Когда заходит речь о Петре III – первом в восемнадцатом столетии законном императоре России, стоит подчеркнуть сразу: в удивительном единодушии сливаются те, кто обычно согласия меж собой достигнуть ни за что не способны. И если оппонент скажет «белое», из чистой вредности начнут кричать: «Черное!».

Есть, однако, исключения… К примеру, числящийся среди либералов и демократов питерский историк Е.В. Анисимов и один из самых упертых «национал-патриотов» москвич М. Лобанов поносят Петра чуть ли не одинаковыми словесами. «Недалекий» – рубит сплеча питерец. «Холуй Пруссии, враждебный всему русскому, – подхватывает москвич. – Слишком все очевидно».

Очевидно? Недолгое царствование Петра III, его незаурядные реформы были настолько оболганы и вымазаны черной краской, что чуть ли не двести лет историческая наука вместо объективного подхода пробавлялась сплетнями и анекдотами о Петре, – а следом тянулась и литература.

Причины лежат на поверхности. Беспристрастные свидетели, те, кто находился рядом с Петром, либо предали его, либо более тридцати лет провели в своих отдаленных имениях. И вдобавок три главных создателя легенды о «дурачке» и «прусском холуе» были, надо признать, людьми в высшей степени незаурядными…

Это, во-первых, сама Екатерина II. Во-вторых, княгиня Екатерина Дашкова. И последний – Андрей Болотов. Личности крупные и интереснейшие. Дашкова – филолог и писательница, директор Петербургской Академии наук и президент основанной при ее прямом участии Российской Академии (занимавшейся разработкой русского языка и литературы). Болотов – офицер в отставке, ученый и писатель, один из основоположников русской агрономической науки, автор классического труда «О разделении полей» и многотомных любопытнейших воспоминаний. Авторитет их в свое время был слишком велик. Настолько, что совершенно забытыми оказались другие мнения: мало кто помнит, что весьма положительную оценку Петру в бытность его и наследником, и императором дали столь видные деятели русской культуры, как В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов, Я.Я. Штелин. А Гаврила Державин назвал ликвидацию Петром жуткой Тайной канцелярии «монументом милосердия»… Карамзин еще в 1797 г. решительно заявлял: «Обманутая Европа все это время судила об этом государе со слов его смертельных врагов или их подлых сторонников…»

Побудительные мотивы «тройки критиков» предельно ясны. Екатерина II, свергнувшая супруга и молчаливо одобрившая его убийство кучкой гвардейской сволочи, более всех остальных нуждалась в том, чтобы создать образ кретина и предателя русских интересов. Дашкова – ее сподвижница по перевороту, а кроме того, княгиней двигали чисто личные причины (любовницей Петра, крестного отца Дашковой, была ее родная сестра Елизавета Воронцова). Болотов – давний приятель Григория Орлова. Все трое задним числом поливали грязью покойника – и, скорее всего, сами верили в то, что писали…

Хотя шитые белыми нитками места видны невооруженным глазом. Типичнейший пример: до своего вступления на престол Екатерина выражалась о муже следующим образом: «Тогда я впервые увидела великого князя, который был действительно красив, любезен и хорошо воспитан. Про одиннадцатилетнего мальчика рассказывали прямо-таки чудеса». В окончательном варианте своих «Записок», десятилетия спустя, императрица решительно «меняет показания»: «Тут я услыхала, как собравшиеся родственники толковали между собою, что молодой герцог наклонен к пьянству, что приближенные не дают ему напиваться за столом». С великолепным пренебрежением к логике Петр в одном месте обвиняется в «неспособности исполнять супружеский долг», а в другом – в амурах с Елизаветой Воронцовой, на которой, вот наглость, возмечтал жениться (учитывая, что Екатерина к тому времени меняла любовников, как перчатки, откровенно пренебрегая мужем, желание Петра вступить в новый брак вовсе не выглядит ни странным, ни глупым).

Дашкова, поддерживая легенду о «глупости» Петра, сама же приводит высказывание, с которым к ней однажды обратился Петр: «Дочь моя, помните, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон» [54].

Впоследствии все произошло именно так: императрица отбросила Дашкову, как выжатый лимон…

Болотов, собравший немало анекдотов о «ничтожном» монархе и отстаивавший версию о «всенародном возмущении» императором, однажды проговаривается: «Как вдруг получаем мы то важное и всех нас до крайности поразившее известие, что произошла у нас в Петербурге известная революция…» «Не могу и поныне забыть того, как много удивлялись все тогда такой великой и НЕОЖИДАННОЙ перемене, как и была она всем поразительна…» [16].

Прав ли Болотов, утверждая, что Петр «возбудил в народе на себя ропот и неудовольствие», «сие народное неудовольствие было велико»?

Никоим образом. Сохранившиеся свидетельства рисуют совершенно иную картину. Впрочем, начнем по порядку и подробно рассмотрим главные обвинения (они же – мифы) против Петра.

Миф 1. «Петр питал нездоровое поклонение перед Фридрихом и предал интересы России, отдав Фридриху завоеванную русскими Восточную Пруссию. Общественное мнение России было возмущено миром с Пруссией».

Начнем с того, что никакого «общественного мнения» в России тогда не существовало и существовать не могло. Как не существовало ничего подобного в других абсолютистских державах – во Франции, в Пруссии, Австрийской империи. В те годы только Англия могла похвастаться тем, что можно назвать общественным мнением: независимые газеты, независимые депутаты парламента (правда, при необходимости редакторов запросто ставили к позорному столбу, а депутатов отправляли за решетку, но это уже другая история).

Быть может, «всенародное возмущение» охватило русские полки, воевавшие с Фридрихом?

Позвольте этому не поверить. Солдат всегда, везде, во все времена радовался окончанию войны – только безумец может испытывать сожаление, узнав, что идти на смерть отныне не придется. Тем более, что речь шла не о войне ради защиты родины от вторгшегося неприятеля, – вряд ли русский солдат знал толком, ради чего его погнали за тридевять земель и заставили сражаться с пруссаками. Разумеется, русские в этой войне проявили самый высокий героизм – но цели войны были их пониманию чужды.

У России просто-напросто не имелось своих поводов для войны, не было меж Пруссией и Россией противоречий, требовавших решения посредством войны! В Семилетнюю войну Россию откровенно втравили Англия и Франция, использовав в качестве неисчерпаемого резерва пушечного мяса, для решения своих проблем. Не зря императрица Елизавета Петровна долго и упорно противилась объявлению войны Пруссии, но ее буквально вынудила к этому придворная клика во главе с великим канцлером Бестужевым, продажной шкурой, бравшей взятки едва ли не со всех европейских дворов. «Союзники» России преследовали свои цели, а канцлер Бестужев отрабатывал «дачи» – только и всего…

Безусловно, Петр III относился к Фридриху с нескрываемым уважением, но почему он не имел права уважать одного из лучших европейских полководцев того времени? Нелишне вспомнить, что сама Дашкова называла Фридриха «самым великим государем».

Сцены, когда Петр якобы целовал портрет Фридриха или становился перед ним на колени, – не более чем злые анекдоты. Прилежно записавший их Болотов честно признавался: «Самому мне происшествия сего не доводилось видеть, а говорили только тогда все о том». О многом можно сказать именно так: никто не видел, но все говорили…

Будучи еще великим князем, Петр, по свидетельству Штелина, «говорил свободно, что императрицу обманывают в отношении к прусскому королю, что австрийцы нас подкупают, а французы обманывают. Мы со временем будем каяться, что вошли в союз с Австрией и Францией».

Последующие события доказали, что эти слова были прямо-таки пророчеством. Французская армия дважды вторгалась на территорию России, а Австрия всегда вела враждебную России политику (взять хотя бы классический пример, когда во время Крымской войны пришлось держать на австрийской границе целую армию, чтобы предупредить вполне возможное вторжение). И наоборот: с 1762-го по 1914-й год не было ни единого военного конфликта меж Пруссией (Германией) и Россией. Да и война 1914-го года – если вдуматься, трагическое недоразумение, по большому счету, ненужное обеим державам…

До сих пор никто из историков, писавших о русско-прусской войне, не придавал нового значения так называемому делу Зубарева, одной из загадок XVIII века…

Напомню вкратце. В Пруссии был задержан тобольский мещанин Иван Зубарев, старообрядец, имевший какие-то дела с тамошними собратьями по вере. Согласно официальной версии, он был завербован прусской разведкой, получил даже патент на чин полковника прусской службы – и отправлен в Россию, будто бы устроить там бунт против Елизаветы, освободить из заключения в Холмогорах свергнутого императора Иоанна Антоновича. Причем в Холмогоры якобы должны были приплыть на помощь прусские военные корабли…

Дело Зубарева всегда вызывало интерес своими странностями: по сохранившимся свидетельствам, с тоболяком отчего-то обошлись в России предельно мягко – всего-навсего отправили в ссылку, а там, по некоторым данным и вовсе простили. Именно эта мягкость позволила некоторым историкам выдвинуть версию, что мнимый раскольник был русским разведчиком, внедрившимся в секретную службу Фридриха.

Никто, повторяю, не занимался третьей возможной версией. Зубарев мог оказаться не перевербованным эмигрантом и не русским контрразведчиком, а одним из агентов великого канцлера Бестужева. Вся эта операция могла быть затеяна с вульгарной целью окончательно склонить Елизавету к войне с Пруссией. Трудно представить, чтобы Фридрих, реалист до мозга костей, всерьез мог планировать морской рейд в Холмогоры. Да и зачем ему был нужен забытый всеми Иоанн Антонович, если симпатии к прусскому королю недвусмысленно высказывали и наследник русского престола Петр, и его супруга Екатерина?! История убеждает нас, что от Бестужева можно было ждать любой подлости, – достоверно известно, что прусская разведка в свое время перехватила письмо Бестужева, в котором русский канцлер советует саксонскому канцлеру графу Брюлю… отравить русского резидента в Саксонии, не согласного с политикой Бестужева! Так что «прусский полковник Зубарев» вполне мог, подготовленный Бестужевым, сыграть роль той самой последней капли, переполнившей чашу терпения Елизаветы. Всю жизнь императрица панически боялась, что ее свергнут с престола, как она сама свергла Брауншвейгскую фамилию. Всю жизнь она опасалась, что кто-то попытается освободить Иоанна Антоновича. Тут как нельзя более кстати появляется «посланец Фридриха», якобы собравшегося устроить в России заговор в пользу Иоанна… Последние колебания отброшены, и русская армия увязает в бессмысленной войне с Пруссией.

Между прочим, идея заключения мира с Пруссией принадлежит отнюдь не Петру III. Еще при жизни Елизаветы, в последние месяцы ее царствования, великий канцлер Воронцов (сменивший продажного Бестужева) с ведома Елизаветы начал готовить почву для возможного заключения мира – причем, что немаловажно, согласно его плану, Россия как раз и намеревалась отказаться от Восточной Пруссии (которая, собственно говоря, в те времена России была и не особенно нужна)! Таким образом, вступивший на престол Петр лишь довел до логического конца эти планы.

Кстати говоря, и Англия, и Франция пытались в те же самые месяцы заключить с Фридрихом сепаратный мир за спиной России! Так что «предательство интересов России», приписываемое Петру, ничего общего с предательством не имеет.

Еще и оттого, что Петр вовсе не собирался «отдавать» Фридриху Восточную Пруссию. Ко дню убийства Петра русские войска все еще оставались в Восточной Пруссии – согласно двум подписанным Петром и Фридрихом трактатам, по которым Россия имела право вовсе остановить вывод своих войск в случае обострения международной обстановки.

Она и остановила. Сохранился указ Петра, предписывающий ввиду «продолжающихся в Эвропе беспокойств» не только не выводить войска, но и пополнить новыми запасами армейские склады в Восточной Пруссии, а также отправить к берегам Восточной Пруссии кронштадтскую эскадру, чтобы прикрывать русские торговые суда [129].

Как видим, ни «предательства», ни «возвращения» Восточной Пруссии Фридриху не последовало. Австрийский посланник в Петербурге Ф. Мерси так и сообщал в Вену о действиях Петра: «Теперь он не может выпустить из рук королевство Пруссию».

Кто же «выпустил из рук» Восточную Пруссию?

Екатерина!

Одним из первых ее распоряжений после свержения Петра стал приказ расквартированным в Восточной Пруссии русским полкам форсированными темпами возвращаться на родину. А два года спустя Екатерина подписала с Фридрихом новый союзный договор, ряд статей которого без малейших изменений был взят из того самого, «предательского», договора Петра… И упрекать ее за это нет необходимости – политическая реальность того времени такова, что союз с Пруссией был России необходим, поскольку позволял с легкостью отразить попытки любой третьей державы установить в Европе свою гегемонию.

Миф 2. «Петр хотел втравить Россию в войну с Данией из-за своего Шлезвиг-Гольштейнского герцогства, и это предприятие было чуждо российским интересам».

Петр (остававшийся законным герцогом Шлезвиг-Гольштейнским) и в самом деле всерьез намеревался отвоевать свои владения, не так давно захваченные датчанами. Но была ли эта война ненужной России?

Вряд ли. Любопытнейший парадокс как раз и заключается в том, что, какими бы мотивами ни было продиктовано решение Петра, включение в состав России Шлезвиг-Гольштейна влекло за собой прямо-таки фантастические стратегические перспективы!

Достаточно взглянуть на подробную карту, чтобы убедиться: держава, владеющая Шлезвиг-Гольштейном, автоматически получает два важнейших военно-стратегических преимущества: во-первых, открывает своему флоту доступ в Северное море, во-вторых, способна без особого труда блокировать выходы из Балтийского моря. Шлезвиг – это ключ и к Балтике, и к важнейшим торговым путям, связывающим Англию с остальным миром.

И это блестяще доказывает поведение Пруссии в отношении Шлезвига. Чтобы завладеть им впоследствии, Пруссия без колебаний развязала две войны с Данией. Первую, в 1848–1850, она проиграла, но в 1864-м, взяв в союзники Австрию, напала на Данию вновь и не прекращала военных действий, пока не добилась передачи ей Шлезвиг-Гольштейна. Именно на территории этого герцогства, в Киле, была построена крупнейшая база военно-морского флота Германской империи…

Миф 3. «Петр намеревался уничтожить православную церковь».

Россказни о том, что Петр якобы намеревался «обрить православных священников», а то и вовсе уничтожить православную церковь – из разряда все тех же анекдотов, выдаваемых за серьезные сообщения о реальных событиях. Достоверности здесь столько же, сколько и в «мемуарах» фрейлины В.Н. Головиной, которыми сплошь и рядом пользуются как достоверным источником, хотя звание фрейлины Головина получила лишь в 1782 г., а на свет появилась… через четыре года после убийства Петра.

Эта байка была пущена в ход Екатериной, чтобы привлечь на свою сторону церковных иерархов. А основывалась она на вполне реальном, но не имевшем ничего общего с «уничтожением церкви» событии – на намерениях Петра отобрать у церкви ее земельные владения.

Как и во многих своих начинаниях, Петр и здесь был не оригинален – более того, он просто-напросто хотел довести до логического конца процесс, начатый за сотни лет до него русскими великими князьями и царями…

Еще Иван III (однажды преспокойно приказавший высечь на людях архимандрита Чудова монастыря) всерьез подумывал о секуляризации, т.е. переводе в светское владение обширных монастырских и церковных земель. Кое-какие шаги к этому пытался предпринять Иван Грозный на знаменитом Стоглавом соборе, но церковь в те времена представляла собой силу, перед которой пришлось отступить и Грозному… Михаил и Алексей Михайлович Романовы всячески пытались ограничить возможности церкви в приобретении новых владений, порой прямо запрещая подданным жертвовать церквам и монастырям как земли, так и крестьян. Пытался «отписать на государство» церковные владения и Петр I – но даже «дракону московскому» пришлось отступить. Даже крайне набожная Елизавета в 1757 г. разработала схожий проект – но не рискнула ввести его в действие. Объяснение лежит на поверхности: обладавшие особым статусом обширнейшие владения церкви попросту мешали нормальному развитию экономики, и это прекрасно понимали за сотни лет до Петра III.

Мало того, в самой православной церкви несколько сотен лет шла ожесточенная борьба иерархов с так называемыми нестяжателями – начиная с «ереси стригольников» (30-е годы XIV в.). Нестяжатели как раз и протестовали против превращения церкви в собственника-феодала – впрочем, началось это даже не со стригольников, а с выступлений известного проповедника XII в. Кирилла Туровского и его последователей… На знаменитом соборе 1274 г. во Владимире предшественники нестяжателей четко сформулировали свою точку зрения: «Невозможно и Богу работати, и мамоне».

Подробно рассматривать эту сложнейшую тему я не буду, поскольку пришлось бы писать отдельную (и претолстую) книгу, чтобы рассказать о многолетних дискуссиях, ожесточенных словопрениях на церковных соборах, сожжениях на костре еретиков-реформаторов, о Феодосии Косом, Максиме Греке, Вассиане Патрикееве, дьяках Курицыных, о перекличке идей «нестяжателей» с идеями католиков-францисканцев и многом, многом другом… Повторю лишь: намерение Петра III отобрать у монастырей их огромные поместья было не более чем логическим завершением многовекового процесса, идей и стремлений, не завезенных из Германии, а родившихся в самой России. Зачислять Петра в гонители православной церкви нет никаких оснований. Скорее наоборот – именно Петр был инициатором договора от 8 июня 1762 г., по которому Россия обязывалась защищать права и интересы православного населения Жечи Посполитой. А русский посланник в Вене Голицын получил от Петра указание вручить резкую ноту венецианскому послу «по причине претерпеваемых греческого вероисповедания народом великих от римского священства обид и притеснений». Из отчета Голицына явствует, что власти Венецианской республики вынуждены были принять соответствующие указы, ограждающие права своих православных подданных…

Кстати, Екатерина (по сути, за все время своего царствования осуществлявшая намеченное Петром), укрепившись на престоле… преспокойно провела секуляризацию монастырских и церковных земель. В масштабах, неизмеримо превосходивших намерения Петра! Ростовский митрополит Арсений Мациевич, энергично протестовавший против этой идеи и в царствование Елизаветы, и при Петре (и не подвергшийся за это никаким репрессиям), направил в синод очередной протест, в простоте душевной полагая, что тронуть его не посмеют, коли уж не тронули предшественники Екатерины.

Митрополит жестоко заблуждался – Екатерина немедленно приказала арестовать одного из самых выдающихся церковных иерархов и незамедлительно судить за «оскорбление величества». Когда бывший канцлер Бестужев попытался заступиться за Арсения, Екатерина ответила холодным письмом, где были и такие примечательные строки: «Стоит вспомнить, что прежде, без всяких церемоний и соблюдения приличий, в делах, без сомнения, гораздо менее важных, духовным особам сносили головы. Не представляю, как мне сохранить мир в государстве и порядок в народе (не говоря уж о защите и сохранении данной мне Богом власти), если виновный не будет покаран» [242].

Ангелица кротости и всемилостивая матерь Отечества…

Все же казнить строптивого митрополита Екатерина не решилась – очень уж был популярен в стране. Однако Арсения лишили сана, назвали «смердом Андрейкою» и сослали в отдаленный монастырь посреди карельских лесов, фактически в заключение. (Ради вящей справедливости нужно уточнить, что «проштемпелевал» решение императрицы суд из семи церковных иерархов – митрополиты Новгородский и Московский, архиепископы Петербургский и Крутицкий, епископы Псковский и Тверской, архимандрит Новоспасского монастыря.)

По непонятной мне логике мышления, Петр, тем не менее, до сих пор выставляется врагом православия, питавшим на его счет самые коварные замыслы. Зато о здравии Екатерины молились во всех церквах…