Книга: Наша светлость
Назад: Глава 5 НОЧНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Дальше: Глава 7 ПЕРЕКРЕСТКИ

Глава 6
ПОСЛЕДСТВИЯ

Не знаешь, что делать?
Делай что-нибудь, и ответы придут…
Совет оптимиста
Комнатушка, больше похожая на камеру, и квадрат окна под потолком лишь усугубляет впечатление. Окно прорублено в камне и застеклено весьма символически. Камина нет. Холод такой, что дыхание видно. На стенах изморозь.
Тисса за столом что-то сосредоточенно выписывает из толстенной книги, лежащей по левую руку.
— Ваша светлость. — Она откладывает перо и кланяется.
Точно убью… не ее, конечно, ни один загул не стоит такого наказания. Но, похоже, разговору, который я откладывала до последнего, все-таки суждено состояться.
— Идем, — я беру плащ, который протягивает Сержант, и набрасываю на плечи девочки, — тебе надо согреться…
А мне — успокоиться. Для начала.
Леди Льялл не пытается остановить нашу светлость и правильно делает. Я понимаю, что это — другой мир и здесь свои порядки, что девушкам не положено бродить по ночам, а гувернанткам положено следить за моральным обликом подопечных, направляя их по жизненному пути твердой рукой. Что, возможно, по местным меркам Тисса вполне заслужила наказание. Но… это же садизм! Изощренный бытовой садизм.
Я не позволю над ней издеваться.
Постепенно остываю, благо Сержант, понимая мое состояние, ведет нас кружным путем. И выводит отнюдь не к гостиной, где трудятся фрейлины. Мы идем сквозь Галерею Химер и оказываемся у дверей нашей с Кайя спальни.
— Не думаю, — поясняет Сержант, открывая дверь, — что вам нужны вопросы.
Не нужны. Он прав.
Золотой человек.
Но комнату проверяет с обычной тщательностью. Мне особенно нравится то, что он не забывает под кровать заглянуть: если там когда-то и жил бабайка, то давным-давно переселился. С Сержантом никакая нечисть связываться не захочет, и в чем-то я ее понимаю.
Он деловито разводит огонь в камине, но тот разгорается медленно. И Тисса все еще дрожит. А в глазах такая обреченность, что мне становится страшно. От нашей светлости она тоже ничего хорошего не ждет.
— Девушке следует поесть.
Это я и без Сержанта знаю. Поесть. Согреться. И успокоиться. А мне — понять, как себя вести.
— Пусть Майло сбегает на кухню. Куриный суп… любой суп, который есть. Если нет, пусть сварят. Мясное обязательно. И чай горячий. Хорошо, если есть малиновое варенье. Садись.
Я говорю это Тиссе. И она подчиняется.
— И что за книгу ты переписывала?
— «Наставления для юных леди».
Вспомнив толщину книги, я порадовалась, что никак не юная леди и читать сей монументальный труд нашей светлости не придется.
— И ты все должна была переписать?
— Нет. Только главу, где… — Она запнулась, но все-таки продолжила: — Где рассказывается о том, какая судьба ждет девушек, которые… которые слишком легкомысленны. И позволяют себя скомпрометировать.
Подозреваю, что судьба их страшна. А Тисса, горбясь, продолжает:
— Они совершают падение и оказываются на улице, где вынуждены предаваться разврату… до самой смерти.
А может, все-таки прочесть на досуге сию увлекательную книгу. И запретить во имя спасения невинных душ, которые в эту чушь верят. Только, вспоминая один подслушанный разговор, эта вера — удел избранных. Остальным же закон не писан, и леди Лоу вряд ли когда-нибудь окажется на улице. На ее долю и в замке разврата хватит.
— Тисса, что все-таки произошло? — Я занимаю кресло, в котором обычно сидит Кайя, с трудом преодолев искушение забраться с ногами. Еще бы плед… даже в этой комнате, которую отапливают не только камин, но и спрятанные в стенах трубы с горячей водой, прохладно.
На вопрос мой Тисса отвечать не спешит.
Из страха? Неужели думает, что я ее выгнать собираюсь? Но что ей еще думать? Она знает правила игры и убеждена, что нарушать их нельзя, что за любой проступок последует наказание. А проступок ее столь ужасен, что и гром небесный будет заслуженной карой. И словами эту уверенность не переломить.
Ладно, попробуем зайти с другой стороны.
— Леди Льялл сказала, что ты ночью куда-то ушла, а вернулась под утро. Это правда?
— Да, ваша светлость.
— И где ты была?
Пункт «непотребного вида» я решила опустить.
— Я… я не могу сказать, ваша светлость.
— Тисса, я не собираюсь тебя наказывать. Или осуждать. Я лишь хочу понять, что с тобой происходит.
Молчание. Виновато опущенная голова. И выбора у меня не остается.
— Как далеко зашел ваш с Гийомом роман?
— Гийом? А при чем здесь… — Заминка. И удивление в глазах сменяется искреннейшей обидой. — Вы… вы неправильно подумали. Я бы никогда… я…
Похоже, я действительно немного промахнулась.
— Он… он писал мне письма. Но я не соглашалась встречаться! Я… я просила его оставить меня… трижды, — тихо добавила Тисса, кутаясь в плащ.
А вот о письмах наша светлость впервые слышит. Вот же скотина улыбчивая… письма, значит. Любовные. Надо думать, душевные до умопомрачения. И Тисса не поддалась? Железная девочка.
— Прости, пожалуйста. Мне казалось, что он тебе нравится.
— Сначала — да. — Девочка выдохнула с облегчением. Похоже, тайная переписка ее изрядно измучила. — Он был таким…
— …романтичным.
— Да. Но это все равно было бы неправильно. Нехорошо.
Да здравствует высокая мораль, аки естественная защита юных дев от коварных соблазнителей! Нет, книгу я все же прочту обязательно.
— Сперва я не отвечала ему, ваша светлость. Я думала, что он сам поймет. А он все писал и писал… и… я написала, что нам не суждено быть вместе. И попросила прекратить. А он… — Тисса все-таки решилась протянуть руки к огню. — И я не знаю. Письма стали другими. Злыми. Там были не очень хорошие вещи про других людей.
…что не сочетается со светлым рыцарским образом, который постепенно самоликвидировался. Ладно, вопрос с перепиской замнем: у всякой приличной девушки должен быть свой маленький девичий секрет. Но тайна нынешней ночи осталась неразгаданной. Не сокровища же она искала в осеннем саду!
Думай, Иза…
Если не Гийом, то кто остается, сколь бы ни парадоксальной представлялась догадка?
— Тисса, — я говорила, глядя ей в глаза, — скажи, в твоем… отсутствии виноват Урфин?
Угадала.
По лицу вижу, что угадала.
Вот же сволочь блондинистая. Я не знаю, в какую авантюру он втянул Тиссу, но должен был бы понимать, чем это приключение для нее обернется. Или в очередной раз подумать не успел?
— Я обещала никому не говорить.
— А ты и не сказала. Я сама догадалась.
Подробности же выясним при личной встрече, которая состоится немного позже. Но будет теплой. Я бы сказала — горячей.
Беседу прервал стук в дверь: принесли куриный бульон с солеными гренками, ягнячьи ребрышки под острым соусом, блинчики… в общем, много всего принесли. В двойной порции.
Нет, Сержант — это чудо. Как он узнал, что наша светлость тоже проголодается?
— Ешь. — С огромной охотой подаю личный пример, которому Тисса, однако, не спешит следовать. По глазам вижу — голодна, но держится.
— Ваша светлость, я наказана. И это справедливо.
Да неужели?
— Неважно, что было причиной моего поведения, оно недопустимо. И леди Льялл… она не такая строгая, как вы думаете.
Строгая? Да эта Мэри Поппинс местного разлива меня в дрожь ввергает самим своим видом. С ней я тоже разберусь. Но позже.
— …прежде она никогда не применяла розги…
…не хватало еще…
Стоп. Прежде?
— …я всецело заслужила сегодняшнее наказание. Видите ли… моя репутация и так находилась под угрозой, а после того, что произошло… леди Льялл не просто так появилась. Ей кто-то сказал. Кто-то видел, что я сделала. И теперь все узнают.
Она разом сникла и почти прошептала:
— …и если их сиятельство на мне не женятся, то…
…то это будет последнее, что Урфин не сделает в жизни.
— Женится. Лично прослежу, — уверила я Тиссу, у которой перед глазами явно стояла улица, где отчаявшиеся девы вынуждены предаваться разврату до конца жизни.
— Ешь.
Приказа Тисса ослушаться не посмела. Ела она аккуратно, стараясь не глядеть на меня, словно стесняясь и собственного голода, и самого факта пребывания в спальне наших светлостей. Мне же следовало прояснить еще кое-что.
— Как понимаю, их сиятельство, — чтоб им икалось сиятельнейшим образом, — тебя больше не пугают?
Тисса кивнула, но как-то неуверенно. То есть еще сама не поняла, или пугают, но не так сильно, как прежде? Она разлила чай и, пригубив, поморщилась. Добавила сахара. И еще чая.
— Горький какой-то.
И пахнет весьма характерно. Принюхавшись, я поняла, что с легкой Сержантовой руки чай крепко сдобрили бренди или чем-то вроде. Скорее даже бренди разбавили чаем. Пожалуй, наша светлость воздержится. А Тисса пусть пьет, ей для снятия стресса полезно.
Тисса и пила. Молчала. Потом, наконец, призналась:
— Он… не такой, как я думала.
То есть не совсем, чтобы злое зло, тьма, смерть и разрушение? И проблески совести виднеются где-то на горизонте.
— Но… ваша светлость, зачем я ему нужна? Раньше я думала, что у него нет выбора. Но Долэг сказала, что ей Гавин сказал, что его отец говорил старому лэрду, что имеет двоих дочерей и… и Деграсы — хороший род. Древний. Богатый. Породниться с ними — большая честь.
Гавин — умница. Не знаю, насколько сказанное правда, и уж точно сомневаюсь, что сам Урфин в курсе чужих на него матримониальных планов, но сам факт наличия соперниц весьма способствует пробуждению здорового женского эгоцентризма. И кажется, неведомые мне дочери барона Деграса задели Тиссу куда сильней, чем она пытается показать.
— Может, ты просто нравишься?
— Ваша светлость… — Тисса, позабыв про этикет, держала чашку в ладонях и, склонившись, вдыхала ароматный пар. Вот что алкоголь животворящий с людьми делает. Надо было сразу беседу с чая начинать. — Люди не женятся только потому, что кто-то кому-то нравится. Да и… он же все время надо мной смеется! Я сама знаю, что некрасивая. И что на клавесине играю плохо! У нас не было клавесина. И голоса у меня тоже нет… и манеры не такие, как здесь! Меня мама учила. Журналы выписывала… дорогие… хотела, чтобы я настоящей леди была. А у меня не получается.
Так, пожалуй, с чаем пора завязывать. Нехорошо, конечно, несовершеннолетних спаивать. Вроде и доза небольшая, но после бессонной ночи да пережитого Тиссе и ложки бы хватило.
Кружку отбираем.
Ведем к кровати. Здоровый сон — лучшее лекарство от всего.
Из платья Тисса выпутывается сама и на кровать забирается без возражений, обнимает подушку и бормочет:
— И… и я сдерживаюсь. Я маме обещала, что буду вести себя достойно. Но если бы вы знали, как мне иногда хочется его ударить… — Она мечтательно зажмурилась.
Мне тоже. Но я никому ничего не обещала, поэтому и сдерживать себя не буду.

 

Магнус разглядывал клеймо долго. Трогать не стал, за что Урфин был премного ему благодарен.
Болело. От макушки до пяток, и пятки, что характерно, тоже болели. Но клеймо ощущалось особо — дергающая огненная метка. И огонь продолжал вгрызаться в кожу, хотя Урфин знал, что такое невозможно. Хотелось содрать клеймо, неважно — со шкурой, с мясом, хоть бы до смерти, лишь бы насовсем.
Магнус не позволит делать глупости.
— Повезло, что не на лбу. — Шутить не получается.
И рука сама тянется к шее. Не трогать. Забыть. Столько всего забыть получалось, так неужели эту пакость из памяти не выкинуть? Подумаешь, еще один шрам.
— Ерунда.
— Не ерунда. — Магнуса не проведешь. — Ты и сам это знаешь. Себе нельзя врать, мальчик мой.
И еще по голове погладил, отчего вовсе тошно стало.
Не надо его жалеть!
— Я лично его искать буду, — пообещал дядя, руку убирая. — А как найду, то долго говорить станем…
Он мечтательно зажмурился, и от улыбки его, безумной, такой, которую Урфин давненько уже не видел, стало не по себе.
А если сорвется?
Тот, кто напал, — просто идиот. И потому, что напал. И потому, что живым выпустил. Ложная цель, на которую нельзя отвлекаться, как бы ни хотелось. Месть местью, но позже. Да и не нужна Урфину помощь: сам управится.
— Ты не прав, дорогой. Он не тебя обидел. Он семью обидел. Такое не спускают.
Урфин и не собирался спускать. Опыта у него, конечно, поменьше, чем у дяди, и надо как-то упущенное наверстывать, раз уж случай подвернулся.
— И если уж о семье речь, то ты когда решение примешь? — поинтересовался Магнус, разминая пальцы. Суставы похрустывали, именно из-за звука многие считали эту дядину привычку омерзительной.
— Я просто не уверен, что в этом есть смысл…
— Не уверен он. Ломаешься, как девка на сеновале, глядеть тошно. Ладно, Ушедший с тобой. Надумаешь — скажи. А сейчас закрывай глаза и вспоминай.
Вспомнить Урфин был бы рад. Он и пытался. С того самого момента, когда, проснувшись, понял, что с трудом может пошевелиться. Вот только события последних дней перемешались.
Он помнил пожар на складах. И казнь тоже, но как будто случившуюся одновременно с пожаром, хотя разум подсказывал, что между событиями прошло изрядно времени.
Какой-то бордель, явно из дешевых.
И нищего, который тянул руку. Руку помнил особенно четко — темную, с длинными желтыми когтями.
— Глаза закрой. — Дядя сел рядом.
Закрыл. Свет все равно пробивается сквозь веки, отдаваясь чередой обжигающих вспышек в голове.
— Давай с того момента, как очнулся. Подробно так. Как лежал?
— На спине.
— Точно?
— Да.
Был холод, идущий снизу. И чтобы перевернуться на бок, пришлось повозиться.
— Нехарактерная поза. — Голос дяди теперь доносился словно бы издалека. — Синяки у тебя и спереди, и сзади. Значит, когда били, ты лежал на боку. Не морщись. Это тебе за дурость, чтоб в следующий раз задницу прикрывал, когда в дерьмо лезешь. Руки и ноги чистые — защищаться не пытался. В отключке был? Наверное. Тогда потом перевернули. Убедиться, что живой?
И поставить клеймо.
Неужели этот удар по голове был настолько силен? Кожа содрана, но… череп цел. И если так, то Урфин должен был бы продержаться хоть сколько-то.
— Запах. — Из темноты проступила утраченная часть мозаики. — Я очнулся, потому что воняло.
— Чем?
Ответ был очевиден, хотя и странен.
— Нюхательная соль.
В этом Урфин совершенно уверен.
— …и сердце колотилось. Как никогда прежде. Меня вырвало. Там.
Кислый вкус во рту. И подгибающиеся руки. Попытки встать на ноги. Кровь на пальцах. Долгая дорога… такая долгая, что Урфин был почти уверен — не дойдет.
— …за мной кто-то шел. Наверное. Я не уверен. Не было угрозы… просто шел.
Знание сформировалось.
— Присматривал.
Кто и зачем?
— Если не примерещилось, — добавил Урфин, поскольку тем своим ощущениям доверял с весьма большой натяжкой.
— Не примерещилось. — Дядино присутствие воспринималось четко. Урфин, пожалуй, мог бы и выражение лица вообразить до мельчайших подробностей. — Интересно получается…
Он все-таки коснулся шеи, и Урфин заставил себя выдержать прикосновение.
— Спокойно. Если бы тебя не подняли, был бы трупом. Пьяная драка. Ограбление. Одно из тех, которые случаются, когда кто-то лезет не туда, куда надо. Такие расследовать бессмысленно. Они так думают.
Дядя бы не отступил. Уж он-то умеет по следу идти. Неважно, сколько на это уйдет времени и крови.
— Это не Тень. Он умнее. Он бы тебя аккуратней убрал. — Магнус повторял собственные мысли Урфина. — Работорговцы? За «Красотку» и «Золотой берег»? Оттого и клеймо?
— Поставили бы на видном месте. Да и эти меня скорее распяли бы. Или убрали без следов.
В протекторате много шахт, озер и провалов. Море опять же. Камень к ногам, и прощай, будущий лорд-дознаватель. Или как вариант — медленная смерть в корабельном трюме, такая, чтобы хватило сил над ошибками подумать.
Но тогда кто?
И главное, как так получилось, что его настолько чисто взяли?
— Это… личное. — Клеймо на шее самый верный признак того. — И дурное. Личное и дурное…
Робкий стук в дверь оборвал нить мыслей.
— Там… — Гавин глядел исключительно на пол, словно чувствовал за собой вину, хотя он-то был ни при чем. — Ее светлость вас желают видеть.
А ей кто донес-то?

 

В гостях у Урфина бывать мне не доводилось. И следовало признать, что устроились их сиятельство с комфортом.
Неброско. Уютно. Один камин в полстены чего стоит. А вот растения в каменных кадках полить следовало бы. Интересно, эти кусты ему часом не Кайя приволок? Если так, то заревную… впрочем, одного взгляда на Урфина хватило, чтобы, во-первых, проникнуться жалостью, которая зело мешает воспитательному процессу. Во-вторых, осознать — романтикой в ночных похождениях и не пахло, что было довольно-таки обидно: если уж получать, то за дело. В-третьих, призадуматься — не является ли нынешнее плачевное состояние для их сиятельства нормой. Это какой патологической невезучестью или неуемной жаждой приключений обладать надо, чтобы за последние месяцы столько раз вляпываться?
— Ну? — поинтересовалась я, давя в себе змею сочувствия. — Что на этот раз?
— Ничего, — неправдоподобно соврал Урфин, заворачиваясь в меховое одеяло. — Отдыхаю.
А зелень под глазами, стало быть, от переизбытка здорового сна.
Сержант хмыкнул, соглашаясь с моими выводами.
— Иза, а давай в другой раз поговорим?
Предложение мне не понравилось, и я выдвинула встречное:
— Признавайся сам. Не то хуже будет.
— В чем?
— Во всем.
— Во всем — будет долго, муторно и мрачно.
Ничего, наша светлость потерпит. Она в последнее время только и делает, что терпение тренирует. Но Урфин определенно не собирался сдаваться по-хорошему. Я оглянулась на Сержанта, на сей раз решившего с местностью не сливаться, но занять кресло у камина; перевела взгляд на дядюшку Магнуса, который наблюдал за мной с восторгом энтомолога-любителя, узревшего крайне редкий экземпляр уховертки; и снова на Урфина. План действий самозародился, верно, на тлеющих остатках других планов, более революционного характера.
Сдернуть одеяло совсем не получилось — Урфин вовремя успел среагировать, а хватка у их сиятельства оказалась бульдожья, — но и увиденного было достаточно. Его грудь, плечи, живот — одна сплошная гематома. Сизо-лиловая, с красноватыми прожилками, с прорывающейся желтизной, которая обозначала условные границы перехода одного синяка в другой.
Слой мази — резкий запах ее был неприятен — лишь усугублял общее впечатление.
— Иза, ты замужняя женщина… — пробурчал Урфин, возвращая отобранное одеяло на прежние позиции. — Это неприлично.
Кто бы тут о приличиях думал.
И голова разбита. На затылке выделяется полоса стриженых волос и аккуратный шов.
— Садись, ласточка моя. — Магнус уступил стул. — И не вздумай волноваться. Это не опасно.
Ну да… сине-красно-лиловый окрас вообще естественен для их сиятельства.
— Кости целы.
Действительно, что может быть важнее целостности костей?
— Кто тебя так? — Сесть я все-таки села.
— Не помню.
— Тошнит? Голова кружится? — Не хватало еще сотрясения мозга для полного комплекта. Ну вот как можно так с собой обращаться? Он себя, как Кайя, неубиваемым вообразил? Но тошнить Урфина не тошнило. Головокружения, звона в ушах, мошкары перед глазами тоже не наблюдалось. Или врал он убедительно.
— Да нормально все…
Я вижу.
— Гавин, подай-ка чаю, — велел Магнус, потирая руки. Вид у него был донельзя довольный, счастливый даже. Кажется, мысленно добрый дядюшка уже беседует с теми нехорошими людьми, на которых Урфин имел несчастье наткнуться.
— Просто чаю! — уточнила я.
Сержант снова хмыкнул и плечами пожал: мол, он как лучше хотел. Так ведь я и не в претензии, но в этом дурдоме хотелось бы сохранить относительную трезвость мировоззрения.
— Иза… — Урфин скрестил руки на груди, точно подозревал меня в повторном покушении на его одеяло. — Пожалуйста, не рассказывай Кайя.
Совсем не рассказать не выйдет. Пусть бы эту историю и удастся замять для широкой общественности, но Кайя увидит, что я что-то от него скрываю.
И Урфин понял.
— Хотя бы без подробностей. Я сам.
— Хорошо.
— Ты и вправду не переживай, ласточка моя. — Магнус забрал у Гавина поднос с чашками. — Случалось и похуже… завтра уже встанет.
Чтобы новое приключение на задницу примерить?
— …послезавтра, — уточнил Урфин.
Ему чай подали отдельно, травяной и, судя по тому, как их сиятельство скривились, крайне мерзкого вкуса. И правильно. Будет знать, как ночами не спать, по злачным местам шляться и фрейлин юных с пути истинного сбивать.
— Урфин, — я заговорила ласково-ласково, как только могла, и он дернулся, явно подозревая неладное, — скажи, ты случайно не в курсе, куда это Тисса ходила ночью?
— В курсе. Сюда.
Чистосердечное признание облегчает душу и работу следователя.
— Я чего-то не знаю? — оживился Магнус, добавляя в чай сахар. Кусок за куском. И щипцы серебряные напрочь игнорируя. Действительно, пальцами удобней — я сама так делаю, когда никто не видит. — Нет, теперь знаю. И все складывается… чудеснейшим образом все складывается.
Мне бы его оптимизм.
— И что она тут делала? — Нашу светлость сбить с цели не выйдет.
— Мне помогала.
Исчерпывающий ответ.
— Иза, если ты думаешь, что я вчера к ней приставал, то ты меня серьезно переоцениваешь. Мне нужна была помощь. Точнее, я отключился. И Гавин привел девочку.
— Почему?
— Она леди, — тихо ответил Гавин. — Все леди умеют лечить.
Да? Тогда я — несчастливое исключение.
— На Севере, малыш, — Магнус размешал чай пальцем, — там издревле повелось, что женщины лечат мужчин. Не так, как местные доктора, но умеют и шить, и кровь остановить, и жар сбить… всего понемногу. И нам повезло, что у этой птички мама — северянка.
А вот ей так не очень.
— Вы не подумали о девушке. — Голос Сержанта был равнодушен. Ну вот почему он продолжает притворяться железным? — О ее репутации.
Еще не понимает?
Для Урфина репутация — это нечто очень отвлеченное от реальности. И наверное, когда настолько плохо, как ему сейчас, чужие проблемы выглядят мелочью. Подумаешь, слухи… он-то знает, сколько в них правды.
Ничего. Попробуем объяснить иначе. Главное, голос не повышать.
— Даже в моем мире за такую прогулку родители по головке не погладят. А теперь подумай и скажи, как поступит гувернантка, вроде леди Льялл, если девушка заявится под утро в… неподобающем виде. И наотрез откажется говорить, где была. Вот что она должна будет сделать?
Доходит. Медленно, но доходит. По глазам вижу. Из синих они становятся серыми, потом чернеют.
— Где Тисса?
О какой выразительный голос стал!
— У меня. Спит. И у меня же останется до возвращения Кайя. Это на случай, если тебе вновь понадобится помощь в неурочный час. Долэг я тоже заберу…
Кровать большая. Все поместимся. Наедине с леди Льялл я точно их не оставлю.
— Гм… — Магнус отставил чашку с нетронутым чаем. — Возможно, это лучший вариант. Для всех. Гавин, малыш, в следующий раз зови меня. Я не леди, конечно, но тоже кое-что умею.
Вот и замечательно. Совесть разбудили. В вопросы воспитания ясность внесли… ну почти. Сейчас довнесем и вернемся к иным, мирным делам.
— Могу я уволить гувернантку? — Надеюсь, что могу. Но если нет, то отпишу Кайя, и пусть только попробует не согласиться с моим решением.
— Можешь, — ответил Магнус. — Но лучше давай-ка я с ней побеседую. Сама уедет.
И подмигнул мне сначала левым, потом правым глазом.
Чудеснейший человек наш дядюшка. Широкой души и невообразимого спектра умений. Искренне его люблю, хотя бы за то, что избавляет меня от очередной встречи с леди Льялл.
— Иза, она сильно меня ненавидит? — Урфину удалось сесть, и об одеяле забыл, герой несчастный. Куда это он собрался? Каяться? Ну уж нет, обещал два дня лежать — вот пусть и лежит. С совестью общается. Это полезно.
Магнус придерживался того же мнения. А Сержант просто поднялся, подошел, толкнул в плечо и заботливо — вот окружают меня добрые люди — укрыл. Даже края одеяла подоткнул. По виду его понимаю, что фиксацию пациента к кровати он счел бы нелишним проявлением заботы.
Ладно. Наша светлость почти успокоилась, поэтому ответит честно:
— Она тебя не ненавидит. А если бы ты еще поменьше ее высмеивал…
Уходила я с чувством выполненного долга. Магнус, во что бы то ни стало решивший проводить нашу светлость, выбрал какой-то очень уж запутанный и кружной путь. Он раскланивался с каждым встречным, спеша сказать, что погода ныне чудесная, а дамы в этом году и вовсе уродились, чем заставлял людей нервничать. Подозреваю, что во всем этом был какой-то скрытый смысл.
Приглашение мое Магнус отверг, сказав, что в другой раз всенепременно заглянет и на ужин, и на беседу, сейчас же спешит по иному делу…
— Вы не поняли, — констатировал Сержант, когда дядюшка все же удалился.
— Не поняла чего?
— Он показывал всем, что неотлучно был при вас. Леди, которая наносит визит мужчине в отсутствие мужа, вызывает некоторые подозрения.
А раньше предупредить не мог? Господи, это я сейчас с разгона повторила подвиг Тиссы? Только днем? Нагло. Открыто. Бессовестно с точки зрения местной морали.
— Леди не стоит волноваться. Вас уже давно считают любовниками.
Спасибо за откровенность. Очень успокаивает. Я и ответить-то не в состоянии.
То есть я и Урфин…
И как давно?
Наверное, с самого начала… логично, если подумать.
— Магнус просто воспользовался случаем и показал, что это не так. И… — Сержант скрестил руки на груди. — Рано или поздно, но до вас дойдет, что я тоже в списке.
Каком? Ах да, любовников… конечно, такая безнравственная особа, как наша светлость, не удовлетворится одним Урфином. Да и разнообразие личной жизни на пользу.
— Большой список? — Я нервно хихикнула, представив свиток полуметровой толщины.
— Увы, но вам есть еще над чем работать.
Он тоже умеет шутить, и от этого на душе становится легче. Похоже, нашей светлости пора открывать профсоюз падших женщин имени нашей светлости.
…плевать на слухи. Кайя им не поверит…
— Не поверит, — подтвердил Сержант. — Зависимость всегда двусторонняя, иначе не было бы равновесия. Вы так же не сможете принять другого мужчину, как он — другую женщину.
— Откуда ты…
Сержант коснулся герба на груди. Он больше не скрывал, кем является.
— Единственно, я не уверен, что ваш муж знает об этом нюансе. Если я не успел выучиться, то ему не позволили. И я думаю, что семьи не раз пожалеют о своем невмешательстве.
Пожалуй, это был самый длинный и самый странный наш диалог, наверное, поэтому я и осмелилась задать еще один вопрос:
— А ты? Ты был женат?
— Нет, леди. Мне не повезло встретить женщину, к которой я мог бы привязаться… или повезло не встретить. Бывает и такое.
Назад: Глава 5 НОЧНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Дальше: Глава 7 ПЕРЕКРЕСТКИ