ГЛАВА 18
Особенно поговорить в «Кровавой Мари» нам не удалось. Трудно обсуждать серьезные вещи, когда чувствуешь на себе десятки внимательных взглядов. У завсегдатаев таверны еще свежо было воспоминание о том, как я пару часов назад выскочила отсюда словно угорелая. Никто не ждал моего возвращения — тем более с мужчиной. Хотя в отличие от «орлов» и своих коллег-«ястребов» на сей раз мой спутник вырядился кое-как, его принадлежность к мятежному полулегальному ордену не вызывала сомнений. Коршун уселся спиной к стене, вполоборота, чтобы видеть большую площадь. Мне пришлось устроиться напротив, оставив позади почти всех выпивох и затылком чувствуя на себе их взгляды. Одно меня радовало — чаще всего они натыкались на ответный взор «ястреба» и вмиг остывали. Сомневаюсь, что хоть у кого-то из них в такую минуту могла возникнуть мысль воткнуть нож в спину.
Заказ был простой — яичница с салом и вино с тонкими полосками копченого сыра на закуску. Коршун накинулся на еду так, словно не ел несколько дней.
— А вы говорите, говорите, — проворчал он с набитым ртом, — уши-то у меня не заняты… как и глаза…
Это он имел в виду то, как на нашу парочку пялилась вся таверна. Среди шепота и гула голосов явственно прозвучали слова Гуся: «Надо же! Еще один! И чего в ней такого?» Ему ответили. Приводить сказанное не буду, но ужасно захотелось встать и как следует врезать промеж ног тому, кто так сказал. Коршун заметил выражение моего лица и успокаивающе накрыл сжатые в кулак пальцы своими.
— Постарайтесь не обращать внимания, — посоветовал он, на миг перестав жевать. — Это типично для стадных животных, коими мы в общем-то являемся — не обращать внимания на что-то, что не привлекло ничьего внимания. И накидываться как стая падальщиков на то, что кто-то уже успел оценить. Вот тут и просыпается здоровая конкуренция: получилось у одного, почему бы не предположить, что получится у остальных? У вас есть дело поважнее, чем пытаться подстроиться под мнение этих людей.
Я кивнула, пытаясь заставить себя думать о Витолде. Сейчас он нуждался в моей помощи больше, чем когда бы то ни было. Тот, кто хотел его убить, почти достиг своей цели. Князь арестован, королевский дознаватель собирает улики. Еще две недели, до полнолуния, и все будет кончено. Оборотня — живое доказательство того, что это не ложь — передадут церковному суду. Таких обычно сжигают на костре, потому как считается, что это — единственный способ изгнать беса и заодно очистить плоть и душу. А что при этом плоть уничтожается, так, простите, нет иного выхода. Бесы успевают обычно так ее загрязнить, что исцелению она не поддается. Врач тоже отсекает от тела гниющую руку или ногу, дабы сохранить пациенту жизнь! Но у истинного оборотня путь иной. Его заберет для исследований и дальнейшего разведения орден Орла. И превратит человека в самца-производителя. Человека, который час назад из темноты тянул ко мне закованные руки.
— Да успокойтесь вы! — Коршуну пришлось прикрикнуть. — Выпейте вина и рассказывайте! Вы готовы разреветься, как обычная девица! Это княжне Ярославе к лицу подобные истерики, но не женщине, прошедшей войну!
Я кивнула, пригубила вина и начала рассказывать.
Скажу сразу, рассказчик из меня плохой — долго не могу подобрать нужные слова. Хорошо хоть не слишком путаюсь. Начала я с эпизода, когда впервые увидела Витолда и старого рыцаря Генриха Хаша здесь, в этой таверне, где они пытались найти человека для охраны князя. Как я хотела продать свой меч, как рыцарь меня просто-напросто прогнал — мол, в услугах инвалидов не нуждаемся. Как я потом в одиночку отбила князя от грабителей и тот в порыве благодарности принял меня на службу. Упомянула о деньгах — пусть не думает, что я поступила так исключительно из-за любви. Какая там любовь, когда я все прекрасно про себя знаю! Мне от жизни ничего не надо — только вернуться домой, к родным, а князь готов был предоставить такую возможность. И под конец рассказала, как я начала расследовать это дело, а на моего подопечного было совершено подряд еще два покушения.
События, свидетелем которых пришлось быть Коршуну, я опустила, сразу перескочила на то, что произошло в те пять дней — два дня до полнолуния, в само полнолуние и еще в два дня после. И только напоследок оставила легенды об оборотне и свои собственные мысли и сомнения. Не забыла поделиться и случайно подслушанными планами пана Матиуша. Промолчала только о том, что маленькая Агнешка тоже оказалась носительницей проклятого дара, который должна передать своим детям.
К тому моменту когда я иссякла, мой собеседник расправился с яичницей и допивал вино, задумчиво глядя куда-то поверх моей головы.
— Ну, могу вас поздравить, Дайна, — изрек он, — вы на верном пути.
— На каком верном? Артефакт похищен, князь под арестом, сегодня его допрашивал королевский дознаватель…
— А вы вычислили того, кто желает смерти князя Витолда?
— Какое это имеет значение? Вряд ли королевский дознаватель заинтересуется результатами моего расследования.
— Королевский? Обязательно заинтересуется. Если это — он!
— Что вы имеете в виду?
— Что все это может быть подстроено. Смотрите, все одно к одному. Расплодившиеся волкопсы действительно могли быть первым признаком того, что должен явиться Князь Волков. Ибо, если верить легендам, Князь Волков — всегда человек. Я даже могу высказать смелое предположение, что предок Витолда Пустополя прикончил как раз предыдущего Князя и тем самым как бы предопределил появление следующего именно в своем роду. Кое-кому (и вы прекрасно знаете этого человека, вы мне только что называли его имя!) стали известны тайны княжеского семейства. Он вспомнил легенды и сделал свои выводы. Ужаснувшись тому, что скоро на мир может снизойти новый Князь Волков, послал запрос в орден Орла — это их работа, следить за миром в королевствах.
— Может или должен? — перебила я.
— А вы наблюдательны и умеете слушать! — усмехнулся Коршун. — «Может» и «должен» — это разные вещи, вы правы.
— Милсдарь Хаш упоминал, что в каждом поколении князей Пустопольских рождался оборотень, — промолвила я. — И всякий раз он умирал, не оставив потомства. За исключением…
За исключением князя Доброуша, у которого не было братьев и которому пришлось продолжить род.
— Понимая, что самостоятельно он с оборотнем не справится, этот некто, кого пока не стоит называть, попытался заручиться помощью знающих людей. Вернее всего — из ордена Орла. Но те — известные бюрократы. Прошение могло просто затеряться среди десятков и сотен других, ибо момент был выбран неудачно. После войны нечисть и нежить и без того расплодилась. А секретарь, разбирающий в канцелярии прошения, наверняка прочел слово «волки» и решил, что это не столь уж важное дело будет рассмотрено в общем порядке. Тем временем проситель, устав ждать, начал действовать самостоятельно. Результатом стали два покушения и «странная смерть» Мирчо Хаша.
— Его задрал оборотень, — вспомнила я и осеклась.
— Да, — кивнул Коршун, — это именно то, о чем вы подумали. Убийство с целью самозащиты. Но именно оно спровоцировало, как мне кажется, все остальное.
— Значит, это Мирчо Хаш был тем… э-э… заказчиком?
— Не совсем. Вы забываете о его братьях — Янеке, который оставался кастеляном замка во время войны, и Тодоре. Старший убит, среднего задрал оборотень. Но остался третий, самый младший брат…
— Который мстит за их смерть?
— Это самое логичное объяснение. Только такой вывод и можно сделать на основе того, что вы мне рассказали… если, конечно, вы ничего не напутали.
— Нет! — оскорбилась я. — Но оба брата погибли! А покушения продолжались. Одно из них имело место накануне приезда Тодора… и вашего визита! Я, признаться, думала, что это дело рук пана Матиуша…
— А вы сами-то в это верите? По вашим же словам этот княжеский бастард — личность ничем не примечательная и явно не способная на активные действия. Не в его характере устраивать такое, но в его натуре — попытаться воспользоваться плодами чужого труда.
Плодами труда семейства Хаш! — осенило меня. Ну все же логично! Главный идейный вдохновитель приезжает, чтобы самолично проследить за всеми делами. Зачем продолжать подстраивать покушения, если надо лишь немного подождать, и за тебя все сделают «ястребы» и обстоятельства?
— Но они явно хорошо подстраховались — этот дейнох…
— Да, — кивнул Коршун, снова принимаясь за еду. — Сейчас доказать ничего нельзя, но где гарантия, что его не привез откуда-то с севера Мирчо Хаш вместе с молодой женой, чтобы отомстить за смерть Янека Хаша? Его тоже, насколько помню, накануне свадьбы княгини Эльбеты задрал оборотень.
Я опять кивнула соглашаясь. Янек Хаш погиб после того, как попытался поухаживать за невестой старого князя Доброуша.
— Вы знаете, откуда родом пани Бедвира? — продолжал Коршун. — Имя-то явно не местное! Я даже сказал бы — оно северное! Не может такого быть, что дейноха тайно содержали в поместье Хашей, а потом просто выпустили в княжеском лесу?
Я кивнула припоминая. Да, так могло произойти. Но спросить не у кого, кроме того же Тодора Хаша. Вот бес! Я же думала о нем. Все отменно устраивалось в случае удачи — Витолд устранен, Агнешка оказывается единственной наследницей и приносит в дар супругу титул плюс целое княжество. Но неужели власть для кого-то дороже дружбы?
«Дороже!» — подсказал внутренний голос. Перед мысленным взором возникли лицо Генриха Хаша и его слова о том, что князь — оборотень. Ох, неужели это действительно они во всем замешаны? А сам Генрих Хаш? Столько лет верно служить князю, воспитывать его сына — и вдруг захотеть своего же воспитанника убить, да еще и цинично заявлять, что готов наложить на себя руки, если с ним что-то случится.
— Добавьте к этому месть — и вы получите отменный мотив, — кивнул в ответ на мои сомнения Коршун. — А вот дальше все начало путаться. Ибо «орлы» не торопились присылать своего представителя. Возможно, не сам Тодор, но его отец решил, что обращаться к официальному ордену охотников на нежить слишком опасно и лучше воспользоваться другим, нелегальным. Дескать, «ястребы» все равно стоят почти вне закона, им не впервой обделывать грязные дела, им можно и просто заказать убийство…
— Так вы… э-э…
— Некоторое время назад в Гнездо был отправлен запрос. Его получили необычным путем — посредством шпионажа. Дело в том, что мы зорко следим за всем, что предпринимают «орлы». Между орденами идет война — за неофитов, добытых чудовищ, влияние, богатство… Иной раз для нас является делом чести расстроить планы этих чистоплюев…
Я тихо рассмеялась. Точно такое же отношение было между конными рыцарями и пехотой.
— В общем, мы узнали, что в ближайшее Орлиное Гнездо было отправлено прошение. Слет Черных Ястребов откликнулся на него, с помощью магии связался с заказчиком, чтобы уточнить детали, и послал первого, на кого указал жребий.
— Жребий?
— Да, это обычное явление в нашей практике. Другой вопрос, что у «орлов» все-таки дошли руки до этого прошения, а смерть Тювика помешала мне довести дело до конца. Однако мне приказали вернуться, несмотря на то что именно я не должен был тут находиться.
— Почему?
— Оказывается, все дело в моем происхождении. Правда, узнать об этом пришлось уже после возвращения. Знаете, мне смягчили приговор именно потому, что всплыло это обстоятельство. Ибо, когда на Слете Черных разбирали мое дело, подняли архивы — вплоть до сведений о родителях. Вы знаете, как попадают в «ястребы»? Официально мы не имеем права принимать учеников — законы страны запрещают нам это делать. Чаще всего наши ряды пополняются за счет сирот, которым некуда идти, беглых преступников всех мастей и тех, от кого отказались родители. От меня отказалась родная мать. Отказалась из страха перед тем, кем на самом деле являлся мой отец.
— Вы — пропавший наследник престола, — предположила я. Дело в том, что восемь лет назад война началась после того, как за границей объявился якобы пропавший во младенчестве наследный принц, призвал под свои знамена соседей и отправился отвоевывать у младшего «брата-узурпатора» свой трон. Его демарш закончился неудачей потому, что было доказано, что он — самозванец. Законный король остался на троне, но ведь легенда тридцать лет назад возникла отнюдь не на пустом месте…
— Хуже. Я неплохо знаю магию и поэтому выгляжу моложе, чем есть. Мне сорок девять лет. Я родился здесь, в Пустополье. Моя мать никогда не была замужем за моим отцом. Тот жил бы вполне счастливо со своей женой, но подавляющее большинство детей от этого брака рождались мертвыми или умирали, не дожив до года. Кроме двоих, мальчика-первенца и одной девочки.
— Так вы… младший сын… то есть вы… сводный брат покойного князя Доброуша Пусто…
— Я монах. — Голос «ястреба» сделался чужим и холодным, из него исчезли все эмоции разом, и Коршун стал тем, кем его видели окружающие — бесчувственным убийцей, думающим только о деньгах и работе. — У меня нет родителей, нет братьев и сестер по крови, только братья по Ордену. Не было жены и не может быть детей. У меня нет даже своего имени — во всяком случае, за пределами Гнезда его не знает никто. «Коршун» — лишь звание, соответствующее занимаемой должности: штатный маг ордена. «Черный» — знак того, что я еще недавно принимал участие в Слётах. Название, за которым не видно человека. Отличный способ спрятать опасное существо, не находите?
У меня в голове стоял колокольный звон.
— Вас искали, — прошептала я. — Ваш отец искал вас, чтобы передать княжеский венец. Ваши брат и сестра знали о вашем существовании, потому что в роду князей Пустопольских власть и титул всегда передавались младшему брату.
— Который умер в раннем детстве, чтобы возродиться в новом облике. Получается, что я все-таки стал оборотнем. Говорят, если содрать с живого оборотня кожу, внутри она покрыта шерстью. А если ощипать с Коршуна перья, внутри окажется еще один князь Пустополь.
— Вы смеетесь…
— А вы бы стали плакать? Мне в тот год исполнилось пять лет! Я совершенно не знаю другой жизни, и до самой его кончины звал отцом другого Черного Коршуна, который много лет назад передал мне свои знания. Я сам был удивлен, когда на Слёте Черные Ястребы зачитали мне полный текст приговора с объяснением причин и предъявили записку, которую написали со слов моей неграмотной матери. Записку, в которой она отказывалась от ребенка, которого родила оборотню.
— И теперь вы…
— Я намерен довести это дело до конца. Разобраться с оборотнями и с теми, кто за всем этим стоит. Что вы предлагаете?
Я поперхнулась вином:
— Мне почему-то казалось, что предлагать должны вы…
— В честь чего? Официально — это не моя война. Я собираюсь только помогать вам, ясная панна! Итак, какие у вас планы?
Пришлось немного подумать.
— Я должна вытащить Витолда… то есть князя Пустополя. Он нанимал меня, чтобы я защитила его от наемных убийц. И мой долг…
— Вернее, его долг, не так ли? Он вам так и не заплатил?
— Да при чем тут это? Я вовсе не из-за денег!
— А из-за чего еще? — Коршун смотрел с искренним интересом доброго старца, к которому внезапно обратился с какой-то просьбой маленький ребенок. — Только не говорите, что из-за прекрасных глаз молодого и неженатого князя! И не надо на меня смотреть. Я еще до отъезда обо всем догадался.
— Можно подумать, что вы вернулись сюда не ради этого! — огрызнулась я, не желая признаваться даже себе в том, насколько он прав.
— Вы о так называемых родственных чувствах? Не смешите меня! О том, что у меня, оказывается, есть братья не только по ордену, но и по крови, я узнал всего несколько дней назад. И — должен вас разочаровать — не испытал по этому поводу особого восторга.
— Тогда почему?
— Я спасаю свою шкуру. От того, доведу ли я дело до конца, зависит способ казни. Если я брошу расследование или просто его провалю, меня запросто сожгут на костре по приговору церковного суда как чернокнижника. Они даже не будут проводить следствие. Знаете, сколько в архивах церковного суда лежит нераскрытых дел? На меня повесят любое — лишь бы на законных основаниях избавить мир от очередного «слуги темных сил» и заодно повысить статистику раскрываемости преступлений. Так что ни о каких родственных чувствах не может быть и речи. Тем более что альтернативой костру назван домашний арест в стенах Гнезда без права когда-либо выйти за его пределы. Но как специалист говорю, что даже такая жизнь лучше смерти. Так какие у вас планы, милостивая пани?
— Я хочу вытащить князя. Только не знаю, с чего начать! У меня ничего нет. На стороне обвинения — показания брата Домагоща, свидетельство очевидцев, сама легенда… Оборотни опасны! Это знают все. А я не верю, что Витолд… ну… что он способен по доброй воле причинить кому-то зло. Он оборотень, но… безобидный.
— Домашний, — с усмешкой подсказал Коршун.
Я вспомнила растерзанное тело пани Бедвиры. Она погибла в своей комнате. Можно сказать в своем доме.
— В их семье много поколений хранился артефакт, который защищал род, — упрямо продолжала я. — Старый мастер Лелуш ежемесячно поил князя целебными настоями — именно для того, чтобы как-то усмирить, ослабить воздействие… Но теперь артефакт украден, а алхимика убили для того, чтобы…
— Чтобы оборотень вырвался на свободу, — подсказал Коршун.
— Да! Я спрашивала у матери Любаны, кто мог украсть у нее эту вещицу. Про артефакт знали всего несколько человек — сам князь, его мачеха, пан Матиуш, Генрих Хаш, который мог рассказать сыну… Это из тех, кто жив. Но никто из них не приезжал в монастырь накануне исчезновения артефакта!
— Добавьте в этот список тех, кому могли его просто заказать! — предложил мой собеседник. — Кто-то, кому просто-напросто поручили его утащить.
Мне стало плохо. Этим «кем-то» мог быть кто угодно! Начиная от служек при монастыре и заканчивая гостями, которые имели право останавливаться в монастырской гостинице. А если учесть, что артефакт могли украсть за день-два до того, как о пропаже стало известно (не будет же мать-настоятельница каждый вечер проверять тайник!), то найти вора и вовсе не представлялось возможным.
— Найти можно все что угодно и кого угодно, — словно прочел мои мысли Коршун. — Нет такого события, про которое не знал бы абсолютно никто. В храм нельзя проникнуть просто так. Вора видели. Наверняка видела какая-то из монашек, может быть, даже служка. Только она не подумала связать его появление и пропажу артефакта — ведь, по вашим словам, мать-настоятельница не сообщила монахиням о краже из тайника. Она предпочла промолчать.
— Значит, достаточно поговорить с теми монахинями, которые постоянно убирают в соборе, заходят в подсобные помещения и случайно могли что-то видеть? — новая надежда вспыхнула в груди, но тут же погасла. — Да, но сколько на это понадобится времени! А новое полнолуние уже через двенадцать дней… У нас совсем мало времени.
Внезапно меня осенило. Я вскочила с места, достала пару серебряных грошей, кинула на стол в качестве платы за угощение.
— Вы куда?
— В тюрьму. Я должна встретиться с королевским дознавателем!
— Отличная мысль. Я уж решил, что вы не додумаетесь, что начинать надо оттуда!
Я предпочла пропустить шпильку мимо ушей. В конце концов, я ведь уже была там и даже встречалась с паном Вышонецом, разговаривала с ним. Почему не задала ни одного вопроса? Так спешила на свидание?
В здании городской тюрьмы мне сообщили, что королевский дознаватель еще на месте, и даже предложили проводить до занимаемого им кабинета на втором этаже. Он что-то писал и, когда отворилась дверь, пропуская посетителей, не сразу оторвался от своих бумаг. Пришлось пару раз кашлянуть, чтобы пан Вышонец поднял взгляд.
— Чем могу быть полезен? — Пан если и удивился, то не подал вида.
— Я хотела вас кое о чем спросить. Сегодня вы допрашивали его сиятельство князя Витолда Пустополя…
— Это была просто доверительная беседа, и ничего более. Нам не пришлось даже применять методы принуждения. Обвиняемый полностью был готов к сотрудничеству, сразу признал свою вину…
— Что? — пришлось схватиться за край стола, ибо единственное здоровое колено внезапно подогнулось. — Как — признал?
— Так. Полностью подтвердил все, что было сказано. Дело очень простое и, думаю, будет закрыто в самое ближайшее время. Я уже готовлю документы. Если обвиняемый сразу признает свою вину, дело можно даже не передавать в суд. Завтра в здании ратуши будет проведено чисто формальное заседание — исключительно для того, чтобы составить официальный протокол, который можно подшить к делу, и все. В исключительных случаях можно даже приговор привести в исполнение на месте.
В воздухе словно разлился аромат жареного мяса…
— Но это ошибка! Витолд ни в чем не виноват!
— Да? — Дознаватель вскинул брови, глянул снизу вверх с таким выражением лица, что любая на моем месте почувствовала бы себя полной дурой. — Милостивая панна, если бы вы присутствовали на допросе, у вас бы исчезли все сомнения. Улики неопровержимы. Мне, конечно, жаль, что в роли обвиняемого оказался представитель столь древнего и славного рода, сын героя, покрывшего себя славой в последней войне, но что поделать! Его сиятельство не стал отпираться и полностью признал свою вину…
— Он ни в чем не виноват! — повторила я, чувствуя, как самообладание начинает мне изменять.
— У вас есть доказательства?
— Нет, но… я ему верю.
Пан Вышонец внезапно приподнялся, тоже опираясь на столешницу.
— Вот что я вам скажу, милостивая панна Брыльская, — промолвил он. — Я никогда не встаю на чью-либо сторону. Я не жалею обвиняемого и не осуждаю его. Мне совершенно все равно, виноват ваш князь или нет. Для меня важно в первую очередь установить истину. Какая она будет — меня не волнует. Пока я вижу только одну сторону монеты, и она говорит, что Витолд Пустополь будет обвинен и осужден. Я не верю ему. Я не верю вам. Но я не верю и тем людям, которые мне твердили, что он — преступник. Я верю доказательствам! А их пока предоставила только сторона обвинения.
— А если, — я выдохнула и поняла, что все это время боялась даже моргнуть, не то чтобы нормально дышать, — я представлю вам доказательства его невиновности?
— Да? — Казалось, дознаватель развеселился. — И что же это? Вы отыщете и приведете сюда другого оборотня?
Мысль на миг показалась забавной. Пан Матиуш Пустополь — отличный вариант… если бы не его происхождение.
— Я смогу доказать, что Витолд Пустополь не опасен.
— Чем? Умозрительными рассуждениями? Вы что, изучали риторику в университете? С каких это пор туда принимают женщин?
— Вы правы, я лишь умею немного читать и писать. Но посудите сами — Витолду двадцать семь лет. Все эти годы он не был опасен для окружающих. Вы разговаривали с челядью и шляхтой. Вы знаете — его все любили и уважали. Его никто не боялся, несмотря на то что историю про оборотней там знают даже дети. Как думаете почему? Дело в том, что до недавнего времени существовал артефакт, который сдерживал оборотня. Он много лет хранился в семье, передаваясь из поколения в поколение. Если посмотрите хроники, вы заметите, что за триста лет было не так уж много случаев нападения оборотней на людей, кончавшихся смертельным исходом. Один-два человека в каждом поколении. Три-четыре убийства за столетие! Дюжина за все время! Ежемесячно от рук грабителей и наемных убийц в стране погибает гораздо больше народа! И вдруг — как снежный ком. Мирчо Хаш, его жена, несколько человек из числа горожан — за какие-то два года. Причем большинство — за последний месяц!
За моей спиной тихо хмыкнул Коршун, который в отличие от дознавателя знал, что горожан убил вовсе не князь-оборотень. Все горожане и не упомянутый мною Тювик пали жертвой игравшего его роль Сусленя. Но ведь кому-то нужно было, чтобы народ испугался! Кому-то важно было представить как можно больше доказательств того, что Витолд должен умереть!
— Да, я обратил на это внимание. В монастырской гостинице, где я остановился, мне по первому требованию предоставили летописи за интересующий меня период. Но пока не понимаю, какая тут связь?
— А такая, что все это началось практически одновременно с исчезновением артефакта. И я очень сомневаюсь в том, что его украл сам князь, дабы развязать себе руки и без помех начать убивать.
— То есть вы считаете, что его украли? Зачем? Чтобы расправиться с Витолдом Пустополем?
— Да, и я найду вам того, кто украл артефакт и желает подставить его!
Вернее, попробую достать весомые доказательства виновности этого человека.
— Чем докажете? Учтите, что словам я не верю. Женщина легко может соврать, если ей это нужно!
— Вы оскорбляете Мать? — глухо прозвучал за спиной голос Коршуна.
— Сама Богиня безупречна, — тут же парировал дознаватель, — и наши людские речи не могут Ее оскорбить, ибо истинного бога не задевают такие мелочи. Это люди, существа мелочные, оскорбляются, слишком близко к сердцу принимая то, на что не стоит обращать внимания. Но вот дщери Ее — иное дело.
Отвечая рыцарю-истребителю, он смотрел прямо мне в глаза, и я медленно потянула из ножен меч.
— Да, я женщина. И я могу солгать. Но вот он — не солжет! Им клянусь!
И со всей силой грохнула мечом о стол, еле-еле сдержавшись, чтобы не попытаться разрубить валявшиеся на нем исписанные листы с протоколами допроса.
Дознаватель и оба секретаря так и подскочили. Один из секретарей сорвался с места, кинулся к дверям и стал громко звать подмогу. В городской тюрьме в ней недостатка не было, как-никак тут же располагались и казармы городской стражи, но на сей раз — как, впрочем, всегда, когда в них действительно нуждаются, охранники запоздали. Наклонившись вперед, пан Вышонец уставился на мой меч. Глаза его метались туда-сюда, словно он не мог решить, на чем задержать взгляд.
— Что это?
Ответить я не успела. В коридоре прогрохотали шаги, ворвалась-таки пара стражников — судя по внешнему растрепанному виду, действительно отдыхавших в казарме до начала смены.
— Что происходит?
Взмахом руки королевский дознаватель заставил их замолчать.
— Что это? — повторил он специально для меня.
— Мой меч. И я клянусь…
— Я изучал историю оружия. Состояние здоровья не позволяло мне самому браться за мечи, но читать фолианты и рассматривать старинные клинки в открытой для посетителей королевской резиденции не возбранялось. Это очень редкий тип меча. Посмотрите вот на это, — он ткнул в навершие с пятью зубцами. — Таких мечей существует всего несколько, и они очень дороги, настолько, что четыре из сохранившейся дюжины находятся в королевской сокровищнице. Откуда у вас этот?
— От моего предка. Сто двадцать лет назад после Липсненской битвы тогдашний король Людмил Второй Длинноногий наградил прапрадеда этим мечом, ибо Лешек Брыль сломал свой клинок в бою, защищая короля. С того дня…
— Достаточно! — пан Вышонец покачал головой. — Я читал об этом в старых хрониках. Что ж, панна Брыльская, я приму ваше свидетельство. Сколько вам нужно времени?
Из здания городской ратуши я вышла на негнущихся ногах. Коршун опять поддержал меня под локоть на крутых ступенях.
— Куда теперь? — поинтересовался он.
Я покачала головой. Королевский дознаватель дал на поиски всего трое суток, начиная с сегодняшнего дня, а я чувствовала, что время работает против нас. В любой момент наши враги могли заинтересоваться, почему возникла задержка.
— Тогда предлагаю варианты, — рыцарь-истребитель стал загибать пальцы. — Монастырь и особенно тамошний собор и его служки. Заодно можно проверить монастырскую гостиницу…
— А это еще зачем?
— Посмотреть списки постояльцев. Будет очень интересно узнать, что наш брат Домагощ какое-то время тут жил, не выдавая себя.
Я глянула на небо. Позавтракать нормально не успела, так что через пару часов захочу есть. А в трапезной монастыря любой гость мог рассчитывать на миску вареных бобов, пару-тройку крутых яиц, хлеб и сколько угодно разбавленного водой вина.
— Монастырь.
Как всегда ворота монастыря были распахнуты настежь — к Богине-Матери в любое время мог прийти любой желающий, и Ее служительницы не имели права отказать тому, кто нуждается в помощи и утешении. Ведь и родная мать не прогонит свое дитя, с плачем прибежавшее к ней пожаловаться на разбитую коленку. Обычно за порогом монастыря меня охватывало странное чувство — спешка словно оставалась за порогом, хотелось просто остановиться и смотреть по сторонам, не думая ни о чем, но сегодня все было иначе — посторонние мысли так и теснились в голове, мешая сосредоточиться на божественном. Ворота были распахнуты. Привратница особо не следила за тем, кто выходит и входит. Она ничего не могла видеть, ничего не знала…
Широкая аллея вела к собору. Справа и слева раскинулись сад и огороды, где трудились монахини, высевая овощи для собственных нужд. Десятка два женщин и девушек настолько увлеклись работой, что не заметили нашего присутствия.
Двери самого собора тоже были распахнуты настежь, но служба не шла. Только несколько служек суетились в темной прохладе, прибирая и готовясь к вечернему молебну. Только тут наше присутствие обнаружили.
— Чего вам? — не слишком любезно поинтересовалась согбенная женщина, тащившая к выходу ведро с водой. — Служба начнется только через два часа.
— Мы знаем.
— Если вы к матери настоятельнице, то…
— Нет-нет, мы к вам!
Служка так удивилась, что едва не выронила ведро, распрямляясь. На вид ей было лет пятьдесят, из-под платка виднелось сморщенное, какое-то мышиное личико. К Богине приходят по-разному, а эта женщина, наверное, ушла в монастырь из-за того, что при такой внешности не сумела найти себе супруга.
— Ко мне, — растерялась она. — Но… но вы же… этот… как его…
— «Ястреб», — лицо моего спутника ожесточилось, — и что с того? Разве уже принят закон, согласно которому члены моего ордена не имеют права переступать порог храма? Нам что, уже отказывают даже в этом праве? Я просто сопровождаю панну Брыльскую.
— Это у меня к вам вопрос, — заговорила я. — Я часто навещаю храм — до недавнего времени жила у целительницы Яницы… Вы знаете такую?
Служка кивнула. Яница то и дело приходила в монастырскую лечебницу и пользовала больных — в тех случаях, когда ее приглашали сестры, понимая, что молитвами и кровопусканием помочь не в силах.
— Так вот, мне приходилось заглядывать сюда — на службу и просто так… И я всегда видела вас тут. Вы трудитесь не покладая рук, как пчелка. И всегда с улыбкой, всегда такая доброжелательная… Я восхищаюсь вашим умением все успевать!
Лесть была грубая, но знаю по себе — мы, женщины, порой чувствительны к любому признанию. По себе сужу. И служка растаяла тут же.
— Ох, приходится много трудиться во славу Богини-Матери, — она набожно приложила ладони к груди и оглянулась на изваяние, смутно белевшее в темном нутре храма. — Но я не жалуюсь.
— Вы состоите при храме… давно?
— Да с тех пор, как пришла двадцать лет назад. Жизнь пролетела, а я почти ее и не видела. Дома много лет просидела у отца в затворе, а после его кончины — сюда пришла. Ничего я не знаю, ничего, кроме этого храма…
— Но вы на своем месте, — продолжала я, пока Коршун со скучающим видом отошел в сторонку, притворяясь, что любуется внутренним убранством помещения. — Каждый должен делать ту работу, для которой его предназначили боги. Я уверена, что никто во всем монастыре не прибирает здесь лучше, чем вы. Это такой тяжелый труд…
— Да уж. Каждый день приходится полы мыть. А осенью и весной, когда дожди и грязь, и по два раза на дню моешь. Вечерняя служба давно уже закончилась, все разошлись по кельям, редко кто заглянет, а ты все тряпкой шуруешь по полу… Они еще норовят прямо по вымытому пройти, точно нельзя бочком по стеночке пробраться!
Я почувствовала, что приближаюсь к цели.
— Кто — они?
— Да все! Храм-то всегда открыт, днем и ночью! Только на закате тут сторожа бывает. А так… Нешто мы будем мешать приходить к Богине!
— С грязными ногами, — подтолкнула я уборщицу.
— Да уж… Вот весной этой… ну, трудно было, что ли, ноги у порога вытереть? Ведь и ветошку нарочно кладу. Нет, так сапогами по чистому и грохочет!
— Я? — аж встрепенулся Коршун, который тихо бродил вокруг, действительно не слишком заботясь о том, куда наступить.
— Да вы-то тут при чем? Сейчас сухо. А вот в том месяце аккурат после ливня зашел один. Я и так умаялась, намывая после вечерней службы, а тут еще и этот… Сапогами грохочет. Рыцарь, а без понятия!
— Рыцарь? Может, он старик, и ему…
— Да какой старик? И тридцати лет нету! Думала сперва, к матери настоятельнице насчет ее племянницы справиться — она у нее, знаете ли, куда-то гулять убегала, еле воротилась да вся и простыла. Вот мать Любана в замок ездила… А мы всем монастырем молились о здравии девицы Агнессы. Я как раз мыть закончила — и он заходит. Я спрашиваю, мол, в замке приключилось чего?
— Погодите, — мы с Коршуном, наверное, одновременно подумали об одном и том же, иначе с чего он внезапно оказался рядом, — а вы откуда знаете, что тот человек приезжал из замка? Он был вам знаком?
— А как же! — всплеснула руками служка. — Сколько раз они сюда наезжали! У нас все знают, что его сиятельство князь Витолд — племянник матери настоятельницы!
— Так это был, — собственный голос показался мне чужим, — кто-то из друзей князя? Или он сам?
В последнее верилось с трудом. Хотя бы потому, что я как телохранитель знала бы, если бы мой подопечный куда-то отлучился на несколько часов. От замка до города всего четверть часа верхом, но еще не менее получаса в городе, да в монастыре… да обратный путь. На час его еще можно было потерять, но чтобы на три?
— Нешто я князя нашего не знаю? — усмехнулась монашка. — Не раз видала его тут, по праздникам всегда приезжали помолиться — и сам он, и матушка его, и сестренка маленькая. Всем семейством! Нет, это приятель. Я вот тогда и подумала, что с милсдарыней Агнессой чего-то приключилось, вот князь друга и послал, а сам у постели ее глаз не смыкает.
— И это было… когда?
— Дайте подумать… На другой день как мать Любана в замок ездила. Только она воротилась, как за нею он и прискакал. Его хотели к настоятельнице провести, а он отказался — мол, матушка устала, нечего ее тревожить. А я вот тут один помолюсь.
Мы с Коршуном переглянулись. Так уж вышло, что у Витолда было два приятеля, с которыми он мог куда-нибудь ездить. И любой из них имел возможность прискакать сюда, не вызывая подозрений. Это могло случиться только вечером после возвращения настоятельницы, чтобы и визит, и желание помолиться получили в случае чего объяснение.
— А… — я мысленно взмолилась всем богам, которых знала, — вы случайно не помните его имени?
От того, что скажет или не скажет уборщица, зависело очень многое. Сейчас она назовет имя вора. И если это не Тодор Хаш…
— Не помню, — вздохнула она. — Да я и не спрашивала. Все равно это — мирские соблазны!
Я обеими руками вцепилась в свой пояс, чтобы не ударить уборщицу.
— И он… оставался тут один? — пришлось сделать усилие, чтобы голос звучал ровно.
— А чего такого? Храм-то не запирается. Не украл же он ничего!
Ну, смотря что понимать под этим самым «ничего»! Монахини наверняка не знали, что в статуе Богини-Матери устроен тайник. Иначе любопытных женщин было бы не удержать на месте. Жизнь в монастырях не такая уж веселая. Либо молебны, либо работа в саду и по хозяйству. Каждый день, в любую погоду, за исключением нескольких праздничных дней в году, когда работы отменены, зато с утра до ночи идут молебны, а в перерывах монахини бесплатно кормят и поят всех желающих в монастырской трапезной. Тем более что за жизнь у храмовой служки, каждый день, и в праздники, и в будни, обязанной мыть полы?
Размышления прервало появление матери Любаны собственной персоной. Она вышла откуда-то из бокового придела храма, из маленькой дверцы, скрытой за колоннами в глубине.
— Вы хотели меня видеть? — поинтересовалась она. — Добрый вечер. Да будет милостива Мать к детям Своим!
— Да будет, — мы с Коршуном склонили головы. Я скосила глаза, исподтишка сравнивая профили брата и сестры. Нет, не похожи.
— Но, простите, матушка, мы вовсе не желали отвлекать вас от дел…
— Поздно. У нас тут новости распространяются быстро… Ступайте, сестра Добрана, — кивнула она уборщице. — И да благословит вас Мать за рвение!.. Итак, о чем вы хотели со мной поговорить?
— Этот разговор не предназначен для чужих ушей, сестра, — спокойно сказал Коршун. В его устах такое обращение звучало двусмысленно. — Но, если вы заняты, мы можем уйти и понапрасну не отвлекать…
— Уже отвлекли, — махнула рукой настоятельница. — У меня меньше дел, чем у божественной Матери, а ведь и Она находит время для того, чтобы выслушать наши мольбы…
Я поджала губы. Вот уж с этим можно поспорить. Как я в свое время молилась, чтобы Она помогла сохранить мне ногу! Какие обеты давала — а все равно осталась калекой. А моя мать? Как она молилась, чтобы родить здорового сына! Но все напрасно. И сколько еще таких молитв и просьб так и остаются невыполненными? Почему?
— Скажите, сестра, а почему вы не сообщили нам, что на следующий день после болезни Агнешки сюда приезжал Тодор Хаш?
Это неожиданно для меня спросил Коршун. Склонивший голову набок и заложивший руки за спину, он до того походил на настоящую хищную птицу, что казалось — вот-вот клюнет мать настоятельницу. Та посмотрела на него снизу вверх круглыми, как у наседки, глазами:
— А меня никто не спрашивал!
Вот это да! Как все просто!
— Но я же с вами разговаривала, матушка! Помните? Я приезжала, чтобы отдать письмо, и задавала вопросы…
— Вы спросили, приезжал ли кто-нибудь ко мне, — парировала мать Любана. — А молодой человек просто явился поклониться Богине! Сюда постоянно кто-то приезжает! Это не запрещено! Вы двое тоже явились сюда…
— Да, но мы при этом не воровали артефактов из тайников!
— Вы хотите сказать, что это сделал он? Но зачем?
Я вздохнула. Да, это самый главный вопрос. Для всего на свете нужна причина. И вряд ли речь идет только об уничтожении «опасной твари» и мести за убитых братьев. Должно быть что-то еще. Что-то материальное, ибо только «орлы» могут позволить себе работать за идею. Все остальные, предпринимая какие-либо усилия, надеются получить вполне материальное вознаграждение.
Коршун правильно понял мой вопросительный взгляд. Во всяком случае, он кивнул, когда мать Любана мягко поинтересовалась:
— Вы удовлетворены? Могу ли я еще чем-то помочь?
— Можете, — ответил мой спутник. — Нам нужны родовые книги старых шляхетских родов и… ужин, если не затруднит!
Женщина вздохнула, видимо, уже жалея о своей доброте, но кивнула и махнула рукой:
— Прошу следовать за мною!
Монастырская библиотека вплотную примыкала к гостинице и представляла собой двухэтажное здание. На первом этаже располагались хранилище и скрипторий, а также покои сестры-экономки и какие-то мастерские. Верхний зал занимала собственно библиотека. Здесь вкусно пахло старыми кожами, клеем, красками, пергаментом. Но, наверное, не так, как внизу. Большую часть помещения занимали стеллажи с книгами. Стеллажи стояли и вдоль стен, а возле окон, забранных мелкими решетками, высились специальные подставки, где лежали огромные толстые тома, прикованные цепями. Несмотря на приоткрытые окошки, было душновато.
Мать Любана подозвала двух сестер-библиотекарей, поручила нас их заботам и удалилась, пообещав, что за нами зайдут перед вечерней трапезой.
— Что мы ищем? — поинтересовалась я у Коршуна, пока монахини тащили нам несколько толстых томов, переплетенных в старую телячью кожу. — Все о Хашах?
— Да. Любые упоминания. Но можно начать с хронологии и родословной.
Я кивнула. Родословные списки иногда таят в себе массу загадок и ответов на самые неожиданные вопросы. Например, в роду Брылей, к которому я имела честь принадлежать, на самом деле имелось несколько ветвей. У того самого Лешека Брыля, которому от короля Людмила достался мой меч, родилось четверо сыновей. Один стал «орлом», остальные положили начало трем семьям. У моего отца было два младших брата. Один стал монахом, а другой занялся торговлей и порвал с родственниками. Но если копнуть поглубже, то можно выяснить, откуда родом были первые Брыли, где и при каких обстоятельствах они получили свой герб… Да-да, у меня есть родовой герб и мое полное имя Дайна-Ядвига Тура-Брыльская. В главном столичном монастыре на моей родине в точно такой же библиотеке, в таких же книгах есть упоминание о моем роде с краткими биографиями всех моих предков и перечислением семейств, с которыми мы состоим в гербовом родстве.
Интересно, а какое полное имя у Тодора Хаша? Они ведь должны быть Хаши какие-то… Сейчас узнаем… Вот будет интересно и здорово, если они окажутся Хаши-Пустопольские! Тогда получится, что мы имеем дело с боковой ветвью княжеского рода.
Потертые пергаментные листы шелестели под пальцами. На каждый род было отведено несколько страниц. На первой — герб с подробным описанием и полное название рода, а также упоминание, какой землей и где он владеет, даже если это — всего лишь дом с огородом и яблоневым садом. Дальше шел перечень предков, начиная от самого первого и до последних, тех, кто в данный момент продолжал династию, или тех, на ком она прервалась. Следующие страницы занимали биографии каждого из предков. Изначально на каждое семейство отводилось одинаковое количество страниц, но впоследствии там, где их не хватило, подклеивали новые. И только неисписанные листы угасших родов блистали чистотой как напоминание о том, что вот здесь могли бы быть упоминания о живых людях… Эх, через пару десятков лет и нашему роду грозит та же участь — если не объявится родственник из какого-нибудь бокового семейства и не предъявит права на имя и родовое поместье. Сыновей-то у моего отца нет и династию продолжать некому.
Все фамилии располагались не по порядку, а по значимости — самые древние в начале, те, что появились позже — ближе к концу. Но в первых двух книгах не нашлось никакого упоминания о Хашах. Ни в качестве самостоятельного рода, ни в качестве боковой ветви. И даже про старинного князя Хорошку, чей сын стал холопом, тоже не было ни слова. Ну да, какое там благородное происхождение у холопа? Небось так и закончил свой род в прислугах. А его дети и вовсе не знали другой судьбы…
Мы просматривали другие два тома, когда явились посланцы от матери Любаны с приглашением на трапезу. У меня к тому времени уже так урчало в животе, что привычные к воздержанию монахини косились с неудовольствием.
— Ну и какие результаты? — приветствовала нас в трапезной настоятельница. — Нашли, что искали?
Мы с Коршуном переглянулись. Из шести принесенных книг (Пустополь невеликое княжество, там проживает не так уж много шляхетских родов) осталось только две. И шансы таяли с каждой перевернутой страницей.
— Пока нет.
— А что вы ищете?
— Родословную рода Хашей.
— Зачем?
— Ну, мы думали, что есть какие-то зацепки в прошлом… какие-то причины…
— Их нет!
Я почувствовала себя опустошенной.
— То есть как?
— А вот так. — Мать Любана прошла на свое место во главе стола и сделала знак нам, гостям, устроиться рядом. С другой стороны располагались другие гости монастыря — вернее, те, кто в данный момент жил в монастырской гостинице. — В родословном древе Хашей нет ничего именно потому, что родословного древа не существует.
Я как стояла, так и села. Хорошо, не мимо стула.
— Хаши — не шляхта!
