Глава 18
Молодая женщина почувствовала дурноту и покачнулась. Она прижала пальцы к губам, силясь сдержать крик. Взгляд с пугающей четкостью выхватывал детали: небрежно отброшенный молоток; неестественно белое лицо господина Нергассона; справа от него – оброненный букет еще свежих полевых цветов…
Именно трогательные цветочные головки стали последней каплей – госпожа Чернова закричала, все так же прижимая ладонь ко рту, будто пытаясь затолкать крик обратно.
Этот звук, видимо, привел кузнеца в чувство. Он заполошно оглянулся, дико посмотрел на них и закрыл лицо руками…
Все смешалось в саду. Прислуга, всполошенная воплем, суматошной толпой ринулась к ним. Мировой судья владел собою куда лучше и принялся командовать, давая Софии несколько оправиться.
Госпожу Дарлассон (живую, к всеобщему немалому облегчению) перенесли в спальню, послали за доктором Вериным и полицией… Словом, в библиотеке воцарилась суматоха.
Кузнец так и не промолвил ни слова, безропотно последовав за инспектором Жаровым. Видимо, он находился в глубочайшем потрясении от содеянного…
Господин Рельский, демонстрируя незаурядное хладнокровие, отдал все необходимые распоряжения и подхватил госпожу Чернову на руки, поскольку она была не в силах идти.
Он через плечо велел подать вина и ароматических солей и отнес молодую женщину в гостиную. Мировой судья осторожно усадил ее в кресло и остановился рядом, хмурясь. Она тихо плакала, чуть раскачиваясь и по-прежнему прижимая ладонь ко рту.
По счастью, дамские слезы его отнюдь не пугали: обитая в одном доме с выводком сестер и вздорной матерью, он давно сжился с перепадами их настроения и капризами.
На цыпочках вошел слуга, по-простецки шмыгнул носом и поставил на стол поднос со штофом вина и стаканами.
Господин Рельский проводил его взглядом, отметив про себя, что челядь почтенной госпожи Дарлассон питала к ней очевидную любовь и теперь пребывала в унынии от случившегося. Слуга выскользнул за дверь, а мировой судья налил вина и повернулся к гадалке, обнаружив, что она остановившимся взглядом смотрит на графин с вином и пуще прежнего заливается слезами. Мужчина непонимающе взглянул на нее и подошел поближе.
– Выпейте это! – предложил он мягко, как обычно говорят с малыми детьми, пытаясь вручить ей стакан.
– Нет, – пробормотала она, вжалась в спинку кресла и протестующе выставила вперед скрещенные руки. – Кровь, кровь!
Мировой судья вновь с недоумением посмотрел на злополучное вино, нахмурился и лишь потом понял: напиток имел густо-красный оттенок и, видимо, напоминал госпоже Черновой недавнюю сцену в саду.
Господин Рельский поспешно отставил стакан и остановился в раздумье, молча глядя на Софию.
Нюхательных солей в доме госпожи Дарлассон не водилось – гномка презирала подобные снадобья. Уговоры и утешения не помогали, казалось, София их вовсе не слышала.
Решившись, мужчина шагнул вперед, осторожно поднял госпожу Чернову с кресла и вдруг несколько раз с силой встряхнул.
Ошарашенная София уставилась на него, разом прекратив плакать.
– Вам лучше? – поинтересовался он негромко.
Молодая женщина возмущенно вскинулась, но господин Рельский смотрел на нее с такой заботой и состраданием, что она проглотила сердитые слова и молча кивнула.
– Вот и славно, – чуть-чуть, уголками губ улыбнулся он и, протянув руку, осторожно вытер ладонью ее мокрые от слез щеки.
Будто зачарованная, София безотрывно смотрела в его потемневшие глаза, не в силах отстраниться и разорвать слишком интимное касание.
Неведомо, чем бы это закончилось, однако тет-а-тет прервал доктор Верин, который весьма кстати закончил обследование госпожи Дарлассон и поспешил доложить обо всем мировому судье (к немалой досаде последнего).
– Как она? – спросил господин Рельский, когда доктор уселся в кресло и взял неоцененный госпожой Черновой стакан вина.
Господин Верин, мужчина весьма внушительной комплекции и добродушного нрава, с видимым удовольствием пригубил напиток и отмахнулся:
– Думаю, все будет хорошо. Пациентка пока не очнулась, но самого страшного удалось избежать. Вероятно, несколько дней госпоже Дарлассон придется провести в постели, но за ее жизнь можно не опасаться.
– Слава Одину! – воскликнула София, резко обернувшись. Куда подевалась давешняя сдержанность? Последние дни совсем ее измотали, и у молодой женщины более не оставалось сил и самообладания.
– Совершенно согласен, – улыбаясь, подтвердил доктор. – Ее спасло чудо: шиньон, который принял на себя основной удар.
– Она никогда не носила накладных волос! – удивилась госпожа Чернова, припомнив пространные нотации начальницы о недопустимости всевозможных дамских уловок.
– Думаю, с годами прическа поредела, и госпожа Дарлассон ради красоты стала надевать фальшивые локоны, – пояснил господин Верин, усмехаясь в пышные усы, – по крайней мере, в особых случаях.
– Благодарение богам! Это все так ужасно…
Она замолчала, пытаясь сдержать вновь выступившие слезы и досадуя на себя за излишнюю чувствительность.
Господин Рельский взглянул на нее с сочувствием, хотя не разделял ее переживаний. С его точки зрения, все случившееся было подарком судьбы, которая своей властной рукой отвела подозрения от госпожи Черновой.
Поскольку кузнец был застигнут на месте преступления, это снимало всякие подозрения с остальных. Надо думать, в ту ночь госпожа Дарлассон выпустила господина Нергассона через тайный ход в спальне, а потом гном решил избавиться от свидетельницы или соучастницы – чем Локи не шутит – своего злодеяния.
Мировой судья находил покушение на хозяйку библиотеки весьма своевременным и удачным, хотя благоразумно не стал высказывать свои мысли на этот счет. Теперь все вернется на свои места: минует угроза политического скандала; к гадалке все вновь станут относиться со всем пиететом и наконец дракон уберется восвояси, в свои вожделенные горы…
Последнее соображение особенно радовало господина Рельского.
Размышления нисколько не помешали ему заметить колебания и сомнения господина Верина, который наконец допил свое вино, но не торопился уходить.
– Вы хотели еще о чем-то рассказать? – поощрительно произнес джентльмен, сложив пальцы домиком и пытливо вглядываясь в смущенного врача.
– Да, – с облегчением кивнул доктор. – Знаете, мне кажется, что такой удар мог нанести только тот, кто намного выше гномки – характер повреждений ясно на это указывает… А ведь на ней туфли на высоких каблуках!
– То есть вы хотите сказать, что этого не мог сделать кузнец? – приподнял брови мировой судья.
– Думаю, так! – подтвердил господин Верин и тут же осторожно добавил: – Но, конечно, я не стану утверждать это со всей достоверностью…
– Что ж, тогда подождем, когда очнется сама госпожа Дарлассон, – заключил господин Рельский, хмурясь.
Последние часы гадалка безотлучно находилась рядом с ним. И у них имелись свидетели – начиная с Елизаветы и заканчивая мясником и его домашними, посему даже у самых придирчивых знакомых не могло возникнуть никаких сомнений в ее невиновности. Однако мировой судья испытывал немалую досаду от перспективы продолжения расследования.
Высказав свои сомнения, доктор поспешил откланяться, после чего господин Рельский убедился, что его помощь в библиотеке более не требовались, и услужливо отвез Софию домой.
По дороге они молчали. У молодой женщины не оставалось сил для поддержания беседы, а мировой судья размышлял о последних событиях.
Наконец показалась увитая диким виноградом изгородь вокруг Чернов-парка. Двуколка остановилась у ворот, и господин Рельский помог даме спуститься.
Вежливо поцеловав на прощание руку, он пригласил Софию отпраздновать Бельтайн в Эйвинде.
Госпоже Черновой было неловко соглашаться, однако и отказываться от столь любезного приглашения было неудобно, тем более что джентльмен настаивал. К тому же он приводил весьма веские доводы «за» и утверждал, что ей не следует прятаться от знакомых.
Получив заверения, что она непременно будет, мировой судья отбыл…
Следующий день оказался суматошным и насыщенным. Домашние дела и хлопоты целиком захватили Софию, и к обеду она уже валилась с ног.
Никакие пересуды ее ушей не достигали, никто не торопился с визитом, и даже соседи, господа Шоровы, были увлечены предпраздничной суетой и не тревожили спокойствия Чернов-парка.
В последний апрельский день решительно никому не было дела до щекотливых событий и мрачных разговоров.
Бельтайн принято справлять на природе, ведь этот праздник знаменует приход весны. И пусть в Бивхейме теплые деньки наступают много раньше, традиции все равно соблюдаются свято. Ничего удивительного – праздники в теплую пору года особенно дороги и упоительны! В ночь на первое мая не спит никто, от малолетних детей до почтенных стариков.
София была приглашена в Эйвинд, где планировалось великолепное торжество. По правде говоря, госпожа Чернова пыталась вежливо отклонить это предложение, опасаясь нежелательных разговоров, к тому же события последних дней не слишком благоприятствовали праздничному настроению, однако господин Рельский решительно отмел все возражения.
Еще с полудня начались приготовления: в парке обустраивали кострища и садовые скамейки, расстилали скатерти для господ и слуг, а на деревья развешивали разноцветные фонарики.
С наступлением темноты сад сделался совершенно волшебным: многочисленные огоньки светились вокруг, раздавался веселый смех и гул голосов, тут и там мелькали празднично одетые люди, гномы и гоблины, а возле чаш с пуншем толпилась очередь.
Конечно, слуги веселились поодаль, но сословные различия в Бельтайн стирались, делались почти неразличимыми. Госпожа Рельская собственноручно разливала пунш, а закуски были расставлены прямо на столах, дабы каждый мог угоститься самостоятельно.
Накануне на всех дверях в городе рисовали руны йера, совелу и дагаз – знаки неизбежного наступления солнечной поры и одновременно залог, что на Бельтайн ни в коем разе не польет дождь. Ливень или даже хмурая погода в это время считались крайне дурным предзнаменованием и, надо сказать, случались редко – начертанные руны отвращали ненастье. В этом году, к всеобщему облегчению, обошлось без угрожающих примет.
Разложенный для костров хворост ждал своего часа: ровно в полночь все должны были собраться у пылающего огня, через который желающие могли прыгать. Полыхающее пламя делало это предприятие весьма небезопасным, однако жаждущих всегда находилось немало – по поверью, успешный прыжок сулил здоровье и благополучие на весь год. Молодые парочки сигали через костры, старшее поколение лишь хлопало удачным прыжкам и отдавало предпочтение превосходному угощению и веселым сплетням. Девушки высоко подбирали платья, чтобы уберечь их от огня, что вызывало неодобрительные взгляды дам и заинтересованные – джентльменов. Но в Бельтайн было простительно то, что в любое иное время сочли бы полным бесстыдством. Шалая ночь, когда вино и сладкий весенний воздух кружат голову, заставляя забывать обо всем… Впрочем, матроны пристально следили за дочерьми, не дозволяя, чтобы всеобщее безрассудство перешагнуло известные пределы.
Госпожа Чернова огляделась по сторонам и улыбнулась. Приятно было хотя бы ненадолго отбросить подозрения и радоваться жизни! Веселая плясовая так и манила танцевать, и молодая женщина охотно поддалась соблазну. Круг с драконом, потом смена партнеров – и полька в паре с господином Рельским, а после церемонное приглашение от инспектора Жарова…
Словом, София радовалась этому празднику, будто беззаботная молоденькая барышня. Единственная ночь в году, когда позволительно забыть даже о трауре, только неизменно черное платье напоминало, что жизненные реалии можно лишь ненадолго отодвинуть, но с наступлением утра все вернется на круги своя. Весь год ей строго-настрого запрещалось показываться в обществе, а хорошим тоном было вообще запереться дома и носа не казать на улицу, демонстрируя глубокую скорбь.
Прекрасно это сознавая, молодая женщина позволила себе пренебречь всеми прискорбными обстоятельствами и веселиться.
Даже тревожащее присутствие дракона, который также оказался здесь, нисколько не помешало ей наслаждаться жизнью.
Софии было так легко, так замечательно! Господин Рельский развлекал ее веселыми историями и незримо оберегал от всех – в его присутствии никто не осмелился бы ее задирать. А Шеранн… Молодая женщина кружилась в его объятиях, и ее сердце замирало от мучительного и одновременно восхитительного наслаждения. Будто человек, который долго болел и весь его мир был сосредоточен за темными шторами в унылой комнате, пропахшей хворью, вдруг выздоровел и вышел в цветущий сад, еще пошатываясь от слабости. И глаза его, уже отвыкшие от ласкового сияния, полны слез – то ли от восхищения, то ли от яркого солнца…
Она будто оказалась на уступе отвесной скалы высоко в горах. Захватывало дух и кружилась голова, переполнял восторг от величественного зрелища, но вместе с тем дрожали колени и слепой инстинкт велел ринуться прочь, спасаться…
«Глупости! – решила София, улыбаясь очередному партнеру в танце. – Это все Бельтайн, а завтра все снова вернется на свои места…»
– Вы прыгнете со мной? – прервал ее размышления веселый голос.
Ей улыбался и протягивал руку дракон.
Вот уж кто был определенно в своей стихии!
Госпожа Чернова чувствовала себя достаточно непринужденно, чтобы высказать это соображение Шеранну, вкладывая свою руку в его сильную и необычно горячую ладонь. В его жилах будто текло жидкое пламя, и приятное тепло тотчас охватило молодую женщину.
Дракон ослепительно улыбнулся, и София едва не забыла, о чем они говорили, когда увидела, как языки пламени танцуют в его темных глазах, будто в калейдоскопе, складываясь все в новые картины.
– Я ведь огненный, – пояснил он легко. – Забавно, у нас есть очень похожий праздник стихий, Шилаэри. Мы веселимся и танцуем в пламени, и огненная свора выходит на охоту…
В его голосе внезапно зазвучала тоска. Видимо, ему отчаянно хотелось оказаться там, среди сородичей, разделить с ними огненную пляску. Сердце Софии сжалось от сочувствия и… сожаления?
Она решительно выбросила из головы грустные мысли – сейчас было не время для них. Наступит утро, и вернутся все заботы, сословные препоны и расовые различия, а ныне нужно веселиться.
Рука об руку с Шеранном она прыгнула через костер, хотя до сих пор никогда не рисковала этого делать. С покойным супругом ей не доводилось вместе праздновать Бельтайн, а в родном городке она никому не доверяла настолько, чтобы на это решиться…
Дракон легкокрылой птицей перемахнул через взвившееся высоко вверх пламя. Гости вокруг заохали, но жар нисколько не повредил Софии, напротив, ей на мгновение померещилось, будто огненные языки ластились к ногам, а не стремились опалить…
– Надеюсь, ваше поверье подействует и теперь нас ждут хорошие времена, – сказал дракон учтиво, не торопясь выпускать ее руку.
– Надеюсь, – эхом отозвалась София, неотрывно глядя на него.
Гадалка выглядела такой юной и полной жизни: щеки ее раскраснелись, волосы в полумраке казались совсем смоляными и восхитительно растрепались, а губы ярко алели без всяких косметических средств. Рядом с мужчиной женщина всегда прекрасна…
– Сегодня вы совсем другая… – тихо заметил дракон, легкая хрипотца в голосе выдавала его волнение.
Это неожиданное рандеву среди веселящейся толпы было прервано господином Рельским, которому зачем-то срочно потребовался Шеранн.
Госпожа Чернова ощутила смутную досаду, когда мировой судья, вежливо извинившись, увлек его куда-то в сторону, но ее тотчас же пригласили на танец, и она охотно согласилась.
Мельком она увидела, как господин Рельский о чем-то серьезно беседовал с Шеранном, после чего последний куда-то исчез. Это весьма огорчило ее, но в эту волшебную ночь она была не способна всерьез тревожиться, к тому же легкое вино на поверку оказалось не столь безобидным, и мир виделся будто сквозь расплывчатую дымку.
Хоть праздник потускнел после ухода дракона, терять короткие часы передышки ей не хотелось, так что София охотно приняла новый бокал с пуншем и улыбнулась предупредительному господину Рельскому, который весь вечер оказывал ей явное предпочтение…
Дракон выбрался из отвратительного скопления людей, гномов и гоблинов, скинул фрак и узорчатый жилет и с наслаждением потянулся. Отчаянно хотелось сменить облик, выпустить на свободу крылья, растревоженные полыхающим вокруг пламенем, но в такой близости от хрупких и излишне впечатлительных разумных это было бы безрассудством.
Шеранн раздраженно передернул плечами. Странные эти люди и прочие родственные им расы: природной свободе они предпочитают стены и запоры, запреты и нелепые страхи. Жмутся друг к другу в толчее городов, одновременно страдая от скученности и наслаждаясь близостью себе подобных. Даже их одежда – броня, за которой они скрываются друг от друга, будто стыдятся самих себя! Разве можно жить в панцире? Должно быть, люди родственны черепахам!
Но зато так увлекательно выуживать их из скорлупы…
Дракон ощерился, показав великолепные белые зубы, и скользнул прочь. Эта ночь, когда все окрестные жители высыпали из домов, как нельзя лучше подходила для его планов…
София и господин Рельский медленно прогуливались по озаренному мерцающим светом парку. Постепенно они отдалились от остальных, благо, поместье было весьма велико, и наконец остановились у группы поросших мхом валунов, которые, казалось, чья-то огромная рука сложила живописной пирамидой. Оставалось загадкой, откуда они взялись посреди холмисто-равнинной местности.
– Лет десять назад один профессор выдвинул теорию, что Биврёст состоял из драгоценных камней чистейшей воды. Во время Рагнарёка радужный мост был разрушен, осыпался по всему миру дождем разноцветных осколков. Именно так, по его мнению, и возникли алмазы, сапфиры и прочие драгоценные камни… – Господин Рельский рассказывал это, таинственно понизив голос и деликатно придерживая Софию за локоть, однако тут же испортил произведенное впечатление, добавив: – Но, признаться, я в это не верю.
Перед внутренним взором молодой женщины на мгновение промелькнуло феерическое зрелище каменного ливня. Впрочем, в ту пору навряд ли кто-то мог сполна оценить эту картину, ведь мироздание терзала чудовищная сила, сотрясая до самых корней Мировое Древо Иггдрасиль, ломая и перекраивая вселенную. После же началась трехгодичная великанская зима Фимбульветр, на исходе которой чудовищный волк Фенрир проглотил солнце. Как и было предречено, следом пришли землетрясения и наводнения, а затем землю опалило нестерпимым жаром… И люди, и все иные расы скатились к дикости, отбросив, как ненужную мишуру, правила поведения, настало время меча и блуда, ветра и волка…
Софии сделалось зябко от картин, стоящих за скупыми строками хроник. К счастью, выжившие сумели вернуться к нормальной жизни и вновь выработать правила и законы – несомненный признак всех разумных существ. Гадалка в задумчивости покачала головой. Нет, никто не убедит ее, что приличия – это лишь тщета, перечень пустых условностей.
– Вам холодно? – тут же обеспокоенно спросил господин Рельский.
– Вовсе нет, – запротестовала госпожа Чернова, улыбаясь ему. Внимание мирового судьи было ей приятно, и она не могла не понимать, сколь оно почетно для нее.
Рядом с мужчиной она чувствовала себя совсем маленькой, эдакой изящной куколкой. «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана…» – мелькнула в голове знакомая строка. Должно быть, именно так они смотрелись рядом, и от этого нелепого сравнения молодой женщине вдруг отчего-то сделалось весело и легко. Недавние тяжкие мысли испарились, и очарование Бельтайна вновь захватило ее.
София безотчетно чуть откинула назад голову, всматриваясь в такое близкое лицо Ярослава Рельского, напряженно глядящего на нее…
– Любопытно, откуда тогда брались драгоценности до Рагнарёка? – раздался вдруг совсем близко насмешливый голос Шеранна.
София отпрянула от мирового судьи, радуясь благословенной полутьме, которая скрыла ее пылающие щеки.
– Что? – переспросил в замешательстве мужчина, глядя на дракона весьма недружелюбно.
– Если драгоценности – осколки радужного моста, то откуда тогда они брались до Рагнарёка? – повторил Шеранн любезно.
– Этого профессор не пояснял, – пожал плечами господин Рельский, – полагаю, он считал, что раньше их не было.
– Глупо! – усмехнулся дракон. – Дети стихий знают наверняка, что это не так, да и остальные расы должны помнить те времена. К тому же ведь находят старинные украшения…
– Да, но почти все найденные вещицы просто золотые или серебряные, без вставок камней. – Возразил мировой судья.
Было очевидно, что спорит он лишь из духа противоречия, это понял и дракон.
– Как вам угодно! – ответил он безразлично и продолжил уже совсем иным тоном: – Позвольте похитить вашу очаровательную спутницу. Прошу!
Шеранн галантно предложил Софии свой локоть, но она не торопилась его принять, в замешательстве оглянувшись на господина Рельского.
Должно быть, тот расценил это как призыв о помощи, и впитанная с молоком матери вежливость заставила его галантно возразить:
– Думаю, госпожа Чернова предпочтет мое общество!
Оказавшись меж двух огней, притом один из них был пламенем вовсе не в метафорическом смысле, молодая женщина несколько растерялась, но быстро взяла себя в руки.
– Думаю, мы вполне можем прогуляться втроем, – дипломатично предложила она.
Кажется, такое решение не пришлось по вкусу ни одному из джентльменов, однако они не нашлись что возразить…
