В конце XX века в России нередко вспоминали смутное время начала ХVII века. Несравненно меньше известен и меньше освещен период 1538-1547 годов. Он приходится на период детства Ивана IV, или боярского правления. Тогда завязались некоторые важные узлы последующих событий.

Отец и дед Ивана IV сделали все для того, чтобы страна преодолела пережитки феодальной раздробленности. Только это могло служить залогом безопасности России от ее западных, восточных и южных соседей. И все-таки местные князья и бояре не желали лишаться своей власти, ожидая благоприятного момента для того, чтобы заявить о себе во весь голос.

Уже своим появлением на свет будущий царь Иван Грозный был обязан… беззаконию. Василий III после долгого брака с Соломонией Сабуровой развелся, обвинив ее в бесплодии, плетьми сломив ее сопротивление, и насильно постриг в монахини. По церковным законам и тогдашним обычаям разведенному мужу полагалось тоже последовать в монастырь. Но этого не произошло.

Василий III вступил в новый брак. Его избранницей стала красавица Елена Глинская, дочь выходца из Литвы, представителя русско-литовской знати. До 1385 года, когда по Кревской унии было создано польско-литовское государство, Великое княжество Литовское было по составу населения литовско-русским, в котором преобладало православие и сохранялось язычество.

После заключения Кревской унии католическая Польша – ударный кулак Ватикана, нацеленный на Восток (что сохранилось и в последующие века), – стала проводить активную политику полонизации и перевода в католичество Литвы, в которую входили западнорусские, белорусские, украинские земли. Это встретило отпор со стороны местного населения, в частности феодалов, приезжавших на службу в Московскую Русь. Одним из них был отец Елены Глинской.

Скудость источников не позволяет судить, было ли и в какой степени влияние католичества на Елену. Возможно, не обошлось без этого. Во всяком случае, так или иначе Ватикан имел определенное отношение к большинству русских смут.

Вторая женитьба Василия III состоялась в 1526 году, но только через 4 года родился будущий грозный повелитель всея Руси. Согласно преданию, в этот день – 25 (12) августа 1530 года – на Руси гремели грозы, сверкали молнии, сотрясалась земля, бушевала непогода. Это дало основание одному из юродивых (которых считали наделенными даром пророчества) провозгласить, что родился великий ум.

Обрадованный отец воздвиг в честь новорожденного церковь Усечения главы Иоанна Крестителя. И это тоже стало суровым предзнаменованием. В русскую историю Иван IV вошел не только как один из крупнейших монархов, но и как невиданный до него вдохновитель «усечения» многих голов.

Но вот что привлекает внимание. Развод Василия III сопряжен с одной исторической тайной, заставляющей подозревать, что у его сына Ивана был старший брат (по отцу). Через некоторое время после второй свадьбы Василия III поползли слухи, что насильно постриженная Соломония беременна. Одну из женщин, говоривших об этом при дворе, великий князь приказал высечь, но в то же время отправил своих дьяков в монастырь к бывшей жене, дабы навести справки.

Каков был результат сыска, нам неизвестно. Однако Василий III вскоре после развода сделал своей первой супруге щедрый подарок – целое село, а в 1526 году заложил церковь Святого Георгия. То ли по этой причине, то ли потому, что у великого князя действительно родился втайне сын, по Москве пошли слухи, будто Соломония родила сына Георгия.

Не исключено, что преемником Василия III мог бы стать именно Георгий. Тем более что после рождения Ивана прокатился слушок, что настоящим отцом его был Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский. И это тоже весьма вероятно. Близость его к Елене Глинской была, можно сказать, у всех на виду.

Молодой Иван Федорович был с великокняжеской четой с первой их брачной ночи. Ему следовало наутро после брачной ночи «колпак держать, с князем в мыльне мыться и у постели с князем спать». Доводилось ему, как считается, «спать» и с княгиней.

Согласно завещанию Василия III, власть переходила опекунскому совету при малолетнем Иване, в который не входила его жена. Это ее ни в коей мере не устраивало. Вместе с И. Ф. Овчиной она возглавила оппозицию, совершив по сути дела государственный переворот. Она ликвидировала опекунский совет.

Нарушение завещания великого князя положило начало череде придворных переворотов и острой борьбе фракций правящего класса. В этой обстановке прошло все детство Ивана IV.

Какова была судьба предполагаемого его старшего брата?

Согласно преданию, он исчез из Суздальского Покровского женского монастыря, где пребывала инокиня Софья (в миру великая княгиня Соломония). Ее сыну нельзя было ждать пощады от Елены Глинской.

По-видимому, Георгий был спрятан в одной из боярских семей. Его судьба остается загадочной (впрочем, и о его существовании достоверных сведений нет). Инокиня Софья умерла в 1542 году. Елена Глинская и ее любовник ликвидировали братьев Василия III. Один из них, Андрей Старицкий, был заточен в тюрьму. Там на него надели «шляпу железную» (русский вариант «железной маски») и вскоре уморили.

В 1538 году последовала внезапная смерть Елены Глинской. Причины ее смерти не выяснены. Вполне возможно, что ее отравили. Затем оказался в тюрьме и ее любовник Иван Телепнев-Овчина, где он не задержался: был умерщвлен.

Власть попеременно переходила от одной боярской группы (партии) к другой. Острое соперничество Шуйских, Бельских, Глинских, Воронцовых вело к ослаблению государства, растущему недовольству в обществе.

В этот период складывались черты характера Ивана IV, некоторые его убеждения и предубеждения. До поры до времени он вынужден был скрывать свои чувства. «Остались мы сиротами, – вспоминал он, – а мать наша, благочестивая царица Елена, – столь же несчастной вдовой, и оказались словно среди пламени: со всех сторон на нас двинулись войной иноплеменные народы – литовцы, поляки, крымские татары. Нагаи, казанцы…»

Особенно большую смуту вносили, по словам Ивана Грозного, изменники-бояре. Они даже решились отдать великому князю литовскому царские вотчины: Рагодошь, Стародуб, Гомель. После смерти матери Иван и его младший брат Юрий (Георгий) ощутили себя брошенными на произвол судьбы. Вот как он писал об этом князю Андрею Курбскому:

«Никто нам не помогал; осталась нам надежда только на Бога, Пречистую Богородицу, на всех святых и родительское благословение. Было мне в то время восемь лет; подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас, государях своих, заботиться не стали, бросились добывать богатство и славу и напали при этом друг на друга. И чего только они не наделали! Сколько бояр и воевод, доброжелателей нашего отца перебили! Дворы, села и имения наших дядей взяли себе и водворились в них!..»

Конечно, таков субъективный взгляд на происходящее. Иван не упоминает о том, что во всех этих беспорядках была отчасти повинна и его мать. И с ее смертью они не завершились, а разгорелись с новой силой. Иванова душа была полна ненавистью к боярам, но он старался не показывать это, поскольку боялся за свою жизнь. Этот комплекс ненависти и страха породил, пожалуй, ту жестокость, которая стала свойственна ему в период самовластья.

«Нас же с покойным братом Георгием, – писал Иван Грозный, – начали воспитывать, как иностранцев или как нищих. Какой только нужды не натерпелись мы в одежде и пище! Ни в чем нам воли не было; ни в чем не поступали с нами, как следует поступать с детьми. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, оперши локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не смотрит – ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга на своих господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные тяжелые страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне казне родительской? Все расхитили коварным образом… Взяли себе бесчисленную казну деда и отца нашего. О казне наших дядей и говорить нечего: все себе взяли. Потом они напали на наши города, и села, и имения, а в них живущих без милости пограбили…»

Вряд ли все в детстве и юности Ивана было так беспросветно. Однако именно эти унижения и обиды запали ему в душу. А детские впечатления, как известно, определяют многие черты характера и склад ума. На всю жизнь осталась в нем бессильная ярость, смешанная с испугом: вокруг враги лютые, беспощадные, глумливые; бояре готовы унизить, погубить, отравить его. Как противостоять им? Как отомстить недругам? Как укрепить свою власть?

Курбский на свой лад описал юные годы царя (да, Ивана IV, в отличие от его предшественников, венчали именно на царство; до него правители Руси назывались царями лишь иногда). Вот свидетельство Курбского:

Возможно, недруг царя, опальный князь кое в чем сгустил краски. Но вполне допустимо, что и он, и сам Иван Васильевич сказали правду. Они показали две стороны одной медали: мальчика и баловали, и запугивали; приучали к распущенности, своеволию, непоследовательности и несамостоятельности в действиях, чтобы сделать послушной игрушкой в руках придворных.

Он быстро осознал, что рассчитывать надо прежде всего на самого себя, никому полностью не доверяя. Научился скрывать свои чувства и мысли, наблюдать за окружающими с подозрением; остерегаться измены и карать врагов беспощадно. И еще одно его убеждение: не следует давать возвышаться ни одному роду боярскому, дабы не поднялся он над самим государем.

16 января 1547 года в Успенском соборе ему возложили на голову царский венец, присланный, согласно преданию, византийским императором Константином Мономахом внуку своему Владимиру как знак высшей власти.

Вскоре состоялось то, что в наши дни можно было бы считать конкурсом «Русская красавица». Ставка была исключительно высока: победительницу царь выбирал в супруги; награда – титул царицы! Иван Васильевич выбрал из многих царских невест Анастасию, дочь умершего окольничего Романа Захарьина.

А в Москве было дурное предзнаменование: перед вечерней упал колокол. 21 июня этого же года в церкви Воздвижения на Арбате вспыхнул пожар. Было сухо и ветрено. Огонь быстро распространился по деревянным строениям. Выгорали целые кварталы. Пламя перекинулось на Кремль. В церкви Благовещения сгорел иконостас работы Андрея Рублева.

Страшный пожар унес тысячи жизней, в основном детей. Погорельцы, оставшиеся без крова, одежды и пищи, с отчаяния стали искать виноватых. Тут-то и был пущен слух, что Глинские – колдуны, что вынимали они сердца человеческие, держали в воде, а той водой кропили московские улицы – вот и выгорел город дотла.

Толпы обезумевших москвичей принялись убивать всех подозреваемых в колдовстве, прежде всего служивших у Глинских. Заколотили до смерти одного из братьев покойной царицы Елены. Подстрекаемые боярами, двинулись на село Воробьево, где находился царь. Хотели убить княгиню Анну Глинскую – бабушку царя и сына ее Михаила. Узнав об этом, молодой царь пришел в ужас. Угроза народного бунта особенно ясно показала, насколько он слаб и беспомощен.

Тут предстал перед ним монах Сильвестр и произнес гневную проповедь. Ссылался на знамения земные и небесные, предрекающие смертельную опасность для царя и всей Московской земли. Божья кара неминуемо грянет, и свергнет народ царскую власть, если не покается Иван Васильевич в грехах своих тяжких, ибо всему виной его пороки.

Юный царь был ошеломлен и растерян. Детские страхи нахлынули на него. Зарыдав, он стал истово каяться, прося у Бога прощения за свои грехи.

Толпа приблизилась к царской усадьбе. Верная стража дала залп из пищалей. Нападавшие в панике разбежались, оставив несколько убитых и раненых.

С этого момента царь во всем стал послушен монаху. Да и юная царица, имея характер мягкий и ровный, могла смирять порывы его гнева.

В это время царь Иван сблизился с незнатным и просвещенным Алексеем Адашевым. Вокруг них сложилась группа молодых образованных вельмож: князья Курлятов, Курбский, Воротынский, Одоевский, Серебряный, Шереметевы, Горбатый… Тогда же впервые была созвана земская дума из выборных людей всей Руси.

Наступала пора нового правления, при котором самодержец имел опору на круг аристократов, не забывая при этом о существовании народной массы, того самого люда, который в конечном счете определяет, каким станет государство. И вот однажды после обедни молодой царь вышел на площадь, заполненную народом, низко поклонился, покаялся и произнес:

«…Знаю, что нельзя уже исправить тех обид и разорений, которые вы понесли во время моей юности от пустоты ибеспомоществамоего, от неправедных властей, неправосудия, лихоимства и сребролюбия; но умоляю вас: оставьте друг к другу вражды и взаимные неудовольствия, кроме самых больших дел…»

Увы, даже самыми прекрасными речами и призывами, пусть даже на главной площади державы, общественную жизнь не наладишь. Но главное в данном случае – доброе устремление царя. Он не лукавил.

Пока была жива царица Анастасия (она скончалась в 1560 году), Иван Васильевич правил разумно и успешно. Завоевал Казань, присоединил к своему царству новые земли, и хотя бывал порой жесток, не злоупотреблял казнями.

Во время тяжелой болезни написал завещание и потребовал от бояр присягнуть на верность младенцу Дмитрию, его сыну. Но несмотря на недомогание, он бдительности не терял, присматриваясь к поведению бояр. И убедился, что не все они ему верны.

Он все более тяготился постоянной опекой и советами вельможных друзей. Да и среди них, по-видимому, не было согласия. Политику царь Иван IV проводил прежнюю: расширял границы державы на востоке и юге, пользуясь развалом Орды; развивал торговые отношения с западноевропейскими странами. И хотя Прибалтика оставалась вне его влияния, по северным морям был открыт путь в Англию. Безуспешная война с ливонцами в Прибалтике компенсировалась тем, что, покорив Астраханское ханство, Иван смог пойти на Крым.

Неограниченная власть, как это обычно бывает всегда и во всех государствах (и в отношениях между государствами тоже), способствовала развитию в нем самодурства, развращенности и жестокости, вере в свое особое, возвышенное над всеми положение среди людей. В то же время он с младенчества прочувствовал боль и скорбь своих близких, рано осознал неизбежность смерти и скоротечность бытия. Это пробуждало в нем темные злые силы; хотелось ему забыться в пьянстве и разгуле. Он словно сам поощрял свои безумные порывы, пытаясь выплеснуть накопленный с годами груз страха, ненависти, подозрений.

А вот что писал о нем академик Д.С. Лихачев: «Смелый новатор, изумительный мастер языка, то гневный, то лирически приподнятый, мастер «кусательного» стиля, самодержец всея Руси, любивший игру в смирение, изображавший себя обиженным или приниженным, пренебрегавший многими литературными традициями ради единой цели: убедить и высмеять своего противника, – таков Грозный в своих произведениях».

Этот царь был одним из самых талантливых, страстных, мудрых и остроумных писателей своего времени, обладал неповторимым блестящим стилем. А ведь стиль – это человек.