Фита
Небо разрезала молния. Доброшка не удивился. Не было времени подумать, что время для Перуновых стрел уже вроде бы прошло. Сейчас важнее всего было удержаться на волнах мутного потока. Поэтому и внезапно поднявшийся ветер не сразу привлек его внимание. Варяги и удивились, и всполошились раньше. Вода гнала плоты вперед, а крепчающий с каждым мгновением ветер – обратно. Клочья пены летели с гребня волны, ударяли Доброшке в лицо. Ветер срывал с поверхности воды ледяные капли и бросал их в нападающих. Стылая вода обжигала холодом. Доброшка вымок с ног до головы. Руки впились в канат – лишь бы не слететь с намокших бревен! Плот вертелся на месте как волчок. На небе клубились тяжелые тучи, освещаемые зловещими всполохами. Ветер достиг ураганной силы. Будто рука невидимого всадника взяла под уздцы созданную Архимедом волну и властно разворачивала в обратную сторону. Волна не хотела подчиняться, стремилась продолжить свой смертоносный путь. Но могучая рука упорно клонила ей гриву. Водной стихии пришлось подчиниться стихии небесной.
Стих ураган так же неожиданно, как и начался. Доброшка огляделся. Волна ушла, поверхность озера Светлояр была усеяна обломками веток и ледяным крошевом. Плоты стояли недвижимо. Варяги на них в растерянности глядели в сторону Китежа, до которого оставалось еще не менее полуверсты. Видно было, как укрощенная, потерявшая высоту и мощь волна все-таки дошла до стен города, из последних сил ударила в бревенчатые стены и отступила. На большее ее уже не могло хватить.
Продолжать путь к Китежу смысла не было. Тихо поминая владычицу Хель, варяги принялись работать шестами. Плоты медленно двинулись к берегу. За ними последовали и колохолмцы. Они гребли молча. Разве что Нежка, обнаружив, что шест сломан бурей, смачно выругался и швырнул бесполезный обломок в сторону Китежа. Атака не удалась.
На берегу дружину ожидали грустный Илья и взволнованный Архимед. Грек метался по прибрежному песку. Иногда останавливался, брал в горсть бороду, недоуменно смотрел в небо, восклицал что-то нечленораздельное и снова принимался мерить берег широкими шагами.
– Все было рассчитано совершенно точно! Кто мог представить, что налетит шторм? Да еще с грозой! Разве может быть гроза в это время года? Илья, в вашей стране это в порядке вещей?
Илья сидел на походном стульчике и зябко кутал могучие плечи в плащ на медвежьем меху.
– Перун.
– Что ты имеешь в виду, Илья? Перун – это ваш, славянский, языческий бог, аналог нашего античного Зевса? Ты веришь в ваши древние мифы, воевода? Думаешь, боги вмешались в наши планы? Но зачем им это делать? Еще эллинский странствующий философ, или, говоря по-славянски, любомудр Ксенофан Колофонский предостерегал от того, чтобы представлять богов похожими на людей. Всему должно быть простое объяснение!
– Найди.
– Что найди?
– Простое объяснение. Простое объяснение грозе и урагану в ноябре.
– Ты говоришь, что для вашей местности это необычное явление. Такого не было раньше?
– Не было. Во всяком случае, я за тридцать лет жизни такого не видывал.
– Значит, мы столкнулись с необычным явлением!
Илья усмехнулся и пожал плечами. Архимед вновь начал расхаживать перед ним и взволнованно размахивать руками.
– В мире много тайн и чудес. Что же такого, что одно из них было явлено нам сегодня?
– Но почему именно тогда, когда мы пошли на штурм города?
– Случай!
– Случай?
– Да, случай! Его величество случай! Именно он разрушил весь мой план.
– И чем твой Случай тогда отличается от Перуна? Чем такое объяснение лучше?
Архимед остановился, сграбастал в кулак бороду и недоуменно посмотрел на Илью.
– Да, в общем, конечно, ничем, но…
Возбужденную речь греческого мудреца прервал подоспевший дружинник из колохолмского отряда. Он прибежал запыхавшись и, оправляя меч на поясе, доложил, что от острова отплыли большая лодья и несколько малых лодок. Направляются к месту стоянки отряда. Не иначе переговорщики.
Илья не без труда встал, опираясь на костыль. Архимед подхватил его под свободную руку. Таким порядком одни двинулись к шатру Эйнара, куда сходились воины, участвовавшие в неудавшейся попытке штурма.
К тому моменту, когда резной форштевень коснулся песка, все были уже в сборе. Сидели молча и смотрели, как с борта на берег спрыгнул князь Ворон. Лицо его было бледно и не выражало никакого чувства, однако одет он был со всем приличествующим князю великолепием. Мерзлый прибрежный песок поскрипывал под сапогами черного сафьяна, черные волосы охватывал серебряный обруч.
Вслед за ним на землю сошли дружинные кмети, тоже, судя по всему, принарядившиеся ради значительного случая. Своими лицами они владели значительно хуже. И прочитать по ним можно было многое. И скорбь, и тревогу, и дерзкий вызов. Один из кметей выискал в толпе викингов парня поздоровее и, сплюнув себе под сапог, стал сверлить его презрительным взглядом. Тот, заметив, понял вызов, огладил рукоять громадной секиры и вперил свирепый взгляд в молодого китежского дружинника.
Между тем Ворон подошел к площадке, на которой в плотном кольце норвежских и колохолмских воинов сидели Эйнар-хевдинг, Илья и Архимед.
Не обращая внимания на вежливые поклоны и предложение сесть, Ворон начал говорить. Голос его, тихий и хриплый, поначалу был едва слышен. Но шум вооруженной толпы быстро стих. Всем хотелось услышать, как говорит лесной князь.
– Какие бы темные силы ни призывали вы на службу себе, вы потерпели неудачу. Боги защитили наш город и от ваших стрел, и от водяной горы.
Кулаки Ворона были судорожно сжаты. Слова выходили из гортани с заметным усилием:
– Я знаю, что оружие греков, – тут Ворон бросил беглый взгляд на Архимеда, выделявшегося в толпе оружных воинов своим мирным видом, – это ложь. Мы ни на мгновение не поверили тому глупому скомороху, который изображал из себя морского царя.
Ворон пристально осмотрел толпящихся вокруг него воинов и указал куда-то в сторону варяжской дружины:
– Да вон этот ваш «царь» за спины прячется!
И в самом деле, в толпе стоял сильно нетрезвый по вечернему времени Улоф, который, едва поняв, что речь идет о нем, пьяно ухмыльнулся и скрылся за плечами дюжих викингов. По толпе прокатился смешок. Ворон вскинул голову и выкрикнул хрипло:
– Но!
Толпа снова стихла.
– Но я знаю…
Долгая пауза повисал в воздухе.
– Но я знаю, что, раз приступив к добыче, киевский князь не выпустит ее из своих волчьих клыков, пока не добьется гибели. В следующий раз он пришлет войско, во главе которого будут воеводы поумнее. Рисковать своими людьми я не могу.
Ворон окинул гордым взглядом вражескую толпу и посмотрел в глаза Илье.
– Мы уходим. Со всем войском, с детьми, женами и стариками. Чтобы лишить вас желания нас преследовать, мы отдаем колохолмскому воеводе Илье измарагды, а варягам возвращаем их вечно петушащегося князя.
В песок полетели два зеленых камешка, а с борта ладьи кметы сбросили связанного, неистово брыкающегося и ругающегося по-норвежски Харальда.
– Я все сказал.
Ворон повернулся и решительным шагом двинулся к ладье. Толпа воинов загудела. Улоф переводил сказанное князем дружинникам Эйнара, а Архимед – ему самому. Илья задумчиво смотрел вслед удаляющемуся Ворону.
Тут из толпы вырвался взлохмаченный Доброшка и бросился вслед Ворону. Он бежал со всех ног и сбил бы князя с ног, но китежские кмети сомкнули плечи. Наткнувшись на окованные стальными кольцами спины, Доброшка что было силы заорал вслед удаляющемуся китежскому правителю:
– Князь, а как же Белка?! У тебя в городе Белка наша осталась. Белку верни!
Ворон круто обернулся, посмотрел на Доброшку и вскинул бровь:
– Ты жив, подсыл? Хранят тебя зачем-то боги, ничтожество.
– Ругай как хочешь, князь, твоя воля, а Белку верни! Наша она – колохолмская.
Ворон мрачно усмехнулся:
– А вот Белку я себе оставлю. На всякий случай. Чтобы Илья глупостей не наделал. Если нужна будет – после поговорим. Сохраню в целости. А не придете за ней за год ближайший – у меня есть хлопчики неженатые. Не пропадет девица.
Сказав это, он повернулся и быстро вскарабкался на борт ладьи. Шесты дружно уперлись в берег. Ладья сошла с берега, оставив на прибрежном песке глубокий след, и заскользила по воде.
Доброшка кинулся к Илье. Воевода встретил его спокойным понимающим взглядом. Не успел юный мечник раскрыть рта, воевода положил тяжелую руку ему на плечо.
– Сейчас все равно не отдаст. Я его знаю, раз Ворон сказал, что год будет держать, – значит, будет.
Утром следующего дня от острова до берега шныряли бесконечные лодки и плоты, наскоро сколоченные из разобранных изб. Китежане уходили. Плакали дети, блеяли козы, мычали коровы. Женщины украдкой утирали слезы. Мужи почти не разговаривали и не поднимали глаз. Работали с ожесточением – мастерили волокуши, таскали мешки и берестяные короба, грузили небогатый скарб.
Колохолмцы с грустью издалека наблюдали за этим движением. Дружина Харальда-конуга ушла на следующий же день после получения измарагдов. С ними ушла и русская княжая сотня. Делать на озере Светлояр им было больше нечего. Задание выполнено – можно пускаться в обратный путь. А Илья с малой колохолмской дружиной остались. Жгли костры. Наблюдали. К вечеру третьего дня движение через озеро прекратилось.
В ночи колохолмцев разбудил дозорный.
– Горит! Горит!
Огромный костер пылал на месте Китежа. Багряное зарево освещало низкие осенние тучи. Жар этого пламени ощущался даже на берегу, за несколько верст. Иногда с острова доносился треск и чудовищный скрежет – рушились дома. Вот завалилась объятая пламенем центральная башня. Искры взлетали в самое небо и долго не гасли, подобно звездам висели над озером Светлояром.
Наутро на горизонте не было привычных очертаний городских стен и башен, не было остроконечной крыши княжеского терема с резными коньками. Не было ничего. Не было даже острова. На его месте зияла огромная полынья, в которой плавали обгорелые бревна.
Колохолмцы собрались и, не оглядываясь, молча ушли в лес. На противоположном берегу стояла Добронега. Она сухими глазами смотрела на пустое озеро. Сзади подошел Ворон.
– Пошли.
Добронега повернулась и без слов зашагала вслед обозу, уходящему под темный лесной свод.
