Книга: Собачья работа
Назад: ГЛАВА 15
Дальше: ГЛАВА 17

ГЛАВА 16

Нам пришлось задержаться на той поляне до рассвета — ждали обратного превращения. Время шло. Луна, даже скрывшись с небосклона, продолжала медленно убывать. Уже завтра щербинка на правой стороне будет заметна всем любопытным, и ни один оборотень не сможет изменить облик.
Всю ночь возле ямы жгли костры — яркий свет должен был помочь оборотню как можно скорее сменить ипостась. Но лично мне казалось, что он только усиливает его мучения. Я не знала этого человека и отдавала себе отчет в том, что, не будь вчера при себе подаренного Коршуном оберега, этот оборотень разорвал бы меня прямо там, над тушей дейноха. Но он не бросился сам и помешал атаковать волкопсам. В то, что причина может быть другой, не очень-то верилось. У этих существ нет понятия «милосердие».

 

Это было в полнолуние. Мы в то время отступали, потрепанные в двух сражениях подряд. За пехотой с трудом тащился обоз с ранеными, на пятки наступала конница врага. Кругом простиралась местность, по которой уже прокатилась волна боев. Когда впереди показалась небольшая деревенька, командиры приказали сворачивать в ту сторону — погода портилась, и следовало устроить под крышами хотя бы раненых. О мародерстве речи не шло — война в этих местах бушевала уже второй год, с провизией было туго, и скорее изголодавшееся местное население должно было грабить нас, а не мы — их.
Деревня встретила нас настороженно. Десятка полтора местных жителей — в основном старики, женщины и дети — ничего не могли поделать против нескольких сотен усталых, злых, изголодавшихся мужчин и женщин. Мы без зазрения совести заняли несколько избушек, приказав их обитателям потесниться. Все равно в некоторых домах обитало по одному человеку — мы просто уплотнили их на пару дней, пока не окрепнут раненые и пока командиры не решат, что делать и куда двигаться дальше. Во время последнего боя наша часть оторвалась от своих, и мы понятия не имели, в какую сторону двигаться на соединение с королевскими войсками.
А ночью пришел зверь.
Среди ночи из одной избы, где разместили раненых, послышались крики и рычание. Часовые, прибежав, застали жуткую картину: из лежащих здесь полутора десятков человек почти треть была мертва. Оторванные руки и ноги, распоротые животы… Еще трое умирали, истекая кровью от ран, нанесенных клыками и когтями зверя. По словам тех, кто выжил, ночью с чердака спрыгнула какая-то тварь, похожая на поросшего шерстью человека, но со звериной головой, и начала методично убивать всех подряд. Когда кто-то вскрикнул и поднял тревогу, оборотень заметался от одного к другому, а потом схватил тело еще одного солдата и ринулся на чердак.
Сгоряча кто-то полез на чердак за ним, но успел только сунуть голову в отверстие — в следующий миг обезглавленный труп рухнул прямо нам под ноги. Еще через миг упала голова — не отрубленная, а словно оторванная с невиданной силой. Солдаты разрядили в потолок арбалеты, не столько надеясь зацепить тварь, сколько вымещая досаду. Одному повезло — болт не просто пробил доску насквозь, но и зацепил самого оборотня. Тот отчаянно завопил и удрал через чердачное окошко — оставшиеся на улице видели темную тень, ускакавшую в ночь.
Утром наши командиры согнали всех обитателей деревушки и тщательно их осмотрели. Одна из женщин хромала. Когда ей велели разуться, на ступне обнаружилась странно знакомая рана. И несмотря на то, что она с рыданиями твердила, будто наступила на гвоздь в сарае, куда пошла за дровами, и даже может принести в доказательство ту доску, о которую поранилась, ей все равно отсекли голову и сожгли.
А ведь мы тогда были на своей территории, и этих самых людей защищали от наступавшего врага…

 

Утро не принесло с собой облегчения. Едва рассвет выжелтил край неба, брат Домагощ был уже на ногах. Я, не спавшая всю ночь, присоединилась к нему в числе первых. Мы встретились возле ямы. Двое гайдуков, в обязанности которых входило поддерживать огонь, с облегчением отправились спать, сдав нам пост.
— Не терпится как следует рассмотреть чудовище? — двусмысленно подмигнул мне «подорлик». Я опять мельком подумала, что он очень красивый мужчина, и в других обстоятельствах уже в одну эту улыбку можно было влюбиться. Да мне и сейчас было приятно на него смотреть. Было бы…
— Я его уже видела.
— А при свете дня? А узнать, кто же скрывается под этой личиной? — Он опять подмигнул. — И расспросить, что он знает про исчезновение князя Витолда?
— А почему вы уверены, что он что-то знает?
— А как же? Милсдарь Генрих Хаш был так любезен, что просветил меня относительно истории их рода. Оборотень вот уже много поколений преследует это семейство. Причина банальна — месть. Я изучал оборотней — орден Орла с некоторых пор отлавливает этих тварей. Нас интересует, как они размножаются. Вы знаете, что женщина-оборотень всегда рожает только оборотней, а вот от мужчины-оборотня заполучить оборотня-ребенка удается далеко не всегда — примерно половина детей совершенно нормальные люди! Но только на первый взгляд. У этих потомков оборотней их способности могут проявляться иной раз через два-три поколения. А мы в ордене хотим добиться того, чтобы ликвидировать этот генетический сбой.
— Зачем?
— Все очень просто. Мы задумываемся о будущем. Сколько детей рассеет по свету мужчина-оборотень? Примерно половина останется в живых и продолжит проклятый род. Эти с виду нормальные мужчины и женщины выходят замуж, женятся на таких же нормальных людях и несут заразу дальше. Так сказать, гарантия выживания вида. А вот если удастся избавить их от этого «недостатка», то мы сможем избавить мир от оборотней на протяжении жизни одного-двух поколений людей.
— Ничего у вас не получится! — заявила я.
— Вы так уверены? Наши ученые и маги уже не первый год ведут разработки. И, между прочим, кое-какие успехи есть.
— А зачем вы мне все это рассказываете?
— Затем, что семейные легенды гласят, что не зря оборотни преследуют род князей Пустопольских. За своим они приходят! Ясно вам?
Чего ж тут неясного? Рассказывали и мне старую историю про то, как один из прежних князей ради беременной жены убил самку оборотня, а тот за это похитил княгиню и перед смертью успел ее укусить. Видимо, осталась эта метка на потомках того княжича и притягивает нелюдей как на привязи. С виду — нормальные люди, но в крови несут частицу волчьей крови.
А еще я подумала, что на князей этого рода можно было бы ловить оборотней, как на живца. Но вслух ничего не сказала — этим людям и маленькую Агнешку ничего не стоит использовать как приманку. Особенно если вспомнить, как к ней отнеслись волкопсы и что про ее кровь говорила колдунья мать Любана.
Светало. Гайдуки продирали глаза, собирались возле ловчей ямы. Пришел Тодор Хаш. Было видно, что и ему ночью не удалось сомкнуть глаз. Дождавшись, пока все соберутся, брат Домагощ достал из своих вещей моток тонкой веревки странного зеленовато-бурого цвета, не похожей на пеньку.
— Крапива, — пояснил он. — Вымоченная в соке волчеягодника и полыни. Самое то для нелюдя!
Ловко скрутив скользящую петлю, он склонился над ямой, спустив ее к самому носу оцепеневшего на дне оборотня. Тот, вымотанный борьбой, даже не шелохнулся — только судорожно вздымался и опадал покрытый шерстью бок. Глаза его, кажется, не видели петлю, но когда она скользнула по морде, он дернул головой, пытаясь ее сбросить. Однако «подорлик» был опытен — он предвосхитил это движение, качнул рукой с зажатой в ней веревкой, и петля скользнула на уши зверя.
— Тяни!
Оборотень забился и завизжал, когда веревка натянулась, но визг быстро перешел в хрип и сдавленное сипение, едва петля начала затягиваться. Тодор и двое гайдуков покрепче схватились за другой конец. Потом к ним подоспел еще один, а брат Домагощ отступил, взявшись за меч. Вооружились и остальные шляхтичи и рыцари, удивляя, пугая и возмущая меня. Неужели они всем скопом накинутся на одного-единственного оборотня?
«На одного истинного оборотня», — вспомнились мне рассуждения Коршуна. Истинные оборотни на порядок сильнее, ловче и выносливее не только любого волка, но и человека. Да, если это чудовище вырвется на свободу, мало не покажется.
Пока же оборотень, хрипя и задыхаясь, из последних сил сопротивлялся четырем мужчинам, пытавшимся вытащить его из ямы. Он впился когтями всех четырех конечностей в землю, мотал мордой, роняя слюну. Не раз нам казалось, что веревка не выдержит и вот-вот лопнет — слишком уж она была тонка. Но, видно, чародейные травы придавали ей особую силу.
К первым четырем подоспели еще два гайдука, и вшестером люди одолели оборотня. Петля к тому времени, как его, хрипящего, вытянули на поверхность, так туго и так давно сдавливала горло, что оставалось только дивиться, как он еще дышит. Любой человек, если бы его так долго подвешивали за шею, уже давно умер бы.
— Ну же, давай! — скомандовал «подорлик». — Превращайся!
— А он может? — подал голос кто-то из шляхты.
— Должен. Солнце восходит!
За деревьями виднелся уже ярко-рыжий, в красноту, край солнечного диска. Свет раннего утра поздней весны заливал все вокруг. Лучи упали сюда, на поляну на склоне холма, и оборотня начало трясти.
Он извивался, выл, хрипел, дергался в судорогах, грыз землю и катался по траве. Его позвоночник порой выгибался так, что слышался хруст костей. А звуки, вырывавшиеся из пасти, походили на самые жуткие крики боли и ужаса, которые мне доводилось слышать. Нет, сама я не пытала пленных, их для этого отводили подальше. Но некоторые кричали так, что и глухой услышал бы. Впрочем, наших людей в плену у врага ожидало то же самое. Я уже рассказывала о своей подруге…
И сейчас я одна из немногих оставалась спокойной, в то время как некоторые гайдуки или шляхтичи помоложе, кому не довелось хлебнуть войны, отворачивались или морщились. Но не презрение и брезгливость, а жалость почему-то ощущалась мною.
— Почему он не превращается? — поинтересовался Тодор. — Может, на него не действует солнце?
— Действует, — уверенно кивнул брат Домагощ. — Иначе его бы так не корежило! А ну-ка…
Примерившись, он внезапно пнул оборотня ногой в живот. Удар вышел мастерский — тот взвизгнул от боли.
— Ага!
Припав на колено, рыцарь ударил его еще раз, куда-то в солнечное сплетение, и когда полузверь выгнулся дугой, внезапно схватил его за челюсть рукой в кольчужной перчатке. Молниеносно засунул между зубами рукоять кинжала, чтобы помешать оборотню сомкнуть зубы, и сунул ему два пальца под язык.
По телу оборотня прошла еще одна судорога. Он скорчился, и «подорлик» едва успел отдернуть руку, как нелюдя вырвало желчью, слизью и еще чем-то, похожим на полупереваренную кровавую кашу.
— Фу! — кое-кто из шляхтичей поспешил отвернуться. А брат Домагощ выругался.
— Он жрал! — воскликнул рыцарь. — Эта паскудная тварь набила свое поганое брюхо! Скотина!
Вскочив, он в ярости принялся пинать все еще корчащегося и блюющего остатками желчи оборотня, стараясь попасть сапогом по ране.
— Что вы делаете? Остановитесь!
Мы с Тодором вместе кинулись на рассвирепевшего «подорлика», оттаскивая его от жертвы.
— Это неблагородно — избивать пленного! — воскликнул рыцарь.
— Много вы понимаете. — Брат Домагощ кипел от гнева и возмущения. — Хотя, где уж вам… Всем известно — если оборотень поест в зверином обличье, он навсегда останется зверем. Особенно если луна идет на убыль. Такой оборотень уже никогда не вернет себе прежний облик. И лишь несколько дней в году — опять-таки в полнолуние — он ненадолго будет становиться человеком. А эта тварь именно так и поступила! Добейте его! Толку от него теперь…
— Но погодите, — подал голос один из шляхтичей, — а как же князь Витолд? Мы же хотели у этого, — он кивнул на пленника, — расспросить…
— Расспрашивай, — кивнул «подорлик». — Если он захочет с тобой разговаривать. Нет, конечно, заговорить он может — через месяц, в следующее полнолуние, когда эта облезлая шкура сползет с него и он ненадолго станет человеком. Но я лично сильно сомневаюсь, что к тому времени он еще будет что-то помнить. Звериное «я» за месяц может полностью вытеснить человеческое!
— Значит, князь Витолд Пустополь, — каким-то новым, чужим голосом промолвил Тодор Хаш, — пропал навсегда?
— Пропал или убит и съеден этой тварью — какая теперь разница? — пожал плечами брат Домагощ. — Возможно, это все, что от него осталось.
Я не принимала участия в разговоре, слушала, присев на корточки перед оборотнем. Избавившись от содержимого желудка, он немного успокоился и задышал ровнее, но все равно было видно, что его терзает боль. От удушья, от яркого солнечного света, от раны, от сапог рыцаря.
Он не обращал внимания на окружающий мир, слишком занятый своей болью, но каким-то образом почувствовал мое присутствие. Взгляд серых глаз вдруг уперся мне в лицо. Взгляд таких знакомых серо-голубых глаз… В них было столько мольбы.

 

«Добей, Дануська! Добей, чего тебе стоит? Ну, пожалуйста…»
Он умирал и никак не мог умереть, плача уже не от боли, а от страха неизвестности. Мой парень. Тот, кого я встретила там, на войне, с кем служила в одном отряде, кто стал моим первым мужчиной, с кем мы уже начали думать о будущем — вот закончится война, мы приедем ко мне в Брыль, и папа отдаст меня за него замуж.
Он попал под двуручный меч. Кто не видел, тот не знает. Бойцы с такими мечами выступают в первых рядах и просто размахивают ими направо и налево, выкашивая ряды противника как траву. Без затей. Просто, грубо, неотвратимо. Те, кто идут справа и слева от них, просто-напросто добивают упавших. Воинов с двуручниками видно издалека — как правило, это рослые плечистые рыцари-пехотинцы, на голову-две выше остальных. Сразить таких трудно, но почетно — надо лишь изловчиться и поднырнуть под летящее на уровне солнечного сплетения лезвие, оказавшись в «мертвой зоне». Ясь — так его звали — попробовал. Не удалось.
«Добей, Дануська!..»
Его распотрошило так, что даже знакомый с колдовством полковой лекарь отказался к нему подходить. Меч разрезал его тело почти пополам. Просто удивительно, как Ясько еще дышал, распоротый до позвоночника и потерявший столько крови. Наверное, лезвие того двуручника было чем-то смазано, каким-нибудь алхимическим зельем.
«Добей, Дануська…»
Я поцеловала его на прощанье.

 

«Добей!»
Мне ничего не стоило так поступить. Один удар меча по шее, отделяющий голову от тела — и все кончено. Мне еще не приходилось казнить людей (еще чего не хватало, я все-таки воин, а не палач!), а у тех, с кем сражалась, в руках было оружие, что уравнивало шансы. Так. Надо лишь хорошенько размахнуться и ударить поточнее, чтобы попасть с одного раза, чтобы он не мучился. Но почему он так смотрит, словно узнал? Почему у него серые глаза? Почему кровь запеклась под когтями именно левой передней лапы?
Нет, мне мерещится. Ты — дура, Дайна! Тебе уже голову напекло. Да, у оборотней всегда не собачьи глаза, а сероглазых людей в мире намного больше, чем кареглазых. Правда, я сама с карими глазами, но…
Тихо протянула руку — и шершавый язык коснулся ладони.
«Дануська, добей!»
Добей, чтоб не мучился. Добей, чтоб ушла из тела боль. Добей, ибо иначе его все равно добьют другие.
Меч тихонько пополз из ножен. Оборотень все понял и закрыл-таки свои невероятные серые глаза. Клянусь всем святым, в тот миг в них блеснул человечий разум.
— Эй, ты что делаешь?
Но я уже встала. Осторожно наклонилась, концом меча поддела стягивающую горло зверя петлю…
Он взвился в воздух так, словно сама земля вдруг взорвалась и подбросила поджарое тело к небесам. Кинувшихся наперехват с оружием гайдуков разметало в стороны. Меня саму, как куклу, отбросило на руки Тодора Хаша. От неожиданности тот не удержался на ногах и повалился навзничь. В кои-то веки я упала с удобствами, хотя сочный рыцарский мат, льющийся прямо в ухо, испортил впечатление.
— Взять! — заорал «подорлик».
Гайдуки и шляхта кинулись к оборотню, но тот раскидал их как котят. Рычание, крики, топот — все смешалось… Кто-то упал, сбитый мощным зверем. Кого-то подранили. Брат Домагощ устремился было наперерез, но не тут-то было. Не желая попадать под его меч, оборотень внезапно запрыгнул на одного из шляхтичей, цепляясь когтями за одежду истошно завопившего человека. На миг застыл на его плечах, выгнув спину, как огромный бесхвостый кот, а потом, распластав тело в прыжке, перелетел через ловчую яму и длинными скачками понесся прочь.
— Ах ты, чтоб тебя!
Добавив еще пару крепких фраз, «подорлик» схватил валявшийся на земле арбалет, мигом натянул тетиву, кинув на ложе стрелу, и выстрелил.
— Есть!
Оборотень на бегу поддал задом (болт оцарапал ему ляжку), но скорости не сбавил и через пару мгновений скрылся в чаще леса.
— По коням!
Мы с Тодором к тому времени оба уже были на ногах и поспешили к лошадям вместе с другими. Не прошло и пяти минут, как склон опустел. Охота началась сызнова.
Конечно, я отстала — с помощью бедер еще можно удержаться на лошади, а вот управлять ею, поднимая в галоп, практически невозможно. Охотники умчались вперед, и мне осталось лишь хлестать поводьями по конской шее, заставляя мерина двигаться рысью.
Но к тому времени как я их догнала, все закончилось. Охота завершилась на берегу лесной речки. Кровавый след доходил до воды, да там же и обрывался, и когда я подъехала, собаки бестолково рыскали по кустам и мелководью. Всадники переправились на другой берег, естественно, не найдя там никаких следов. Снова пустили собак, но те лишь мотали мордами, поскуливали и жались к егерям. Мы напрасно проехали туда и обратно вверх и вниз по течению — ничего не обнаружили.
— Ушел. — На «подорлика» было жалко смотреть. Было бы… если бы не воспоминание о том, как он ногами избивал полузадохнувшееся существо. Умом я понимала, что рыцарь всего лишь делал свою работу и наверняка имел право на ненависть — а вдруг точно такой же полузверь убил его семью? Понимала и то, что оборотни — суть зло. Это только в сказках девушка встречает в лесу собаку со странными глазами, приводит ее домой, кормит молоком и хлебом — и та превращается в красавца-юношу, доброго, умного и любящего. И живут они долго и счастливо в любви и согласии. В жизни все не так. В жизни девушка, встретившая в лесу оборотня, так там и осталась бы и покинула бы чащу только в зверином желудке. А очнувшийся где-нибудь через сутки мужчина даже не вспомнил бы, что накануне убил человека, и искренне удивлялся бы при этом — куда это пропала его соседка, ушедшая позавчера по грибы? Умом я это понимала, но душой — нет. Я ведь встречалась с этим оборотнем — там, над тушей убитого им дейноха. И он на меня не бросился. И только что, утром… И позавчера вечером, в моей комнате. Я долго буду помнить этот его взгляд — больной, усталый и… знакомый.
Мы должны будем встретиться еще раз. Тогда я приму решение.
— Ушел. — Тодор не сводил с брата Домагоща глаз. — Предлагаю пока вернуться в замок. От нас ждут вестей. Да и мы устали.
Мы переглянулись. Я подумала об Агнешке, его нареченной невесте. Теперь, если князя Витолда не найдут живым и здоровым, девочка станет наследницей имени и огромного состояния. И все это в конечном счете достанется сначала ее опекуну и жениху, а потом — супругу. Тодор Хаш имел полное право спешить в свой замок. Свою долю получит и Матиуш Пустополь, и еще неизвестно, кто выиграет больше.
Возвращались мы в молчании, усталые и недовольные. Лично мне было больно и стыдно снова переступить порог замка. Еще три недели назад, да что там — еще трое суток назад у меня были работа, цель в жизни, долг, если угодно, и честь. Теперь не осталось ничего. Князя Витолда больше не было. Не было ни работы, ни денег, на которые так рассчитывала, ни чести. Пусть я всего лишь женщина и понятие «рыцарская честь» не для меня, я вообще не рыцарь, если уж на то пошло, и могу запросто замолчать этот факт, но куда деть совесть?
Нас встречали во дворе, и достаточно было одного взгляда, чтобы вышедший на крыльцо милсдарь Генрих все понял и, повернувшись, побрел прочь. Княжна Ярослава просто застыла как парализованная, крепко вцепившись в руку своего отца. Госпожа Мариша разразилась воплями и причитаниями, заголосила на весь двор. У княгини Эльбеты в глазах плавали растерянность и ужас. Она словно внезапно проснулась и поняла, что окружена чудовищами, от которых нет спасения. А Агнешка затопала ногами, завизжала: «Нет! Не верю!» — и со всех ног ринулась прочь. А пан Матиуш вдруг улыбнулся. Робко и неуверенно, как человек, еще не верящий своему счастью.

 

Тот день был самым тягостным для меня. Я попробовала сунуться к милсдарю Генриху, поинтересоваться, что мне делать, но старый рыцарь недвусмысленно велел мне убираться с глаз долой. Тодор отнесся намного мягче — ободряюще сжал плечо и пообещал, что часть жалованья, которое задолжал князь, мне все-таки выплатят в тот же день, когда я решу отсюда уехать. Но сейчас его отцу действительно лучше не попадаться на глаза. Брат Домагощ помалкивал, а княжна Ярослава не уставала сыпать упреками, как будто это я сама нарочно бросила ее жениха один на один с голодным оборотнем. Что до пана Матиуша, то он с превеликим трудом скрывал свою радость под напускной скорбью, вызванной последними событиями.
В общем, весь день я провела в комнате Агнешки. Девочка рыдала и билась в истерике, никак не желая верить, что ее старшего брата больше нет. Княгиня Эльбета как могла утешала дочь, но первое же упоминание одной из дам: «Крепитесь, юная панна, вы теперь наследница рода князей Пустопольских и должны быть сильной!» — зажгло в ее глазах какой-то странный огонек. Еще бы — ведь Агнешка законная дочь, рожденная в браке, в отличие от другого претендента на титул. Да, надо признать, что пану Матиушу рано радоваться и изображать из себя хозяина. Родство у нас в стране пока еще считают по отцу, а не по деду с материнской стороны.
Наконец кое-как успокоившаяся девочка уснула, и княгиня разрешила мне уйти. Не чуя под собой ног, вымотавшаяся так, как не бывало на войне, когда после суточного перехода по осенней распутице нас, даже не дав осмотреться, бросали в бой, а потом еще и гнали преследовать врага или отступать, я еле-еле ползла в свою комнату. Ужасно хотелось есть и пить, но сил на то, чтобы спуститься на первый этаж в людскую и попросить хотя бы хлеба с сыром и эля, уже не оставалось. Если бы можно было лечь спать, а открыв глаза, внезапно понять, что это — лишь сон, что я по-прежнему живу у доброй Яницы, помогаю ей исцелять больных, знать ни о чем не знаю и в моей жизни никогда не было ни оборотней, ни «орлов» с «ястребами», ни князя Витолда…
Завтра же уеду. Утром разыщу Тодора, сообщу о своем решении, он выпросит у отца кое-какую сумму — и прочь отсюда. А сейчас остаток дня стоит употребить на то, чтобы собрать вещи и наконец выспаться.
В комнате было сумрачно — день стоял пасмурный, узкие слюдяные окошки пропускали мало света. В обычное время сейчас уже можно было зажигать свечи, но мне ничего не хотелось.
Здесь царил беспорядок — такое впечатление, что сюда никто не заходил с того самого дня и часа, когда я обнаружила за кроватью затаившегося оборотня. Вон там он прятался.
Я невольно сдержала шаг, вытянула шею, чтобы заглянуть, и…
Не знаю, почему я не завизжала. Наверное, потому, что была слишком поражена увиденным, не поверила своим глазам и в глубине души считала, что это — всего лишь плод воображения. Но «плод» пошевелился, и до меня дошло, что на брошенной на пол шкуре действительно лежит мужчина в чем мать родила. Более того — этого мужчину мы безуспешно разыскивали вторые сутки и почти уже считали мертвым.
— О боги!
Услышав мой голос, он тихо поднял голову. Серые усталые глаза остановились на моем лице.
— Т-ты…
— В-ваше сиятельство?
— Дайна. — Он явно обрадовался, вспомнив мое имя, и в изнеможении прикрыл глаза. — Прости. Я так устал. Я понимаю, что не должен был, но… сам не знаю, что меня сюда привело. Какое-то помрачение рассудка… Прости!
— Ваше сиятельство, — тупо повторила я. — Вы живы…
— Наверное. Но мне так плохо и… больно, — он выпрямился на дрожащих руках, заметил свою наготу и смутился, как мальчишка. — Ты не могла бы… э-э…
— Принести вам одежду?
Он кивнул, я выскользнула за порог и вернулась через несколько минут с рубашкой и штанами, которые наспех вытащила из первого попавшегося в комнате князя сундука. Витолд выпрямился мне навстречу, схватившись для опоры за прикроватный столб. Теперь он опомнился и совершенно не стеснялся своей наготы, а я вдруг поняла, что стою как идиотка и пялюсь на него во все глаза. Так уж получилось, что недавней ночью мне некогда было его рассматривать. Я, если честно, вообще закрыла глаза, как девчонка, наивно надеясь, что если не вижу обнимающего и ласкающего меня мужчину, то и он не видит, как выглядит мое тело.
— Дайна?
Ушам стало жарко.
— Я тоже рад тебя видеть, но, может быть, ты отдашь мне одежду? Я все-таки мужчина! И голым перед женщиной могу оказаться только в одном случае — если и она… мм… тоже…
Это был какой-то новый Витолд — не растерянный мальчишка, выглядевший моложе своих лет, а красивый и сильный мужчина, к ногам которого можно было положить свое сердце. Стараясь не смущать пристальным вниманием, протянула рубашку и штаны. А у него не такие уж слабые руки. Нормальные плечи, крепкий торс, на то, что ниже, смотреть не стану… Конечно, я видала всяких мужиков — в пехоте кого только нет! — но этот… Что-то в нем было от дикого зверя. Вроде ничего особенного и в то же время каждое движение, каждый жест, да и весь облик такой… ну, смотреть бы и смотреть. А еще лучше — обнять, прижать и не отпускать. Пришлось даже обхватить себя за плечи, чтобы чем-то занять руки. Дура ты, Дайна! Нашла о чем сейчас думать!
— Спасибо, конечно, — князь принялся одеваться, — но как насчет обуви? Я, знаешь ли, не привык ходить босиком!
— Возьмите у меня, — кивнула на собственные вещи. — Все равно у меня носков раза в два больше, чем ног!
Он тихо хихикнул и принялся рыться в разбросанных повсюду вещах, не мешая мне думать.
Дикий зверь… оборотень в этой самой комнате… Оборотень, дважды… ой, нет, обсчиталась, уже трижды столкнувшийся со мной на узкой дорожке и трижды не тронувший даже когтем. Выжить после трех столкновений с чудовищем и отделаться несколькими ушибами, полученными при падении, — это просто неприличное везение. Боги, чем же я его заслужила?
— Что-то не так?
Я моргнула. Уже полностью одетый князь Витолд стоял передо мной и смотрел в упор. В простой рубашке и штанах он совсем не походил на чудовище. И почему-то желание обнять его стало еще сильнее. Пришлось собрать всю силу воли, чтобы не кинуться по-простому на шею.
— Нет-нет, прошу прощения… Я задумалась. Скажите, а где вы все-таки были?
На лице мужчины появилось растерянное выражение. Князь медленно сел на постель, сжал руками виски.
— Не помню, — протянул после короткого раздумья. — Совершенно не помню… Честно пытаюсь сообразить хоть что-то… У бабки Одоры был, помню! — встрепенулся он. — Крапивные щи ел! Это так… необычно!
— Щи? — Почему-то мне это показалось важным. — Вы у нее ели?
— И спал, — уточнил он и почему-то покраснел, как мальчишка. — Просто спал, и больше — ничего! Но я совсем не помню, как там оказался. Это было какое-то помрачение рассудка. Я знаю только, что чувствовал страх. С этого страха все и началось!
— Вы боялись оборотня?
В серых глазах мужчины мелькнуло странное выражение — словно он знал нечто, не подлежащее разглашению.
— Оборотня. Возможно. Вы его видели?
— Да. И очень близко. Сегодня ночью, в лесу.
— Вы были в лесу в полнолуние? — Он, кажется, обрадовался. — И не испугались?
— Нет. Я там была не одна. Брат Домагощ устроил загонную охоту, но оборотню удалось уйти. Знаете, он убил дейноха!
— Правда? — Лицо князя озарилось странной завистливой радостью. — То есть мне немного жаль — я бы сам хотел с ним сразиться. Но эта тварь так опасна… Он его точно убил?
— Сама видела.
— Ох, — вздохнул Витолд, — как я тебе завидую!
— В чем же? — Что до меня, то прошедшая ночь вовсе не казалась такой уж веселой и достойной того, чтобы о ней вспоминать долгие годы с удовольствием и гордостью.
— Ты видела оборотня, — посерьезнел мужчина. — Того самого…
А, тогда понятно! С пятого на десятое, но историю эту знают все в замке и уже давно. Оборотень уже три сотни лет преследует род князей Пустопольских, вчера его видели даже в самом замке, он практически под нашими носами убил пани Бедвиру и мог убить кого-то еще. А тот, ради кого это существо приходит, в это время отсиживался у знахарки в соседнем селе, ел, по его словам, крапивные щи. Естественно, что он был огорчен. Я мысленно усмехнулась — может быть, успокоившись, Витолд захотел бы изваять статую оборотня.
— Как вы сюда попали? — Этот вопрос занимал меня больше всего.
— Вошел. — Витолд почему-то смутился. — У тебя было не заперто. Не знаю, почему я свернул именно сюда, а не куда-то еще. Я тебя сильно напугал?
— Нет, не сильно. Я хотела спросить, как вы проникли в замок? Мы прочесали его сверху донизу, но вас не нашли — вы, по вашим словам, в это время были в Уводье. Как вы сначала ускользнули, а потом вернулись незамеченным?
— Через калитку. Ту самую, в которую убежала Агнешка.
Я несколько раз кивнула, принимая это объяснение и снова возвращаясь к своим мыслям и событиям вчерашнего дня. Если честно, спрашивать ни о чем не хотелось — я просто верила на слово всему, что он скажет. Это было так необычно — верить… И чувствовать, что верят и доверяют тебе.
Мы говорили и говорили, не обращая внимания на то, что давно уже настала ночь. Сама не помню, о чем болтали, сидя рядом и почти касаясь друг друга плечами. Кажется, даже рассказывали друг другу о своем детстве — я так точно вспоминала родителей и сестер. В какой-то момент мы замолчали. Я осеклась на полуслове, заглядевшись на сидевшего рядом мужчину и чувствуя его руку у себя на талии. Дотянулась, коснулась пальцами щеки. Он тут же поймал мою ладонь, прижался к ней губами…
— Дайна, — глухо прошептал в ладонь.
Я свободной рукой обхватила Витолда за шею, притягивая к себе и наконец-то обнимая так, как хотелось — изо всех сил, стискивая, прижимая и прижимаясь.
— Дайна… Дайна, — только и успел пробормотать мужчина.
В общем, больше мы не тратили времени на разговоры, слишком были заняты собой. Утомившись, проваливались в сон, но, просыпаясь, снова кидались друг на друга — жадно, торопливо, наверстывая упущенное. И только наутро, очнувшись в который раз, вспомнили о том, что надо бы обрадовать и остальных.
Осторожничая, я решила рассказать о чудесном возвращении князя только княгине Эльбете и княжне Ярославе, но шила в мешке не утаишь. Весть о том, кто Витолд вернулся живой и здоровый, вмиг облетела весь замок от подвалов до чердачных каморок и, казалось, была готова выплеснуться наружу в радостных песнях и танцах. Как я уже заметила, спокойного, мягкого, незлобивого Витолда Пустополя любили не только родственники, но и слуги. И теперь все они переживали и радовались за него, как за родного. В мою комнату набилось столько народа, что самой хозяйке пришлось отступить к стеночке.
Окруженный женщинами, Витолд взволнованно улыбался матери и невесте, обнимал висящую на нем Агнешку, успевая что-то отвечать госпоже Марише, хлопотавшей вокруг него. У порога мялся совершенно потерянный пан Матиуш. Он-то уже вообразил себя новым князем Пустопольским — и нате вам! Такая неудача. Клянусь, мне даже стало его жалко.
— Витко!
— Тодор!
Князь опустил на пол сестренку и развернулся навстречу товарищу. Мужчины кинулись друг другу в объятия. Их взаимный восторг был таким бурным, что не только я, но и остальные женщины предпочли отойти в сторонку, чтобы не мешать.
— Ты живой! — Тодор встряхнул Витолда, схватил за плечи, повернул, осматривая, сначала одним боком, потом другим. — А мы уж думали, что тебя оборотень сожрал!
— Оборотень? — Князь отвернулся от друга и посмотрел на меня. Я ни словом не коснулась того, что происходило возле ловчей ямы и что мне рассказал «подорлик».
— Ты не знаешь? Здесь был оборотень! Огромное чудовище. Оно до полусмерти напугало одну из служанок, а потом сбежало. Мы гонялись за ним почти сутки, а тут еще ты пропал.
— Я ничего не понимаю, — признался Витолд. — Разве оборотня нашли?
— Да. Поймали, изловили, брат Домагощ хотел его допросить, чтобы он рассказал, что с тобой случилось, но эта тварь удрала, — на последних словах Тодор так выразительно посмотрел на меня, что я всерьез испугалась, что сейчас он скажет: «И это Дайна нарочно его освободила!» Но, клянусь всеми богами, это не так! Я только хотела добить измученного зверя. И мне потом никто ни слова не сказал в осуждение, как будто так и надо.
— Значит, он ушел? Какое счастье!
Облегчение в голосе князя было неподдельным. Это трудно понять — Витолд практически всю жизнь провел в страхе перед чудовищем, приходящим в полнолуние. Чудовищем, которое преследовало его род, которое приходило за своим. Не очень-то приятно постоянно ощущать себя дичью. Тем более сейчас, когда старый мастер Лелуш, поивший князя целебными настоями, мертв, а оберегающий артефакт, передававшийся из поколения в поколение, украден. Да, я ведь хотела съездить в монастырь и поговорить с матерью Любаной о том, кто мог в последние дни посетить ее в обители! Но с недавними событиями все забыла и перепутала. Ничего, можно съездить и завтра на рассвете. Князь вернулся, теперь у нас есть почти месяц спокойной жизни. А за этот месяц я отыщу следы пропажи. Что-то мне подсказывает, что, отыскав артефакт, я одновременно найду и того, кто хочет убить Витолда Пустополя, и выполню свою задачу.
— Так-так, а что тут происходит?
Веселье и восторг стихли как по волшебству. Друзья уставились на появившегося в дверях «подорлика». Княгиня Эльбета почему-то крепко схватила дочь и прижала ее к себе, пятясь к стене. Пан Матиуш, наоборот, насторожился и подался вперед.
— Ваше сиятельство князь Витолд Пустополь, — произнес брат Домагощ, переступив порог. — Собственной персоной. Живы и здоровы.
— Да, жив и здоров, — тот выпрямился, выпустив Тодора. — Что-то не так?
— Все не так.
За спиной рыцаря маячили милсдарь Генрих и несколько гайдуков. Мне их присутствие почему-то не понравилось. Как и то, что Тодор отступил на шаг и остановился рядом со мной, оставив князя одного.
— Все не так, — повторил брат Домагощ. — Во всей этой истории много непонятного. Где вы были все это время?
— Э-э… в Уводье, у знахарки Одоры.
— Мы тоже там были, — улыбнулся «подорлик». — Вчера. Вас там не нашли, зато вокруг было много следов волкопсов.
— А что вы там делали?
— Вас искали, ясный пан! Чем вы там занимались?
— Э-э… спал.
— То есть, — «подорлик» позволил себе усмешку, — вы отправились в соседнюю деревню, чтобы просто выспаться?
— А что в этом такого?
— Да ничего особенного в общем-то. Вы — князь, тут все принадлежит вам, и на своей земле вы имеете право поступать так, как заблагорассудится. Только вот время для подобных забав было выбрано не совсем удачно. По округе бродил оборотень, а вы исчезли столь внезапно…
— Но я вернулся, а оборотень…
— Он пропал. Удрал, скрылся, но далеко ему не уйти. Я иду по следу, и если кто-то уверен, что меня так легко с него сбить, он очень сильно ошибается!
Я вдруг почувствовала неладное. Уж слишком спокойным был голос рыцаря-охотника. Время словно остановилось и сделалось вязким и упругим.
— Я не понимаю, — прозвучал в тишине напряженный голос княжны Ярославы, — что тут происходит?
— Происходит, ясная панна, то, что здесь и сейчас я пытаюсь установить истину, — ответил брат Домагощ, не глядя на девушку. — Четыре месяца назад в наш орден был отправлен запрос — в окрестностях Пустополя расплодились волкопсы. Обычно считается, что волкопсы — это всего лишь помесь волка и собаки. Да, среди них встречаются такие, но на самом деле все намного глубже и сложнее. Волкопсы — свита оборотней. Слышали сказки про Князей Волков? «Ах ты, Белый Волк, над волками князь!» — процитировал он. — Правда состоит в том, что и у обычных волков могут рождаться волкопсы — они служат как бы знаком того, что скоро поблизости появится оборотень. С обычными волкопсами легко справиться, устроив охоту. Но вот с теми, кто пришел как свита Князя Волков — на порядок сложнее. Такие твари намного опаснее. Весной они не разбиваются на пары, а продолжают бегать стаей, состоящей только из крупных кобелей. Я бы мог рассказать вам многое — в анналах ордена собраны многочисленные свидетельства старины. Мифы и легенды не всегда суть сказки для взрослых. В них скрыта реальная история народа. Но вам, простым людям, — он шутливо поклонился слушателям, — достаточно знать лишь то, что есть те, кто зорко стоит на страже и следит за равновесием мира. И на этой земле для тех, кто приходит из иных миров, места нет… Но хорош, очень хорош. — Обратившись к князю, «подорлик» окинул его быстрым взглядом с ног до головы, словно жеребца на ярмарке. Я бы не удивилась, если бы он полез щупать мускулы и считать, все ли зубы на месте. — Красавец! Просто красавец!
Я ощутила что-то вроде укола ревности и гордости. Сам брат Домагощ тоже был симпатичным мужчиной, но здесь и сейчас стало ясно, что он имел в виду совсем не внешнюю привлекательность. А Витолд был моим мужчиной, и отдавать его кому-то еще я уже не хотела. Тем более — этому…
— Не подскажешь, как тебе это удалось? — Брат Домагощ сделал несколько шагов, обходя князя со спины.
— Что? — Тот развернулся на месте, чтобы держать противника в поле зрения. Опять на ум пришло сравнение с хищником — только теперь уже два зверя кружили, оценивая силы соперника перед схваткой. И как-то сразу стало ясно, что битва будет не из-за самки или охотничьих угодий, а за жизнь.
— Вернуться.
— Я никуда не уходил. И по какому праву вы говорите мне «ты»?
— По такому, что я знаю о тебе кое-что особенное… Ты что, ничего не помнишь?
— Нет. А о чем речь?
— Ну, это нормально в твоё… то есть в вашем состоянии. Ты же не должен был вернуться. Как такое получилось? В конце цикла… Я сам видел остатки мяса… Это невозможно! Невероятно!
— Я не понимаю, — внешне князь оставался спокойным, и голос его звучал ровно, но было видно, как тихо сжались кулаки.
Остатки мяса… мяса?
— Сейчас поймешь…
До меня дошло чуть раньше, чем до остальных. Я качнулась вперед, делая шаг, и тут же крепкая рука вцепилась в локоть, поддерживая и удерживая.
А «подорлик» вдруг сделал шаг и извлек из-за пазухи что-то небольшое, подвешенное на шнурке. Косточка.
— Ч-что это? — отпрянул Витолд.
— Ничего особенного. Маленькая проверка…
С этими словами брат Домагощ мгновенно накинул на шею князя петлю.
Тонкая бечевка натянулась, и князь внезапно дернулся, выгнувшись дугой.
Я с криком рванулась вперед, но пальцы Тодора уже сомкнулись на моих локтях. Рыцарь был очень силен. Он просто повис на мне, оттаскивая назад, так что осталось лишь смотреть, как корчится в судорогах Витолд. Схватив себя за горло, тот пытался порвать удавку, но внезапно лицо его потемнело, князь завыл и упал на колени, а потом завалился набок, дергаясь всем телом.
Отступив на шаг, «подорлик» вскинул руку и стал монотонным голосом негромко начитывать какое-то заклинание. Я не понимала ни слова и не поняла бы, даже если бы он вещал сейчас на понятном языке. Но под действием этих чар князь начал меняться. Он перекатился на спину, уперся затылком в пол и выгнулся так, что казалось: еще чуть-чуть, и сломается спина. Рванул на себе рубашку, раздирая в клочья. Забил ногами. Волоски на руках и ногах стали темнеть, на глазах превращаясь в самую настоящую шерсть. Тело менялось. С жутким хрустом выдвинулись вперед челюсти, внутри мелькнули клыки…
Я многое видела, но от этого зрелища внутри все похолодело, а низ живота заныл от неожиданной резкой боли, как при месячных. Если бы Тодор не удерживал меня, наверное, рухнула бы на пол. А так вцепилась в руки мужчины как в единственную опору, с легким ужасом и одновременно облегчением чувствуя, как под штаниной что-то теплое стекает по ноге. Рядом, уткнувшись носом в подол материнской юбки, тонко визжала Агнешка.
Наконец все закончилось. На полу среди обрывков одежды распластался крупный песочно-серый зверь, мало похожий на волка и еще меньше — на пса. Оборотень. Тот самый, которого я ночью видела над тушей убитого им дейноха. Тот самый, кого брат Домагощ заманил в ловчую яму. Тот, кто чудом улизнул оттуда и кого он достал здесь и сейчас. С трудом приподнявшись на дрожащих передних лапах-руках, оборотень обвел все вокруг мутным, ничего не выражающим взглядом. Удавка, совсем скрывшаяся в густой шерсти, по-прежнему стягивала его горло, он с хрипом дышал разинутой пастью, роняя слюну. Зрелище было не слишком привлекательное, но неожиданно меня осенило. Я вспомнила все и поняла удивление «подорлика». Крапивные щи! Еще до того, как наесться мяса убитого им дейноха, оборотень попробовал человеческую еду — щи и хлеб. И это помогло ему снова стать человеком…
Ненадолго. Ибо то существо, которое сейчас скорчилось на полу, дрожа и скаля клыки, никак не могло быть князем Витолдом.
— Позвольте вам представить, — в голосе брата Домагоща зазвучало торжество, — перед вами тот самый оборотень, гроза и проклятие рода князей Пустопольских!
Закатив глаза, княжна Ярослава со стоном упала в обморок.

 

Два Черных Ястреба смотрели друг на друга. Сидевший между ними Черный Коршун, глава магов ордена, тихо перебирал пожелтевшие от времени листы. Чернила почти выцвели, но нужные слова еще читались. Все трое молчали. Они должны были принять нелегкое решение. И дело было не только в случайно обнаруженной расписке, про которую все давным-давно забыли и чисто случайно не выкинули как мусор. Дело было в том, что во все это вмешались «орлы». И вопросом чести для враждующего с ними ордена Ястреба стало испортить коллегам-конкурентам работу.
Тихо скрипнула дверь. Двое младших братьев ввели третьего. Руки он держал за спиной, был без верхней одежды, в одной льняной рубашке, даже без пояса, но смотрел спокойно, с полным равнодушием к своей судьбе.
— Вы хотели меня видеть? — поинтересовался он.
— Да. Время пришло. Решение принято.
— Понял. Казнь?
— Не совсем. Видите ли, в этом деле появились новые обстоятельства.
— Простите, я не понимаю.
— Ваша личность!.. Вижу, вы не в курсе? Зачитайте ему, брат!..
Черный Коршун встал, поднес к глазам листок с выцветшими от времени чернилами.
Назад: ГЛАВА 15
Дальше: ГЛАВА 17