IX
В ночь, когда на Новгород напал Давыд Святославич, Росаву растолкала тетя:
– Поднимайся скорее, дочка! Беда случилась, супостат проклятый объявился! Скрыться тебе надо куда-нибудь!
Куда скроешься? Избушка маленькая, подпола нет, только погреб в сарае. Кинулись туда. В сенях столкнулись с Вавулой.
– Ничего с тобой не случилось, Росава?
Какой он все-таки заботливый, сосед и друг детства Вавула! Не убежал трусливо в укрытие, а в первую очередь решил справиться, как идут дела у нее.
– Пойдем с нами прятаться, Вавула! – крикнула она ему.
– В погреб, что ли? – догадался парень.
– Куда же еще?
В это время в сени ворвался вражеский воин. В утренних сумерках лица его было не видно, просто проем в двери загородило какое-то огромное, разъяренное существо.
– Вот это пожива! – закричал он голосом, который показался им громовым.
– Ты разве поганый, коли нас, христиан, грабить хочешь? – накинулась на него тетя.
– Уйди с дороги, старая! – и воин ударил женщину железным кулаком в висок, она полетела в угол. – А эта пташка будет моей добычей!
Он схватил Росаву и повалил на пол. Борьба продолжалась недолго. Вдруг насильник ослабел и упал рядом с ней, вместо него появилось лицо Вавулы.
– Вставай! Мы должны немедленно убежать, иначе нас казнят за убийство воина! – крикнул он ей, и она увидела в его руке окровавленный нож.
Росава не помнила, как выскочили из дома. Вавула держал ее за руку, тащил по каким-то улицам и переулкам. До них доносились шум, крики, звяканье оружия, пахло дымом от пожаров.
Наконец они вбежали в какое-то помещение. В нем было три стола, скамейки, сидел старик, в глубине помещения виднелась стойка с горящей свечой.
– Это харчевня, – придушенным голосом проговорил Вавула. – Присядем и сделаем вид, что пируем с вечера.
Старик быстро оглянулся на дверь, хитровато улыбнулся, спросил:
– Аль набедокурили?
– Нет, дед. Просто я не дал сохальничать над девушкой, – ответил Вавула, раздувая ноздри.
– И то верно! Только вам надо что-то из угощения поставить перед собой, – проговорил старик, проворно подскочил к стойке, крикнул: – Оляпко, выдь на чуток!
Из двери выглянул испуганный хозяин харчевни.
– Не бойся, – успокоил его старик. – Свои это. Спроворь им побыстрее хмельного и из закуски что-нибудь! Я уплачу потом.
Хозяин исчез ненадолго, вернулся с кувшином вина, куском мяса и ломтем черного ржаного хлеба, поставил перед молодыми людьми. Молча исчез. Вавула и Росава сидели напряженные, как натянутые луки.
Старик склонился к ним, посоветовал:
– Вы ешьте, ешьте. А то придут завоеватели, сразу скумекают, что дело нечистое: ночь за столом просидели, а к еде не притронулись. Ты, раб Божий, налей себе и девушке своей. Звать-то тебя как?
– Вавулой.
– Вот и хорошо, Вавула. А меня Клямом кличут. Выпьем за жизнь и здоровье. Они в наше время ничего не стоят!
Выпили. Закусили.
Вавула в полутемноте разглядел нечаянного сотрапезника. Лицо маленькое, в морщинах, окаймлено короткой бородкой, из темной глубины глазниц весело сверлил их колючий взгляд.
– И куда вы теперь? – спросил он, вытягивая петушиную шею.
Вавула неопределенно махнул рукой: куда пойдешь, когда в доме труп вражеского воина?
– Некуда, значит? – тотчас определил старик. – Тогда, может, со мной двинете?
– Это куда? – насторожился Вавула. (Росава сидела безучастной, будто и не жила; она была еще там, в своем доме...)
– А куда решу. Авось выйдем на какую-нибудь дорожку.
Вавула мрачно взглянул на него, кивнул:
– Веди, старик. Хуже не будет.
Клям вывел их из харчевни, огляделся. Всходило солнце. В разных местах полыхали пожары, доносился шум, крики, в дальних концах улиц мелькали фигурки людей.
– Пойдемте, рабы Божьи, вон в том направлении, – указал старик на крепостную стену, которая виднелась недалеко. – Живет там друг заветный, авось примет!
Они пробежали некоторое расстояние, оказались возле землянки. Клям постучал в дверь. Оттуда спросили:
– Кого Бог прислал?
– Кнах, открой, голубок, это я, Клям.
Дверь отворилась, в проеме показалось волосатое лицо, на котором виднелись пуговкой нос и узкие глазки. Человек хмуро осмотрел пришедших, кивнул головой:
– Ладно, заходите.
Землянка тесная, в углу горела лампада, освещая лик святого. С одной стороны был пристроен помост, на котором, накрывшись лохмотьями, спал какой-то мужчина, с другой – стояли грубо сколоченные столик и лавка.
Присели. Хозяин строго спросил Кляма:
– Го-ко вел-при?
– Шие-хоро ди-лю. Жные-ну ман дут-бу.
– Чаешься-ру!
– Ад.
Хозяин подумал, спросил Вавулу:
– Есть будете?
Вавула ошарашенно смотрел на этих людей, которые изъяснялись на тарабарском языке, и не сразу смог ответить. Вместо него проговорил Клям:
– Мы из харчевни. Лучше побыстрее выведи из города.
Тот молча кивнул, пошарил под лавкой, вытащил палицу, коротко бросил:
– Шагайте за мной.
Они прошли до крепостной стены. Кнах разгреб какую-то ямку, вытащил веревочную лестницу с крюком, ловко закинул наверх, скомандовал:
– По одному! И поспешайте!
Перебрались на ту сторону, направились в сторону леса. Шли долго. Сначала шагали по проселочной дороге, потом запетляли по еле заметным тропинкам. В полдень оказались в густой чаще леса, миновали болото; наконец сквозь темную колючую стену елей продрались к землянкам, вырытым на песчаном холме; рядом текла узенькая речушка с прозрачной коричневатой водой.
Из землянки выползли двое мужчин: один высокий, долговязый, с медлительным взглядом и неторопливыми движениями, второй пузатенький, с большой головой на короткий шее. Оба стали рассматривать Вавулу и Росаву безо всякого выражения. Наконец длинный спросил:
– Чем-за вел-при щину-жен?
– Меч ано ен виться-нра? – в свою очередь спросил Клям.
– Баба шать-ме дет-бу.
– Рот-наобо гать-помо нет-ста.
– Меч отэ?
– Дишь-уви.
– О чем это они говорят? – спросила Росава‚ прижимаясь к Вавуле; ей страшен был мрачный лес, пугали эти полудикие люди.
– Кто их знает. Видно, мы чем-то им не понравились.
– А кто они?
– Не догадываешься? Разбойники.
Он сказал это очень тихо, но, как видно, у Кляма был тонкий слух, он услышал его слова и тотчас зачастил:
– Не разбойники мы, а лесные работники. Кто как может, так и устраивается. Мы вот в лесу устроились, в лесу работаем. Стало быть, лесные работники.
– И чем же вы промышляете, добрые люди? – спросил Вавула.
– А тем, что Бог подаст. Кому лес валить, кому смолу собирать, а кто по ягоды-грибы ходит или на лесного зверя. Мы же некоторым людям облегчаем их ношу. Это тоже работа, к тому же весьма прибыльная. Поняли теперь?
– Поняли. Куда еще понятней, – протянул Вавула.
– И у вас пути иного нет, как присоединиться к нам. Потому что пойдете в Новгород, так сразу в лапы князя Давыда Святославича попадете, и он вам ваши головушки отрубит за убийство своего воина.
– А где они жить будут? В землянке и так тесно, – спросил долговязый.
– Выроют новую.
– Тогда пусть копают. Я им не помощник.
– Все будем помогать! – строго сказал Клям. – Мы живем единым лесным братством. Стало быть, все заботы должны делить поровну.
Долговязый опасливо глянул на Кляма и промолчал, и Вавула сделал вывод, что порядок здесь держится на старике и его побаиваются.
Коротыш все это время не сводил масляного взгляда с Росавы, наконец, подошел к ней и предложил миролюбиво:
– А давай землянку на двоих копать. Знаешь, какой я ловкий!
Вавула тотчас загородил собой девушку:
– Не лезь! А то на кулак нечаянно нарвешься!
– Ишь ты! Испугал очень.
– Я предупреждаю раз, – пригрозил Вавула; глаза его потемнели, видно было, что он с трудом сдерживает себя.
– Но-но-но, петухи! – прикрикнул на них Клям. – Еще из-за бабы ссоры не устраивали! Только сцепитесь, живо головы поотрываю!
Он сходил куда-то под обрыв, вернулся с лопатами, кинул каждому:
– Накопили силы из-за безделья. Вот немного порастряситесь, скиньте дурь!
Вавула и оба парня начали копать яму. Клям подозвал Росаву:
– А мы с тобой обедом займемся. Шти варить умеешь?
Росава молча кивнула головой.
– Вот и ладненько, вот и хорошо! Вот котел, вот мясо, репа, лук. Водичка в реке. Чистенькая вода! Течет из торфяного болота, поэтому коричневатая с виду, но вкусная, слов нет! А я пока костерок сварганю, веток сухих здесь полно, как в лесу! – пошутил он, ласково поглядывая на девушку; видно, она ему понравилась.
После обеда настроение у всех сразу повысилось. Клям объявил небольшой послеобеденный отдых. Разбойники легли спать. Вавула с Росавой уселись возле воды, в таком месте, где их никто не мог услышать.
– Как нам быть, Вавула? – со страхом спросила Росава. – Ведь мы к разбойникам попали!
Вавула помолчал. Он и сам понимал, что положение у них хуже некуда. И в Новгород нельзя возвращаться, и с разбойниками не по пути. Он все время думал об этом и не мог найти правильного решения.
Ответил хмуро:
– Жить пока будем в лесу. А там посмотрим.
– Чего смотреть-то?
– Может, сбежать удастся.
– Сбежишь тут! Мы шли такими топями, так петляли, что у меня в голове кругом пошло!
Вавула долго думал, наконец произнес:
– Ну не вечно же здесь сидеть! Наверно, задание какое-нибудь дадут, выведут из чащобы на свет вольный. Вот тут и дадим деру!
Ночь провели у костра. Все бы ничего, но заели комары, которые пролезали в малейшие щелочки в одежде и чкалили немилосердно.
Землянка была готова на другой день. Стены у нее укрепили жердями, крышу покрыли елочными лапами.
– Будьте покойны, ни одна капля дождя не протечет! – любовно оглядывая сооружение, говорил Клям. – Проверено многими годами жизни в лесу!
– Нары для вас общие делать или как? – осклабясь, спросил коротышка.
– Опять не в свое дело лезешь, Клуд? – строго оборвал его Клям.
– Молчу, молчу, – покорно ответил тот и отошел в сторону.
– Вот так-то лучше. Как захотят, так и соорудят.
Вавула по обе стороны землянки приладил настилы для спанья, накидал сухого сена, которое разбойниками было заготовлено заранее.
– Вот бы комаров выгнать, тогда было бы все в порядке, – сказал он.
– А ты не знаешь, как это делается? – удивленно спросил Клям.
– Не приходилось.
– Я подскажу.
Он натаскал в землянку горячих углей, сверху бросил зеленую траву, и из двери повалил белый дым. В нем серенькими точками наружу устремилась масса кровососов. И вправду говорят, что в каждом деле бывают маленькие радости. Такую радость испытывали и Вавула с Росавой, засыпая в землянке без надоедливого комарья.
Два дня прошли спокойно и однообразно. Ели, спали, вели неторопливые разговоры. На третий Клям отозвал в сторонку Росаву, сказал строго:
– Вот что, девонька, пора хлеб отрабатывать. А задание у тебя будет несложным. Оденешься нищенкой, пойдешь по окрестным селам милостыню собирать...
– Я никогда побирушкой не была! – возмущенно проговорила Росава.
– Станешь. Станешь, милая. И побирушкой, и еще кое-кем придется побывать, коли я прикажу. – И Клям взглянул ей в глаза таким ледяным взглядом, что у нее сердце холодом обдало. – Так что лучше не перечить и делать то, что я прикажу!
– Хорошо, хорошо, дядя, – поспешно согласилась она.
– Вот так-то лучше, – продолжал Клям. – А теперь слушай меня внимательно. Пойдете с Клудом...
– Я бы хотела с Вавулой.
– Мало ли чего тебе захочется! Я сказал – пойдешь с Клудом!
– Я боюсь его. Он пристает ко мне.
– Я ему в ушко пару ласковых слов скажу, и он отстанет от тебя раз и навсегда. Поняла?
Росава, мертвая от страха, только молча кивнула головой.
– Так вот, пойдете с Клудом. Он останется в деревушке, для него местечко заранее припасено, где будет тебя ждать. А ты прогуляешься по селениям. Внимательно приглядывайся и прислушивайся. Тут как раз купцы останавливаются. Бывает, в одном селении ночуют, бывает, в другом. Как заметишь, так не торопись бежать, а хорошенько выгляди, выведай, сколько народу при купцах, сколько охраны с ними. Все-все выведай. Потом скоренько к Клуду. Так и так, мол. Расскажешь все, что видела. А дальше дело наше. Мы решим, как поступать, что предпринимать. Понятно я говорю?
– Понятно, дяденька.
– Ну вот завтра с утра и ступайте с Богом.
Ночью Росава шепталась с Вавулой.
– Хитер старик! – вздыхал Вавула. – Боится нас вместе отпускать, знает, что сбежим. Тебе волю дает, а меня в заложниках держит. Потом тебя в землянке оставит, меня на дело отправит. Затягивает постепенно в разбойники, гад!
– Попались мы, Вавула. Как куры в ощип попались! И выхода никакого нет!
– Не бойся. Что-нибудь придумаю.
После завтрака Росава вместе с Клудом вышли из лагеря. Напарник шел уверенно, видно, не раз приходилось проделывать этот путь. Еще раз убедилась Росава, в какай глухомани жили разбойнички. Не зная местности, утонешь в болотах и трясинах не один раз, пропадешь в самом неожиданном месте. Так что даже не стоит одним пытаться вырваться.
Клуд в дороге вел себя с ней благопристойно, приставать даже не пытался. Видно, Клям его сильно застращал. Только рассказывал кое-что из своей разбойничьей жизни. Как подстерегали отдельных купцов или богатеньких путников. Грабили подчистую, часть добычи делили между собой, а драгоценности забирал себе Клям, куда-то прятал.
– Как закончим промышлять, разделим поровну и разойдемся в разные стороны, – говорил убежденно Клуд. – Нам верить нельзя, можем промотать, прокутить или проиграть, мы на это мастера. Да и как по-другому? Если трудом заработаешь, так ценишь. А тут богатство само в руки дуром прет, какая ему цена? Как приходит, так и уходит.
– А что за язык такой у вас тарабарский? – спросила она. – Долго ему надо учиться?
– А ты ничего не поняла? – удивился он. – Тут и учиться не надо. Делишь слова пополам. Сначала произносишь последнюю часть слова, а потом – первую. Ну, например: сейчас повернем направо. А я говорю так: час-сей вернем-по право-на.
– Так просто? – удивилась Росава.
– Конечно. Зато для других непонятно.
– Я ничего не разобрала из ваших разговоров. И немножко страшно становилось, когда слушала. Вроде бы вы какие-то особенные люди.
– А мы и есть особенные! – вздохнул Клуд. – И не только ты, а все нас боятся. И ненавидят.
Росава в душе согласилась с ним. С детства мать пугала ее разбойниками:
– Не ешь с ножа, разбойником будешь.
Не думала, не чаяла, что придется встретиться с ними, а вот довелось. Даже помогать приходится в их черном деле.
– А если тебя поймают? – спросила она и испугалась вопроса: вдруг Клуд обидится и, чего доброго, прибьет ее? Но он спокойно, почти не задумываясь, ответил:
– С нами разговор короток: повесят на первом дереве. Да еще петлю покрепче затянут.
– Как же ты выбрал себе такую судьбу?
– Ты выбирала? А тоже оказалась среди нас. Попадешься, и тебя сушиться на солнышке повесят. Рядом висеть будем!
По телу Росавы пробежала дрожь. И вправду, разве ее помилуют? Ведь идет она сейчас на разбойное дело. Пусть не грабить и убивать, всего-навсего пособлять, но и с пособниками расправляются так же безжалостно, как и с преступниками. Боже мой, куда ее судьба занесла!
За разговорами вышли к селищу – запустевшему селению. Когда-то здесь жили люди, пахали пашню, на лугах пасся скот. Но земля истощилась, крестьянам пришлась перебраться на новые участки. Остались разрушенные и полуразрушенные дома, торчали печные трубы, кое-где виднелись колья, полусгнившие жерди от загородей, гордо стоял колодезный журавль.
– Вот здесь я и обитаюсь, – сказал Клуд и нырнул в какую-то нору.
Некоторое время его не было, потом высунулась одна голова.
– Все в порядке! – весело проговорил он. – Никто мое обиталище не навещал, все в целости и сохранности.
Он вылез наружу, отряхнул руки, стал говорить наставительно:
– Вот тебе тряпье, сумка для подаяния. Сначала пойдешь по дороге на полдень. Селения встречаются часто. Кто будет спрашивать, отвечай, что пришла из Новгорода, что во время нападения князя Давыда сгорел твой дом и все имущество, что с голоду умираешь. Правда, личико у тебя кругленькое, но тут ничего не поделаешь... Побольше плачься, что отца убили, мать лежит больная, при смерти, а вокруг нее детей куча, мал мала меньше. Слезу подпусти для убедительности, вы, женщины, на это мастера.
Он ухмыльнулся своей шутке, продолжал:
– Но, главное, присматривай купцов. Большие обозы для нас не под силу, тех пропускай мимо и побыстрее иди дальше. А вот одиночные да с малой охраной бери на примету, сопровождай, выведывай, что можно. А потом ко мне сюда, я тебя в любое время дня и ночи ждать буду.
– А если никого не будет? Тогда что?
– Чаще всего так и случается. Не так уж много купцов проезжает. Иногда месяц-другой приходится ждать. Ничего страшного, вернешься ко мне. Отдохнешь и снова в путь. Может, в землянки сходим, отчет главарю дадим.
Росава отошла в сторонку, переоделась, через плечо навесила сумку, в руку взяла посох и тронулась по дороге. Шла не спеша, со страхом думая о том, как встретят ее селяне. Хотелось сбежать куда глядит, да как бросишь Вавулу? Измордуют парня, а то и убьют, с них станется. Не люди, а звери.
Она вошла в починок, и ей стало казаться, что из-за каждого угла за ней наблюдают люди и указывают пальцами: вот идет помощница разбойников, сторожите каждый шаг ее, а лучше хватайте и расправляйтесь безо всякой жалости!.. Но никто на нее не обращал внимания, и она успокоилась.
Починок был небольшой, всего пять домов. Здесь люди только поселились, отсюда и название его. От леса был отвоеван небольшой участок земли, выкорчеван, распахан. В одном месте еще видна была зола от сожженных деревьев. Дома были новенькими, сараи и изгороди даже не успели почернеть от сырости. По улице гуляли куры, овцы, козы.
Среди домов играли дети. Увидев Росаву, прыснули в разные стороны. Взрослых не было видно. Она подошла к колодцу. На срубе стояло привязанное к длинной веревке ведро с чистой водой. Она вынула из сумки кружку, зачерпнула воды и присела на скамеечку отдохнуть. Скоро из-за углов на нее стали глядеть любопытные глазенки. Одной рожице она подмигнула. И вот уже к ней несмело приблизились пятеро голопузых детишек – трое мальчиков и две девочки. Остановились недалеко, стали разглядывать. Наконец самый смелый спросил:
– Тетя, ты нищенка?
Росаву жаром обдало с ног до головы: ее назвали нищенкой. Позор какой! Но делать нечего, пришлось кивнуть головой:
– Да, погорельцы мы.
– Все сгорело? – сочувственно спросила самая взрослая девочка.
– Все как есть. А взрослые где?
– Где им быть? В лесу охотятся, бортничают, – вразнобой ответили дети.
– Ну ладно. Вкусная у вас водичка. Пойду дальше.
– Тетя, ты, наверно, голодная? – спросила та же девочка. – Я сейчас тебе яйцо принесу. Только что курочка снесла.
– Нет-нет! – испугалась почему-то Росава. – Ничего не надо! Я сыта, я только что поела!
«Не хватало того, чтобы я еще детей объедала! – сгорая от стыда, думала она, удаляясь от починка. – Совесть до самой смерти замучает».
Часа через полтора пути вошла она в слободу – крупный поселок на пересечении дорог. Здесь было несколько десятков домов, много колодцев. Сразу видно, что место многонаселенное, обжитое. Это почему-то испугало ее. И хотя на улице были одни дети и старики, а взрослых ни одного, она постаралась побыстрее пройти селение. Вновь ей стало казаться, что ее в любое время могут разоблачить и схватить, закричав на всю округу: «Лови ее! Лови разбойницу!»
Потом встретилась деревня, в которой находилось с десяток дворов. Здесь когда-то под пашню «драли» новь, целину (отсюда и название – деревня), соорудили постройки, развели скот, птицу. Теперь это были обжитые места. И народ оказался добрым, приветливым. Едва она прошла несколько домов, как к ней выбежал мальчишка и сунул в руку кусок пирога с рыбой. «Видно, недалеко река или озеро, – догадалась Росава. – Хорошо бы искупаться после пыльной дороги!»
Прошла еще несколько шагов, как позвала старушка:
– Зайди, милая, в мой дом. Супом покормлю.
Она немного поколебалась, но потом решила откликнуться на просьбу. А то что это за нищенка, если брезгует угощением? Да и есть хотелось.
Росава вошла в дом. Из небольших окошечек, прорубленных почти у самого потолка, лился слабый свет, в углу стояла печь, вдоль стен разместились широкие лавки, которые служили как для сидения, так и для спанья, наверху были пристроены полати. Старушка усадила ее за струганый, хорошо сколоченный стол, в глиняную чашку налила суп из репы, дала кусок хлеба, положила деревянную ложку, присела рядом.
– Ешь, милая. Не обессудь, что суп пустой. Лето, кто скотину забивает? Вот перебиваемся кое-как. Сама-то откуда?
Росава принялась хлебать горячее варево, успевая отвечать на несложные вопросы хозяйки.
– Да, беда на Руси, – сказала старуха, выслушав ее рассказ. – Вот уж сколько лет нет покоя на Руси. Князья что-то все не могут поделить. И чего им не хватает? Земли у нас столько, что только засучивай рукава да работай! Корчуй леса, осушай болота... На века хватит нам землишки! А им все мало. Друг у друга рвут да головы мужиков кладут безо всякой жалости. Мало своих воинов-разорителей, так еще половцев приглашают для разбоя! В лихое время мы живем...
– Тяжелый труд крестьянский? – спросила Росава, познавшая с пяти лет ремесленное производство.
– Каждый труд нелегкий, – ответила не спеша старушка. – Да только он в радость, коли здоровье есть. Помню, когда молодой была, так нахандакаешься за день, что вечером еле ноги волочишь. Ничего не надо, только бы в постельку скорее. А поспишь, утром ноги сами на поля несут! Нет ничего прелестней наших полей!..
Старушка вздохнула и задумалась, вспоминая свою молодость.
Продолжала:
– Урожаи у нас неплохие. Сеем рожь и овес в основном. Рожь дает сам-четвертый, сам-пятый, а овес даже немного побольше. Хватает и с князем рассчитаться, и местным властям отдать сполна.
– Нахлебников много?
– Где их мало? Налетают как грачи: и данщики, и писцы, и волостели, и тиуны...
– И как много отбирают?
– Год на год не приходится. В неурожайный приходится до трети отдавать, а в удачный и пятую часть хватает. Остальную часть урожая себе оставляем, даже на рынок кое-что вывозим...
Старушка пригласила Росаву остаться переночевать, приладила постельку в сенях. Находившись за день, Росава легла и тотчас уснула, блаженно вытянув натруженные ноги. Сквозь сон слышала, как пришли с поля женщины и мужики, о чем-то разговаривали, куда-то ходили, наверно, ухаживали за скотом.
Утром она встала, едва хозяева ушли на работу. Старушка угостила ее пшенной кашей с топленым маслом, сказала на прощание:
– Хорошая ты девушка. Дай тебе Бог счастья. Случится, заходи, крышу над головой всегда найдешь.
Так два дня она шла в одну сторону, потом повернула обратно. По зеленой травке ступать босыми ногами было мягко и приятно. Шла не спеша, задумалась. Внезапно над самой головой раздался задорный голос:
– Аль не боишься, что стопчу!
Она шарахнулась в сторону, сердечко ушло в пятки. Оглянулась. Держа крепко в обеих руках вожжи, на крытой повозке сидел красивый парень, скалился, потешаясь ее беззащитностью.
– У, зенки твои бессовестные! Нет бы крикнуть! – осерчала она на него.
– Кричу, кричу, и толку мало. Видно, про милого своего думала и про все забыла! – не унимался тот.
Лицо у него круглое, полнощекое, глаза синие, волосы льняные, волнистые. Ни дать, ни взять купчик на свою беду объявился.
– Проезжай, чего встал, – исподлобья глядя на него, сказала она. – А то товар испортится!
– Небо-о-ось! А ты куда направляешься? Садись рядом, подвезу!
– Езжай, езжай себе. Тоже мне, ухажер нашелся.
– А почему бы и не поухаживать за такой красавицей! – ответил тот и лихо подбоченился на облучке. – Садись, пока я добрый.
Росава подумала. До следующего селения топать и топать, а солнышко уже к вечеру клонилось. Ночевать в лесу не очень приятно.
– Что ж, спасибо, – решилась она и устроилась рядам с бесшабашным парнем. – Только не баловать, а то!.. – и она пригрозила кулачком.
– Мы не из таких! – ответил он и лихо крикнул: – А ну, залетные! Скоро на ночевку встанем!
Упитанные кони дружно взяли с места. Он отпустил вожжи, обратился к ней:
– Как звать-то?
Она назвалась.
– А меня Влесославом кличут, в честь старинного бога торговли и богатства Велеса. У меня и отец, и дед купцами были.
– Издалека едешь?
– Не очень. В Смоленске был. Хотел до Киева махнуть, но встретились сурожские купцы и весь мой товар взяли. Такая удача!
«Будет тебе удача, когда с людьми Кляма повстречаешься!» – подумала Росава, искоса наблюдая за разухабистым купчиком. Спросила:
– Не боишься ездить в одиночку?
– А чего бояться? Пусть попробует кто-нибудь напасть, у меня для них кое-что припасено!
Он наклонился и вынул короткий меч, покрутил им перед носом Росавы.
– Живо голову срублю!
Она отвернулась. Одному, может, и успеешь срубить, но когда нападут трое-четверо...
Влесослав кинул меч под ноги, стал расспрашивать ее: как здесь оказалась, откуда и куда идет? Она рассказала свою историю, в которой не так уж много было выдуманного.
– Значит, теперь в Новгороде Давыд Святославич правит? – задумчиво проговорил он, когда она закончила свое повествование. – Слышал о нем в Смоленске. Жадный до богатства князь, так и норовит себе побольше отхватить. Не приживется он в Новгороде, не любят там таких.
– А кому по душе скупые и корыстолюбивые? Нигде их не любят.
– Новгород – особый город. У нас исстари народные вольности сильны. Княжеской власти окорот дают. Не задержится Давыд в нашем городе.
– А как Мстислав правил? – внутренне сжимаясь, спросила она, боясь услышать что-нибудь плохое о своем любимом. Но купчик ответил уклончиво:
– Чего про него говорить? Он и не правил вовсе, вместо него всеми делами заправлял воевода.
– Но все же какое мнение о князе осталось? – настаивала она.
– Ничего плохого о князе не слышал. Хвалить, может, и не хвалили, но и не ругали.
«Вот и хорошо, – облегченно подумала Росава. – Значит, Давыда все равно изгонят, и вернется Мстислав и наша любовь будет продолжена. Подумать только, всего одного дня не хватило, чтобы мы стали мужем и женой»!
Они продолжали разговаривать о пустяках, вспоминали новгородские истории. И чем больше Росава разговаривала с Влесославом, тем больше он ей нравился. Легкомысленный и самонадеянный с первого взгляда, оказался он душевным и внимательным, за все время пути даже ни разу не пытался надоедать с приставаниями.
За разговорами незаметно подъехали к деревне.
– Здесь и заночуем, – сказал купчик, спрыгивая на землю. Он помог ей слезть с облучка, предложил: – Может, поужинаешь со мной?
– Нет, спасибо. У меня свой запас есть, – отказалась она и направилась к окраине деревни. Отсюда до пустоши, где обитал Кнах, было с полчаса ходьбы, и она решила, как стемнеет, добежать до него и предупредить о приезжем купчике.
Она шла и стала думать о том, что завтра утром разбойники внезапно выскочат из-за деревьев, стрелой или палицей, а может, ножом убьют этого славного парня, и она будет виновата в его гибели. Росава представила Влесослава убитым, с закрытыми глазами, по которым ползали мухи, и ей стало муторно. Нет, никогда она не пойдет на убийство человека! Не может пойти!.. Но как быть, ведь если она не известит Кнаха, и с ней и с Вавулой расправятся разбойники, у них рука не дрогнет.
«А они ничего не узнают, – вдруг решила она. – Проедет он мимо Кнаха живой и здоровый. Даже если Кнах увидит, скажу, что проглядела, может, проспала возле дорожки. Устала от мытарств, прикорнула на часок, а он в это время миновал меня...»
Сразу стало легче на душе. Она облюбовала стог, стоявший на окраине деревни, раскопала в нем нору, залезла в нее и, немного повозившись, уснула сном праведника.
Назавтра проснулась, когда солнце стояло высоко в небе. Отряхнулась от сена, разложила нехитрый завтрак: хлеб, яйцо, соль. Поела, стала думать, в какую сторону идти. Надо бы, конечно, направиться к пустоши и сделать кое-какой отчет Клуду, но так не хотелось его видеть!.. Лучше пройтись по безлюдным дорогам, среди лесных просторов, вдоль лесов и лугов... Поразмышляв, Росава все же решилась встретиться с разбойником, иначе могут возникнуть какие-нибудь подозрения, а ей они были совершенно ни к чему.
Она подошла к пустоши, нашла заброшенный подпол, позвала Клуда. Никто не ответил. Она уже хотела спуститься в темный проем, но вдруг увидела, как из леса машет Вавула. Ей было удивительно, что он оказался здесь, а не в лесном лагере, поспешила к нему.
Нырнув в кусты, увидела, что на земле лежали Клуд и второй высокий разбойник, имени которого она так и не узнала. С первого взгляда поняла, что оба мертвы. Чуть в стороне, в неловкой позе, валялся купец Влесослав. Рубаха его была в крови, он тоже был мертв. К Росаве откуда-то сбоку выскочил Клям, схватил за грудки и притянул к себе:
– Это что же ты, девонька, о купце-то нас не предупредила?
– Не узрела я его, – дрожа всем телом, ответила Росава.
– Не видела? Как же ты его не заметила, если он с той же стороны ехал, с какой ты сейчас вышла?
– Не знаю... не могу сказать, – заикаясь, говорила она, косясь на мертвецов.
– А я знаю, я знаю! Пожалеть решила! А он нас вот нисколько не пожалел! Двоих положил, и рука у него не дрогнула!
– Оставь ее, – вмешался Вавула, становясь между ними. – Чего пугать девушку? Людей не вернешь. Самим надо было быть осторожными, а не кидаться безрассудно. Ты вот скажи, что нам делать теперь?
– Что делать, что делать, – недовольно бормоча, Клям отошел в сторонку. Маленький, согбенный, с длинными руками и шевелящимися усами, он был сейчас похож на только что вытащенного из воды рака. Он взглянул на них, и глаза его Росаве показались похожими на рачьи: круглые, выпуклые и немигающие – наверное, от злости. – Неужели сами не догадываетесь, что делать? Похоронить надо всех, пока не поздно, пока кто-то не увидел. Вон тот подпол и приспособим под могилу.
Когда трупы были закопаны, Клям присел в кустах, напротив него на поваленном дереве примостились Вавула и Росава. Все были перемазаны в земле, но им было не до этого.
– Через пару дней купца хватятся, – после долгого молчания проговорил Клям. – Князь наверняка пришлет вооруженный отряд, местные жители укажут на землянки, и нам не спастись. Надо срочно сниматься с этого места, искать другое. Думаю, следует выходить на полоцкую дорогу. Там меньше всего придет в голову искать нас. Как вы считаете?
Вавула и Росава пожали плечами. Вид был у них испуганный и покорный.
Клям как-то сразу успокоился, расслабился, присел рядом с ними, поднял веточку, стал водить ею по земле. Они внимательно и строго следили за его движениями.
– Давайте сделаем так, – наконец произнес он решительным голосом. – Завтра с восходом солнца тронемся на повозке купца в сторону Полоцка. Поворот недалеко, я знаю. А сейчас пойду в лагерь, заберу драгоценности и до темноты вернусь. Вам сидеть здесь тихо, чтобы ни гу-гу! Поняли?
Вавула кивнул головой в знак согласия.
Клям встал, отряхнул штаны, сказал озабоченно:
– Так я пошел. А вы ждите!
И исчез среди деревьев.
Когда стихли шаги Кляма, Росава прижалась к плечу Вавулы и проговорила жалобно:
– Я боюсь. Я ужасно боюсь, Вавула!
– Ничего, все обойдется. Самое страшное позади.
– А как вы узнали про купца? Кто вам сказал?
– У Кляма, кроме тебя, где-то в деревне имеются осведомители. Они и сообщили.
– А я-то думала, что спасла парня от смерти...
– Так ты видела его? – удивился Вавула.
– Конечно. Даже ехала вместе с ним на повозке. Славный парень. Веселый и бесстрашный.
– Сражался он, как матерый волк. Даже раненый не сдавался. Его Клям со спины достал.
– Как я ненавижу этого Кляма. Мне кажется, он на все способен. И на обман, и на измену, и на убийство из-за угла.
– Тут мы с тобой сходимся во мнении. Я тоже ни одному его слову не верю. Думаю, что он сейчас уже обманывает нас. Не вернется он к нам.
– Скажешь! Повозка купца стоит в кустах. Куда он без нее денется? Там столько товара, что Клям ни за что не расстанется с таким богатством!
– Это капля в море по сравнению с тем, что хранится в тайнике. Здесь тюки с тканями, ковры, еще кое-какая рухлядь. А у него там золото и серебро, куча драгоценностей!
– Ты что, видел?
– Удалось однажды. Жадный он, ему эти богатства покоя не давали. Он ночами вставал, тихонько крался к тайнику, разрывал землю, вынимал и при свечке любовался. Тут-то я и выследил, где у него все спрятано. При такой жадности он никогда и ни с кем не поделится. Думаю, Клям заранее продумал другой путь от лагеря, минуя нас. Так что напрасно ждем его здесь.
– Ну и шут с ним! Пусть уходит. От него только смерть и преступления. А мы с тобой давай все бросим и уйдем в Новгород.
– Ты забыла, что возвращаться домой нельзя? Забыла, что я убил смоленского воина?
– Так что же нам делать? – чуть не плача, спросила Росава. Странно, но когда рядом с ними был Клям, ей было спокойней. Он знал все ходы и выходы, он их куда-нибудь бы вывел. А теперь она просто не знала, в каком направлении идти, что делать. Вавулу же она считала таким же неопытным, как и сама.
Между тем Вавула напрягся, видно, что-то прикидывая в уме, потом решительно встал и приказал:
– Сиди здесь. Я пойду в лагерь. Нельзя позволить Кляму одному уйти с драгоценностями.
– Пусть скроется с глаз долой! – вцепилась в него Росава. – Это не наше богатство! Оно наворованное! На нем кровь людей! Давай скорее уйдем отсюда!
– Ничего ты не понимаешь! – он грубо оттолкнул ее от себя. – Такое раз в жизни случается. Мы сможем в один час обогатиться на всю жизнь. Мы будем совсем другими людьми. У нас будет богатый дом, мы купим землю, откроем лавку, станем торговать. Или построим мастерскую, наймем мастеров, они на нас будут работать, ткать полотно или плести кружева...
– Вавула, миленький! Ничего мне этого не надо! Давай только сбежим отсюда целыми и невредимыми. Это сейчас самое главное для нас!
– Много ты понимаешь! – У Вавулы глаза стали холодными как сталь, и Росава поняла, что ей не отговорить его. Она села на дерево, закрыла лицо и заплакала, горько и безнадежно.
– Значит, так, – Вавула приладил к поясу нож, кинул за спину котомку. – Жди. К вечеру вернусь. Не один, а с Клямом. Против меня ему слабовато. Приведу сюда как миленького!
Он ушел. Потянулись долгие часы ожидания. Наконец под вечер, пошатываясь, из леса вышел Вавула. Он был один. Тяжело ступая, подошел к ней, скинул котомку на землю, кривясь промолвил:
– Вот... драгоценности...
– А Клям?
– Нет Кляма. Нет его больше. И не будет.
– Ты... убил его? – шепотом спросила она его.
– А что было делать? Он напал на меня, ранил...
Вавула отнял ладонь от живота. На рубашке темнело пятно. Росава кинулась к нему, усадила на дерево, отбросила пропитанную кровью тряпку, которой он закрыл рану. На животе зияла резаная рана, из которой сочилась кровь.
– Как же ты шел по болотам? – холодея внутри, спросила она.
– Вот так и шел... – неопределенно ответил он.
– Ложись на траву, – командовала она. – Я сейчас!
Она заметалась по пустоши. Сначала достала из колодца свежей воды, обмыла рану. Среди разнотравья отыскала тысячелистник и пастушью сумку, вымыла их и приложила к ране, а потом перевязала свежей тряпкой.
– Ну как, теперь полегче? – с надеждой спросила его.
Он скривил губы в улыбке, ответил как можно бодрее:
– Ничего. На мне как на собаке зарастает. Ночку полежу, рана затянется, завтра утром поедем.
– Тебе нельзя двигаться несколько дней, – возразила она. – В дороге трясет, рану разбередишь, хуже будет.
– Но и здесь оставаться опасно. Из Новгорода нагрянут, заарестуют нас с тобой.
– Авось не увидят!
– Но если заметят, сбегать будет поздно.
– Ладно. Давай дождемся утра, а там решим.
Ночь прошла спокойно. Утром проснулись рано, позавтракали. Вавула подтянул к себе мешок, раскрыл его, поманил Росаву. Она ахнула: он был полон различных драгоценностей. Здесь были золотые и серебряные кубки, чаши, браслеты, кольца, серьги, цепочки, подвески, монеты греческие, арабские, русские... Они перебирали их, любовались красотой, блеском в лучах утреннего солнца.
– Мы богаты, мы сказочно богаты с тобой, Росава, – говорил Вавула, а глаза его азартно блестели. – Мы уедем в Полоцк и заживем роскошной жизнью. Мы никогда не узнаем нужды.
Она поддалась очарованию драгоценностей, не могла оторвать от них взгляда.
– И все это он хотел утащить с собой, – проговорил Вавула. – Еще немного, и я бы опоздал.
– Он хотел сбежать?
– Да. Когда увидел меня, ощерился и сразу кинулся с ножом, будто бешеный.
– Ты бы его уговорил поделить поровну. Здесь на всех хватило бы.
– Куда там! Он и слушать не хотел. Рычал и брызгал слюной, точно дикий зверь. Пока я его не прикончил.
– Хоть и разбойник, а жаль человека.
– Какой человек! Жил хищником и помер ненасытным животным. Хватит о нем! Давай собираться в путь.
– Сначала сменю повязку на ране.
Рана немного подсохла и опасений не вызывала.
– До свадьбы заживет, – улыбнулась она ему.
У него неестественно заблестели глаза, он спросил:
– До нашей с тобой свадьбы?
Она – чтобы не обидеть:
– Там увидим.
Он блаженно потянулся, проговорил как бы про себя:
– Я надеюсь...
Потом спохватился, спросил:
– Коней запрягать умеешь?
– Приходилось. И не раз.
– Тогда берись.
Она запрягла коней в повозку, подвела ее к Вавуле, помогла взобраться, уложила между тюками с товаром.
– Ну что, тронулись? – спросила, садясь на облучок.
– Двигай потихоньку, – подбодрил он ее.
До обеда ехали на полдень, потом Вавула приказал свернуть на проселочную дорогу.
– Теперь правь прямо, никуда не сворачивай, и мы будем в Полоцке.
Росава подчинилась.
Въехали в леса. Дорога была песчаной, повозка шла ровно. Но потом начались холмы, овраги, небольшие речки. Повозку мотало из стороны в сторону, трясло на ухабах. Она услышала, как Вавула начал постанывать. Остановила повозку, переползла к нему.
– Что, плохо?
– Горит все внутри, как гвоздь раскаленный вбили, – превозмогая боль, ответил он. – Посмотри, что у меня там?
Она размотала окровавленную повязку, и ее замутило. Рана вскрылась, из нее сочилась кровь и светлая жидкость.
– Надо остановиться на несколько дней, – решительно сказала она. – Иначе ты погибнешь.
Он не возражал. Наскоро перевязав рану, Росава завернула лошадей обратно и вернулась к реке, которую только что переехали. Здесь нашла просторную полянку, распрягла коней, стреножила их и пустила в высокую траву.
После этого распаковала один из тюков, вытащила пару ковров, расстелила между оглоблями, помогла Вавуле перебраться на них. Потом тщательно промыла рану, наложила на нее вымытые растения (когда-то тетя научила ее врачеванию травами), тщательно перевязала чистыми тряпками.
– Лежи спокойно. Только это тебя вылечит. Договорились?
– Слушаюсь, – ответил он, силясь улыбнуться бескровными губами.
Когда стало припекать солнце, на оглобли накинула полотно, закрыла Вавулу прохладной тенью.
– Совсем хорошо стало, – снова улыбнулся он ей. – Присаживайся рядом, мне с тобой сразу легче становится.
По дороге она купила хлеба, солонины, яиц, репы, лука, так что можно было с неделю никуда не отлучаться. На обед сварила суп из солонины и репы, стала кормить Вавулу, но он хлебнул несколько ложек и отказался.
– Поешь немного горяченького, – настаивала она. – Тебе надо сил набираться.
– Не хочется что-то. Пить дай, горит внутри.
К вечеру ему стало хуже. Рана набухла, загноилась. Росава меняла повязки, прикладывала к пылающему лбу мокрые тряпки, они быстро высыхали, как на печке.
– Ничего, ничего, еще немножко переборю себя, и все пройдет, – успокаивал себя Вавула.
Ночью он беспокойно метался во сне, но утром полегчало, он даже подмигнул Росаве:
– Я же говорил, что двужильный!
Но к вечеру ему стало снова плохо. Он весь горел, как в огне. Из раны постоянно тек гной, Росава не успевала менять повязки. Вавула ловил ее руки, шептал горячечно:
– Не уходи от меня, Росава. Я боюсь тебя потерять. Я всегда тебя любил. С детства любил. Никакой другой девушки у меня не было, только тебя видел. Наконец-то мы остались вдвоем. Мы теперь никогда не расстанемся. Обещаешь мне?
– Обещаю, – сквозь слезы отвечала она, видя, как он угасает.
– Как приедем в Полоцк, сразу пойдем в церковь и обвенчаемся. Дом я построю... Нет, не дом, а целый терем возведу на просторном месте, рядом выкопаю пруд, деревьями обсажу, рыбу разведу. Ты веришь мне?
– Верю, верю, Вавула! Только выздоравливай поскорее!
– Мне обязательно надо выздороветь, подняться. Я всю жизнь прожил в бедности, на конюшне спал вместе с лошадями. А теперь у нас с тобой такое богатство! Мы славно заживем, нам люди будут завидовать. Я человеком наконец-то себя почувствую!
– Да, да, Вавула! Все будет так, как ты говоришь. Крепись, набирайся сил. Нам бы только из этого проклятого леса выехать, а там все наладится.
Ночью он стал бредить, Росава не сомкнула глаз, ухаживая за ним. Когда рассвело, взглянула на его лицо, и ее охватило чувство отчаяния. У Вавулы заострился нос, от него к уголкам рта с двух сторон протянулись белые полосы. Это были предвестники смерти. Она молча заплакала.
Вавула вдруг взглянул на нее мутным, лихорадочным взглядом, в нем на мгновенье проявился интерес, говоривший о проблеске сознания.
– Ничего, – сказал он хриплым голосом. – Я еще поборюсь с курносой. Главное, ты не раскисай. Возьми мою ладонь, прижми к своей груди. Это мне придаст новые силы. Не уходи никуда, а я посплю немного.
В полдень он скончался.
Она долго сидела возле его изголовья. Вавула, Вавула, нелюдимый и отчаянный парень... Жили в соседях, росли вместе. Сообща развлекались детскими играми, поверяли друг другу нехитрые тайны. Приставал он порой к ней со своими ухаживаниями, но никогда она всерьез их не воспринимала, относилась шутливо. А он, оказывается, прикипел к ней всем сердцем. И вот пришлось ей закрыть навсегда его глаза...
Вздохнув, она поднялась, долго смотрела на медленное течение реки, словно спрашивая у нее совета, как поступать дальше. Наконец направилась к повозке, вынула лопату и стала копать могилу. Место выбрала на высоком обрывистом берегу, чтобы не размыло весенним половодьем. По лесу ходили дикие звери и могли добраться до покойного, поэтому могилу выкопала глубокую. Затем, завернув в ковер, бережно опустила в нее тело, забросала землей, на холмике поставила крест, прочитала молитву.
Усталая, присела на бережок, начала думать, куда ехать, как поступать дальше. В последнее время привыкла, что рядом было надежное мужское плечо – то Мстислава, то Вавулы. А теперь осталась одна, решать приходилось самой, и на какое-то время она растерялась.
Может, вернуться в Новгород, к родным, близким? Всегда помогут, поддержат. Но вдруг вспомнят про гибель смоленского воина?.. А как быть с повозкой купца? Наверняка родные всполошились, послали в розыск. Вдруг перехватят по дороге? Как оправдаться, что сказать? Разбойников редко доводят до суда, где можно что-то объяснить и доказать. Ненависть к ним такая, что сразу при дороге вешают на первом попавшемся дереве.
Нет, в Новгород нельзя. Надо продолжать путь, намеченный Вавулой. Если кто будет расспрашивать, отвечать, что ехала с братом, в пути он внезапно заболел и умер. А ей одной теперь приходится добираться до Полоцка.
