Как ни бездарен, ничтожен и слаб был Николай II, все же по здравому размышлению титул самого ничтожного и бездарного русского самодержца следует все же присвоить черной памяти Василию Шуйскому, наконец-то осуществившему свою самую заветную мечту и пролезшему (другого слова и не подберешь) в цари.

На русском престоле бывали люди большого ума и, скажем так, не особенно крепкие умом. Гуманисты и кровопийцы. Созидатели и бездарности. Однако «царь Васька» и здесь стоит особняком – он попросту никакой. Бесцветный. Весь какой-то по-змеиному склизкий. Так и прошел по русской истории бесшумной паучьей походочкой, гнуснопрославленный одним-единственным конкретным деянием – тем, что как раз и стал тем камушком, вызвавшим лавину, названную впоследствии Смутным временем. Остались лишь полупрезрительные строчки русского историка А. Трачевского: «Этот приземистый, изможденный, сгорбленный, подслеповатый старик, с большим ртом и реденькой бородкой, отличался алчностью, бессердечием, страстью к шпионству и наушничеству; он был невежествен, занимался волхвованием и ненавидел все иноземное. Он проявлял мужество и крайнее упорство только в отстаивании своей короны, за которую уцепился с лихорадочностью скряги».

Позднее, добавлю, свергнут с вожделенного трона, насильно пострижен в монахи и передан полякам, где на заседании сейма, стоя на коленях, униженно просил милости и пощады… Однако не будем забегать вперед.

После того как в народе пошли слухи о пугающих знамениях у могилы Лжедмитрия (а тут еще и ударивший некстати мороз погубил всходы), труп вырыли и сожгли – речь шла о колдовстве, а против колдунов испокон веку лучшим средством считался огонь. Настала пора как-то определяться.

Поначалу Боярская дума хотела разослать грамоты по стране, чтобы собрать Великий земский собор и избрать нового царя. Но Шуйский не для того столько лет интриговал и предавал, чтобы спокойно ждать, когда на престол взойдет кто-то другой… На третий день после убийства Лжедмитрия собрался народ, чтобы избрать патриарха (Игнатий, ставленник Лжедмитрия, был свергнут во время переворота). Однако как-то так повернулось, что хором зазвучали слаженные голоса: сначала-де следует избрать царя, и нет для этого лучшей кандидатуры, чем прямой потомок Александра Невского Василий Шуйский, здесь же, кстати, присутствующий… А уж человек-то – золото!

Москвичам это золото было весьма даже знакомо, и потому возник резонный вопрос: как получилось, что Шуйский, самолично в свое время проводивший расследование смерти царевича Дмитрия и доказавший, что убили настоящего, вдруг заявил, что на Москву идет с войском подлинный Дмитрий? А потом, не далее как три дня назад, объявил, что царь-то ненастоящий?

Если кто-то рассчитывал Шуйского смутить, цели не достиг – вряд ли было на свете что-то, способное смутить Василия. Не моргнув честнейшим глазом, князь преподнес собравшимся довольно изящную, следует признать, версию: он-де с самого начала знал, что «царевич» ненастоящий, но признал его за настоящего, чтобы таким образом… ликвидировать семейство Годунова. Который и сам в каком-то смысле был ненастоящим, то есть – нахально узурпировал престол, оттеснив природных Рюриковичей. Ну, а потом согласно логике пришлось по миновании надобности в самозванце и его – того-с…

Вообще-то, в точности неизвестно, как происходила дискуссия, многие ли поверили шустрому князю. Главное, кончилось тем, что Шуйский был, по меткому определению современников, «выкрикнут» на царство. Одному богу известно, как удалось подсчитать все голоса «за» и «против» и считали ли вообще. Скорее всего, и не собирались. Решено было считать, что те, кто за царя Василия, кричат громче, а следовательно, их – подавляющее большинство… Должно быть, примерно так и обстояло…

Одним словом, Шуйского венчали на царство. По всем правилам.

И вот тут-то – грянуло!

Смута началась с первого же дня правления «царя Васьки». И сводить это, как обожали марксисты, к «борьбе классов и производительных сил» – предельно глупо.

Разгадку следует искать в том мощнейшем психологическом шоке, который обрушился, без преувеличений, на всю страну. Не забывайте: подавляющее большинство народа, далекого от столичных интриг и московского обилия информации, искренне считали Лжедмитрия настоящим царевичем и законным государем. И вдруг его убивают, а те, кто совсем недавно клялся и божился, что царь подлинный, говорят нечто абсолютно противоположное… И при этом на престоле восседает субъект, слишком многим известный как личность, ничтожная во всех отношениях…

Непонятно стало, во что же теперь верить, кому же теперь верить, и можно ли вообще во что-то верить перед лицом таких событий.

Лучше всего будет предоставить слово знаменитым русским историкам, более ста лет назад подобравшим отточенные формулы.

С.Ф. ПЛАТОНОВ: «…кое-где просто не признали Шуйского во имя того же Дмитрия, о котором ничего достоверного не знали, в еретичество и погибель которого не верили, а Шуйского на царство не хотели. И верхи и низы общества или потеряли чувство правды во всех политических событиях и не знали, во имя чего противостоять смуте, или были сами готовы на смуту во имя самых разнообразных мотивов… воцарение Шуйского может считаться поворотным пунктом в истории нашей смуты: с этого момента из смуты в высшем классе она окончательно принимает характер смуты народной, которая побеждает и Шуйского, и олигархию» [154].

С.М. СОЛОВЬЕВ: «До сих пор области верили Москве, признавали каждое слово, приходившее к ним из Москвы, непреложным, но теперь Москва явно признается, что чародей прельстил ее омрачением бесовским, необходимо рождался вопрос: не омрачены ли москвитяне и Шуйским? …связью между Москвой и областями было доверие ко власти, в ней пребывающей; теперь это доверие было нарушено, и связь ослабела, государство замутилось; вера, раз поколебавшись, повела необходимо к суеверию; потеряв политическую веру в Москву, начали верить всем и всему…»

Остается добавить: высшие слои ненавидели Шуйского как выскочку, а отношение низших определить легко после того, как узнаешь, что царь Василий продлил срок розыска беглых крестьян с пяти до пятнадцати лет…

По Москве ползали слухи, что царь Дмитрий Иоаннович жив, а вместо него «зарезали другого», запорхали подметные письма со всевозможными, говоря современным языком, сенсациями и компроматами. Главными распространителями этих слухов стали дворянин Молчанов и князь Шаховской. Первый, приближенный Лжедмитрия, после его убийства ускакал из столицы в Литву, сея по дороге смуту, а то и прямо выдавая себя за спасшегося царя. Второго Шуйский отчего-то считал своим сторонником, а потому послал воеводой в Путивль, совсем недавно бывший столицей самозванца. Однако Шаховской, едва прибыв в город, собрал на площади народ и объявил, что Дмитрий жив. Путивль моментально отложился от «узурпатора Васьки», а следом – и другие города Северской земли…

Шуйский, не успевший спокойно процарствовать и недели, лихорадочно пытался измыслить нечто убедительное. По его приказу из Углича привезли тело малолетнего царевича Димитрия, удивительным образом сохранившееся нетленным за пятнадцать лет – настолько, что и лежавшие в гробу орехи выглядели, по свидетельствам современников, так, словно были сорваны вчера. Возле гроба немедленно начали происходить многочисленные исцеления – правда, скептики-иностранцы, жившие в то время в Москве, как один пишут, что «исцеленные» поголовно были людьми Шуйского.

(Автор этих строк – человек верующий, хоть и, каюсь, нерадивый. В каноническую нетленность святых мощей я верю, но отчего-то не нахожу в себе сил поверить в данный случай, в нетленность лесных орехов – и к тому же заранее отношусь с недоверием ко всему, что исходило от Шуйского. А посему крепко сомневаюсь, что лежащее в гробу тело мальчика принадлежало покойному царевичу – такая сволочь, как «царь Васька», могла и распорядиться, чтобы полоснули ножом по горлу какому-нибудь безродному отроку, да положили в гроб, дабы изобразить «нетленность»…)

Скрытые противники Шуйского ответили не джентльменским, зато эффектным ходом. Где-то отыскали больного, о котором было точно известно, что он отдаст богу душу с минуты на минуту, бедолагу приволокли к «святым мощам», где он и скончался при большом стечении народа. Идея с мощами была дискредитирована надежнейше. Впрочем, Шуйского все равно ничто уже не могло выручить…