвестные слова: муданжско-всеобщих словарей пока не составили. Клуб расходится в приподнятом настроении уже ночью. Узоры вышиты, статья переведена.
Азамат приходит из офисной части дворца во время вечернего кормления и тут же зависает посюсюкать над отпрыском.
— Котик, — говорю я медовым голосом, — что ты знаешь о дворцовой охране?
— Что ею занимается Ирнчин, — тут же отвечает муж, щекоча Алэкову пятку.
— Не отвлекай человека, — ворчу. — А знаешь ли ты, что задняя дверь никак не охраняется?
Азамат поднимает на меня взгляд и задумчиво хмурится.
— Наверное, не успели еще никого поставить…
— Зато на парадную дверь успели поставить лба, который пытался не пустить Орешницу вместе со мной.
— Ну ты разрулила это с Ирнчином?
— Частично. Мы договорились обсудить это позже. Вот скажи, ты знал, что нашим гостям надо записываться заранее? Что я должна составить список своих подруг и подать в отдел безопасности?
Азамат тяжело вздыхает.
— Не знал. Понимаешь, Лиза… Традиционно у Хотон-хон был личный телохранитель, а то и не один. Ирнчин мне об этом напомнил, но… В общем, я подумал, что ты будешь не в восторге от того, что за тобой постоянно будет хвостом ходить посторонний мужик. Поэтому я попросил Ирнчина придумать какую-нибудь другую систему охраны тебя, да и Алэка заодно. Очевидно, он еще не проработал новый план как следует. Не сердись на него, у него и кроме этого забот по горло, а доверять твою безопасность подчиненным он не хочет.
— Боюсь, что его план мне не подходит в принципе, — говорю. — Ладно сейчас, когда я не работаю. Но потом-то я должна быть доступна для пациентов. Конечно, кому не срочно, могут прийти по записи. Но практика показывает, что кому не срочно — те не приходят вовсе или уж по крайней мере приходят не ко мне. Тем более я ведь и на дом выезжаю, заметь, безо всякой охраны. И по улицам хожу одна, а узнать меня может любой младенец. Какой смысл в этих охранных мерах? Одна бюрократия!
Алэк прекращает причмокивать и громко тявкает в поддержку моей позиции.
Азамат отводит взгляд.
— Я бы, конечно, предпочел, чтобы ты не ходила одна и не ездила по чужим людям. Но я знаю, что так не будет! — быстро добавляет он, заслышав, как я набираю в легкие воздуха, чтобы высказаться. — Однако, честное слово, Лиза, мне было бы настолько спокойнее, если бы за тобой кто-нибудь присматривал… Ну сама подумай, а вдруг ты в туннель провалишься опять, одна? А я даже не буду знать, где он был, этот туннель? Да и не могу я гарантировать, что на планете не осталось ни одного джингоша. Муданжцы, конечно, все тебя любят… по идее. Но я не поручусь за каждого, понимаешь? Люди бывают разные и странные. Бывают и сумасшедшие. Бывают злые на весь мир.
— Хорошо, хорошо, я тебя поняла, можешь не продолжать, — останавливаю его. — Я подумаю. Пока что я собираюсь свалить на Дол, там ты за меня не боишься?
— Нет, — улыбается Азамат. — Там у тебя сторож есть.
— Вот и отлично. А здесь ты бы предложил Ирнчину сделать видеофон у двери, чтобы желающие могли позвонить, поговорить со мной от дверей, и я бы сама решила, кого впускать. Мне, надеюсь, ты веришь?
Азамат быстро трет пальцем нижнюю губу, но кивает.
— Верю. Хотя лучше бы тебе не оставаться наедине с чужими людьми, даже если они пациенты… Но ладно, хорошо, договорились. С Ирнчином я этот вопрос проработаю.
— Вот и славно, — улыбаюсь я.
Азамат внимательно смотрит на уснувшего Алэка.
— Ты прямо сейчас полетишь? Или мы успеем… попрощаться?
Я тоже изучаю мордочку мелкого.
— Думаю, если прямо сейчас, то он проснется. Лучше через часок, когда он крепче всего спит…
Примерно через неделю я снова приезжаю в столицу предъявить Янке чадушко и заодно дошить начатый проект в клубе. Эсарнай освоила пересылку файлов по Сети и за это время от скуки одолела пяток статей по гигиене, а потом взяла отгул с целью почитать толковый словарь и поправить свои представления о грамматике всеобщего, а то у нее возникли трудности с некоторыми конструкциями. В целом мне уже кажется, что приставить ее к делу было хорошей идеей. Муданжский она знает, естественно, лучше, чем я, так что мне остается только поправить пару терминов или распутать слишком сложное предложение.
Я плыву по улице, сидя на спине у Пудинга, и уже предвкушаю вечерние посиделки (после недели в обществе Алэка, Тирбиша и Ийзих-хон общения хочется ужасно), но тут мне внезапно звонит Сашка.
— Лизка, привет! Ты сейчас где? — произносит на том конце энергичный Сашкин голос.
— Домой еду… — моргаю.
— Ну ты в столице?
— Да… А зачем тебе?..
— Отлично, топай к космопорту, мы через пятнадцать минут приземлимся.
— Че?.. Кто «мы»?
— Мы с мамой!
Я моргаю и мотаю головой. Что за бред. Мама не летает в космос. С Сашкой я разговаривала пару дней назад, он ничего не говорил про визит на Муданг, да и лететь земными средствами три недели!
— Мы тебе устроили сюрприз, — поясняет Сашка в ответ на мое офигевшее молчание.
— Он вам удался, — выдыхаю я. — Ладно, сейчас свистну Азамата и пойду встречать, раз так…
Я разворачиваюсь и несколько бодрее, чем обычно, гоню Пудинга к дому. Он не слишком доволен, что его заставляют напрягаться, но раз в полгода можно, уж не утомишься. Торможу перед окнами кухни, стучу в стекло и передаю веревочку, повязанную на шее у Пудинга, возникшему в проеме мальчику с вытаращенными глазами. Потом отправляюсь в кабинет Азамата в Канцелярии.
Когда в этот кабинет входишь, все твое внимание тут же поглощает огромный, массивный, инкрустированный сверкающими драгоценными камнями деревянный письменный стол с толстенной столешницей из зеленоватой яшмы. Только те, кто пережил моральную атаку стола, способны заметить, что за ним вообще-то сидит Император и благосклонно улыбается очередному несчастному, подавленному величественным предметом интерьера. Азамат-то, может, и предпочел бы что-то покомпактнее и попрактичнее, но это стол, за которым сидели по крайней мере четыре поколения Императоров, он хранился два века в тайном музее сокровищ короны, и вот наконец дождался своего часа, так что отказать ему в месте в кабинете Императора было совершенно невозможно.
— Лиза, ты чего такая пришибленная? — с порога озабоченно спрашивает Азамат, отвлекая меня от созерцания рубиновой подставки под письменные принадлежности.
— Я просто очень удивленная. Только что позвонил Сашка, оказывается, они с мамой вот сейчас приземляются у нас в космопорту. То есть здесь, на Муданге!
Азамат удивляется несколько меньше, чем я. Он-то не знает, что вытащить мою матушку из родного сада под силу разве что экскаватору.
— Ну это же отлично, ты ведь давно хотела их навестить! По-моему, очень мило с их стороны нанести нам визит.
— Не вопрос, я очень рада, только как-то уж совсем неожиданно… Да и как они досюда добрались? У Сашки нет денег снять звездолет на пару недель.
— Я думаю, — загадочным голосом начинает бесшумно возникший у меня за спиной Эцаган, — их кое-кто подвез. Алтонгирел мне по секрету рассказал, что ваш брат с ним договорился о перелете с Гарнета сюда. Пойдемте встречать?
— Обязательно. — Азамат подхватывается с места и, уцепив меня за руку, несется по коридору, я едва за ним поспеваю. Он резко тормозит у какой-то двери, засовывает голову внутрь. — Ирнчин, я отойду, тут Лизины родственники приехали. Отложи заседание на завтра.
И мы мчимся дальше.
К высадке мы все-таки опаздываем: из кабинок канатной дороги у подножия горы-космодрома уже вылезают люди. Первыми прибывают капитан Экдал, его брат Эндан, Алтоша и Орвой. Экдал как-то странно выглядит. Азамат вот тоже принялся его рассматривать.
— Да ты никак постригся, друг, — ухмыляется Азамат.
Экдал слегка розовеет.
— Ну, я же вернулся из изгнания и с братом помирился…
— И каково тебе старшим братом командовать?
— Нормально. — Экдал тут же обретает уверенность. — Он ведь всего на год старше.
— Мне надо будет с тобой поболтать, — бросаю я Экдалу, следя взглядом за кабинками.
Из следующей как раз выпадают Сашка с мамой. Вот ведь и правда маму приволок! С ума сойти. Я подхожу поближе.
— Лизка! Ну наконец-то! Мы чуть не сдохли во время полета, так далеко!
Меня стискивают и обцеловывают, и только тогда до меня начинает доходить, что это же мои приехали!
— А чего народу-то столько? — спрашивает Сашка, крутя головой по сторонам, пока мама протирает очки и поправляет футболку, сбившуюся после бурных приветствий. Футболка зеленая с малиновыми цветами.
Я оглядываюсь. И правда, по всем улицам, выводящим к канатной дороге, стекаются толпы людей. Азамат замечает мою растерянность и отвечает на всеобщем:
— Дома слышат, а травы говорят. Людям любопытно посмотреть на Лизину родню, вы уж извините. Когда прибыли земные целители, тоже вся столица сбежалась.
— Ой, здравствуйте! — Сашка стремительно хватает двумя руками ладонь Азамата, пока не увернулся, и от души трясет. — Я так рад с вами наконец-то встретиться лично!
— Да-да, мне тоже очень приятно, — растерянно бормочет Азамат, нависая над мелким Сашкой, как утес над деревцем.
— Это и есть муж твой, что ли? — Мама кивает на Азамата и вздевает очки на нос.
— Ну да, он самый. Вот, знакомься.
— Ух ты, какой большой! Ну иди сюда, иди, мой хороший! — Она подманивает его рукой.
Азамат вопросительно смотрит на меня и подходит поближе.
— Вот, — говорю, — знакомься, это моя мама. Мама — Азамат.
— Очень приятно, — по слогам произносит Азамат по-нашему.
Мама издает удивленный смешок и продолжает его подманивать.
— Наклонись хоть!
Азамат послушно наклоняется и тут же оказывается в жарких объятиях и троекратно расцелован в обе щеки. Кто-то в толпе не сдерживается и гикает.
— Хороший, хороший, — одобрительно сообщает маман, похлопывая совершенно обалдевшего Азамата по плечу.
— С-спасибо, — с трудом выдавливает Азамат, изо всех сил стараясь прилично улыбаться.
— Ну, — мама упирает руки в боки, — а где мой внук? Желаю лицезреть!
— А он дома, — говорю. — Во дворце. Пошли, познакомлю. Только он сейчас спит, как раз успеем пообедать. Капитан! — кричу на ходу Экдалу. — Кто у вас там по хозяйственной части, скажи, чтобы отвезли багаж к нам во дворец!
— Уже везут, — кивает Экдал.
— Как доехали? — Азамат вставляет еще одну из недавно выученных фраз. Акцент у него получается кавказский, смешно.
— Отлично! — бодро отвечает Сашка. — Только очень долго. Мы до Гарнета туннелем, но там очередь сутки!
Поняв, что мы куда-то направились, толпа расступается, и в ней становятся видны еще знакомые лица.
— Ой, Янка! — Сашка кивает в толпу. — Давненько не виделись! Как она тут, обосновалась?
— Вроде да, — пожимаю плечами. — Пойдем, сам спросишь.
Братец забегает вперед и прихватывает Янку за плечи.
— Здорово! Ну как тебе Муданг? От Лизы-то я уже наслушался.
— Нормальный Муданг, — отмахивается она. — Заморочек куча, конечно, но терпеть можно. Вот, знакомься, наша с Лизой ученица, Орива.
Орива, естественно, ничего, кроме своего имени, не разбирает, а на то, что ее представили без спросу, несколько обижается.
— Привет! — радостно говорит Сашка на всеобщем, протягивая руку для пожатия.
Орива смотрит на руку, не понимая, что с ней делать. Янка пытается объяснить, выходит плохо. Сашка теряется. Я начинаю ржать.
— У нас принята другая форма приветствия, — объясняет подошедший Азамат и подманивает пальцем стоящего в толпе Арона. — Арон, знакомься, это брат Лизы, Александр, и их мать.
Арон, просияв, выбирается из толпы, как полагается, скрещивает руки, заложив ладони под мышки, и кланяется. Сашка неуклюже повторяет жест. Маме несколько мешает бюст, так что приходится локти повыше поднять, выходит совсем смешно, в итоге она просто хлопает Арона по плечу.
— Всех рада видеть!
Арон вздрагивает и нацепляет широченную улыбку непонимания, Янка покатывается.
— Мама, познакомься еще, вот это Эцаган, я тебе про него рассказывала… Эцаган, ты еще наобщаешься с Алтошей, погоди чуток!
Эцаган многословно здоровается и отвешивает поклон. Пока я перевожу любезности, Сашка принимается выпытывать у Азамата какие-то технические подробности устройства муданжских звездолетов. Мы постепенно движемся по радиальной улице к центру.
— М-да-а, тут по-нашему никто и не говорит… — протягивает мама, топая рядом со мной впереди процессии. — И как ты их терпишь?
— Вот Азамат говорит. Остальные более-менее говорят на всеобщем, для меня-то разница небольшая. А тебе бабушка сколько лет твердила, что надо учить всеобщий? А ты все зачем да зачем. Вот зачем!
— Так кто ж знал, что ты в такую даль замуж выйдешь! А муж твой у тебя учится, что ли?
— Да нет, все у той же бабушки!
— У бабушки?! — ужасаются мама и Сашка хором.
— Бабушка? — Азамат слышит знакомое слово. — Да, я уже знаком с вашей бабушкой.
Сашка картинно закатывает глаза.
— Лиза, как ты могла! Ты что, решила совершенно деморализовать своего мужа?
— Да он пока вроде держится. Зато сколько уже всего сказать может!
Азамат вежливо улыбается, делая вид, что что-то понял.
Сашка внезапно обращает внимание на окружающую архитектуру.
— Ого, какие домики! Мам, гляди!
— Да ладно домики, ты смотри, какие цветы! А деревья! Да тут даже трава под ногами — и та декоративная!
Сашка не особо ее слушает, потому что мы как раз проходим женский клуб, торчащий на обочине. Братец останавливается и с любопытством скребет пальцем стену.
— Так вот ты какой, саман! — Он заглядывает в окно и встречается взглядом с вышивающими тетками. У теток глаза становятся размером с мингь, то бишь старшую монету. — Ай, там люди! — Сашка шарахается и принимается ржать.
— Теперь я вижу, что он и правда твой младший брат, — ухмыляется Азамат.
Мама тем временем пытается пробраться в чей-то неогороженный палисадник посмотреть цветочки, но Алтонгирел недвусмысленно преграждает ей дорогу. Мама нехотя возвращается на свое место в строю.
— Этот с губами такой смешной! — сообщает она мне шепотом, как будто Алтонгирел может понять. — Шарахался от меня всю дорогу. Ты ему что, ужасов каких-то про меня нарассказывала?
— Нет, он просто, наверное, думает, что ты — это я в большой концентрации.
Мама громко хохочет, запрокинув голову.
— Ну ты его и задолбала в таком случае! Слушай, а капитан — такой милый мальчик, вежливый, я, правда, не понимаю ни черта, но что вежливый-то, это слышно! Вообще все такие обходительные, понятно, что ты тут осела!
— Еще бы они были не обходительные с матерью императрицы! — фыркаю я. — Но вообще, конечно, они к женщинам очень трепетно относятся.
— Так и Сашке вроде не хамили. Хотя конечно, если ты императрица… Все время забываю, что это в самом деле. Ух ты-ы-ы, Саша, гляди какое черепашище!
Это мы дошли до «Щедрого хозяина», вестимо. Братец с мамой тормозят как вкопанные и синхронно достают камеры, чтобы запечатлеть это произведение муданжской архитектуры.
— Мы тут осядем или во дворец пойдем? — спрашиваю Азамата.
— Я думаю, будет жестоко так разочаровывать даму, — говорит он, кивая на стоящую на пороге хозяйку в парадном диле, с необъятной пиалой хримги в руках. — Ей, видимо, сказали, что мы в их сторону направляемся.
— Ладно, тогда давай сюда, напугаем моих сурчатинкой, — хихикаю я, подцепляю родичей под локти и влеку ко входу.
Вечером в трактире обычно куча народу и накурено ароматными травами, но сегодня, похоже, хозяйка всех выгнала. Мы располагаемся за почетным — дальним от двери — столиком, а Алтонгирел с Эцаганом и Янка с Оривой — за соседним, чтобы не мешать семейным разговорам, и нас еще до всякого заказа заваливают яствами. За гигантским бараньим окороком, жаренным на камнях, следует сурок в крабьих яблочках и угорь с орехами. Ко всему этому прилагается чан чомы и крошечные чашечки с чаем.
— Это из этих наперстков предлагается пить? — вопрошает маменька, брезгливо, двумя пальцами приподнимая чашечку. — У вас тут чай восьмидесятиградусный, что ли?
— Нет, это они так показывают уважение, — говорю.
— Ну так скажи им, что мы все поняли, а теперь пусть несут нормальную посуду. Мне все это жирное мясо надо нормальным количеством чая запивать.
С этими словами она ставит наперсток на поднос хозяйке, которая как раз принесла чайник. Прежде чем я успеваю открыть рот, хозяйка обращает на нас с Азаматом несчастный взгляд и жалобно произносит:
— У меня мельче нету…
— Мельче не надо, — с ободрительной улыбкой говорит Азамат. — Надо крупнее. Принесите им средние пиалы для супа, они будут довольны.
— Но я суп не собиралась подавать! — ахает хозяйка. — А надо?
— Нет. — Азамат улыбается еще миролюбивей. — Они будут пить чай из средних пиал для супа. Это земная традиция.
Хозяйка хлопает глазами, кивает и удаляется.
— Как тут краси-иво… — Сашка осматривает интерьер, благополучно пропустив мимо ушей все чайные баталии. — Сегодня праздник, что ли?
— Нет, — отвечает Азамат, — эти украшения — просто обереги, охраняющие от порчи еды и вредных клиентов.
— А амулета от вредного начальства у вас нет? — ржет Сашка. — Или от соседей-придурков?
Азамат мотает головой, по-муданжски, до упора. Мама в ужасе на него вытаращивается.
— Лиза, чего это он?
— Ничего, это жест «нет».
— Жуть какая, он шею-то не свернет?
— Эту шею поди сверни!
— Тоже верно…
Возвращается хозяйка с пиалами, расставляет их на столе и наливает чай. Примерно по чайной ложке в каждую. Я зажимаю рот рукой, чтобы не прыснуть. Азамат легонько вздыхает и мягко забирает у хозяйки чайник.
— Давайте я сам, мы и так вас загоняли.
Хозяйка розовеет, широко оскаливается, кланяется и убегает на кухню. Азамат наконец наливает маме полную пиалу чая, все довольны.
— Ишь ты какой галантный, — хмыкает мама. — Не боишься, что уведут?
— Честно говоря, не очень. Сама посуди, раз уж до меня пятнадцать лет никто не позарился…
— Так чужое интереснее, чем ничейное.
— По себе судишь?
— Да мне они сроду не нужны, хоть женатые, хоть какие! А вот ты бы за своим присматривала. Тут-то я поняла уже, что тетки странные, но если вы с ним на Землю полетите — вот там глаз да глаз! Найдутся бабы и поумнее тебя, и покрасивей. На императора-то!
Я корчу рожу в том смысле, что подозревать Азамата в измене — не просто последнее дело, а вообще идиотизм. Азамат тут же вопросительно на меня смотрит, мол, что с матерью не поделила.
— Мама считает, что ты такой потрясный мужик, что мне надо от тебя вилами гонять всех потенциальных соперниц.
До сих пор усилием воли молчавший Алтонгирел не выдерживает и фыркает в пиалу, произведя веер брызг.
— Вот поэтому пиалы для чая такие маленькие, — наставительно сообщает Янка, до которой не долетело.
Азамат тем временем собирается с мыслями и, стратегически улыбаясь, говорит маме:
— Ваша дочь не должна волноваться. Но спасибо за комплимент.
Мама некоторое время изучает его задумчивым взглядом, потом обращается ко мне:
— Лизка, будь поосторожнее со своим знойным красавцем. Я тебе говорю, на Земле все бабы будут его.
— Вы хотите взять Лизу на Землю? — хмурится Азамат.
— Мнэт. — Сашка с набитым ртом мотает головой. — Мно вам когда-то пйыдется пйыехать вмэште. Ой, как вкусно! Я хочу сказать, маршал Ваткин хочет вас видеть, а он с Земли не выбирается уже много лет, все-таки пожилой человек. Так что он хотел бы, чтобы вы сами до него добрались. Вы ведь хотите вступить в экономический союз, правда? Ну так маршал вас ждет с распростертыми объятиями, только просит лично встретиться. Он же с вами об этом говорил, разве нет?
— Говорил, — кивает Азамат, не переставая хмуриться. — Но мне теперь не так просто уехать с планеты на несколько недель. Да и требования для вступления в союз мы еще не все выполнили.
— Так я вам говорю, на фиг требования, вас уже ждут!
— Нет, — решительно отвечает Азамат. — Пускай еще подождут. Если моя планета вступит в союз, то с полным правом, а не по прихоти главнокомандующего союзными войсками. Я ни в коем случае не хочу его обижать, но я не хочу и быть у него в долгу. И тем более не хочу, чтобы другие союзники смотрели на нас сверху вниз, дескать, ничего не умеют, только мечами махать, а по знакомству провинтились на теплое местечко. Союз — это сотрудничество, и я там хочу быть на равных.
— М-да-а. — Сашка задумчиво трет нос. — Серьезный вы человек, Азамат. Не то чтобы я в этом раньше сомневался, конечно… Но, боюсь, маршал все-таки обидится.
— Именно поэтому я ему говорю, что не могу приехать, потому что ужасно занят, и надо сначала навести порядок дома, а уж потом лезть в мировую политику.
— Вы бы знали, какой у нас бардак, поняли бы, что он с вами не совсем согласен…
Азамат пожимает плечами:
— Тогда скажите ему, что жена не хочет меня отпускать к земным красоткам.
Я давлюсь яблочком.
Дома Тирбиш выносит нам сонного Алэка, и меня сносит громовым сюсюканьем. Мелкий чужих не боится совершенно, а тут как бы и не совсем чужие… В общем, он ведет себя как в рекламе: улыбается и радостно пищит, хватая родичей за выступающие части организма.
Дверь приоткрывается, и оттуда раздается то ли свист, то ли шипение. Обернувшись, в полутьме различаю Алтонгирела, который манит меня в гостиную. Видимо, жаждет мне на маму пожаловаться. Встаю и выхожу.
— Чего ты?
— Да я так, поинтересоваться, они не жалуются, ничего? — Алтонгирел стоит ко мне боком, нехарактерно теребит рукав и отводит взгляд.
— А на что им жаловаться? Мама сказала, что с ней все очень вежливо обходились.
Духовник немного расслабляется.
— Я просто… ну, пришлось объяснять нашим всякие штуки, ну, про чашки там или про то, что надо место уступать… В общем, на тебя ориентировался. Странно все это, я боялся, как бы глупость не сделать какую-нибудь. Тем более ребята мне никак не верили. А родичи твои молчат, как будто не для них стараюсь…
— Спасибо тебе большое, у тебя отлично получилось. Для моих родичей такие вещи — сами собой разумеются. Они просто не знали, что надо тебя поблагодарить. Так что я тебе говорю спасибо за них.
Алтонгирел кривится, но кивает. Потом принимается жевать нижнюю губу. Я жду, пока он соберется с мыслями, но он все никак.
— Ну рассказывай, что еще?
— Твоя мать — странная женщина.
Невольно усмехаюсь.
— Это не новость.
— Да? — Он разворачивается ко мне всем корпусом. — То есть она и для землянки странная?
— Есть немного. Конечно, для Муданга гораздо страннее. А что она такое сделала?
— Она… как бы это сказать… Она совсем не боится показаться смешной. Вот например, она ведь ни на всеобщем, ни на муданжском не говорит, а твой брат не всегда был рядом, так она его не ждала и не звала, а так, жестами показывала, если ей что надо. Кстати, она выучила несколько муданжских слов, специально нас заставила с ней их повторять. Вся команда по полу каталась от смеха, я думал, она разозлится, а она…
— …Хохотала громче всех. Ну да, а чего злиться-то? Вы же не ждете, что она прямо возьмет и заговорит правильно. Она даже не собирается учить муданжский, просто из интереса какие-то слова зазубрила.
— Ну да, но все равно. Если я что-то делаю первый раз и у меня плохо получается, да еще и у всех на виду, я страшно злюсь.
Я усилием воли сглатываю комментарий про подростковые комплексы.
— Понимаешь, Алтонгирел, моя мама уже добилась в жизни всего, чего хотела. Она хороший профессионал, ее уважают, ей много платят, у нее любящая семья и куча друзей. Я сомневаюсь, что у вас на борту был хоть один человек, настолько довольный собой. Она имеет право больше ни в чем не преуспевать, она и так крутая. Понимаешь? Сказала что-то смешное и посмеялась, потому что это не важно. Мне кажется, тебе это должно быть близко. Ты ведь довольно высокого мнения о своих профессиональных способностях, да и все остальные считают, что ты очень хороший духовник, даже Ирлик. Ты можешь себе позволить расслабиться и не злиться по пустякам. Я думаю, тебя станут даже больше уважать, если ты будешь меньше беспокоиться об имидже.
— Погоди-погоди, Ирлик-хон про меня говорил? — настораживается Алтоша.
— Ну, он сказал, что у нас оба духовника невероятно круты. Я так поняла, он имел в виду Ажгдийдимидина и тебя.
— Странно, что он считает меня вашим духовником. И я не так уж хорош в своем деле. Ты-то это знаешь, даже если все остальные меня нахваливают. Я хорошо предсказываю, но я совсем не понимаю людей. Ажгдийдимидин вообще сказал мне, что я машина для предсказаний.
Мне кажется или у него дрожат руки? На всякий случай поглаживаю его по плечу.
— Он, видимо, очень злился, раз так сказал. Но знаешь, мало кто может похвастаться, что хорошо предсказывает. Так что ты в любом случае крут, тебе просто есть куда расти. — Кто бы мог подумать, что мне придется убеждать Алтонгирела, что он крут!
— Вот твоя мать тоже все время так делает, — неожиданно говорит он.
— Как?
— Трогает. И еще обнимает, целует всех. Зачем?
— Она так выражает, что ей приятны эти все.
— Но я тебе неприятен, почему ты меня трогаешь?
На всякий случай убираю руку.
— Потому что ты нервничаешь, и я хочу тебя успокоить. На землян это обычно действует успокаивающе.
Алтонгирел рассматривает меня в полутьме.
— Я не люблю, когда меня трогают женщины. Я от этого только больше нервничаю.
Я открываю рот, чтобы извиниться, но он продолжает:
— Но почему-то когда твоя мать трогает, то совсем другое ощущение.
Я развожу руками, не находя слов.
— Ну, она же мать… Я правда не знаю, как это объяснить.
— Мало ли что мать, от моей собственной матери у меня только синяки оставались! — выпаливает Алтонгирел и тут же спохватывается: — Так, все, я с тобой заболтался, мне пора идти.
Он делает пару решительных шагов к двери, когда у меня за спиной из детской выходит Азамат. Алтонгирел ему кивает и скрывается в коридоре.
— Чего это он? Мы даже не поздоровались толком, — удивляется муж.
— Он хотел сбежать от меня. Просто мы начали обсуждать мою мать, а потом случайно переключились на его, и он сболтнул лишнего.
Азамат понимающе кивает.
— Да, если уж он со мной не хочет о ней говорить, то с тобой и подавно. Ладно, успокоится.
— Надеюсь. Он вообще какой-то нервный сегодня был. Что-то мне кажется, этот его психоаналитик не столько помогает, сколько душу бередит.
— Чего он тебе наговорил?
— Знаешь, я не думаю, что ему понравится, если я буду это пересказывать. Лучше ты с ним сам поговори. Может, ему полегчает.
— Попробую. — Азамат пожимает плечами. — Пойдем, там Алэк тебя требует.
Мама вручает мне мяучащее дитятко и удовлетворенно вздыхает.
— Одобряю, — решительно говорит она.
— А почему распашонка не этническая? — возмущается Сашка.
— Потому что в драгоценных камнях спать неудобно, — хихикаю. — Азамат, покажи-ка им Орешницын подарок.
Осмотрев золотые, расшитые рубинами и изумрудами детские дильчики, Сашка признает поражение. Мама ради такого дела даже надевает очки посильнее.
— М-да-а, Лиза, я так понимаю, домой тебя не ждать… Боже мой, но ведь ребенок вырастет, и не жалко людям труда!
— Наоборот, — усмехается Азамат. — Взрослая одежда сносится, а детскую пару раз наденут — и в музей.
— В какой музей?
— Музей Императорской семьи, — объясняет Азамат. — Его как раз сейчас отреставрировали, через четыре дня откроют. Это в Долхоте, и нам обязательно надо будет там быть.
— Это оттуда твой стол, что ли? — спрашиваю.
— Ну, он там хранился, но выставляются там только вещи, которые не используются. В основном одежда, потому что сшита по телу. Но еще всякие забавные вещи. Увидишь. Вы, Саша, тоже обязательно посетите, там будет интересно.
— Еще бы!
— Это парадная форма? — уточняет мама, ковыряя ногтем камушек на воротничке.
— Ну вроде того, — смеюсь. — Это подарки.
— Ой да! Подарки же! — Мама хлопает себя по лбу и убегает в комнату.
Мне становится нехорошо.
— Азамат, похоже, тебе привезли свитеров на всю оставшуюся жизнь.
Азамат не успевает ответить, потому что в дверях появляется мамин торец: она задом наперед волочет по полу чемодан.
— Во, Азаматик, гляди! Я подумала, раз тебе понравилось…
Она открывает чемодан, и на ковер высыпается гора вязаной одежды на все сезоны, душераздирающе благоухая лавандой.