Книга: Красавица и ее чудовище
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

Воткнув острое лезвие ножа в спелое яблоко, я откинула со лба влажные волосы и расплылась в улыбке, как сытый кот. Чувство голода уснуло где-то на дне живота, почти так же крепко спал и Ринго, посапывающий в обнимку с моей кружкой. Обиженный за то, что его не пустили к бассейну, зверек дождался нашего прихода, после чего запрыгнул на стол, с мрачным видом слопал еще пару плиток шоколада, затем гордо умял полпачки печенья и, нагло сунув свой любопытный нос в вино, налитое Арацельсом, завалился спать. Я даже не пыталась вытащить из его цепкой хватки несчастную чашку. На столе было полно фруктов, поэтому пить мне пока не хотелось. А при сильном желании можно было и из кувшина пригубить. Хотя после того, как меня упорно запугивали непонятными ужасами грядущей ночи, я решила на всякий пожарный сохранить не только трезвость ума, но и нормальную реакцию тела, а то вдруг все эти магические печати вместе с дверными замками окажутся не такими прочными, как мне обещал блондин? И нагрянет сюда какой-нибудь изголодавшийся монстрик (после знакомства с Эрой я уже ко всему была готова), решив поживиться не только аппетитным ужином, но и совсем не аппетитной мной. Вот я и сидела в задумчивости за столом, резала маленькими кусочками яблоко и рассматривала почерневший знак на своем левом запястье.
Времени его белобрысому величеству было мало… ага. Сначала протащил меня по коридорам, не давая даже дух перевести, будто за нами гналась стая некормленых собак. А потом проторчал здесь со мной не меньше часа, рисуя знак на руке и терпеливо объясняя, как пользоваться магической печатью. Ну и как это называется? Местное время имеет свойство растягиваться? Или не так уж его было мало, просто кто-то упорно хотел меня в этом убедить? Интересно только – зачем? Мог бы, кстати, и подольше задержаться. До их условной ночи еще целых… Я снова посмотрела на въевшийся в кожу рисунок и вздохнула – целых пять миллиметров белого цвета. Или шесть? На глаз определить сложно. Еще бы кто-нибудь сказал, как эти миллиметры соотнести с минутами и часами, было бы совсем замечательно.
Метнув взгляд на спящего ушастика, вздохнула. Бесполезно: от него сейчас можно было добиться разве что тихих посвистываний и периодического всхрапывания, сопровождаемого рефлекторным постукиванием коготков по кружке. Я, конечно, не паинька, но и не полная сволочь, чтобы будить расстроенное недоверием хозяина существо. Да к тому же просветить меня Ринго сможет разве что на пальцах. И далеко не факт, что мы друг друга поймем. Сделав такой вывод, я решительно заткнула свое любопытство, предложив ему дождаться утра. Рука тем временем машинально отрезала очередной кусочек яблока и бросила его в рот. А холодный металл балисонга с новой силой вонзился в методично кромсаемый фрукт.
Н-да, еще один подарок от белокурого Хранителя. И опять мне пришлось его выпрашивать, изображая из себя «бедную родственницу». Я так жалобно вздыхала, рассказывая про отсутствие кухонного ножа, который мне непременно понадобится во время трапезы, что в какой-то момент испугалась того, что собеседник из сострадания принесет недостающий предмет. К счастью, на Арацельса напал очередной приступ торопливости, и вместо кухонного я получила складной нож, дав перед этим торжественное обещание не порезаться. Детский сад – штаны на лямках. Но как все-таки хорошо, что он притащил кучу продуктов и забыл столовые приборы! Воспользоваться данным обстоятельством, чтобы заполучить приглянувшуюся вещицу, наглости у меня хватило. А что? Ведь с оружием в руках явно спокойней, тем более с таким симпатичным. Пусть оно небольшое и не особо страшное, зато острое и удобное. Эх… еще бы научиться манипулировать им так же классно, как это делал блондин.
Я мечтательно прикрыла глаза и улыбнулась. Урожайное у меня путешествие получается на разного рода презенты: балисонг, тетрадь со стихами… и горы шоколада. М-м-м-мечта просто! Может, еще что-нибудь выпросить у красноглазого, пока он меня домой не сплавил? Ринго, например. Если малыш, конечно, не против. А потом и у Камы стрельнуть для коллекции его симпатичную ручку (браслет пусть себе оставит, хватит с меня Заветных Даров). Должны же мне сувениры достаться на память о таких необычных приключениях? Я думаю, да. Главное, чтобы меня саму не оставили тут в качестве сувенира. Хотя… это было бы… любопытно.
К чему кривить душой? Ведь на самом деле мне здесь очень даже нравилось. Мрачновато, необычно, я бы даже сказала – нереально! Но от этого еще более интересно. Никто не посягал на мою жизнь и честь, не занимался рукоприкладством, не издевался, не пытался скормить диким животным или принести в жертву во время какого-нибудь колдовского ритуала. По крайней мере пока. Да! Я дважды испытала сильную боль, но она исчезла так же быстро, как и появилась. И то, что эта самая боль принесла за собой, в местных условиях мне было необходимо. А еще меня тут оберегали. Пусть и немного странным способом. Ну а какой девушке неприятна забота? Так что жаловаться на свою участь я не собиралась. Напротив, такие приключения в жизни простого человека случаются крайне редко (то есть никогда не случаются… почти никогда). Все происходящее напоминало оживший сон с фантастическими персонажами и впечатляющими спецэффектами. Но это была реальность, и мне она импонировала вопреки упорному сопротивлению инстинкта самосохранения. Хотя в глубине души я не теряла уверенности, что рано или поздно приключение закончится и я вернусь домой. К родителям, у которых и без меня хватает забот, к друзьям, занятым своей личной жизнью, к работе, где много книг и мало людей, к брату, регулярно «забывающему» мой номер телефона, к безликим журналам и пульту от телевизора, терпеливо дожидающимся меня в пустой квартире.
Хм… а мне туда точно надо? Тут кто-то про семь миров говорил. Может, напроситься на экскурсию, а родственникам и Ленке послать оправдательную открытку?
Ринго жалобно пискнул во сне, нервно дернул лапкой и крепче обнял кружку, заставив покачнуться ее содержимое. Я с умилением посмотрела на этот спящий комок и, покосившись на белое пятнышко среди черных линий символа Карнаэла, потянулась к тетради, лежавшей в стороне. Чтение – отличный способ отвлечься от дум. Несмотря на внешнее спокойствие, наступления условной ночи я побаивалась. Страх сидел глубоко внутри и периодически посылал в мозг колючие импульсы. Но мне и этого хватало. Неизвестность пугала, а меня, к сожалению, никто не просветил по вопросу – чем конкретно опасен этот Дом в позднее время суток (односложные ответы, как и общие фразы, не считаются). И что мне оставалось делать? Строить догадки? Хотя нет, лучше не строить, а то сейчас такого настрою, что умру при малейшем шорохе от разрыва сердца.
Доев яблоко, я тщательно вытерла руки тканевой салфеткой и раскрыла тетрадь. Пальцы нежно скользнули по страницам, ощутив их гладкую поверхность, а по коже разлилось уже знакомое покалывание, следом за которым пришло тепло. Чем дольше Заветный Дар находился со мной, тем сильнее я к нему привязывалась.
Странно. Простая пачка исписанных листов в белом переплете, обычная бумага с черными закорючками чужого почерка… откуда же такой невероятный магнетизм? Хотя нет, не так! Это не просто тетрадь, это целая жизнь, полная искренних чувств. Вереница образов и картинок, обрывки мыслей и хороводы слов, а еще такая приятная на ощупь текстура… Положив на нее ладонь, я прикрыла глаза и ясно ощутила, как инородный предмет становится частью меня, продолжением пальцев, теплым сгустком энергии, застывшим на их концах, чем-то родным и безумно дорогим.
Так-с! Приехали. Сеанс медитации завершен! Я, конечно, люблю читать книги, но без фанатизма. Да и ненормальной страстью к неодушевленным предметам раньше как-то не страдала. Полагаю, имеет смысл утром спросить у моего скрытного «жениха» о побочных эффектах Заветного Дара. Ибо подозрения в том, что тут без магии (ну а как еще назвать такие вот странности?) не обошлось, росли и крепли в моей голове с каждым новым прикосновением к этой чудо-тетрадке. Впрочем, я все равно была намерена ее изучить. Надо же знать, за что страдаю. А еще заткнувшееся было любопытство очухалось и требовало жертвы. Да и белый хвостик рисунка на запястье чуток уменьшился – наступала ночь. Ы-ы-ы… как же тоскливо и неуютно здесь одной. Съесть, может, что-нибудь? Или вина для храбрости хлебнуть?
Несколько секунд спустя я нервно жевала шоколад и сосредоточенно листала тетрадь, стараясь не обращать внимания на необычные ощущения от мимолетных прикосновений к страницам. Обрывки фраз и одинокие четверостишия, в которых не содержалось ничего, кроме голых эмоций, чередовались с короткими историями. Я читала их, а не на шутку разгулявшееся воображение рисовало подходящие иллюстрации к сюжетам, загнанным в строгие рамки рифмы. Красиво, увлекательно и… немного жутко.
Самой яркой картинкой, возникшей перед полуприкрытыми глазами, был ливень, падающий с затянутого тучами неба на сожженное поселение. На пепелище старой усадьбы лежали обгорелые тела. Кто они? Люди? Хотели спасти свой дом или сохранить что-то более важное? Картинки мелькали в голове, заслоняя одна другую. Перед глазами расплывались черные строчки чужого почерка, а в душе едва ли не звенела неожиданно возникшая пустота. Откуда она? Я поежилась и, выбрав между свитером и курткой, натянула на плечи последнюю. Хоть в комнате и было тепло, мне после таких переживаний явно не мешало согреться.
А потом я снова читала… читала и представляла то, что скользило из слова в слово, застывало на запятых, умирало в точках и снова оживало в новом предложении. Как странно знать, что скрыто между строк, и чувствовать, что сохранил кусочек чужой души.

 

Шел дождь… Давно… Даже не шел, а шествовал под аккомпанемент громовых раскатов, обрушивая на несчастную землю всю скорбь и ярость плачущих небес. Грязные лужи разливались по земле, превращая ее в чавкающую под ногами жижу. Шаг, другой… а надо ли идти? Холодные капли бежали по лицу, смешивались со злыми слезами. Уже не было ни жалости, ни боли… это слезы бессилия. Он ничего не мог изменить и никого не мог вернуть. В его сердце поселилась пустота, а за спиной незримой тенью замаячила старуха-смерть. Хотел ли он жить? После потери дома, близких… после подписанного ему приговора? Да! Хотел. Он отчаянно цеплялся за слабый огонек надежды и продолжал шагать по размытой дороге вперед. Куда именно? Не так уж и важно. Он просто хотел жить, потому что трудно, безумно трудно умирать, когда тебе всего двенадцать лет.
Перевернув страницу, я дочитала окончание стихотворения, родившего в моей голове все эти ассоциации:
У смерти глаза – провалы
И руки белее мела.
Манили ее завалы,
Остатки живого тела.
Она поглощала души
Насытившись, улыбалась.
По воздуху, не по суше,
За мною она помчалась.
Природа дождем рыдала,
Стенал, завывая, ветер.
Когда меня смерть нагнала,
Я жизнь ненароком встретил.
С глазами синее сини,
С лицом из туманной дымки.
Я молча застыл меж ними,
Тут жизнь, ну а там поминки.
Я синь предпочел провалам.
И выбор мой стал началом…

Тряхнув головой, отогнала слова чужой безысходности, так внезапно сменившиеся восторгом возрождения. А чужой ли? Что-то меня начинала напрягать эта странная связь с Заветным Даром. Такое чувство, что тетрадь постепенно поглощала частицу и моей души. Будто ей той, которую дал создатель, было мало. Я снова посмотрела на свою руку. До ночи еще оставалось миллиметра три, а то и все четыре. Полчаса? Или больше? Да какая теперь разница. Как принято у нас говорить, перед смертью не надышишься. Гм… в переносном смысле слова, надеюсь.
На сердце было тяжело. Будто все эти ужасы пережил не описанный в тетради мальчик, а я сама. Куртка согревала тело, но этого казалось мало. Я с надеждой взглянула на кружку с вином и тоскливо вздохнула. Ринго причмокнул во сне и крепче обнял объект моего внимания. Немного поспорив с совестью, я решила повременить с ее угрызениями и, достав из общей кучи очередную шоколадку, принялась заедать сладкой плиткой горечь чужой жизни.
На следующей странице обнаружилось несколько коротких стихотворений. Непонятных и порой сумбурных, но, к счастью, не таких печальных. Первые две строчки гласили:
Чужая власть, чужой закон.
Едины мы, но я не он…

Шлеп!
И по центру раскрытой тетради приземлился длинный полосатый хвост потянувшегося зверька. М-да, оригинальная закладка. Я глянула на ушастика, распластавшегося по столу, и мысленно отметила, что кружку без боя он все равно не отдаст, так как передние лапки по-прежнему обнимали ее, словно любимую подушку. Как до сих пор не пролилось вино, понятия не имею. Ну и пусть стоит, так даже лучше. Выпить я всегда успею, а вот протрезветь – не факт.
Я засыпаю. Время сна…
С собой борьба, а с ним война.

«Хр-р-р… чмок-чмок», – раздалось справа от меня и дополнилось мерным стуком когтей о чашку. Хвост мазнул по белым листам и снова замер на середине страницы. Чуде-э-э-э-сно! И как мне теперь читать? Омегу и альфу – конец и начало? Приподняв двумя пальцами пушистую помеху, я отодвинула ее в сторону, а сама продолжила:
Даны мне крылья… Ну и что?
Я кем-то был, теперь никто.
Бесполый ангел, демон-псих?
А люди… Я мертвец для них.
Нет сожаленья, только грусть.
Не человек я, ну и пусть.
Закон – законам, власти – власть.
То в небо взмыть, то в пропасть пасть.
Так кто же мы теперь? Ответь!
Ты должен знать об этом, Смерть.

Ммм… любопытно. И кто же вы, господа?
На соседней странице красовалась обведенная в красный овал надпись «Лилигрим», прочитав ее вслух, я пробежала взглядом по расположенным ниже строчкам.
На лице у тебя «алебастровый грим».
Под глазами разводы от туши и слез.
Сердце плачет в груди. Как же так, Лилигрим?
Пол устелен ковром из рубиновых роз.

Гм… готичненько. Еще одна страшная история из бурной жизни моего «жениха» или из его не менее бурной фантазии?
Ты лежишь среди них в потемневшей фате,
Лепестками покрыт белоснежный…

– Ви-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-их! – полоснуло по ушам, как ножом по стеклу. Подпрыгнув от неожиданности на скамье, я ударилась о край тяжелого стола, отбив себе бедро. Каменная мебель в ответ даже не качнулась.
Черт! Черт-черт-черт! Неужели снова «трава»? Судя по блаженной физиономии отлепившегося от чашки Ринго, с характерным поскуливанием ползущего к краю столешницы напролом через все продукты, – да! И кто развлекается? Смерть? Но он вроде дежурит в ночь или я что-то напутала? Вытянув руку, поймала зверька за шкирку, но его тощее под меховой шубкой тело ускользнуло от меня, оставив в пальцах клок серой шерсти. Н-да…
Следующим объектом моей охоты стал полосатый хвост, выставленный трубой.
– А ну стоять… лунатик ушастый!
Ринго продолжал ползти, усердно перебирая лапами по столу, но благодаря моим усилиям с места не двигался. В комнате стоял жуткий скрежет от царапающих по каменной поверхности когтей. Эдак он их до основания сточит. И что делать? Вопрос решился мгновенно. Пленник завопил, я снова подпрыгнула, руки ослабили хватку – и хвост выскользнул из них вместе с хозяином. Мохнатый шар, вырвавшись на свободу, приобрел нехилое ускорение, и, словно резиновый мяч, шмякнулся на пол. Крякнул, фыркнул, тряхнул ушами, а затем победной походкой потрусил к выходу.
Ну-ну, вперед и с песней. Добрый Дедушка Мороз запер ее на ключ. А я-то, глупая, и забыла. Зря самоотверженно билась об стол, желая удержать полусонного «наркомана» от очередной травяной «дозы».
Расслабившись, снова сунула нос в тетрадь, желая узнать, что за птица эта бледнолицая дама в розах и слезах? Начало меня заинтриговало, и очень. Было в нем какое-то завуалированное сообщение. Разгадать его сразу я не смогла, но неприятный холодок, проползший по спине, ощутила. Глаза быстро нашли нужную строчку, и губы едва заметно шевельнулись, прошептав:
Лепестками покрыт белоснежный наряд.

Бум! Бум-бум-бум! – Глухие удары, доносившиеся от двери, отвлекли мое внимание. Взглянув на источник шума, я села, подперла щеку рукой и задумалась… о жизни такой непростой. Особенно для ушастых любителей «растительности».
Бум! Со всего размаха врезавшись головой в дверь, Ринго отошел, потряс пострадавшей частью тела и снова ринулся на таран. Бум, бум!
Такими темпами эта умная зверушка заработает себе сотрясение мозга и станет… неумной зверушкой. Хотя сейчас я в умственных способностях малыша сильно сомневалась.
Бум-бум-бум! Проснувшийся (явно не до конца, раз продолжал!) «обморок» постучался лбом и радостно заскреб когтями по двери.
Мелькнули тонкие нити потревоженной печати. Твою ж мать! Арацельс сказал, что ее возможно открыть лишь с той стороны, с которой активировали. Но он не упоминал, что сделать это могу не только я.
Мимоходом взглянув на белую точку символа Карнаэла, принялась торопливо выбираться из-за стола. Спешка скорости не прибавила, чего нельзя было сказать о Ринго. Видимо, с пробуждением сознание все-таки посетило его дурную башку, потому что он оставил попытки проломить ею дорогу к «светлому будущему», а вместо этого принялся шустро карабкаться по косяку к замочной скважине.
Когда добежала, мелкий взломщик успел не только открыть дверь, но и выскользнуть в коридор. Не когти, а набор отмычек! А еще этот вредитель разорвал своей выходкой магическую печать. И как, интересно, такая хрупкая штуковина должна была защищать меня ночью?
Белое пятно на запястье уменьшилось до пары миллиметров. Скоро я прочувствую всю прелесть своего положения – в гордом одиночестве, с открытой дверью (ключ мне Хранитель, естественно, не оставил) и без печати. Восхитительно! Я влипла? Да-а-а-а!!! Или… нет? Голова соображала на пределе своих возможностей. Что там говорил Арацельс про печать? Именно. Вдох-выдох, я спокойна, собранна и… снова спокойна. Плевать на дверь. Надо просто сосредоточиться и повторно активировать печать. Без присмотра блондина… ну и что? Я же умею это делать, значит, все получится.
Подойдя к выходу, решительно распахнула полуприкрытую дверь и принялась чертить дрожащими пальцами левой руки (той, на которой был знак) семиугольную фигуру между косяками. Если Ринго охота шляться по коридорам в это время условных суток – пусть. А меня достаточно настращали, чтобы я сидела и не высовывалась до утра. Хорошо наслаждаться экскурсией, когда рядом есть тот, кто о тебе заботится. А на самостоятельные вылазки в мрачные коридоры Карнаэла я не подписывалась.
Линия, перпендикуляр… главное не перепутать. Окружность и еще одна, словно рисуешь в воздухе бублик. А потом…
– Ви-и-и-и-и-и-и ви-и-и-и-и-и-и и-и-и-и-и-и-и…
Рука дрогнула, сбившись. Зарождавшийся узор полупрозрачной паутинки рассыпался, не успев окрепнуть. Дьявол! Да что его там… режут, что ли? Выругавшись, начала чертить невидимые линии заново. А на душе стало совсем паршиво. Так паршиво, что, сделав пару движений, я плюнула и снова выругалась, поминая нехорошими словами ушастую тварь, ее хозяина и одного грустно-печального «теленка», которому завтра с удовольствием переломаю все рога. И пусть у него их нет, все равно переломаю… хоть что-нибудь… если доживу. Зря я не уточнила, почему Эсса седая и со шрамами? Есть почва для размышлений, ага. Как раз самое время задуматься.
– И-и-и… – словно захлебывающийся рыданиями детеныш, всхлипнул Ринго где-то в глубине коридора. – И-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и… – Донесся его жалобный голос, заставив мое сердце болезненно сжаться.
– Нет. Не пойду туда, не пойду! Ни за что и никогда не пойду туда ночью, – высунувшись за дверь, бормотала я.
– Ви-и-и-и-и, – неслось из-за поворота в ближайший тоннель.
Застрял он там, что ли? Или «траву» не дают? У-у-у-у-у-у, гадство! Что же делать-то?
– Ринго! – крикнула я негромко, в ответ снова жалобно запищали, не делая попыток явиться на зов. – Иди сюда, малыш. Я тебе шоколадку дам, за ушком почешу, песенку спою колыбельную и вином из кружки напою. А? Ри-и-и-и-инго.
– Ви-и-и-и-и-и-и-и-и, – грустно откликнулся из-за поворота мой непутевый собеседник.
– Ну и как хочешь! – разозлилась я и вновь обратилась к печати.
Ночь еще не наступила, но минут через двадцать – тридцать будет тут как тут. А в этом чудном местечке и днем все не слава богу.
Я чертила врезавшиеся в память символы, сбежавший ушастик молчал. Подозрительно долго молчал. Нервы мои натягивались с той же скоростью, что и нити магической «паутины». Последняя по идее не должна была лопнуть, а что делать с первыми? И когда я только успела так привязаться к большеглазому паразиту, из-за которого теперь под угрозой моя безопасность? Да и его тоже.
– Ринго?! – не выдержав, крикнула в пустоту коридора.
Тишина.
– Ри-и-инго?!
Ноль эмоций.
Я. Туда. Не. Пойду.
Или пойду?
Ну да. И будет все как в западных ужастиках. У вас темно, безлюдно, страшно и раздается холодящий душу вой… Значит, мы идем к вам!
Ага, ща-з-з-з-з-з. Не пойду! Я же не дура.
Рука моя принялась по памяти дорисовывать печать и успела воспроизвести целых три фигуры, когда раздался тот самый холодящий душу вой… тьфу ты, писк! Такой жалобный и протяжный, что у меня похолодели не только руки, но и вышеупомянутая душа. И какая скотина издевается над бедным животным?
Еще ведь не почернел до конца символ на запястье, значит… можно рискнуть.
К столу я шла быстро, а ругалась тихо, но изобретательно. Схватив подаренный Арацельсом нож, выскочила за дверь, в очередной раз убедившись, что до ночи еще есть время.
– Ринго? – На мой негромкий голос ответили очередным жалобным писком из-за угла. – Я иду, малыш. Иду… Иду, тварька длинноухая… их-то я тебе и откручу, когда поймаю.
Освещенный факелами коридор был пуст, как и положено каменному тоннелю. Я старалась ступать осторожно, чтобы не стучать каблуками. Черт знает, кто там за поворотом. Не ночь, ну и что? Зверек же не возвращается. В голове теснились мрачные мысли, общий смысл которых сводился примерно к следующему:
«Я дура? Да, я дура… причем полная! А когда достану этого мелкого гаденыша и вернусь в каэру, стану к тому же дурой с садистскими наклонностями. Надеюсь, его беловолосое величество меня потом не сделает ко всему прочему еще и мертвой… дурой. Хотя… как там говорил у Булгакова товарищ Шариков? «В очередь, сукины дети! В очередь!»
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9