— У нас в дружине четыре сотни молодцов, да из Боровска вот-вот подойдут еще три сотни дружинников во главе с воеводой Кирсаном, — молвил рыжеволосый Ян Волосожар с воинственным блеском в голубых глазах. — Федор Воронец привел с собой полсотни гридней, да брат его Юрий Грунок прибыл к нам в Серпухов с тридцатью вооруженными людьми. Вот уже набирается почти восемь сотен конников!

— Думаю, еще многие московские бояре примкнут к нам со своей чадью, — вставил плечистый Афанасий Рыло. — Дмитрий своими грубыми замашками многих имовитых мужей от себя оттолкнул.

— Нам главное — не медлить! — решительно произнес Ян Волосожар. — Двинем изгоном на Москву! Дмитрий и испугаться не успеет, как мы схватим его за горло.

Владимир смотрел в охваченные смелой решимостью лица двух своих соратников, испытанных во многих сечах, и радовался в душе тому, что есть на свете люди, готовые пойти за ним в огонь и в воду, готовые сложить голову за него!

Владимир молча покивал головой, соглашаясь с Яном Волосожаром.

«Вот и Цезарь в стародавние времена не стал медлить, но выступил на Рим с малым войском и застал своих недругов врасплох, — подумал он. — Мне тоже нужно действовать без промедления. Упустишь время — не вскочишь в стремя!»

Неожиданно в светлицу вступил воин из воротной стражи, румяный и слегка запыхавшийся. Он сообщил, что у запертых в столь ранний час ворот Серпухова стоит старый монах с котомкой на плечах и с посохом в руке. «Монах просит впустить его в город, — сказал гридень. — Старец молвит, что у него дело к здешнему князю. А пришел он сюда из лесной Троицкой обители, что на Маковце».

Владимир слегка изменился в лице. Неужто гонец от самого Сергия Радонежского?

Советники Владимира тоже взволнованно переглянулись между собой.

Афанасий Рыло негромко чертыхнулся и сердито обронил:

— Гони прочь этого монаха, княже. Иначе сей старец опутает тебя елейной лестью и евангельскими нравоучениями, так что ты и за меч взяться не сможешь!

— Верные слова! — воскликнул Ян Волосожар. — Пусть сей монах проваливает отсель, князь. Не впускай его в город!

После краткого раздумья Владимир решил сам выйти к старику-монаху, выслушать его возле городских ворот и проводить с честью в обратный путь. Владимир не мог выказать крайнее непочтение к игумену Сергию, которого он глубоко уважал и почитал, хотя виделся с ним всего-то дважды в своей жизни. Он обязан встретиться с посланцем Сергия Радонежского, слово которого звучит на Руси весомее слов самого митрополита.

Накинув на себя теплый плащ и покрыв голову шапкой с меховой опушкой, Владимир пешком двинулся от своего терема на взгорье вниз по главной улице Серпухова, застроенной деревянными домами с высокими тесовыми кровлями. Воротный страж поспешал следом за князем, ломая сапогами тонкий ледок на застывших за ночь лужах. За высокими частоколами лаяли собаки; уже вовсю горланили петухи за крепостной стеной на посаде.

Утро только-только разгоралось, поэтому людей на городских улицах было еще мало.

По низкому мартовскому небу вылегли мутные тяжелые тучи, заслонившие диск восходящего солнца. И только у дальнего горизонта сверкала голубая полоска чистого неба между кронами густого леса и плотным пологом из лохматых туч.

Свернув в боковую улицу с еще более крутым спуском, Владимир выбрался к крепостному валу и, двигаясь вдоль него, вышел к воротам, таким образом сократив свой путь. Он уже примерно знал, что скажет этому нежданному гонцу в монашеской рясе, если тот заведет с ним речь о примирении с Дмитрием. Пусть священники живут по слову Божию, а князьям надлежит жить по дедовским обычаям! И коль недопустимо вносить поправки в канонический текст Библии, то и старинный закон о престолонаследии менять тоже нельзя.

Повинуясь повелению князя, стражники сняли с ворот тяжелые дубовые запоры и растворили высокие, обитые железными листами створы настолько, чтобы между ними мог пройти один человек.

Выйдя на стылую после ночного заморозка дорогу, Владимир увидел примерно в сотне шагов от ворот одинокую фигуру монаха в длинном темном одеянии с капюшоном. Чернец стоял на горке спиной к Владимиру, глядя на реку Нару, по которой плыли большие льдины и мелкое ледяное крошево — ледоход в эту весну выдался ранний.

Владимир направился к монаху. Тот, услышав его приближающиеся шаги, медленно обернулся. Владимир невольно замер в трех шагах от старца, объятый сильнейшим волнением, — перед ним стоял сам Сергий Радонежский! Игумен тяжело опирался на посох с изогнутым верхом. Его слегка прищуренные глаза с сетью мелких морщинок в уголках были задумчиво-печальны.

Отвесив поклон, Владимир поприветствовал игумена, а затем преклонил колено, когда рука старца плавно взметнулась вверх, осеняя его крестным знамением.

— Здрав будь, князь Владимир! — с некой негромкой торжественностью проговорил Сергий. — И пусть твое телесное здравие гармонично сочетается с твоими здравыми помыслами, от коих ты ныне отступил, замышляя злое против брата своего. Мне ведомо, княже, что не враз и не вдруг решился ты на сие дело. Лишь собрав в узел все свои сомнения и честолюбивые помыслы, все вопросы, на которые не чаял найти ответ, смог ты утвердить в своем сознании твердое намерение пойти до конца в споре за власть с Дмитрием.

Владимир внимал Сергию, чувствуя себя беспомощным ребенком перед ним. Игумен с удивительной прозорливостью подметил те душевные терзания, так долго изводившие Владимира и в конце концов подтолкнувшие его к неповиновению великому князю.

«По своему ли почину прибыл ко мне Сергий или по воле Дмитрия? — промелькнуло в голове Владимира. — Побывал ли Сергий в Москве перед тем, как отправиться в Серпухов?»

Игумен ненадолго умолк и вновь поглядел на реку, на пойменные луга на другом берегу, где среди тростников и ивовых зарослей еще белели тут и там островки нерастаявшего снега. С юга тянуло теплым ветерком, напоенным запахом сухой травы.

— У тебя здесь благолепие, князь, — сказал Сергий, с наслаждением вдыхая воздух полной грудью. — Ни тебе дремучих лесов, ни болот непролазных. Монастыри вон стоят по обоим берегам Нары, сверкая золочеными крестами. Вольность и красота! А уж покой вокруг, поди и в раю такого не сыщешь.

Владимир хранил молчание, словно завороженный словами Сергия, такими простыми и душевными, идущими от самого сердца.

Игумен вздохнул еще раз и снова повернулся к Владимиру.

— Зла злом не искоренишь, — с тихим назиданием заметил Сергий. — Не зря изрек когда-то апостол Павел эти словеса… «Умягчи жестокое сердце в свой заветный час, и это породит благо, в коем есть основа мира и счастья».

Владимир взглянул на Сергия и совсем близко увидел его глаза — темные и спокойные, но в глубине их, как показалось ему, затаилось тайное беспокойство.

— А приехал я к тебе, князь, своею волею, — вдруг обронил седобородый игумен. — Дмитрий Иванович об этом не ведает. Это третья наша с тобой встреча, княже. На первых двух встречах со мной ты охотно последовал моим советам.

— Тогда я был молод и неопытен, отче, — пробормотал Владимир, пораженный тем, что Сергий прочитал его мысли. — Ныне я уже не тот наивный юнец, жизнь меня изрядно пообтесала.

— Послушай, Владимир, ты уже взялся за рукоять меча, но еще не вынул клинок из ножен, вот и остановись, не делай этого! — голосом тихим, но твердым молвил старец. — Твоя ссора с Дмитрием разрушит все созданное и выстраданное отцами вашими и вашим дедом Иваном Калитой. И неважно, кто из вас двоих окажется победителем в этой распре, ведь в выигрыше останутся враги Москвы. Подчинившись Дмитрию, ты совершишь поступок не менее храбрый, чем тот ратный подвиг, свершенный тобой на Куликовом поле.

— Дмитрию я готов служить, отче, — пылко воскликнул Владимир, прижав ладонь к груди. — Я не хочу уступать своего старшинства сыну Дмитрия, вот в чем дело. Дмитрий ломает дедовский закон о наследовании княжеских столов, а я не намерен мириться с этим.

Сергий заговорил о том, что не Дмитрий начал ломать старинный обычай передачи княжения от старшего брата к младшему, но Иван Калита. Древо власти должно расти вверх, укрепляя ствол, а не разрастаясь боковыми ответвлениями, рассудил Иван Калита. Прямое наследование власти от отца к сыну избавляет княжество от споров и междоусобиц среди боковых родственников. Только если князь умирает без наследника, стол может перейти к его брату. Непросто было Ивану Калите решиться на слом древнего обычая, но он пошел на это ради укрепления Московского княжества. Так и Дмитрий — не из прихоти или тщеславия следует примеру Ивана Калиты, но дабы избавить свое княжество от дробления.

— Ведь и ты, сын мой, коль одолеешь Дмитрия, впоследствии передашь московский стол своему старшему сыну, — сказал Сергий, глянув на Владимира с хитрым прищуром. — То есть в душе ты сознаешь, что такая преемственность на троне надежнее оберегает княжество от распада на уделы. Почто же ты тогда негодуешь на Дмитрия за его желание объявить своим наследником старшего сына? Смири гордыню, Владимир. Сделай шаг к примирению с Дмитрием, не слушай тех, кто твердит тебе о твоем праве на трон. — Сергий помедлил и добавил: — По дороге подлости нельзя сделать один шаг, всегда приходится идти до конца. Подумай об этом, сын мой. Коль ты убьешь Дмитрия, тогда тебе придется убить и всех его сыновей, а также братьев его жены и их сыновей… И вся эта кровавая сумятица будет лишь на радость татарам и литовцам.

…После этой беседы с Сергием Радонежским Владимир Храбрый отменил все свои приготовления к войне с Дмитрием Донским. Встретившись в Москве, два брата помирились и заключили новый клятвенный договор, в котором Владимир Храбрый отказывался от своих притязаний на московский стол в пользу детей Дмитрия Донского.

Летописец отметил это событие в своем труде: «В великий праздник Благовещенья пречистой Богородицы князь московский заключил с двоюродным братом своим мир и прощение. И бысть составлено братьями договорное докончание, в коем Владимир Андреевич обязался служить честно и грозно Дмитрию Ивановичу и детям его, не ища под ними великого княжения. И случилось сие 25-го марта в лето 6898-е».

По современному летоисчислению — в 1389 году.