Глава 21
Великий князь Михаил Тверской действительно возвращался на Русь с ханским ярлыком, татарской конницей и твердым намерением железной рукой покарать непокорных новгородцев. Он прекрасно понимал, что раздробленная, грызущаяся между собой земля, некогда являвшая грозную силу для печенегов, литовцев, волжских булгар, русскому народу не нужна. Следовало собирать, склеивать, объединять осколки Владимиро-Суздальской Руси, чтобы она со временем смогла распрямиться, сбросить довлеющий татарский гнет и стать тем, чем она действительно может и должна стать! Но вот хватит ли мудрости, здоровья и времени, чтобы сделать Тверь новым центром нового государства?..
Сейчас он был сильным. Но не за счет собственных сил, а благодаря двум туменам идущих уже впереди ханских воинов, которые до той поры считались на Руси непобедимыми. Темники, безусловно, выполнят волю Узбека, но заодно обдерут всех тех, по чьим землям пройдут. Покой тверичан, правда, был относительно обеспечен, великий хан строго запретил зорить земли великого князя. Серебро из княжеских кладовых не зря перекочевало в татарские шатры!
Узбек сегодня помогал Михаилу, но делал это прежде всего ради собственной выгоды: ему нужно было русское серебро. Выход должен был поступать полностью и без задержек, чтобы питать артерии великой страны. Ибо без денег нет власти! Но вот будет ли он таким же доброжелательным, когда заметит, что Тверь реально окрепла и стала самостоятельным сильным княжеством? Не будет ли тогда Орда направлена уже против Михаила? А чтобы дать отпор, нужно было успеть собрать то, что разбили Батый, Неврюй и сейчас столь успешно продолжают дробить Юрий Московский с нижегородцами…
Приказ собирать полки был отдан еще из приволжских степей, и теперь владимирцы, суздальцы, тверичи, кашинцы, конные и пешие, в доспехах и тулупах тысячами стекались к Твери, чтобы затем длинными колоннами под руководством верных князю бояр и воевод направиться в сторону Торжка. По донесениям разведчиков, главные силы мятежных новгородцев уже были собраны именно в этом приграничном городе.
Конная окольчуженная рать была самым сильным козырем Михаила, не считая татар. И эту силу талантливый полководец решил использовать так, чтобы ни о каком последующем сопротивлении и осаде Торжка не могло после боя быть и речи.
Сидение в Волоке Ламском для Ивана закончилось. Все молодшие ратники были вызваны в дружину. Теперь парень ходил под началом того самого Юрко, с кем в свое время задерживал и допрашивал и Олферия, и спутника Бориса Романца. Бывший десятник стал более замкнут, молчалив, но с участью своей смирился и спесь не проявлял. А Юрий был достаточно умен, чтобы не слишком выказывать свое новое положение.
Прибыв в Тверь, Иван надеялся отпроситься хоть на ночь и навестить в деревне своих и Анну. Но не тут-то было! Полки подходили и подходили, и младших дружинников то и дело использовали в качестве посыльных, через которых Михаил руководил слаженным и спорым движением войска.
Однажды Юрко вернулся от боярина Василия расстроенным донельзя и плюхнулся на полати. Глядя в потолок, возвестил своему десятку:
— Оборуживаемся, надеваем все для боя и выезжаем не мешкая!
— На ночь глядя? Что случилось? Куда?
Десятник отмахнулся от вопросов, как от надоедливых мух. Чуть помедлив, произнес:
— На Зубцов!
И неожиданно для всех так цветисто выругался, что у дружинников невольно раскрылись рты. Все споро принялись готовиться к выезду.
Когда выехали из ворот и пустили коней неспешной рысью, Иван подъехал к Юрию и негромко спросил:
— Ты чего такой стремный, Юрко? Что случилось. Зачем такая спешка?
— В Зубцове сотня татар задержалась, да и пограбила городок изрядно. Мне дали строгую грамоту за подписью ихнего темника с наказом сотнику немедля догонять своих. Мы же должны до конца быть с татарами и не допущать новых разбоев! Наш Василий так повелел.
— Татары — они и есть татары! Коль грамотка есть — не боись, не забалуют. У них с этим строго, виновному быстро пятки к затылку подтянут.
— Так ведь я сам родом оттуда, Ваньша! А ну как кого из родных порезали? Я ж не сдержусь тогда, я ж их, гадов!..
Юрко замолчал, но Ивану и без лишних слов все стало ясно. Он поймал руку друга и крепко тиснул запястье:
— Ниче! Бог не выдаст, свинья не съест! А только ты парням уже сейчас про все повести, чтоб знали. Пусть настраиваются.
На первом же привале, когда подкармливали коней, Юрий так и сделал. От внимательного взора Ивана не укрылось, что радости боярское поручение ни у кого не вызвало.
— Лучше б уж наши были, русские… С татарином баять, что против ветра малую нужду справлять: все брызги твои, — пробормотал Пимен. — Нешто они не знали, что тверичей зорить нельзя? А коли плюнут на твою грамотку, что мы против сотни-то?
— Башку снесу тому, кто плюнет! — зло ответил десятник. — Не побоюся. Правда и сила за нами, братцы! И татарин это почуять должен! Тогда и силы наши равные будут. Грамота сия что пайцза охранная, с этим сейчас они баловать не станут. Это на обратном пути их удержать трудно будет. Оттого и хочет великий князь после рати ордынцев через земли московлян направить, я о том от боярина слышал. Пускай Юрий тоже почешется, что свару с нами затеял! Айда дальше, братцы, Василий поспешать велел…
Бревенчатые стены Зубцова показались уже ближе к вечеру следующего дня. На первый взгляд ничего серьезного не произошло. Не было запаха гари, не валялись порубанные тела, не орало воронье, перелетая с трупа на труп и выклевывая самые лакомые куски. Но ворота оставались распахнуты настежь, и рядом не было никакой стражи. Для города в состоянии войны это было необычно.
Десяток осторожно миновал деревянную башню. И почти сразу, увидев русичей, к ним подбежали несколько голосящих баб:
— Ой, родные, что ж это деется-то?! Да что ж вас так мало князь прислал? Порубят вас, молоденьких таких, ироды окаянные!!
— Где воевода аль еще кто из ратных? — перебил их Юрко, придержав коня.
— Дак все по зову к Михаилу в Тверь подались. Остался лишь сотник Прокоп с воротной стражей, дак их обезоружили после сшибки, повязали и взаперти держат. Они сперва будто на постой заехали, а потом и началось…
— Где их старший? — не дослушав, вопросил десятник, до хруста в пальцах сжав правый кулак. — Показывай, быстро!
Сзади него посадили на коня небольшого вихрастого мальца, и десяток ратных галопом направились в сторону невысокой деревянной церквушки на центральной площади. Надо ли говорить, что после увиденного насупленные и злые дружинники были готовы к любому повороту событий.
По пути наперерез им из избы выскочила босая молодуха. Распущенные волосы ее трепало ветром, баба истошно визжала, призывая на помощь невесть кого. За ней выбежали двое смеющихся татар. Они были нетрезвы, что-то насмешливо лопотали ей вслед, намереваясь завалить молодуху в порушенный стог сена у сарая. Русских они в похотливом угаре даже не заметили.
Юрко не выдержал, гикнул на коня, догнал ближайшего и со всего маха опустил плашмя саблю на жирный лоснящийся затылок. Оглушенный «союзник» заверещал громче убегавшей от насильников бабы.
— Заткнись, тварь! Зарублю! Кто вами командует? Где старший? Черт, перетолмачьте гаду, кто способен!
Знавших татарский, увы, не нашлось. Попробовавший Юркиного булата сжался в снегу, глядя вокруг трусливо-бешеными глазами. Второй тем временем незаметно исчез. Иван заметил это первым.
— Слышь, Юрко! Бросай его, надо скорей на площадь поспешать. Сполох татарва поднимет, там и грамотка не поможет! Кто ее в драке читать будет? Мы должны раньше второго их нойона найти!
Эта подсказка пришлась как нельзя кстати. К указанной парнишкой избе они подскакали раньше беглеца. У коновязи жевали овес в торбах с десяток лошадей. Два нукера, сидевших возле двери, завидев летящих галопом русских, встрепенулись, один из них тотчас сунулся за порог и гортанно что-то крикнул.
Выбежали еще несколько татар, сжимая обнаженные сабли. Юрко вздыбил коня, выхватил из-за пазухи свиток и громко закричал:
— Стой, стой! Грамота вам от вашего темника!! Кто тут старшим будет?
Вышел еще один, видом своим и какой-то невидимой внутренней силой явно отличаясь от остальных. Иван невольно прикусил губу: это был Камиль, один из тех трех братьев, кто приложил руку и к смерти брата, и к пропаже сестры его будущей жены. Один из тех, кого он пообещал в церкви искать до последних дней своих, до последнего вздоха. Искать, найти и покарать!!
Нойон явно не признал сына Федорова. Мельком пробежав глазами по лицам подъехавших, он прищурился, принял письмо, прочитал, усмехнулся.
— Мине темник Тохучар служит. Темник велел Тверь ехать — я еду. Завтра буду, пшел вон!
— Твой Тохучар под рукой великого князя сюда прибыл! Узбек пообещал Михаилу, что тверичей зорить запретит, и тебе это ведомо! Грабить город тебе никто не велел, ты против воли великого хана пошел! Кончай грабеж, иначе…
Камиль явно плохо понял, что в запальчивости произнес десятник, он был очень пьян, чтобы осознать малознакомый ему язык. Но вид Юрки был слишком красноречив! И Камиль не мог не вспылить, он с рождения видел в славянах лишь покорную рабскую скотину, лишь райя, врагов истинной веры!
Прямо с крыльца дородный нойон бросился к десятнику и рубанул сплеча по морде вспятившегося коня. Тот вздыбился, заржал, роняя потерявшего повод седока. Татарин вторым ударом достал бы и Юрко, если б не Иван…
Ожидавший от ненавистного ему татарина чего угодно, прекрасно помнивший подлый удар ножом на поединке, он поспешил спешиться и сблизиться со своим десятником. И успел вовремя своим клинком перенять чужой:
— Стой, Камиль!!!
Глаза сотника выплеснули новую порцию бешенства. Он вновь завизжал что-то свое, дикое и негодующее, и по выражению лица Иван понял, что кровник наконец-то его признал!
Ловким приемом, доставшимся в наследство еще от многоопытного Ярослава, русич погасил силу направленного уже в него выпада своей саблей, зажатой в правой руке. И в тот же миг вторая сабля в левой со всего размаха тупой стороной ударила по запястью Камиля. Это тоже была школа бывшего учителя и друга. После такого приема пальцы врага всегда невольно раскрывались и оружие выпадало из немевшей и бессильной ладони.
— Хватайте Камиля, увозите его отсюда скорей. Пусть в Твери его судят! Увозите. Иначе нам всем тут хана! Я задержу их!!!
С двумя саблями наперевес он бросился навстречу набегавшим татарам. Словно две молнии замелькали на их пути, не давая двинуться дальше, подойти к лошадям, обойти. Один из ударов достал нукера, кольчуга на предплечье разошлась, кровь густо оросила истолченный грязный снег…
Распаленный видом близкого Камиля мозг подсказал Ивану явно не лучший выход. Задержать он смог бы ненадолго, стрелы в упор — лишь вопрос времени. Кони татар были свежи, и догнать уходящих русских им вполне по плечу. Нойон в качестве заложника вряд ли спас бы десяток — сталь была вынута из ножен и жаждала крови!
Но в этом мире иногда случаются чудеса! Новое действующее лицо в виде высокого молодого крепкого татарина в дорогих доспехах появилось на крыльце избы, и последовал гортанный приказ. Несколько арканов пали на плечи участников рубки и свалили на землю. Остальные замерли как вкопанные.
Иван и еще двое его товарищей, оставшихся для подмоги, запаленно дышали, не понимая толком, что произошло. Татарин, улыбаясь, подошел ближе.
— Эй, багатур! — почти без акцента произнес он. — Не надо Камиля никуда везти. Верните его сюда, возьми моего коня, догони. Завтра мы будем в своей тысяче, а сегодня никого больше не обидим. Это тебе обещаю я, хан Торгул!
Иван мотнул головой, и один из ратных вскочил на горячего аргамака и наметом полетел вслед Юрко. Они вернулись назад очень скоро. Камиля отвели в избу.
Иван с удивлением рассматривал хана, поражаясь его речи, веселым искрам в глазах, богатырской стати. Конечно же, он не мог знать, что перед ним сын знатной русской полонянки, еще во времена Неврюевой рати ставшей наложницей знатного темника и затем навсегда оставшейся в его гареме. В поход на мятежный Новгород Торгул во главе нескольких десятков таких же сорвиголов отправился, словно на прогулку, заручившись согласием знакомого ему Тохучара. Они уже расположились на постой в Зубцове, когда в него вошла сотня Камиля…
Торгул не был глуп, ему не нужны были серьезные неприятности в этой прогулке. Поняв, что взбаламошный сотник может здорово навредить и ему, и его людям, беспричинно разграбив город и ослушавшись воли своего темника, хан решил немедленно вмешаться.
Неспешно подняв грамоту, он аккуратно стряхнул с нее налипший снег, поднес к губам, передал своему спутнику. Затем широко улыбнулся Юрко:
— Молодая кровь — горячая кровь! Камиль молодой, твой нукер молодой. Простим их, бачка?! Вон мои кони стоят, возьми вместо своего любого! Не говори ничего своему князю, не надо. Камиль тоже молчать будет, обещаю.
Переведя взор на Ивана, вновь улыбнулся:
— Ай, хорош багатур, лихо рубишься! Иди ко мне в нукеры, русский, десяток сразу дам. Коня подарю, золота дам, девочку горячую подарю. Мне такие нукеры нужны. Отдашь мне его, десятник? Настоящий воин должен иметь настоящего хозяина! В ваших лесах он славы не добудет. Как звать тебя, десятник?
— Юрко…
— Странные у вас, русских, имена, как у собак. Езжай назад, Юрко, и передай своему князю, что мы все завтра же ранним утром пойдем прямо под Торжок. Это сказал я, Торгул! Дорогу нам покажут. Так отдашь мне этого нукера, Юрко?
— Я князю своему клятву давал, — глухо буркнул Иван, не желая новых вспышек страсти. — И леса мне милее, чем степи ваши…
Улыбка сбежала с лица Торгула. Он повернулся к избе.
— Полон прикажи выпустить, — неожиданно произнес Юрко. — Тогда и уедем. Под Торжком других наберете, там их вдосталь будет. Наших ослобони!
На миг показалось, что Торгул не выдержит подобной наглости со стороны какого-то русича. Глаза его зло сверкнули. Полон всегда был неизбежной добычей любого набега, и свое из цепких рук татары никогда не выпускали. Но… великий Узбек ведь действительно не велел опустошать тверские земли!..
— Отпусти, слышишь? Иначе не смолчу про то, что здесь мы зрели!
Хан произнес несколько фраз, обратившись к своим, затем надел на лицо дежурную улыбку. Теперь уже толмач коряво перевел:
— Хан Торгул сказал, что пленные ему не нужны. Все равно замерзнут, пока по вашим снегам скачем. Мы отпустим всех, кого взяла сотня Камиля, прямо сейчас.
— Пока сам не увижу, никуда не поедем, — бросил негромко своим Юрко, на что Иван резонно ответил:
— А куда ехать-то? Кони устали, ночь на носу. Надо на постой вставать где-то без разговоров. Попроси у него овса для коней да харча для нас. Когда тут чего сами найдем? А завтра и посмотрим, как они из ворот выезжать будут…
Для ночлега выбрали дом неподалеку от воротной башни. По улице уже тянулись избитые и полураздетые мужчины, женщины и дети, уже не чаявшие вновь вернуться к родному очагу. Хозяйка избы, в которой остановились ратники, торопливо вздула огонь, истово помолилась и принялась торопливо жарить на лучинках полтора десятка яиц, глядя на спасителей ошалело-радостными глазами.
Юрко, памятуя о расположившихся неподалеку татарах, приказал постоянно дежурить на улице одному из ратных. Легли не раздеваясь и с оружием под рукой.
Иван заступил на дежурство уже с рассветом. Поднявшийся ветер гнал поземку, словно стараясь прикрыть следы недавнего бесчинства, кровь на улицах и убитых, над телами которых начали грызться собаки. Видно, даже из полона к этим бедолагам уже не вернулся никто.
Парень стоял, опершись на сулицу, и с сожалением думал о спавшем неподалеку Камиле. Теперь татарин был недоступен ни сабле, ни меткой стреле. И о Любане расспросить его уже никак не удастся. Судя по расставанию, узнанный татарином бывший поединщик ничего, кроме слепой ярости, у сотника не вызвал.
«Попробовать вызвать его на поединок на утоптанном снегу вновь? Дак повода не найдешь, да и Юрко не позволит! В сече подкараулить? И пошто он там на нашей стороне рубиться будет? Узрят, что завалил союзного, — сам Михаил прикажет голову смахнуть! Тогда двое остальных так и останутся неотмщенными… Нет, тут сплеча рубить нельзя! Тут только своего часа терпеливо ждать надобно!»
Так думал ратник, переминаясь на стылом ветру, прислушиваясь к звукам растревоженного и плохо, увы, спящего теперь Зубцова. И не подозревал, что мучившую его головоломку уже недавно разрешил иной человек!!
Из снежной круговерти вынырнули трое, неторопливо рыся вдоль улицы. Зоркий глаз Ивана сразу признал татар. Перехватив арбалет поудобнее, он на всякий случай приоткрыл дверь в жилое и лишь затем окликнул:
— Эй, там! Чего надо?!
— Русска воин здесь ночуй?
— Здесь!
— Держи подарка от Торгул!
Через забор перелетел какой-то мешок и подкатился к самому крыльцу. Конные тотчас развернулись и исчезли в той стороне, откуда появились.
Несколько минут Иван настороженно смотрел на странный предмет, не рискуя приблизиться. Потом решил вначале разбудить десятника и сообщить о странной встрече. Но Юрко услышал оклик стражника и сам вышел на улицу.
— Что? Татары? Какой подарок, вот этот? А ну, засвети!
В свете вспыхнувшего факела оба увидели, что мешок с одной стороны был сильно окровавлен. Юрко острожал лицом.
— Наши все здесь? А ну, режь узел, Ваньша!
На снег выкатилась человеческая голова, отделенная от тела одним ловким ударом. Десятник подтолкнул ее концом сабли и присвистнул:
— От это дела! Узнаешь?
Боясь ошибиться, Иван нагнул факел, и горячая капля упала на обезображенную печатью смерти голову Камиля. Своего кровника, о котором он столь мучительно размышлял еще так недавно!.. Так кому же был этот подарок, великому князю, Юрке или ему самому?..
— Одним меньше… — бормотнул он. — Жаль, что не сам, но все же…
Невероятно, но за воем набиравшей силу пурги десятник его расслышал.
— Что значит одним? Иван, что случилось? Поясни, лично я ничего не понимаю!
— Понимаю лишь одно: что это Камиль, сотник, и что пойти на такое мог только кто-то еще более сильный. Значит, Торгул! А почему — спроси у него завтра сам. Без этого я бы город не покидал, чтоб на нас все не свалили потом! А откуда знаю я его… Ты слышал про мой поединок на Божьем суде перед Михаилом и баскаком ихним? Так то он и есть…
…Когда татары длинной вереницей неспешно потянулись к воротам, Юрко и Иван поскакали им навстречу. Еще издали они увидели молодого хана в окружении его многочисленной свиты.
— Спасибо за подарок, хан! — сблизившись, крикнул десятник.
Торгул широко улыбнулся, словно бы и не было вчерашней размолвки из-за пленных русских.
— Тебе он понравился, Юрко? Как видишь, не надо ждать гнева Тохучара, дядьки моего троюродного. Камиль сам нашел что хотел!
— Объясни, если можно. Сам понимаешь, мне потом за все ответ перед своим боярином держать придется.
Они поехали бок о бок. Торгул поведал, что накануне освобожденный Камиль никак не хотел успокоиться и внять привезенной грамоте, голосу разума и своего спутника-хана. Он всю ночь порывался поднять сотню и вырезать ночевавших неподалеку русичей. Даже при свидетелях обнажил свою саблю против Торгула, но рука хана оказалась проворнее.
— И ты не боишься, что поднял руку на сотника? — изумленно вымолвил Юрко.
Торгул фыркнул.
— Войско великих завоевателей Вселенной сильно не только своим строем, но и железной дисциплиной. За непослушание всегда полагалась смерть… без пролития крови. Разве может бояться хан того, что он выполнил один из законов великой Ясы? Я не боюсь суда, в мою пользу покажут многие!!
Хан высокомерно посмотрел на Юрко, затем неожиданно усмехнулся вновь:
— Особенно он мечтал о голове какого-то Ивана, хотел даже ее к своему седлу привязать. Почему, не знаешь?
Десятник не стал отвечать подробно, лишь напомнил:
— Иван — это тот обоерукий, что вчера тебе так глянулся. Он же и Камиля с позором обезоружил. Видать, за это?
Торгул уловил фальшь в голосе собеседника. Небрежная усмешка не сошла с его лица:
— Имя знают, когда смогли познакомиться раньше. Закончим об этом! Камиль ослушался приказа Тохучара, он мог поставить под саблю гнева темника всех нас. Поэтому умер. Дядя меня поймет и простит, его нукеры тоже довольны. Не бойся, Юрко, Торгул всегда умел отвечать за свои поступки! Хея, хея!!!!
Горячий аргамак рванулся вперед. Юрко и Иван вытерли с лиц ошметки снега. Десятник негромко произнес:
— А теперь говори, о каких еще двух давеча баял? Почему их смерти ищешь?
— Поведаю, путь у нас неблизкий впереди…
… — Я рад, что теперь одним кровником стало меньше, — закончил Иван свое повествование.
— И невольным союзником больше, — неожиданно добавил Юрко, глядя куда-то вдаль.
— Ты о ком? — опешил молодой парень.
— Да о Торгуле, о ком же еще. Остальные два брата узнают ведь, кто Камилю голову смахнул, стало быть, они теперь и его кровники. Ищи друзей своих среди врагов своих, так вроде говорят? Умный человек когда-то придумал!..
После этого разговора до самой Твери Иван был задумчив и хранил молчание.
