X
Великий князь Руси Всеволод все больше старел и слабел. Он уже не возглавлял войска, а сидел в своем дворце и все с большим безразличием слушал вести, которые приносили ему со всех концов света купцы и лазутчики. Пользуясь ослаблением центральной власти, поднимались враги. То там, то здесь вспыхивали межкняжеские распри, родственные неурядицы, грозившие вовлечь страну в кровавую усобицу. Видя раздор на Руси, лезли жадные до грабежа кочевники, воинственные венгры, высокомерные поляки. Старый Всеволод уже не мог возглавлять войска и вместо себя посылал своего сына. Владимир Мономах почти не слезал с коня. Зимой половцы напали на Стародуб. Вели их ханы Асадук и Саука. Они намеревались, используя хорошую дорогу по замерзшей Десне, разорить богатейшие черниговские земли. Действовали кочевники коварно и хитро, заметая следы. Но изворотливее их оказался Мономах. Стремительным переходом своей дружины он пересек их путь и в густых прибрежных кустах устроил засаду. Русы ударили по врагу со всех сторон и на ровном льду вырубили большую часть разбойников, остальные попали в плен. Было освобождено много невольников, возвращены награбленные богатства.
А через полгода в Киев прибежал Ярополк Изяславич, изгнанный из Владимира-Волынского Володарем и Давыдом. И вновь Всеволод посылает Мономаха восстанавливать порядок на Руси, дав ему киевскую дружину. На Волыни уже знали, что к тридцати годам Мономах не проиграл ни одного сражения, поэтому смирились без брани.
Когда возвращался в Киев, застала весть: половцы взяли город Горошин. Мономах повернул свое войско против степняков и прогнал за реку Хорол…
Кажется, можно было отдохнуть от ратных забот в кругу семьи. Но – нет. Тут же приходит весть с юга: Давыд на Днепре ограбил греческих купцов. Пришлось разбираться с ним.
Не успел оглянуться, как за спиной поднял мятеж двоюродный брат Ярополк, чтобы отделиться от Киевской Руси. Он бежал к ляхам и стал готовить войну Польши против Руси. Кое-как удалось уговорить брата взять в управление Владимир-Волынский и перестать творить каверзы против своей родины.
Порой Русь напоминала Мономаху большой закипающий котел, когда выливаешь ведро холодной воды в одно место и буруны утихают, но в это же время они возникают в другой стороне; плеснул туда, а бурлит уже в третьем, четвертом месте…
13 апреля 1093 года умер великий князь Всеволод. На престол заступил Святополк Изяславич, который был на три года старше Мономаха и поэтому, согласно лествице, имел все права занять это высокое место. Тотчас начался передел столов. Святополк отнял у Мономаха Смоленск, туда был посажен брат Олега – Давыд Святославич; Смоленск, давно бывший в руках Всеволодова дома, отошел теперь к Святославичам. У Мономаха остались Чернигов, Переяславль, Ростов, Суздаль и Новгород, где сидел его сын Мстислав.
Святополк был слабым, бездарным, себялюбивым, своевольным и корыстолюбивым человеком. О его жадности проведали и иностранные купцы в бытность, когда он правил еще в Новгороде, дали в долг большие деньги. Отдавать было нечем. И тогда князь предоставил большие льготы иностранным гостям. Ропот поднялся среди торговых людей, дело чуть не дошло до бунта.
Едва Святополк заступил на киевский престол, как к нему прибыли представители половецких ханов с предложением возобновления мира. Это означало, что великий князь должен был передать им золото, ткани, скот и одежду. Так поступали все правители до него, покупая мир и покой для Руси. Но недалекий и жадный Святополк решил запугать степняков и бросил послов в темницу. И тогда полчища кочевников двинулись на Русь. Святополк растерялся окончательно. Он приказал отпустить послов, но разбойники дорвались до желанной добычи и остановить их было невозможно. Великий князь обратился за помощью к удельным князьям.
Мономах был вне себя от ярости. Он клял Святополка, этого тщеславного, жадного скупца. Как можно было бросать вызов половцам! Русь неустроенна, раздроблена, раздирается феодальными смутами, сил в руках великого князя немного, а удельные князья сидят по своим владениям и не спешат на помощь.
Свою дружину он собрал быстро, под Киевом соединился с ратью Святополка и Ростислава, своего младшего брата, правившего в Переяславле.
Святополк и Мономах пошли в Печерский монастырь помолиться и попросить благословения игумена, а Ростислав остался на берегу Днепра. Стоял весенний солнечный денек. В воинах бродила молодая кровь, хотелось чего-то необыкновенного. Первым не выдержал князь, которому не было еще и двадцати лет. Он отстегнул от пояса баклажку с вином и стал пить, подавая пример остальным. Началось повальное пьянство.
В это время с горки стал спускаться какой-то старик в монашеской одежде. Одни из воинов окликнул его:
– Эй, дедушка, откуда бредешь?
– Из монастыря, юноша, – спокойно ответил старец.
– Как зовут тебя?
– Инок Григорий, чадо.
– Смотри, споткнешься, нос разобьешь! – юродствовал воин.
– Костей не соберешь, старый! – поддержал его другой.
Мучившиеся от безделья дружинники нашли себе потеху и стали выкрикивать потешные и срамные слова.
Старец остановился в печали, посмотрел на них и изрек:
– О чада мои! Вам бы нужно иметь умиление и многих молитв искать, а вы зло делаете. Не угодно это Богу. Плачьте о своей погибели и кайтесь в согрешениях своих, чтобы хоть в страшный день принять отраду. Суд уже настиг вас, все вы с князем вашим умрете в воде.
Слова старца вызвали приступ хохота. Многие хватались за животы, дурашливо катались по земле. Ростислав подошел к нему в упор и сказал:
– Врешь, старик! Сам ты умрешь от воды. А ну, вяжите его!
Несколько воинов подскочили к старику, связали ему руки и ноги, повесили на шею камень и с хохотом кинули в Днепр.
– Пей досыта водицы, дед!
Киевская, черниговская и переяславская дружины двинулись на юг, на помощь осажденному половцами городу Торческу. Сил было немного: не откликнулись на призыв великого князя ни смоленский, ни тмутараканский, ни владимиро-волынский, ни другие князья.
Святополк и Мономах взяли только конные полки, чтобы опередить половцев и встретить их на Трипольском валу. Половцы уткнутся в вал, а рядом река Стугна. Вал невелик, но конному половцу невозможно въехать на его крутые бока, да еще через реку надо перебираться. Волей-неволей степнякам придется спешиться, а это потеря быстроты и неожиданности натиска. Вот тут и можно будет на них навалиться!
После обеда небо заволокло тучами, заморосил дождичек, который вскоре перешел в ливень. Мономах накинул плащ, невольно прислушиваясь, как конь копытами шлепал по лужам. Стало зябко и неуютно.
Но вот впереди показалась река Стугна. И почти одновременно появились лавины половецкой конницы. Противники заняли оба берега реки, которая гнала мутные потоки воды. Из-за дождя пришлось обходиться без огня, ужинали солониной и хлебом, запивали вином и квасом.
Святополк в своем шатре собрал военный совет. Снаружи бушевала стихия, но под парусиной было сухо, горело несколько свечей. Великий князь уселся на походный стульчик, правую руку упер в ремень, меч положил вдоль ноги, старался держаться уверенно и властно.
– Что ж, получилось так, как я и задумал, – начал он, разглаживая вислый ус. – Половцы в растерянности. Они не ожидали столь скорого подхода наших войск. Завтра мы первыми ударим и прогоним их в степь!
Бояре согласно закивали головами.
Святополк остановил взгляд на хмуром лице Мономаха, спросил:
– Я вижу, князь Черниговский со мной не согласен?
– Согласен, великий князь, – ответил Мономах. – По всем признакам, наше появление перед Стугной явилось совершенной неожиданностью для противника. Я бы попытался воспользоваться этим и предложил заключить с ним мир. Половцы значительно превосходят нас в силе. Чтобы их достать, нам надо преодолеть водный рубеж, а это связано с большим риском. К тому же каждая битва несет в себе много неожиданностей, надо готовиться ко всему. А отступать через быстрые потоки реки…
– Отступать мы не будем! – выкрикнул один из бояр Святополка, прибывший с ним из Турова.
– Вот-вот! – еще более приободрился Святополк. – Били степняков прежде русские князья. Побьем и мы!
– Начнется битва, погибнут многие русские воины. Не лучше ли избежать крови и разойтись миром? – не унимался Мономах.
– Мы не трусы! – снова перебил его другой боярин. – Хотим биться! Перейдем на ту сторону!
Окружение великого князя одобрительно зашумело.
– Так тому и быть! – заключил Святополк, закрывая совет.
К утру дождь прекратился, выглянуло невеселое солнце. Святополк красиво проскакал вдоль строя русов, остановился перед Мономахом.
– Как видишь, Бог на нашей стороне! Продует ветерком, солнышко подсушит. Ударим во всю мочь на силу половецкую, только пух полетит!
Войско переправилось на ту сторону реки, встало на валу. В центре Святополк поставил переяславцев Ростислава, Мономаха расположил с левой стороны от него, сам встал справа.
Половцы широкой лавиной подошли к валу, остановились на значительном расстоянии. Вот небольшой отряд выскочил на быстрых конях и помчался вдоль строя русов, осыпая их тучей стрел. Не успела эта группа всадников умчаться за линию основных сил, как вырвались новые степняки, и рой длинных тяжелых стрел устремился на неподвижный строй. За второй волной последовали третья, четвертая… Святополк нервничал, видя, как его воины несут большие потери, а он не может ничем ответить. Бой начинался совсем не так, как он предполагал. Наконец не выдержал и бросился вперед, увлекая за собой киевлян. Половцы только этого и ждали. Их удар был настолько сильным, что правое крыло русов дрогнуло и стало подаваться к валу. И вот уже половцы на их плечах взобрались на вал. Ни Ростислав, ни Мономах не могли ничем помочь: на них навалились превосходящие силы противника.
Мономах оказался в самом центре сражения. Он дважды бросал своих конников на врага, отгонял от вала, но возвращался обратно, видя, что может быть окружен. Потом почувствовал, что наступил перелом. Кочевники лезли со всех сторон. Владимир понял, что врагам удалось разгромить киевлян, и теперь они всеми силами бросились на Ростислава. Русы стали медленно пятиться к реке, с остервенением отбиваясь от озверевшего врага.
Выскочив на берег, Мономах с ужасом увидел, что река вспухла желтыми потоками и вот-вот выйдет из берегов. Видно, в ее верховьях прошли еще более сильные дожди, и большая вода дошла до них. Выставив линию лучников, он приказал своим воинам переправляться на ту сторону.
Недалеко от него оказался Ростислав. Его братишка был растерян, шлем сбит с его головы, мокрые волосы ниспадали на лицо, он что-то выкрикивал, пятясь к реке. Наконец его конь вошел в воду и поплыл, но сильный поток развернул лошадь, она завалилась на бок. Мономах и еще несколько воинов бросились к нему, но железные доспехи потянули юношу на дно. Он несколько раз беспомощно взмахнул руками и исчез в бурлящем водовороте. Мономах обезумел, выкрикнул что-то нечленораздельное. К нему кинулись дружинники, подхватили на руки и вытащили на берег. Там его усадили на коня, и он, мокрый, согнувшись, с потухшим, мертвым взглядом, не оглядываясь, поехал прочь от страшного места.
Это было единственное поражение Владимира Мономаха за всю его долгую жизнь, наполненную многочисленными битвами и сражениями.
Войска медленно двигались на север, отбивая наскоки отдельных отрядов половцев. Впрочем, долго их не преследовали: враг торжествовал небывалую победу и не стал испытывать судьбу в борьбе с вооруженными людьми, их ждала беззащитная Русь с ее богатствами и многочисленными пленными, которых можно было увести и продать в рабство.
«Это Бог напустил на нас поганых, не их милуя, а нас наказывая, чтобы мы воздержались от злых дел, – писал летописец. – Наказывает он нас нашествием поганых; это ведь бич его, чтобы мы, опомнившись, воздержались от злого пути своего…
И наказаны теперь. Как поступили, так и страдаем: города все опустели, села опустели; пройдем через поля, где паслись стада коней, овцы и волы, и все пусто – ныне увидим; нивы заросшие стали жилищем зверям. Но надеемся все же на милость Божью, справедливо наказывает нас благой Владыка, «не по беззаконию нашему соделал нам, но по грехам нашим воздал нам».
Половцы завоевали много и возвратились к Торческу, и изнемогли люди в городе от голода, и сдались врагам. Половцы же, взяв город, запалили его огнем, и людей поделили, и много христианского народа повели в вежи к семьям своим и сродникам своим; страждущие, печальные, замученные, стужей скованные, в голоде, жажде и беде, с осунувшимися лицами, почерневшими телами, в неведомой стране, с языком воспаленным, раздетые бродя и босые, с ногами, исколотыми тернием, со слезами отвечали они друг другу, говоря: «Я был из этого города», а другой: «А я из того села»; так вопрошали они друг друга со слезами, род свой называя и вздыхая, взоры возводя на небо к Вышнему, ведающему сокровенное».
