Глава 38. Соперники
Высокие и могущественные мормэры, таны, бароны, рыцари и дворяне, каждый из вас, поднимите пожалуйста вверх вашу правую руку и все вместе, как вы будете в будущем, поклянитесь вашей жизнью и вашей честью, что вы никого на этом турнире не будете умышленно поражать острием вашего меча, или ниже пояса, и что никто из вас не начнёт нападать на другого, пока это не будет дозволено, а также если чей-нибудь шлем свалится, то никто не прикоснётся к этому рыцарю, пока он не наденет его обратно, и вы согласны с тем, что если вы умышленно сделаете обратное, то вы потеряете своё оружие и коней и будете изгнаны с турнира…
«Турнирная книга», Рене Анжуйский
Действо было впечатляющим, хотя несколько однообразным. Рыцари разъезжались, а потом, по сигналу, съезжались, норовя проткнуть друг друга копьем.
Копья были специальными, турнирными – то есть из мягких пород древесины, с тупым наконечником. На копье еще крепилась коронка, распределявшая силу удара на несколько точек.
В общем, трещало громко, разваливалось эффектно, а трупов было по-минимуму.
За рыцарями бодрым галопом носились турнирные служки, в чьи обязанности входило следить за соблюдением правил, а заодно уж помогать упавшим или падающим. Счет, как ни странно, велся на очки и победитель определялся по итогам трех заездов.
Копье, сломанное о щит, – один балл.
О кирасу – два.
О шлем – три. Правда, местные рыцари бить в шлем воздерживались, подозреваю, не из сочувствия к остаткам мозгов сопреника, но из сложности цели.
Падение с лошади или падение с лошадью являлось безусловным поражением. И как мне объяснили, первый вариант менее почетен. Зато второй – более травматичен. Я сама убедилась, насколько это страшно.
Почему-то я видела все очень подробно, словно в замедленном времени. Вот кончик копья касается щита и трещит, но не разваливается, как должен бы. А сам щит идет в сторону, выворачивая руку. Всадник кренится, копье скользит по броне, втыкаясь в щель между пластинами доспеха. Кажется, я слышала трест разрываемого мяса.
Железная бабочка на деревянном острие.
Жеребец встает на дыбы, но не способный удержаться, падает-таки, всем весом обрушиваясь на ногу всадника.
Крика не слышно.
Турнирный служка замирает столпом, и к упавшему устремляются герольды и оруженосцы. Машут руками. Хватают за уздцы жеребца, который поднимается быстро и не пытается сбежать, но стоит, дрожа всем телом. А пурпурный рыцарь победно галопирует вдоль ограды. Его любят.
И розы падают под копыта коня, алые, как кровь на опилках. Их тотчас подсыпают.
– Такое иногда случается, – Кайя мрачнеет и трет подбородок.
Рыцаря – шлем его снимают, и становится видно, что паренек юн – уносят. Он жив и я надеюсь, что выживет. И что Урфин собьет спесь с пурпурного ублюдка.
По-моему, в этом наши с Кайя мысли сходятся.
А Гийом МакГриди останавливается у нашей ложи. Сняв шлем, он отвесил изящный – насколько это возможно в железе и верхом – поклон. Хорош, мерзавец. Темноволосый, кучерявенький, утонченный до изнеможения. Очи-озера, ресницы-опахала и девичий румянец на щеках.
Так бы и записала в херувимы.
– Победу в этом турнире, – крикнул он, и глас у сего ангелочка оказался трубным, – я посвящу вам, Ваша Светлость.
А оно мне надо?
– Вы сначала победите, – вежливо ответила я. – А потом и посвящайте.
Магнус захихикал, мерзко так, громко. А Гийом, похоже, обиделся. Ну да, он к Нашей Светлости со всей душой, а мы тут выпендриваться.
– Будьте уверены, – пурпурный рыцарь отсалютовал обломком копьем.
Уверены мы не были, и пожалуй скепсис подлил масла в огонь. Или просто Магнус хмыкнул чересчур уж громко? Но дернув шеей, точно металлический воротник кирасы стал вдруг тесен, Гийом заявил:
– Теперь это дело чести. Если же я проиграю…
Он повысил голос, и теперь его слышали не только в нашей ложе.
– …то на этом же поле… поцелую сапог того рыцаря, который одержит надо мной победу…
Надо же, миры меняются, а понты остаются.
– …признав тем самым его славнейшим из всех рыцарей двора Вашей Светлости!
– Я хочу на это посмотреть, – пробормотал Кайя, глядя на МакГриди почти с нежностью. Кажется, турнир потерял былую томность.
– За что ты его не любишь? – я проводила рыцаря взглядом, и пожалуй, что не только я.
– Да не то, чтобы не люблю…
Угу, скорее стойкую антипатию испытывает.
– …он действительно очень хороший воин. Из лучших.
Это я сама вижу. Несмотря на воздушный облик, Гийом МакГриди знает, за какой конец копья держаться, как бы пошло это ни звучало.
– Но излишне жесток с оруженосцами.
Турнир шел своим чередом. И новая пара рыцарей – я с трудом сдержалась, чтобы не помахать Урфину – сошлась в бою. Снова хруст. Обломки копий – гринписа на них нет. Но обошлось без травм. Разменяв три пары, противники схватились за мечи.
– Он говорит, что закаляет волю. Воспитывает силу духа. Но как-то чрезмерно, что ли.
Звенели мечи. Кружились кони. В какой-то момент Урфин прижал соперника к ограде и просто приставил острие меча к горлу. Рыцарь выронил щит. Сдается, значит.
– Если так, то почему ты не вмешаешься?
Кайя посмотрел на меня с удивлением. Снова что-то не то ляпнула? Со мной бывает. Пора бы уже привыкнуть.
– Я не могу. Это… это как в брак вмешаться.
В некоторые браки стоило бы и вмешаться.
– Да и повода нет. Все живы. И учить он действительно учит. Ему многие желали бы отдать своих детей. А что до остального, то… рыцарь обладает полной властью над своими оруженосцами. Его долг – наставлять их. Твердой рукой.
Как-то Кайя это сказал нехорошо. И опять шрамы трогать полез. Оборвать бы ту самую руку, которая его наставляла, уродуя одновременно. Как жестокость может быть нормальной?
– Все не так плохо, сердце мое, – Кайя наклонился, поправляя плащ. – Я у Мюрреев учиться начинал. Это наши соседи. Эдвард только-только шпоры получил, и ему в радость было с нами возиться. Я так думаю. За два года он ни разу меня не ударил.
Гийом с грохотом ссадил очередного рыцаря.
И поймав шелковый шарф, прижал к губам. А потом привязал к седлу, где уже собралась неплохая коллекция шарфов.
– Но потом отец решил, что будет сам меня учить. А я был… не очень прилежным учеником.
Или просто учитель попался на редкость дерьмовый. Мне хочется обнять Кайя, как-то стереть, исправить эти болезненные воспоминания. Или хотя бы уменьшить боль. Как же туго ему приходилось, если через столько лет она все еще жива? Меня просто подмывает наведаться к покойнику и вбить в грудь осиновый кол. Так, на всякий случай.
– Вот как получается, что я тебе все время на что-то жалуюсь? – Кайя поцеловал мою раскрытую ладонь.
– Ты не жалуешься. Ты рассказываешь.
Урфин чуть наклонился в седле, принимая удар на щит, который выдержал уже немало ударов. Копье соскользнуло, оставляя на краске свежий шрам, и ушло в сторону. И рыцарь в зеленой котте, накинутой поверх доспеха, покачнулся, но не упал.
Конь, повинуясь всаднику, перешел с галопа на рысь, а потом и вовсе на шаг. Урфин обернулся: барон Деграс снял шлем и поклонился. Второй съездки не будет? Хорошо бы. Рука, вроде бы отошедшая к утру, снова разболелась. Но с болью Урфин справился бы, а вот то, что мышцы начали неметь – много хуже.
Барон подъехал ближе и, обнажив меч, передал его Урфину.
– Сделай этого вощеного ублюдка, – сказал он.
Гийом МакГриди наблюдал за поединком с видом отрешенным, словно ни на минуту не сомневаясь, что все происходящее происходит сугубо лишь для того, чтобы он имел возможность проявить собственную доблесть.
– Постараюсь, – Урфин не любил давать обещаний.
– Не постарайся, а сделай.
Массивную челюсть барона украшали старые шрамы. Нос хранил следы былых переломов, но крохотные глаза были налиты кровью. Что же такого Гийом сделал, чтобы разозлить Деграса, известного спокойным нравом и рассудительностью?
– Я тут кое с кем переговорил. Наши тебе дорогу расчистят. Остальных ссаживай с первого тычка, и не хрен тут политесы разводить.
О да, его не просто разозлили, вернее было бы сказать, что разозлили не только его. Гийому бросали вызов, оставалось лишь уточнить одну деталь.
– Почему я? – Урфин пошевелил рукой. Немота отступала, но как надолго? – Не вы ли утверждали, что я позорю саму идею рыцарства?
Глаз Деграса дернулся.
– Позоришь. Но тем веселее будет поглядеть, как эта сука тебе сапоги лижет.
Когда рыцарь, выехав на ристалище, поднял копье, а затем опустил его острием к земле, Тисса глазам своим не поверила. Она моргнула, потрясла головой, но ничего не изменилось. Огромный, как скала, всадник в алой накидке, шагом подъехал к Урфину и поклонился, показывая, что уступает без сражения.
И следующий поступил также.
Вопрос, который готов был слететь с губ Тиссы, задала леди Изольда.
– Что они делают?
– Сдаются, – ответили Их Светлость. Кажется, они улыбались.
Разве это весело?
Вот Гийому попадались соперники сильные. И он сражался, а не…
– МакГриди недолюбливают многие. И кажется, ему, наконец, решили высказать все, что о нем думают, – сказал Кайя. – Они дали Урфину право представлять их интересы. И расчистили дорогу. Это позволит сохранить силы.
– Это не честно! – Тиссу настолько поразила несправедливость, что она не сдержалась. А Их Светлость услышали.
– Правилам не противоречит, – таков был вердикт, и Тисса впервые ощутила на себе тяжесть взгляда Лорда-Протектора. Это внимание было не тем, о чем Тисса мечтала. – Кроме того таким образом рыцари выказывают свое отношение к МакГриди.
Зависть, в ней все дело! Пурпурного рыцаря любит народ. И дамы ему рукоплещут. Ну, кроме Тиссы. Она рукоплескать стесняется, и вообще сидит тихо-тихо, потому как Магнус Дохерти рядом. А от него не ясно, чего ожидать.
Гийом победит.
Иначе ведь унизительно получится. Нет, тан, конечно, отменный воин – ну, насколько Тисса понимает, а она, следует признаться честно, ничего не понимает в воинах, – но Гийом все равно лучше.
Тан, наверное, обиделся бы, узнай он, что Тисса так думает. Поэтому думать было вдвойне приятней. Жаль, рукоплескать она все-таки не решится.
Паренек, который помог спешиться, был не знаком Урфину. Второй принял коня, а третий знаком велел следовать за ним.
Шатер барона возвышался над прочими. Желтые и черные полосы – родовые цвета Деграсов. Высокий штандарт. И пара щитов, выставленных у входа.
Урфина ждали.
– Садись, – приказал барон, указывая на стул. На резной спинке виднелся герб Деграсов – вставший на дыбы медведь и три башни. – Гавин. Мой младший сын. Будет твоим оруженосцем.
Мальчишка был тонким, как стрела, и бледным.
– Гавин, помоги раздеться, – отец посмотрел на парня, и тот ссутулился больше прежнего. Но с ремнями и замками он управлялся ловко, правда, всякий раз, когда случалось прикоснуться к Урфину, вздрагивал.
Когда парень помог высвободиться из кирасы, Деграс отослал его прочь.
– Не думаю, что это хорошая идея, – Урфин с благодарностью принял влажное полотенце. Взопрел он знатно. И рубашку сменить бы не мешало, приклеилась, что к коже, что к поддоспешнику.
– Не думай, – согласился Деграс. – Учи.
– Над ним смеяться будут.
– Перетерпит. Плечо как?
– Нормально.
Барон не поверил. Он помог стянуть поддоспешник и рубашку. Стальные пальцы впились в кожу, сдавили сустав, выворачивая.
– За старое обиды не держи. Я говорю, чего думаю. А дури в тебе много было, – беззлобно заметил Деграс, а объявившийся Гавин, который двигался тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, подал отцу плошку с дурно пахнущей мазью. – И гонору пустого.
– А сейчас, стало быть, меньше?
Втирали мазь жестко, но Урфин терпел, стиснув зубы.
– Да как сказать… дурь от дури рознится.
Гавин разглядывал Урфина сквозь ресницы, отчаянно боясь выдать интерес. А Урфин понятия не имел, что делать с оруженосцем. Учить? Но чему и, главное, как? Единственное, он точно знал, как учить нельзя. Повязку барон тоже накладывал сам, затягивал туго, с немалой сноровкой.
– Ты думаешь, что самый умный. Может, и вправду умный, если до сих пор живой. Только в одиночку много не навоюешь. Вчера вот тебе повезло.
Гавин принес сверток, оказавшийся свежей рубашкой. Подал, отворачиваясь, избегая смотреть прямо. Если Урфин ему настолько не нравится, то пользы от этой учебы не будет.
– Но в другой раз лучше полагаться на мечи, чем на везение.
Барон помог натянуть поддоспешник, новый, но размятый.
– Вы здесь, может, и позабыли все, но Север старые песни помнит. И не желает большой войны. Так что, если часом возникнет нужда в дюжине-другой рыцарей, чтоб длинным языкам укорот дать, зови.
Доспех надевали молча.
А плечо отходило. Мазь, впитавшаяся в шкуру, разогревала мышцы, и пусть ощущения были не из приятных, но хотя бы рука движется и то ладно.
– Гийом про плечо знает, – Деграс лично проверил все застежки и кивком похвалил сына. Мальчишка от похвалы этой шарахнулся.
Да что с ним такое, если он отца боится?
И не в том ли дело, что пугливого парня больше никто брать не хотел? Вряд ли… у Деграса множество вассалов. Каждый был бы рад получить Гавина, не важно, что пацан дергается от любой тени. Перебороли бы. Научили. Лучше, чем научит Урфин.
Тогда почему?
– Он будет бить не в щит. И может статься, что герольды не слишком внимательно проверяли оружие. Поэтому, поаккуратней там…
Урфин кивнул и еще раз поглядел на ученика, куда как пристальнее, внимательнее. А ведь он видел Гавина прежде. Года два тому… и не в пурпурной ли котте МакГриди?
– …и не переборщи с благородством. Не в коня корм.
Гавин подал шлем трясущимися руками. И Урфин, наконец, вспомнил, где и когда уже видел такой взгляд. Подспудное желание убить Гийома сформировалось и окрепло. И он догадывался, что барон не будет против подобного исхода.
Юго турнир, пожалуй, понравился. Была в нем обманчивая простота, когда на первый взгляд все решает грубая сила. Кинетика удара и кончик копья, как точка проведения энергии из тело в тело. Защитная коронка эфемерной страховкой.
Железо, которое сталкивается с другим железом.
Никто не слышал, как стонет металл. Люди были увлечены.
Кричали. Свистели. Издавали множество иных бессмысленных звуков, раздражавших Юго. Но сквозь хаос прорывался последний вздох копья, которое касается доспеха, нежно скользит, тщась избегнуть смерти, но не выдерживает давления.
Масса. Инерция.
Сила.
Физика нынешнего мира. И закономерный результат.
Если бы Юго мог, он бы сделал ставку. Недоучка был хорош, что отчасти примиряло с его существованием. Но и соперника себе достойного подыскал. Юго даже позавидовал. Все-таки честный – или хотя бы выглядящий таковым поединок – имеет некую романтическую притягательность. Но ею жив не будешь. А Юго давным-давно понял, что жить он хочет.
Долго. Хорошо.
Безболезненно.
Вот что меня поражало, так это спокойствие Кайя.
Тут, понимаешь, глобальное действо разворачивается. Интрига нервы на прочность испытывает. Добро вот-вот сойдется в неравном бою со злом – правда, не уверена, что добро в этой паре есть, но наше зло против чужого тоже неплохой расклад. И зрители затаили дыхание. А Наша Светлость, позабывши про этикет, ерзает в кресле, едва из оного не вываливаясь. Кайя же сидит, щеку ладонью подпирая. Мурлычет себе что-то. Еще бы зевнул пару раз в качестве демонстрации дружеской поддержки.
Вместо рыцарей на поле появляется герольд, который громко – все-таки завидный голос у человека – объявляет перерыв. На поле высыпают жонглеры, акробаты и выводок цыган с замученным медведем. Люди оживают, свистят и хлопают громче прежнего, хотя я сомневалась, что такое возможно, кидают монетки. Медякам не позволяют коснуться опилок.
В центре поля полуголый смуглокожий человек в тюрбане рисует огненные узоры. Факелы в его руках горят ярко, двигаясь по заданным траекториям, и в какой-то миг я решаю, что это не человек – машина. И толпа ахает, когда факелы вдруг сталкиваются, обрушивая на жонглера огненный водопад. А он ловит искры ладонями…
– Пойдем, – Кайя подает руку. – Тебе надо поесть.
Я не хочу есть. Мне интересно. И еще страшно за Урфина, он ведь устал вчера. И сегодня тоже. А этот Гийом выглядит опасным, ко всему собственные неосторожные слова загнали его в угол.
Нет ничего опасней крысы, которой некуда бежать.
– Сердце мое, – Кайя все-таки заставляет меня подняться. – Не надо переживать. Урфин справится.
– А если…
– Справится, – повторяет Кайя, помогая спуститься с помоста.
Нас уже ждут в шатре, над которым поднимается синий стяг с белым паладином. Лорд-канцлер и лорд-казначей. И еще какие-то лорды… люди… шатер достаточно просторен, чтобы места хватило многим, вот только я теряюсь. Правда, совсем потеряться с Кайя не выйдет. Он крепко держит меня за руку, и я ощущаю, как его спокойствие растворяется.
Слишком много тех, кто не прочь проверить его нервы на прочность. И каждый желает изъявить почтение Нашим Светлостям… этак и до еды добраться не выйдет.
– Леди выглядит очаровательно, – говорит высокий сухощавый мужчина в черном камзоле. Он кланяется, но как-то небрежно, скорее отдавая дань традиции, чем выражая уважение. – Вам к лицу яркие цвета.
– Мормэр Хендерсон, – представляет его Кайя. – Лорд-палач.
И лорд разводит руками, улыбается виновато, словно извиняясь, что вынужден исполнять сию неприятную обязанность.
– Чаще меня называют лордом Смертью…
Ну вот и четвертый всадник. Нашу Светлость можно поздравить с завершением коллекции, хорошо, хоть без Апокалипсиса. Но смеяться нельзя: мормэр обидится. Надо бы сказать что-то мудрое, достойное звания первой леди, но в голове свищет ветер.
– …но мне не испугать вас хотелось…
– Вы меня не испугали.
– Радует, – у него глаза очень старого человека, а лицо гладкое, без морщин. – Боюсь, многие стороняться меня в силу… определенных обстоятельств, сопровождающих исполнение возложенного на меня долга. Поэтому я предпочел не смущать ваших гостей своим появлением. Прошу, Ваша Светлость.
Он протянул мне узкую коробочку из темного дерева.
Кайя кивком подтвердил, что брать ее безопасно. Внутри обнаружился ключ. Старый, слегка заржавевший ключ с длинной шейкой и гнутой цевкой.
– Возможно, когда-нибудь вам понадобится открыть запертую дверь, – сказал лорд Смерть, прежде, чем удалиться.
Наша Светлость чувствует себя Буратино. Но у него хотя бы золотой ключик был, это – явная медь.
– Универсальная отмычка, – Кайя прикрыл коробочку. – Открывает любую дверь туда, куда тебе нужно. В определенных пределах…
Надо же… полезная, оказывается, штука.
– …думаю, в границах города. Интересная вещь. И незаконная.
Я спрятала коробочку в рукав. Нет уж, отмычку не отдам. Вдруг придется на дело идти… прямо таки хочется на дело пойти. Проверить.
А лорд мне понравился. Импозантный мужчина, даром, что профессия специфическая.
Мормэр Дохерти не отходил от Тиссы ни на шаг, точно опасался, что она сбежит. За столом он усадил Тиссу рядом, а Ингрид – по другую руку, и долго громко смеялся, дескать, в последние дни его окружают не висельники, но прекрасные дамы. И это обстоятельство прибавляет ему жизни.
Лорд ел руками.
И разговаривал с набитым ртом.
Крошил хлеб на стол и Тиссину юбку – если останется хотя бы пятнышко, леди Льялл изведет Тиссу придирками. Магнус же вытирал жирные пальцы о бороду, отчего та лоснилась, и говорил, говорил…
– О чем задумалась, птичка-невеличка? – он налил Тиссе вина, хотя она не просила, и силой впихнул лоснящийся бокал в руки. – И не ешь ничего.
– Благодарю вас, я сыта.
– Да неужели? – он засмеялся дребезжащим смехом, и люди, сидевшие рядом, обернулись. Но смотрели не на Магнуса – на Тиссу. – Что ж ты всех боишься-то? Ешь нормально.
– Я… – глянув в рыжие – совершенно нечеловеческие! – глаза Магнуса, Тисса замолчала. Как ему объяснить, что она – леди? А леди следует блюсти умеренность в еде, лучше же вовсе пренебрегать грубой пищей в благородном обществе.
Правда, леди Изольда ела, никого не стесняясь, но… она ведь вышла замуж.
Конечно, Тисса не очень понимала, какова связь между количеством еды, которое прилично потребить за столом, и семейным положением. Но леди Льялл лучше знает жизнь. И если она говорит, что отъедаться следует после замужества, то так оно и есть.
То есть, еще год или два предстоит умеренность блюсти…
Тиссе подумалось, что, если не выйдет отбиться от сомнительной чести стать женой тана, то надо будет попросить его не откладывать свадьбу. Тисса хотя бы поест нормально.
– Кушай, Кушай, – мормэр Дохерти сам подвинул к Тиссе блюдо с вареной олениной. – А за Урфина нечего переживать. Он у нас крепкий. Если племянничка моего удар держал, то и Гийома выдержит.
– А если… – Тисса с тоской смотрела, как тарелка ее наполняется едой.
Магнус сгребал все, что попадалось под руку. К сожалению, руки у него были длинными.
– Не будет «если». Гийом слабее, – украсив гору еды засахаренной розой, Магнус счел миссию выполненной. – Он думает, что сильный, но ему выживать не приходилось. Ешь!
Этого приказа Тисса не смела ослушаться.
– Гийом своих костей не ломал, чужие только, а это всегда легче. И падать не падал, так, чтобы в кровь и до полусмерти. Поэтому и не подымался, несмотря ни на что.
Голос Магнуса был тих и страшен. Ну зачем он все это Тиссе рассказывает? Ей же кошмары сниться будут!
Гийом сменил шлем на глухой, с узкой смотровой щелью. Лицо бережет? Пускай. Зато обзор никудышный. И дышать в таком трудно.
Урфин поднял копье, приветствуя соперника.
Гийом остался неподвижен. Только жеребец его, изящный, тонконогий и дорогой, нервно тряхнул гривой. И зазвенели колокольчики, в нее вплетенные.
Слух обострился.
Обоняние.
Зрение. Мир вокруг дробиться на части.
Дым стелется по земле. И небо готово разродиться вечерним туманом. Падает за горизонт солнце, гонит тени к морю, которое гудит где-то далеко, но не настолько далеко, чтобы не слышать. Разноцветные мазки флагов над полем трепещут. И распорядители спешат зажечь костры.
Пламя шипит, карабкаясь по веткам. Ему тоже интересно.
И судья, вытерев губы платком, который он прячет в рукаве, достает бронзовый молоточек. Диск на цепочке замирает, ожидая удара. Гийом опускает копье.
В плечо будет метить…
Ленивый замах.
Жеребец пятится, грызет удила. И белая пена падает на полотняный нагрудник. Белое на красном… красное на белом…
Звон.
Звук хлещет по нервам. И Урфин хлопает коня по шее. Гордецу не нужны шпоры. Он берет с места мягко, но это – обманчивое впечатление. Воздух плотный. Вязкий. Копье с трудом рассекает его, открывая путь всаднику… похоже на прорыв пространства.
Гийом летит, прильнув к шее коня.
Его копье пройдет над верхним краем щита, и Урфин успевает поднять щит, прикрывая плечо.
Грохот столкновения оглушает. Руку рвет новой свежей болью, которая, впрочем, терпима. Щит тяжелеет – в него впился острый наконечник с куском древка. Боевое оружие?
Деграс предупреждал.
Судья машет платками, и герольды разводят всадников по разные стороны поля. Урфин выдирает наконечник из щита и подает герольду, но тот отказывается брать.
Что ж, пускай.
На кирасе МакГриди выделяется полоса свежесодранной краски, точно шрам на металле. И Деграс с пятеркой рыцарей втолковывает что-то судьям. Небось, доказывает, что полоса появилась после удара.
Воет толпа. Они любят Гийома. Тот лорд и рыцарь. Воплощение света… Урфин с их точки зрения – сволочь. И в чем-то это верно. Но об этом подумается после поединка.
Вторая съездка ничем не отличается от первой. Разве что боль в плече становится оглушающей.
Оба копья сломаны. МакГриди отбрасывает треснувший щит и ударяет себя в грудь. Ему отвечают слитным ревом, подбадривая. Шелковыми змеями скользят по воздуху шарфы и ленты. Прекрасные дамы защитят своего рыцаря.
Гавин подает новое копье, которое и держит-то с трудом.
И МакГриди готов. Бронзовый стон тонет в голосах, но это уже не имеет значения. Пурпурный щит… пурпурный плащ… пурпурный шлем со львом.
Хорошая мишень.
Неудобная немного. И щитом приходится жертвовать. Дерево рассыпается, а МакГриди вылетает из седла. Но и его удар достиг цели: руку окатывает жаром. Боль злая. Пульсирующая. Такая не бывает от растяжения.
А от дерева, попавшего в мясо – вполне.
МакГриди вскакивает. Пусть и скотина, но парень крепкий. Трогает шлем – в ушах, небось, звенит и перед глазами кровавые круги плывут. Но Гийома это лишь злит.
В руке его появляется меч, который ударяет о кирасу с протяжным звоном. Вызов? Урфин уже победил… вот только толпа желает боя.
Они не признают такую победу.
Приходится спешиться.
Урфин трогает плечо, убеждаясь, что не ошибся – острие вошло между сочленениями доспеха, застряв в плече. Не смертельно, если управиться быстро. Меч выползает из ножен, чтобы описать полукруг. Кайя поймет и не станет препятствовать поединку.
Скорее всего.
Гийом атакует. Он движется быстро, нанося удар за ударом. Кружит. И снова наступает. Красиво. Эффектно. И в какой-то мере эффективно, если противник ранен.
Вымотать и добить.
МакГриди отступает, вскидывая руки. Ему рукоплещут. Урфину свистят. Вот же враг, почему не гонишься? А зачем? Сам придет. Он уже начинает задыхаться в своем надежном шлеме.
Ждать.
Держаться. Принимать удары, щадя плечо. Отступать, дразня ощущением близкой победы. Рукав уже мокрый. И можно разжать руку, роняя щит.
Вой рвет нервы.
И Гийом, не выдержав запаха крови, спешит добить.
Слишком уж спешит. Он метит в плечо, и Урфин принимает удар, чтобы ответить. Захватить меч мечом, вывернуть, выкручивая руку Гийома. Он еще пытается цепляться за рукоять, но та выскальзывает из пальцев. Славный клинок летит на опилки.
Острие меча упирается в щель между шлемом и нагрудником.
Тишина.
И нежный голосок Изольды слышен всем:
– Надеюсь, вы сдержите слово, тан МакГриди.
Сдержит. Сдирает шлем, красный, задыхающийся не то от ярости, не то от нехватки воздуха.
– Ты… ты за это…
Замолкает. Ноздри раздуваются. Мокрые волосы облепили лицо. Глаза пытают праведным гневом. Кажется, у Урфина одним врагом больше. Ну вот кто его за язык-то тянул?
Гийом становится на колени и наклоняется.
Все еще тихо… не будет оваций. И летящих шарфов. Перчаток. Цветов. Восторженных взглядов. С другой стороны – Урфин посмотрел на темный затылок МакГриди – каждому свои радости в жизни.
Он дождался, пока Гийом встанет, но руки не подал. Он почти не чувствовал эту самую руку. Но еще не время уходить. Надрывался герольд, провозглашая победителя турнира.
Изольда, протянув подушечку с золотой цепью тонкого плетения, одними губами спросила:
– Что с тобой?
– Ничего страшного.
Не поверила. И Кайя смотрит… нехорошо, скажем так, смотрит. С подозрением. Но хоть под руку не лезет, позволяя принять награду. Легкая, куда легче меча.
И стоит меньше крови.
Но Урфину неожиданно приятно сделать такой вот подарок. Вот Тисса не решается принимать, смотрит то на Урфина, то на цепочку, то на Изольду. И приходится объяснять:
– Это тебе, ребенок.
