В горенке терема жарко натоплено. На широкой лавке, застеленной медвежьей шкурой, развалясь, расположился великий князь владимирский Дмитрий Константинович. Сытая и обильная трапеза разморила его, глаза слипались, а голова безвольно, раз за разом падала на грудь.

— Ты бы пошел в опочивальню да отдохнул. Чего себя изводить, — участливо предложила княгиня Анна, видя, как муж борется со сном. — А то и здесь, на лавке, приклони голову.

— Нет, голуба, — встрепенулся князь. — Погожу. С ближней заставы донесли, что брат Андрей поспешает, так что пожду. Должен быть вскорости.

— Чего это он? Не случилось ли чего? — забеспокоилась княгиня, откладывая в сторону рубаху, что вышивала узор по вороту красными нитками. — Из Новугорода Низового путь не близок…

— То-то и оно. Да по зимнику… В такую-то непогодь, — кивнул князь на заиндевевшее слюдяное оконце. — Кой день поземка крутит…

Дмитрий Константинович поднялся с лавки, потянулся до хруста и подошел к окну.

— Ветер-то как завывает… Надо бы наказать истопить баньку. Андрею с дороги косточки погреть самое дело. Промерз ведь поди, — произнес князь и направился было к выходу, но княгиня Анна его остановила.

— Уже истоплена. Я еще с утра распорядилась, — довольная собой, пояснила княгиня. — А ну как ты захочешь себя парком потешить. На семи травах парок-то, как ты любишь.

Князь улыбнулся и, присев на лавку, на которой расположилась с шитьем жена, полуобнял ее.

— Сколь живу, а все удивляюсь: за какие такие дела дал мне Господь такую жену?

Анна засияла улыбкой в ответ и прижалась спиной к горячей груди мужа.

— Оно как взопрел! Сними кафтан, не то по́том изойдешь. Тогда уже не токмо братцу твоему банька занадобится, но и тебе.

— Погоди, — остановил напевную речь Анны князь Дмитрий, прислушиваясь. — Никак конский топот?

— Почудилось. За ветром разве услышишь…

— Точно на дворе гомонят.

Князь резко поднялся и устремился к двери.

— Накинь шубейку! — донеслось вслед. — Вот неугомонный! Просквозит ветром, потом поясницей мучиться будет, — больше для себя, нежели для выскочившего за дверь мужа, раздосадованно воскликнула княгиня и тоже поднялась с лавки. — Надобно дорогого гостя идти встречать. — Настена! — позвала она прислуживающую ей девку, и когда та застыла на пороге горенки, приказала: — Принеси шубу, что князь Андрей надысь подарил, и скажи нянькам, чтобы княжон нарядили и привели в трапезную. Поди, князь Андрей не без подарков…

Распаренные, разморенные братья сидели на лавке в предбаннике и неспешно потягивали квас. Видя, что Андрей заметно сдал с последней их встречи, Дмитрий участливо спросил:

— Поздоров ли? Иль княгиня Анастасия плохо кормит?

— Здоров. И ем за двоих, токмо думы гнетут. С тем и приехал.

— Зачем сам-то в такую даль тащился?

— Не доверил бумаге мысли свои и тревоги, — медленно проговорил старший брат. — Мне доглядчики из Орды вести принесли, да вести тревожные. Орда раскололась…

— Как это? — невольно вырвалось у Дмитрия.

— На части. Как ледяная глыба на мелкие кусочки. Замятня в Орде. Хана Невруза, что дал тебе ярлык на великое княжество владимирское, убил его родной сын Темир-Ходжа.

— Так он теперь правит Ордой?

— Нет. Я же сказал, что развалилась Орда на мелкие частички: ноне Булгарией правит Булат-Тимур, мордвой — князь Сигизбей, в Хаджи-Тарханы сел Хаджи-Черкес, в Заяицком юрте — хан Алибек, в Сарай-Берке сел хан Мюрид, а на Дону — Абдаллах, на самом же деле там правит его темник Мамай.

— И что с того? Нам-то какое дело до ордынских дел? Выход все едино платить надо.

— То-то и оно, а кому платить? Абдаллаху, Мамаю или Булат-Тимуру? Все захотят кусок побольше да пожирнее отхватить, — все больше раздражаясь, выкрикнул Андрей.

— А никому! Мы по осени выход в Орду везли, и в эту осень повезем. К тому времени, глядишь, и ханы со столом определятся, — рассудил князь Дмитрий.

— Ты, брат, не на Орду смотри, — снизил голос до шепота князь Андрей. — Ты на Москву посматривай, на Тверь, на Ростов… На князей своих молодших. Они-то не преминут замятней воспользоваться… Спят и видят себя на великокняжеском столе!

Помолчали. Князь Дмитрий понимал шаткость своего положения — сильна была Орда и, подними он голову, отсекли бы тут же. А ноне Орда уже не та. Ей, поди, не до Руси.

— Что решил, Димитрий? — прервал молчание князь Андрей.

— Утро вечера мудреней. Пождем, — отозвался младший брат, вставая с лавки. — Ну что, погрелись, пора и честь воздать хмельному. Аннушка, поди, заждалась, да и Марию с Евдокией дядья ждут не дождутся обнять.

— Сейчас пойдем одеваться. Только ты вот о чем подумай: может, стоит упредить князей, да по весне самим на Москву, Ростов… Спеси-то поубавить с молодших…

— Я подумаю, брат. Может, и дело ты говоришь, да супротив своих идти грешно, крови прольется немало…

— А коли на тебя пойдут? Думаешь, меньшей кровью обойдется? — сдвинул брови князь Андрей. — Уговаривать не буду. Думай и решай!

Как в воду глядел князь Андрей. По весне московские бояре отправили посольство к хану Мюриду в Сарай-Берке за ярлыком. Подарков вручено было столько, что хан дал не только ярлык на владимирский стол, но и войско, чтобы не было сложностей у Дмитрия московского стать великим князем.

Ближе к Троице, посадив на коней троих малолетних князей — Дмитрия Ивановича, Ивана Ивановича и Владимира Андреевича, московские бояре с дружиной и ханским войском направились к Владимиру.

У Дмитрия Константиновича не было сил противостоять объединенному войску, и он ушел в Суздаль. Покинули столицу Владимиро-Суздальского княжества и бывшие с ним бояре. Русско-татарское войско без сопротивления овладело Владимиром. Дмитрий московский сел на великокняжеский стол. Через месяц он вернулся с братьями в Москву, оставив вместо себя наместника.

Не прошло и полугода, как в Суздале появился посол от хана Абдаллаха с ярлыком на великое княжество Владимирское. Хан был очень недоволен князем Дмитрием Ивановичем, что тот принял ярлык от его противника. Ярлык Абдаллаха правильный и дает законное право на сбор выхода. Но ярлык следует купить. Московские бояре ни мгновения не сомневались и тут же выложили кучу серебра за «правильный» ярлык.

Узнав о покупке ярлыка своего врага, хан Мюрид пришел в ярость. Как?! Выход с улуса Джучи уйдет на Дон! Он тут же отправляет ярлык на Великое княжество Владимирское с князем Иваном белозерским князю Дмитрию Константиновичу.

Близок путь из Суздаля до Владимира. С малой дружиной князь Дмитрий уже к концу июля вновь приходит во Владимир и занимает великокняжеский стол. Но правление Землей владимирской было недолгим. Уже через двенадцать дней под стенами стольного города стояла большая рать московская. Дмитрий Константинович бежал в Суздаль, но и там его достали московские бояре. Они осадили родовое гнездо Константиновичей. Поняв, что противостоять московской дружине не сможет, князь Дмитрий пошел на переговоры. В итоге он покинул Суздаль и ушел к своему старшему брату Андрею в Нижний Новгород.

Княжеский терем в Нижнем наполнился детским смехом и суетой, которых так недоставало князю Андрею и княгине Анастасии, которым Господь не дал детей. Тверскую княжну Анастасию выдали замуж за двадцатиоднолетнего князя нижегородского Андрея. В ту пору ей было двенадцать лет. Все свое замужество она стремилась уйти в монастырь, дабы дать свободу своему мужу. Тогда бы он смог жениться и заиметь потомство, но князь Андрей очень любил свою жену и не позволил ей провести жизнь в монастыре. А сейчас, хотя и скорбные события привели семью его младшего брата в Нижний Новгород, князь Андрей был счастлив. Племянницы — одиннадцатилетняя Евдокия, четырнадцатилетняя Мария и двенадцатилетний племянник Дмитрий не оставляли в покое своих родственников ни на минуту. Ожила и тихая, словно монахиня, Анастасия. Словно отроковица, она бегала наперегонки с девчонками, играла с ними в куклы и задаривала подарками, доставляя себе еще большую радость. Князь Андрей же учил своего племяша владению мечом, хотя сам был в этом деле не лучшим наставником. Только князь Дмитрий Константинович не находил себе места. Он не раз уже пожалел, что не послушал своего старшего брата: не окоротил притязания московских бояр на власть и теперь пожинает плоды.

До далекого Нижнего с большим опозданием доходили новости из Владимира и Москвы, и новости те были тревожнее одна другой. Не верилось, что Дмитрий московский взял волю и власть над ростовским князем Константином и тот смирился. А вскоре в Нижний под защиту князей суздальских пришли изгнанные из своих уделов князья Иван Федорович стародубский и Дмитрий галицкий. Они просили вступиться за них и вернуть отобранные земли, но Дмитрий Константинович отказал. Он понимал, что его дружине, даже если поможет воинами брат Андрей, не справиться с московскими боярами и все больше вмешивающимся в дела княжества Владимирского Дмитрием Ивановичем.

Не долгим было счастье князя Андрея и княгини Анастасии. Ближе к лету Дмитрий Константинович с семейством возвратился в Суздаль. Княжеский терем в Нижнем Новгороде осиротел. Тихо и пусто стало в его горенках, не слышно детского смеха в трапезной, на дворе… Княгиня Анастасия все свое время проводила в молитве в стоявшем рядом с княжеским теремом соборе Архангела Михаила. В нем было уютно, тихо, а фрески, написанные Феофаном Греком, вносили в мечущуюся душу успокоение. Князь Андрей все чаще стал посещать Вознесенский Печерский монастырь, ища утешения в молитвах и беседах с игуменом преподобным Дионисием.

Отъезд из Нижнего семьи Дмитрия Константиновича княжеская чета восприняла как беду. А беда не приходит одна. По осени с Поволжья от Бедежа с купцами в Нижний пришла чума. Моровая язва быстро расползлась по Северной Руси. Пожалуй, больше всех от нее пострадали Владимир и Нижний Новгород. Летописец за 1364 годом записал: «Бысть мор велик в Новеграде в Нижнем и на всем уезде его, и на Саре и на Кише, люди харкали кровью, а иные железою болезноваху день един или два, или три днии, и мало нецыи пребывшее, и тихо умираху». В день умирало до сотни человек, и отпевать их было некому. В страхе люди устремились в монастыри: вечером их постригали, а утром находили в кельях уже остывшими. И только мор пошел на убыль, как новая беда обрушилась на Русь. Засуха! Августовское солнце выжгло уже созревающий урожай, трава на пастбищах пожухла, горели леса, торфяники на болотах, от задымленности нечем было дышать. Начался падеж скота. Неминуемо надвигалась голодная зима.

Князь Андрей воспринял это как наказание Божье. Он часами простаивал перед иконой Святого Спаса, но не находил утешения. Все чаще он заводил речь об уходе в монастырь, и всякий раз Анастасия его отговаривала:

— Негоже оставлять свой народ в столь тяжелое для него время. Господь ниспослал нам это тяжкое испытание, и его надо пережить, помогая друг другу.

— Чем я могу помочь страждущим? Хлебом — его у меня нет, утешением — его надо искать у Господа…

— На кого княжеский стол оставишь?

— Найдутся преемники. Что Димитрий, что Борис…

В конце октября, простившись с женой, ближними боярами и малой дружиной, князь Андрей удалился в Вознесенский Печерский монастырь. Вскоре не стало князя Андрея, а в монастыре появился новый инок Алексий.

Княгиня Анастасия осталась одна, и ничего ей ни мешало уйти в монастырь, чего она добивалась все годы замужества, но события начала 1365 года удержали ее от столь желанного шага.

Спокойно стало на Волге. Сеит-Бей и Булат-Тимур тихо сидели в своих уделах: один в мордовских лесах за Пьяной, другой в Булгаре, накапливая силы, чтобы отстоять земли от более сильных ханов низовья Волги. Ханы Мюрид и Абдаллах тоже выжидали, исподволь готовя тумены к открытому противостоянию.

Оживилась торговля. Купеческие караваны безбоязненно ходили вверх и вниз по Волге. Главные грабители — ушкуйники уже два года не заявляли о себе: поговаривали, что повольники ушли за Камень на Обь, а там, разделившись, часть подалась на Север до самого Студеного моря, а другая часть — на Юг и прошлась по Чагатайскому улусу и северу Китая.

Весть о том, что старший брат князь Андрей ушел в монастырь, застала Дмитрия Константиновича в Переяславле. Он тут же вернулся в Суздаль и начал готовиться к поездке в Сарай-Берке за ярлыком на княжение в Нижегородском княжестве. Но епископ Суздальский, Нижегородский и Городецкий Алексий отговорил его.

— Отправь с подарками для хана своего старшенького — Василия. Он, несмотря на младость, умен, хитер и лицом красен. Если его хан в залог оставит — не беда. Возвернется. Какой спрос с младеня. А коли ты хану не глянешься или, не дай бог, его жене царице Асан — навечно ордынская земля станет твоей.

Княгиня Анна, как ни тяжело ей было расставаться с сыном, тоже настаивала на посылке в Орду Василия.

Сам же Василий Дмитриевич воспринял решение об отправке его в Сарай-Берке за ярлыком для отца как долгожданное приключение, сулившее ему острые впечатления, открытие новых для него земель.

Получив наставления, загрузив на телеги сундуки с подарками, бочонки с серебром, Василий отправился в путь. Его сопровождали бояре, священники и три сотни дружинников во главе с воеводой Степаном Кучей.

Но князь Дмитрий не знал, что за неделю до выхода снаряженного им посольства в Орду за ярлыком на Великое княжество Нижегородское отправился его младший брат князь городецкий Борис Константинович, возжелавший вопреки устоявшейся традиции передачи власти на Руси сам занять великокняжеский стол. И к моменту приезда в Орду Василия его дядя Борис уже получил желанный ярлык. Он вел себя хитро и вероломно. Князь Борис задарил подарками царицу Асан, зная ее страсть к драгоценным камням и украшениям, неровно дышащую к молодым красивым молодцам и имевшую большое влияние на мужа. Утро начиналось с посещения им покоев царицы, прославления ее красоты, ума и величия… Не прошло и недели, как князь Борис был удостоен чести лицезреть хана.

Прибывший в Сарай-Берке князь Василий тоже через две недели был допущен в ханский дворец, поразивший его величием и великолепием, этому поспособствовал епископ Сарайский Афанасий. Но Василия пригласили лишь для того, чтобы огласить решение: хан дал ярлык на Великое княжество Нижегородское князю городецкому Борису Константиновичу, ярлык же на Великое княжество Владимирское — суздальскому князю Дмитрию Константиновичу.

Василий возвращался в Суздаль с великой радостью, которую не скрывал: как же, шел-то он за ярлыком на Нижний, а возвращается с ярлыком на Владимирское княжество — более богатое, многолюдное и обширное.

«Вот отец-то обрадуется!»

Но Дмитрий Константинович не обрадовался. Поблагодарив сына за привезенный ярлык, он заявил, что отказывается от Великого княжества Владимирского в пользу князя Дмитрия Ивановича московского, сам же будет бороться за Нижний Новгород.

— Княжество по праву мое, и Борис сел на стол незаконно!

— Ведь Владимир богаче и старше молодшего Новграда Нижнего. Почему же ты отказался от него? — недоумевал Василий.

— Лучше иметь Москву в друзьях, чем в супротивниках.

Князь Дмитрий отправил посольство во главе с епископом Суздальским Алексием в Москву, решив, что тому будет легче договориться с тезкой — епископом московским Алексием — духовным наставников и опекуном князя московского. Посольство же во главе с боярином Никитой он отправил к брату в Нижний Новгород с предложением: разойтись с любовью. Борису он давал в кормление удел Суздальский или Городецкий на выбор, сам же сядет на великокняжеский нижегородский стол.

Андрей отказался уйти по доброй воле.

— Ярлык на княжество мне даден, мне и землей нижегородской править, — заявил он посольскому боярину. — Брату так и передай. Вольно со стола не сойду!

Борис был настроен решительно. Он спешно принялся укреплять крепостные стены, углублять ров, готовиться к длительному противостоянию.

Посольство в Москву прошло более чем удачно: великий князь Дмитрий Иванович, а следовательно, московские бояре и епископ Алексий, с благодарностью принял ханский ярлык и пригласил князя Дмитрия Константиновича в гости. Епископ Суздальский советовал не затягивать с поездкой. И вот по первому зимнику княжеский обоз двинулся в путь. Дмитрий Константинович, оставив в Суздале Василия, отправился в Москву всем семейством. У него были дальние планы на московского князя, о которых он даже с женой не делился, потому и поехали в Москву дочери Мария и Евдокия.

«Марии-то почти пятнадцать… Девка на выданье. Почему бы и не породниться с князьями московскими! Не глянется Мария, так Евдошка подрастает. Хотя росточком не вышла, но лицом базенькая и умом в мать», — вынашивал планы Дмитрий суздальский.

Дмитрий Константинович понимал, что дела надо решать не с князем Дмитрием Ивановичем, а с митрополитом Алексием — человеком умным, прозорливым и властным. Будучи выходцем из богатого и древнего боярского рода, Алферий (в миру), сын Федора Бяконта, был приближен к княжескому двору и даже стал крестником Ивана Калиты. Позже, когда Алферию исполнилось двадцать лет, князь Даниил отправил его в Богоявленский монастырь, что в Китай-городе, где он и принял постриг под именем Алексия. Молодой монах выделялся из монашествующей братии не только знатностью, таких в монастыре было немало, но и незаурядными способностями. Митрополит московский Феогност отнесся к иноку благожелательно и вскоре назначил его наместником во Владимир. После смерти епископа московского Алексий едет в Орду, а уже оттуда в Константинополь. Почти год живет Алексий в Константинополе и в 1355 году был рукоположен в митрополиты. Причем местом кафедры он выбирает не Киев, как было ранее, а Владимир. После смерти родителей Дмитрия московского от чумы митрополит становится его опекуном, наставником и полновластным правителем. Вот к нему-то и направил свои стопы князь суздальский Дмитрий Константинович.

Встреча с епископом Алексием прошла вскоре по приезде князя Дмитрия Константиновича в Москву. Говорили открыто, не юля и не скрываясь за обилием слов.

— Чего ты хочешь за ярлык? — без обиняков начал епископ, впившись колючим пронизывающим взглядом черных глаз в прямо глядящего князя. — Знаю, тебе он самому надобен. Суздаль не Володимир…

— Ноша сия не по мне, — откровенно ответил Дмитрий Константинович. — Хочу уйти на стол Нижегородский, да брат Борис супротивничает.

— Знаю Бориса. Вольно из Нижнего Новгорода не уйдет, — сжал в кулак седую бороду епископ и, чуть подумав, продолжил: — Москва дружину выставит, сгонишь со стола брата. Что еще?

— Хочу породниться с князем Дмитрием. Мария — чем не невеста? — прямо, не отрывая взгляда, медленно, как бы испытывая епископа на прозорливость, проговорил Дмитрий Константинович.

— Предложение лестно… Да бояре московские супротив того встанут, не захотят возвышения княжества Нижегородского, бояр нижегородских, купцов…

— Что бояре? Как ты, владыка, решишь, так и будет, — сузив веки, чуть тише произнес князь Дмитрий.

Епископ, покачав головой, так же тихо ответил:

— Может, оно и так… Дмитрий-то с Марией уживутся, а как мы с тобой? Есть у меня мысль взять под себя суздальскую кафедру. Епископ Алексий стар, епархия ему, поди, уже в тягость…

— Сие не мне решать, владыко.

— Мне то ведомо. Я решу, токмо ты не противься.

Так и порешили.

Вскоре в Нижний из Москвы отправилось посольство. От лица московского князя послы предложили Борису разделить Великое княжество Нижегородское на два удела: самому сесть в Суздале, а Дмитрию Константиновичу отдать Нижний Новгород. Борис ответил отказом. Тогда в Нижний отправилось второе посольство, в которое вошли архимандрит Павел, игумен Герасим и игумен Сергий Радонежский. Они предложили князю Борису отправиться в Москву на ряды. Борис Константинович оскорбился таким предложением и изгнал послов. Тогда послы велением епископа Алексия затворили все церкви в Нижнем Новгороде и Городце, то есть запретили вести в них службу. Это было впервые в Русской православной церкви, даже многие священники не понимали этой меры наказания, чего уж говорить о простых смертных, и потому оно не возымело должного воздействия. Тогда Дмитрий московский дал Дмитрию суздальскому войско. Присоединив к нему суздальскую дружину, Дмитрий Константинович двинул объединенную рать к Нижнему Новгороду.

С предложением породниться получилось не так, как хотел суздальский князь. За время пребывания гостей в Москве дети сдружились. Когда же пришло время расставания, четырнадцатилетний князь Дмитрий заявил, держа за руку не Марию, а маленькую и хрупкую Евдокию:

— Жди, токмо владыка Алексий станет не властен надо мной, зашлю сватов! Примешь?

И та, чуть слышно разлепив запекшиеся от волнения губы, проронила:

— Приму. Только ж ты не обмани…

Мария тоже не осталась внакладе. Очень скоро Дмитрий Константинович нашел и ей жениха: им стал именитый и богатый сын московского боярина Вельяминова. Сговор и свадьбу сыграли споро и весело.

А епископ Владимирский и Московский Алексий все-таки совершил задуманное: как только епископ Суздальский преставился и на его место поставили игумена Нижегородского Печерского монастыря Дионисия, он отторг от суздальской епархии Нижний и Городец.

Почти пятитысячное войско медленно по весенней распутице продвигалось к Нижнему Новгороду. Князь Борис запаниковал. Он не ожидал, что брат пойдет такой силой. Он смог противопоставить ему только городецкий и нижегородский полки, а это чуть больше семи сотен. Борис вывел свою дружину навстречу брату, и под Бережьем они встретились. Примирение было тягостным. Княжеская честь истекала кровью, но Борис смирился. Он ушел в Городец, а Дмитрий Константинович занял стол Великого княжества Нижегородского.

Лето прошло в трудах: Дмитрий Константинович продолжил дело своего младшего брата. Он завершил укрепление стен, расширил ров, в сторону мордвы устроил засеку.

Как-то в конце лета на Спасском соборе ударил сполошный колокол. Нижегородцы вывалили на стены, устремив взгляды на Волгу. По тихой воде, распустив паруса, шли ушкуи. Их было много. Судя по высоте возвышающихся над водой бортов, нагружены суда изрядно. На счастье, ушкуи прошли мимо. Но тревога осталась. Ближе к вечеру великий князь Дмитрий Константинович вызвал в харатейную воеводу Данило Скобу. Указав на лавку, спросил:

— Тот молодец, что был у ушкуйников в Костроме, где он ноне? Надобен.

— При мне, государь. Упросил я брата отпустить со мной, хочу выучить сыновца ратному делу. Негоже такому молодцу в лавке сидеть. А науку воинскую на лету схватывает, — принялся расхваливать племянника воевода. — Из арбалета болтом с двадцати шагов навершие со шлема срезает. Мечом пока не очень, а саблей хорошо владеет…

— Мне его меч не надобен. Хочу, чтобы сослужил мне службу иную. Видел ушкуи?

— Зрел, государь, — кивнул Данило Петрович. — Сила завидная. На многих зброя арабская, дорогая, не всякому князю посильна.

— То-то и оно. А куда путь направили ушкуйники, ведаешь?

— Полагаю, что в Хлынов.

— Как в Хлынов? Не в Новгород на Волхове? — удивился князь Дмитрий. — Чего им в Хлынове-то быть?

— Когда в поход на Обь уходили, воевода ушкуйников боярин Абакунович заходил в Хлынов. Крепостицу малую поставил, сотни две ватажников на жительство оставил. И как я слышал, они за два года изб понастроили немало и припаса заготовили тысячи на две, — пояснил воевода. — Туда они пойдут. Верь мне, государь. Место выбрано с умом: по Каме да по Волге куда захочешь пройти можно.

— Значит, в Хлынов идут, — растягивая слова, произнес князь. — Это меня и тревожит. Раз в Хлынов, значит, дела своего разбойного не оставят. В прежний приход Нижний пограбили и пожгли, а тогда их числом меньше было, да и за два года, поди, поднабрались умения ватажники.

— Должно быть, государь, — согласился воевода. — Так на что сыновец-то мой занадобился?

— Хочу, чтобы он к ушкуйникам прибился. Нового человека Абакунович к себе не допустит, а сыновца твоего должны помнить. Что скажешь?

— Может, кто и помнит. Да делать-то что ему? Боярина живота лишить?

— Бог с тобой! — усмехнулся князь. — Чай, не душегуб молодец. А дело ему вот какое: упредить меня должен, коли ватажники на Нижний пойдут. У ушкуйников добра всякого на руках много, а значит, купцы табунами повалят в Хлынов. Ему и дорога. Денег же я дам. Купец без денег не купец.

Так и не пришлось Ярославу перенять воинскую науку от дядьки. Пока не стала Волга, на большой барке в сопровождении шести княжеских гридей в качестве охраны в Хлынов отправился молодой купец Ярослав Тихонович. Охрану можно бы было дать и поболе, ибо князь не поскупился и отвалил серебра две сотни.

Чудом разминулись посланцы великого князя нижегородского с войском булгарского хана Булат-Тимура. Видя, что правитель Орды удовлетворился выдачей ему четырех десятков ушкуйников, хан булгарский потерял сон и покой. Он был возмущен и негодовал при всяком упоминании об ушкуйниках, которые обосновались под боком, в Хлынове. Булат-Тимур все лето готовил войско, но пошел не на своих обидчиков, разоривших Жукотин, а в Великое княжество Нижегородское. Войдя в мордовские земли, хан напомнил князю Сигизбею, что мордва — данник Волжской Булгарии и потому кормит войско, проводит его по своей земле, а если того потребует дело, то даст воинов. Как ни старался Булат-Тимур тайно провести войско к Нижнему Новгороду, но первое же столкновение на Пьяне с охотниками и оханщиками, обитавшими в тех местах, выявило его планы. И князь Дмитрий Константинович начал спешно собирать войско. На его зов привел свою дружину князь Борис из Городца.

Объединенное войско встретило хана Булат-Тимура на Теше. Булгары, не успев принять воинский порядок, были подвержены слаженному удару пешей рати, а как только сражение началось, на фланг ханского войска налетела конница городецкого князя, до того укрытая лесом. Не выдержав давления княжеских дружинников, булгары побежали. Их гнали до реки Пьяны. Многие, вторгшиеся в нижегородские земли, так и не смогли переправиться через эту не широкую, но быструю и коварную речку, вьющуюся, словно змея, в мордовских лесах.

Хан Булат-Тимур, побитый и униженный, приехал в Орду просить помощи у хана Мюрида против нижегородских князей. Хан был взбешен, и не тем, что булгары были побиты нижегородцами, а тем, что Булат-Тимур пошел на улус Джучи без его — великого ордынского хана — на то дозволения. Булат-Тимур был схвачен и брошен в каменный застенок, а позже, по приказу преемника Мюрида хана Азиза, казнен.