Отсутствующий в первой половине дня попутный ветер надул паруса, и теперь продолговатые тела боспорских кораблей скользили по залитой солнцем водной ряби, следуя друг за другом вдоль берегов Таврики. Котис велел плыть на запад. Исходя из своих немалых познаний в науке вождения кораблей и идя навстречу пожеланиям Умабия, желающего посетить Афины, он отбросил сухопутный путь до Рима. Путникам предстояло преодолеть Понт Эвксинский, Пропонтиду, Эгейское, Ионийское и Тирренское моря.

Умабий, опираясь на борт, смотрел вперед. На носу корабля стояла Кауна. Ее длинные каштановые волосы развевались на ветру, кожаные сарматские штаны местами обтягивали крепкие стройные ноги. Девушка убрала плотную стягивающую куртку специального покроя в походную суму, и сейчас стояла в льняной рубахе, под которой угадывались высоко поднятые груди. Она была подобна деревянной фигуре нереиды, что украшала нос судна.

— Нравится? — Котис коснулся локтя аорса.

Умабий растерялся, покраснел, стараясь не показывать своего смущения, перевел взгляд на море:

— Да. Оно красиво.

Котис лукаво усмехнулся. Умабий сделал вид, что не заметил усмешки боспорца.

— Ахиллес рассказывал о бурях и всяческих опасностях, подстерегающих людей в море.

— Ахиллес говорил тебе правду. Море действительно коварно. Сегодня оно улыбается тебе, а завтра будет готово поглотить тебя. Конечно, все во власти богов, но когда море в гневе, с ним надо бороться, как и со страхом. Стоит опустить руки, и ты у него в плену… Но не стоит его бояться. Не такое уж оно и страшное. — Котис внимательно посмотрел в сторону берега. — А вот и незваные гости, — произнес он ироничным тоном и указал на выскочившее из-за мыса узконосое суденышко.

— Кто это?

— Пираты. Это камар — корабль морских разбойников… и не один.

Из-за мыса показались еще два пиратских судна.

Умабий кинул на Котиса встревоженный взгляд, положил ладонь на рукоять меча.

— Не беспокойся. Я уверен, наша встреча случайна. После того как мой дед Асандр и отец Аспург премного потрудились, чтобы извести их в водах Понта, эти трусливые крысы, которых почти не осталось, лишь изредка осмеливаются нападать на одиноких путешественников.

Котис оказался прав. Заметив боспорцев, два камара развернулись и вскоре скрылись за мысом. Судну, следовавшему первым, не повезло — слишком близко оказалось оно от боспорских кораблей. Попытка развернуть камар означала подставить борт под тараны триер, а это грозило неминуемой смертью. Пользуясь легкостью и большей подвижностью своего судна, пираты решили проскочить между двух военных кораблей, на одном из которых находился Умабий. Попытка не удалась. Камар оказался зажатым между ними. Абордажные крюки боспорцев крепко вцепились в его тело. С высоких бортов триер полетели стрелы. Пираты один за другим падали на палубе, заливая ее кровью. Среди стонов слышались крики о пощаде, но ее не было. Несколько храбрецов, во главе с предводителем, с яростью обреченных бросились на борт корабля Котиса, в надежде взобраться на палубу. Мечи и копья боспорцев вернули их к товарищам. Мертвыми. Предводитель остался. Десяток стрел, пущенных со второго корабля, пригвоздили пирата к боковой стенке судна. Руки предводителя еще мгновение судорожно цеплялись за край борта, а затем тело тряпичной куклой повисло на древках стрел. С морскими разбойниками было покончено.

Котис посмотрел на груду мертвецов в камаре и громко распорядился:

— Уберите крюки! Пробейте днище! Затопите негодяев вместе с их суденышком! — Глянув на приколотое к борту тело предводителя, добавил: — И уберите эту падаль!

Два других пиратских камара боспорцы догонять не стали, их ждал долгий и опасный путь.

К Боспору Фракийскому — проливу, соединяющему Понт Эвксинский с Пропонтидой, вели два пути. Один лежал от южной оконечности Таврики через открытое море к берегам Вифинии, плывя вдоль которых на запад, можно было достичь пролива. Котис выбрал второй, по его разумению, более безопасный. По всей своей протяженности он пролегал вблизи от берега, у которого в случае непогоды можно было найти убежище. Котис любил риск, но сейчас он должен сохранить жизнь, свою и Умабия, возможно, впереди их ждали великие дела. Кроме того, Митридат обязал Котиса сопровождать некоторое время караван купеческих судов, плывущих в Ольвию.

Часть пути корабли плыли на полуночь, а затем, отделившись от идущих в Ольвию судов, направились на запад. Достигнув берега неподалеку от устья Истра, они повернули на полудень. Дальнейшее путешествие продолжалось вдоль мизийских и фракийских берегов.

Путешествие пришлось Умабию по душе. Теперь, когда море приняло его и качка больше не доставляла беспокойства, ему нравилось все — и свежий соленый ветер, и пропитанный запахом водорослей воздух, и жалобный крик чаек, и даже неистовство морских бурь. Убегая от последней бури, они бросили якоря в удобной, глубоко врезающейся в сушу бухте, напоминающей очертанием изогнутый рог. В гавани уже находились: римская военная триера с тремя рядами весел, две монеры, имеющие по одному ряду весел, гиппагин, перевозящий скот, несколько купеческих судов и рыбацких лодок.

Умабий подошел к Котису и указал на спрятавшийся за мощными стенами город, расположившийся на берегу по левому борту.

— Это город римлян?

— Город принадлежит Риму, но заселен в большинстве греками. Они же и основали его. Часть жителей греческого города Мегары решили поискать себе места, лучшего для жизни. Прежде чем отправиться на его поиски, они выбрали себе предводителя. Его звали Виз. Перед отплытием они спросили у оракула, где им искать пристанища? Прорицатель ответил: «Идите и поселитесь напротив города святых». Мегарийцы отправились на поиски и вскоре достигли Пропонтиды. У входа в Боспор Фракийский они увидели стоявший на берегу моря город Халкидон. Когда же обратились они взорами на противоположный берег, то увидели мыс, выдающийся далеко в море, полуночный берег которого омывала глубокая бухта — прекрасное место для стоянки кораблей. Лучшей местности для постройки нового города нельзя было и придумать. Мегарийцы удивились близорукости жителей Халкидона, не увидевших всех преимуществ этого места.

— И тогда они вспомнили слова предсказателя?

— Ты догадлив, мой друг. Они основали город и назвали его в честь своего предводителя — Византий. Думается, пройдет время, и станет он гораздо величественней Пантикапея.

— Почему? Как подобное возможно, чтобы маленький городок столь возвысился? — спросил Умабий недоуменно.

— Как Пантикапей стоит у пролива, соединяющего Меотийское озеро с Понтом Эвксинским, так и Византий встал стражем у Боспора Фракийского, что дает возможность кораблям выйти из Понта в Пропонтиду и дальше в Эгейское и Внутреннее моря, а это есть великий водный путь многих народов. Но это не все. Наилучший сухопутный путь из Рима, Галлии, Греции, Македонии в Парфию, Сирию, Персиду, Индию лежит мимо этого города. Торговые пути дадут Византию богатства, а богатства принесут силу. Так случилось с Пантикапеем.

Починка заняла два дня, на третий крошечный флот Котиса покинул гостеприимную бухту. При выходе в море корабли разминулись с судном купца Фотия.

Плавание по-прежнему доставляло Умабию удовольствие, но свежесть первых впечатлений постепенно таяла и все чаще его мысли возвращались к родным степям, к Евнону, Донаге, Торике. Как они там? Ах, если бы морской ветер мог приносить вести из далекой степи! А вести были…

Через день после отбытия Умабия гонец от Фарзоя сообщил: «У вождя верхних аорсов родился сын, названный Инисмеем». Это был второй сын Фарзоя, первый умер в трехлетнем возрасте. С рождением Инисмея, наследника Фарзоя, мечта Евнона об объединении аорсов в очередной раз рушилась. Это расстроило вождя. Разбавила горечь новость, более приятная. Таковой она была бы и для Умабия. Из уст Донаги Евнон узнал — Торика носит под сердцем дитя его сына.

Еще одной новостью с Евноном могла бы поделиться Газная. Девушка стала свидетельницей заговора против вождя, но не знала, как и кому поведать о нем, кому довериться. Кто поверит чудачке-сироте, обвиняющей таких уважаемых людей, как родовой вождь Дарган и главная жрица Зимегана? Если бы рядом был Горд, он бы посоветовал, что делать, но венед находился далеко. Выручил Ахиллес. Купец приехал в стан аорсов за день до откочевки племени на юг. Он рассказал, что благополучно доставил посольство в Пантикапей, где его с почестями принял царь Митридат, после чего оно отправилось в дальнейший путь с младшим братом царя, Котисом. Евнону, Донаге и Торике он привез подарки и приветы от Умабия. Не забыл Умабий и о племянниках, им достались сладости. Нашел Ахиллес время подойти и к знакомой целительнице Газнае. Вручив девушке ожерелье из морских ракушек с подвеской-раковиной, с улыбкой изрек:

— Этот скромный дар просил меня передать один из моих друзей, имя которого вам известно, моя милая спасительница.

Газная покраснела, опустила голову:

— Как я объясню людям, от кого подарок?

— Скажешь, что это подарил тебе я, в благодарность за исцеление. Но я не вижу радости на твоем лице. Тебе не понравился подарок Горда? Завтра я уезжаю в Танаис, а затем меня ждет дальнее путешествие, возможно, я навещу посольство аорсов в Риме и передам Горду, чтобы он привез подарок, более достойный такой замечательной девушки.

Газная молчала, смотрела на Ахиллеса испытующим взглядом. Могла ли она поведать купцу свою тайну? Он друг Евнона, неплохо относится к ней, Горд доверился боспорцу, почему не рассказать ему обо всем?

— Что случилось? — спросил Ахиллес. Ее угнетенное состояние обеспокоило его. — Тебя обидели?

Заботливый тон Ахиллеса разрешил сомнения целительницы:

— Я случайно подслушала разговор Даргана и Зимеганы. — Голос девушки задрожал от волнения.

— Слушаю тебя, продолжай. — Голос Ахиллеса обрел твердость и решимость, успокаивающе действуя на Газнаю.

— Они говорили, что пока Горда и Умабия нет, пора отправить Евнона к праматери. Они хотят сделать верховным скептухом Даргана! Он сказал, что позже они свернут голову Умабию и Горду. — В глазах девушки появились слезы, она закрыла лицо ладонями, из-под которых вперемежку со всхлипами донеслось: — Они погубят его!

— Не беспокойся, я сам разберусь с этим… И не говори никому о нашем разговоре.

Следующий день был днем откочевки племени к реке Ра. Евнон назначил Даргана распорядителем, и теперь он с важным видом разъезжал на лошади между повозок, время от времени отдавал приказы, повелительно покрикивал на нерасторопных соплеменников. Улучив момент, к нему подошел Ахиллес. Дарган слез с лошади. После обмена приветствиями Ахиллес пристально посмотрел в глаза Даргана и сказал:

— Мне стало известно, что ты что-то затеваешь против скептуха.

Предательская бледность проявилась на лице Даргана. Ахиллес понял — он виновен, но доказать это не представлялось возможным, слов Газнаи было слишком мало, чтобы вывести злоумышленников на чистую воду. Ему же, иноплеменнику, могли не поверить. Даже Евнон вряд ли одобрил бы вмешательство чужеземца в дела своего племени. Оставалось одно — оторвать осе жало, пока оно не ужалило.

— Запомни, в стане есть люди, которые по моему поручению следят за тобой и твоей подружкой Зимеганой, и если ты собрался вынуть меч из ножен, лучше вложи его обратно. Послушай совета, а я позабочусь, чтобы Евнон не узнал о твоих скверных замыслах. — Ахиллес улыбнулся, глаза его сузились. Ни улыбка, ни взгляд не предвещали Даргану ничего хорошего. Боспорец отошел. Все произошло так быстро, что растерявшийся Дарган не нашел слов для ответа, лишь полный ненависти и бессилья взгляд пронзил спину Ахиллеса Непоседы.