ГЛАВА 11
Лимания шла по улице, громко цокая копытцами и повиливая задом. Складчатая юбка соблазнительно колыхалась вокруг ее ножек при каждом шаге. Сатирра нарочно старалась вести себя вызывающе, хотя и опасалась близко подходить к людям и рогачам. Но пусть остальные видят, что она — молодая здоровая самочка, готовая и к легкому флирту, и к серьезным отношениям.
Была осень. Та самая ее теплая и благодатная пора, когда жизнь еще прекрасна, но природа уже готовится к зиме. Деревья в парках и скверах пожелтели. В рощах, где изначально и жили сатирры, было полным-полно грибов, и самцы начинали ссориться и драться, а самочки изо всех сил старались привлечь к себе внимание.
Большая часть жизни Лимании прошла в городе, среди людей. Она была совсем крошкой, когда ее родители перебрались сюда и были вынуждены изменить свою жизнь. И юная самочка знала, что в мире человеков не принято, чтобы самцы дрались за самок. Даже когда человеки ведут войны, они воюют не за женщин, а за территорию, за богатство, за власть. Драться из-за женщины здесь не принято. А это значит, как ни печально, что ни один самец-сатир не станет бодаться из-за нее с соплеменником, если не захочет попасть за решетку. И все же Лимания решительно выбрасывала такие мысли из головы. Ведь вертеть попкой, завлекая сатиров, ей никто не запрещал!
Как назло, соплеменников сегодня на улице было раз-два и обчелся. Только пробежал рассыльный, цокая копытами по мостовой, да две мамаши прошли со своими детьми. Но Лимания не теряла надежды и за четвертым поворотом — она гуляла не просто так, а обходя все лавки в квартале со списком покупок! — заметила, что чуть позади, след в след, топает молодой сатир.
Сердце стукнуло — вот она, удача! — но Лимания заставила себя быть сдержанной. Она не должна показывать свою доступность. Драться тут не с кем, так пусть по-иному докажет, что достоин ее внимания. И потом, может, ему просто по пути!
Самочка нарочно отклонилась от маршрута — свернула не туда. Молодой сатир упрямо топал по пятам. Это уже становилось интересно. Лимания зацокала копытцами, вертя юбкой и кокетливо помахивая корзиной. Она уже наполовину наполнилась продуктами — артишоки, два пучка зелени, морковка, капуста, творог, круг сыра, булочки, — но сатирра старалась нести ее так, словно для нее это пара пустяков. Это у человеков принято, чтобы мужчина таскал за женщиной тяжести. У сатиров чем сильнее самочка, тем она крепче и тем здоровее от нее родятся детишки. Лимания зашла в бакалею, купила соль, приправы, спички, чай и замешкалась перед выходом, исподтишка рассматривая улицу. Сатир был тут! Следит он за нею, что ли? Молодой, рога длинные, гладкие, шерсть лоснится, сам выглядит крепким. Глаза, правда, чуть навыкате, зато масть красивая — светлая, рыжевато-золотистая. И такие замечательные кудряшки на макушке!
Налюбовавшись, Лимания вышла из лавки и продолжила путь. И едва не завизжала от восторга, когда цокот копыт соплеменника стал приближаться. Но продолжала шагать, не глядя по сторонам, пока за спиной не раздался голос:
— Вам не тяже-э-эло?
— Нет, — отрезала Лимания.
— И не разре-э-эшите помочь?
— Нет.
— Но корзинка тяже-о-олая!
— Я такое ношу каждый день.
— Ве-э-эликолепно! — проблеял сатир, все-таки поравнявшись с нею. — То есть я хочу сказать, что ты пре-э-экрасна! — перешел он на «ты».
Лимания посмотрела на него вблизи оценивающим взглядом. Светлая шерстка, на шее пробивается грива — знак зрелости. Лицо симпатичное, между рогами на голове — шапочка-колпачок. Из остальной одежды — штаны на помочах и жилетка. Пожалуй, стоит позволить ему некоторые вольности в обращении.
— Мне так часто говорят, — кивнула она, показывая, что пользуется успехом.
— Как тебя зовут?
— Лимания. А тебя?
— Марилий. Тебя проводить?
— У ме-ме-меня еще дела…
— Я пройдусь с тобой. Не возражаешь?
Лимания качнула головой. Ей действительно надо было зайти еще в одну лавку — список покупок почти закончился, — но и поболтать с соплеменником хотелось. Поэтому она решила дойти до соседней улицы и навестить шляпный салон — не для себя, а для госпожи. Она такая молодая и красивая, и хоть пока еще носит траур, но уже появляется в свете, а новых шляпок у нее практически нет! Вдруг там появились новые фасоны? Можно узнать заранее.
Марилий оказался отменным собеседником. Он взялся за ручку корзинки с другой стороны, так что они несли ее вместе, приноравливаясь к шагам друг друга. Сатир рассказывал о себе. Его семья недавно перебралась в столицу из провинции — родители жили по законам человеков, и сам Марилий мечтал тоже связать свою судьбу с одной самочкой на всю жизнь. Он успел устроиться на работу, а в свободное время ходил по улицам и знакомился со столицей.
— Такой большой город! — говорил он. — Мы жили там, где народа мало!
— А я тут с младенчества, — гордо ответила Лимания. — Мама перебралась сюда, когда я была совсем крошкой. Тут она нашла себе-бе-бе второго мужа.
— Ты тут все знаешь?
— Да.
— Покажешь мне город?
О, намечается романтическая прогулка? Неужели ей наконец-то повезло?
— Но я сейчас не могу. — Она указала на корзину. — Столько дел…
— Я помогу.
Ох, от этого заявления сатирра совсем потеряла голову. Как здорово! Чудесно! Волшебно! Великолепно! От радости хотелось петь и плясать. Только бы повезло! Только бы не сорвалось!
Она зашагала по улице, и кавалер пристроился рядом. Вышагивая как можно изящнее и стараясь звонче цокать копытцами, Лимания краем уха слушала воркотню Марилия и одновременно стреляла глазами по сторонам. Увидел бы ее хоть кто-нибудь из знакомых! Самочка редко общалась с другими сатирами из диаспоры — работа у госпожи Агнии не оставляла много свободного времени. Чаще всего с сородичами она случайно встречалась на улице или на базаре. Ну иногда по большим праздникам, которые сатиры по традиции отмечали в городском парке. Подруги часто спрашивали, нашла ли она уже себе кого-нибудь. Вот вам всем! Молодой, холостой, красивый… И сразу обратил на нее внимание.
— У тебя-бя такие красивые глаза! — говорил Марилий. — Сиреневые… И ресницы такие длинные… А какая бе-бесподобная челка… Загляденье!
— Правда? — Лимания млела от восторга.
— Ты очень красивая!
— Спасибо. Ты тоже ничего…
Никого из знакомых, как назло, встретить не удалось, и Лимания начала чувствовать разочарование. Прогулка затягивалась, что рассказывать о городе, историей которого она не интересовалась, сатирра не знала. А дома ждет госпожа Агния. Волнуется и сердится, наверное. Надо ее с Марилием познакомить — авось подобреет.
— Надо покупки отнести, — сказала она.
— К тебе-бе-бе домой?
— Не-э-эт! Я служу горничной у одной дамы. Она ме-ме-ме-ня ждет уже давно.
— Я провожу?
Они направились в сторону Капустной улицы. Лимания отчего-то волновалась, но ее спутник был спокоен. А ему-то что за дело? Он там чужой. Не его будут ругать. Хотя госпожа Агния добрая, не рассердится.
— Твоя госпожа — она какая? — спросил Марилий.
— Молодая, — пустилась в объяснения Лимания. — Красивая. Добрая. И не-не-несчастная.
— Почему?
— У не-нее мужа убили. И она горюет…
— Нового найти не может? — понимающе кивнул сатир.
— Не-э-эт! Она старого любит.
— До сих пор? Почему? Он же уме-ме-мер!
— А она его помнит. Странно, правда?
Марилий кивнул. Для сатиров было в порядке вещей создавать брачные союзы всего на год-другой. Понравится вместе жить и растить ребенка — остаются еще немного вместе. Надоело — самец просто собирает вещи и уходит. А самка ищет нового мужа.
На Капустной улице обычно до соседней лавки не добежишь, чтобы соседа не увидеть, но в этот раз поблизости знакомых лиц не было. А вот незнакомые — имелись. Лимания насчитала троих и немного заволновалась. Интересно, вернулся ли уже господин Ариэл? Госпожа его, конечно, недолюбливает, но все-таки мужчина в доме нужен. С ним всяко спокойнее. Марилий, правда, тоже мужчина, но против рогача или даже человека все равно слабоват.
Перед ее домом сатир остановился, запрокинув голову и осматривая небольшой двухэтажный особнячок.
— Ого! — воскликнул он. — И ты живешь в таких хоромах?
— Ну, — смутилась Лимания, — это дом мое-э-эй госпожи. Я — горничная. Мне-не-не не удалось найти другой работы — и вот я здесь. Но ты не думай, — быстро добавила она, — госпожа Боуди хорошая, добрая. И платит вовремя. И мне-не-не не тяжело совсем у нее работать!
— Ага, корзинки вон какие тяжелые таскаешь! — фыркнул Марилий.
— Так это на первый этаж!
— Я отнесу?
Лимания смутилась. С одной стороны, ей хотелось, чтобы этот красавчик не исчез бесследно, а с другой — с точки зрения сатиров подобное поведение предполагало форсирование событий. Уже ночью она и Марилий могут оказаться в одной постели. Ей этого хочется? Да! Так быстро? Нет!
— Давай встретимся завтра? — предложил сатир, и это решило дело.
Лимания достала из кармана передника ключ и отперла дверь, пропуская гостя в прихожую. Вернее, он почти втолкнул сатирру внутрь, не давая задержаться на улице лишнего мига:
— Показывай, что и где тут у вас!
Лимания прошла несколько шагов вперед, по тесному коридору по направлению к дверям, ведущим на кухню и в комнаты прислуги, когда за спиной хлопнула, распахиваясь, дверь.
Удивленная, сатирра начала оборачиваться, чтобы посмотреть, почему дверь распахнулась, и в этот самый миг что-то тяжелое обрушилось ей на затылок.
Ариэл возвращался в дом Агнии со смешанным чувством. С одной стороны, его не могло не радовать оказанное доверие. А с другой — в душе был страх: а ну как его постигнет неудача? Император взвалил на него огромную задачу. Как подступиться к этому делу? А отыскать ответ необходимо — хотя бы потому, что от этого зависит и его личная жизнь. Агнии нужны доказательства того, что Марек умер не от его руки. Поверив, что Ариэл не убийца, она станет доверять ему и, как знать, может быть, однажды сменит гнев на милость. Ради призрачной надежды, ради только намека на ответное чувство со стороны этой женщины Ариэл был готов решиться на многое. Даже на то, чтобы вернуться на службу.
Дом встретил его тишиной, и это насторожило сразу. Обычно Лимания хлопотала на кухне или стирала, подметала, вытирала пыль. Ее присутствие было ненавязчивым, но создавало шумовой фон — шаги, шорохи, звук дребезжащего тоненького голоска. А сейчас все было тихо. Слишком тихо.
— Агни?
В ответ ни шороха, ни звука.
— Агни, это я.
Шагая через три ступеньки, он поднялся в жилые комнаты. Дверь в гостиную нараспашку.
Одного этого было достаточно, чтобы Ариэл почувствовал неладное. Агния всегда прикрывала двери. У нее вообще не было привычки оставлять их открытыми — ее отрочество прошло в пансионе, где каждая девочка была рада малейшему шансу уединиться. Ариэл ее понимал — в закрытой школе и кадетском корпусе он тоже мечтал о тихом уголке, где никого не будет рядом. Он тоже любил закрытые двери — и это, пожалуй, было единственным, что у них имелось общего. Но что должно было произойти, чтобы Агния оставила дверь открытой?
«Ничего хорошего», — понял он, замерев на пороге.
Гостиная носила следы легкого беспорядка. Такое впечатление, что покидали дом в страшной спешке. Опрокинутый стул, от сдвинутого кресла половик собрался складками. Разбросанные вещи. Кочерга где-то в стороне, словно ее пинком отбросили подальше. Перевернутая корзина с рукоделием — клубки, игольница, ножницы валяются, где попало. Рядом, на полу, сорочка. На белой ткани — след чужого сапога.
Чужой.
Ариэл припал на колено, всматриваясь в отпечаток обуви. Ничего приметного не было. Сапог как сапог. След не слишком четкий. Ну это как раз понятно — на улице сухо, ни луж, ни грязи, испачкаться негде. А если владелец этой обуви приехал в экипаже, то и вовсе.
Мужчина огляделся. Нет, беспорядок в комнате не был следствием обыска. Кто бы ни явился сюда, он слишком спешил, чтобы тратить время на поиски тайников.
— Агни? — позвал Ариэл, не особо надеясь на ответ. — Агни, все в порядке. Это я.
Тишина.
Выпрямившись, он прошел в спальню. Там все было как обычно, если не считать валявшихся на полу вещей, смятой постели, сброшенных с туалетного столика флаконов. То же самое в библиотеке. Только разворошен письменный стол Марека, но, видно, если что-то и искали, то быстро, кое-как, скорее чтобы создать видимость обыска. Ариэлу не приходилось, даже во время службы, проводить обыски. Он был из тех, кого использовали, если надо применить силу. Угроза, похищение, вооруженное нападение с целью напугать, а то и покарать предателя, оставив на трупе записку: «Так будет с каждым, кто не умеет хранить тайны».
— Агни, — промолвил он, уже догадываясь о самом худшем.
Быстро зарядив пистолет, он вышел из библиотеки, осторожно спустился на первый этаж. В то, что Агния ушла сама, даже не ушла, а сбежала из дома, он не верил. Ридикюль молодой женщины, плащ, шляпка, перчатки — все осталось на месте. И нигде не было домашнего коричневого платья. Черное траурное платье и другое, темно-фиолетовое, в котором она была на техническом шоу, валялись в спальне возле гардероба. И ее полусапожки тоже на месте. Уйти в домашнем наряде, без верхней одежды, уличной обуви и денег — это так не похоже на рассудительную и строгую Агнию Боуди! Но что-то заставило ее так поступить. Может, призраки? Да нет! Такого просто не может быть! Ариэл верил в существование призраков. Он сам неоднократно встречал их и знал, что вилы, которые якобы до сих пор танцуют по ночам в городском парке на берегу пруда и которые могут исполнять желания, — это суть души умерших без погребения людей. Да и ночью на кладбище не стоит находиться в одиночку без крайней необходимости. Более того — ему самому не так давно являлся призрак Марека. Но чтобы средь бела дня?
Размышляя, он дошел до нижней ступеньки и остановился. Прислушался. Показалось или нет, но в недрах дома кто-то был. Ему померещился неясный звук.
— Кто здесь? — крикнул во всю силу легких. — Выходи!
Звук повторился. Без сомнения, его услышали.
— Лучше выходи сам! Тогда точно плохого не сделаю! — И в доказательство серьезности намерений взвел курки. Он мог выстрелить в упор практически в любого — если этот кто-то кидается на него с оружием. Во время одной из карательных акций пришлось насадить на шпагу двенадцатилетнего мальчишку, бросившегося на него с мотыгой. Правда, когда Ариэл увидел, что тот всего-навсего защищал младших братика и сестру, пожалел о содеянном… Но ведь здесь и сейчас не дети?
В ответ раздался… стон?
— Агни! Это я! — заорал он во всю силу легких, едва ли не впервые теряя самообладание. Воображение нарисовало молодую женщину, истекающую кровью, забившуюся в дальний угол, беспомощную, умирающую.
— Агни!
— Э-э-э…
Голос шел откуда-то со стороны кухни и кладовой. Держа пистолет наготове и собираясь стрелять в любое живое существо, если это не Агния, Ариэл направился в ту сторону.
— Агни?
— А-а-а… Э-э-э…
Звук доносился… из-под пола? Он несколько раз топнул ногой, и в ответ тоже раздался тихий слабый стук. Подпол! Ну конечно! Надо было сразу…
Крышка была придавлена сверху ларем, где хранилась мука и другие продукты. Сгоряча Ариэл своротил его одной рукой, ногой откинул крышку:
— Агни?
— Не-э-э…
Навстречу из мрака выглянула мордочка Лимании. Увидев нацеленный на нее пистолет, сатирра испуганно заверещала и чуть было не рухнула на пол с шаткой лесенки. Ариэл вовремя успел подхватить ее за загривок, как кошку:
— Вылезай!
Дрожа и блея, та кое-как выбралась наружу, отползла подальше от темного провала, скорчилась в углу на полу. От нее несло козьими катышками, но сейчас мужчине было на это наплевать. Он опустился перед горничной на колени, несколько раз встряхнул ее за плечи, потом дернул за ухо.
— Очнись! Лимания, что тут было? Где Агни?
— Не-э-э зна-а-аю… — протянула она, вздрагивая и всхлипывая. — Голова болит…
— Голова? Чему там болеть, дура безмозглая? Где Агни?
— Не-э-э знаю! Ме-ме-меня ударили по голове… Больно! — всхлипнула сатирра. — Я думала — он хороший, настоящий, а он вот как… За что это мне-э-э?
— Кто тебя ударил?
— Марилий…
— Кто это?
— Сатир…
— Понятно. Где это произошло?
— Зде-э-эсь. Я его… а он ме-ме-меня… — Лимания всхлипывала, скулила, стенала и вздыхала.
— Ты привела сюда чужака?
— Да не-э-эт! Мы на улице познакомились… Он ме-ме-меня до дому проводил. А потом по голове уда-а-арил…
Оставив ее плакать, Ариэл сходил, принес воды и выплеснул на сатирру. Та испуганно взвизгнула, но мигом успокоилась и с грехом пополам рассказала все. Как она решила пригласить нового знакомого к себе домой, как он ее ударил и оттащил в подвал, как она провалялась там какое-то время без сознания, а потом, придя в себя, стала звать на помощь. Что случилось с Агнией, служанка не знала, но Ариэлу и того было достаточно. Дождавшись, пока сатирра немного успокоится, он за локоть поставил ее на ноги и потащил к выходу.
— Куда вы ме-ме-меня? — перепугалась та.
— Наверх.
В гостиной Ариэл швырнул Лиманию на диван.
— Все тут прибрать, дверь запереть. Сидеть, никого не впускать, — приказал он и добавил: — Кроме меня. Ждать!
— А вы куда?
— Искать Агнию, — не прибавив более ни слова, Ариэл направился к выходу.
Лимания бросилась было следом — ей было страшно оставаться одной в доме, — но он решительно оттолкнул перепуганную служанку. Постоял немного снаружи, ожидая, пока в замке не щелкнет ключ, и только потом вышел на улицу.
Откровенно говоря, у него не было никаких идей, где может находиться похищенная женщина. Город большой. Впрочем, если подумать, найти ее можно.
Стоя на крыльце, Ариэл огляделся по сторонам. Взгляд его скользил по соседним домам, по мостовой, по фонарным столбам, по редким прохожим — в середине дня, как правило, народу на улице мало — а сам он напряженно раздумывал.
Он отсутствовал не более трех часов. Чтобы за такое короткое время организовать похищение, надо долго следить за домом, выжидая удобного момента. Значит, это опять те же люди и нелюди, что и раньше. Несколько попыток взлома и грабежа результатов не дали, и Агнию похитили в надежде, что она что-то знает. Речь идет о наследстве Марека, как пить дать. Наверняка похитители надеются, что она может указать им, где хранятся его бумаги. Вернуться в дом и посмотреть? Не стоит. Воры уже побывали тут, они что-то искали, но вряд ли нашли. И обыск в кабинете тоже был скорее сымитирован. Значит, дело не в бумагах… Тогда зачем тратить время? Надо всего лишь как следует допросить вдову — и она сама укажет на тайник. Другой вопрос — зачем везти ее куда-то далеко? Ответ один — они не хотели столкнуться с Ариэлом. Тот мог вернуться в любую минуту и нарушить планы. И с той же целью увезли Агнию — оказавшись в незнакомом месте, не уверенная, что ей вот-вот придут на помощь — ведь надо сначала отыскать! — она быстрее сломается и откроет тайну.
Итак, начнем сначала. Воры — или кем они там были на самом деле — знали, что Агния настороже. Они не могли проникнуть в дом просто так и решили действовать через Лиманию. Задурить голову глупенькой сатирре — нет ничего проще. Марилий — Ариэл сомневался, что сатир назвал свое настоящее имя, но другого все равно не было, — сыграл влюбленного, проник в дом и отпер дверь сообщникам. Было понятно и то, почему Лимания осталась жива, ведь сатир никогда не причинит вреда сатирре, самке своего племени. Экипаж ожидал в укромном месте, где-нибудь в переулке поблизости. Похитители быстро проникли в дом, схватили Агнию и увели. Ее запихнули в экипаж — наверняка закрытый, типа кареты — и увезли в неизвестном направлении. Хотя почему сразу «в неизвестном»? Среди бела дня в столице трудно остаться незамеченным. Если расспросить соседей, особенно в особняке купца по соседству, наверняка можно найти свидетелей, которые что-то заметили.
Ободренный этой мыслью, Ариэл решительно направился к соседнему дому.
Его предположения в какой-то мере оправдались. Оказывается, супруга купца весь день скучала и сидела у окна, ожидаючи мужа и наблюдая за людьми. Она случайно заметила, что в дом молодой вдовы, где с недавних пор поселился привлекательный мужчина — Ариэл и без намеков понял, что речь идет о нем, — вошли трое. Рассмотреть их не удалось — они выбрались из наглухо закрытой кареты, запряженной парой гнедых коней. Купчиха тогда еще подумала, что это прибыли люди из Тайной канцелярии — как раз арестовать жильца вдовы. И внимательно рассмотрела карету, чтобы потом было о чем посудачить с соседками. Запомнила, что экипаж был старый, но его недавно чинили — поставили новенькие колеса и выкрасили в темно-коричневый цвет. На козлах сидел человек. Он кинул монетку сатиру, который вышел следом за людьми.
Конечно, купчиха, притаившись за занавесками, рассмотрела, как трое мужчин выносят молодую женщину, хозяйку дома. Та была либо без сознания, либо вовсе не собиралась идти своими ногами, подчиняясь похитителям. Соседка рассмотрела все — ее домашнее платье, ее растрепавшуюся прическу. Кажется, она даже запомнила выражение лица женщины. Притаившись за занавеской, она проследила, что карета покатила вглубь Капустной улицы и в конце завернула направо. И было это буквально за несколько минут до того, как с противоположной стороны, от Кожевенной улицы, вернулся Ариэл.
Тот еле дотерпел, пока купчиха в своем повествовании дойдет до этого места, и выскочил вон, прекрасно понимая, что своей спешкой дает пищу для новых размышлений. Но ведь он сам как раз в те минуты шел по Кожевенной улице, на которую выходила Капустная. И припомнил, что действительно из-за поворота выехала на большой скорости наглухо закрытая карета, устремившаяся в сторону Радужного проспекта. Он заметил экипаж, но никак не мог предположить, что внутри находится Агния! И потерял почти полчаса, изучая обстановку. За это время женщину могли увезти куда угодно!
Агнии было страшно. Так страшно, что она почти ничего не чувствовала. Когда в гостиную, где она шила рубашку — вдруг до нее дошло, что Ариэл живет у нее уже несколько дней и всегда ходит в одной и той же рубашке, не имея смены белья! — ворвались незнакомцы в полумасках, она успела только вскочить. Ее схватили. Она пыталась сопротивляться, вырывалась, но против троих мужчин ничего не могла поделать. Ее просто вынесли из дома и засунули в карету, куда тут же втиснулись и похитители.
На небольших зарешеченных окошках были темные шторки, не позволявшие запомнить дорогу. Но Агния была не в том состоянии, чтобы смотреть по сторонам. Ее крепко держали за локти два человека, третий устроился на сиденье напротив. Впервые в жизни оказавшись в окружении незнакомых мужчин, молодая женщина больше всего на свете боялась, что сейчас над нею надругаются. Она мысленно уже чувствовала чужие руки, шарящие по обнаженному телу, в ее фантазиях на нее наваливался чужой потный мужик, и внутренности пронзала боль. Воображение столь ярко нарисовало картину того кошмара, который ждал впереди, что Агния к тому моменту, когда карета, промчавшись по улицам города, наконец остановилась, почти лишилась чувств. Смутно она ощущала, как ее поднимают на руки, выносят из кареты, потом поднимаются на крыльцо, затаскивают в дом, спускаются на несколько ступенек, затем осторожно кладут на скамью. Уходят. Слышится щелчок запирающегося замка. А потом — удаляющиеся шаги. И тишина.
Несколько минут Агния лежала неподвижно, боясь пошевелиться и открыть глаза. Кружилась голова, во всем теле была слабость, а сердце бешено колотилось. Наконец немного успокоившись, она рискнула разлепить веки и осмотреться.
Небольшая полутемная комнатка была почти пустой. Скамья, на которой лежала сама молодая женщина, несколько ящиков и старый рассохшийся шкаф составляли всю обстановку. Сбоку от двери, под потолком, было полукруглое окошко, пол покрыт слоем пыли и мелкого мусора — видимо, комнатой не часто пользовались. Пахло мышами, плесенью, старым деревом и земляной пылью.
Агния тихо села, опираясь на дрожащие руки. Страх полностью парализовал ее волю. Она не верила, что такое могло случиться с нею. Она читала книги о том, как прекрасная дева попадает в плен к разбойникам. Как правило, бедняжка недолго грустит и чахнет — атаман проникается сочувствием к юной красавице и предлагает ей руку и сердце. Внимательно рассмотрев похитителя и пару раз поговорив с ним по душам, дева начинает испытывать по отношению к нему нежные чувства, а потом непременно оказывается, что он — наследник старинного и богатого рода, когда-то невинно оклеветанный и вынужденный с тех пор влачить столь жалкое существование. В книгах справедливость торжествует, негодяи, оклеветавшие героя, получают по заслугам, и дева с благородным разбойником идут под венец. Но это были книги. А где здесь благородный атаман? Какова ее судьба? Она не богата, не слишком знатна, у нее нет влиятельной родни. У нее вообще никого и ничего нет. Но ее все равно похитили и привезли сюда. Почему?
Снаружи было тихо. Агния немного посидела на лавке, потом осторожно спустила ноги на пол. Поморщилась от боли — когда ее вытаскивали из дома, похитители не слишком церемонились с пленницей, и теперь у нее болели плечо и рука. Осторожно огляделась, прислушиваясь. Ей показалось, что где-то слышны приглушенные голоса. Охранники?
Агния тихо встала, сделала несколько шагов. Перебирая по стене руками, добралась до окошка, привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть, что там, снаружи. Ничего не видно. Какой-то внутренний дворик, заросший сорной травой, да глухие стены. Много ли увидишь снизу? Где же она?
Устав глядеть на сорную траву и камни ограды, узница прошлась вдоль стен, изучая свою тюрьму, тщетно пытаясь найти выход. Попробовала открыть дверцы шкафа, но они рассохлись и оказались плотно закрыты. Ящики были заколочены. В них явно лежало что-то тяжелое — как ни старалась, Агния не могла сдвинуть их с места. Со Скамьей дело пошло чуть быстрее, но она сдвинулась с места с таким противным скрипом, скользя ножками по твердому, словно камень, полу, что Агния поскорее бросила это занятие. А вдруг охранники услышат, как она пытается сбежать? И мало подтащить скамью к окну — надо еще как-то ухитриться выломать решетку и протиснуться в окошко.
Тихий скрежет ключа в замке нарушил размышления узницы — скрип услышали. Агния вздрогнула от неожиданности, попятилась, вжимаясь лопатками в стену. Дверь отворилась. На пороге показался незнакомый мужчина. На вид ему было чуть за тридцать. Он был одет в темный простой сюртук, короткие штаны, обыкновенные башмаки и походил на подмастерья средней руки или мелкого служащего. Агния могла поклясться жизнью, что никогда его прежде не видела. Вряд ли он был одним из той троицы, что ворвались в ее дом.
— Добрый день, сударыня, — промолвил незнакомец, останавливаясь на пороге. — Вижу, вы уже пришли в себя?
Агния не сводила с него глаз. Этот человек был невооружен, но от него веяло чем-то жутким.
— Вы кто? — наконец выдавила она.
— Мое имя вам знакомо, но пока я желаю сохранить его в секрете. Но если хотите как-то ко мне обращаться, зовите меня мастером. Правда, я не имею чести состоять в числе мастеров университета, каковым мог бы стать ваш покойный муж, но, откровенно говоря, мне это не нужно.
— Мой… муж?
— Ваш покойный муж, Марек Боуди, сударыня. Я знаю, кто вы. Я все про вас знаю. Знаю, что вы живете одна на Капустной улице. Знаю, что Марек Боуди оставил вам очень маленькую пенсию, которой едва хватает на то, чтобы сводить концы с концами, но вы столь горды, что предпочитаете жить практически в нищете, экономя на всем необходимом.
— Это не ваше дело, как я живу, — обиделась Агния.
— Разумеется. Ваша жизнь, если честно, меня не особенно касается. Мы с вами друг другу чужие люди. И вы мне по большому счету безразличны.
— Тогда отпустите меня, — предложила Агния.
— Не раньше, чем вы кое-что для меня сделаете.
Ну так и есть! Сейчас он ее обесчестит! Или с нею произойдет нечто жуткое, по сравнению с чем и смерть не так страшна. Но что же хуже смерти и насилия?
— Предупреждаю — я буду кричать! — промолвила Агния дрожащим голосом.
— Кричать? А вы уверены, что вас услышат?
— Я буду громко кричать, — предупредила она. — И еще буду сопротивляться! Вам будет трудно добиться своего!
Незнакомец, представившийся как мастер, усмехнулся:
— Вы, конечно, красивая женщина, и я понимаю, что в вас нашли братья Боуди. Но мне от вас нужно совсем другое.
— А что? — против воли заинтересовалась Агния.
— То, что вам никогда не принадлежало. То, что вам совершенно не нужно, без чего вы прекрасно жили до сих пор и вполне сможете жить дальше, не испытывая никаких неудобств. Это то, что оставил вам ваш муж.
— Марек? — изумилась Агния. — Но он мне ничего не оставил… Только кое-какие сбережения и бумаги.
— Позвольте с вами не согласиться.
— Но это правда! Клянусь вам!
— А если подумать?
Голос ее собеседника звучал вкрадчиво, и это бросало в дрожь. Агния прижала руки к груди.
— Я не знаю, о чем вы говорите…
— Вспомните. Ваш муж должен был оставить вам кое-что важное. Неизмеримо важнее, чем деньги, титул, никчемные бумажки, исчерченные непонятными значками!
Записи Марека — никчемные бумажки? А что же тогда важно? Она затрясла головой, пытаясь собрать мысли воедино и теряясь в догадках. Но ее собеседник — в числе похитителей его не было, это точно, теперь она вспомнила! — понял все по-своему.
— Вы отказываетесь сотрудничать, — произнес он по-прежнему мягко и спокойно. — Или вы не понимаете, какую ценность для науки представляет наследство вашего покойного супруга… Ладно-ладно, не совсем покойного, ведь мертвые живы до тех пор, пока о них помнят!.. Или вы нарочно стоите на пути у научно-технического прогресса? Как бы то ни было, мне крайне важно получить то, что оставил вам Марек Боуди. Оставил, допустив ошибку, ибо мне совершенно ясно, что женщина, с ее ограниченным умом, не в состоянии постичь всю важность сделанных им открытий. Отдайте мне его наследство или укажите, где находится тайник, — и вас тотчас же отпустят.
— А если я не скажу? — поинтересовалась Агния.
— Скажете. — Мужчина отступил на шаг. — Если хотите выйти отсюда живой.
— Что? — Она не поверила своим ушам. — Вы оставите меня… здесь?
Она оглядела полуподвальное помещение, скудную обстановку, зарешеченное окошко.
— Мне жаль, что приходится держать вас здесь. — На сей раз ее поняли правильно. — Но некоторый дискомфорт поможет вам побыстрее все вспомнить. Пока оставлю вас одну. Когда вспомните, подойдите к двери и постучите три раза вот так. — Костяшками пальцев он выбил нехитрую дробь. — Запомнили? Тогда счастливо оставаться!
И ушел, заперев за собой дверь.
Агния привалилась к стене, чувствуя, что еще немного — и упадет без сил. Потом сползла на пол, еле живая от слабости и страха. Марек, милый Марек, что же такого ты оставил?
Вечером того же дня Ариэл сидел на скамье в городском парке недалеко от пруда и ждал.
Весь день он бегал по городу, пытаясь отследить путь кареты, но потерял его на третьем перекрестке. На многолюдных улицах не так много народа обращает внимание, куда и кто проехал. Праздношатающиеся гуляки не в счет. Владельцы мелких лавочек, коих на Радужном проспекте было великое множество, никуда не отлучались, но больше интересовались клиентами, чем каретами. Констебли на улицах были обязаны следить за порядком, а карета не нарушила правил.
Ничего не дали и поиски сатира Марилия. В районе, где проживали его соплеменники, нашлось пять или шесть Марилиев, но это были либо подростки, либо сатиры в возрасте. А шестой, молодой и холостой, имел кривой правый рог и темно-рыжую масть. И никто из опрашиваемых не мог вспомнить светловолосого парня с прямыми рогами. Либо лгали, не желая иметь ничего общего с посторонним человеком, либо он действительно недавно прибыл в столицу из провинции и еще не успел примелькаться.
Правда, существовал и третий вариант, и, подумав о нем, Ариэл обратился к своим старым знакомым. Двойная жизнь, которую он вел последние шесть лет, жизнь одновременно и агента Тайной канцелярии, и наемного бретера и грабителя, позволила ему завести знакомства среди криминального мира столицы. Правда, последний год он почти ни с кем не общался, а после смерти Марека и вовсе ненадолго залег на дно, но старые связи сохранились. В конце концов, ему согласились устроить встречу с одним из глав преступных кланов, ликантропом, который проходил в картотеке полиции просто как Лохматый.
Осенний вечер в городском парке был тих и прохладен. В разгар золотой осени темнеет достаточно рано, и здесь, на одной из боковых аллей, сгустились сумерки. Скамейка находилась в тени, ближайший фонарь желтым пятном выделялся сквозь поредевшую листву деревьев ярдах в тридцати. Было бы лето, позднее время суток не мешало бы отдыхающим совершать вечерний моцион. Порой тут до полуночи на площадке играл оркестр и прогуливались под фонарями пары. Но здесь и сейчас человек был единственным посетителем, время от времени посматривающим на часы.
С пруда тянуло сыростью, свежестью и запахами травы и водорослей. Парк был разбит лет триста назад, когда быстро увеличивающаяся столица добралась наконец до рощи на берегу реки. Сначала хотели застроить это место, но некий вельможа выкупил землю, перегородил речку, сделав пруд, вдобавок к роще высадил еще несколько десятков деревьев, разбил клумбы, проложил между ними дорожки и обнес все это оградой.
Лет двести парк был императорским — здесь могли отдыхать только члены августейшей фамилии и особы, приближенные к правителю. Лишь сто лет назад его открыли для посещения простых горожан. Примерно тогда же парк облюбовали и нелюдские меньшинства — сатиры, рогачи, ликантропы, лепрехуны. Что до вил, то они были тут всегда, — в их честь парк изначально назывался Вилий Луг.
Но Ариэлу было не до красот природы и истории. Он устал, проголодался, весь день провел на ногах и лишь один раз забежал домой к Агнии. Проведал перепуганную Лиманию и выяснил, что похитители никак о себе не заявили — ни записки с требованием выкупа, ни попыток проникнуть в дом не предпринималось. Не хотелось думать, что дело в женщине и что ее похитили торговцы живым товаром, чтобы переправить куда-то в южные земли. Правда, торговцы интересуются, как правило, молодыми девушками от тринадцати до семнадцати лет, а Агния намного старше, но из каждого правила бывают исключения. Торговцам могли заплатить за то, чтобы они взяли ее. Как бы то ни было, каждая минута промедления уменьшала шансы найти Агнию живой. Но, с другой стороны, если он сейчас встанет и уйдет, то нетерпением нанесет оскорбление всей диаспоре ликантропов, а среди них есть и порядочные, честные жители столицы. И Ариэл сидел, ждал, скрипел зубами, но терпел.
За шорохом листвы он не различил осторожных шагов, но ударивший в нос запах псины спутать не мог ни с чем. Ликантроп подобрался со спины, облокотился на спинку скамейки.
— Здор-рово, гладкокожий. На луну воешь?
— И тебе привет, Лохматый. — Ариэл покосился на небо, где в разрывах облаков прятался молодой месяц. — Тут, пожалуй, завоешь…
— Тебе чего надо?
— Ищу я кое-кого. Из ваших.
Обернувшись через плечо, Ариэл в упор посмотрел на заросшее коротким жестким волосом лицо — длинный нос, тяжелые челюсти, слегка заостренные уши, расположенные чуть выше, чем у людей, раскосые желтые глаза. Внешне Лохматый ничем не отличался от любого другого своего соплеменника. И в случае чего отыскать его было бы трудно — ведь главным отличием одного ликантропа от другого является запах.
— Какое совпадение! — выдержавший взгляд человека Лохматый тяжело задышал всей пастью, что должно было означать смех. — Тебя кое-кто тоже ищет. И тоже из наших!
— Мне не до шуток, Лохматый! И мне действительно надо, чтобы ты кое-кого отыскал.
— Тебе надо — ты и ищи! — Ликантроп демонстративно зевнул.
Ариэл стиснул рукоять заряженного пистолета. Упустивший момент Лохматый дернулся было, заметив резкое движение, но поздно — дуло смотрело прямо ему в лоб. Щелкнул взводимый курок.
— Еще одно слово и…
— Не серебряная. — Ликантроп облизал тонкие черные губы. — Фигня.
— Спорим, с такого расстояния она все равно разнесет тебе череп? Ты меня знаешь, Лохматый…
В определенных кругах его действительно знали — успели узнать за шесть-то лет! — и ликантроп нервно хихикнул:
— Что ты такой дерганый? Я с ним как с равным, а он…
— Знаешь, ты меня с собой не равняй! Если бы у тебя похитили подругу, ты бы давно половину столицы в крови утопил, а я сижу тут, разговариваю…
— Опусти пукалку, — вдруг промолвил Лохматый и в следующий миг одним прыжком перемахнул через спинку скамейки, пристраиваясь рядом на сиденье. Он был без одежды, даже чресла не прикрыты, и развалился с самым вальяжным видом.
— У тебя увели волчицу? И давно?
— Сегодня днем, — ответил Ариэл, мельком подумав, что Агнии не понравится такое сравнение. — И она не моя… То есть не совсем моя. Но я люблю ее.
— И хочешь, чтобы она приносила щенят именно тебе? Должен огорчить — среди наших на такое дело ни один не ходил. Я бы знал. Нанимали одного парня к некой человечке в логово залезть, пошарить по углам, да сорвалось… Но это почти половину луны назад было…
Ариэл благоразумно решил не вспоминать про тот случай.
— Я хочу, чтобы твои волки отыскали некоего сатира. Живым! Молодой, холостой, рога прямые, тонкие. Светлой масти, кучерявый. Звать Марилием… но мне почему-то кажется, что это не настоящее его имя. Говорил, что в столицу прибыл недавно и еще нигде не работает…
— Сатир? — переспросил Лохматый и вдруг расхохотался лающим смехом, хлопая себя ладонями по коленям. — Ох, ну ты и шутник, — отхохотавшись, промолвил он. — Ты сам-то понял, что сказал? Чтобы волки тебе козла живого привели! А если серьезно, то дохлый номер. Сатиры никогда человеческих женщин не похищали!
— Тебе пересказать пару абзацев из учебника истории? — поджал губы Ариэл. — Я не говорил, что этот Марилий выкрал женщину. Но похитители использовали его, чтобы проникнуть в дом. Он мог знать, что это за люди. Это помогло бы мне выйти на след.
— Понятно. А чем рассчитываться будешь? Денег у тебя таких сроду не водилось…
— Не деньгами. Властью. Я в Тайной канцелярии служу.
— Опять? Ты ж вроде уходил оттуда? Дескать, не можешь и нашим и вашим служить!..
— Уходил, — кивнул Ариэл, — да император приказал вернуться.
— Вот оно что… — Ликантроп встал, потянулся. — Ну, если сам император… Ладно, мои парни побегают, понюхают кое-где… но сдается мне, что живым ты этого Марилия уже не застанешь.
— Да мне бы хоть какой след отыскать! И того довольно.
— Ладно. Говоришь, в дом заходил? — Ликантроп почесал когтями щеку. — Приходи сюда завтра вечером… Но за тобой должок!
— Само собой… Как — завтра вечером? — встрепенулся Ариэл. — А раньше?
— А ты как хотел? — оскалился Лохматый. — Это ж как иголку в стоге сена искать! Я пошел.
Одним прыжком перемахнув через спинку скамейки, ликантроп трусцой направился прочь. Устремившись в неосвещенную часть парка, он вскоре пропал из вида — серый на сером. Ариэл остался сидеть на том же месте, вслушиваясь в звуки ночи. Вот где-то прогрохотала поздняя пролетка. Залаяла собака. Словно в ответ ей раздался короткий резкий вой — перекличка ликантропов. Стоило отзвучать их голосам, как в глубине рощи протяжно закричала какая-то ночная птица. Ариэл сидел, сжимая в пальцах пистолет. Идти никуда не хотелось. Казалось, если он не сдвинется с места, время пойдет быстрее и уже до рассвета сатир будет найден. И совершенно неожиданно окажется, что он прекрасно знает имена своих нанимателей и даже может указать примерный адрес. И вызовется проводить…
Конечно, ничего этого не будет. Но помечтать-то можно? Каждая минута задержки означала для Агнии лишние страдания. Только бы ее удалось найти! Только бы она была жива! Пусть ненавидит и презирает его и дальше, но пусть останется живой и невредимой!
Агнии было плохо. Когда день подошел к концу, в подвале сгустилась тьма. Ни свечи, ни лампы ей не принесли. Пленница сидела в темноте, пока могла выносить шорох и скрипы, доносившиеся из углов, а потом, не выдержав, подошла к двери и постучала. Как там ей советовали? Три раза…
Снаружи послышался какой-то шорох, шаги, скрип деревяшки.
— Чего надо? — поинтересовался мужской голос. Не тот, что разговаривал с нею, а другой, ниже и грубее.
— Я… можно мне свечку? Тут темно…
— А ты вспомнила?
— Что?
— Ты должна была вспомнить, что оставил тебе муж!
— Ничего я не вспомнила! И извольте говорить мне «вы»! — обиделась Агния. — Я — женщина!
— А я — мужчина. И что с того? Так вспомнила или нет?
— Марек мне ничего такого не оставлял. Я не представляю, чего от меня хотят! Я… не помню! И я есть хочу. — Ее похитили перед самым обедом, а сейчас было самое время для ужина, и в животе урчало. — И еще…
Признаться, что ей очень хочется в уборную, было стыдно, но, как ни странно, ее поняли.
— Там ведро в углу стоит. Пользуйся! А насчет остального — не велено!
— Кем не велено? — Агнию вдруг заинтересовало имя человека, который приказал ее похитить.
— Кем надо. Вспомнишь — постучи. Тогда все и получишь!
Послышались удаляющиеся шаги. Агния несколько раз стукнула ладонью по двери, но ответа не последовало.
Прислонившись лбом к запертой двери, она несколько минут постояла, пытаясь успокоиться. Потом тихонько, ощупью, двинулась вдоль стены на поиски того самого ведра. Уже стемнело, предметы пропадали во мраке. Только светло-серым пятном выделялось полуподвальное окно. Но ведро действительно оказалось в углу — пленница, пробираясь на ощупь, задела его ногой.
Вернувшись на лавку, Агния посмотрела на окно с тоской и надеждой. А что, если закричать? Интересно, услышит ли ее кто-нибудь?
— Помогите! — произнесла она, прислушиваясь к звукам своего голоса, и добавила громче: — Кто-нибудь! Спасите меня! Я тут! Помогите! Выпустите меня!
Снаружи послышались тяжелые шаги. В дверь тяжело грохнул кулак.
— Заткнись! — посоветовал мужской голос. — Будешь орать — не посмотрю, что женщина. Так врежу — мало не покажется!
— Но вы не можете со мной так обращаться! — попробовала протестовать Агния. — Я вам ничего не сделала… Вы можете дать мне хотя бы воды?
— Пить, стало быть, хочешь? А я — поссать. Поможем друг другу?
От возмущения пленница не смогла вымолвить ни слова, а ее тюремщик рассмеялся и ушел.
Когда его шаги стихли вдалеке, тишина и темнота, казалось, стали еще более осязаемы, а шорохи по углам — громче. Агнию пробрала дрожь. Со страхом оглядела она темное подземелье. Из каждого угла на нее смотрели чьи-то глаза. Везде чудились жуткие тени. В детстве ее как-то раз сестра и кузен заперли в чулане, и, хотя было это ясным днем, девочка тогда натерпелась страху на много лет вперед. И сейчас забытый детский ужас с каждой минутой становился все сильнее. Подтянув ноги на лавку, она долго сидела, обхватив колени руками и вздрагивая от каждого звука. Хотелось пить. Пустой желудок стянуло тупой нудной болью. От помойного ведра воняло.
Уткнувшись лицом в колени, Агния расплакалась от жалости к себе. Ну почему все так происходит? За что ей все это? Она же ничего не знает, ничего не умеет и ничего не помнит! Ей не на кого надеяться, кроме своего супруга. Марек, помоги!
Вспомнив, что муж умер почти четыре месяца назад, Агния заплакала громче. И рыдала, упав на лавку, пока не обессилела и не уснула.
А проснулась от странного звука.
Еще не открывая глаза и находясь во власти сна, она уже сообразила, что это отнюдь не скрежет ключа в замке. В подвале находился кто-то, кому не нужны были двери, кто мог не обращать внимания на замки и запоры, для кого не существовало преград. Было холодно. Так холодно, как бывает, если судить по рассказам священников, только там, в Бездне, где во мраке вечно скитаются души умерших, согреваемые лишь теплом воспоминаний. Так холодно, как бывало, когда к ней с того света приходила душа Марека. И это воспоминание все объяснило.
«Я умерла, — подумала Агния. — Умерла от голода, страха и одиночества. И попала в Бездну. Но на земле я никому не была нужна, меня никто не помнит, и я теперь заледенею… Что будет тогда?»
Она попыталась представить, каково это — быть мертвым, оставаться лишь бесплотным духом, не чувствовать собственное тело. Попыталась поднять руку, приподнялась на локте и неожиданно осознала, что лежит, свернувшись калачиком, на лавке у стены. Бедро затекло от неудобной позы, поясница ныла. Напомнил о себе мочевой пузырь, недовольно забурчал пустой желудок. У душ в Бездне такого не должно быть. Значит, она все еще жива? И все еще заперта в этом подвале?
От осознания этого слезы сами собой потекли по щекам. Но высохли — или, вернее, все-таки оледенели, — когда на нее вновь пахнуло холодом. Агния вздрогнула. Если она жива, холод мог означать только одно — здесь, рядом, гость из Бездны. И это его присутствие разбудило молодую женщину.
«Очнулась…»
Замогильный голос был незнакомым. Было в нем что-то жуткое, из тех самых детских страхов, от чего волосы зашевелились у женщины на затылке. Но она только сильнее зажмурилась, стискивая зубы, чтобы не кричать от ужаса. Если закричать, может прийти тюремщик. И неизвестно, кто страшнее — человек или это существо…
«Очнулась… Ух ты какая… Живая… теплая… смертная…»
Сердце колотилось где-то в горле. Голова кружилась. В уши словно набилась вата. Агния распахнула рот, но вместо крика родился придушенный хрип. И все-таки она не открывала глаз.
«Посмотри-и-и на меня! — взвыл голос. — И у-у-ужаснись!»
Агния прикусила губу и отчаянно помотала головой, чувствуя, что теряет равновесие. Ногам стало мокро. От понимания того, что произошло, ей стало ужасно стыдно. Так стыдно, что она расплакалась, уткнувшись лицом в ладони, всхлипывая и завывая от стыда и страха.
«У-у-у ты какая… — В голосе послышалось что-то вроде разочарования. — Ну-у-у, если так, то… прощай!»
— Нет! — вырвалось у Агнии прежде, чем она поняла, что сказала. — Не уходи!
Рванулась всем телом, вскрикнула от боли в отлежанном боку, выпрямилась, распахивая глаза и хватаясь за лавку, чтобы не упасть от приступа внезапной слабости. Страх остаться в одиночестве пересилил ужас перед неведомым собеседником. Кто бы это ни был, а все же не ее тюремщик. И если бы предоставили выбор, Агния осталась бы с таинственным гостем.
В подвале было светлее, чем несколько часов — или минут? — назад. То ли ночь перевалила за середину и уже наступал рассвет, то ли просто глаза привыкли к мраку, но пленница рассмотрела громаду шкафа, смутные тени ящиков и коробок вдоль дальней стены, прямоугольник двери. Ей показалось, что она даже различает темное пятно помойного ведра в противоположном углу. А прямо перед нею в воздухе парил светлый силуэт. Призрак.
Выглядел он жутко — обтянутый кожей скелет скалил в ухмылке кривые зубы. В провалах глазниц копошились черви, волосы свалялись в войлок, плоть отставала кусками там, где ее не прикрывала выцветшая ветошь платья. С ужасом Агния узнала в одежде остатки собственного домашнего платья. Того самого, в котором была сейчас. И ее домашние туфли были на ногах у призрака. И свалявшиеся волосы словно слагались в ее собственную прическу. Но как такое возможно?
«У-у-угадала! — Призрак протянул к ней костлявые пальцы, пошевелил ими. — Это ты-ы-ы…»
— Нет! — вырвалось у Агнии. Отпрянув, она врезалась лопатками в стену, зажмурилась. — Нет! Нет!
«Да! Да! — глумился призрак. Даже сейчас его жуткий оскал стоял перед мысленным взором. — Это то, что тебя жде-о-от! Ты умре-о-ошь! — завыл он. — Умре-о-ошь здесь! От го-о-олода! Уо-о-оу! И станешь такой… такой… такой…»
Внезапно он изменился — мгновенно, Агния даже не успела испугаться. Вместо скелета в остатках платья перед нею стояла мумия, точь-в-точь такая, как в музее в зале искусства Древнего Кайтарра. Похожая на те мумии, как две капли воды — сухая темная кожа, сложенные на груди руки, кое-как обмотавшие тело заскорузлые бинты, сморщенное лицо, высохшие веки прикрывают глаза, ритуальные рисунки на груди, странная голубая мазь видна между губ, в ноздрях, в ушных раковинах. Набедренная повязка и причудливый головной убор составляют весь наряд и довершают сходство. Но это не женская мумия. Это мужчина. Мужчина со светлыми волосами, слегка вьющимися, как у…
— М-марек?
Высохшие веки распахнулись. На мертвом лице горели живые глаза. Но на сей раз в них была не тоска, а веселая злость.
«У-у-узнала? — Он оскалил зубы. — Иди ко мне! Я заждался».
Затрещали бинты, разрываясь и превращаясь в пыль, когда мумия с видимым усилием попыталась распрямить руки. Агния завопила, срывая голос, схватила первое, на чем сомкнулись пальцы, и запустила в жуткое видение.
Призрак неожиданно отлетел назад, словно был вполне материален. И врезался в стоявший у стены шкаф с сухим стуком, рухнув на пол грудой костей. Рядом валялась домашняя туфля.
Крик захлебнулся в горле, сменившись сдавленным хрипом. Агния сжала шею руками, оцепенев и не в силах даже моргнуть.
А потом услышала шаги. И — обострившимся слухом — злобную ругань в свой адрес:
— Ну, тварь, сейчас я тебе покажу, как орать среди ночи! Я тебя…
Слова, которые он произнес дальше, Агния никогда не слышала даже от Ариэла, а тот редко стеснялся в выражениях. Сорвавшись с места, она со всех ног бросилась бежать. Но куда? Шкаф у стены, где валялся скелет в истлевшей одежде, показался ей самым надежным убежищем. Одним прыжком перемахнув через груду костей, Агния рванула на себя дверцу. Еще пару часов назад закрытая наглухо, она вдруг распахнулась без малейшего усилия, и женщина забилась внутрь, захлопывая ее за собой и забираясь в дальний угол, задыхаясь от страха и наполнявшей затхлый воздух пыли. Внутри оказалась какая-то ветошь, рассыпавшаяся под руками. Так отчаянно захотелось чихать, что пришлось зажать себе нос двумя пальцами, хотя приличные девушки так не поступают. Втянув голову в плечи, она зажмурилась, задерживая дыхание и слушая сквозь стук крови в ушах, как где-то там, снаружи поворачивается в замке ключ.
Несколько секунд ничего не происходило, и за это время Агния успела если не совсем умереть от страха, то отчаянно пожелать смерти. Потом дверь распахнулась.
— Ты, гадина, я тебе что говорил? Пикнешь — при…
Пауза, наполненная растущим звоном в ушах.
— Ты где?
Агния еще крепче сомкнула ресницы, как в детстве, когда кажется, что если зажмуриться, то чудище под кроватью тебя не увидит. Она почти теряла сознание, и лишь одна мысль удерживала ее на грани реальности — не чихнуть. И — жгучее желание, чтобы этот тип убрался раньше, чем она задохнется.
— Сбежать надумала? А ну вста… А-а-а!
Истошный крик, полный ужаса, едва не заставил ее саму завопить из солидарности. Она непроизвольно дернулась, врезавшись затылком в стену шкафа, но этот гулкий удар только заставил тюремщика завопить еще громче. Было слышно, как он со всех ног, споткнувшись на пороге, кинулся бежать, крича что-то о том, что пленницу забрал боггарт.
Агния тихо сползла на пол, скорчившись в углу шкафа на груде старой ветоши и уткнувшись носом в колени, чтобы не так сильно хотелось чихать. Она слышала про боггартов и, как ни странно, это ее успокоило. Но вот из шкафа выбираться расхотелось.
