Глава 21
ИСТОРИЧЕСКАЯ ВИРТУАЛЬНОСТЬ
Легко показать, что любая теория, односторонне определяющая общество каким-то одним аспектом общественной жизни, ложна.
Райимон Арон
В числе исторических виртуальностей — не сбывшихся, но в принципе возможных вариантов, называют и создание единого Польско-Литовско-Московского государства. Первой обсуждавшейся кандидатурой на пост монарха такой унии был наш старый знакомый Иван IV.
Попробуем выяснить — что же за перспектива светила и Московии, и Речи Посполитой?
Скипетр Ивана над Польшей
Принято полагать, что Иван IV очень любил первую жену, и именно поэтому она могла играть роль светлого ангела при нем. Но когда в 1560 году Анастасия внезапно умерла, скорее всего, была отравлена, Иван ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ начал поиски новой жены.
В то время Польша и Великое княжество Литовское еще не объединились и находились в «личной унии» — то есть имели одного короля и великого князя — Сигизмунда-Августа. У короля были две незамужние сестры, и боярин Федор Иванович с прекрасной фамилией Сукин был послан с посольством и уговаривал Сигнзмунда-Августа выдать одну из них за Ивана.
Младшую сестру короля, Катаржину, Сукин видел тайком в церкви и расписал Ивану как мог. Иван тут же увлекся Катаржиной, по одному лишь описанию. Кроме того, Сигизмуид-Август не оставлял наследников… Помимо красоты невесты, брак с ней давал еще право на две короны, и вот тут-то впервые замаячила идея объединить все три государства под одним скипетром.
Сигизмунд-Август не хотел родниться с Иваном, Катаржину при одной мысли о таком женихе била дрожь. Ивану передали, что Катаржина уже просватана, и она быстро, в 1562 году, вышла замуж за брата шведского короля Юхана, герцога Финляндского.
История эта имела продолжение в Швеции. Старший сын Густава I, основателя династии Ваза, Эрик, был королем. Младший сын Густава, Юхан, мог наследовать трон, если у брата не будет детей. Детей не было, а отношения между братьями были очень скверные, тяжелые. Настолько, что когда Иван IV через несколько лет опять просил руки Катаржины Ягеллонки, Эрик, король Швеции, готов был даже отдать Катаржину, посадив в крепость ее мужа.
Сказалась ли любовь к мужу или Катаржина знала, что такое Иван IV (или и то, и другое), но она показала московитским послам кольцо с надписью: «Ничто, кроме смерти». Вроде бы должно было дойти, что даже резать Юхана бессмысленно.
В 1567 году в Александровской слободе был подписан один из самых фантастических договоров за всю историю человечества. По этому союзному договору Московия признавала все уже сделанные в Ливонии захваты Швеции и давала согласие делать новые. Рига отходила Москве, но Москва поддерживала примирение Швеции с Данией и Ганзейским союзом, а если Швеции откажут — то Московия была готова оказать Швеции вооруженную поддержку. Все это было совершенно не нужно Московии. Но выполнение всех статей союза обуславливалось выдачей Ивану IV Катаржины Ягеллонки.
Следует учесть, что к этому времени женщина уже пять лет была законной, венчанной женой Юхана, а Иван второй раз женат, все выглядит особенно дерзко.
В 1568 году Эрик умер, герцог Финляндский Юхан стал королем Швеции. Иван домогался не кого-нибудь, а королевы Швеции и матери наследника престола.
По своему обыкновению, Иван IV тут же начал выкручиваться и лгать, причем совершенно открыто. Не мог же он не знать о замужестве Катаржины… Что бы она делала в Швеции, не будь замужем за Юханом?! Потом Иван утверждал, что был якобы введен в заблуждение, будто Ягеллонка овдовела. Это ему плохие рабы передали, что она вдова, это все они виноваты.
Не просто жену себе искал Иван, а ему маячила корона… Даже две, сопряженные вместе, короны.
И как бы Иван IV ни изображал презрения к каким-то там выборным королишкам, как ни напяливал тогу потомка Августа, а всякая власть, даже тень власти, была ему не безразлична…
А тут короны сами пошли в руки! В 1572 год умер бездетный Сигизмунд-Август, последний прямой потомок Владислава (Ягелло). Возникло безкоролевье, и шляхта думала о выборе нового короля. Кандидатуры предлагались разные…
В том же 1572 году в Москву явился уполномоченный Речи Посполитой официально известить о смерти Сигизмунда и заодно о том, что там возникла среди прочих идей и такая: возвести на престол Речи Посполитой младшего сына Ивана IV, Федора Ивановича.
В это непросто поверить, но факт остается фактом: Иван IV пытается отговорить поляков посадить на трон своего сына. Он пытается убедить шляхту, что сажать на трон нужно его самого. Волей-неволей шляхта начинает обсуждать уже эту кандидатуру…
Много сторонников Ивана было среди мелкой и средней шляхты коронных польских земель, среди этнических поляков. Мелкая шляхта верила, что Иван станет пресловутой «сильной рукой», наведет порядок и возьмет в руки магнатов. Многие понимали, что шляхетские вольности достигли полного маразма и нужно их как-то… вводить хоть в какие-то рамки. А жили они все-таки подальше от Московии и слабо представляли себе Ивана.
Характерно, что Иван моментально завел с послами разговоры о том, что он, конечно, злой, но для кого? Для злых. А для добрых он готов снять последнюю рубашку, вот он какой человек! Неясно, насколько верили ему послы, но уже видно, что Иван прекрасно знал свою репутацию.
Сложность, впрочем, была не только в репутации Ивана IV и в вероисповедных различиях.
Ивану было не очень понятно, что такое вообще «избрание». Что не к нему в ноги упадут поляки, умоляя взять их под свой скипетр, а что надо понравиться шляхте. Тем более, в числе выборщиков будет и шляхта из Великого княжества Литовского, а западные русские вряд ли будут голосовать за москаля, слишком хорошо они его знают…
Констатирую факт: Иван так и не сделал ни малейшей попытки начать собственную политическую игру. И более того — начинает вести себя так, словно вопрос об его избрании — дело уже решенное. Он ведет с поляками мелкую торговлю по поводу территориальных уступок, рядится чуть ли не за каждое село. Если он скоро будет и королем Речи Посполитой, и великим князем московским… то какая, казалось бы, разница?
А потом вдруг и заявляет Иван, что короноваться будет только русским митрополитом, никакого участия католические прелаты в венчании на царство принимать не будут.
Иван оставляет право строить в Польше столько православных храмов, сколько захочет, и на старости лет уйти в монастырь.
Поляки разумели само собой, что Иван перейдет в католицизм… и его заявление было, выражаясь мягко, несколько неожиданным.
Так все и заглохло, при полной неготовности Ивана сделать хоть что-то для собственного избрания. Речь Посполитая избрала Генриха Валуа, потом Генрих сбежал домой, как только «освободился» французский престол.
Спектакль избрания короля Речи Посполигой повторился… Иван опять произносил какие-то речи о своей готовности… Но уже несравненно более вяло. Видимо, и он уже понял, что дело бесперспективное, и королем стал Стефан Баторий.
Так каков все-таки был шанс? И был ли он? Разделим два понятия: «шанс на избрание Ивана» и «шанс на создание Польско-Литовско-Московской унии». На мой взгляд, первого шанса, шанса на избрание Ивана, реально не было.
Нет, не избрали бы его. Слишком хорошо знали Ивана на Западной Руси, а выбирался король голосами всей шляхты, в том числе и литовской, и православной. Хоть кто-то да крикнул бы: «Вето!». Не прошел бы Иван и потому, что многие магнаты были против его кандидатуры, а у них были и собственные голоса, и возможность их покупать.
Генрих Валуа устраивал всех в несравненно большей степени.
По поводу унии… Уверен, что, даже став королем Речи Посполитой, Иван усидел бы недолго. Не было бы прочной унии, не возникло бы устойчивого государства. Потому что, сев на престол Речи Посполитой, он стал бы королевствовать так, как привык царствовать в Москве.
И с большой степенью вероятия, он привел бы с собою своих, привычных ему и послушных бояр и дворян из Московии — ведь король Речи Посполитой почти не имел собственной армии, не имел возможности творить насилие.
Подключив к управлению Речью Посполитой Московию, Иван обрел бы такую возможность.
Допустим, за первые несколько срубленных голов шляхта, оцепенев от изумления и ужаса, не отомстила бы. А потом?
Допустим, Иван сумел бы подавить первые мятежи усилиями верных московитов, покрыл бы Краков плахами, сгонял бы студентов Ягеллонского университета и горожан на зрелища поджаривания на сковородах и травли медведями.
И что же? Это только лишь сделало бы неизбежным наступление на Краков армий крупнейших магнатов, в том числе западно-русских.
Не удалось бы сразу? Появился бы новый, альтернативный Ивану король, постоянный или временный, и даже если ухитрился бы Иван унести ноги, уния-однодневка все равно бы приказала долго жить. Не потому, что вообще невозможна. А потому, что очень уж неподходящей личностью на роль создателя такой унии был Иван IV, только и всего.
Скипетр Батория над Московией
Странно, что до сих пор учеными не рассматривается другая кандидатура создателя такой тройственной унии. То есть, возможно, в Польше такое обсуждение и ведется, но мне эта литература мало доступна, а на русском языке вполне определенно никто не называл Стефана Батория как возможного царя Московии.
А ведь планы Стефана Батория были сродни наполеоновским! Стефан Баторий вполне серьезно хотел отвоевать у турок Константинополь. Сделать это без Московии было невозможно, а Московия на унию не шла, общий крестовый поход отвергала. Более того, Московия как раз воевала с Речью Посполитой. Воевала… Воевала? Воевала! Вот она, возможность! Надо покорить Московию, сделать ее частью Речи Посполитой или посадить там дружественного короля.
В 1581 году Стефан Баторий шел на Псков с тем, чтобы следующий удар направить уже на Москву. А потом, основательно подготовившись, сплавиться по Дону, взять Азов и выйти в Черное море. Дальше — понятно: дальше только Константинополь.
Реальная ль задача? Зная Стефана Батория, можно уверенно сказать, что да. У него как-то все получалось. Увы!
В 1586 году Стефан Баторий помер в Гродно, и было ему тогда всего 53 года, и многое могло быть впереди.
Уверен, если бы не помер, завоевание Московии становилось бы вполне возможным.
Потому что невозможно представить себе более подходящую для таких дел, более крупную и более привлекательную личность.
Во-первых, Стефан Баторий обладал всеми качествами, которыми не обладал Иван, вплоть до «полного наоборот».
Храбрый, великодушный, невероятно энергичный, он терпеть не мог и не прощал двух качеств: предательства и вранья.
Стефан Баторий соединял в себе качества, делавшие из него великолепного бойца: он совершенно не боялся противника и в то же время был очень осторожен и разумен.
И прославился как великий воин и полководец задолго до избрания на польский престол.
И соединял эту заслуженную славу с талантом политика и организатора. Уж его-то шляхта выбрала, и не было ни вето и ни рокоша.
Поляки повидали на своем престоле многих выдающихся личностей. Но и они до сих пор считают Стефана Батория одним из самых знаменитых своих королей. Это была поистине выдающаяся личность!
Во-вторых, уж если искать твердую руку для усмирения и мятежных польско-русских магнатов, и пьяных московских бояр, то, право же, сильнее не найти, вот она!
Это была рука администратора и воина, а не трясущаяся длань истеричного палача.
Если кому-то было суждено в это время создать единое славянское государство, то нет кандидатуры привлекательней.
Трудно сказать, что это могло бы быть: тройственная уния Польши, Литвы и Московии? Московия ли в качестве завоеванной территории, права которой не равны правам двух других? Завоеванная ли страна, постепенно подымающаяся к равному положению с двумя прочими? Или же несколько стран, несколько княжеств, каждое из которых входит в Речь Посполитую на своих условиях?
Не хочу гадать, потому что здесь возникает слишком много вариантов, просчитать которые одному человеку невозможно.
Назову только две важнейшие проблемы на пути новой унии. Во-первых, это особенности самих московитов. Что с того, что они и поляков-то понимают без переводчика, а уж с западными русскими говорят почти что на одном языке?!
Западная Русь и Польша говорят на разных языках, но они близки в культурном отношении. А московиты в культурном отношении совершенно иные, и это главное.
Модернизация означала бы для великого множества, для миллионов людей необходимость выйти из-под отеческой опеки общины и государства и в одночасье стать взрослыми людьми. Думать самим… Право же, легче сказать!
В Речи Посполитой московитам от многого придется отказаться. Им очень многому придется научиться. А общество, как вы помните, терпеть не может изменяться.
Между прочим, московскую спесь и московский изоляционизм часто питали как раз выходцы из западных областей Московии и даже Западной Руси — тех мест, где модернизация уже началась и уже дала свои плоды. Старец Филофей — уроженец Пскова; Вишенский, «зачапившийся» с «мудрым латынником», — уроженец Западной Руси.
Столкнувшись с необходимостью быстро изменяться, часть московитов могла бы пойти на гражданскую войну, на культурный раскол.
Могли бы навязать войну за право Московии опять выйти из состава Речи Посполитой, даже переходя в наступление по мере сил.
Могли бы и уйти в глубь континента, основав «Новую Московию» в Сибири, на Урале, в Заволжье. Столицы в виде Казани, Обдорска или Тюмени просто напрашиваются.
В любом случае — это война. И вторая, главнейшая по важности проблема: в Московии возникли бы те же самые столкновения католиков и православных, что и на Западной Руси. А отъезжать, решая проблему любимым московским способом, уже было бы некуда.
И вариантов тут только два: или веротерпимость, примирение между собой двух ветвей одного древа апостольской церкви, или гражданская война православных и католиков, по типу того, что происходило в Малороссии в начале-середине XVII столетия. Исход такой войны непредсказуем, и каждый вариант исхода имеет свои плюсы и минусы…
И не разорвала ли бы религиозная нетерпимость новую, не успевшую возникнуть державу? На вопрос нет однозначного ответа.
