Глава 40
Разговор с Шайриной вышел тяжелым. Окончательно ссориться с супругой он не намеревался, ведь у драконов не существовало разводов. И спустя некоторое время он непременно должен был к ней вернуться… Надо думать, эти соображения нисколько не успокоили рыдающую драконицу. Она гордо предложила неверному мужу катиться на все четыре стороны, однако пообещала, что не будет мешать ему видеться с детьми.
Впрочем, со временем она наверняка успокоится и, взвесив все, примет обратно блудного супруга. В конце концов, у них дети!
Кстати, с означенными детьми проблем оказалось намного больше. Если малышка Шейна еще толком ничего не понимала и только тихонько плакала, протягивая ручки к папе, то сын был настроен куда решительнее.
Шеранн, навьючивая пожитки на одолженную у дяди смирную лошадку, поморщился, вспоминая прощание с дочерью.
– Значит, это правда? – прозвенел вопрос за его спиной.
Дракон медленно повернулся к сыну. Тот – еще подросток – последнее время сильно вытянулся и сделался странно похож на кузнечика: длинные руки и ноги, неловкие дерганые движения…
– Что именно? – попытался вывернуться старший.
– Не надо делать вид, что не понимаешь! – По-юношески ломкий басок младшего срывался от негодования. – Ты бросил маму ради какой-то человеческой женщины!
Шеранн шагнул вперед, попытался погладить сына по упрямым вихрам, но тот строптиво мотнул головой, отстраняясь, и неприступно посмотрел на отца.
В отчаянии Шеранн запустил руку в собственные волосы, растрепав и без того взлохмаченную прическу. Разговор этот был самым тяжелым испытанием из выпавших на его долю за последнее время.
Что бы ни думала Шайрина о неверном муже, что бы ни высказывал дядя безрассудному племяннику, – они хотя бы могли понять причины его действий, но как объяснить их неуравновешенному подростку, твердо уверенному, что мир делится лишь на черное и белое, а поступки бывают только правильные и ошибочные?
– Я понимаю, ты оскорблен, – заговорил Шеранн, – но это не имеет к тебе никакого отношения. Что бы ни происходило между мной и твоей мамой, я все равно буду любить тебя и твою маленькую сестренку…
– Но ты нас бросил! – вскричал мальчишка, и в глазах его заблестели слезы.
Яростно вытерев их рукавом, он с вызовом взглянул на отца и выпалил:
– Никогда тебе этого не прощу!
Шеранн вскипел, – недоставало еще оправдываться перед собственным малолетним ребенком! – но усилием воли сдержался.
– Ты еще мал, Шемитт, – сказал он наконец. – Просто запомни: я люблю Софию и хочу быть с ней. Уверен, когда ты немного подрастешь – поймешь мои чувства.
– К человеческой женщине?! Никогда! – запальчиво выкрикнул юнец. – И ты мне больше не отец!
Он бросился прочь, не разбирая дороги.
Шеранн с тоской посмотрел ему вслед. Мальчик как раз был в том опасном возрасте, когда дети уже перестают безоговорочно верить родителям и отчаянно отрицают ранее незыблемые авторитеты, оттого ему тяжелей всех принять такой поворот.
Но он все решил и теперь стремился в мир людей так же истово, как еще недавно торопился его покинуть…
Привыкнув ложиться спать в один и тот же час, госпожа Чернова не изменила привычкам и сейчас, хотя в последнее время ей редко доводилось отдохнуть хоть несколько коротких часов. Безжалостная бессонница мучила ее долгие недели, с того самого дня, когда…
София раздраженно встряхнула головой. Сколько можно думать о нем?! Она не станет снова перебирать в памяти те весенние ночи…
«Мне бы только знать, что с ним и где он сейчас…» – подумала молодая женщина и раздраженно стукнула ладонью по изящному столику.
Разве она смеет вновь его вспоминать?
Любовь может быть карой. Раньше ей это казалось несусветной глупостью, теперь же оскорбленные чувства горчили на губах, отравляли весь мир, ложились безликой серой вуалью на все вокруг.
Отравленный мир корчился, строил рожи, дразнил…
В теплом дневном свете боль отпускала, а вот ночь приносила с собой мучения.
София принялась расчесывать волосы – это размеренное занятие всегда ее успокаивало. Перебирая прядь за прядью, она старалась ни о чем не думать… По совести говоря, прическа – это работа камеристки, но бедность заставила госпожу Чернову отказаться от такой роскоши, ведь ей совестно было взваливать лишние заботы на непомерно занятую Лею.
Молодая женщина грустно улыбнулась, осознав, насколько сжилась с нищетой… Что ж, скоро ей придется привыкать к совсем иному – господин Рельский, несомненно, обеспечит супруге всяческий комфорт.
София отложила щетку и при слабом свете свечи всмотрелась в свое зеркальное отражение. Тени под глазами – свидетельство бессонных ночей, чуть-чуть горькая улыбка…
Казалось, за эти короткие месяцы она стала старше на несколько лет, хотя осталась совсем такой же. Что ж, страдание красит душу, но безжалостно к телу. Впрочем, молодую женщину это нисколько не тревожило – для господина Рельского она желанна без всяких дамских ухищрений, а мнением остальных она научилась пренебрегать.
Да и как не научиться? Госпожа Чернова сжала губы – воспоминания были противны, словно подгнивший плод. Нелегко улыбаться, когда за спиной судачат. Невзирая на все усилия мирового судьи, сплетни не утихали – этот брак сделался событием сезона. Но рядом с господином Рельским злоречие умолкало, поэтому молодая женщина испытывала искреннее облегчение, когда к ней присоединялся ее жених. Одним своим присутствием он защищал Софию от злословия и оскорбительного отношения, будто стеной закрывая ее от несправедливостей и обид, от горестей и забот…
В Бивхейме все было по-прежнему. К слову, господа Шоровы скрылись из города, и госпожа Чернова с улыбкой вспоминала их отбытие, которому ей посчастливилось быть свидетельницей…
Итак, в ту ночь София не спала. Она сидела у окна, когда подозрительные звуки заставили ее вскочить. Громкое ржание лошадей, чьи-то крики, грохот… Торопливо накинув шаль прямо на ночную рубашку, она сбежала вниз, где уже толпились разбуженные домовые.
– Это в имении Шоровых! – воскликнула деятельная и весьма любопытная по природе Лея. – Давайте посмотрим!
– В таком виде? – София скептически взглянула на раскрасневшуюся домоправительницу, облаченную в кокетливую розовую рубашку, приспущенную с плеч. Видимо, домовые также отнюдь не спали в этот поздний час, потому и прибежали столь быстро. Впрочем, с Леи вполне сталось бы под покровом темноты штудировать книги о мыловарении, щедро подаренные на прощание хозяйкой библиотеки, а порозоветь она могла просто от быстрого бега.
Госпожа Чернова мысленно себя одернула, – не хватало еще думать о чужой личной жизни! – поблагодарила про себя благословенную темноту, скрывающую наверняка зардевшиеся щеки, и отозвалась решительно:
– Возвращайтесь к себе, я сама посмотрю!
– Вот еще что надумала! – Домовая кивнула мужу, тотчас исчезнувшему из освещенного круга, и уперла руки в боки: – Ни за что не позволю!
Воинственно выпятив грудь, Лея двинулась на хозяйку, норовя оттеснить ту от входа.
– Без охраны, в неглиже по кустам шастать? Да нас ваш благоверный на паштет перекрутит и на тост намажет!
– Господин Рельский мне пока не муж! – не уступала позиций София, все же невольно передернувшись.
– Вот еще! – Теперь домовая, кажется, готова была вспыхнуть, надвигаясь на хозяйку с неумолимостью тяжеловоза. В действительности Лея доставала госпоже Черновой едва до колен, и выглядело их противостояние, будто в известной басне о слоне и Моське. – Значит, как доброе имя спасал и помогал всячески – так нужен он вам был, а как убийца нашелся, так вы сразу иначе заговорили?!
– Не говори глупостей! – госпожа Чернова вспыхнула. – Я выйду за него замуж, но…
– Никаких но! – Лея подняла указательный палец и наставительно помахала им. – Извольте тогда вести себя, как подобает будущей госпоже Рельской! Подумайте, что скажут соседи, если вы одна-одинешенька пойдете в дом Шоровых посреди ночи?!
Вздохнув, София промолчала, признавая правоту домоправительницы. Репутация гадалки была хрупка как никогда, и только благодаря мировому судье ее принимали в приличных домах. В конце концов, никаких достоверных сведений о ее связи с драконом у соседей не было, лишь сплетни, хотя в ином случае хватило бы и того. Однако господин Рельский сумел переломить общественное мнение и повернуть последние события на пользу своей невесте.
Госпожа Чернова как воочию представила ироническую улыбку мирового судьи и его насмешливые слова: «Не пойман – не вор!» К слову, именно этим циничным девизом обычно руководствовалось общество, закрывая глаза на прегрешения, если те прикрывались покровом благопристойности.
По счастью, никаких серьезных последствий ее легкомыслие не повлекло. Теперь София с ужасом понимала, что в пылу чувств, которым она предавалась так безоглядно, она вполне могла остаться с ребенком на руках, и тогда ее участь была бы на самом деле незавидна…
Воспользовавшись задумчивостью хозяйки, домовая по всем правилам военного искусства блокировала противника, перекрыв входную дверь шваброй. Увидев это, госпожа Чернова сначала лишилась дара речи, а потом рассмеялась от души: очень серьезная Лея держала это страшное орудие, будто гвардейцы на часах держат алебарды, и была настроена не пустить никого через охраняемую дверь.
Но не успела София ничего сказать, как в круг света с громким пыхтением выкатился домовой, волоча за собою невесть где добытый маленький дамский пистолетик. Немного отдышавшись, он взял свое оружие на изготовку и браво отрапортовал супруге, что готов идти на разведку. Сурово кивнув, Лея выпустила мужа, по-прежнему перекрывая путь госпоже Черновой.
Гадалка расхохоталась и опустилась на ступеньки, не в силах удержать рвущийся наружу смех и закрывая лицо руками. Волнения последних месяцев вырвались истерическим хохотом, и Лее пришлось отпаивать хозяйку чаем…
Разведка, предпринятая отважным домовым, показала, что господа Шоровы под покровом темноты торопились выбраться из собственного дома. Отчего они так шумели, Стену уразуметь не удалось, он опасался подбираться слишком близко. Впрочем, поутру загадка разъяснилась – в бывшем шпионском гнезде остались только голые стены. Хозяева вывезли все, от штор до старинных подсвечников, вмурованных в стены. Немудрено, что разгром имения произвел столько шума! Госпожа Чернова попыталась представить целый обоз с вещами, «скрытно» движущийся в сторону Муспельхейма, и снова рассмеялась…
Следующие несколько недель в Бивхейме царила благословенная тишь, только отъезд госпожи Дарлассон и господина Нергассона, а также шумная свадьба Ферлай несколько разбавили мерное течение дней. Прощание с госпожой Дарлассон вышло скомканным: они давно уже все друг другу сказали, а теперь было неловко обещать обмениваться письмами и приезжать в гости. Напоследок госпожа Дарлассон подарила Софии новый роман госпожи Одинцовой «Драконье пламя» – повествование о жаркой любви некоего сына стихии и человеческой девушки, весьма перекликающееся с ее собственной историей (разумеется, это лишь забавное совпадение!). Помнится, София еще недоумевала, отчего господин Рельский, увидев подарок, так разъярился…
Зато на свадьбе гоблинши было куда веселее. Девушка небезосновательно считала, что без помощи гадалки это счастливое событие никогда бы не состоялось, а потому настоятельно просила старшую подругу сыграть роль матери невесты.
София с легким вздохом вспомнила, как все действо с трудом сдерживала слезы, а потом танцевала (куда больше положенных двух танцев!) с господином Рельским и как ей было уютно рядом с мировым судьей. Впрочем, тому в немалой степени способствовало выпитое вино и особая, свадебная, атмосфера, но все же в тот вечер она была почти счастлива…
С этих радужных дум она, разумеется, перескочила на мысли о своем женихе. С присущей ему деликатностью Ярослав избегал бесед о своих чувствах и – еще более того – о Шеранне. К тому же он, по-видимому, подговорил и своих домашних не касаться в разговоре этих предметов, так что Софии не приходилось краснеть, проводя вечера в Эйвинде, и она была безмерно благодарна за это будущему супругу. Он делал все, чтобы ни на мгновение не заставить ее жалеть о принятом решении, и это давало основания полагать, что брак их будет счастливым, невзирая ни на что.
Размышления молодой женщины о предстоящем замужестве прервал какой-то шорох и взметнувшаяся у окна тень.
С оглушительно забившимся сердцем она вскочила и повернулась.
«Это, верно, птица!» – промелькнуло в голове, но рука сама собою поднялась к горлу в приступе иррационального страха.
У окна в неверном свете луны угадывалась мужская фигура, и не успела София всерьез испугаться, как ночной визитер шагнул вперед, и на его лицо упал отблеск свечи.
– Шеранн… – выдохнула молодая женщина и пошатнулась, с трудом удержалась на ногах, тяжело опираясь на туалетный столик.
Дракон улыбнулся и шагнул к ней.
Не в силах шевельнуться, София молча смотрела на него, и даже не отреагировала, когда Шеранн завладел ее рукой и поднес к губам.
– Я вернулся, – тихо сказал он, глядя на нее своими невозможными огненными глазами – такими яростными и нежными, такими до боли знакомыми…
Мгновение – и дракон уже целовал ее ладони. Вот рука его скользнула к вороту ночной рубашки, легко его развязала…
И только тогда София опомнилась – с яростью оттолкнула Шеранна.
– Что вы себе позволяете?! – прошипела она гневно.
– Ничего такого, чего не позволял раньше, – пожал он плечами, хотя не сделал новой попытки ее коснуться. – Помнится, тогда тебе это нравилось…
Улыбка дракона сделалась такой многозначительной, что молодая женщина вспыхнула и чуть прикрыла глаза, пытаясь совладать с острой вспышкой боли и (что греха таить?) – с упоительными воспоминаниями.
И это интимное «ты» было для нее как нож в сердце.
Шеранн же с любопытством и каким-то злорадным удовольствием наблюдал за ее душевной борьбой.
– Уходите, – наконец произнесла она решительно, справившись с собой.
– И не подумаю.
Дракон сложил руки на груди, и казалось, ничто не могло его сдвинуть с места.
– Я закричу! – предупредила София с отчаянной решимостью.
– Кричи, – разрешил Шеранн безразлично. – Любопытно, что могут сделать твои домовые…
Будто поняв, что хозяйка не рада ночному гостю, к нему кинулась Искорка. Зашипела, вздыбливая шерсть, ударила агрессора по ноге когтистой лапой. Кошачья память коротка (впрочем, как и женская), и она уже не помнила этого чужака, к тому же остро пахнущего опасностью. Зря говорят, что кошки не привязываются к хозяевам, просто не всякие хозяева достойны их привязанности. Дракон оскалился, полыхнул глазами, и защитница метнулась под кровать, где и затаилась.
Молодая женщина отступила назад, хотя отлично помнила, что спрятаться негде. Впрочем, отчего она должна прятаться?
Однако они оба прекрасно понимали, что скандал ей отнюдь не нужен, к тому же дракон был совершенно прав – слуги тут не помогут.
Шаг, еще один… и София уперлась спиной в стену.
– Вот ты и попалась, – довольно провозгласил Шеранн, проводя пальцем по ее шее, по груди в вырезе сорочки, и она задрожала от этого вкрадчивого прикосновения.
Его лицо – близко-близко, в нескольких сантиметрах, его руки, нетерпеливо рванувшие рубашку…
Но к трепету примешивалась боль. Есть вещи, которые можно простить, но забыть – никогда.
– Уходите, – повторила она неожиданно спокойно и твердо, подавив желание закрыться руками. – Я не хочу вас видеть!
Он ответил ей долгим взглядом, раздраженно передернул плечами, в мгновение ока оказался у распахнутого окна и легко перемахнул через подоконник.
София бросилась к окну, затворила ставни и задвинула засов. Потом опустилась на пол, дрожа от пережитого, и обхватила руками колени.
Он вернулся…
Сбылось то, что так долго виделось ей в грезах.
Последнюю неделю ее ночь за ночью преследовали видения, как он уходил, уходил все дальше, но потом оборачивался и… мчался обратно!
София ненавидела себя за слабость, но каждый день ждала этих снов. Ждала, чтобы снова увидеть Шеранна, его нежный взгляд, как он возвращается…
Теперь же, когда сон сбылся воочию, ее терзали бесконечные сомнения. Три месяца назад молодая женщина бросилась бы за ним без оглядки, но сейчас ее разрывали противоречивые желания, чувства и доводы рассудка. Дракон уехал и тем самым позволил ей вынырнуть из пучины любви и здраво взглянуть на все обстоятельства…
«В моей душе нет больше места для него. Я не безделушка, которую можно походя подарить приятелю, а после потребовать обратно!» – сердясь, твердила она себе.
София просидела всю ночь без сна, страшась даже на мгновение смежить веки. Чего она боялась? Быть может, что утром все окажется сном? А быть может, что Шеранн вновь проберется в ее душу и сны…
