ГЛАВА 1
Об охоте, силе ветра и законах гостеприимства

Первый удар в драке, если он не твой, — это всегда невзначайка. И умом-то понимаешь, что бить тебя будут скорее всего по лицу. А все равно — возможны варианты. Соперник может попытаться расквасить тебе нос. Тогда удар будет прямым, и, если не увернешься, через мгновение почувствуешь во рту соленый вкус своей крови. Еще бывает, пытается противник первым выпадом тебе скулу своротить. Это уже посерьезней, если прилетит эдакий крученый удар — свет меркнет. А еще бывает… Да по-разному бывает. Но ежели ты эту первую затрещину не выдюжишь — испугаешься или ослабнешь, — бить будут до тех пор, пока не сломаешься, не почувствуешь себя жертвой. А вот чтоб в пострадальцах по жизни не остаться, есть только два пути: либо бить в ответ, либо избегать удара. Я предпочитаю уворачиваться.

Мужик неловко перебросил кнут, сомкнул пальцы на рукоятке с такой силой, что костяшки побелели, и оскалился, шаря по моему телу оценивающим взглядом. Я вжалась спиной в землю. Стекающий пот оставлял на лице молодчика блестящие дорожки, грудь колыхалась в такт тяжелому дыханию. Рука взметнулась для очередного удара. Правая рука! Я подобралась. Широкий обманный замах, свист фола над головой… и в лицо мне летит окованный железом носок сапога. Я откатываюсь в сторону и вскакиваю на ноги. Полудурок! Он же сам хвастался, что левша!

Дальше просто. Уцепиться рукой поближе к рукояти, дернуть изо всех сил и заехать свинцовым утяжелителем в коленную чашечку противника. Хех!

— Сегодня уже получше, — прокричала от крыльца Дарина, отвлекаясь от перебирания прошлогодней кукурузы. — Пригласи гостя в дом с нами отобедать.

Я отбросила в сторону кнут и горделиво осмотрелась. Гость тоненько скулил, свернувшись калачиком в жирной весенней грязи.

— Поднимайся, — проговорила я неприветливо. — Нечего тут балаган устраивать. Я тебя вскользь ударила. А ты вопишь, будто вот-вот кишки наружу полезут.

Он еще пару раз всхлипнул, выдувая из носа кровавые пузыри, и медленно встал.

— Так, может, прибавите мне за увечья?

— Договор на кулачный бой был, — возразила я. — А ты хлыст с пояса дернул да еще кованым сапогом мне зубы повышибать хотел.

— Так это не со зла, — жирдяй умильно захлопал глазками, — просто нога так повернулась.

Ага! Так я ему и поверила. Мне этот мужик сразу не понравился, только он у калитки появился. Была бы моя воля, я его и во двор-то не пустила бы. Это все Дарина. «Здоровый какой! Для тренировки самое то…» Еще и денег ему предложила. Тьфу, транжира! Хотя чего это я чужие богатства считать намылилась? Сестрица моя — дева состоятельная, хорошего боярского роду. А то, что жить предпочитает в лесу на отшибе… Так мне самой в Араде не по себе. Шум, гам, народу не протолкнуться, домна Димитру со своими придирками… Нет уж, здесь у нас поспокойнее. Вот только на исходе снегогона повстречалась моя сестрица с залетными обловщиками, да так покалечилась, что занятия наши отложить пришлось. Арадская травница Иляна говорит, до восени теперь поберечься надобно. Горе-охотников, конечно, изловили и наказали примерно, да только Дарине от того не легче, а уж мне и подавно. Мы же как раз защиту от ударов в голову отрабатывали. У меня только-только получаться стало…

Я улыбнулась, вспомнив, как опешила в тот день, когда сестрица велела мне мужские порты нацепить да на двор выйти.

— Ты понимаешь, что в нашем мире женщина — существо бесправное? — строго спросила она, заправляя за ворот душегрейки тугую русую косу.

Я только поежилась в ответ, пританцовывая на рыхлом снегу босыми ногами.

— Мы слабее мужчин, — развивала свою мысль волчица. — У нас тоньше кости, меньше мышц. Но дело даже не в этом. Нас учили быть мягкими на протяжении поколений. Мягкими, покладистыми, безответными. Те из нас, кто ломал закостеневшие традиции, вошли в историю. Что им в этом помогало?

— Колдовство? — выдавила я, стуча зубами. — Волшбе-то без разницы, у кого кулак крепче.

Волчица на мгновение задумалась, потом кивнула:

— Только нам с тобой на магию рассчитывать не приходится.

— А на что тогда полагаться? — недоуменно спросила я.

— На силу духа.

И мы приступили к тренировкам…

А ведь мне посейчас невдомек, за какие такие заслуги приблизила меня к себе благородная домна Мареш, за какие такие таланты пригрела. Ведь кто я? Приблуда без роду-племени, найденная Дарининым родичем в лесу во время охоты. Сестрица названая говорит, что учуяла она на мне следы сильной волшбы, что не просто так я память-то потеряла — поработал надо мной неизвестный колдун. Подшутил да бросил… Вот и учит меня Дарина теперь до седьмого пота, до изнеможения, до черных мушек перед глазами. Потому что нельзя всю жизнь быть жертвой. Нельзя!

— Договорились? — Меня грубо выдернули из воспоминаний. — Благородная фата надбавит за труды?

Я отсыпала в загребущую руку горсть медяков из своего поясного мешочка.

— Тебя-то кто к нам на заимку направил? — с запозданием решила я расспросить своего соперника.

— Домна Димитру велела. Говорит, сходи, Антон, до невестки, подсоби одиноким женщинам.

Ага, понятно… Управительница арадская заботу о родственниках проявляет. Если по-честному, то Дарина ей и не невестка вовсе, а сестра невесткина. Так, не пришей кобыле хвост по нашим меркам. У домны Димитру сын есть, справный да ловкий, вот он-то и был женат на Дарининой сестре. Люди сказывают, красавица была писаная, Вайорика звали. На нашем валашском наречии так называется бледный луговой цветок. Да только не заладилась у нее семейная жизнь с самого начала. Всего-то пару седмиц молодые после свадьбы помиловались. Михай на войну ушел, а женка его закручинилась и померла в одночасье. Никто и не уследил как…

— …говорит, у трех сосен направо повернешь, чуток поплутаешь, в тисовый забор и упрешься…

Я затрясла головой, пытаясь поймать ниточку разговора. Пришлый Антон тарахтел не переставая. Голос его, низкий, рокочущий, накатывал волнами, забивая уши почище озерной воды.

— Ну так передай достопочтенной, что все исполнил в точности, — махнула я рукой в сторону леса.

— Чего я исполнил? — Недогадливый увалень еще на пару шагов приблизился к дому.

Я решительно заступила дорогу наглецу:

— Ну в забор уперся, одиноким женщинам помог. Так домне Димитру и передай.

Вишь, еще не хватало разных пришлых обедами выкармливать. Антон наморщил лоб и почесал в затылке. Короткий ежик волос говорил о том, что перекидывался он совсем недавно. А интересно, в волчьем обличье он такой же огромный? И тут до меня наконец дошло, почему гость сразу показался мне подозрительным.

— Ты калека, что ли? — сразу приступила я к делу.

Мужик обиженно засопел:

— Вот еще…

— А чего тогда дома отъедаешься, когда остальные воюют?

Мужик обиделся еще больше:

— Я единственный сын. Один у мамки родился. Мамка-то и рада была бы еще кого родить…

Тогда понятно. Кормильца из семьи наш господарь не забирает. Закон такой есть. Сто четырнадцатый вроде. Сразу после запрета человечину жрать, если я ничего не путаю. А чего, правильное уложение. Старики сказывают, в ранние времена вообще вседозволенность была — боярские роды перегрызлись промеж собой, чужаков у границ феодов убивали, сами ослабли, соседей озлобили. Вот и пришлось господаря со стороны звать, чтоб сплотил, вразумил, уберег. С тех пор нами романе и правят. Только не простые. Простому в наших краях делать нечего. А самые сильные тамошние колдуны.

— …посмотреть бы…

Голос Антона раздавался уже за моей спиной. Ну надо же. Пока я тут думы думаю, да не заурядные, а самые что ни на есть государственные, он меня обойти решился! Я ринулась вдогонку.

На крыльце мы оказались почти одновременно. Я дернула на себя дверь, пытаясь войти первой. Приставала оттер меня богатырским плечом и сам ввалился в горницу. С-с-собака!

Дарина потянула носом и громко чихнула:

— Гость в дом — радость в дом.

Антон поклонился от порога и степенно уселся за стол напротив хозяйки. А мне чего оставалось делать? Тоже умостилась. Да еще плошку с брынзой поближе пододвинула, чтоб мне больше досталось. Сестрица, еще раз чихнув, протянула гостю деревянный нож. Уважение, стало быть, оказала. Ну да, как же двум слабым женщинам эдакого помощника не уважить. Тот ловко накромсал золотистую мамалыгу, и мы приступили к трапезе.

Дарина поглядывала на меня исподлобья, пряча усмешку. Кажется, ее забавляла моя лютая ненависть к незваному гостю. А гость между тем, тщательно облизав ложку, откинулся на лавке:

— А благородная фата здорово меня отметелила.

И в голосе его не было ни капельки обиды или злости. Мне подумалось, что неплохой он, в сущности, мужик, этот Антон. Одно досаждает — разговорчивый уж больно.

— Я, главное, смотрю — фитюлька, ростом с палец, еще и аккуратненько поначалу размахивался, чтоб, значит, не пришибить ненароком. А она как бросится, как зарычит…

Усмешка растягивала мой рот до ушей. Это я сама придумала — так соперников запугивать. А то какой из меня боец супротив вовкудлака? Я ведь даже как перекидываться, позабыла. Значит, приходится наглостью наверстывать — наглостью да свирепостью картинной. Помнится, листала я как-то в замке книжку с картинками. (Домна Димитру, хоть сама и не особо к чтению благоволит, господареву библиотеку содержит в порядке. Я только ради этого у них в Араде и обретаюсь время от времени.) И вычитала я в том фолианте про заморских воинов, кои перед боем себя в неистовство приводят. Ну типа ярятся — пена изо рта, пустой взгляд, бешеное рычание. Вот и пытаюсь нечто похожее изобразить, с поправкой на свою не очень представительную комплекцию.

— И постелите мне туточки в горнице, а то ночи еще прохладные, в сенях-то спать.

Я поперхнулась, а Дарина удивленно изогнула брови:

— Ты на ночь остаться собрался?

— Угу. — Мужик по-хозяйски обводил взглядом наше жилище — плетеные половички на дощатом полу, ситцевые занавески, богато разукрашенную печь. — Жить я у вас буду.

Несколько минут моя сестрица сверлила гостя взглядом.

— Ленута, ты уже позавтракала? — обратилась она ко мне, когда поняла, что детинушке от ее взоров пылающих ни тепло ни холодно.

Я кивнула чуть с опозданием. Никак к новому имени не привыкну. И вроде красивое прозвание — Ленута — луна, а все равно чего-то не клеится оно ко мне.

— Тогда обеги угодья. Может, кролик какой в силках запутался, очень на обед мясца захотелось.

При слове «мясцо» Антон сделал стойку. Видно, и он не прочь тушенины навернуть. И обеда ему, судя по всему, для этого ожидать необязательно. Я потуже затянула пояс, подцепив нож, без которого в лес соваться — себя не беречь. Хороший у меня нож — справный, с изогнутой спинкой и удобной костяной рукоятью. Не какой-то там кухонный ножичек, а самый что ни есть охотничий. Вообще-то такое оружие за голенищем сапога носить положено. Да я уж и забыла, когда в последний раз сапоги надевала — босиком в лесу не в пример сподручнее.

Антон внимательно наблюдал за моими сборами. Надеюсь, что, когда я с добычей вернусь, пришлого уже и след простынет. Дарина — женщина суровая. Выставит незванчика в два счета.

Ну, если начистоту, я не сразу ушла. Плотно прикрыла двери, пошебуршила в сенях, очень натурально уронила питной ковшик, ругнулась вполголоса. Все это время в горнице напряженно молчали. Я приложила ухо к двери.

— Ленута! Не подслушивай! — рявкнула раздраженно сестрица. — Твое сопение небось в Араде слышно.

Вот ведь волчица… Я поплелась исполнять задание.

Весенний лес — это отдельная история, история начала жизни. Он напоминает мне мелкую конопатую подлетку, которая в предчувствии близкого расцвета примеряет на себя материны наряды. Вот среди бурых ветвей мелькает рыжий хвост белки, вот пробиваются к свету остренькие головки цветов, вот неожиданно в лицо пахнуло свежим ароматом молодой хвои… Хорошо мне в лесу, спокойно.

Только в этот раз моего спокойствия хватило ненадолго. Все наши с Дариной ловушки были пусты. Силки, растяжки, переложенные дерном ямки — все. Как будто я сегодня уже здесь ходила, засовывая добычу в наплечную суму. Я шла от метки к метке, убыстряя ход. Все, последняя, самая дальняя от заимки, дальше мне сестрица ходить запрещает. Здесь, у расколотого молнией дуба, кончаются владения домны Мареш. А с соседями я не знакома вовсе. Дарина говорит, оно и к лучшему. Я опустилась на землю около срезанной волосяной петли, которая еще вчера была справным охотничьим силком, и задумалась.

Возвращаться с пустыми руками не хотелось. Это ведь самое простое — Дарине пожаловаться. Она меня, убогую, пожалеет, перекинется и побежит вынюхивать, какой такой негодник посмел сестрицу названую обидеть. И найдет, и накажет примерно, и отберет украденное, и даже сверх того. Эх, если бы не потеряла я волчьих повадок, в два счета с обидчиком сама бы разобралась. Мне стало так обидно от своей беспомощности, что слезы навернулись на глаза. Я шмыгнула носом, сморгнула… На мгновение мне показалось, что перед самым моим лицом полощется на ветру невесомая ниточка паутины. Взглянула прямо — нет ничего. Точно, показалось. Хотя… Я снова прищурилась — теперь нарочно. Обида прошла, в груди разгорался какой-то волчий азарт. Так… Смотреть надо не прямо, а будто бы насквозь, будто пытаешься ты разглядеть что-то за мутной пленкой бычьего пузыря, которым затягивают окна в бедных деревенских избушках. Я затаила дыхание. Вот она! В вершке от моего носа струилась серебристая полупрозрачная нить. И ни капельки это чудо не походило на паучьи плетения — скорее на застывший хоровод стеклянных снежинок, таких тоненьких, что игольчатое кружево скорее угадывалось. Я осторожно, чтоб не спугнуть, прикоснулась пальцем. Нить прилипла к коже, змейкой поползла к запястью, захлестывая петлей. Я боролась с желанием заорать и не отводила взгляда. Что-то мне подсказывало, что, если в этот раз я не выдержу, не пройду испытание, следующего может и не быть. Между тем нить пару раз дернулась, будто проверяя наши узы на прочность, и взмыла вверх. Я послушно встала, нить продолжала тянуть, заставляя поднять руку над головой. В лицо мне ударил порыв соленого ветра. Я широким жестом воздела обе руки. Ветер гудел в вершинах деревьев, играл снежными сугробами в далеких северных краях, пересыпал песчинки в барханах южных степей, куролесил в океане, вздымая огромные волны… Он был очень занят, но оторвался на минуточку, чтоб поздороваться. «Ха-а-а-а, — сказал он, — ша-а-а-а-у-у-у-у-у…»

Я захохотала в ответ, и эхо моего смеха разнеслось по округе. Ветер дернул меня за волосы, расплетая косу. Я тряхнула головой в такт его движениям.

— Будешь со мной играть? — шептал он. Его невесомые пальцы взъерошили мою непослушную гриву. — Бу-у-у-деш-ш-ш-шь?

От моих запястий вверх тянулись уже десятки серебристых нитей, будто собирала я поводья небесных коней. Больше, больше… Еще чуть-чуть, и не удержу их. Унесет меня ветреный табун под самые небеса. Но, залетные! Мои босые ноги оторвались от земли. И увлекло меня куда-то в неведомые дали. И восторг переполнял меня, накрывал с головой. Мелькнул далеко внизу расколотый дуб, извивалась серебристая лента реки, за деревьями показалась и пропала крыша нашей избушки. Я встревожилась. Ложе волчьей долины с высоты казалось содержимым шкатулки с драгоценностями. Как же я домой вернусь? Мамочки!

— Трусиш-ш-ш-шка, — прошелестел ветер. — Прощай… Еще поиграем…

Поводья в моих руках стали таять, как клочки тумана. Я суетливо перебирала пальцами, пытаясь поймать их, не упустить, и падала, падала, падала…

Приземление получилось неожиданно мягким. Мое тело спружинило от кроны дерева, и я, растопырив ноги и руки, как огромная белка-летяга, спланировала на землю. Видно, мой новый приятель решил помочь напоследок. И на том спасибо.

Я осмотрелась. Место было мне абсолютно незнакомым. Довольно крутой горный склон, поросший лесным буком и ильмом вперемешку с невысокими сосенками. Ни тропинки, ни следов близкого жилья. И тишина, какая бывает только в незнакомом, полном опасностей месте. Что теперь делать? Я же отродясь так далеко от дома не забредала! Сердце стучало все быстрее и быстрее, перехватывало дыхание, перед глазами мелькали тени. Отгоняя подступившую панику, я топнула ногой. Я сильная, я взрослая! Я справлюсь! Надо только подумать чуточку, и выход обязательно найдется. Присев прямо на землю, я свернула ноги калачиком и сделала глубокий вдох. Спокойно, Ленута, дыши… Вдох-выдох, как учила тебя сестрица…

Если идти все время вниз, я рано или поздно спущусь в долину. Там нужно будет просто следовать против течения реки. Закавыка в том, что реку надо еще найти. Бродить наобум в надежде, что рано или поздно я на нее наткнусь? И сколько так бродить прикажете? Хотя… До вечера поброжу, а там уж Дарина встревожится и отправится меня искать. Это хорошо! Это было бы хорошо, если бы я здесь своими ногами оказалась. Тогда сестрице не составило бы труда меня отыскать. А как она возьмет след по воздуху? Вот то-то и оно, что никак. Значит, к реке выходить придется самой. И дорогу домой искать тоже. Эх, залезть бы на какое высокое дерево, окрестности осмотреть!

Подходящих деревьев поблизости не наблюдалось. Поэтому я решила идти вверх по склону. Оголенные корни служили удобными ступенями, и уже через несколько минут под моими ногами стала угадываться тропинка. Кажись, я перемудрила с направлением. Если звери эту тропку проложили, то, скорее всего, она ведет к водопою. А если человек? Я потянула носом. Показалось, что в воздухе витает запах дыма. Я пошла быстрее, на всякий случай нащупав на поясе рукоять ножа.

Дом показался неожиданно. Он нависал над поросшим травой ущельем всеми своими тремя башенками, изогнутой балюстрадой, многоступенчатым крыльцом. Он просто вопил о богатстве владельца и о своей чужеродности в этом заброшенном уголке валашских предгорий. Ведь что ожидаешь увидеть в наших лесах? Бревенчатую избушку, обложенную дерном, с крошечными окошками и низко выведенной печной трубой. А это сооружение скорее напоминало замок в миниатюре. Зубчатые башенки щурились щелями бойниц. На центральной отблескивал в солнечных лучах флюгер. Ветра совсем не было, поэтому неведомая крылато-хвостатая зверушка застыла неподвижно под таким углом, что мне никак не удавалось ее рассмотреть. Дорожка вырезанных прямо в камне символов пересекала две видимые мне стены, кольцами огибая оконные проемы. Чудесный замок от этого выглядел слегка… подпоясанным. А больше всего меня озадачило не то, что было, а то, чего не было. Не было дороги. Совсем. Никакой. Ступеньки крыльца сбегали прямо в траву. Это что же получается — жильцы сюда по воздуху добираются? А то я чего-то в наших краях крылатых коней не припомню…

— Хозяева! — Мой молодецкий шепот остался без ответа. — Есть кто живой?

Тишина становилась давящей, какой-то осязаемой. Я поежилась.

— Эге-гей!

Неожиданно налетевший порыв ветра взъерошил мои волосы. Я, на мгновение потеряв обзор, заполошно стала убирать их с лица под истошный скрип железного флюгера.

Сердце пропустило пару-тройку ударов, чтоб сразу затем пуститься в галоп.

Никто не отзывался. Это что ж такое? Чего я от любого шороха дергаюсь?

Эх, была не была, ёжкин… Кто?

Вот над этим вселенским вопросом я и раздумывала, марая грязными следами шершавый камень ступеней. Чтоб в панику не удариться, первейшее дело ум чем-нибудь полезным занять. Ну или бесполезным, это уж как карта ляжет. Так. Кто или что может быть ёжкиным? Главное, звучит-то здорово и ложится на язык привычно… Пес? Волк? Олень?

Дверь подалась легко, едва скрипнув петлями, резные створки разошлись, гостеприимно пропуская меня внутрь чудного строения.

Ёжкин карась, ёжкин гусь, ёжкин свин…

Я прыснула в кулак от последнего предположения и осмотрелась. Темень, конечно, была знатная, но мои глаза меня еще не подводили — только пришлось проморгаться, настраиваясь на ночное зрение.

Я оказалась в небольшом полукруглом зале. Пол был из того же сероватого камня, что и крыльцо, ни внутренних дверей, ни окон, только ведущая наверх деревянная лестница, стены украшены ткаными полотнищами. Порывшись в памяти, я выудила оттуда непростое слово «гобелен». Разноцветные картинки будто бы перетекали одна в другую — взгляд перебегал от бурого болотного пейзажа к картинке хвойного леса, чтоб сразу же скользнуть к изображению покрытых вечными снегами горных вершин. Мне даже пришлось зажмуриться, чтоб голова не закружилась от этого пестроцветия. Виданное ли дело, так глаза ломать! Вон уже примерещилось, что лисица, с немалым искусством вытканная под развесистым кустом бузины, повела мордой в мою сторону.

Однако стоять без движения в кромешной темноте было страшно, мне чудились опасные твари, выползающие ко мне из гобеленов, их влажные от яда клыки и острые когти, поэтому я приоткрыла один глаз и бочком засеменила через зал. Если хозяева дома, они обитают на верхнем ярусе. По лесенке я взлетела, будто в спину мне дышала стая голодных волков.

На верхней площадке было посветлее — косые солнечные лучи проникали в дом через прозрачное потолочное оконце. Передо мной оказались три абсолютно одинаковых двери. Не хватало только предупредительной надписи: «Налево пойдешь — коня потеряешь, направо…» Не помню, чего там дальше терять положено. Коня уж у меня точно при себе не было. Поэтому я решительно толкнула левую дверь. Это была спальня. Почти все пространство горенки занимала большая кровать. Я даже заходить не стала. Побороть желание сразу завалиться в постельку и покемарить часок-другой и так стоило мне нечеловеческих усилий. Следующая дверь. Здесь, видимо, хозяева готовят и принимают пищу. Выложенная изразцовой плиткой печь почти во всю стену, а по центру комнаты круглый полированный стол. Едва заметный запах дыма щекотнул мои ноздри. Вкусненький такой, многообещающий. Я сглотнула слюну. Сейчас мне совсем не помешало бы перекусить… Ага. Сразу перед тем, как в чужом доме спать завалиться. Третья дверь. Кабинет? Библиотека? Ряды книг уходили под потолок, у занавешенного тяжелой гардиной окна стояло уютное кресло с массивными подлокотниками и крошечный столик, на который было бы удобно поставить кружку с обжигающим взваром, пока твои жадные ручонки перелистывают хрустящие страницы фолиантов. Дом начинал мне нравиться.

Я еще немного побродила, пытаясь найти выход на крышу, чтоб с одной из башенок обозреть окрестности. Но то ли выход наружу был не предусмотрен, то ли я недостаточно тщательно его искала… Очень скоро я уже шерудила в центральной горенке, выискивая, чем бы похрустеть. Хозяева жили богато — на еде не экономили. Тут была и прорва вяленого мяса, и мешок ноздреватых сухарей, и целая батарея бутылей темного стекла в пристенном шкафчике. Я разложила добычу прямо на полированном столе, счастливо вздохнула и приступила. Я жевала и чавкала, откусывая попеременно то от мяса, то от хлеба, запивая все это пряным шипучим вином прямо из бутыли. Мягкий игривый напиток пузырился на языке и теплой тяжестью оседал внутри живота. Уфф! Красота! Прибрать за собой сил уже не было. Я едва доковыляла до спальни и, как была, в измазанных глиной штанах и рубахе, рухнула на постель. Последней мыслью было, что неплохо бы еще зайти в библиотеку, взять чего увлекательное почитать перед сном, для полного, так сказать, комплекту…

— Почему, когда я тебя встречаю после долгой разлуки, ты всегда пьяна, как истрийский рыбак?

Я вздрогнула всем телом и открыла глаза.

За время моего сна около кровати появилось большое кресло с подлокотниками, и в нем вальяжно расположился какой-то знатный господин. Лет двадцати пяти — тридцати на вид, одетый в расшитый серебром черный камзол.

— И-извините, — пролепетала я, подтягивая колени к подбородку и пытаясь скрыть свои грязные ноги.

Синие глаза незнакомца смотрели на мои манипуляции с легким презрением:

— «Извините» в сундук не запрешь.

Вот ведь, ёжкин кот, положеньице. То, что хозяева люди непростые, и так ясно было. Последние сомнения развеялись, когда я флюгер во всей красе рассмотрела. Дракон там был — славный такой хищный дракончик, с открытой пастью и закрученным на манер свинячьего хвостом. В Валахии любая деревенская дуреха герб правителя знает. Значит, передо мной особа, приближенная к господарю. Ну и чего говорить? Вздернуть повыше подбородок и выдать что-то вроде: «Клан Мареш компенсирует вам причиненные неудобства»? Или наоборот — опустить очи долу и предложить самой тут все прибрать да простирнуть постельное бельишко, пока грязь не въелась?

И тут меня огнем обожгла мысль: он знает меня! Он сказал, «всегда встречаю»!

— Истря — это где? — спросила я, чтобы заполнить повисшее молчание.

Нельзя же с места в карьер к нему пристать — «дяденька, а скажите, как меня зовут». Это же не Дарина, не будет он со мной хороводиться. Сразу видно, высокомерный мужик, чванливый. Нет, не помню я его. Ни кудрей смоляных, ни скул высоких, ни этих прихотливо изогнутых губ.

— Чего? — совсем не по-благородному опешил собеседник. — Какая еще «истря»?

— Ты сказал, как истрийский рыбак…

— Глупый вопрос, — устало прикрыл глаза хозяин. — Сама по карте посмотри при случае, где река Истр находится.

Я обиделась и покраснела. Издевается еще, злыдень!

— Ну и что мне теперь делать прикажешь? — задумчиво проговорил он. — У меня совсем нет времени еще и с тобой разбираться.

— Так я пойду тогда, — суетливо вскочила я с кровати. — Как говорится, спасибо этому дому, пойду к другому.

Если по-честному, уходить я не собиралась. Ну пока мне кое-кто на вопросы не ответит. Но язык продолжал молоть бессмыслицу:

— Я же случайно забрела — округу оглядеть. Мне к реке надо, в долину. Думала, с твоей башенки обзор хороший будет. А так-то меня сестрица уже давно дожидается…

— Сестрица? — хмыкнул хозяин. — К сестрице я тебя сей же час отправить могу, и по лесам бродить не придется.

Он резко поднялся с кресла и направился к двери:

— Пошли, птица-синица, сейчас портал активируем…

Чего он там дальше говорил, пока я на ватных ногах шла за ним следом, я не слушала. В моей голове столько мыслей играло в салочки, что я всерьез стала опасаться, как бы какая из них не вывалилась да не покатилась под ноги к неизвестному колдуну. Портал… Знакомый из прошлой жизни…

Мы быстро спустились по лесенке, провожатый хлопнул в ладоши, и под потолком зажглись мириады крошечных огоньков. Я прищурила глаза, чтоб гобеленовое многоцветие опять не сыграло со мной злую шутку. Хозяин быстро осмотрел несколько картинок подряд, удовлетворенно хмыкнул и провел по поверхности одной кончиками пальцев. Ткань пошла небольшими волнами, будто опустил он руку в чан с водой, и я с удивлением заметила, что на этом полотнище изображен наш с Дариной двор — до самых мельчайших подробностей, вплоть до валяющегося в грязи кнута. Из трубы избушки валил дым, и мне даже показалось, что до меня донесся густой запах готовящегося обеда. Видно, сестрица и без моей добычи разыскала, из чего снедь наготовить.

— Иди, — велел хозяин, протягивая мне свободную руку. — Я помогу.

Моему прыжку могла бы позавидовать болотная лягушка, тем более что сиганула я не вперед, а назад:

— Я не могу!

— Поторопись, мне трудно долго держать его открытым!

Я заметила бисеринки пота, появившиеся на лбу колдуна. А ведь не врет! Действительно эта волшба забирает у него много сил.

— Говорю же, не могу я сейчас, — прижала я к груди сложенные руки. — Я же в твоей опочивальне свои вещи оставила. Сумку охотничью. Меня без нее сестрица без соли съест.

Хозяин несколько секунд испытующе смотрел на меня. Я подняла бровки домиком и шмыгнула носом:

— Сестрица-то вообще все без соли может. Волки, когда чего зубами рвут, приправами не озабочиваются…

Кого-то мне мое неудержимое словоизвержение стало напоминать. О, точно! Пришлый Антон, его школа.

— А пищеварение у волков вообще отдельная история…

— Все-все! — Хозяин поднял руку в защитном жесте. — Хватит болтовни. Дуй наверх. Забери свое имущество. Только быстрее — одна нога здесь, другая там.

Я радостно кивнула и дробно взбежала по лестнице. Сумка валялась под кроватью. Я опустилась на колени и вывалила на пол содержимое: пук волосяных нитей, какие-то крошки, кремневый камень для разжигания огня, колышки, моток веревки. Я нащупала на поясе нож и приступила к исполнению задуманного.

Терпение хозяина истощилось уже через несколько минут. Он ворвался в свою спальню, как взбешенная летучая мышь, которых в наших краях называют ночницами. Черный, страшный, разъяренный. В два больших шага оказался на середине комнаты. Его синие глаза метали молнии, рот кривился в злобной гримасе, мокрые прядки волос прилипли ко лбу. Правая рука, которой он держал портал, открытый в тканом гобелене, была такой красной, будто обварил он ее в крутом кипятке.

— Где ты? — страшным голосом заорал он. — Выпорю мерзавку!

От окна раздался осторожный шорох, колдун обернулся на звук.

В этот момент он наступил носком сапога на первый из разложенных мною силков. Волосяная петля захлестнула щиколотку, колдун упал, потешно взмахнув руками. Я выпрыгнула из-за открытой двери, где терпеливо дожидалась своей добычи и набросила ему на шею скользящую удавку. Дальше все зависело от моей расторопности. Противовесом сослужила та самая многострадальная дверь, конец веревки я обмотала вокруг ножки кровати. Задача была непростая. В те несколько мгновений, которые колдун был дезориентирован и беспомощен, полностью обездвижить его. Петля. Еще петля, перетяжка, узел. Противник хрипит ругательства, но ничего не может поделать. Его единственное преимущество в рукопашной — вес. Но для этого надо быть свободным, а не распластанным, как попавшая под тележное колесо лягушка.

Ёжкин кот! Я сделала это? Враг повержен. Руки его плотно примотаны к ножкам кровати, ногам не дает пошевелиться массивное кресло, которое я ради такого случая поставила на попа. Удавка на шее едва позволяет дышать. При малейшем резком движении громада кресла свалится на его бледное лицо. Ни в жизнь не поверю, чтоб такой пригожий господин семь раз не подумал, прежде чем рискнуть свою красоту попортить. Остался последний штрих.

Я приложила лезвие ножа к шее злыдня. К тому месту, где под гладкой белой кожей билась голубоватая кровяная жилка:

— Сначала ты мне все расскажешь: кто я, как меня зовут…

— А потом? — выплюнул он свой вопрос мне в лицо.

— А потом ты обернешь вспять свое черное заклятие. Ты сделаешь так, чтоб я все вспомнила!

Он грустно мне улыбнулся, а потом заговорил, да так тихо, будто разговаривал сам с собой:

— Правильно, птица-синица. Все правильно. Я очень подло поступил с тобой, подло и бесчеловечно. Я должен был найти какое-нибудь другое решение возникшей проблемы.

Птица-синица… Надо же! Ласковое детское прозвище было мне неожиданно приятно. Как бывает приятен солнечный зайчик, присевший отдохнуть на ладошку. Захотелось зажмуриться, потянуться всем телом и…

Я поздно заметила, что мне просто-напросто заговаривают зубы. Слыхала я про златоустые умения. Вот только не думала, что меня можно вот так парой слов расслабить, до забытья заговорить. Пока я сгребала в кучку разбегающиеся глаза, колдун почти незаметными движениями пальцев подманивал к себе полупрозрачные нити. Получается, что не только у ветреных коней поводья бывают. Эти нити, которых внезапно обнаружилось видимо-невидимо, были совсем непохожи на мои — были они нескольких оттенков синего, переплетающихся между собой на манер жгутов. Вода, подумала я отстраненно, уже понимая, что этой силе мне нечего противопоставить. Соперник не оставил мне времени на контратаку, его длинные пальцы уже по-хозяйски поглаживали ближайшее волоконце. То, что произошло дальше, я могу назвать только озарением. Я зашипела, как кошка. Рванула с шеи серебряную цепочку с подвеской и бросила янтариновый шарик в лицо подлого колдуна. Мир вокруг закружился водоворотом. Во все стороны разлетелись фонтаны воды, пол подо мной закачался, дом тряхнуло, стены комнаты зазмеились трещинами, и сквозь них ко мне наконец-то ворвался ветер. И я воздела руки, и растворилась в нем, и губы шептали: «Вот сейчас мы и поиграем», и корчился где-то внизу поганый колдун, до которого мне внезапно стало мало дела…

— Ты что творишь? Ленута!

Грозный окрик отрезвил меня в мгновение ока. Я взмахом руки отпустила ветер, послушно юркнувший в какую-то щель, и уставилась на вошедшего.

Невысокий ладный молодец щелчком отстегнул ворот дорожного плаща. Голубые глаза встретили мой взгляд с ласковой укоризной:

— И не стыдно озорничать?

— Братец Волчек! Я так по тебе скучала! — радостно заорала я и бросилась на шею дорогому гостю.

— Ну хоть кто-то в состоянии унять эту безумную девку, — донесся с пола хриплый голос. — Подними своего господаря, Михай.