Глава 7
Я проснулась от ощущения чужого присутствия. Глаза открывать не спешила – прислушивалась, искренне надеясь, что это обман, игра воображения. За последние дни пережила слишком много ужасов, и нет ничего удивительно в том, что нервы сдали.
Ладони непроизвольно сжались и вспотели. По спине зазмеился страх. Сердце колотилось все быстрей и быстрей, душа дрожала, а в спальне по-прежнему царила тишина. Но я чувствовала, что кто-то стоит рядом с кроватью и вглядывается в мое лицо.
О Богиня!
Подтянув колени к подбородку, крепко вцепилась в одеяло и снова замерла.
Который сейчас час? Полночь точно миновала, а до рассвета, видимо, еще далеко. Мама… Кто мог пробраться в мою спальню? Кто?
Может, это один из тех, чьи фотографические портреты на последней полосе газеты печатают, с предупреждением и суммой вознаграждения? Или беглый узник лечебницы для душевнобольных – слышала, что некоторые из них особое удовольствие от созерцания спящих испытывают. Или… или еще хуже.
О Богиня! Что делать?
Богиня молчала, зато ночной визитер заговорил:
– Я знаю, что ты не спишь, Соули… Я чувствую твой страх.
Я заорала.
Я орала и не могла остановиться. Даже когда в спальню ворвались двое плечистых слуг с топорами и переносными, очень яркими светильниками. Даже когда мамочка примчалась и сестры. Даже когда стало ясно, что в спальне только свои и меня никто не тронет и не обидит… я орала. Орала, орала и снова орала. И лишь когда крик перешел в хрип, затихла.
– Соули, что случилось? – выдохнула бледная, как выбеленное полотно, мама.
Я зажмурилась на мгновение и снова уставилась на толпу защитников.
Правда была готова сорваться с языка, но очнувшийся разум заставил этот самый язык прикусить.
О Богиня! Что делать?!
Мамулечка, облаченная в полупрозрачную ночную рубашку, в которой приличным замужним женщинам появляться на людях точно нельзя, приблизилась и осторожно села на край постели.
– Соули, дорогая, почему ты кричала? – спросила тихо, но настойчиво.
Я закусила губу. Все еще не могла решить – признаться или соврать.
– Дочь? – тихо позвала госпожа Далира. – Дочь, ты меня слышишь?
– Мне… – Я выдохнула, потом вдохнула, потом снова выдохнула. – Мне кошмар приснился.
В глазах мамы читалась невероятная тревога, тем не менее она нахмурилась.
– Кошмар? И ты поэтому так кричала? – слово «так» госпожа Далира подчеркнула.
Я кивнула, а толпа, наводнившая спальню, выдохнула и зароптала.
Да, понимаю, что все перепугались, но если бы знали как перепугалась я… Впрочем, они уже знают.
– Очень страшный кошмар, – шептала я. – Самый страшный.
– О чем?
Помотала головой. Не могу. Не сейчас.
– Я к близняшкам спать пойду, ладно? Я одна боюсь.
К счастью, возиться со мной прямо сейчас желания ни у кого не было. Домашние предпочли молчаливо удивиться столь странному решению и разойтись. И даже мама рукой махнула, мол, ребенок жив-здоров, а остальное – мелочи.
А вот Мила с Линой запах беды учуяли, но вопросы задавать не спешили. Только когда оказалась в их спальне и бесцеремонно перекинула подушку Лины на постель Милы, дружно прошептали:
– Что?!
О Богиня!
Одеяло, принадлежащее Лине, тоже на Милину кровать переложила – близняшки до тринадцати лет в одной постели спали, да и теперь частенько засыпают в обнимку – так шушукаться и каверзы придумывать удобнее. Так что вынужденное переселение никого не стеснит.
– Это не кошмар был, – пробормотала я, застилая узурпированную кровать собственным одеялом. – Это наяву.
– Что наяву? – продолжали недоумевать сестры.
– Все! – просипела и села, уставившись на близняшек, облаченных в ночные сорочки. Девочки таращили глаза, а у меня комок в горле стоял и сердце колотилось жутко. Наконец я призналась: – Ко мне призрак тетушки Тьяны заявился.
Лица девчонок побледнели и вытянулись.
– Как? – выдохнула Мила.
– А вот так!
Близняшки переглянулись – такие бледные, такие испуганные. А потом на губы Милы скользнула знакомая хитрая улыбочка. Младшенькая тоже просияла. Вздох умиления был слаженным, но тихим:
– Райлен!
Я вспыхнула и выпалила:
– Нет!
Опять переглянусь. Посерьезнели.
– Но Соули, – прошептала Мила, – ты же не хочешь, чтобы тетушка Тьяна разгуливала по дому и всех пугала. Значит, мы должны вызвать Райлена. Отваживать призраков – его обязанность.
– Да, да! – поддержала Лина. – Он обязан приехать и спасти нас!
– Нет! – шикнула я. Близняшки мигом насупились, сощурили желтые глазки, а я повторила медленно и четко: – Райлена звать не будем.
– Почему?
– Потому!
Рассказывать сестрам о своем визите в гостиницу я не собиралась, о неприличных словах мага – тем более. И если первое рано или поздно вскроется, то о втором даже на смертном одре не заикнусь. И поводов думать, будто поверила его возмутительным признаниям, тоже не дам. Как и поводов для встреч!
– Это из-за той ночи? – догадливо протянула Лина.
– И из-за нее тоже.
– Ну… – Мила шумно вздохнула, бросила быстрый взгляд на сестру. – Ну и правильно! Мы гордые и независимые и за парнями не бегаем. Пусть его мамусечка вызовет. Она замужем, ей не стыдно.
Я задохнулась – вот ведь нахалки.
– Тетушка Тьяна мамусечке не покажется. Она по наши души пришла.
Близняшки поджали губы и нахмурились:
– С чего ты взяла?
– Она сама нашептала, пока я на помощь звала.
– А почему к нам? – пробормотала младшенькая.
– Потому что именно из-за нас саркофаг с ее прахом треснул.
– У… – протянула Мила. Потом смачно зевнула и потопала к настенному светильнику.
– Нет! – воскликнула я. Но было поздно…
Пальчики Милы коснулись медной пластины под плафоном. Магический огонек, мерцавший внутри стеклянной сферы, погас. Половина спальни погрузилась во мрак, и из этого мрака донеслось:
– Ну что, доигрались?
Мы сидели на кровати Лины и боязливо жались друг к другу, а в трех шагах, за границей света, металась белесая фигура.
– Бесстыдницы! – звучал неприятный голос тетушки Тьяны. – Позорницы! Это же надо такое удумать! Надо же! И куда только Далира с Анрисом глядят? Куда смотрят?! Ну ладно Анрис! Он человек занятой и важный, но она-то, она! А вы-то, вы! Стыдобища! По ночам с мужиками шастать! У…
Мы молчали. Просто молчали и тесней жались друг к другу. Было страшно. Невероятно страшно! А тетушка продолжала:
– По ночам! С мужиками! Да кто вас после такого замуж-то возьмет? Пастух из дальней деревни? Свинопас? У… Позорницы! Развратницы! Неблагодарные, мерзкие девчонки! Всю семью посрамили! До седьмого колена! У…
Возразить было нечего, поэтому продолжали молчать. Молчать и слушать. Слушать и молчать. Ну и смотреть, как призрак носится по спальне, как тянет руки в желании ухватить, но не может, потому что нас защищает свет.
– Ну ничего-ничего! Я за вас возьмусь! Я вас научу! – продолжала бесноваться тетушка. – Я вам такое воспитание дам – мало не покажется! Шелковыми будете! Бриллиантовыми! По струнке ходить! По ниточке! У…
– У… – дружно поддержали близняшки. Не передразнивали – грустили. Видать, вспомнили ту единственную нотацию, которую госпожа Тьяна при жизни прочла. Вспомнили и вздрогнули.
Тетушка, слава Богине, на другом конце Верилии жила. К нам приезжала редко, но надолго. И выли от нее не только домочадцы – половина Вайлеса. Она и торговцев «воспитывала», и молодых девиц из благородных родов, и женщинам советы раздавала, и отцам семейств. Но, что интересно, все в рамках этикета, так что отделаться от заезжей всезнайки не могли никак.
В последний ее приезд сестрам по шесть было. Вот тогда и нарвались на душеспасительную беседу о манерах и приличиях. Причем поводов для нотации не было – близняшки в те времена шалостей не знали, часто болели. Так что тетушка Тьяна воспитывала не за дело, а в профилактических целях, пока родители в отлучке были. Кажется, именно с той поры в девчонках появилось это жуткое чувство протеста, от которого даже отец иногда воет.
А через год тетка умерла. Причем накануне со всеми своими переругалась, а на смертном одре завещала, чтоб ее на нашем родовом кладбище похоронили. Мол, Анрис – единственный приличный человек в семье и лишь ему свои останки доверить может. Отец от таких новостей несколько растерялся, но воля усопшей – закон.
Желание тетушки быть похороненной именно в саркофаге тоже удивление вызвало, но отец и это выполнил. Как и требование установить саркофаг в центре кладбища. И вот теперь…
– Соули! – требовательно воскликнул призрак. – Соули, не смей отвлекаться!
Вздрогнула, втянула голову в плечи.
А? Что? Она что-то еще сказала?
– Бесстыдница! – Белесая тетушка Тьяна угрожающе потрясла кулаком. – Самая главная бесстыдница! Ладно они, дуры малолетние, но ты-то, ты! Куда смотрела? Как додумалась?! Позорище!
Я густо покраснела и опустила глаза.
– На меня смотри! – рявкнула тетка. – Ишь! Как с мужиками по ночам блудить, так смелая, а как правду о себе услышать, так скромная! И ладно бы мужики приличные, а то ж… Тьфу, а не мужики!
– Вообще-то мужик был один, – промямлила Мила.
– Молчать! – взревела тетушка Тьяна. – Я лучше знаю! – И, снова обращаясь ко мне, продолжила: – Ишь! Выискала! Франтик в дорогом камзольчике! Маг, чтоб ему пусто было! Он саркофаг твоей любимой тетушки осквернил, изгадил, а ты ему улыбочки и поцелуйчики! И глазки вовсю строила!
– Что? – дружно протянули близняшки.
– Не было такого! – выпалила я.
– Да неужели? – взвизгнул призрак. – Думаешь, тетушка слепая? Думаешь, она ничего не видела? Да он тебя в темноте всю ощупал!
Я даже вскочила от возмущения:
– Неправда!
– Тетушка видела, – уверенно отчеканила зараза старая, гордо вздернула подбородок. – И тетушке, в отличие от тебя, врать незачем!
В спальне повисла недобрая тишина.
– Соули, – в голосе Лины звучали грозовые нотки, – это правда?
– Нет!
– Соули, не ври нам, – подключилась старшенькая. В ее руках как-то незаметно оказалась подушка. – Скажи, щупал или нет.
– Нет! – делая шаг в сторону, повторила я. – Не щупал!
– А если подумать? – продолжала наседать Лина.
– Хорошо подумать! – поддержала Мила и поудобнее перехватила подушку.
Я неосознанно сделала еще шаг и застыла. О Богиня! Да они же ревнуют!
Тут же вспомнилась встреча в гостинице, на щеки прыгнул предательский румянец. О Богиня! Если сестры узнают, почему Райлен приехал в наше захолустье, они мне такую жизнь устроят – умертвиям завидовать начну.
– Глядите-ка, засмущалась… – противно протянула тетушка. – А раз смущается, значит…
Договорить старой интриганке не позволила – рыкнула:
– Девочки, прекратите немедленно! Вы разве не понимаете? Она пытается нас поссорить!
– Зачем это мне? – Голос призрака прозвучал так невинно, что меня передернуло.
– Понятия не имею, но если вы не замолчите…
А в этот раз договорить не дали мне… Сперва раздался требовательный стук в дверь, а потом в спальню заглянула мамулечка.
– Почему не спите? – строго спросила родительница. – Ну-ка! Быстро по постелям!
Сказала и решительно двинулась ко второму светильнику.
– Нет! – слаженно пискнули мы, но мама и слушать не стала. Спальня погрузилась во тьму.
Нервно сглотнув, я скосила взгляд на белесую фигуру. Она не пряталась, стояла чуть ли не посередине комнаты. И хотя лицо было едва различимо, злорадную ухмылку я заметила.
Ну да, мы теперь беззащитны, как новорожденные котята. И так как тетушка по наши души явилась, никто, кроме нас, ее не видит и не слышит. Видать, для того и ссорила, чтобы расшумелись и ненужное внимание привлекли, чтобы кто-нибудь пришел и загнал в кровати. И свет, разумеется, потушил.
– Мам… – позвала тихо-тихо.
– Только попробуй! – усмехнулась тетушка Тьяна.
Я вздрогнула, а близняшки, которые по-прежнему восседали на кровати Лины, взвизгнули.
– Что? – недовольно позвала мама, а призрак тем временем продолжал:
– Выдашь меня, я Далире покажусь и все-все про ваши прогулки с мужиками расскажу. И про тролля тоже.
О Богиня!
– Девочки? Соули?
– Все… все в порядке, – пробормотала Мила.
– Мы просто заболтались, – поддержала Лина.
– А почему у тебя голос дрожит?
– Да так, – отозвалась младшенькая, встала и поплелась к соседней кровати. Мила нехотя последовала за ней. Ну и мне пришлось нырнуть под одеяло…
Убедившись, что все легли, мама фыркнула и вышла. Дверь в коридор закрылась, и последний лучик света, который из этого самого коридора отсвечивал, погас.
– А вот теперь поговорим серьезно! – злорадно протянула тетушка.
И началось…
Увы, подскочить к светильнику, который располагался довольно близко, я не могла – оцепенела от ужаса. Оцепенение, разумеется, непростым было – его тетушка Тьяна наслала. Именно за такие выкрутасы призраков и не любят.
С близняшками, разумеется, то же самое случилось, и даже кровь оборотней от жуткой потусторонней магии не защитила.
Пришлось лежать смирно и слушать, слушать, слушать…
Нет, тетушка Тьяна говорила правильные вещи – про этикет, про достойное и недостойное поведение, про репутацию девицы и семьи, про неприязнь молодых людей к доступным и интерес к недоступным. Вот только до сознания ее слова почти не доходили – не могли пробить корку ужаса, который сама же и наслала.
Когда ночной мрак сменила предрассветная серость, стало полегче. Призрак ослаб, его магия – тоже. Я даже смогла перевернуться на бок и заглянуть в грустные желтые глаза Милы – она лежала ближе, ко мне лицом.
А потом наступил долгожданный рассвет, и тетушка Тьяна исчезла, предупредив, что, если учует в доме мага, то опять-таки все про наши приключения на кладбище расскажет. В том, что тетка действительно успеет, никто не сомневался: призраки – существа шустрые.
– Что делать будем? – жалобно пропищала Лина.
Я тяжело вздохнула и призналась:
– Есть одна идея, но… мне она совсем не нравится. Вернее совсем-совсем не нравится.
Из дремы вырвал счастливый возглас Милы:
– Все! Написали!
Я нехотя открыла глаза и вытянула шею, чтобы увидеть, как Лина схватила со стола лист и старательно подула, желая скорее осушить чернила. Промокашкой младшенькая не пользовалась никогда.
В кабинете отца, куда мы перебрались сразу после завтрака, витал аромат розмарина. На фоне строгой мебели и забитых книгами шкафов близняшки смотрелись странно – как будто серьезней, взрослей. Домашние серые платья и белые фартуки тоже придавали степенности, впрочем… хитринки в глазах эти иллюзии сметали.
– Давай. – Я протянула руку. Девчонки сочиняли записку так долго, что я почти забыла, кому она предназначалась.
Лина подошла к креслу, отдала послание и замерла – прямая, как палка, и гордая, как гербовый дракон. А я поморщилась, потому что от бумаги нестерпимо несло духами.
– Ты не нюхай, ты читай! – пропищала Мила, которая в этот миг старательно собирала черновики. Последних было так много, будто девчонки не три строчки, а целый сентиментальный роман писали.
Я вздохнула и вгляделась в неровный почерк старшенькой.
«Дорогой, многоуважаемый господин Райлен!
Спешим сообщить, что трем известным Вам девицам снова нужна Ваша помощь. Искренне и слезно просим о встрече в наикратчайший срок.
Увы, обстоятельства таковы, что промедление смерти подобно (в прямом, нетривиальном, смысле слова «смерть»!).
Ждем Вашего положительного ответа, дабы соблаговолить сообщить Вам время и место неминуемой встречи.
Подпись не ставим, ибо записка строго конфиденциальна».
– Ну как? – В голосе Лины было столько надежды…
Я закусила щеку, но предательская улыбка все равно проявилась.
– Девчонки, давайте я сама напишу?
– Нет! – разом выдали сестры. Надулись.
О Богиня! Да сколько же можно!
– Да не щупал он меня! – прошептала тихо-тихо. Раз в сотый с момента исчезновения призрака. – И не целовал!
– Райлен наш! – так же тихо, но грозно напомнила Лина. Тоже не впервые.
Я только головой покачала. Ну что с ними делать?
Лина выхватила из рук записку и вернулась к столу. Привычно и быстро сложила из бумаги журавлика и передала Миле – та ставила магическую печать, благодаря которой птичка взлетит и помчится искать адресата.
А я смотрела на невероятно серьезных сестричек и вспоминала…
Когда Райлен проводил в гостиничный номер, я так растерялась, что по сторонам почти не смотрела и внимания ни на что не обращала, а если и обращала, то не осознавала. А там ведь и журавлики были. Много журавликов! За окном висели, робко тыкались в стекло. Интересно, он их вообще читает?
– Ладно. – Я поднялась и поправила домашнее платье. – Я к себе. Когда ответ прилетит – позовите.
– Ага… – пробормотала Мила, увлеченно дергая задвижку окна. Та, кажется, застряла. Младшенькая промолчала – дула щеки, оскорбленная моим неодобрением.
Я пожала плечами и вышла.
Конечно, очень хотелось обойтись без Райлена, но… увы. Угрозы тетушки Тьяны оказались куда страшней, чем новая встреча с магом, – ведь это она сейчас грозится, а завтра возьмет и в самом деле наябедничает. Да еще приукрасит. И кому родители поверят? Точно не нам, потому что мы уже соврали, причем не единожды.
Но даже если восставший из могилы дух скажет правду – беды не миновать. Отец или запрет на год, или в пансионат сдаст, или еще что-нибудь похуже выдумает. Он слишком дорожит репутацией семьи, чтобы простить выходку с троллем и осквернение родового кладбища.
К тому же очень не хочется лежать каждую ночь в оцепенении и слушать нудные, хоть и полезные рассказы про этикет и прочие приличия. Ночью, как ни удивительно, спать хочется…
Наверное, именно усталость, вызванная бессонницей, заставила меня совершить то, о чем в других обстоятельствах даже помыслить не могла.
Вернувшись в свою спальню, выудила из комода лист бумаги и составила еще одну записку. Краснела, дрожала, но писала:
«Уважаемый господин Жаррин!
Извините за беспокойство, но у меня нет иного выхода. Я вынуждена молить Вас о помощи. В деле, по которому приходила вчера, открылись новые обстоятельства. Мне необходимо связаться с господином магом, но боюсь, корреспонденцию он не читает.
Пожалуйста, если Вас не затруднит, передайте ему эту записку. Уверена – он поймет, что делать.
С уважением и благодарностью, Соули из рода Астиров».
Превращая листок в длинношеего почтового журавлика, успокаивала себя тем, что в сравнении с визитом в гостиницу письмо – сущая мелочь. А потом представила, что будет, если родители узнают и про тролля, и про кладбище, и про гостиницу – коленки задрожали. Я никогда столь быстро магическую печать не вычерчивала!
Подхватив бумажного журавлика, зажмурилась. Перед мысленным взором возник образ щекастого господина Жаррина, и коленки задрожали сильней. О Богиня! Не оставь!
С губ сорвалось привычное с детства заклинание. Я ощутила, как нарисованная печать наполняется магией, осторожно вплела в нее образ хозяина гостиницы и выбросила птичку в окно. Журавлик из желтоватой бумаги взмахнул крыльями и, подхваченный попутным ветром, помчался в сторону Вайлеса. Сердце к тому моменту едва не выпрыгивало из груди.
– О Богиня! Только бы он откликнулся, – беззвучно взмолилась я. – Иначе отец в самом деле убьет.
