ГЛАВА 4
О нерушимости клятв и о том, в какие передряги умеют попадать легкомысленные девушки
В короб не лезет, из короба нейдет и короба не отдает.
Пословица о глупости
В охотничий домик Михай вернулся под вечер. Насвистывая, вбежал по ступеням на верхний этаж, скинул плащ прямо на перила лестницы и веселым вихрем ворвался в столовую.
— Нагулялся, братец Волчек? — Голос Влада сочился ядом. — А мне чем прикажешь заниматься, пока ты девиц на природе соблазняешь?
Дракон был бледен, под глазами залегли глубокие тени, манжеты рубахи пестрели ржавыми пятнами подсохшей крови.
— Вызывал демона и не рассчитал силы? — решив оставить колкость без ответа, кивнул Михай на перевязанные запястья господаря. — И теперь без посторонней помощи не можешь поесть приготовить?
— Было бы из чего. Твоя протеже изрядно проредила наши запасы.
— Ой, не смеши, — махнул рукой Михай, присаживаясь к столу. — Много ли ей надо, такой малышке? Ползернышка в день?
— Она не просто девушка. — Синие глаза Влада были серьезны. — Она маг ветра, неопытный, неинициированный, но маг. Уж можешь мне поверить, после каждого призыва стихии на нее нападает такой жор, что… Кстати, как тебе понравилась сфера земли?
На столешницу с глухим звуком упала янтариновая подвеска.
— Побрякушка как побрякушка, ничего особенного. — Хозяйственный Михай, не удостоив сферу даже взглядом, поднялся из-за стола и отправился рыться в ящиках с провизией. — Ты мне когда-то рассказывал, для чего эти камешки нужны, но я уже не помню.
— Дуболом ты, братчик, — необидно обозвался Влад и продолжал монотонно, будто читал с листа: — Все сущее пронизывает своими силами стихийная первооснова нашего мира. Состоит она из четырех элементов: воды, воздуха, огня и земли. И несет вода перемены, земля — постоянство, огонь — безжалостно расправляется с прошлым, и связывает их всех ветер — шальной и непредсказуемый.
Боярин Димитру слушал своего господаря вполуха, очищая от соли добрый кус свиного сала. Рот боярина переполнялся слюной в предвкушении.
— Ну вот, а ты говорил, есть нечего. Вон и луковица отыскалась, и сухарей полно. Заканчивай вещать, сейчас я тебя накормлю.
Влад послушно умолк, наблюдая за ловкими движениями молочного брата. Михай покромсал луковицу, смахнув скупую мужскую слезу, аккуратными ломтиками нарезал полупрозрачное сало, поискал, куда сложить, и подхватил с дальнего конца стола большое серебряное блюдо.
— Оставь! — рявкнул Дракон. — На нем моя кровь!
Первертыш отскочил от волшебного предмета как ошпаренный.
— Не мог прибрать? — проворчал смущенно, вываливая сало прямо на стол. — И вообще, гадость какая — кровавые обряды проводить. Не можешь на какую-нибудь другую дань договориться? Вон у Лутони демон на яблочный сидр являлся.
Влад усмехнулся:
— Интересная она барышня, наша Лутоня. Или уже твоя?
Михай поставил на стол две чарки и бутыль вина.
— А тебе-то чего неймется? Ревнуешь?
Дракон помолчал, будто прислушиваясь к себе, и сменил тему:
— А сферами стихий, мой проницательный друг, издавна владеют четыре семьи элорийских магов, так называемые адепты первого круга.
— Ты хочешь сказать, что Лутоня как-то связана с тамошней аристократией?
— Я ничего не хочу сказать. — Влад резко ударил по дну бутыли, выбивая пробку. — Я хочу о многом ее расспросить, после того как верну ей память.
Михай подставил свою чарку:
— Ну тогда предлагаю выпить за раскрытие тайны!
Синие глаза господаря хитро блеснули:
— Давай лучше за любовь!
В мгновение, когда моих дрожащих рук коснулись скрюченные пальцы старухи, я охнула. Золотистые нити судьбы оплетали меня, как виноград — стены беседки, пробираясь, казалось, под кожу, лишая своей воли и привязывая к чужой — злой и мрачной.
— Теперь ты моя, девка, — удовлетворенно бормотала Щура, завершая обряд ведьминой клятвы. — Моя до самой смерти.
Когда я соглашалась на такую расплату, мне казалось, что из двух зол я выбрала меньшее.
— Жалеешь, что мое первое предложение не приняла? — спросила старуха.
— Пить человеческую кровь, чтобы стать упырем? — Я старалась говорить твердо. — Нет уж, лучше клятва.
— И правильно. — Ведьма наконец отпустила мои ладони. — В упыря тебя превратить я всегда успею, даже и супротив твоего желания.
Я протерла запястья. Ощущение, что я вымазалась в чем-то липком и грязном, меня не покидало.
— И что теперь?
— При мне будешь. А там посмотрим, к какому делу тебя лучше приспособить.
— А чем вообще бабы в разбойничьей компании занимаются?
— Ну это твоя подруженька лучше расскажет. Стеша, подь сюды! — гаркнула старуха.
— Ты же дверь изнутри заперла. Или запамятовала? — Мои губы сами собой сложились в брезгливую усмешку. — Говорят, с возрастом память слабеет.
Она наотмашь хлестанула меня по лицу:
— За дерзость будешь наказана! Ты теперь никто, меньше чем никто. Ты вещь — бесправная, безгласная, и очень легко можешь стать… поломанной. Отвори!
Связка ключей звякнула, ударившись сначала о мою грудь, а потом о земляной пол горницы. Я вздернула подбородок. Врешь, не возьмешь! И тут же вскрикнула от боли — мои внутренности будто накручивались на колодезный ворот. Перехватило дыхание, потемнело в глазах, я упала на колени и стала шарить руками перед собой. И только когда мне удалось нащупать ключи, боль отпустила. Пошатываясь, я поднялась и отправилась исполнять приказ хозяйки.
Щелкнул замок, я потянула дверь на себя. На пороге, перепуганная и бледная до синевы, стояла давешняя рутенка.
— Госпожа, Фейн поймал мальчика, — обратилась она к ведьме, мельком взглянув на меня.
— Хорошо, — кивнула старуха, оправляя складки черного платья. — Значит, от стражников бегать не придется. Вы тут пошепчитесь пока, девки…
Щура отправилась восвояси, бросив мне напоследок:
— Попробуешь призвать ветер — умрешь.
Как будто я могу об этом позабыть! Если от простого непослушания меня так скрутило, то что может произойти при прямой попытке нарушить договор? Лучше даже не представлять.
Я проводила взглядом спину старухи и обернулась к товарке:
— Я вообще-то с тобой поговорить пришла.
Стеша взгромоздилась на ложе, заставив рассохшуюся раму жалобно скрипнуть:
— И чего?
Я растерялась. А чего я вообще ожидала от нашей беседы? Надеялась, что купчиха мне всю мою подноготную на блюдечке выложит и жизнь сразу окажется простой и понятной?
— Мы долго с тобой дружили? — осторожно начала я. — Ну в Рутении.
— А чего это я должна тебе отвечать? — Толстуха грузно перекатилась на бок, явив миру крутой изгиб бедра, прикрытого ветхим атласным лоскутом. — Ты мне, что ли, хозяйка?
У меня с глаз будто пелена упала. На купчиху и мужнину жену Стеша ну никак не тянула — слишком поношена была ее одежда, слишком аляповаты украшения. А чего стоили войлочные чуни, выглядывающие из-под подола, которые рутенка не озаботилась снять, заваливаясь в постель.
— Для начала прислужи мне, как полагается, помоги ко сну приготовиться — с мяукающими интонациями продолжала Стеша, приподнимая ногу.
За эту ногу я ее и дернула, стаскивая с кровати. Баба охнула, рухнув спиной на земляной пол. Я, наклонившись, резко ударила ее в солнечное сплетение, выбивая дух, и уселась верхом, намотав на руку длинные рыжие пряди.
— Я тебе не служка, — прошипела я в округлившиеся васильковые глаза. — И у тебя надо мной власти нет! Поняла, кошка драная? Поняла?!
Стеша завизжала, когда я потянула ее за волосы:
— Да, да! Отпусти! Больно!
Я еще с минуту буравила ее грозным взглядом. Молча. Как учила Дарина. Сейчас я сверху, я главная, я альфа. И пусть моя соперница запомнит этот момент во всех подробностях, чтоб семь раз в следующий раз подумала, перед тем как попытаться унизить.
Запах магии Дарина почуяла лиги за две и во все лопатки помчалась к дому. Она только успела вбежать во двор, когда воздух сгустился, закручиваясь на манер облачного рукава, уходящего широким раструбом в самые небеса, и из вязкой пелены навстречу волчице шагнул Дракон.
— Домна Мареш… — Влад изящно поклонился. — Какая приятная встреча.
Дарина вильнула хвостом и тут же, устыдившись собачьего жеста, обнажила клыки.
— Я не задержу вас надолго, — продолжал господарь деловым тоном. — Мне нужна ваша подопечная.
Волчица мысленно пожала плечами и направилась к дому. Для продолжения разговора надо перекинуться, и лучше это делать не на глазах изумленной публики и поближе к одежде.
— Дарина, у меня совсем нет времени — я должен успеть до восхода солнца.
Дверь избушки хлопнула за ее спиной, отсекая вопросы, на которые она все равно не могла ответить, по крайней мере, в этой ипостаси.
Превращение заняло не больше минуты, гораздо дольше пришлось искать раскиданную по горнице одежду. Влад, томящийся у окна, будто преданный воздыхатель, проявлял нетерпение:
— Где Ленута?
— Здесь ее нет! — прокричала домна Мареш, натягивая рубаху. — В Арад она отправилась, монаршей милости просить!
— Давно?
Протащив голову сквозь ворот, Дарина оказалась с Драконом лицом к лицу.
— Как давно ваша подопечная ушла в замок?
— Да уж седмицу как… У нас покража была, вот она и хотела вас попросить разобраться.
Выражение красивого лица Влада сложно было истолковать. Но на мгновение Дарине показалось, что все его напускное спокойствие, вся недвижимость черт — всего лишь маска. Чуткие ноздри волчицы уловили едва заметный запах волшбы, будто господарь сдерживает рвущие его на части чувства.
— Покража? — наконец равнодушно переспросил Дракон, присаживаясь боком к столу и вальяжно вытягивая ноги чуть не на середину горницы. — И что же у вас украли?
Стеша как-то уж очень быстро пришла в себя. Будто ее каждый день посторонние девицы уму-разуму учат. Кряхтя, поднялась с пола, отряхнулась, напомнив мне домашнюю курочку, только что оттоптанную петухом, и как ни в чем не бывало принялась за уборку.
Честно говоря, ее поведение меня настораживало даже больше, чем безвыходная ситуация, в которой я сама оказалась. Со мной-то все ясно: набедокурила — изволь ответ держать. Отработаешь должок — тогда уж можно и на свободу с чистой совестью. Только вот, если судить по отношению ко мне хозяйки, этот светлый миг настанет ох как нескоро. А Стеша… Многое в ней казалось мне неправильным, неестественным. Эти ее переходы от злости к дружелюбию, от простецких манер базарной торговки к воркующим интонациям жрицы любви. И все — с неменяющимся выражением глаз. То есть лицом она чувства выдавала исправно — кривила жалостливо рот, поднимала брови в удивлении, морщила нос. Но зрачки ее при этом были огромны и неподвижны.
— А Фейн — он хороший, — щебетала рутенка, перетряхивая постель. — И не жадный нисколечко. Только не любит, когда бабы ему перечат. Я сперва, пока не подладилась, часто на орехи огребала.
— Это он, что ли, твой грозный муж?
Я изображала хозяйственную деятельность, перебирая побрякушки, наваленные в дальнем от двери углу. В оружие годился разве что серебряный подсвечник локтя в два длиной. Несмотря на обилие каменьев и прочих непонятных мне излишеств, он очень удобно ложился в руку. Кого я этой красотой огрею — рыжую товарку или смуглого атамана, я вовсе не думала. Там по ходу дела разберемся. Было б чем.
Я стряхнула пыльный отрез шелка с настенного зеркала и стала отрабатывать грозный замах, сосредоточившись не столько на точности удара, сколько на придумывании самого свирепого выражения лица.
— Хо-хо! Ты чего кривляешься?
Я резко развернулась. Стеша подавилась смешком.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Мой муж меня продал…
По щекам молодки водопадом потекли слезы, и конечно же я бросилась ее утешать. Обняв Стешу за плечи и подав ей заместо носовичка одну из не очень свежих простыней, я внимательно слушала невеселую историю моей подруги. С одной стороны, мне было ее невероятно жалко, а с другой — в моей голове поселился какой-то спокойный и расчетливый голосок, который твердил: «Баба сейчас размякла, она тебе все выложит, ты только вопросы наводящие задавай да вздыхай участливо».
Расстались мы со Стешей не так чтоб очень хорошо. Как говаривали в нашей родной Мохнатовке, кошка меж нами пробежала. Да не просто кошка, а целый котище — благоверный подруженькин, купец Еремей. Он, мужик видный и властный, не мог допустить, чтоб его невеста с ведьмами дружбу водила.
— А песни какие поначалу заводил… — всхлипывала рутенка, громко сморкаясь. — За меня, говорит, пойдешь, как сыр в масле будешь кататься, озолочу… А как оженимся, сразу и уедем — дальние страны посмотришь, диковинки там разные…
Поженились они этой зимой, произнеся клятвы под золочеными сводами Трехликого храма и еще раз закрепив их на бумаге перед деревенским старостой. На последнем настоял Стешин отец — деревенский мельник, который давал за дочерью неплохое приданое.
— А я, значит, ведьмой у вас была? — осторожно поинтересовалась я.
— Я тогда тоже так думала, — невесело хохотнула Стеша. — Пока настоящую ведьму не повстречала — Щуру старую.
— И давно ты с ней знакома?
— Да нет, — мотнула головой собеседница. — Где-то в лютне она к ватаге прибилась, на исходе зимы. Фейн сказывал, она ему родичка какая-то — тетка, что ли… Я еще порадовалась, когда она появилась, думала, подспорье в хозяйстве будет, а она быстро все к рукам прибрала — и Фейна, и девок. И мужики все под ее дуду пляшут. Потому как ведьма.
— Погоди, — сосредоточенно считала я в уме. — Ты замуж выходила в начале зимы, а в конце уже с разбойниками бытовала?
— А недолго с Еремеем любились. Он меня в первом же большом городе сбыл — привез с обозом да Фейну в карты и проиграл. Я в ногах у него валялась, умоляла не отдавать меня, а у него глаза совсем оловянные стали. Говорит: «Не могу слова порушить, долг, он отдачи требует…» Вот так я среди лиходеев и оказалась, а чего — люди-то ко всему привыкают, вот и я свыклась. Мне еще повезло, что меня атаман к себе приблизил.
— Не по-людски это! — разозлилась я.
— Конечно, — согласно всхлипнула Стеша. — Я же к Еремею со всей душой, а он меня за долги продал.
— Ты что, корова? — почти орала я. — Ты не могла ему в рожу вцепиться и обратно домой уйти?
— И куда бы пошла? — взвизгнула страдалица. — Одна среди чужеземцев? Да и что бы я в деревне сказала? Помогите, люди добрые, меня муж бросил? Чтоб потешались надо мной всей деревней? К тому же он же не просто от злобы так поступил, а чтоб клятвопреступником не сделаться.
— Он тебе клялся, когда замуж брал. Заботиться обещал и любить до самого смертного часа. Так что клятвопреступник он и есть. — Я устало махнула рукой. — А твой отец пытался тебя от произвола защитить, потому на договоре и настоял. Потому что брачные законы везде чтут. Хочешь, с утра в приказ пойдем — управу на твоего мужа отыщем?
— Ты спасти, что ли, меня хочешь? Пожалеть сирую да убогую? — позабыв про слезы, вскочила рутенка. — Не нужна мне твоя жалость! Тебе все всегда просто так доставалось — никогда себя не ломала. Глянешь глазищами, улыбнешься, и все тебе на блюдечке подносят. Ну конечно, кто против Яги пойти-то решится? Умница-разумница, вишь, выискалась! Красота несказанная! Бабка как тебе рожу-то ни замазывала — все одно все парни по тебе вздыхали. А за что это тебе? За что?
Из всего словесного потока я вычленила лишь слова «бабка твоя». И именно эти два словечка перекатывались в моих мыслях на манер шерстяного клубка, наполняя сердце теплом. А Стеша меж тем не умолкала:
— Ну теперь-то мы на равных. Щура тебя в оборот крепко взяла. И на Фейна особо не рассчитывай — он мой. Тебя-то он попользует и бросит, а со мной у него серьезно.
— То есть ты знаешь, что твой сожитель собирается над другой девицей поругание учинить, и в этом ему препятствовать не будешь? — недоверчиво переспросила я.
— А чего уж, дело молодое. Мужик погулять завсегда может, потому как кобель по натуре. Только он потом ко мне вернется, а тебя дальше передаст. Вон, к примеру, Жох давно без бабы.
Меня аж замутило от открывающихся перспектив.
— Это тебе атаман обещал?
— Выше бери! — На многозначительно поднятом персте Стеши блестел перстенек. — Щура сказывала. Так что… Вернется…
Вот только уверенности в словах рутенки не было ни на грош. Боялась она — и ведьму старую, и полюбовника своего, и того, как дальше дело обернется. И этот ужас, проглядывающий за бравадой, вызывал во мне какую-то брезгливую жалость.
И разговаривать с ней мне не хотелось, и глаза бы мои на нее не смотрели. Поэтому когда наконец-то вернулся атаман, я встретила его чуть не с распростертыми объятиями.
— Заставил твой пацан за ним побегать, — устало проговорил Фейн, присаживаясь на постель и вытянув вперед ногу.
Смысл этого маневра стал мне понятен только после того, как Стеша опустилась на колени и стала стаскивать с атамана сапоги. Ага, то-то она меня на такой же героизм, только по отношению к себе, сподвигнуть собиралась. Видно у них, разбойников, принято так — с кого обувь снимают, тот и главный.
— Где он? — спросила я, с преувеличенной покорностью склонив голову.
— Щура над ним колдует, — равнодушно ответил Фейн, откидываясь на постели.
— С мальчиком все в порядке? — повисли в воздухе мои осторожные слова.
Стеша выпрямилась, прижимая к груди сапоги атамана, и залебезила:
— А я вот постельку перестелила, сокол мой ясный, чтоб тебе почивалось сладко. Может, принести чего? Винца подогретого или взвару? Так вон новенькая вмиг метнется — тебя порадовать.
«Угу! Просто вот стою и мечтаю», — подумала я, не двинувшись с места.
Атаман задумчиво смотрел в потолок:
— Ты, рыжуха, давай сама на кухню сгоняй, принеси нам с твоей подругой чего выпить, закусить. Беседа у нас с ней долгая намечается.
Меня кинуло в жар, и вовсе не от гневного взгляда товарки.
— Вечно не могу запомнить, как этих девок зовут, — доверительно сообщил мне атаман, когда за Стешей закрылась дверь. — А как тебя величать?
— Все равно же забудешь. Буду у тебя «чернушкой» или «подь сюды», или…
Фейн весело заржал:
— Тебя-то, кареглазая, помнить буду.
Он протянул ладонь для рукопожатия.
— Лу… Ленута, — доверчиво поздоровалась я.
Его длинные смуглые пальцы плотно обхватили мою кисть. Резкий рывок. Я, потеряв равновесие, упала вперед, и он, перевернувшись, подмял меня, сжав коленями мои бедра.
Пахло от него неожиданно приятно — терпкой полынью, солью и разгоряченным телом. Я глубоко вздохнула.
— Времени у нас немного, — поделился атаман, деловито распутывая завязки моей рубахи. — Еще и поговорить серьезно надо. Ты когда беседовать предпочитаешь? До или после?
Я широко улыбнулась:
— Вместо!
Хорошо ответила, прочувствованно. Одновременно на выдохе заехав ему коленом в пах.
Дарина меня всегда предупреждала, что, несмотря на расхожее мнение, этот удар вовсе не панацея от мужских домогательств. Он скорее что-то вроде признания собственного бессилия. Потому что мужики такого не прощают. По уму сейчас надо было убегать со всех ног, в призрачной надежде, что соперник не перекинется в считаные мгновения и не вцепится тебе в горло. Да где уж тут, ёжкин кот?! От ведьминой клятвы не сильно побегаешь.
Фейн выпучил глаза и сказал:
— Аарх!
От прямого удара в челюсть я увернулась чудом, вытянув шею на манер заморского животного камелопарда. Оттолкнувшись пятками от кроватной рамы, я смогла выскочить из-под распластанного тела атамана. У того начиналась боевая трансформация — заострялись черты лица, съеживались ладони, выпуская наружу когти. Перебивая вонь дурман-травы, по горнице поплыл резкий звериный запах. Я бестолково металась, пытаясь отыскать хоть какое-то оружие. Подсвечник куда-то закатился, когда я утешала Стешу, а ничего столь же увесистого мне на глаза не попадалось. «Нож! — ярким всполохом мелькнула мысль. — У меня же нож за голенищем!» Раздумывать дальше времени не было. Я выхватила оружие и ринулась к кровати. Фейн оскалился, готовясь к прыжку, но я успела первой — подскочила к изножию и вонзила лезвие в ближайший кроватный столбик. По самую рукоять. Атаман исторг пронзительный вой и рухнул на постель.
— Что ты сделала, сука?
— Спокойно, спокойно… — Я осторожно пятилась от места побоища, не забывая демонстрировать сопернику пустые ладони. — Я тебя в человечьей ипостаси заперла, пока ты еще обратиться не успел. Теперь не перекинешься, пока клинок в дереве будет.
Темные глаза Фейна проследили направление моего жеста.
— Не трогай, — тихонько попросила я. — Подожди немного. Я же никуда не денусь. Наказать меня всегда успеешь.
Атаман уже вернулся в человеческое состояние.
— Ты что творишь, безумица? — спросил зло, но без огонька, видно, буря осталась позади. — Мужской силы меня лишить удумала?
— Я тебе жизнь спасла, — тоненько ответила я и громко, от души разревелась. — Как тебя еще было остановить?
Фейн скривился на мои слезы, спокойно встал и приблизился к ножу. Я не препятствовала. Освободив лезвие, вовкудлак провел по нему пальцем, проверяя качество заточки, восхищенно прищелкнул языком и спрятал оружие в свои поясные ножны. Все, кажись, я очередного имущества лишилась. Ну ничего, эту-то потерю я как-нибудь переживу.
— Чего ты там про спасение жизни вякала? — почти миролюбиво спросил разбойник. — Когда это ты мне ее спасла?
Я как по команде перестала плакать и серьезно взглянула на него:
— Я же стихийница. Щура тебе о том сказывала?
— Ну был разговор. А какое дело…
— А такое, — перебила я. — Неинициированный маг воздуха — это тебе не молодка деревенская. Твоя тетка меня ведьминой клятвой подчинила, да только силу запереть не смогла. Мне самой приходится ее сдерживать. Понимаешь? Если я магию применю — помру в одночасье.
— И что?
— А то, что, если ты меня снасильничать удумаешь, мой контроль рухнет и вся эта сила направится на тебя. Я-то, конечно, тоже не выдержу, но вот ты…
— А что я?
Нет, все-таки как сложно с эдаким простачком ученые разговоры вести. Я пару мгновений подумала, подбирая сравнение поярче.
— Вот ты в детстве лягушек через соломинку надувал?
Неожиданный вопрос атаману даже понравился. Он почесал в затылке и кивнул:
— Была у нас такая забава молодецкая! Веселая — страсть! Там еще выигрывал тот, у кого зверушка раньше лопалась.
Ну про веселье подобных извратов я могла бы и поспорить, только при других обстоятельствах. Поэтому просто пояснила:
— Вот и получился бы ты, друг ситный, на манер этой лягухи. Зашли бы твои соратники в эту горницу поутру, а тут я — вся такая мертвая и красивая в кучке кровавых тряпочек, которые были когда-то тобой.
Видно, мое сравнение пробрало разбойника до самых печенок. Он даже с лица как-то спал.
— А Щура про это знала?
— Ну она старуха ушлая, так что…
По всему выходило, что мне удалось пробить знатную брешь в отношениях внутри шайки. Фейн усиленно хмурил лоб, выражая тяжкую работу мысли. Я не встревала, чтоб к решению он пришел сам. Наконец атаман расслабился и взглянул на меня, казалось, его огромные зрачки пульсируют в такт биения моего сердца:
— А ты не проста, красавица.
Мне опять захотелось почесаться, я передернула плечами:
— Уж какая есть…
— Подойди, не бойся.
Разбойник выглядел неопасным, поэтому я послушно уселась рядом с ним на постель.
— О чем ты хотел со мной поговорить?
— Тебе этот волчонок родня?
Я думала недолго:
— Нет, просто случайный приятель.
— Вызволить его хочешь? — Длинные пальцы атамана поглаживали мою ладонь.
Ощущения были непривычными и скорее приятными. Я прикрыла глаза, погружаясь в сладкую истому. Да что ж это со мной творится, ёжкин кот? Неужели старуха была права и я в прошлой жизни в любовных делах задних не пасла? Да нет, быть того не может.
— Я тебе помогу.
— Что?! — Я выдернула руку. — Ты отпустишь мальчика? И какой тебе в том интерес?
Три вопроса кряду, и ни на один ответа так и не получила. Притихшая Стеша внесла в горницу обещанное угощение. На подносе стоял бокал темного стекла, доверху наполненный густым вином.
— Эх, с коричкой, с гвоздичкой, с лимонной корочкой, отведаем, что ли-с? — пробормотала она, подавая разбойнику напиток.
Я терпеливо ждала, пока атаман снимет пробу. Он не торопился, отпивая маленькими глотками, прикрывал от удовольствия глаза. Наконец бокал опустел, Стеша, не мешкая, подала льняную тряпицу — промокнуть уста.
— А ты иди, кареглазая, — кивнул мне Фейн равнодушно. — Щура тебе покажет, где переночевать можно. Утро вечера мудренее, завтра поговорим.
— И скажи там, чтоб не беспокоили! — взвизгнула рутенка. — Господину отдых требуется.
Я не умела читать мысли, но, пока шла к двери, в моей голове звучал довольный голосок Стеши: «Я же тебе говорила — он со мной останется…»
